Кузнецов Бронислав : другие произведения.

Судейский обзор романов-финалистов Фэнтези-2018

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В обзоре "Хозяин Древа сего" Павла Виноградова, "Дети разбитого зеркала. На восток" Светланы Жуковского, "Дорогами Фьелланда" Алёны Волгиной, " Мой Огненный Пёс Семаргл" Анны Снеговой, "Сколько стоит корона?" Екатерины Коноваловой, ехидный памятник оскорблённым авторам, "Двуявь" Владимира Прягина, "Миллениум" Александра Козлова, "Сердце мира" Алекса Рауда, "Не такие, как все" Татьяны Алексеевой-Минасян, "Моран Дивий" Анны Осьмак, "Сновидец" Аннит Охєйо. В конце обзора прилепил оценки финала.
  Итак, приступаю к обзору романов-финалистов.
  
   1. Виноградов Павел: Хозяин Древа сего. Фэнтези-2018
  
   Название. 'Посвящено некоему герою-властителю, коему принадлежит древо. Мировое или философское древо - сие символика развития. Та же мандала, только повёрнутая в профиль' - сказал я о нём на преноминации.
  Здесь - уже после полного прочтения - остаётся вдобавок признать, что название соответствует содержанию романа. И важный момент философского древа, который стоит в связи с романом дополнительно акцентировать, что это древо - ещё и крест. В плане как крестных мук Христовых, так и самораспятии Одина-Вотана на мировом ясене Иггдрасиле. Кто Хозяин древа? Распятый. Вот между названными двумя моделями распятия в романе и происходит основной конфликт.
  
  Язык - богатый, живой, разнообразный, вызывающий впечатлениекалейдоскопа. Характерна продуманная смена стилистики в зависимости, из какой ветви (или из какого участка Ствола) герои родом, да и просто от текущего. От высокопарного слога викторианской Англии и до олбанского новояза, от языка уличных потасовок до воспарения в сложные философско-религиозные категориально-символические сферы. При всей пестроте читается легко.
  
  Образы. Даны в широкой чувственной развёртке - это при том, что сама чувственная составляющая событий весьма текуча - как оно и надлежит покрывалу майи. То на героях одно надето, то - после перемещения в соседнюю ветвь - совсем другое нахлобучено. Сам телесный облик более подвластен воле Продлённых героев, но меняется и он. Вплоть до озвученной в романе опасности себя потерять.
  
  Мир.
  Весьма тщательно продуманная концепция, выросшая отнюдь не на пустом месте.
  Основа мира - 'Древо сие'. В нём есть Ствол и ветви. Корни древа уходят в непостижимые глуби, верхушка - также в непостижимых высях. Но можно постигнуть историю Ствола и ветвей. Ствол образует единую историю человечества, ветви - вероятностные его версии. Ветви - таким образом, области чьего-то произвола - но, впрочем, их существование неустойчиво. Между стволом и ветвями - Тьма. Вторжение монстров из Тьмы любую ветвь обвалит.
  Населён мир людьми двух версий. Краткие - живут, как правило, в какой-то одной ветви, но и в других ветвях имеют свои несобранные воедино аналоги. Продлённые - собраны воедино (в результате посвятительного ритуала их Ордена) и могут свободно путешествовать между ветвями, а также создавать собственные ветви. Ветвь - область человеческой свободы, так сказать.
  Кроме Продлённых есть ещё изначальные - это, строго говоря, не люди, а дивы, демонические существа, недобоги.
  Во Тьме гнездятся разрушительные чудовища природы вовсе нечеловеческой. Таковы Скорпион, Коркодел (крокодил).
  О том, откуда пошли отдельные ветви - по преданию здешнего мира, от Великого Потопа, когда слишком много Продлённых толкалось во Стволе. Демиург залил землю водой, тогда-то Продлённые и основали собственные ветви, чтобы от вод его спастись.
  Мне, правда, кажется более подходящим применение другой мифологемы - Вавилонского Столпотворения. Продлённые, как и творцы этой башни, желали достать до неба и стать как боги. Вот их и выбросила божественная сила во множество ветвей разноязыких, затруднив взаимопонимание)
  Короче, логика мира оригинальна и при том не высосана из пальца.
  
  Герои.
  ГГерой - отец Варнава. Герой-священник - новый для современного фэнтези, оригинальный тип героя. Священник-воитель, но не в плане типичных для западного христианства эксцентрических прозелитически-миссионерских идей, кульминировавщих с крестовых походах. Православный священник - воитель, отстаивающий своё, аки Пересвет и Ослябя, посланные из Троице-Сергиевлой Лавры на Куликовскую битву.
  Священник Варнава как образ - многомерен, в том числе и в буквальном смысле: он не из Кратких, а из Продлённых, собравший все свои тени и способный целостно переходить по различным Ветвям Древа. До обращения в Православие отец Варнава много где бывал и много чего видел, чему свидетельство главы, обозначенные как 'Эпизод 1-10'. Причём Эпизод 1, к которому роман возвращается несколько раз - сам по себе ключевой эпизод; в нём Отец Варнава ('Сын Утешения'), а тогда ещё секарий Варавва ('Сын Разрушения') впервые, ещё глубинно не осознанно встречается с Христом - в период между Въездом в Иерусалим и Голгофой. Обращённый герой стремится спасти от магической мощи и дерзновенных амбиций антигероя Мировое Древо - то есть, спасти мир.
  
  Антигерой - Дый (Вотан, Один, Перун, Перкунас, Зевс, Юпитер) - языческое божество-громовержец, понятое, впрочем, с опорой более не на античные пеорвоисточники, а на переосмысленные тексты современного неоязычества, опирающиеся главным образом на источники позднего времени - в частности, на 'Книгу Велеса'. Дый - имечко прежде всего оттуда. Дый - в соответствии с православной традицией - понят не столько как божество, сколько как демон, див, суть которого - дьявольская, разрушительная. Вот и в романе похоти Дыя, ориентированные на владычество над миром требует уничтожения Мирового Древа, каковое и позволит ему безраздельно владычествовать в существующей помимо Древа подвластной ему Шамбале. Сама Шамбала (Асгард) также в романе осмыслена в отчётливо негативном ключе - как бесовское, Дыево место.
  
  Персонажи-помощники героя. Ну, и дарители, коли классификацию Проппа вспомнить.
  Сунь, царь обезьян - восточный учитель Варнавы. Преподал восточные единоборства, вручил боевой шест, не раз выручающий героя из передряг.
  Целый ряд персонажей имеет отчётливые параллели среди исторических личностей.
  Лев Гумилёв легко узнаётся в Аслане. Правда, не по самому поведению персонажа, а по разбросанным указателям. Автор идей пассионарности и антисистем по имени Лев был всего один, не так ли.
  Николай Рерих также опознаётся легко. Этот помощник, правда, эпизодический, в особенности его адептов автор приводит к самоистреблению - ну, сердит он на них, понятно.
  Шестёрку воителей, мобилизованных Асланом для решающей битвы, я не опознал, но, надо полагать, они тоже исторически конкретны.
  На периферии произведения Павел Виноградов поместил и себя. Это из его журналистского кабинета герой открывает портал, когда стремится вырваться из особо стрёмных ветвей.
  
  Рать Дыя имеет в основном мифологические первоисточники.
  Богиня Луны (Артемида, Диана, Кусари) - главная персонификация женского начала в романе. Представляет, вроде бы, собственную линию желаний и стремлений, но в реальности насильственно подчинена Дыю, не может сопротивляться.
  Синекожий Кришна и многорукая Кара (эти ребята - провокаторы).
  Оживлённые крылатые мертвецы эйнхерии, воительницы валькирии, персонажи из Дикой Охоты.
  На подтанцовках - пиндостанские оккупационные силы, а также Владимир Ленин.
  
  Сюжет - весьма динамичный, правда, с пространными флешбеками, которые также внутри себя динамичны. Само действие занимает какие-то несколько дней, но, правда, время это релятивно, ибо действие происходит во множестве ветвей Древа.
  К тому же флешбеки на множество веков назад и вперёд имеют сюжетную нагрузку.
  Посему несколько дней вмещают всю историю человечества, а не какой-либо её кусочек.
  Основное содержание этих нескольких дней: битвы, погони, воспоминания, размышления, битвы, погони, переговоры, догадки, битвы, погони.
  
  Идеи.
  Очень идеологически нагруженный роман.
  Его круг идей я бы назвал православным фундаментализмом.
  Мир романа, ветвящийся от Ствола, исключительно многообразен, но всё равно остаётся вопрос: ты с кем? С нами, или с ними?
  Языческого плюрализма типа у вас хорошо, ну и у нас хорошо - роман не допускает.
  Божества политеизма монотеистически проинтерпретированы, как демоны.
  Подобно тому, как св. равноапостольный кн. Владимир рушил идол своего же любимого Перуна, аязыческие церемонии объявлялись бесовскими игрищами, так в романе 'Хозяин Древа сего' неоязычество во всех его обозримых версиях приравнено к бесовству.
  Не слишком ли жёстко? Пожалуй. Но, если почитать многие 'славяно-ведические' реконструкции и интерпретации 'истинной веры славян', то можно признать удар Павла Виноградова - ответным. Доколе, в самом-то деле, топтать Православие?
  К тому же, можно заметить и то, что именно на 'славяно-ведических' псевдодревних текстах, особенно на скособочено понятых, ныне произрастают те самые организации фашиков, которых используют в качестве тарана всякие забугорные силы.
  Стоит ли от них отличать другие оккультные и эзотерические учения, скажем, вполне безобидных (в моём опыте) рериховцев? Несомненно.
  Правда, когда в скорости грядёт мясорубка, на тонкость различения может банально не хватить времени. Роман же не случайно показывает события именно в таком бешенном темпе.
  
  Что осталось добавить? Этот роман - уверенный претендент на победу.
  
  
  2. Жуковского Светлана: Дети разбитого зеркала. На восток
  
  В ходе преноминации я счёл название информативным для читателей и истолковал его так: 'Дети разбитого зеркала' - наверняка о давнишней травме, предшествовавшей биографии героев. 'На восток' - название части. Те, кого автор послала на все четыре стороны, начнут с востока. Итак, роман о давней проблеме и о путешествии, призванном её решить'.
  Прочтение романа данное истолкование подтвердило - с небольшими уточнениями.
  Первое касается глобальности проблемы. Разбитое зеркало - это не о частной родовой травме героев, а о мире в целом, подвергшемся травматизации. Травма = грехопадение, причём грех вызван отшельничьим желанием узреть Бога во всей его полноте. Данное желание раскалывает зеркало (обсидиановое озеро) на семь кусков, а свет делит на семь воспринимаемых человеком спектральных тонов. Причём в ходе данной деструктивной операции один из важных цветов в цветовой гамме (конкретно - зелёный, отвечающий за свободу) был вытеснен. Иначе, свобода человека вышла за пределы Божественной свободы в демонические измерения, несущие всяческую гибель.
  Также символика разбитого зеркала отсылает к извращённому, лишённому целостности осознанию некоторых реалий. Острые края разлома говорят о конфликтности, поляризации мировосприятия. Каковая дисгармония и на жизнях и судьбах не преминёт отразиться, ясное дело.
  Второе уточнение. Дорога в романе важна не сама по себе, а как повод для перехода (инициации). Причём события инициаций имеют прежде всего внутренний смысл, а с внешними объектами 'дороги' связаны постольку поскольку.
  Третье. Направление 'на восток' выдержано довольно условно. Что-то случилось на Юге. Кого-то призвали на Север. На Востоке - лишь решающая битва для конкурсной части повествования. Битва пограничногогорода Империи с варварской Пустыней. Битва важна, так как её результаты связаны с эсхатологией этого мира: победитель должен в иной, последней битве сразить демонического правителя.
  
  Язык. На высоте. Хорошо это или плохо для того или иного читателя - отдельный вопрос, но он именно там. Изящество языка тяготеет к элитарности, каковая не всем по душе и резко сужает целевую аудиторию. С другой стороны, экзистенциальную проблематику вполне оправданно подавать этаким высоким слогом. В профанической лексике пусть фэнтезийной, но 'бытовухи' - она много чего теряет.
  Богатый словарный запас, которым автору нравится пользоваться. Найдём ли мы ещё в каком романе прилагательное 'рдяный'?
  'Эмоциональный, поэтичный, с хорошей ритмикой' - первые характеристики стиля, бросившиесяв глаза при преноминировании - выдержаны на протяжении всего конкурсного произведения.
  В ткань романа вплетены и стихи: о многих важных событиях и переживаниях герои поют. Эти стихи хороши, на мой вкус. И всегда 'по делу'.
  Образность - богатая, изящная, часто с символическим подтекстом. Причём символический подтекст автор осознаёт. (В синопсисе автор отнюдь не случайно даёт отсылку к юнгианской культурологии, в частности - к истолкованию пути героя Дж.Кэмпбеллом).
  Образы видений героев в своей чувственной проработке не только не уступают, а и превосходят образы внешнего мира, по коему они скитаются.
  
  Мир.
  Традиционное для фэнтези условное средневековье - в пору, когда технологии применения пороха понемногу распространяются. В этом мире существует Империя и варварская Пустыня на её восточных рубежах. Но также существует и демоническое 'Место-которого нет' под управлением тёмного Князя, где при общем попустительстве богов и людей вырос город Инфламмар, к тому же имеющее в мире, который есть, свои представительства-порталы (напр., Ашеронский лес).
  Доминирующее мировоззрение - религиозное. Магия, как падший способ служения Творцу, присутствует в мире на правах ереси. Еретики - т.н. Гончие. Вот как трактуется в романе их цель и образ жизни: 'Гончие способны управлять своей магической Силой, поскольку их учителя считают её дозволенным оружием против Врага. По их мнению, изначально магические способности чисты как одна из разновидностей творческой энергии, дарованной человеку Создателем. Подобно пророческому дару, магический был осквернён прикосновением Тёмного бога и стал опасным после Затворения демонов, так как высвобождение его силы нарушает мировое равновесие, расшатывает границы Существующего, позволяя просачиваться в реальность созданиям мрака и безумия'.
  Церковь не приемлет магических способов борьбы, но из-за этой позиции оказывается бессильной. Отец Берад - главный персонаж-священник вынужден попросту закрывать глаза на суровые реалии вроде свершившейся инициации земного наместника Тёмного Князя, на момент вероятного рождения Змея. И таки есть, от чего защищаться.
  Как сказано уже, это мир, травмированный грехопадением.
  Травма имеет чёткое цветовое выражение, что наиболее остро осознаётся персонажем-художниколм по имени Джеди. Вот в этом куске: 'И один из цветов всегда смущал его и притягивал любопытство. Что-то с ним было не так. И трудно понять, что же. Вокруг его было в избытке, он горел со всей откровенностью в середине радужного спектра, но люди словно бы и знать его не желали. Дети начинали распознавать зелёный позднее других. Он не встречался в знамёнах, гербах, рисунках разукрашенной одежды и утвари. И это объяснялось несложно: в природе не существовало ни одной сколько-нибудь устойчивой зелёной краски. Изыскания Джеди ни к чему не привели. Зелёные пигменты, которые он испытывал в живописи, очень быстро теряли цвет, искажая гармонию оттенков, и даже смеси красок, образующие зелёный, были неустойчивы и ненадёжны'.
  Если проводить параллели из внешних роману контекстов, то в арт-терапии цвета вполне определённо связываются с эмоциями (что маркирует проблему как эмоциональную). В романе же преобладает теологический код истолкования: цвета божественны, принадлежат тем или иным Божествам, вернее, ипостасям Единого Бога - белого. В чём здесь принципиальная разница? В том, что цвет (в том числе проблемный) берётся не только в аспекте человеческого цветовосприятия, но и как в себе сущее.
  Существует множество систем толкования цветовой символики, включая систему чакр и т.д. - они в чём-то близки, т.к. ориентируются на естественный характер влияния цвета. Своя система есть и в мире книги 'Дети разбитого зеркала'. Вот она (оставшаяся по исключении зелёного):
   Красный - цвет вечно юного бога страсти, влечения и красоты. Его имя Эмор, повелитель наслаждений и страданий любви.
   Тыквенно - оранжевый цвет Торве, бога довольства и радостей жизни, того, что дарит удачу в делах.
   Жёлтый, как золото - цвет львиной гривы Орендо, могущества Господа.
   Небесно-голубой - Девы Амерто, Мудрости Господа.
   Глубокий синий Госпожи Лекс, Хранительницы Справедливости.
   Тёмно-фиолетовый Энаны, ведающей тайнами произрастания, рождений и материнства.
   Одни цвета рвались вперёд и грели и требовали мужских имён, другие манили и отступали, окутывая прохладой и женственностью.
   Чёрный... ну, чёрный был отсутствием цвета, его противоположностью, Мраком до Творения'.
  Как видим, от символики чакр отступление довольно сильное. И цветовая символика очевидно дополнена вербальными знаками, отсылающими к известным нам мифологическим системам. Эмор - явно перекликается с Амуром (Эротом), в имени Энаны мы видим версию на тему Инанны - шумеро-аккадской верховной богини, стоящей во главе довольно-таки жестокого культа (Иштар, Астарта - это всё ведь она), Госпожа Лекс - это просто 'закон' по латыни... За другие свои версии не поручусь: Афина с Артемидой в роли Амерто - так себе контачат, а Торве ассоциируется с Оторвой, какового божества, уж наверное-то и вовсе нет :)
  А уж единое Божество Адомерти (отождествляемое с белым светом, вертелось мною и так и эдак: 'Адом его не мерьте?', 'Ад до смерти?' - но оставило впечатление, что это я сам - и совершенно напрасно - расчленяю имя нерасчленимого. Или даже такая версия: 'А не режьте вы (рдяные головы), пока (семь раз) не домерьте')))) - в позиции не только Берада, но и главного еретика, а чуть далее - Сета наблюдается эта лишённая фанатизма осторожность.
  Ну, и -ясное дело, описание мира будет неполным без идеи разбитого зеркала. Здесь опять-таки сошлюсь на текст легенды, помещённой в романе, причём с любопытной атрибуцией: 'святой Има полностью приводит легенду о Разбитом Зеркале, которую вообще-то принято замалчивать, как способную довести до греха неокрепшие души'.
  Экспозиция легенды рисует нам зеркало до травмы. 'Высоко в горах, там, где воздух разрежен и чист, в месте, где небо никогда не затягивается облаками, существовало круглое озеро вулканического стекла, озеро столь совершенной красоты, что невозможно было не признать его священным. Это и было Зеркало. И в этом Зеркале, по преданиям, нескольким праведникам дано было узреть отражение лика Господа нашего Адомерти'... Но то простым праведникам - не слишком высоко задравшим нос. А в недобрый для зеркала день с ангелом у зеркала разговорился праведник слишком требовательный, соединяющий в себе чрезмерную аскезу, кой-какие ухватки строителей Вавилонской Башни, а вдобавок и неверие св.Фомы - только скрытое, до поры им самим не осознанное. Ну, и давай этот самый ультрааскет права качать:
  ' - Дозволь мне видеть Тебя во всей Твоей силе и славе, лицом к лицу, чтобы узнать тебя так, как просит сердце моё, знать наверняка, знать воистину, Господи.
   - Это невозможно.
   - Есть ли что невозможное для Тебя, Всемогущий?'
  Уел, что называется... Этак и Один ловил в логические ловушки простодушных инеистых великанов, забалтывая их до рассвета.
  А вопрос-то - версия на тему проблемы теодицеи. Как, дескать, уживётся в Едином Боге такая пара атрибутов, как Всеблагость и Всемогущество - в особенности при наличии в мире отчётливо наблюдаемых элементов зла? Лучшие ответы на данную проблему, кстати, в том и состоят, что мировое зло признаётся необходимым из человеческой потребности в свободном выборе добра. Но в том-то и фикус, что человека эту самую свободу выбора так и тянет испытать на 'слабо'. В особенности - такого человека, как фанатеющий аскет Иломас. (Уж он-то сперва семь раз изломас чудное зеркало, а потом однажды отмерит).
  Дальше - деструкция. Хана зеркалу. 'Ангел подобрал с земли малый камешек и швырнул его в свет. Стеклянный монолит содрогнулся с протяжным низким гулом и распался на семь кусков, разделённых глубокими, расходящимися веером трещинами'.
  И чё, оно того стоило? Нет, какую-то интересную картинку достойному Изломасу показали... Было круто: ' Белый свет вспыхнул огромной, обжигающей зрение молнией и разделился на семь цветных столбов, над которыми царственным венцом распростёрлось радужное сияние
   - Ты видишь, - сказали семь сущностей одним голосом, заполнившим всё окружающее пространство, - Кто Я и Кем Я могу быть для тебя, дитя.
   Я есть Любовь.
   Я - полнота и избыток, ни в чём у меня недостатка.
   Я - Сила.
   Я есть Свобода, и ваша свобода - во мне.
   Я - Мудрость.
   Я - Справедливость
   Я - Жизнь и всяческое произрастание.
   И всё же Я более, чем может вместить этот мир или ум. Я - Сущий. И Я - Единый.
  Знать же, Кто Я для Себя не дано человеку на земле и ангелам Моим на Небесах не дано. Отныне же на Земле и на Небе будет ведом разный Мой образ. Для человека теперь он останется разделённым, ибо твоё желание, Иломас, разбило Зеркало'.
  Что тут добавить от себя, чтобы разрядить драматизм и вместе с тем вписать это событие в какой-нить полезный современный контекст? А подумайте, не повторяется ли эта драма ежедневно на многажды растиражированных зеркалах голубых экранов, когда телеканалы выстраивают контент, идя на поводу у похотей телезрителя?
  И по ходу дела - стоит какую-нибудь работающую штуковину разобрать, как собрать становится проблемой. Тем более сложной проблемой, если кто-то свистнет у зазевавшегося лоха одну из ключевых деталей! В легенде: ' Духовная сущность, облачённая в зелёное, чей изумрудный свет всё ещё просачивался сквозь видимость телесности, попыталась выйти из чёрной тени, протянувшейся к её ногам словно бы из другого мира, из Пустоты, Мрака и Хаоса, предшествовавших Творению. Но тень не выпустила её'.
  И следует мораль, проводящая параллель с грехопадением Адама и Евы (бывших куда более простодушными, чем недоброй памяти Поломас, соискателями плодов с Древа познания добра и зла):
  ' - Отравленное яблоко,- сказал Ангел. Почему вы всегда выбираете его?
   - Что я выбрал?- спросил Иломас.
   - Свободе в Господе ты предпочёл свободу вне Господа, пожелав того, что не было Его волей'.
  К чему данный расколотый мир катится? К своему Рагнарёку, понятное дело. В эсхатологии еретиков, которые в курсе главных будущих событий, всё весьма драматично и требует личного ответственного участия: 'Они надеются первыми узнать о том, когда в этот мир явятся двое - Эвои Траэтаад и Амей Коат. Эвои Траэтаад должен уничтожить Змея, и Гончие будут ему служить. Оружием они владеют тоже'.
  О мире сказано уже много, и с обильным цитированием. Ну что ж, чем больше скажешь о мире, тем меньше останется говорить об идеологии романа. Ибо этот мир -полноценно воплощённая автором мировая идея. И вполне полноценно)
  
  Герои.
  Кто из них главный, понятно таки не сразу. Вполне возможно, некоторый кастинг проходил по мере написания. Священник Берад. Бродяжка Саад. Принц Ченан. Художник Джеди. Девочка Фран. Мальчик Энтрейя. Еретик Сет. Варварский предводитель Роксахор. У каждого либо цель, либо опасение - и выбор, после которого не останешься прежним.
  В романе все главы названы именами персонажей, либо мест действия, изредка - стадиями самого действия. К тому же в опыте персонажей сплошь и рядом происходит то, чему свидетелями были другие персонажи, не эти - в видениях, чтении записок, слушании рассказов. Пожалуй, в первой половине романа главные события и идеи даны не прямо (через действия) а в этих множественных отражениях, когда одни за другими подглядывают.
  Но по мере чтения на передний план выходит героиня, чья проблема-цель-задача стрёмнее-глобальнее-ответственнее всего.
  Итак. ГГ зовут Фран. Это девочка тринадцати лет с опасными способностями, а ещё более опасной прикосновенности к эсхатологии мира треснувшего зеркала. Девочка - не совсем человек. Она и зачата необычным способом, заставляющем вспомнить поцелуй королевича Елисея, адресованный мёртвой царевне (только это не царевна, да и мертва-то чуток по-иному - здесь таится любопытный перевёртыш). А предсказано насчёт неё такое, что и на голову не налазит, и всё-таки какие-то стороны внутреннего опыта эти кошмары подтверждают (вообще-то, это в основном чувственные похоти, вполне естественно накрывающие подростка - но о том легко судить снаружи, тогда как опыт у Фран - внутренний, опыт самосознания своих душевных движений). Впрочем, никак не обходится и без родовых, трансгенерационных проблем. Впервые мы с Фран встречаемся так: 'Девочка стоит на берегу закатного моря и думает о Князе Тьмы. Мысль появляется неведомо откуда, как золотая монета в рыбьем брюхе: была ли Божья воля на его изгнание из этого мира? Девочка еще не знает, что эта мысль досталась ей по наследству, и что за ней последуют другие'...
  А вот что говорит мать девочки (Саад из Халлы): 'Всё сбывается, и Великий Змей уже пришёл на землю. Он родился на исходе года, отмеченного затмением, года, когда Принц Ченан заблудился в Ашеронском лесу. Милостью Небес я не помню ни часа его зачатия, ни часа его рождения, и всё же это я его безумная мать, осенённая жестокой благодатью'. И что за мать? - некогда (сотню лет назад) казнённая, а перед тем строго допрошенная в родном монастыре, где и начались её проблемы - сперва как навязчивые думы... всё о том же Князе Тьмы.
  Девочка Фран тесно связана с морем. И ясно почему море - это символ внутренней бессознательной стихии. ' Море дарило ей сравнения, когда Фран пыталась разгадать безымянные движения собственной души. В ней тоже были солнечные отмели и странные находки в полосе прибоя, были полные жизни и движения опасные глубины, скрытые сверкающей голубой плёнкой, по которой вдали письменами свободы скользили призраки проплывающих кораблей. Но божий мир не знал Чёрной Волны. Никто не знал - кроме Фран, пока лишь её одной'. Итак, от бессознательного (надо полагать,от коллективных его слоёв) героиня получает пророческий дар. Её предсказания глобальны опасность Чёрной Волны - это ведь не только у неё.
  Ориентацию в мире героиня получает во многом благодаря сновидениям. Им она доверяет не менее, чем внешним событиям и усматривает в них ценность: 'На кровать, пахнущую сухими травами от бессонницы, она садится уже со слипающимися глазами и сразу же проваливается в глубокий, словно колодец, сон. И на самом дне колодца что-то блестит'. Впрочем, часто блестит довольно-таки тревожно.
  У Фран где-то есть брат-близнец по имени Энтрейа. У обоих один глаз серый, другой зелёный (знак проблемы). И кто-то из них таки превратится в Великого Змея, который и порушит весь мир окончательно. По ухваткам (полученным в соответствующем воспитании у высокомерной жрицы Энанны) брат более чем сестра, подходит на роль Змея, но и противоположную вероятность со счетов не скинешь. По традициям описываемого мира, вроде бы, на роль змея больше подходит девушка. Впрочем, у кого из двоих девичье имя - это ещё вопрос...
  Тема близнецов - известная символическая тема. Она - о дополнительности. Не обязательно в направлении мужское/женское. Часто - человеческое/звериное (как у Гильгамеша и Энкиду). Или человеческое/божественное. Античные близнецы-Диоскуры - Кастор и Поллукс (в честь которых назван знак зодиака) именно таковы. Один из них смертный, другой бессмертный. В юнгианских истолкованиях того же мотива речь идёт о дополнительности 'персоны' и 'тени'. В худ.литературе эта символическая тема центральна в 'Тени' Андерсена (и Шварца), в 'Странной истории доктора Джеккила и мистера Хайда'... Посему - и героине 'Зеркала' предстоит многосложная и многотрудная инициация - отнюдь не реализуемая вне встречи с опасным двойником.
  Что характерно - героиня как раз вошла в возраст, подходящий для возрастных инициаций. 13 лет - и свершившийся пубертат, обусловливающий самый заметный из возрастных кризисов человека. Любопытно, что в эти самые 13 её матери исполняется 130 (числовые соотношения тоже существенны для романа и эсхатологии его мира). А отцу её - 27 (то есть, дважды 13,5). Впрочем, мы помним, что и зачата-то Фран ритуально...
  Инициация Фран составляет основное содержание романа. Путь на восток - это её инициатический путь. Начинается он со смерти матери и изгнания. В изгнании - вынужденный травестизм (девушка от греха подальше переодевается юношей), многочисленные видения, общение с дарителями и помощниками, обретение волшебных артефактов (пузырёк из стекла того самого зеркала, а содержимое - ещё круче!)
  Надо заметить, что первую половину романа инициация Фран проходит очень уж интровертно. Как-то всё больше видения, да интуитивные озарения, да предостережения, да разговоры, да получение волшебных средств авансом, а внешних действий чуть. Но на финишной прямой - они появляются. Фран совместно с немногими героями-ополченцами обороняет обречённый город против Роксахора, повелителя варваров пустыни. Не шутя обороняет, а войдя в круг людей, вступив с ними в боевое братство.
  Интровертированность героини видна вот этих строках: 'Фран была занята отысканием безопасных дорожек между подводными течениями своей собственной жизни, и если кому-нибудь удавалось вытащить её на поверхность, она превращалась в задыхающееся глубоководное животное, ослепшее от ветра и солнечного света'. И тут же мы понимаем, что способность экстравертного обращения к миру - также одна из задач её многоплановой инициации.
  Вместе с Фран проходит свою инициацию еретик Сет. Его инициация - это постоянноеи неуклонное ограничение фанатизма, столь характерного для мага Огня. Первое серьёзное самоограничение - не убил Фран (ибо есть шанс на лучшее), второе - помешал убить Роксахора (ибо в решающей битве варвар живым понадобится). По отношению к инициационным испытаниям Фран Сет мало-помалу начинает играть роль помощника, проводника. В особенности - в действиях, ориентированных вовне, в осаждённом городе Таомере, от которого и осталась-то одна надвратная башня.
  Знает ли роман инициации попроще? О, он полон самыми разными их вариантами.
  Только инициации попроще - лишь видимость. В них нет свободы выбора. Герой повёлся - и - тысмотри! - успешно прошёл какой-то ритуал. Вот как принц Ченан в Ашеронском лесу. ' - Что с тобой случилось? - Хочешь знать? Я совершил кражу в храме. Обокрал мертвое тело. Потом... Я возжелал его хлада и тлена и так постиг, что от страстного желания восстает не только живая плоть. Обезглавленная ведьма отвела меня к Князю Тьмы. В его зеркале я увидел свою судьбу. Суккуба - вампир сделала меня мужчиной. Манты и виги рвались мне служить, я обещал им подумать. Я был желанным гостем в Месте-Которого-Нет'. Впрочем, такого рода инициации плодят отнюдь не героев. Антигероев, именно их. Характерен дискурс прошедшего ритуал Ченана, которому не осталось другого, как сыграть роль Рдяного Царя. ' - Ты холоп, Джеди. Ты и останешься холопом. А я... Я буду Императором. Я убью своих братьев и овладею сёстрами. Я надену корону своего отца. Моё слово будет законом для демонов и людей'.
  
  Сюжет.
  Полностью подчинён требованиям идеи, а потому... Разгоняется очень постепенно. Выглядит приторможенным. Как так? Ведь с самого начало дано множество ярких событий? Да, но присмотримся, как эти события даны? В пересказах, в чьих-то снах и видениях. Замечательно яркие приключения Принца в Ашеронском лесу даны - тринадцать лет спустя: сперва в его кратком подытоживающем отзыве, потом в подробном пересказе обезглавленной ведьмы. Потому множество ярких событий уходит - в золотой фонд экспозиции.
  
  Идеи. Подытоживая идеологический пласт, находим, что речь идёт о целостности человека и мира. Целостность изначальна и естественно, но её нарушают фанатичные претензии аскетического ума. В предвосхищении будущих событий важно опираться на интуицию, чтобы не усугубить мировой патологии. Не уверен - обожди. Гармония требует интеграции множества элементов, в том числе и тех, которые могут выглядеть безнадёжно злыми и пропащими.
  
  Итак, рассмотрено вот уже два романа. Оба чудо как хороши. И думаете, я знаю, который из них поставить сверху? )))
  
  
  3. Волгина Алёна: Дорогами Фьелланда
  
  Приключенческое фэнтези, целевая аудитория - юношество. Что есть в этом случае дороги? Повод для приключения. Правильный антураж.
  Произведение лёгкое, для развлекательного чтения. Весьма динамичное.
  И на мой вкус - всё-таки чересчур лёгкое. Главное, чего мне не хватило - глубины и логики. Предполагаю, что дело может быть в промежуточном характере романа внутри цикла. Если прошлый роман цикла в своём названии содержал некую существенную цель ('Путь к Белой башне' можно соотнести со стивенокинговским путём к Тёмной Башне, и башня составляет некоторую особую ценность, которую допустимо трактовать и символически; причём важно, что это 'Путь К...') то здесь цель не зря ушла из названия, осталась одна процессуальность движения ('Дорогами', дорогами...)
  Цели, поставленные перед героями, слишком уж операциональны и для меня малоубедительны. Отыскать мага и инженера. Зачем? Ну... пригодятся. К тому же как бы чего не вышло...
  Зачем ставить такие цели? Только ради приключений на пятую точку, мне кажется. Любитель приключений ради приключений за то с автора не спросит и будет благодарен - однако любитель умного фэнтези испытывает разочарование.
  
  Язык. Лёгкость - главное его достоинство. Но изысканным его не назовёшь. Тщательного подбора слов для создания образов часто не хватает. Неоднородность лексики мешает читательскому погружению в образный ряд - тем сильнее, что часто предполагает смешение точек зрения персонажа и автора.
  Пример '...Аларик, который довольно насмотрелся на злобных призраков в Лабрисе и совсем не хотел свести знакомство с местными фольклорными элементами, нет уж, хватит с него, спасибо большое!'... Слова 'хватит с него, спасибо большое!' - надо полагать, принадлежат персонажу. А вот 'с местными фольклорными элементами' - чисто авторская фразеология. Маг кьяри так не подумает просто по причине внефэнтезийности контекста сего выражения, каковое, по сути, пример иронического канцелярита.
  
  Образы. Автор не забывает об описаниях. Уделяет им достаточно места, детализирует - но не в ущерб динамике. Быстренько опишет - и понеслась). На мой взгляд, образы второй части - где действие происходит на лоне северной природы, удались лучше, они куда богаче, чем в первой, средневеково-городской. Жаль, что там, где образы богаче и особо многообещающи, повествование как раз и скомкано.
  Собственно, основных дорог Фьелланда с пейзажами по обочине мы наблюдаем две: Часть 1 'Гроза над Айстадом' рисует нам городские пейзажи где деталей преизрядно, но символических глубинне затронуто (чисто профанные описания): Часть 2 'Земли сьергов' эти глубины затрагивает (мифология сьергов охватывает всякий камень на пути, реки, горы, пещеры) - да вот жаль, герои уже почти выдохлись.
  
  Мир. Условно средневековый. Впрочем, в плане человеческих отношений - средневековый очень условно.
  Мир, где типичные средневековые условности легко попираются. Многие заняты откровенно не своим делом. По чину не положенным. Экая свобода занятий - прям какое-то толстовство в стиле анекдрота 'Граф, пахать подано!'.
  Нахрена тайная полиция и разведка, когда поиском шпионов занята принцесса Альты м её друзья? Правда, принцесса своевольна, и грозный альтийский король, дабы сглупила она не слишком сильно - посылает за ней приглядеть... случайно выбранного вельможу. А вельможа не дурак. Чтобы завоевать доверие, прикидывается простым рыцарем-наёмником.
  Несмертельно отравленного кота королевы Фьелланда выхаживают представители официальной делегации соседнего государства, оказавшиеся - вот повезло-то - неплохими ветеринарами. Желудок ему промывают - чисто по-дружески. Жалко же животину. Небось, фьелландские слуги и лекари сплошь криворукие - вдруг не справятся?
  Говоря же о волшебных диковинах этого мира, особенную их насыщенность стоит опознать на сьергской дороге, а вот на городской улице вне конкуренции один магический артефакт, служащий королю Ольгерду. Сигнализация о тревоге! Факелы над донжоном - аналог Золотого петушка из сказки Пушкина.
  
  Герои.
  Главную героиню, кажется, зовут Эринна? А вот и нет. Возможно, автор наделила её официальным статусом ГГ, но с выполнением этой функции не очень-то заладилось.
  Кажется, на кастинге на роль ГГ 'победила дружба'. Другие - её старые и новые друзья - Эринну запросто обошли, пока она щёчки надувала.
  Кайтон Ринеис (он же Робин) и Аларик - старались в деле перетягивания одеяла более всех других. Собственно, поскольку в действиях герои и себя -то показывают, именно их образы вышли в романе особенно живыми и полнокровными.
  А вот бывший маг Вал отработал статистом. Отлежал пленным телом - вот и вся работёнка.
  Общее свойство героев - как-то они простоваты. Даже хитрецы, коварные манипуляторы и подлецы - простаки по преимуществу. Надо им всегда чего-нибудь простенького. Чтобы не столько подумать, сколько повестись. И редко когда их жизнь осложняет конфликт. Впрочем, бывает - вот как у рыцаря Руота.
  Среди простоватых героев знаковые фигуры - два Дика, разбойники с родины Кайтона Ринеиса, да ещё его братец Ивейн. Каждый из них попёрся на север, приняв спонтанное решение. Пожалуй, всех троих я назвал бы лишними персонажами. Один из Диков довольно бездарно погиб (чтобы повысить градус драматизму, надо полагать, но далековато он ехал за этим градусом), а Ивейн всерьёз понадобился дважды: чтобы спасти злонамеренную барышню Астрид, а потом на неё ещё и жениться. Как по мне, на обе эти роли можно было приискать кого-то из местных, а то когда тащишь в Тулу свой самовар, он выглядит просто-таки баяном, да ещё без ручки.
  
  Сюжет и композиция.
  Сюжет, как уже сказано, весьма динамичен, насыщен событиями, но при всём том - недостаточно натянут. Как так? Нет той мощной цели, которая держала бы повествование от первой страницы до последней. То-то автору приходится изворачиваться, приискивать героям дополнительные цели, пояснять их появление там, куда надо их привести. Иной раз - и за уши приходится тянуть персонажей. То есть вопреки логике.
  ' - Отлично! Вот эти "господа" нам и помогут, - оживился Кайтон. - Помните того мага, который подпалил вам крышу в Рейенах? - спросил он, вперив взгляд в обоих разбойников. - Если он явится сюда, дайте мне знать. Тогда я, может быть, позабуду о ваших прошлых грехах.
   - Да смотрите, сами к нему не суйтесь! - напутствовал он их на прощание'.
  Где ожидают мага? В занюханной гостинице, одной из множества в городе. С чего бы ему там появиться? Ну, может, зайдёт... А с чего бы зайти? Ну, автору удобнее, чтобы всё в одной гостинице)
  Опять же слова из романа: ' Гостиница "Путевая заноза" находилась в таком захолустном углу, что до нее долетали лишь отголоски торжественного шествия, сопровождаемые ритмичным скрежетом мельничного колеса'... Но сколько народу взяло да набилось в этот захолустный угол, будто других углов не нашлось!..
  Маг Эштон туда, кажется, так и не пришёл. Но ведь ждали! На полном серьезе.
  По приколу они там собирались? В таком случае, "Путевая заноза" - это ремикс бандитской засады во владениях Ринеиса. Там ведь тоже мимо бандюганов проехали одни, вторые, третьи - и далее по списку, вплоть до замыкающего Ивейна.
  Какую роль играют засада и гостиница? Ну, сборные пункты на дорогах Фьелланда. Но только такого рода сборные пункты создают эффект прежде всего комический. Это тот же ход, что, например в рязановской комедии 'Ирония судьбы или С лёгким паром', когда в одну и ту же питерскую квартиру по делу и не по делу сваливалась куча народа, празднующего Новый год: 'Что-то давно Ипполита не было' (с). А тут как раз прискакал замыкающий Ивейн и просит: 'Потрите мне спинку, пожалуйста! Ну что вам стоит'...
  Причём если в 1-й части сюжет недостаточно натянут, то во второй просто скомкан. Даже вопреки недораскрытости образа Ларса, сьергского конкурента принца Болдра - парня быстренько кончают в недолгой схватке (позволив ему разок сподличать, чтобы его при этом не жалко было).
  И вот какой эффект. Сюжет динамичен. Событий много. Но читаешь спокойно, дух не захватывает, сопереживаешь очень умеренно. С чего бы? Особенности композиции.
  Мы наблюдаем историю в основном глазами автора, а не героя. Такой подход к созданию романического текста нынче немоден, но не в моде дело. Присмотримся к происходящему с текстом.
  Не выдерживаются фокалы, вернее, выдерживаются недолго. Какое-то время повествователь следует за героем, затем говорит: 'А в это самое время...'. Чтобы знать, что время то самое, надо из мета-позиции наблюдать всю картину происходящего, включая как внешне наблюдаемые действия, так и мысли и чувства персонажей. К чему приводит такое многознание? Исчезают загадки. Скажем так, преждевременно исчезают.
  Сообщается о мрачном виде рыцаря Руота, увиденном глазами Эринны - и вскоре следует объяснялка, что там на самом деле творится с Руотом (при том, что Эринна по прежнему не в курсе). Спрашивается, зачем? Чтобы читатель чувствовал себя круче осведомлённым, чем все герои? Читателю такое и было бы лестно - но если бы сам догадался. Но ему-то всё написали открытым текстом.
  Стало быть, собственная мыслительная активность читателя не поощряется.
  Ещё пример размытого фокала: ' Он поставил пустую кружку на стойку и вышел в холодную темно-синюю ночь. Вслед ему устремился обеспокоенный взгляд Эринны, но он этого уже не увидел. Когда Аларик шагнул за порог, какая-то тень метнулась от окна харчевни и моментально растворилась в скользком лабиринте узких улочек. Этого он тоже не заметил'. Кто всё заметил? Автор. И по-секрету сообщил читателю. Зачем сообщил? Ну, чтобы интерес поддержать. Чтобы не расслаблялся. Кто-то метнулся - небось что-то затевается. А что затевается, я вам пока не скажу. Ну разве что через пару страниц.
  Или 'У корабельщика невольно разыгралось любопытство. Если бы он мог проникнуть взглядом наверх, сквозь дощатый потолок, то увидел бы маленькую опрятную комнату, в которой находились двое'. О чём речь в этом кусочке? Автор похвасталась, что она в курсе событий, о которых она пишет. А ведь не мудрено, собственно...
  
  Идеи. Что-то не больно глобальное. Типа наша Эринна круче. Типа она всегда права. Типа всё идёт, как надо, даже коли сапоги тачает пирожник.
  
  (Из комментария автора:
  >Насчет отсутствия идей - вот тут не соглашусь, я вроде никогда не пишу просто для того, чтобы размять пальцы. По логике, обычно выразителем авторской идеи в книге является персонаж, который сильнее всех изменился к финалу. Так что идеи там есть, если кто нашел - я рада, не нашел - ну, значит, не донесла, увы ))
  
  Моё дополнение к отзыву.
  Должен признаться, что, создавая обзор в некоторой спешке, действительно упустил из виду некий идейный пласт.
  Герой, который у вас изменился всех сильнее - это, конечно, Аларик.
  И он, предваряя свои изменения, принимал самые серьёзные решения, затрагивающие экзистенциальные пласты своей жизни.
  Отказался от бессмертия и почти всесилия за чужой счёт - ради свободы, творчества и моральности, причём в тот же момент предпринял акт самопожертвования для спасения героини.
  Видимо, я потому забыл упомянуть о данном событии, что не вполне его художественно принял: для меня в нём многовато декларативности и пафоса, конкретика вечной жизни кьяри дана очень уж пунктирно - с ремарками о её неправедности, в которые читателю предложено просто поверить. Но в действиях Аларика мы наблюдаем в основном эффективность в избиении врагов, неправедность же проявляется всё больше в его внутренних терзаниях, которые - парадоксально свидетельствуют скорее об обратном качестве.
  Вот если бы падшесть тёмной магии кьяри была дана в деструктивных поступках, как, скажем, неконтролируемые убийства своих в боевом угаре (у Джо Аберкромби есть такой герой Логан, который сие действительно творит, и мы понимаем, что его сила таки да, деструктивна в своей основе)
   А от тёмного мага Аларика, да и от его закоренелого в тёмной магии предка всем друзьям - одни плюшки с печеньками и никаких неудобств (возможно, в этом отношении более показателен предыдущий роман цикла, откуда Аларик пришёл и где он мог уже что-нибудь натворить - но тот роман я и не читал, да и лежит он вне поля рассмотрения нынешнего конкурса).
  Как-то так.
  
  По общему впечатлению. В финал роман попал оправданно, но целостное прочтение (в особенности после работ, которые мне понравились) впечатлению повредило. Посему в моём рейтинге будет расположен ниже, чем был в преноминации. Вероятно, где-то в середине.
  
  
  
  4. Снегова Анна: Фэнтези-2018. Мой Огненный Пёс Семаргл
  
  Название. 'Про любовь к мифическим существам', - предположил я на преноминации. Ну так и есть. Про любовь. В названии ключевое слово 'Мой', а остальное - ласковые и восторженные эпитеты. С привлечением изощрённого божественного контекста, почерпнутого из славянской мифологии, ясное дело.
  
  Язык.
  Написано грамотно, гладко, непринуждённо. Язык современный, сообразно миру, в котором живут герои. Жанр "городское фэнтези" такого языка и требует. А то, что оно вдобавок славянское, выражается в большей мере образным рядом и - филологическими выкладками относительно этимологии тех или иных корней русского языка, восходящих к неким священным реалиям. Поскольку же это городское фэнтези в подростково-юношеской версии - то понятен и пафос, в который повествователь впадает, держа в фокале юную героиню, понятна и некоторая наивность истории, а также преувеличенное внимание ко всем тем микродвижениям (взгляд, прикосновение, полуобъятие), которые маркируют близость в отношении с героем.
  
  Образы.
  Описания природы - достаточено яркие, атмосферные (осень с другим временем года не спутать) и порой динамичные - особенно в моменты происходящих вторжений Нави.
  Если говорить об описаниях вторжения Нави, то более убедительны - камерные версии, при которых героиня с навьями оказывается один на один, либо с товарищем.
  Более масштабные прорывы интересны по-своему, но в их описании появляется некая статичность. Мир Яви никак не реагирует, замирает, ведётся, вся его логика оказывается словно отключена. Тем самым он предстаёт как мир словно бы неживой, невсамделишный, а живёт парадоксальным образом одна Навь.
  
  Герои - Избранные школьники - подростки и юноши, которые собраны старшим товарищем (по функции - педагогом, даже пионервожатым, а по статусу, так даже профессором истории) для организованного сопротивления навьям и защиты Мирового Древа (кстати, если кто не в курсе, оно растёт в Александровском саду под кремлёвскими стенами).
  Между ребятами - отношения взаимопомощи - в диадах, спаянных волшебными браследами; в каждой диаде кто-то сильнее, а кто-то - подшефный, он пока подтягивается в раскрытии своих способностей и нуждается в защите.
  Для успешности миссии необходимо, чтобы ребята раскрыли свою Истинную сущность. Так-то они могут быть тихонями да серыми мышками, но, стоит Истинную сущность обрести, и в них просыпается Огненный Пёс Семаргл, Жар-Птица, Птица Сирин, Верлиока, Сивка-Бурка, Мировой Змей - и в плане энергий и способностей, и в плане возможности оборотничества... Вообще-то - подходит для описания юношеского становления едва ли не всякого юноши. Избранничество же
  ГГ - девушка Кира. Так-то она типичная серая мышка, на которую у родителей не хватает времени по причине обильного потомства. Героине, задвинутой на задний план младшими братьями-сёстрами, явно не достаёт уверенности в себе в процессе её женского становления. Но Истинную Сущность не спрячешь, и она ого-го, как сильна! Причём по мере проклёвывания этой самой Сущности к девушке начинает притягиваться и цепляться всякая навь... Приходится девушку спасать, приставив её к парню-Защитнику, благодаря которому, собственно, и состоится в полном смысле это самое взаимное Избранничество.
  Главизбранник - Артём, тот самый Семаргл. Ершистый интроверт, ценящий свободу, страдающий от необходимости кураторства и связки с подшефной девушкой-Хвостом. В процессе романа преображается, познаёт ценность отношений с героиней, обнаруживает спрятанную в ней красоту и всё такое. В финале становится её парнем, знакомится с родителями.
  Другие ребята. Пёстрые другие ребята, также включённые в отношения кураторства, каждый со своей маленькой тайной, но их тайны в этой истории болеепериферичны.
  Энгельс Владленович. Типичный персонаж-помощник, в подростковых историях обретающий черты пионервожатого. Как по мне, менее достоверен, чем дети на его попечении. Главным образом из-за того, что школьники - это школьники, какой с них спрос, а взрослый человек - организатор детского сопротивления навьям - другое дело, и с него совсем другой спрос, иная ответственность.
  Антигероиня. Маара, тёмная богиня. Одержима разрушительной борьбой за власть, готова ради этого убить Мировое Древо. действует и напрямую, посредством вторжения сил Нави, и руками подлых предателей. Но она не с теми связалась, эта Мара.
  Среди пионеров-героев непременно найдутся готовые пожертвовать собой ради спасения древа и всемирного благоденствия.
  
  Мир.
  Микс традиционного славянского миропонимания и современного московского быта. Быт дан довольно-таки камерно, но с подробностью. Прорывающийся, вторгающийся в него мир Нави дан с размахом. Собственно, Явь как таковая перед Навью вообще беззащитна. Её законы попросту с порога отменяются. Чтобы защитить несчастную Явь, требуются Избранные, а без них никак.
  Трёхярусность 'Навь-Явь-Правь' - разумеется, не изобретение автора. В значительной мере оно описывает древнее славянское мировоззрение, но в данной форме принадлежит к его современной 'славяно-ведической' концептуализации.
  Основные проблемы мира - моменты вторжения Нави в Явь, в которых повинны амбиции тёмной богини Мары. Акцентирована привязка этих событий к московской карте. Чертаново, Чистые пруды, Тропарёво, Коломенское, Александровский сад.
  Ну и вторгаются не чьи-либо там забугорные упыри, а наши родные, славянские. Для городского фэнтези это, по-моему, не общее место.
  Чтобы справиться с этими вторжениями - нужны подготовленные юноши и девушки с великими способностями. Единственное что, их Истинные Сущности надлежит ещё пробудить.
  Тут уж выход один - закрытый специнтернат для развития музыкальных дарований. Да даже не интернат - просто заброшенная общага, а школа - вполне обычная. Да и не в школьном обучении дело. Собственно, одной общаги довольно, чтобы гордо войти в круг самых настоящих Магических Академий)
  
  Сюжет. Довольно динамичный.
  Навьи не дремлют. То и дело прорываются. То криксы, то стриги, то навки, то драконы с присосками. Любители приключений не соскучатся. Единственное что, развитие этого авантюрного сюжетного слоя движется скачками - от одного прорыва Нави к другому.
  Развивается и детективная составляющая сюжета. Ведь среди героев затесался предатель, он реально пакостит.
  Но главная в сюжете всё-таки любовная линия. Развивается постоянно, неуклонно, проходит через испытание разлучением героев, охватывает разные пласты бытовой жизни - покупки одежды, готовка блюд. Завершается актом знакомства Артёма с кирыной роднёй. Социализация любовных отношений, вот к чему приходит огненный пёс.
  
  Идеи. Вот здесь - довольно-таки традиционный набор. Спасение мира, возложенное на юношеские плечи. Избранность - в разных смыслах этого слова. Обнаружение в себе новых сил и возможностей, столь характерное для юношеского возраста вообще, вплоть до пробуждения Истинной Сущности, преображающей человека в исключительно сильное существо.
  
  В целом - замысел, конечно, не столь уж глобальный, как, например, у Павла Виноградова (где мы также встречались с Мировым Древом и его недоброжелателями с Марой включительно) но реализован хорошо.
  
  
  5. Коновалова Екатерина: Сколько стоит корона
  
  Название. На преноминации впечатление от него я представил сжато: 'Типа почём опиум для народа? Обращение к количественным эквивалентам, десакрализация власти'...
  Прочтение романа показало: название ему подходит, т.к. ёмко выражает его основные смыслы. И не болтается на поверхности, как мне показалось ранее, а идёт в глубину.
  
  В этой связи что важно добавить? Проблематизирующее название, ставящее под вопрос ценность мирской власти в жизни человека. Впрочем, конкретизируя его применительно к содержанию романа, вдобавок ещё уточним: в названии речь идёт о проблематизации долга перед мирской властью, входящем в конфликт с человеческими отношениями, любовью, совестью (ибо разные уровни и аспекты совести также введены в противоречие).
  Ну, а коли совсем конкретно, название имеет отношение к внутренним терзаниям калеки-брата короля, избравшего стезю защитника трона. Какой ценой, что взамен и т.д.
  
  Язык.
  Достаточно лёгкий и внятный, весьма уверенный. Сообразен эпохе и мировосприятию фокального героя, посему и атмосферен.
  Особенно тщателен в выписывании переднего плана (главные герои и события), более абстрактен к периферии (фоновые события, несюжетообразующие)
  Стоит отметить и юмор - специфический чёрный юмор калеки.
  '-- Великолепный турнир, как вы считаете, Дойл? -- с улыбкой спросил король.
   -- Они сделали пару сносных выпадов, но бедный Грейм скончался скорее от скуки, нежели от искусного удара Талбота, -- ответил Дойл'.
  'из него едва ли выйдет галантный кавалер. И уж тем более -- хороший муж. Не думал же он в самом деле предложить ей кольцо? Это было бы смешно -- в самый раз, чтобы развеселить милордов, которые скоро закачаются в петлях. Милорд Страшилище, милорд Урод, выходец из обители врага Всевышнего -- и вдруг женится на очаровательной женщине. От такой шутки виселица затряслась бы, и милорды попадали бы с нее, как спелые груши'.
  
  Образы.
  Особое внимание уделено ощущениям и эмоциональным переживаниям героя.
  Задник тоже дан, исходя из переживаний героя-калеки. С особым вниманием к безобразным сторонам, ну и к прекрасным - как его противоположностям.
  В общем, эстетизм, очень явно опосредованный личностью героя.
  
  Герои.
  ГГерой - милорд Дойл (принц Торден). Брат короля и в то же время руководитель королевской спецслужбы, берущий на себя ответственность за безопасность короля и государства.
  О том, что ГГ восходит к некоторому типу героев, автор честно сообщает шекспировским эпиграфом. Добавим парочку представителей и из более современного литературного слоя. Карлик у Пера Лагерквиста, изувеченный инквизитор Глокта у Джо Аберкромби.
  Пожалуй с Глоктой - самые сильные переклички. Здесь и эпизод изувечивающего пленения в прошлом, и погружение в работу вплоть до самого её палаческого дна, включая личное участие в пытках и тщательное наблюдение жестоких казней.
  ГГ - трудоголик, с головой уходящий в работу, ведь ему как калеке с рождения о личной жизни затруднительно даже помыслить. Задачи, решаемые им в рамках королевской службы - разоблачение светских заговоров и охота на ведьм.
  Можно сказать, что в романе реализован мотив 'близнецов', взаимно дополняющих друг друга - в данном случае по линии 'тайная/ явная власть', так вот, для Дойла таким 'близнецом' становится король, его старший брат.
  Король Эйдрих - красавчик, весь из себя 'солнце-король' (этот эпитет Людовика 14-го в романе встречается не единожды). Весьма благороден и местами соответствует своему королевскому званию, но в основном как картинка для пиар-компаний.
  Героиня - леди Эльза Харроу, возлюбленная и затем жена охотника на ведьм, но при этом - ведьма. Причём сильнейшая, та самая, которую он и ловил. Мог бы и не словить, но леди была в жестокого калеку чересчур влюблена - вот и раскрылась, самоотверженно помогая спасать короля и престол.
  В связке с королём Дойл дан в экспозиции; в ней он силён и уверен в себе и эффективности своих действий. В отношениях с любимой женщиной для Дойла кроется резерв динамики роста и попутно - опасных мировоззренческих испытаний.
  
  Мир.
  Условно-средневековый, дан довольно-таки локально, ведь это не роман-путешествие. Государство Стения западноевропейского толка, довольно мелкое королевство с проанглийским характером именований и титулований.
  Есть государство-сосед (Остеррад), которое чуть что старается это государство захватить, но неизменно получает по зубам. Есть ещё более дальний восточный сосед (Эмир), откуда приходит мудрость всяческая (лекарская, магическая и пр.).
  Доминирующее мировоззрение монотеистическое. Есть Всевышний, к которому чуть что обращаются, но как-то он не сильно вмешивается в происходящее в мире (такое мировоззрение можно обозначить как деизм). Впрочем, именем Всевышнего действуют люди (и не столько священники, сколько представители светской власти) - когда борются с ведьмами. Жёсткость борьбы, впрочем, зависит от инициативы конкретных начальников.
  Чем заполнены дни королевства и главы его тайной службы? Пиры, охоты, празднества, интриги, заговоры, пограничные конфликты, охота на ведьм. В особые периоды - эпидемия чумы.
  Главных направлений, в которых тайная служба стремится помочь короне, есть два:
  1. Интриги и заговоры - постоянный спутник государственности, причём в фоновом режиме они - сплошь наивные и бездарные, в чём признаётся сам автор. Беспечальные глупцы стремятся к власти, к мести, подбивают людишек не умнее себя. Предотвращая данные бездарные заговоры, герою легко прослыть крутым спецслужбистом.
  Но попадаются и тщательно продуманные, требующие от королевской спецслужбы крайнего напряжения сил. Это когда предают самые близкие.
  2. Влияние ведьм. Здесь тоже есть фоновый режим, где ловят и казнят мелких сошек. Но есть и фигура, за которой чудится альтернативная колдовская иерархия. Особо опасный враг, с которым тем труднее справиться, что не сильно его понимаешь.
  
  Сюжет.
  Довольно статичный, центрированный на герое и его центральной проблеме (выбор между долгом и любовью). Стадии развития любовных отношений даны в самых мелких подробностях, в чём можно усмотреть ориентацию в основном на женскую ЦА.
  По сути, главная сюжетная линия - любовная. Но она тесно сплетена с линией инквизиторского долга. Собственно, жанр, каким он предстаёт по прочтении - любовный роман в антураже тёмного фэнтези.
  Что фэнтези тёмное - тому порука и род занятий главного положительного героя (хочет, как лучше, но ногти вырывает, грудь прижигает, присуждает к четвертованию), но также и характер деятельности ведьм (всё-таки это не невинно оболганные создания, могут они действительно многое, и доминирующая конструктивность колдовского вмешательства леди Харроу - лишь дань её доброй воле). Также заметим весьма негативное аспектирование материнского начала: мать Дойла и нынешняя королева, дабы в период беременности красившее выглядеть, не задумываюсь, телесно уродуют нерождённых ещё детей; ведьма Эльза, чтобы спасти любимого, отдаёт тёмным силам души детей...
  В общем, выйти из романа в белоснежных одеждах не удастся никому. Есть лишь сравнительные степени относительно светлого.
  
  Идеи.
  Главную я уже назвал - ценностное соразмерение волевой активности во имя долга перед короной и любовных отношений. Но в каких контекстах она дана?
  Противостояние мужского и женского, церковного и магического, силы и волшебства.
  Есть разные системы морали, которые в романе жёстко сталкиваются: фундаменталистско-законническая и мистически-непосредственная. Отдавая предпочтение первой, герой выглядит более сильным; поступая в соответствии со второй он переживает постыдную слабость, но именно вторая, как сравнительно более гуманная, позволяет существовать потенциально конструктивным силам.
  
  По общему судейскому впечатлению. Роман сильный и целостный.
  В финал мною не предлагался, т.к. фрагментарное прочтение не позволило разглядеть его сильных сторон, а бросались в глаза мелочи. (Авантюрная сторона событий, описанных в фоновом режиме, автором дана намеренно бедновато (ну тупые...), чтобы на этом фоне нарисовать сложную фигуру, данную в мельчайших - и вполне логичных подробностях).
  На нынешнем же этапе - пожалуй, стоит включить роман в тройку лидеров.
  
  (Впрочем, большинство романов ещё не читано: могут вмешаться и подвинуть)
  
  +++++++
  Следующий роман снят авторами с конкурса, т.к. они оскорбились резким словом 'нудятина' применённым мною к их тексту в конкурсном разделе. Целью применения данного слова было не выразить личное неуважение авторам шедевра, а именно отреагировать сильную злость, которую у меня этот текст вызвал в процессе чтения.
  (Ибо читалось некомфортно, а весило при том - почти как все ранее прочитанные конкурсные романы вместе взятые).
  Мне показалось, что я выбрал самый нейтральный термин из тех, что напрашивались, авторам показалось иное - и вот самую малость не дочитанный роман снят прямо из конкурсного финала.
  
  Снят - ну и снят. Я после того ещё раз подумал и решил, что это не достаточный повод исключать роман из обзора. Тем более, что слово 'нудятина' слабо передаёт суть моего отношения к произведению (там - в нудной глубине - есть ещё 'хитрая подлянка', но есть и толковая сторона).
  Да к тому же и авторы в объяснении своей позиции вовсе не просили меня об их романе здесь ни в коем случае не писать (может, и подразумевали - но то уже их иллюзии). Формально же они - в своеобразном акте саркастического человеколюбия, скорее, постарались 'освободить меня от повинности' свой роман дочитывать.
  Что ж, я вдохнул полной грудью овеявший меня ветерок свободы - и дочитал-таки их роман, сколько его там оставалось (да всего-то полторы 'Короны' или 'Хозяин' с небольшим). Не люблю, знаете ли, незавершёнок.
  И включил его в обзор, несущественно дополнив те записи, которые делал при живом ещё романе по ходу чтения.
  
  
  6. Кулак Петрович И Ада: Фэнтези-2018. Время Вьюги
  
  Название. 'О драматичном периоде, не способствующем ясному сознанию.
  Удачное название'. Что ж, я до сих пор так думаю.
  Название вдобавок даёт отсыл к интересной эсхатологической концепции 3-х Вьюг: Чёрной, Красной и Белой. Каковые суть стадии смутного времени; первые зависят от людского произвола, последняя уже не зависит. (Концепция в самом романе дана пунктиром, но может быть найдена в околороманических текстах)
  
  Язык. Скажем так, неоднороден. Будь перед нами произведение одного автора, пришлось бы сделать вид о колебании его выразительных способностей в зависимости от настроения, либо о том, что текст частично правился умудрённым автором спустя годы. Но авторов-то двое.
  Рискнём предположить, что просто их стилистическая одарённость весьма различна.
  
  Язык 1-го автора (в первой части романа его больше) - как правило, современный, т.е. ничуть не состаренный под 19-й век, особой атмосферности не создаёт, тяготеет к канцеляриту. Переполнен попытками сострить на бытовые темы, но такой юмор слабо учитывает художественный строй романа и смотрится в основном как стёб. Герой делает что-то вполне обыденное, а автор приглашает читателя похихикать над тем, какой герой придурковатый.
  Язык 2-го автора (его больше во второй части романа) - куда как более тонок, непринуждён, богат, способен к гибкой передаче эмоциональных полутонов, чувствителен к художественной стороне текста, атмосферен, наконец. Если бы весь роман был написан этим языком, слово 'нудятина' у грубияна-судьи точно бы не возникло. Такого, однако, не случилось. Возможно, по той причине, что основная идея, мир и сюжет принадлежат предыдущему автору. Этот второй автор вообще куда деликатнее, и отношения (героев, и надо полагать, авторов тоже) ценит превыше качества продукта. Что ж, до некоторой степени он и впрямь способен оживить мертвечину. Однако главные доппельгангеры этого текста предстают в вынужденном удвоении тех экспозиций, которые можно было дать однажды. (Удивит ли нас после этого газмер файла под 1900 килотонн?)
  Собственно, к тексту 2-го, 'хорошего' автора, у судьи претензий не возникало никаких. Ну а с 1-м - он ещё не закончил.
  (Дальше следует кусок текста, предшествовавший конфликту судьи с финалистами - в результате коего он лишился статуса судьи по отношению к данному роману, а авторы сложили с себя грух конкурсных достижений).
  Небольшая иллюстрация.
  '- Представь себе, у меня есть оригинальное предложение, как согреться, - Дэмонра плюхнулась в любимое кресло и принялась разворачивать сверток, который до этого несла под шинелью. - Ты упадешь!'. - Глаголы 'плюхнулась' и 'упадешь!' ну никак не отсылают нас к началу ХХ ст. Увереннейшие 1960-е как минимум! Более того, 'плюхнулась' - это штамп на тему посадки в легковой автомобиль, сопряжённой с моментом потери равновесия. На спокойно стоящее в комнате кресло плюхаться - несколько странно, равно как и 'вваливаться' в квартиру. Читая, мы понимаем, что вряд ли у персонажей всё настолько уж неважно с координацией. Мы имеем дело с неким стёбным языком, обедняющим мир, чтобы гарантированно поприкалываться. А то вдруг герой войдёт не смешно. Возникнет вопрос: а чего приходил-то?
  Вместе с тем динамические сцены этому автору, по-видимому, удаются. Динамика - периодически присутствует. Но огорчает многословие, с которым герои общаются и думают. Резонёрство-морализаторство с недомолвками, позволяющими начинать его заново. Как-то долговато компульсивно об одном и том же. Ну да, впечатлило героев. Но читателя-то за что...
  Полагаю, недомолвки героев - это прежде всего авторские недомолвки. Хождение вокруг да около, т.к. стрёмно высказаться прямо?
  Но морализаторство морализаторством, а за ним вылезает дополнительный грех этого текста - такое же многословное описывание времяпрепровождения героев. При этом героям, вроде, весело, но читателю не очень. Какое ему дело, сколько персонажи приняли на грудь? Читаешь и думаешь: это я, что ли, пропустил в финал этакую длиннющую... ну да, нудятину?
  Я пристрастен? Да, я пристрастен. Однако... Вчитайтесь сами.
  Длинная иллюстрация - здесь подойдёт только такая:
  'Он проворно дезертировал, оставив Нордэнвейде держать оборону в одиночку. А вернувшись с двумя бутылками, предпочел встать за дверьми в кухне. Не то чтобы он подслушивал и подглядывал, но ситуацию следовало держать под контролем, по возможности не вмешиваясь.
   - А может все-таки не стоит? - неуверенно поинтересовалась Зондэр, вертя в руках маленькое круглое зеркальце.
   - Стоит, - Магда была абсолютно безжалостна. - Я ж не предлагаю ему облобызать первого вошедшего в комнату. Поскольку понимаю, что это будет Наклз, несущий игристое. Наклз шутки не поймет и игристое разольет, а ему можно найти лучшее применение. Я имею в виду - игристому, хотя и Наклзу тоже, - Наклз чуть не грохнул бутылки уже на этом моменте. Прямота Магды Карвэн не даром стала притчей во языцех. К счастью, он точно знал, что не удовлетворяет ее взыскательному вкусу. - Эрвин, ведь ты же согласен, что фант - это святое?
   - Согласен. Но я совершенно не умею петь, - с мужеством отчаяния отбивался лейтенант. Впрочем, Нордэнвейдэ глупым не казался и, как следствие, был готов сдаться, если ситуация станет опасной. Лобызать Наклза тому, определенно, хотелось даже меньше, чем исполнять романс или что там с него требовали. Наклз еще помнил случай, когда Витольд Маэрлинг при сходных обстоятельствах запечатлел пламенный поцелуй на устах Крессильды Виро, почему-то вошедшей в комнату раньше генерала Вильгельма. Лейтенант тогда получил три звонкие затрещины физического толку и без счета - нравственного.
   - А я не умею кукарекать! - не прониклась Магда. - Но меня же это не остановило.
   Хотел бы Наклз посмотреть на вещь, способную Магду остановить. Он бы поставил на дэм-вельдский пулемет, но и то без большой уверенности.
   - Может, ограничимся стихотворением? - гнула свое Зондэр. Полбутылки даггермара явно настроили ее на человеколюбивый лад.
   - Эрвин, ты выразительно читаешь стихи?
   - Незабываемо. То есть еще хуже, чем пою, если только такое возможно. Мой преподаватель изящной словесности не уставал утверждать, что я - его личное воздаяние за грехи юности.
   - Отлично! Тогда скажешь комплимент! Развернутый комплимент. Не меньше десяти слов. И без "глаза как звезды"! Все ясно?
   - Ясно, - убито согласился Нордэнвейдэ.
   Наклз решил, что с его бледной мордой в гостиной теперь точно лучше не появляться, чтобы случайно не нанести лейтенанту непоправимых душевных травм. Он бросил быстрый взгляд на часы и решил, что может позволить себе "прокопаться в погребе" еще минуты три. На исходе второй громко хлопнула входная дверь, следовательно, Дэмонра и Рейнгольд вернулись, а это значило, что стоило захватить еще бутылку.
   В гостиной Наклз застал в гостиной картину на свой манер удивительную. Красный как мак Рейнгольд круглыми глазами смотрел на не менее красного Нордэнвейдэ, который, в свою очередь, смотрел в пол. Зондэр тихо хихикала в рукав. Магда хохотала во всю мощь легких. А Дэмонра подозрительно принюхивалась и на повышенных тонах интересовалась, чем они умудрились за полтора часа накачать не переносящего алкоголь лейтенанта до состояния, когда симпатичным ему начинает казаться ее, между прочим, жених!
   - Это фанты, - успокоил ее Наклз. - А фанты - это святое.
   - И ваш, Наклз, фант все еще у нас, - улыбнулась Зондэр, показав всем присутствующим карманные часы на цепочке'.
  А потом вдоволь упившиеся персонажи трезвеют от какого-то приказа главы кесарии, которой служат, но которую, тем не менее, привычно осуждают - на кухне, так сказать - и с новыми силами принимаются за дурно пахнущее морализаторство:
  Ну ладно. А что там дальше? Ах, это...
  ' - А у меня - индульгенция в количестве трех бутылок, - не растерялся хозяин дома. Десять с лишним лет близкого знакомства с нордэнами сделали свое черное дело. Магда с Зондэр понимающе переглянулись, и вопрос был решен'.
  Но то офицеры пьянствовали и свинствовали. Может, на трезвую голову что-нибудь иначе? Нет, стилистика прежняя: обстёбыванеие персонажей напропалую.
  'Консенсус удалось достичь только следующим утром. Рейнгольд приложил все мыслимые усилия, чтобы съесть приготовленный ему завтрак, и отважно ковырял блинчик, надеясь, что кто-нибудь срочно позвонит в дверь. Дэмонра, опаздывающая на какую-то встречу, носилась по его дому в поисках второго чулка, посылая выразительные проклятья всему сущему. Отчаявшись, она тоже решила позавтракать, молча позаимствовала у Рейнгольда из тарелки половину порции и откусила кусок. Он мог бы поклясться, что такого непередаваемого выражения лица не видел ни раньше, ни позже. Дэмонра судорожно проглотила кусок, потом все так же молча отправила свою, а затем и его порцию в мусорную корзину, выпила два стакана воды, вздохнула и выдала:
   - Ты самый мужественный человек, которого я встречала в жизни'.
  Длинный роман. По-Суржиковски длинный. А вот стиль-то - далеко не Суржиковский: читается много тяжелее.
  Впрочем, стиль и язык - это настолько легко обозримая поверхность, ради которой я точно не стал бы писать обзор, не надобный самим авторам. Главное ещё впереди)
  
  Образы.
  Описания есть. Кто-то из авторов это делать умеет хорошо.
  Образы героев - вот тут обнаруживается любопытная закономерность.
  Моменты, где сии образы раскрываются в динамике - герои, скажем, участвуют в перестрелках, принимают какие-то решения - эти моменты удаются обоим авторам. Беда текста в том, что сии удачные (поскольку динамичные) моменты встречаются не так часто. Героев стараются обрисовать и помимо активного внешнего действования - через времяпрепровождения средь мирного быта, через описания их переживаний, через явления их внутреннего мира.
  По причинам, концептуализированным выше (концепция 1-го и 2-го автора, ага?), персонажи в романе представлены дважды.
  Первоначально (у 1-го автора) персонажи - не то, чтобы картон. Но - механические куклы с чрезмерно резкими движениями, стоящие в некоторых моралистических позах, наблюдаемые вовсе без полутонов.
  В какой-то момент - но достаточно далеко от начала (настолько, что все другие рассмотренные романы-финалисты давно пришли к развязке и благополучно закончились) персонажи начинают понемногу оживать - в руках 2-го автора. Но реаниматор трудится неспешно, до персонажей второго плана его руки доходят уже к концу 2-й (и последней) части.
  
  - Героиня Дэмонра Ингрейна - военная аристократка, но вся в истериках. При исполнении - более менее держится, но стоит добраться домой... Её типичное гротескное поведение несколько зашкаливает, чтобы смотреться реалистично. Задним числом авторы ей рисуют сложную судьбу, которая делает её поступки понятными. Но и то не все. Сюжетообразующая благотворительная активность Дэмонры по спасению людей с нетрадиционными особенностями судьбы и здоровья не слишком убедительно мотивирована, не слишком понятна даже ей самой, не говоря уже о читателе.
  - Маг (вероятностник) Наклз - с самого начала маркирован авторами как тип непонятный и неприятный. Шизоид с уплощённой эмоциональной сферой и развитым интеллектом с математическим уклоном. Облагодетельствован Дэмонрой.
  Вокруг этих двоих авторы нагромождают основные загадки. Причём с Наклзом связаны загадки внутриличностного плана. Его преследуют видения, порой более доступные наблюдению других людей, чем его собственному. Некий пласт этих видений (призрак женщины) находит понятный, хотя и восходящий к потёртому штампу травматический исток. Другие пласты удовлетворительного понимания не находят. Встречающийся на выходе из зеркал доппельгангер (двойник Наклза) объяснён через сумасшествие весьма неудачно. Мне кажется, сумасшествие объяснять через доппельгангера - намного разумнее, чем наоборот. Ибо 'сумасшествие' лишь оценочный ярлык, не имеющий конкретного содержания. Объяснять более-менее определённое через неопределённое вовсе - это значит скорее ставить заглушку на познавательный процесс, чем способствовать его рефлексии. (Это как повыносить из дома стрёмные зеркала, вместо прояснения, что за сила пользуется этими порталами)
  Другие сквозные персонажи - больной запрещённой болезнью порфирией Эрвин Норденвейде, инсургентка Магрит, аспирантка Кейси, Майор Зондэр, виконт Маерлинг - в основном подчинённые (и/или облагодетельствованные) Ингрейной, её социальный мирок, так сказать.
  Среди имён персонажей попадаются и говорящие, но отсылки, как мне кажется, ведут никуда. Например, имя гражданского мужа героини Рейнгольд (Золото Рейна, между прочим), да и его фамилия Зиглинд (Зиглинда - имя матери Зигфрида) дают отсылку к 'Песни о Нибелунгах', каковая мало чем может помочь в истолковании сего романического образа.
  
  Сюжет.
  Развивается как на индивидуальном уровне - как авантюрный и фэнтезийно-детективный, так и - в контекстном поле - как геополитический.
  Сюжет можно было бы назвать динамичным - но это если оставить от романа лишь те куски, которые имеют к нему прямое отношение. Роман в целом минус резонёрское мудрствование, минус идеологически нагруженное мироописание - получится весьма динамичная (и короткая) авантюрно-детективная повесть.
  
  Мир.
  Условное начало ХХ в. - имеющее, к тому же выраженные историко-географические параллели.
  События романа происходят в кесарии Каллад, каковая авторами в синопсисе была соотнесена с Российской империей перед катаклизмами ХХст.
  В составе кесарии находится интеллектуально и промышленно развитый архипелаг Дэм-Вельда (понимаемый как часть метрополии), а также - но на правах оккупированной колонии присутствует некая Рэда - Восточная и Западная. Ещё западнее - империя Аэрдис, с которой у Каллад давние трения и территориальные споры - за ту самую Рэду, становящуюся геополитическим камнем преткновения.
  Есть и другие земли, имеющие ту или иную степень суверенитета - Виаре, Эфел и т.д. - но не имеющие выраженной сюжетодвигательной значимости.
  Мироустройство донельзя идеологизировано - настолько, что говорить о мире романа и умалчивать об идеологии - в принципе невозможно.
  
  Идеология. Вот здесь мной будет сказано много.
  Ибо нас ждёт разгадка 'нудятины' - не переключайтесь)))))
  Итак, под кесарией Каллад понимается Российская империя. Только ли начала ХХ ст.? По-видимому нет. По крайней мере, государственно поддерживаемая религия Каллад - внезапно атеизм. Прям как в СССР. Отчего же вдруг не Православие? Почему-то, в отличие от исторической Российской империи, Каллад исповедует атеизм, тогда как бомбисты, устраивающие против кесарии теракты - столь же внезапно исповедуют единобожие (в отличие от своих исторических аналогов - безбожных нигилистов.
  Ответ 'типа фэнтези же' уводит нас от вопроса. Фэнтези ведь тоже не дураки пишут, не правда ли, коллеги? И логика в нём как минимум желательна.
  Запомним покуда этот странный перевёртыш с религией.
  Озаботимся же другим вопросом: с какой целью авторы поместили героев в некий аналог России. С патриотической, или какой-то другой? Если, скажем, с критической, то в конструктивном ли ключе? Не ответив на эти вопросы, мы вряд ли поймём, зачем эта почти двухмегабайтная вещь понаписана.
  Надо сказать, означенные вопросы у меня возникли куда ранее финала.
  В связи с преимущественно критическим настроем авторов в отношении политики Каллад, я ещё на этапе преноминации заподозрил, что этот текст России не очень-то дружественен. Отметил, в частности, что герои - делают что-то не то. Герои они или предатели - поди разберись из синопсиса.
  В преноминационном обзоре я по этому поводу писал: 'Кому то до этого обстоятельства - совсем фиолетово. Мне же (как читателю с нехорошо отвалившегося обломка кесарии) неконструктивная позиция героев в данном вопросе работает не в плюс в плане сопереживания. Отсюда вопрос: стоило ли в синопсисе соотносить с Российской империей кесарию, которая авторам не слишком-то симпатична?'
  Авторы тогда поклялись, что они ничего плохого не хотели, окромя хорошего. Но как оно выглядит по прочтении романа? Собственно так, что героям в минуты просветления стыдно за свой Каллад, а когда кто-то из них для разнообразия гордость испытывает - так это следствие 'пропаганды', как же иначе? В поступках же героев - как-то так у них получаются, что а) обманывают свою страну (из самых наилучших побуждений); б) работают преимущественно на развал (ой, надо же, а оно как бабахнет...); в) в моменты, когда страну не предают, они честно выполняют 'бесчеловечные' приказы, которые (по их же мгнению) Каллад тем вернее разваливают. Есть ли у Каллад шансы не развалиться? При таких авторах - ни малейших(
  Итак, следующий отрывок - о любви к родной кесарии:
  'Женщина сдвинула брови, как будто силилась понять какую-то неимоверно сложную вещь, а потом вдруг выдала:
   - Наклз, да ты же... ты же Каллад не любишь.
   Примерно с таким же бесконечно удивленным видом ему лет пятнадцать назад совершенно другая женщина заявила, что он в Создателя не верует. Она тогда тоже сочла это за великое откровение. Наклз негромко рассмеялся.
   - Магда, вы бесподобны. Давайте я облегчу вам процесс дальнейших страшных открытий, чтобы вы окончательно поняли, с кем говорите. Нет, я не верю в богов, ни в аэрдисовского Создателя, ни в ваших северных молодцев с большими булавами. Хотя последние, не скрою, кажутся мне более... более симпатичными в силу их потрясающей природной, гм, незамутненности всякой философией. Нет, я не люблю Каллад, по совокупности причин личного и не очень характера. В частности, я считаю его потрясающе уродливой социальной системой, которая недалеко ушла от Аэрдис с ее кастами и "неполноценными расами". Не хмурьтесь, я объясню. Уродливая социальная система - это когда вовсю идет торговля гражданствами первого и второго класса. Понимайте это - правом законно зарабатывать на хлеб и не быть брошенным в темницу только потому, что на чей-то взгляд рожей не вышел. Но все кругом при этом морщат носы, кричат о равноправии и о том, что мы - любимые подданные кесаря. Вы, конечно, можете мне возразить, что Каллад - это не только торговля гражданствами и рэдские подвиги. Это еще живопись Тальберта, поэзия Тэлля и музыка Вирдэна. В крайнем случае, это сияющий снег и пахнущая дымом весна. Я это даже с натяжкой пойму, хотя сам и не калладец, а вот вкалывающие по восемнадцать часов в сутки граждане "второго класса" - вряд ли. Им не до Вирдэна, а весна для них все равно пахнет железной стружкой. И тот Каллад, который вы так любите и Дэмонра так любит... Он очень милый и симпатичный, этот Каллад. Только его не существует. Он фикция, Магда. Фикция - это такая вещь, которой на самом деле нет. Девять из десяти калладцев не имеют к вашему Каллад никакого отношения, Магда, это вы понимаете?'...
  На что похоже? (Учитывая время и место написания).
  Роман Чернышевского 'Что делать', либерастический вариант. В этом случае упомянутое ранее многословие можно истолковать как дымовую завесу, прикрывающую робкую фигу, завонявшуюся в кармане. (Это в том случае, если искать в многословии хоть какой-то смысл. Иначе - это просто глупое многословие).
  'Стоп, как же либерастический?' - воскликнули бы тут авторы, если бы со мною заблаговременно не поругались. И показали бы места в тексте, где от либерализма во всеуслышание открестились. Вот, скажем, такое место:
   ...'с утра пораньше либеральные газеты возопили "Захватническая война!" "Защита интересов кесарии!" - ответили консервативные издания, имевшие хоть чуточку совести. Другие с ходу брякнули "Спасение братского народа!". И понеслась'.
  Хитренькое место. Открестились, да. От слова 'либеральный'. Но ведь не от сути.
  И как одним абзацем удаляют с шахматного поля битую либеральную фигурку и вполне живую идею спасения братских народов. Типа Россия никого не спасала - от турок, от поляков, от германофашистов...
  Что же до сохранённой в безымянности либеральной сути... Здесь имеет смысл вспомнить самое начало романа - читанное ещё на преноминации, как сейчас помню. Что там было в начале? Одним словом - 'Онижедети'. Современный мем, с которого в нашей подлой современности начинаются цветные 'революции'. В версии 'Времени Вьюги' эти самые детки (подросткового и юношеского возраста, обоего пола - на что в роман сделан неоднократный акцент) с оружием в руках смело напали в ночи на полк калладской армии, ведомый Демонрой, убили шестерых солдат и сами были уничтожены. Как интерпретирует этот эпизод роман? Очень по-Чернышевски, то есть, с надеждой надуть наивного цензора.
  Поступок Онижедетей формально осуждён. Признан преступной глупостью, повлекшей жертвы. Отмечена подрывная роль забугорной империи Аэрдис (для декларированного начала ХХ ст. это, разумеется, аналог Австро-Венгрии) в снабжении шпаны винтовками. Но то на словах. А на лицах стрелявших в онижедетей солдат несмываемым маркером нарисован ужасный стыд. И солдаты пьют напропалую, чтобы забыть остекленелые онижедетские глазки. А дальше? Дальше их юные жизни не раз вспоминаются. Чаще - сами по себе, уже без сожжённого юными активистами 'Беркута' и нарезных американских печенек (Аэрдис для нашего времени - разумеется, Америка). Дальше отмечается, что таких деточек Рэда полным-полна. И восстанет супротив оккупантов - да вся, как один восстанет, ибо Рэда - это монолит. Если Рэда не сдюжит, то в самой Каллад её кровь восстанет сама на себя (ой, как страшно то!)
  И в данном новом свете мы начинаем понимать, зачем Каллад атеистический, а рэдские террористы - монотеисты. Затем, что с ними Создатель, так сказать. Затем, что автором надо, чтобы их террористическое дело смотрелось как правое. Рэдский патриотизм - он типа от Бога. Ну а калладский?
  Вот вам отрывок из речи подневольной дочери противной тётки, назначенной авторами калладской патриоткой:
  '- В эти тяжелые дни, когда каждый мужчина должен встать грудью на защиту нашей Родины, - механически, как по заученному изрекла девушка, - долг каждой доброй калладки, - Анна зашлась в приступе кашля, не договорив. Эрвин же понял, что на сегодня с него определенно достаточно. Пока он соображал, как сказать нечто не очень грубое, но дающее исчерпывающее представление о его отношении к тяжелым дням и защите огромной кесарии от крохотной Рэды, Анна исчезла в своей комнате.
   - Долг каждой калладки - привечать героя, - закончила за нее Тирье, кажется, нисколько не смущенная. - Изволите поужинать с нами?'
  Расшифровываем далее. Что есть Рэда? Цэевропа, разумеется. Ну, то есть Украина, но в рассмотрении с западнических колоколен. В какой период? Так самое начало века... ХХ-го, что ли? Разумеется, нет. Роман-то современный, он не от царских жандармов шифруется.
  В отношении национальных комплексов, бытующих в данной местности авторам приходится поневоле держать глаза открытыми, и не поворачивать зеркала отражающей поверхностью к стенке. Просто иначе было бы непохоже. А авторам ведь надо, чтобы хоть кто-то (некоторые 'свои' читатели) эту самую Цэевропу узнал!
  Итак, следующая иллюстрация.
  'За что Дэмонра рэдцев не любила, так за некоторую национальную идею, что вечно разобиженной, но при этом каким-то чудом богоизбранной стране, все должны делать подарочки без отдарочков и процентов по кредитам. Богоизбранная Дэм-Вельда хотя бы ни от кого ничего не просила и не ждала - нордэны молча брали то, что им нужно, не размениваясь ни на торги, ни на благодарности, ни на угрозы'.
  Ну да, узнаваемо. И заметно, что Рэда - принципиально несильна, и с такой позицией сильна не будет. Она - здесь уже моя метафора - как одно коллективное Онижедитя, за которое все взрослые дяди должны вступаться - даже если надувшее губки дитя кого-то остервенело насмерть режет.
  Рэда - она монолитна в ненависти к Каллад. Она, вроде, и принадлежала к Каллад, но то - по недоразумению. А так она сама по себе. Посему введение туда калладских войск - это оккупация. Нет, даже - презренная оккупация, от которой даже сами калладские войска прям заживо сгорают от великого стыда и не знают, где от себя спрятаться. А какая позорная мотивация введения войск в Рэду (напомним, что в идею спасения братских народов, как и единства Русского мира авторы предпочитают огульно не верить). О том - следующая иллюстрация, в которой давно предающая Каллад, но всё ещё одурманенная кесарийской пропагандой героиня внезапно прозревает.
  'Знаешь, чем была рэдская кампания? Мы, оказывается, у виарцев скидку вытрясали... Скидку, представляешь?! Когда мы по этим малолеткам палили, когда нас прачки бранью крыли, когда у Агнешки отчим застрелился, а мать удрала - мы вытрясали скидку, понимаешь?! Скидку! Чтоб цена меньше стала, а сколько мы за это заплатили - мы, я, Магда, Агнешка, все! - это кто посчитал? Это никто, никто никогда не считает! Она очень дешевая, Рэй, кровь в чужих полях, и никто ее никогда выкупать не будет... - Дэмонра, не договорив, зарыдала'.
  Полагаю, есть такие 'рукопожатные' читатели, для которых рыдания героини не звучат пошло (тем более, что это эмоциональный кусочек, вышедший из-под пера того из авторов, который побойчее пишет). Но я улавливаю фальшь - и смешно мне.
  Всё ли сказано о Рэде? Таки нет. Думаете, оно только Украина? Не угадали. Оно пережило три раздела. Как водится, несправедливых. Каллад с Аэрдисом эту самую Рэду трижды делили из соображений собственных межымперских выгод. Чем ещё знаменита Рэда? Яблоками! Нет, точно - яблоками - и производным от них яблочным сидром. А кто это у нас нынче яблоками торгует, не припомните? Ну и третья подсказка до кучи - иллюстрация с именами рэдцев, колом стоящими среди всяческих Ингмаров и Зондэр.
  'Но Дэмонра уже давно догадывалась, что справедливость не при чем, когда речь идет о дележке рудников и полей слабого соседа. Сильный при случае всегда может убедительно доказать, что сажа белого цвета.
   - Как тебя зовут? И брата?
   - Агнешка. А брата - Милош'.
  Итак, Рэда - это какая-то Укропольша. По-своему понятное единство, где одна Щеневмэрла, другая Щенезгынела, одна получила высокое звание 'Гиены Европы', другая за него пэрэможно борется. Единый проект, чо...
  Укропольша - она такая. Обиженненькая. Она, правда, слабенькая, но, стоит Каллад подставиться...
  Ой, а Каллад-то таки подставится, авторы обеспечили! Та самая Агнешка от чистого детского сердца прислала кесарю белую ленточку, а на ленточке было какое-то такое секретноядовитое дерьмо, что кесарь не пережил.
  Одним словом, хана Калладу.
  Что единственно радует - что в жизни такого Каллада нет. Только в измышлениях двух очень исподтишка злобствующих авторов.
  
  Вердикт от меня в данном случае не требуется. И слава Богу! Авторы, на мой взгляд, поступили разумно. Снять этакий роман с конкурса - сам Создатель велел.
  Где-то у Стругацких было подходящее к случаю объявление: 'Абсолютно секретно. Перед прочтением сжечь!' Сжечь, удалить - в данном случае годные синонимы.
  
  
  7. Прягин Владимир: Двуявь
  Название. 'То и значит. О двойственности яви. Философский уровень рассмотрения, на котором виден мир в целом', - сказал я на преноминации. По прочтении я уже не скажу, что философский уровень рассмотрения определяет суть текста. Всё-таки роман лёгкий, приключенческий по преимуществу, а философские вопросы составляют скорее антураж. В них не закапываются. Скользят по касательной. Как итог - вопросы-то ускользают из-под ног - и героев, и повествователя. Угу, так получилось.
  
  Язык. Весьма прост, без вычурностев. Коротко и ясно сообщено обо всём, о чём автор хотел сообщить. Впечатление доминанты рационального подхода к написанию. Здесь надо картинку - вот картинка. Здесь диалог - пожалуйста, вам диалог. А здесь подхлестнём динамику - ну, понеслась. Словно конструктор автор складывает, ни уступая ни на йоту спонтанным всплескам вдохновения - это при том, что в самом содержании романа вдохновенные озарения героев доминируют, вся их логика только на интуитивном ассоциировании и пасётся.
  Хорошо ли, плохо ли, что стилистика столь незамысловата - отдельный вопрос. Для читателя, скорее, хорошо. Он читает, и всё по делу, ничего лишнего. А как оно для автора - автору судить.
  
  Образы.
  Описания в тексте имеются, достаточно яркие. Оба мира - целостный солнечный и фрагментарный пасмурный - детализированы, даны в нужных подробностях. Первый мир более статичен, в нём основной интерес составляет соседство деталей современности и советского времени. Второй - очень динамичный мир. В нём бушуют страсти, из земли пробиваются наружу болезненно жалящие стебли.
  Эмоциональная сторона дела тоже присутствует, хотя рациональный принцип сборки романического целого и создаёт некоторые барьеры сопереживанию. Каждая эмоция плещется в своём лягушатнике, ничуть не угрожает затопить всё и вся.
  
  Герои:
  - Юра - студент-первокурсник с истфака современного нам советского вуза. В меру принадлежности к здороваому социуму - прекраснодушный мечтатель.
  - Марк - сыщик из Бандитского Медноярска, вместившего в себя весь криминалитет 90-х, подмявший под себя прочие формы жизни, вер и надежд. Наделён иммунитетом к 'хищным вещам века' - т.е. свободно пользуется без привыкания семенами гной-дерева.
  Служебные персонажи 2-го плана - девушки-спутницы.
  - Тоня (из яви Юры)
  - Эля (из яви Марка).
  Роль их - именно служебна, и хотя из них Тоня и покрасивше будет, и осознанней - всё же они помощницы, не имеющие собственной линии, зависимые от героев, следующие за ними точно на привязи. Героям-то за ними всерьёз приударять лениво, пытаются хоть на время отделаться, да не тут-то было. Привязанность Тони заставляет её сопровождать Юру на Марс (а парень-то думал туда без неё смотаться), привязанность Эли заканчивается принятием смерти вместо Марка. Героям же не до девушек, т.к. а) избраны; б) заняты поисками особо важного артефакта, призванного - ну типа мир спасти. От всякой безликой мразоты - причём принципиально безликой.
  Заказчики (отправители по Проппу), которые и задействуют героев в поисках артефакта, выполняющие к тому же роли дарителей и помощников.
  - Фархутдинов из КГБ - в мире Юры.
  - Кузнецова из бандюганского мирка Плакучей балки - в мире Марка.
  Из этих двоих барышня в своей мотивации и действиях выглядит куда как органичнее: веришь, что ей что-то нужно. Фархутдинов же маловыразителен. Просто какой-то недирективный клиентоцентрированный психотерапевт-фасилитатор, предоставляющий курируемому первокурснику полную свободу выбора, действий и развития. (Если проводить параллель с другими конкурсными романами, то более всего на него похож Энгельс Владленович из МОПСа).
  
  Мир.
  Как уже сказано, двойственен. Есть две 'яви' - Юры (где Россия как особый тип цивилизации сохранилась в границах не только СССР, но и СЭВ) и Марка (где она развалена на отдельные экономические округа, лишённые всяческого сообщения), и это - своего рода две вероятностные модели развития, связанные между собой способом, не вполне постигнутым самим автором. Вот как эта связь авторски проинтерпретирована в самом тексте:
  "Подойдя к рубежу веков, мы все в едином порыве бросились подсчитывать нули на календаре. В ноосфере возник резонанс, колоссальный всплеск. И, наконец, последний косметический штрих..."
  Прежде 'штриха' отметим: автор сперва пытается разрешить проблему в логике научной фантастики. Отсюда - обращение к ноосферной концепции Вернадского, привлечение метафоры 'резонанса' и т.д. Но как-то оно всё-таки неубедительно звучит. И тут автор, теряя надежду остаться в рамках 'твёрдой НФ' прибегает к запасному плану. Задействует 'косметический штрих', который переводит все события в фэнтезийное поле:
  'Телекартинка: уходящий в отставку Ельцин зачитывает своё обращение, позади него - триколор с двуглавым орлом. Флаг наполовину прикрыт портьерой, и орёл как будто рассечён надвое - видна только одна голова.
   Произносится слово "магия".
   Символы обретают материальность.
   Страна, подобно гербу, расщепляется на две части.
   Одна из них (мир Марка) вмещает в себя всю злость, вражду, недоверие, зависть, жажду наживы, подлость, презрение к окружающим, косность, лживость, цинизм, невежество, наплевательство.
   Другая (мир Юры) аккумулирует дружбу, любовь, взаимное уважение, бескорыстие, трудолюбие, доброту, сопереживание, благородство, честность, искренность, умение мечтать.
   В первом мире люди грызутся между собой, во втором - засматриваются на звёзды...
   Эта гипотеза, разумеется, сразу вызывает вопросы с точки зрения логики'...
  Ага, ага, вызывает)
  Именно по той причине, что логика здесь 'косметическая'.
  Произнести слово "магия" и задействовать магический образ действования - это, конечно же, несколько разное. Слово поможет в косметике, но не обеспечит глубину фэнтезийной логики.
  По сути, логика, на которую уповает автор, здесь - механистическая. Некие события совпали во времени, потому... Как-то всё это дело отдаёт чуждым жанру фэнтези вульгарным материализмом и живо напоминает бехтеревскую идею сочетательного рефлекса. Но к художественному разрешению конфликта двойственного мира нас, к сожалению, не приближает.
  
  Сюжет.
  Весьма динамичен, в особенности - линия Марка. Перекос внимания, в принципе, понятен. Ведь его мир - актуально проблемен (фрагментирован, оторван от остальной страны, проникнут наркотическим ядом гной-деревьев и криминалом). А мир Юры проблемы навещают всё больше в потенциальном модусе (развитой социализм, чо!). Парень даже на Марс летит, чтобы как-то расцветить свою линию, но марсианское путешествие не прибавляет ярких впечатлений. Провалялся в медпункте - бывает. А в перерывах всё же насмотрелся на марсианскую пыль по самое немогу.
  Линия Марка организована вокруг активного поиска. Пропавший в его мире амулет требует экстрасенсорных способов поиска. Герой вступает в жёсткое общение с наркотическитм гной-деревом, которое расширяет ему горизонты. Способ поиска, впрочем, более всего напоминает перебор свободных ассоциаций с интуитивным акцентированием тех или иных путеводных знаков. Собственно, этот способ поиска - вполне эффективный по отношению к внутреннему миру человека (поскольку даёт слово бессознательному) во внешних поисках может невесть куда завести, но автор - хозяин своего мира, находится в этом вопросе полностью в своём праве.
  Линия Юры представляет собой пассивный поиск. Вот-вот что-то искомое случится. Явятся жуткие химеры, а герой в их присутствии что-то такое сможет... Химеры являются, подступают всё ближе, проникают из сновидений в явь.
  И вот тогда, когда обе линии достигают кульминации (Марк с боем является в гости к боссу медноярского криминала, Юру настигают химеры на демонстрации) - начинается момент истины - не только для героев, но и для автора. Надо бы здесь выкрутить что-то эдакое, чтобы поднять историю на некий новый уровень понимания - но таки не выкручивается.
  Энергия в сюжетных линиях затухает, утверждение о том, что наши герои победили, звучит голословно. Автор, верно, и сам в эту декларацию не очень-то верит, посему - оправдывается. В последней главе введён новый герой, которому всё, что было ранее, оказывается, привиделось. Может, было, а может и не было, не судите строго...
  
  Идеи. Видимо, туговато с идеями, раз автор затруднился, к чему бы основной конфликт привести. Да, роман приключенческий, в нём остросюжетность доминирует над идеологией.
  Из явно читаемых идей - важность сохранения того культурного позитива, который принадлежит СССР. Но это - с многочисленными оговорками. Мол, жизнь Юры уж больно сказочна. Мол, сохранение СССР - функция от одного волшебного открытия, а не то...
  Также в качестве идей, выраженных автором (может, и ненароком) - важность собирания русских миров, включая самые 'злые' и фрагментированные. Без такого собирания не достичь подлинной целостности (как оно и для отдельной личности справедливо). Сюда бы ещё добавить и вариант точки сборки - но её-то автор и не указал.
  
  Вывод. Роман весьма неплох - лёгок в прочтении, по-своему ярок и оригинален. Однако,в число лидеров у меня не попадёт, поскольку: а) внешним образом привязан к жанру фэнтези; б) в нём провисает финал, основной конфликт разрешён чересчур поверхностно.
  
  
  
  
  8. Kozlov Aliaksandr Sergeevich: Миллениум (фэнтези 2018)
  
  Сразу скажу - роман контрастов. С одной стороны - весьма сильный замысел, сравнимый пор глубине и сложности с теми романами, которые я вижу первыми. С другой - реализация во многих отношениях предстаёт слабым звеном. Как такое оценить - иди пойми, ведь в романе нет среднего, там что-то очень плохо, что-то очень хорошо.
  
  Название - на преноминации не понравилось: 'да так себе название. Два десятилетия спустя прихода миллениума выглядит анахронизмом. И ни о чём не свидетельствует, кроме пафосности какого-то события'.
  Автор в комментариях указал, что название в романе объяснено. И это правда. Некое тысячелетнее предсказание эсхатологического характера составляет важнешую сторону глубинной логики романа.
  Но оправдывает ли это название, которое из фэнтезийного образа всё равно выбивается? Не думаю. Возможно - лишь при условии некоего самоотстранения: мол, мы к вашему жанру свысока обратились и к его задрипанной эстетике прислушиваться не станем...
  Впрочем, бывают слова, способные дать ещё худшие варианты названия для фэнтезийного романа. Например, 'бульдозер' - точно намного хуже.
  
  Язык. Ну, местами язык как язык, но штампов в нём многовато.
  Есть целые страницы христианского вероучения, поданные прямым текстом, помимо художественного переосмысления.
  Встречаются слова, резко понижающие художественность текста.
  Когда королевские отпрыски на венчании в церкви внезапно названы 'брачующимися', то с этой неосторожной словоформой в текст вплетается атмосфера советского ЗАГСа.
  Ну да 'брачевались' они недолго. Есть ляпы, повторяемые повсюду с полнороманным постоянством.
  'Орденец' - это что такое? Это как гладильщика назвать утюгистом. А ведь на 'орденцах' и их приключениях весь роман держится)
  Местами язык не мешает читать и помогает динамическому развёртыванию сюжета. Другими местами процесс чтения становится уныл.
  
  Образы.
  Описания природы - в общем-то есть. Есть весьма яркие описания магических трансформаций. Тщательно детализированная боёвка, хоть иной раз и 'без огонька'.
  Некоторые местности удваиваются - просто по той причине, что в сюжете не приведены к общему знаменателю.
  Пара зловредных заброшенных локаций - город Мергилот и Мрачный замок - напорминает задание 'найди пять различий'. В Мергилоте окопались Алары, во Мрачном замке - сам Джезах. Как эти локации введены в повествование? Вдруг вспоминаются.
  'В Мрачном Замке завёлся злой колдун. Он собирает армию мертвецов и хочет уничтожить Ардарию. Хуже всего, что ему каким-то образом удалось выдать себя за Святого Лукаса и склонить на свою сторону сначала Церковь, а потом и Королеву'.
  А ещё в романе есть замок сугубо положительного Великого Воина, полоса препятствий в котором настолько отчётливо отдаёт компьютерными играми, что остаётся споритьлишь о том, чего там больше - бродилки или аркады.
  Самое же начало романа демонстрирует нам штамп, затасканный ещё Перумовым. Рыцари Арт и Райан при поддержке местного священника и какой-никакой дружины зачищают неупокоенное кладбище, а инквизитор отец Стефан злобствует и заместо плохих и виновных требует выдачи хороших и невиновных. Мне, на месте автора, такое было бы лениво излагать. Отчего бы не поставить сноску типа 'См. 'Одиночество мага', а дальше писать сугубо своё.
  Правда, из трясины штамповки автор вдруг ловко выруливает: неожиданно история становиться очень интересной.
  И тогда кажется: автор крут. Может, он специально штампов нагвоздил - с пародийной целью. Для оттенения глубоких и ярких ходов.
  А вот это место:
  'Робин разлепил глаза и издал тихий стон. Всё тело болело так, будто по нему прошёл табун лошадей. Повернув голову, он увидел Виолетту, сидящую на краю постели. Девушка уже была одета и встревоженно смотрела на него.
   - Я боялась, что ты никогда не проснёшься, - с облегчением сказала она'... - написано так, что создаёт выраженный комический эффект. Этак не вспомнишь той долгой дороги, которую автор предлагает в причины усталости героя, зато намёк на другое: бедная Виолетта за годы девственности так изголодалась, что скакала на возлюбленном, словно целый табун - и боялась уже, что ухайдокала...
  Персонажи сплошь и рядом тяготеют к картонности, а всё почему? Они подчинены прихотливому сюжету. Не сказать, что этот картон повсеместно - хотя на эпизодических персонажей оживляющей энергии чаще всего не достаёт. Но и центральные персонажи, герои - то выглядят живыми, а то - после очередного резкого поворота сюжета - куколками в масках. Произвол над героями художественности вредит основательно, заставляет их, например, неважно вписыватьсяв ландшафт.
  Несостоявшийся герой Арт будет чересчур своеволен и одержим похотями - ну так они его и доконают. Причём доконают с воспитательной целью. Нефиг нарушать устав богоугодного Ордена Доблести.
  А вот Райан, даром, что простой сержант, но в качестве ГГ состоится. Он дисциплинирован, способен уверовать, да и ваще у парня всё впереди.
  А Марвин - та ещё бестия, но станет под конец хорошим - с дидактической целью. Ну, чтобы показать читателю, что для Господа нет невозможного. Это ж закоренелого некроманта - представляете - дьявол обидел. А он возьми, да и в Бога уверуй. В отместку типа, однако же всерьёз.
  А Робин... Что учудил Робин- так это ваще. Из осаждённого замка Ордена друзья послали парня за подмогой, поскольку держаться больше нету сил. А Робин, вместо чтобы подмогу вовремя привести, подумал: а заеду-ка я домой, навещу невесту туда-сюда. Дальше надо навести шороху в доме, не забыть переспать с невестой (что ж пропадать целому табуну лошадиной страсти!). А про гибнущих товарищей - позабыл чуток, бывает.
  Королева Ардарии в испуге перед Джезахом ведёт себя карикатурно. 'Всхлипывая и что-то невнятно бормоча, Королева на четвереньках отползла в сторону'. Да, она превратилась в вассала демона, присягнула ему. Но отчего ж ей не оставить ни крохи былого достоинства?
  Чего стоит деревенская девушка Элси, которая посреди средневековья выросла изобретательницей огнестрела. Пищали мастерила только так - и всё книжки специальные почитывала, отчего и сделалась сильно большой учёной. Ну да, Элси - священничья дочь. Но глухую деревню вокруг неё никто не превратил в Славяно-греко-латинскую академию)
  А инквизитор Стефан то жжёт еретиков, повинуясь импульсам своей паранойи, то начинает действовать, будто рэкетир 90-х, али погромщик из совсем необразованных, а в конце проникается благочестием и истинным героизмом - ибо Господу всё подвластно. (Может, и всё подвластно, а Станиславский не подвластен: он таки скажет 'не верю' стольповерхностно мотивированным трансформациям. Да и нечего автору на Бога ответственность перекладывать. За художественный строй романа, чай, не Господь ответ держит).
  Кстати, в романе Иисуса зовут Лукасом. Ага, имя чуть другое, а речи в значительной мере текстуально совпадают. Есть и Антихрист Джезах, его тоже с каких-то пор называют Лукасом, но то послетотального зомбирования населения.
  Да и Лукасом-то не случайно. Был автор 'Звёздных войн' с таким именем, ага?
  Оттуда автор 'Миллениума' позаимствовал аж два увесистых штампа. Один - о предательстве Дарта Вейдера (с избиением прям даже детушек), второй же - об организации служителей 'тёмной стороны'. Противостоявших джедаям сидхов было 'всегда двое'. Ну так и 'вернувшихся Аларов', противостоящих многочисленному Ордену Доблести будет 'всегда пятеро'.
  
  Мир.
  'Королевство Ардария. Крупнейшее государство людей на материке' - куда 'в незапамятные времена на землю было выпущено великое зло в лице падшего архангела по имени Джезах ... враждовавшие людские племена объединились против общего врага. Одержать победу в этой страшной и кровопролитной войне удалось только благодаря странствующему проповеднику Лукасу, унёсшему Джезаха с собой в небытие...'. Но на месте былых племён - давно королевство, церковь Лукаса погрязла в коррупции, торгует индульгенциями - короче, сильно не права...
  Итак, средневековый антураж. С философской же стороны каков мир?
  Выражено дуалистичный. Лукас - Джезах: кто кого. Бог борется с дьяволом - и прежде всего в человеческих сердцах. Что дьявол - далеко не равномогуч, это в романе декларировано. Но в смущении хавающего пипла Джезах Лукаса обходит. Некроманты пользуются дарованной Богом свободой, чтобы вдоволь повескелиться. Да, для них всё заканчивается неожиданным ударом (дьяволу-эгоисту они больше не нужны), вечного веселья ждать не стоило... Но и позитивных героев судьба гвоздит порой несоразмеримо ошибкам. А главное - миру хана. Лукас (романный аналог Иисуса) с горькой улыбкой проволдил его в последний путь...
  (Ребята, мы его теряем...)
  Ну да ничего. Погиб этот - Бог новый сотворит, ну что ему стоит?
  Кстати, помните, в нескольких конкурсных романах мелькали Мировые деревья. Там их из последних сил спасали, удерживали от гибели. Не то здесь.
  Мировое - верней, Тысячелетнее Древо в романе сдохло. Никто и не заметил, как, но где-то там, за основной сценой оно грохнулось, раздавив кучу домишек. Небось, всё от того, что в корнях поселился поганый некромант. Дерево спасать не пытались. Мир - тот типа попытались спасти - ну да без толку это.
  Ведь не зря Древо - 1000-летнее, ну и пророчество на 1000 лет. Собственно, 'Миллениум' в романе - это верный синоним апокалипсиса. Коли Грядёт, то стало быть, поздно беречь лемс от пожара)
  
  Сюжет.
  Оригинальный, динамичный. Может, настолько динамичный, что прописать это становилось трудно. Но резкме сюжетные повороты выглядели неожиданно. И всякий раз рассказывали что-то принципиально новое об известной вродебы ситуации (новый контекст, измерение, уровень, новый этап, эпоха).
  
  Идеология романа. Какие главные проблемы в фокусе.
  - Видимости и истины. Герои в какой-то момент круто заблуждаются. Ибо когда церковь погрязла в коррупции, да и Орден обленился - некроманты-то не спят.
  - Дисциплины. Ну и недоверия - кругом-то шрт
  - Предательства. Главным предателем романа стал священник Марвин, по ходу дела переквалифицировавшийся в некроманта. Сей переход на тёмную сторону - близок ДартВейдерскому. (Невольно в параллели вспоминаешь чуток своевольного джедая Арта с падаваном Райаном - ну или командора Квайгона с сержантом Кеноби - это ведь с их не предвещавшей особых бед миссии начались Тысячелетние 'Звёздные войны'.
  - Реабилитации предателя. И у Дарта-Вейдера не всё потеряно - парень ведь покаялся перед неминуемой погибелью, признал ошибки молодости. У кого их не бывает?
  - Ну и христианского спасения форевер.
  
  
  
  Дальше - обзор по памяти, спустя полтора месяца.
  
  9. Рауд Алекс: Фэнтези-2018. Сердце мира: часть первая
  
  'Название - да, фэнтезийное. Посвящено артефакту, имеющему мирозиждительную природу' - сказано на преноминации. Ну да, подтверждаю - подходящее название.
  
  Язык, образн. ряд.
  Очень неспешный ход. Доминируют описания над действиями. С одной стороны - похвальное стремление автора подробно описать мир. С другой - чего-то вовсе экстраординарного в описаниях нет, а динамика садится.
  В этой вязкости тонет, например, пожар на невольничьем рынке - не выглядит значительным событием.
  Ярко дано описание мировосприятия ясновидящего шута Гласа Города - но то аж в 7-й главе. Будь я автором этой вещи - поместил бы её в начало, чтобы верней заинтересовать читателя. А до тех пор - добросовестное бытописательство, детали которого не отзвучивают символическим оттенком, не добавляют своей лепты к настроению.
  Но в целом-то настроение, надо признать создано. Восточный колорит города Тамин-Арвана, где происходят основные события.
  
  Образы героев.
  Лейтмотив - особые способности героя (персонажа), находящегося в униженном положении.
  Таш. Раб, который в состоянии боевого буйства может поджигать всё вокруг.
  Забвение. Другой раб, который содержит тайну, прикрытую дезактивирующими магическими татуировками.
  Эртанд. Маг, вынужденный зачаровывать рабские ошейники (род ремесленнеческого труда, но по мере участия творческого начала - типа конвейерного) - видит Схемы, потайные сущности вещей.
  Кто не раб, тот господин. Вот как добрая госпожа Ли Лаана. Впрочем, добрая госпожа тоже несколько несвободна, ведь она жена знатного вельможи, должна соответствовать роли.
  Самый свободный в этой ситуации - шут Глас Города. Но, по ходу повествования он раскрывается, как та ещё сволочь - и устраняется без чёткого понимания его загадочной роли.
  
  Благородство встречается и в рабской, и в господской среде. Проявляется оно в действиях, направленных против интересов своего же класса, да и собственных в том числе. При этом в авторском восприятии социальная роль всё-таки весьма важна. Большинство глав названы по признаку социальной роли: 'Раб', 'Жена', 'Маг'... Выглядит как своего рода клетка.
  Иной раз господа - непонятно добры. Кой-какие господа готовят заговор в пользу освобождения рабов - и не сильно понятно,их-то в чём интерес. О мародёрстве и бедах, которые натворят восставшие рабы, прекраснодушные мажоры-освободители как-то не подумали...
  
  Мир.
  Оригинален. Продуман. То, что у мира есть Сердце, то, что оно может остановиться, то, что происходит в святи с остановкой Сердца, то, что некоторые (в основном маргиналы) симптомы этой остановки видят, а другие (слишком привязанные к уходящему миропорядку) стараются в упор не замечать - всё это логично и психологически достоверно.
  Любопытно подчинённое положение тамошних магов. Способности как род проклятия - некий идеологический лейтмотив.
  В этом мире рабско-господский сеттинг явно доминирует. Рабы-гладиаторы, 'рабы'-маги в монастырях... Причём среди живописуемых романом идей мира - доминанта своего рода восстания Спартака. Но то, как она в этот мир встроена, отдаёт театральностью.
  Некая образная перекличка - с 'Тремя толстяками' Олеши, где действует, напр., шут-канатоходец Тиббул, завсегда способный убежать по крышам от наземной погони.
  
  Сюжет.
  Развивается неспешно. Выходит на проектную мощность во второй половине творения, в связи с поднятой рабами бузой - где уж всем становится мало места. Обрывается без чётко выраженного финала, где бы были собраны и оценены все идеологические посылы. Ага; часть первая...
  
  Идеология.
  Тема несвободы, как мне кажется, ключевая.
  Ну и конца света. Собственно, конец света положит конец и несвободе - но несчастным изгоям мира спасти его, похоже, оказывается более всех надо.
  
  По мелочам.
   '- Я сделаю так, что никто ничего не узнает, - прошептал шут ее голосом. - И Лердан тоже'.
  В шёпоте нет голоса. Голосовые связки вообще не задействованы.
  
  
  10. Алексеева-Минасян Татьяна: Не такие, как все
  
  Об этом произведении всё-таки выскажусь кратко. Автор достаточно опытна, пытаться её учить романы писать - было бы несколько странно с моей стороны. Но при всей умелости автора, мне всё же непонятно, зачем да к чему был написан именно этот роман. В чём был авторский интерес.
  Итак, вкратце по основным позициям.
  
  Название: ага, намекает на избранность. И, как по мне, заставляет желать опровержения. Во мне, во всяком случае, появляется добрый ушат холодной иронии: поглядим на этих 'не таких'... Ага, вампирская крутизна - 'не такие', ну-ну... Но автор их избранности не развенчивает. Они у него всерьез 'не такие', да, не без своих тараканов, но элита. В итоге я обнаруживаю перед собой вампирский роман - именно что 'такой, как все' - и настолько неотличимый от других вампирских романов, что весьма не хочется загораживать им солнце кому-нибудь из более юных авторов.
  Язык. К языку вопросов нет. Странно бы, кабы иначе. Автор журналист, текстами на жизнь зарабатывает. Всё гладко, все слова на положенных местах. Стилистически выверены.
  Образы - их тоже не назвать блеклыми.
  ГГ. Полувампирша Марти (Мартиника), оборотень Борис. Вполне себе со знанием ремесла прописаны, коли смотреть лишь в этот роман глазами наивного читателя. Но отчего-то не кажутся свежими и новенькими. Где-то подобные вампиры с подобными оборотнями уже были. Весь жанр городского фэнтези с Лукьяненкой во главе эксплуатирует их и в хвост, и в гриву, потому сделать что-то на них ничуть не похожее - было бы амбициозным дерзновением. (Вряд ли получится, но если...). Так вот, не вижу самой попытки сделать непохоже. Наблюдаю тенденцию сделать похоже. Сами по себе идеи 'полу-вампирства' и обусловленного возврата из 'оборотнического' статуса - может, и авторские, но имеют чисто операциональное значение.
  Мир. Современность с изнанками. Традиционен для гор.фэнтези.
  Сюжет. Трёхчастная логика. Диалектика вампирско-оборотнического мира. Тезис - вампиры с героиней полувампиршей. Антитезис - оборотни с парнем, который может отыграть назад. Синтез - ну, типа, совет им да любовь. Но это вывесочная диалектика. Первая история про вампиров закончена внутри себя, вторая про оборотней - собственно, тоже. А совмещение в едином детективном сюжете - может, добавило острых моментов, но не новых смыслов. Финал формально есть, но не по сути.
  Идеи. В конце концов - похоже, что-то про толерантность. Есть вампиры и оборотни, они, как и ЛГБТ - не такие как все. За это их надо уважать, сочувствовать - ну, во всяком случае учитывать особые их трудности и запросы.
  
  
  
  11. Осьмак Анна: Моран дивий. Стезя
  
  О названии на преноминации я писал: 'Название. Составное Моран дивий - не очень информативно, но звучит по-фэнтезийному. Стезя - это та же архетипическая Дорога. Только в подчёркнуто индивидуализированном понимании'. Что можно добавить? Моран дивий - некое колдовское-священное место (живой лес), которому автор посвящает больше одного романа. Этот роман - только про стезю - про то, как туда приходят. Приходят - путём инициации, ясное дело. Инициация, между прочим, предполагает и регрессию - идущему по стезе герою для начала надо вспомнить, откуда он, чей будет.
  Язык. Грамотный. Речь ведётся от первого лица, потому особых стилистических изысков не предполагает, но в этих рамках прописана вполне достойно. Веришь, что герой так говорит и думает. Общий тон - серьёзный.
  Образы. Описаны с подробностью. Внимание к бытовым деталям, сквозь которые, однако, проглядывает высокая - экзистенциальная тематика.
  ГГ - Дмитрий. Живёт, не ведая о своём особом происхождении. А он-то, оказывается, сын Малица, князя Зборуча - древнерусского города, осаждённого ордой, ведомой охотниками, стремящимися обескровить Моран.
  Первоначально в фокусе внимания оказывается университетский приятель Дмитрия - Тимофей (как более подкованный в области морановых тайн), но вскоре отходит на задний план - по мере взросления Дмитрия. По сути, Тимофей - первый проводник на Стезе - тот, кто героя к ней впервые подвёл. Помимо Тимофеясвязь героя с Мораном держится на сновидениях, откуда к нему приходят вначале безадресные исторические картинки - смысла которых предстоит затем доискаться.
  От персонажей можно прямо переходить к миру, поскольку мир-то живой. Вернее, так: с миром обыденной современности, откуда первоначально смотрит Дмитрий, граничит мир особый, которого-то и можно отнести к субъектам, персонажам.
  Моран - самый необычный персонаж, эпицентр славяноязыческого мировоззрения. Он и лес, и дух, и мир, и податель сил, и требовательный хозяин. Он и един и множественен в проявлениях, он и стоит на месте, и движет другими персонажами, и через них на многое влияет.
  От имени Морана действуют необычные существа - моры белоглазые. Моры имеют две выраженные стороны: с одной стороны, они искушают человека и, связывая обязательствами, заводят в тупик - провоцируют человека, чтобы он у них что-то попросил - и остался должен. С другой стороны, они позитивные силы Морана. Моры - и проводники. Они могут завести в Моран и вывести из него. Но, как водится, и то не бесплатно.
  Сюжет. Начинается неспешно - с непонятных сновидений да гостевания в деревне у приятеля Тимофея, где ГГ ставят в тупик кой-какие необъяснимости, связанные с морами, с порядками в деревне, с отношением лично к нему.
  Герою предстоит познать Моран и себя (ибо они связаны - причём связь избранничества держится на архетипической теме Волшебного рождения героя). Да и не токмо познать, но и взять ответственность - при том, что хранители Морана эту ответственность доверять ему не торопятся. Ну а взять ответственность нужно затем, чтобы Моран спасти. Ибо Моран ослаб - охотники довели.
  В дальнейшем общении ГГ с Мораном для него происходит некая поляризация социальных отношений; мир внешний Морану понемногу делится на два главных лагеря - стражи Морана и охотники. Эти фракции, впрочем, не вполне однородны, возможны сложные узлы обязательств. И стражи у Морана - что примечательно, обнаруживают свою разобщённость и слабость, вплоть до предания злу. Готовы друг друга подставлять. Охотники - те действуют более слаженно (а что им, мародёрам, колебаться).
  Идеология.
  Роман о таинственности бытия, об укоренённости человека в нём, о важности найти эти корни и защитить. Посему в первую очередь это роман об ответственности, каковая и проводит человека его стезёй.
  
  
  12. Охэйо Аннит: Сновидец
  
  Название. На преноминации я о нём писал: 'Скромное, но не провальное. Героецентрированное, акцентирует его способность к осознанию'. А что сейчас? Пожалуй, речь об особом мировоззрении, об отношении к жизни, как к сну, который любопытно смотреть. Ведь сон - это продукт фантазии. А она - творчество миров. Что бы фантазия не подбросила - вызовет интерес своей новизной. Выльется в особое настроение, в исследовательское действие. Воплотится.
  
  Язык. Поэтический. Поэзия в прозе, озабоченная более настроением, чем формами, которые его вызвали. Но доминирующее настроение - задумчивое. Своеобразный притчевый стиль.
  Образы.
  Любой штрих выглядит осмысленным. Стало быть, мелочных штрихов попросту не было. Любая черта оправдана художесственным целым, не случайна. Не топорщится мимо информативного потока настроения. Даже если поверхностная логика (логика статистических вероятностей) сбрасывается со счетов (выживание описанного сообщества маловероятно, ага), остаётся ещё глубинная смысловая логика. Конституирующая мир любого сна.
  
  ГГ - Вайми (это его имя означает 'сновидец') - эпицентр сновидчества. Но само существование его народа - Глаз Неба - такое же сновидческое переживание. В нём эти ребята - безгрешные в своём естестве любимцы Божества. Из этого переживания уходят в суицидальном обряде - специально, чтобы не проснуться для жизни иного плана - мелочного, дряблого, взрослого, прозаического. Жизни найров.
  Найте - друг Вайми и немного двойник. Сходные имена. (В начале можно запутаться, угадывая, кто из них попадёт в главное приключения романа. Спустя всего ничего после финала - опять-таки можно запутаться, т.к. их имена вымываются из читательской памяти, как подробности сновидческого опыта. Ну да: тот, с кого повествование начинается - это Найте. А Вайми - тот идёт дальше. К создающим мир приключениям).
  
  Их дружба - не про гейство, хотя некоторые черты - эстетизм, любование молодым телом - обнаружить возможно. Две гетеросексуальные пары (парни с подругами) образуют дружескую четвёрку. Спаянную некоторой синхронностью судьбы - какой она была до того, как Сновидец пустился в индивидуальное сновидение.
  
  Мир.
  В основе - некая этнографическая утопия. По внешним сути происходящего с героями техногенным элементам можно заключить, что весь описываемый сновидческий оазис заключён внутрь другого мира - скорее относящегося к научной фантастике. Посему можем сказать про технофентези. Но что для нас важно? Что техногенная рамка (из Парящих Твердынь и прочего) заключённый в неё исключительно гуманитарный мир ничуть не обесценивает. Она просто там есть - снаружи. И изнутри, по большому счёту, никому ни для чего не важна.
  Рассматривая же внутреннюю замкнутую часть, что видим?
  Там присутствует некоторая поляризация. Даже антагонизм.
  На одном полюсе - Молодость, романтизм, красота, мечтательность, естественность, необразованность, сила, непредусмотрительность, фатализм, узкая локальность, изоляция, малочисленность - характеристики Глаз Неба.
  На другом полюсе - Зрелость, прагматизм, эффективность, ум, противоестественность, образование, хитрость, расчётливость, надежда на фортуну, широкий охват территории, экспансия, многочисленность - характеристики найров.
  Попытка понять чужой полюс Сновидцем совершена. Но связать полюса - шансов в романе не оставлено. Глаза Неба должны либо отбиваться от найров, либо таиться и не отсвечивать.
  
  Сюжет. Неспешный, задумчивый и вдумчивый со стороны действующего героя. Но мысли - о сути, а не о причинно-следственной связи. Вопрос, а что из этого выйдет? - долгое время им вообще не ставится.
  Суть сюжета - в индивидуальной инициации, которую проходит герой. В отличие от племени, следующего давнему ритуалу довольно-таки бездумно, Вайми работает на рефлексию происходящего с ним и с миром.
  У племени инициация не просто коллективна. Она подменена чисто суицидным ритуалом пряжка в один конец без шанса на возрождение. А не так, как строится ритуал перехода: символическая смерть посвящаемого, путешествие по миру мёртвых, возрождение в новом качестве.
  У Вайми эта стадиальность появляется, и даже с большей подробностью.
  В чём его инициатический опыт?
  -Герой прикасается к прошлому своего мира - в ходе экспедиции в заброшенный город - Вайтакей.
  -Находит волшебные артефакты, которые ещё активировать - отдельная проблема, но не суть. Ресурс-то получен.
  -Учится языку найров у захваченного в плен вражеского юноши.
  -Отправляется в путешествие к селениям найров, глубже познаёт их науку и культуру.
  -Арестовывается, пленяется, подвергается жуткомучительным испытаниям (собственно, испытываются - множеством игл - его теленые границы)
  -Совершает побег.
  - Вместе с племенем пытается противостоять превосходящим силам (испытание социально выраженной трудной задачей). -В конце наблюдает четыре луны - это что-то из разряда теургической практики.
  Идеология.
  Произведение предполагает авторское (как и читательское) погружение, так что не факт, что автор вполне осознаёт глубинные смыслы написанного. Не зря синопсис создан другим человеком (видимо, этому другому было легче отрефлексировать основные смыслы).
  
  Ну так о чём роман? - если от фантастических условностей перейти к реалиям. О конфликте поколений ('Отцы и дети'). О бунте юношества. Оп-па? О конфликте настолько остром, что кому-то, говоря словами В.Цоя, 'умирать молодым' (да тому самому, кто 'живёт по законам другим', 'не помнит ни чинов, ни имён, кто 'способен дотянуться до звёзд, не считая, что это сон').
  В таком толковании понятно, почему от пропасти инициируемые юноши больше не возвращаются. Да ясное дело: если возвращаются, то вовсе уже не юношами... Телесная красота и естественность, непринуждённость и эстетизм, не обязывающие отношения вплоть до сексуальных - всё это юношеские возрастные ценности, и в юности им и суждено остаться.
  
  О причинах высокой оценки романа сказано всё, кроме последнего. В моих критериях оригинальность (как яркое новаторство) занимает ключевое место. Так вот, по моему убеждению, 'Сновидец' явно входит в тройку самых оригинальных романов конкурса 'Фэнтези-2018'.
  
  
  
  Мои оценки финала:
   Жуковского Светлана. Дети разбитого зеркала. На Восток - 12 баллов
   Виноградов Павел. Хозяин Древа сего. - 11 баллов
   Охэйо Аннит. Сновидец. - 10 баллов
   Осьмак Анна. Моран дивий. Стезя. - 9 баллов
   Коновалова Екатерина. Сколько стоит корона. - 8 баллов
   Снегова Анна. Мой Огненный Пес Семаргл. - 7 баллов
   Рауд Алексей. Сердце мира: часть первая. - 6 баллов
   Прягин Владимир. Двуявь. - 5 баллов
   Волгина Алёна. Дорогами Фьелланда. - 4 балла
   Алексеева-Минасян Татьяна. Не такие, как все. - 3 балла
   Козлов Александр. Миллениум. - 2 балла
  Последний же 1 балл в нонешнем сезоне не присуждается никому.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"