Кузнецов. Зелёные ботинки

Александр Бр.-Кузнецов.

Зелёные ботинки

(сказ готический о любви, могуществе и хороших манерах)

Знаете ли вы сказку о красных башмачках? Знаете. А о зелёных ботинках? Не знаете. То-то же: я и сам её пока не знаю. Это совсем новая сказка: она создаётся перед моими глазами прямо сейчас. Выпущенные на волю пальцы стучат по клавиатуре, из букв складываются слова. Интересно, что за текст рождается перед моим взором? Сказка ли? Фэнтези? А может, несколько многословная реклама уценённой обуви?

Жил-был в городе Магдебурге пожилой библиотекарь. Звали его Гансом. И не было у него ботинок - ну совсем никаких. Зимой у него мёрзли босые ноги. Весной и осенью - постоянно промокали носки. И только летом ему было удобно. Летом было сухо и тепло, солнце хорошо прогревало камни мостовой. Да только и летом ходить на работу босиком ему казалось мучительно стыдно (хотя от дома до работы - только через улицу перейти). И надумал как-то библиотекарь Ганс купить себе ботинки. И не простые - а Зелёные. Думал библиотекарь: ни у кого нет Зелёных ботинок, а у меня будут! Да вот только где их достать? Этого библиотекарь не знал.

А почему бы упомянутому Гансу в ожидании Зелёных ботинок не приобрести какие-нибудь другие, пусть похуже, побезобразнее? Хороший вопрос. Ведь куда сподручнее (вернее, сподножнее) было бы не шляться по городу, как пугало какое деревенское, шокирующее всю Фридрихсштрассе! Хороший аргумент. Долгое время не было у меня ответов на этот хорошо аргументированный вопрос. Сам Ганс - тот что-то этакое всё же отвечал (жизнь заставляла). Но, на мой взгляд, он только нарочно всех путал, не желая открывать некую важную тайну. Потом он мне эту тайну открыл. Но ведь не сразу же!

У библиотекаря Ганса, как он объяснял всем очень любопытным, сроду не было никаких ботинок - даже детство у него было босоногим. Говорят, что если к чему человек в детстве не привык, так в старости - и подавно не привыкнет. Так и остался библиотекарь без привычки обуваться, и от этого в юности у него сорвалась карьера дипломата. После окончания Магдебургского университета Ганса хотели было отправить с дипломатической миссией в царство заморское, да вот беда: на торжественный приём, посвященный установлению дипломатических отношений с царством, он пришел поздно, да ещё забыл вытереть о тряпку ступни ног и наследил на всех драгоценных персидских коврах в зале торжественных собраний Министерства иностранных дел. Заметив, что его ноги оставили на коврах следы, не совпадающие с персидским узором, несчастный Ганс постарался смешаться с толпой и уйти подальше от собственного следа. Однако, при этом он продолжал оставлять за собой вполне отчётливый след, по которому его и нашли. Застигнутый требовательными министерскими лакеями, дипломат повёл себя недостаточно дипломатично. Этого министр не стерпел - и велел послать вместо него в царство заморское местного библиотекаря, а Ганса назначить библиотекарем - чтобы не закрывать библиотеку, пока её служитель будет странствовать за тремя морями. Бывшему библиотекарю в заморском царстве понравилось, и стал он в нем дипломатом, а Гансу пришлось стать бессменным библиотекарем Герцогского книгохранилища Магдебурга.

Выглядело упомянутое книгохранилище внушительно. Занимало оно четыре огромных зала в бывшем герцогском замке, отданном за ветхостью под городские нужды (Сам-то герцог Магдебургский уже более полутора веков в своём верном городе не показывался, так что жители даже решили, что город у них совсем свободный, о чём даже составили соответствующую грамоту). Замок теперь так и звали Библиотечным замком, ведь кроме библиотечных помещений там и было-то всего ничего: пара потайных лестниц, полуразрушенная башня со следами пожара и пушечного обстрела, а также затопленные погреба. Погреба были затоплены не то чтобы вином каким заморским, а так - всяческой грязью да водой несвежей. Башня да потайные лестницы были также ни на что не пригодны, ибо тайное давно стало явным, а жилое - нежилым.

В первом зале книгохранилища были размещены книги сугубо естественнонаучные (каковые были востребованы студентами Естественного факультета Магдебургского университета), во втором - богословские (востребованные студентами Теологического факультета), в третьем - странные сочинения, вызвавшие у предшественников Ганса затруднения, к научным или богословским их отнести. В четвёртом зале вообще книг не было, а так, ерунда всякая: привидения. Из-за привидений для жизни нашего Ганса создавалось дополнительное неудобство: в ночные сторожа Герцогского книгохранилища города Магдебурга никто не хотел идти. Боялись, наверное. А пока сторожа нет, обязанность по устережению городских книжных богатств ложится на библиотекаря (почему ему и приходилось жить в доме напротив библиотеки - и по ночам караулить, чтобы кто не взломал тяжёлые ворота герцогского замка, да не проник в неё, да чего не похитил. К счастью, ночных привидений опасались не только ночные сторожа, но и ночные грабители. Зато дневные...

С тех пор как Ганс занял пост библиотекаря, он редко отлучался из библиотеки днём - и ему неоднократно приходилось отталкивать от стрельчатых замковых окон приставные лестницы с незадачливыми грабителями. С каждым годом надежд у грабителей убывало, поскольку лишённый ботинок библиотекарь выходил на освещённую солнцем улицу всё с большей неохотой. Со времён его "босоногой юности" подросло целое поколение очень высококультурных магдебуржцев, которое вообще не видело, чтобы кто-то из горожан "не пользовался обувью для ног". Это поколение взяло себе за моду поднимать старика на смех. Поскольку чувство юмора у Ганса было очень тонким и чувствительным, грубые шутки его очень печалили. Он размышлял о незавидной судьбе не умеющих тонко шутить сограждан и иногда даже плакал от сострадания, утирая слёзы рукавом.

В городе Магдебурге не было никаких обувных магазинов, кроме соседней с библиотекой лавки сапожника Фрица. К сожалению, Фриц был дальтоником. Точнее, в те давние времена убеждённых дальтоников вообще не было. Просто некоторые люди не различали цвета. Фриц был таковым, и пошить Зелёные ботинки библиотекарю он не смог бы, если бы даже захотел: у него бы обязательно получились красные. Чтобы обрести Зелёные ботинки, Гансу надо было покинуть Магдебург, а значит, оставить без присмотра библиотеку. Это было опасно, так как в библиотеке хранились очень редкие книги, которые мечтали похитить не только профессиональные книгограбители, но и многие "добропорядочные" магдебургские библиофилы.

Иногда библиофилы предлагали босоногому библиотекарю башмаки в обмен на книги, но он им всегда объяснял, что ему самому книги нужны, а башмаки вовсе не требуются, что детство его было босоногим, что его ноги никогда и не знали обувного плена и т.д, и т.п. Но иногда - во время праздничных уборок в библиотеке - его взор падал на спрятанные в дальний сундук шнурки, и тогда он вспоминал, что всё было вовсе не так. Нашивал и он на своём веку ботинки (как же без этого?) - но лишь до определённой поры - до времени.

Ботинок у библиотекаря Ганса не было, зато у него были шнурки. Эти шнурки ему достались от покойного университетского товарища. Товарищ, в отличие от Ганса, всегда ходил в башмаках, а однажды ему прислали из города Бонна ботинки невиданной красоты. Но как только товарищ эти ботинки надел, как ноги его сами понесли по городу в направлении рынка. Не в силах остановиться, товарищ Ганса промчался мимо всех рядов, и только у башмачного ряда остановился: его новые ботинки знакомились с местными башмаками, обнюхивали их, трогали каблуками. Торговцу башмаками такое поведение ботинок приятеля Ганса показалось подозрительным, он велел или делать покупку, или убираться подобру-поздорову. Расплатившись за пару башмаков, товарищ Ганса (его звали Матиасом) незаметно расшнуровал свои ботинки и выскочил из них - тут и купленные башмаки оказались кстати. Ботинки тотчас утихомирились: сами-то они бегать не умели. Вернувшись домой, Матиас спрятал ботинки в сундук, и долго ещё остерегался их надевать. Но время шло, странное воспоминание изглаживалось из его памяти, он и сам перестал в него верить, решил, что всё это когда-то приснилось. Как-то раз Матиасу приглянулась юная Гретхен, внучка пожилого магистра Авенариуса, звездочёта и алхимика. Он, критически оглядев свой гардероб, заказал портному новый костюм, желая с первого момента предвкушаемой встречи произвести на красавицу благоприятное впечатление. К костюму желательно было подыскать новые ботинки. Однажды надетые потрясающе красивые ботинки так и лежали у него в сундуке, и найти новые, которые соперничали бы с ними изяществом форм, Матиас не мог. Тогда он решил повторно испытать свои ботинки. Сделал он это в ходе загородной прогулки, в которую отправился вместе с будущим библиотекарем Гансом. В живописной роще, приняв все предосторожности (сняв с ботинок шнурки и вручив их Гансу, дабы в случае повторения обувного бунта суметь выскочить из ботинок без посторонней помощи) он примерил свои взбунтовавшиеся скороходы. Сначала ничего особенного не случилось, и Ганс даже стал подшучивать над приятелем, но постепенно походка Матиаса ускорялась, он переходил на быструю рысь и, дёргая ногами, пытался как бы избавиться от ботинок. Не поспевая за ним, Ганс продолжал считать, что Матиас его разыгрывает - но только до тех пор, как злополучные ботинки поднялись в воздух. Тут уж и ему стало не до смеха. С тревогой следя за тем, как Матиас на небольшой высоте пытается избавиться от ботинок, он просил приятеля быть осторожнее. Один из таинственных скороходов, от которого Матиас смог отделаться, просвистел над ухом Ганса и взмыл в высокое июльское небо, затерявшись в единственном облаке. Второй ботинок Матиасу удалось сбросить, когда он был уже на высоте шпиля Кёльнского собора. С этой высоты он тотчас и упал, а зловредный ботинок сделал над ним прощальный круг и улетел куда-то на северо-запад.

Ударившись оземь, Матиас больше не встал, и поражённый Ганс с тех пор стал даже бояться надевать что-либо на ноги, отчего и случился злополучный казус с министерскими коврами. Храня шнурки от неизвестных ботинок (всё, что осталось ему на память от университетского товарища), Ганс размышлял о проблемах обутости и разутости в связи с ситуацией расшнурованности. Выходило, что шнурки вязали ботинки "по рукам и ногам", мешали им подыматься в воздух, заставляли держаться в рамках хоть каких-нибудь приличий. Попробовав перехитрить свою обувь, Матиас, сам того не ожидая, дал ей полную волю.

К старости Ганс стал с меньшим трепетом относиться к возможности смерти. Однажды (а было это сорок лет спустя после безвременной кончины несчастного Матиаса) приснились Гансу Зелёные ботинки. Эти ботинки были полной противоположностью тем летунам-убийцам. Они были всегда верны своему хозяину и никогда не оставляли его в беде. Даже когда он попадал в опасные переделки - встречался на большой дороге с разбойниками, например, - ботинки всегда выручали. Они принимались бежать так быстро, что никакая разбойничья лошадь не могла за ними угнаться. Всё это Ганс узнал из собственного сновидения - источника, несомненно, надёжного. С тех пор мечтал библиотекарь о Зелёных ботинках, и хоть не раз попадались ему на глаза злосчастные шнурки Матиаса, отныне он обуви почти не боялся. Он даже пробовал пару раз натягивать какие-то туфли на непривычные к обутому состоянию ноги, но они его, разумеется, разочаровали. Он так и ходил вечно босой, но заветной мечте о Зелёных ботинках остался верен. Библиотекари - народ консервативный.

Однажды Ганс листал старый фолиант с самой дальней полки библиотечного хранилища. Это была книга древнего мага и сапожника Клауса Зильберберга. В книге говорилось о вызывании духов, о сущности ведовства и природе нечистой силы. Была она темна и непонятна; к тому же, Ганс пытался узнать из неё о Зелёных ботинках, а Клаус Зильберберг об их проблеме упорно умалчивал. Зато в одном из отступлений от главной темы приводились данные об анатомическом строении нечистых духов; эти данные были весьма поучительными, так как проливали свет на отношение нечистой силы к обуви. Поскольку копыта не могут быть с удобством вставлены в обычную обувь, дьявол нуждается в услугах чёрных сапожников, которые и шьют специальные ложные башмаки, маскирующие эти части его тела. Без такой маскировки нечистая сила чувствует какую-то неловкость в приличном обществе.

Прочитав об анатомической неполноценности нечистой силы, Ганс внимательно осмотрел ступни своих ног и с облегчением убедился, что на копыта они похожи мало. И всё же общность его собственных проблем с проблемами дьявола его не на шутку встревожила. Он пытался ещё что-нибудь понять из книги, но тщетно. Теоретическая демонология, занимавшая в её содержании основное место, слишком далеко отстояла от тех наук, которые были изучены библиотекарем Гансом в молодости. И на что же подвигла нашего героя невзначай добытая туманная информация? Он начал читать новые книги по заданной теме - только и всего. Неужели можно предположить, что консервативный библиотекарь Герцогского книгохранилища города Магдебурга очертя голову сорвётся с места, не составив исчерпывающей библиографии вопроса? Дотошный Ганс сперва выискал все имеющиеся в библиотеке трактаты упомянутого Клауса Зильберберга, а также его коллег и учеников - Мессершмидта и Вандерштольца. К сожалению, прочие труды Зильберберга были посвящены прикладным аспектам получения из свинца золота, а труды учеников - экономическому обоснованию производства золотых ювелирных изделий из свинца с последующей их трансмутацией. Что же до природы нечистой силы, то на эту тему в библиотеке обнаружилось столько книг, что Гансу стало страшно от самого их количества.

Вот как-то раз приходит к библиотекарю покойный аптекарь Штрумпф...

Ах да, вы ещё не знаете поучительной истории о покойном аптекаре. Когда-то раньше он был живым аптекарем, а покойным стал уже после того. Между тем, как он был живым и стал покойным, произошло самое замечательное событие в его жизни - он умер. В городе как раз была эпидемия рейнской лихорадки с осложнениями на центр витальной силы. А у аптекаря Штрумпфа как раз было эффективное противоядие, дёшево купленное у одного разорившегося лотарингского фармацевта-изобретателя. У других аптекарей противоядия не было. А у него было. Вы представляете, как он взвинтил цену? За недолгий период эпидемии Штрумпф стал самым богатым аптекарем Магдебурга. Только вот беда: эпидемия на убыль не шла, а средство от неё было на исходе. Чем далее, тем меньшие дозы и тем за большие цены продавались аптекарем. И вот, когда лекарство стало дороже дома аптекаря и всей его обстановки - и когда оставалось лекарства на три-четыре продажи состоятельным горожанам, - добралась рейнская лихорадка и до самого Штрумпфа. Посчитал он, сколько теперь его лекарство стоит - и жалко ему стало такое состояние на своё собственное здоровье тратить. Решил сам как-нибудь выкарабкаться. Карабкался-карабкался - да и умер. Как умер - крепко задумался. Стала для него смерть моментом прозрения, понял Штрумпф, что жил он не так: слишком много денег копил, да слишком мало книжек читал. С тех пор и начал он наведываться к нашему библиотекарю. Тот сначала пугался лилового призрака, но потом успокоился. Призрак Штрумпфа никогда не норовил унести с собой ценных книг и рукописей - не то что живые библиофилы, за которыми нужен глаз да глаз. Видно, и складывать им, призракам, краденые книги негде, - не имеют они собственных книжных полок. Всё у них отобрали ныне живущие.

Так вот, приходит как-то в библиотеку покойный Штрумпф и просит дать ему трактат Клауса с Серебряной горы. Думал наш Ганс, что это за трактат такой, а потом и догадался. Давайте и мы догадаемся. Зильберберг - Серебряная гора. Вот как переводится эта фамилия. А для немцев и переводить-то эту фамилию совершенно без надобности. Они и так понимают, из каких деталей конструируются их немецкие фамилии. Понятливые - спасу нет.

Ганс был библиографом дотошным, вот и давай он объяснять призраку: дескать, всё вы, герр Штрумпф, напутали, никакой Серебряной горы не было, это просто у великого Клауса Зильберберга фамилиё такое. А Штрумпф как раз обиделся - он к тому времени стал очень начитанным призраком - и говорит: чтоб ты знал, старый ... э ... мудрец, такая гора всё же есть, и упомянутый Зильберберг на ней построил свою алхимическую лабораторию. С тех пор, как построил, и стал зваться Зильбербергом, а до того был просто Дроссельтраулером.

Наш Ганс, однако, в географии малость разбирался, атласы земель окрестных некогда просмотрел с должной подробностью, и должен был запомнить Серебряную гору, коли такая была. Поскольку спор разгорался, а призрак посчитал себя умнее, он первый пошёл на компромисс. Положим, гора была и не то чтобы огромной (так себе холмик на берегу озёрном). Конечно, её бы и такую уважаемый библиотекарь обязательно бы приметил. Одна беда - в день смерти великого алхимика вся гора глубоко под воду ушла, потому уже 100 лет, как с топографических карт здешней местности упомянутую гору и отчислили за неявку оной на поверхности Гештальтского озера. А что ушла гора глубоко-глубоко, так тому свидетельством были неудачливые ныряльщики, которые с тех пор там золото искали-искали - не нашли. Золото-то тяжелее воды, само не всплывёт со дна озера, а вот вещи Зильбергеровские ныряльщики находили: ботинки зелёные, шлафрок фиолетовый, трость с рисунками диковинными. Всё это на поверхности озера плавало, так что ныряльщики обретали свои находки не тогда, когда ныряли, а в основном, когда выныривали.

Как только в споре с призраком родилась истина, библиотекарь Ганс предоставил оппоненту трактат упомянутого Клауса Дроссельтраулера с Серебряной горы, а сам задумался: как бы суметь не покидая библиотеку добраться до Гештальтского озера? Глупо конечно, но авось там всё-таки некая пара Зелёных ботинок до сих пор по волнам плавает?

Добраться до озера, не выходя из библиотеки, можно было только одним путём: через трёхтомное "Описание рек и озёр Северного Гештальта", писаное естествоиспытателем Каспаром Аррениусом. Только из описания озера не выудишь настоящих Зелёных ботинок, даже если они там есть. Но делать нечего, стал наш Ганс штудировать магистра Аррениуса, нашёл в его "Описании" целых восемь Гештальтских озёр. Правда, семь из них были озёра как озёра, а одно вызывало явное раздражение естествоиспытателя. Странное у него было поведение: то оно разливалось, то пересыхало, а иногда даже мигрировало: преодолевало окрестные холмы и устраивалось в совсем иной впадине. В него и рек никаких не впадало: поди впади, если оно сегодня здесь, а завтра там. А вытекающие реки (такие иногда встречались) имели странное обыкновение течь в гору - и, видимо, потому быстро пересыхали от затраченной на это энергии. Именно это озеро, как сделал для себя вывод наш библиотекарь, и могло поглотить лабораторию покойного алхимика вместе с Серебряной горой и Зелёными ботинками.

Отныне проблема ботинок была географически локализована. Это не так мало, уверяю вас; здесь ситуация в чём-то понадёжнее, чем в сказках каких. Это не то, что когда некоторые герои отправляются неизвестно куда на поиски, а совсем наоборот: известно куда, но герой не отправляется. Сидит себе в библиотеке да знай книжки почитывает. Размышляет себе: мол, а что если попытаться прожить без Зелёных ботинок? А что, если мысленно их найти, мысленно надеть и мысленно быть счастливым по данному мыслимому поводу? А что, если мысленно взвесить вероятность обнаружения Зелёных ботинок на пути к озверевшему Гештальтскому озеру - отличная от нуля вероятность будет уже результатом! Скажем прямо, не геройские мысли посещали нашего библиотекаря. А старина Ганс в нашу сказку главным героем и не нанимался! Стар он для этих путешествий.

Заслужив своим возрастом право на отдых, улёгся наш Ганс промеж старых своих фолиантов, да и заснул. Сперва ему снилось, как и положено, всё по теме: Гештальтские там озёра, Серебряная гора магистра Клауса Зильберберга, Зелёные разные ботинки. Приснился ему даже призрак аптекаря Штрумпфа (как будто явлений наяву было недостаточно) с важной методологической информацией по проблеме поиска затонувшей алхимической лаборатории. Это всё было сначала. А потом наш Ганс вдруг отвлёкся на каких-то кокетливо раздетых полногрудых барышень, с образами которых затеял знакомство: дескать, меня зовут Йоханнес Фаустус, можно просто Ганс, а вас как, обворожительные создания? И завели его обворожительные создания в какие-то не слишком приличествующие почтенному возрасту фантазии. Провели по кабакам да трактирам, да разбойничьим притонам. Подарили ему зеркало в старинной раме. Поглядел Ганс на себя в зеркало - ну чистая обезьяна! Поскольку обезьяна была чистой, а остальные обезьяны - грязными, барышни стали спорить меж собой, кому из них на этой обезьяне на шабаш лететь. Спорили-спорили - подрались. Носы друг другу расквасили, патлы повыдёргивали, но так ничего и не решили, а потому взгромоздились на бедного Ганса все вчетвером: взлетай, мол! Попробовал Ганс взлететь - но полетел так низко-низко, что то и дело задевал почву коленями. Если та транспортная обезьяна, в которую его превратили ведьмы, и была летучей, то грузоподъёмность её пассажирки явно превысили (привыкли себя, поди, считать хрупкими невесомыми созданиями). Вскоре совсем не стало у Ганса его обезьяньих сил. Но тут и гора Брокен появилась поблизости. Сюда-то ведьмы и летели, понятное дело. Прилетели, зашли на посадку, да и приземлились в самую грязную лужу. Именно сюда приземлялись все пассажирские обезьяны, кабаны и носороги с грузом ведьм на борту. На холме собралось изысканное общество растрёпанных ведьм, колдунов, зверей всяких и птиц, занимавшихся промеж собой всем, чем попало, а в основном же - танцующих (до самого, знаете ли, упаду с подрыгиванием всех конечностей).

Хотя ведьмы и не лишились для старого книговеда былой привлекательности, но хотелось ему держаться от них подальше. Думал было наш путешественник, что оставят его на стоянке транспортных средств (он ведь так умаялся, так умаялся) - но не тут то было. Звали его ведьмы ещё отплясывать в затевающемся хороводе, раскручивающемся супротив часовой стрелки вокруг некоего козла бодатого (ни дать ни взять - сатана какая-то!). "Что вы, я не танцую!" - возмутился Ганс. Он и в юности танцев избегал, поскольку башмаков да ботинок не нашивал и опасался, что кто-нибудь отдавит один из его десяти пальцев, а нынче же - в недостойной компании, вокруг какого-то парнокопытного... тьфу, одним словом, на собственные седины! Однако же, будет ли он танцевать, здесь никто не спрашивал: ухватили под руки, вовлекли и всё тут! К счастью, ведьмы и сами были главным образом босиком, и если в ускоряющейся хороводной пляске им и случалось наступать на заднюю обезьянью лапу, то без пальцедробительной грубости (а уж сам-то Ганс то и дело наступал на чьи-то лапы и хвосты). Конечно, библиотекарь танцевал хуже всех, но на него здесь и внимания не обращали, а всё тянули по кругу.

Пока хоровод вертелся, наш Ганс, верный своей идее о Зелёных ботинках, рассматривал копыта сатанинского козла - и не видел там никакой обуви. Ни на ком из немногочисленных обутых пляшущих Зелёных ботинок тоже не было (он бы сразу заметил). Выяснив это обстоятельство, он окончательно утратил к пляске всякий интерес, и по-прежнему участвовал в ней силою необходимости. На всякий случай наш предусмотрительный Йоханнес Фаустус заранее решил, что ни на какие сделки с нечистой силой не пойдёт, если ему будут подсовывать какие-либо подозрительные юридические документы, подписывать он их не будет - и пусть не надеется враг рода человеческого задурить ему голову. Однако, никакого договора нечистая сила ему оформлять не предлагала (знай плясала себе без всяких обязательств сторон), и нашему библиотекарю даже стало досадно, что нет повода с негодованием от него отказаться.

От пляски привычный к сидячей работе Ганс так устал, как не пожелал бы мне и вам, голова его кружилась, лапы кружились, а хвост ... нет, хвоста у него не было, ведь он был человекообразен. Далее всё смешалось в дьявольской пляске - у ведьм, колдунов, волков, носорогов, ворон и слонов тоже закружились головы и они попадали на землю да друг на друга (Гансу повезло, что ближайший слон приземлился не на него, а мимо). Наш библиотекарь так устал, что приготовился поскорее проснуться (даже не приняв человеческого облика, что было бы неразумно). Но в тот момент, как сбежав от забывшихся в сладком сне умаявших его танцовщиц да наездниц, наш герой пробирался к выходу из сновидения, его окликнул какой-то незнакомый колдун. Это был Клаус Зильберберг, автор столь вдохновившей его книги, хозяин алхимической лаборатории, затонувшей в Гештальтском озере.

Сперва наш осторожный библиотекарь великого магистра не признал, и тому пришлось подтверждать свою личность ссылкой на общих знакомых ("да вы хоть покойного студента Матиаса или аптекаря Штрумпфа спросите!"). Поскольку с первым Ганс со дня его смерти не общался, а второй ещё совсем недавно ни словом не обмолвился, что знает Зильберберга лично, то самым убедительным доводом стала прозвучавшая истинная фамилия магистра: Дроссельтраулер.

"Дорогой магистр, может, вы мне скажете, где мне найти Зелёные ботинки?" - спросил Ганс, как только встречный призрак был идентифицирован. Но Зильберберг сухо заметил, что имеющиеся в его распоряжении Зелёные ботинки (под замком, в дальнем тайнике затонувшего дома) ему самому надобны. "А вот что следует вам знать, герр Фаустус, так это причину вашего визита на данный шабаш. Видите ли, вашего автора (ну, того, который пишет про вас эту сказку) намедни посетила муза. До сих пор муза занималась своими делами - и всё шло спокойно и прилично, но вот теперь ей взбрело вмешаться в творческий процесс и полностью изменить всё направление повествования!" - сказав это, призрак Зильберберга-Дроссельтраулера растворился в туманном воздухе сновидения, а нашему Гансу осталось просыпаться.

Проснувшись, он ещё некоторое время пребывал в облике обезьяны (ага, авторская недоработка! - злорадно подметил наш герой), потом исправился. И стал уже думать (ему, как вы уже заметили, было свойственно думать) уже не только о дурацких Зелёных ботинках (как по дурацкому же сюжету положено), но и об авторе, который его так нехорошо ... одним словом, подставил. Что он думал? А вот что.

Однажды к автору - тому самому, что сочинял сказку про Зелёные ботинки и старого библиотекаря Ганса - пришла муза. Сказала муза, что сказка должна быть обязательно про любовь. Что это, в самом деле, за любовь к Зелёным ботинкам? Ерунда какая-то. Фетишизм какой-то, прости Господи.

Автор сопротивлялся музе, говорил ей, что в превращённых формах любви ещё таится много чего для художественного исследования пригодного. Вот и исследуй, сказала муза, а сказку лучше пиши про любовь. Пожалей читателя: что ему за дело до германской обувной промышленности? Если уж так тебе мила продукция сапожного ремесла зелёного цвета, пойди купи себе такие ботинки, а бумагу ими не вытирай! Стал автор думать да гадать, как бы вернуть скучную сказку к животворному истоку.

Что если, к примеру, библиотекаря сделать юным и обутым, а слово "ботинки" везде по тексту переименовать в словосочетание "прекрасная Лизхен"... Выйдет очень актуальная сказка о проблемах ранне-юношеского возраста: завязывание отношений и всё такое. А это идея! - подумалось автору. И давай он рукопись править - слава Богу, мысленно.

"Жил-был, дескать в городе Магдебурге юный библиотекарь. Звали его Гансом. И не было у него прекрасной Лизхен - ну совсем ни одной. Зимой у него ... короче, не было любви с прекрасной девушкой. Весной и осенью - то же самое. И только летом, когда было сухо и тепло, а солнце хорошо прогревало камни мостовой... Да, только летом Ганс и отвлекался. И надумал как-то библиотекарь Ганс приобрести себе прекрасную Лизхен. И не простую - а Зелёную" - на этом месте незадачливый автор призадумался.

Во-первых с цветом прекрасной Лизхен вышел явный перебор (бедная, бедная Лиза! - кто ж её так изнурил тяжёлой работою); во-вторых, странное предпочтение юного Ганса требовало дополнительного объяснения (ну кому и с каких пор нравились такие ярко-зелёные девушки? - одним разве некрофилам болотным); в третьих, идея с покупкой выходила крайне неуважительной ко всему женскому полу (как бы и сама муза после этого не сбежала навсегда к соседскому автомеханику! - ибо не продаётся вдохновенье); в четвёртых же ... ну как вы объясните полёт студента Матиаса верхом на прекрасной Лизхен, да ещё закончившийся летальным исходом? (такие полёты известно чем заканчиваются - благополучным приземлением). А хуже всего было то, что сказка от подстановки новых значений переменных увлекательнее не становилась.

Проникнувшись отвращением к ново-помолодевшему герою, автор дунул на мысленно исправленный лист бумаги (он это умел), и тот вернулся к своему первоначальному виду. Нет, не к тому виду, когда он был белою берёзкой во поле, и не к тому, как был он белым листом в пачке писчебумажной - а к тому, на котором непоэтическое название "Зелёные ботинки" ещё не было вырублено топором искусственных переделок. Хорошо, хоть муза ничего не заметила - она как раз отвернулась.

Вот тогда-то автор и задумал не омолаживать героя изначально - а усыпить, да направить на шабаш, с девочками. Авось встряхнётся. Да и сойдёт на старости лет за героя-любовника. Старички - они иногда даже весьма!

Обдумав сложившееся в сказке положение, старый Ганс к утру пошёл на работу - фолианты свои листать и прочие книжицы. Подумав о тщете своих раздумий, он задумался о том, сколько можно раздумывать, когда уже пора решать! Тут он стал решать и решил снова подумать - задумчивый попался библиотекарь. Совсем какой-то бездеятельный - не то что великий Зигфрид, мир его праху, не доживший до сего библиотекарского возраста. Думал герой, что что-то надо решать с автором (а что с ним решать, с этим сочинителем - ведь что сочинит, то и будет!). Потом решил сам - за автора - сочинить альтернативную версию продолжения. В этой версии бы не было никаких недостойных ведьмовских шабашей, а Зелёные ботинки добывались очень легко и просто (только неясно, каким образом), да при этом ни на какое Гештальтское озеро, будь оно неладно, ездить было не нужно, да и по Магдебургу не было надобности заходить подалее ближайших к библиотеке кварталов. Получившийся вариант сказки Гансу страсть как понравился - и стал он думать, как бы недогадливому автору эти глубокие идеи передать. Али в пакете каком, али так - на словах. Да и как его встретить, автора - ведь даже специально спрошенный призрак Штрумпф утверждал, что об авторе он много слышал, но не видал ни разу (может, никакого автора и нет? - а сказка так, сама собой сочиняется).

Маялся Ганс, маялся, тогда Штрумпф посоветовал ему присмотреться к разным библиотечным зеркалам: авось какое автора показывает (на такие штуки многие зеркала способны). Поскольку для этого действия не надо было выходить за пределы родной библиотеки в чуждый мир родного города, Ганс без специальных раздумий с этой идеей согласился. Стал зеркала осматривать: первое, второе, третье, четвёртое. Пятое, висящее над камином в зале с привидениями, оказалось нужным ему зеркалом - в нём отражался не здешний, Магдебургский мир, а мир иной, тот мир, люди которого никогда и не были в Магдебурге, а только про него сочиняли. По правде говоря, сам автор библиотекарем замечен не был (у него были какие-то нелитературные занятия со своей музой в другой комнате), зато самое главное - текст сказки - лежало на самом видном месте. Библиотекари - они в текстах разбираются, надо отдать им должное.

"...в текстах разбираются, надо отдать им должное" - прочитал в зеркале Ганс последние слова рукописи на непонятном языке. Слов он действительно не понимал - а вот смысл их был ему почему-то ясен. Не только этих слов, но и всех предыдущих. Итак, обрадовался он, автор сказки уже знает о гениальных идеях своего главного героя насчёт её продолжения. Что же он по этому поводу думает? Ой, автор по этому поводу не думал ничего хорошего. Раз ты герой сказки, то не дождёшься ты в ней лёгкого пути и снисхождения к сединам. Вчитавшись в ненаписанные ещё строки, библиотекарь и вовсе ужаснулся: Боже мой, какая пошлость! На его крик из соседней зазеркальной комнаты прибежали автор и его муза: стоят запыхавшись и из зеркала на него зеркают (отчего, мол, глупое стекло кричало?). А было от чего. Вот о каких замыслах автора поведали ненаписанные строки.

О деструктивных, знаете ли, замыслах.

Воодушевлённый ими автор даже хотел было закончить сказку первой подвернувшейся пакостью - смертью героя от старости и мудрости, - но обернувшаяся к нему муза дунула на мысленно составленный текст (она это тоже умела) и он исчез - к немалому, кстати, облегчению Ганса. Стало автору ясно: как ни верти, а сказку следует заканчивать честно - и не ускорять финала. А что в ней герой старый да негодный к сказочной поисковой активности (герой ещё не готов) - так пусть перевоспитывается, на то ему и проблемы сказочные. Без перевоспитания героя не закончить сказки. А воспитывать героя что, автор будет, когда сама жизнь его должна воспитать?!

Сейчас, глядя сквозь зеркало в глаза библиотекаря, беспечный автор едва ли осознавал всю меру своей безответственности. А ведь, замечу от себя, нелогично убитый герой подобен выкидышу, нелогично же оставленный жить - дитя улицы. Впрочем, улица - она хоть чему-то научит, случай же с библиотекарем не таков: ибо кого чему полезному научили книги? Покорности судьбе да ожиданию лучшей участи. И всё же в глазах библиотекарских уловил автор то сопротивление и своеволие, после обнаружения которых поневоле догадался: герой ему больше не доверяет и указаний (ну, там, умереть - или чего другого сделать) выполнять не будет. Хоть ты его прости, хоть в шею толкай - через зеркало и не дотянешься.

Решил автор тогда далее в жизнь героя не вмешиваться (пусть ищет решение своей собственной проблемы, а не бегает за девицами почём зря, да ещё из-под палки). Уж если кому за девицами и бегать, то самому автору - набираться литературного опыта. Сказал автор своему Гансу (должно быть, мысленно, да и не всерьёз): ты, мол, человек грамотный, проблемы данной сказки тебя касаются напрямую, и всё такое. Допиши, мол, сам, а я пойду чем-нибудь займусь. Вернусь - проверю. Спихнул-таки, гад, ответственность.

А Ганс и рад стараться: не всё же читать книжку про себя, пора и дописывать! Взял наш библиотекарь перо с чернильницей, да пару листов бумаги. Оглянулся воровато в зеркало над камином (именно в этом зеркале незаметно для себя отражались автор и его муза), глядит: и правда, никакого контроля. Отвернулся автор от этого своего произведения о ботинках, что-то новое пишет. Видать, решил специально про любовь уж совсем другое какое-нибудь произведение написать. По всему видать - поэтическое. Замечтался автор, расплылся в блаженной улыбке. О Гансе и думать забыл, творец несчастный. (Ясно, не хочется своих неудач вспоминать! Что делать, коли столько листов исписано и что-то менять поздно? Коли дописывать лень, а порвать жалко?).

Задумался Ганс: что писать? Написанное-то самому исполнять надо. Решил: как чего сделает, так сразу запишет (так сочинять проще). Встал он в задумчивости, сел, пишет: "В задумчивости Ганс встал, потом сел, пишет: "В задумчивости..." - брр, так и до душевного заболевания недалеко. Вот к чему ведёт слишком подробная рефлексия! Уставился тогда библиотекарь в зеркало, решил за автором лучше записывать (ещё, дескать, поглядим, кто чей главный герой!). Автор - тот как раз на прогулку собрался. Глядит хитрый наш Ганс, а на авторе-то - ботинки. И не простые ботинки - Зелёные. Вот это, скажу вам, номер!

Итак, ботинки оказались совсем близко - в зеркале четвёртого зала книгохранилища, аккурат над камином (и нечего искать какое-то там Гештальтское озеро, к экскурсии на которое пытался подвигнуть ранее простодушного Ганса лицемерный автор). Но, хочу заметить, достать ботинки из зеркала - не менее кропотливое занятие, чем тщательно обыскать всё Гештальтское озеро на георгафической карте. Здесь специальный подход нужен.

Впрочем, пока Ганс искал специальный подход, Зелёные ботинки его автора ушли из зеркала и отправились таки на прогулку (нагруженные самим автором, разумеется). Ганс же занял наблюдательную позицию у зеркала, ожидая, когда автор вернётся. Стал наш Ганс, чтобы время ожидания убить-изничтожить, про приключения свои дальше придумывать. А только то и получалось придумать, что сидит он, мол, под зеркалом, да придумывает. Не то чтобы у библиотекаря нашего никакой фантазии не было. А просто как-то нескромно ему казалось всё о себе да о себе писать. Ну и что, что главный герой - но ведь не единственный! А напишу-ка я лучше о приключениях своего автора, решил Ганс. И то правда, что про авторов обычно пишут не в самих сказках, а в предисловиях к ним, но - надо заметить, это издатели имеют такое обыкновение об авторах писать. А тут - главный герой!

Для начала Ганс вспомнил, что автор у него пока безымянный, и давай ему имя придумывать. Придумал аж несколько: Гюнтер, Юрген, Гельмут, Курт, Густав, Вильгельм да Румпельштильцхен. Именно в такой последовательности. Немецкие всё имена, да вы не удивляйтесь, ведь наш герой-автор всю жизнь сознательную провёл в немецкоговорящем Магдебурге, а в царство заморское так и не поехал. А имён наш новый сочинитель придумал столько не оттого, что памятью ослабел и через строку забывал данное герою имя. Нет, просто Ганс не до победного конца был уверен в своём праве давать имя собственному литературному отцу. Он решил предоставить автору все эти имена на выбор: какое больше понравится (нужное подчеркнёт, ненужные вычеркнет). Обижать автора насильственным наименованием Гансу как-то не хотелось, тем более, что его собственное имя, данное тем же автором, очень ему шло (небось, не первое попавшееся!).

И придумал Ганс первое имя. Гюнтер - вот как следует звать автора в этой сказке. Или не Гюнтер? "Как это не Гюнтер?", - громогласно возмутился Гюнтер, чья демоническая сущность тотчас материализовалась. Довольно страшненькая, следует признать. Аж покойный аптекарь Штрумпф от неё шарахнулся (а уж они-то, покойники, народ не сильно пугливый). Имя Гюнтер предстало в образе злобного короля со шрамом через всё лицо и недобрым взглядом. Оно воплощало всю заключённую в личности автора подлость - и подлости было много.

На случай, если автор воспротивится такому именованию (зачем нарываться на открытую конфронтацию), Ганс решил подыскать имя чуть более весёленкое. Получилось имя Юрген - и был это облачённый в белоснежное одеяние духовного лица неулыбчиво-кислый демон ханжества с неприятным высоким голосом.

Что я делаю? Похоже, я просто вызываю к жизни демонов! - поперхнулся своей запоздалой догадкой старый Ганс, но безымянность автора звала к продолжению ритуала именования, и вот под сводами Библиотечного замка проплыл пронзительный шёпот демона немыслимой жестокости Гельмута, а затем - лающий эсэсовский отзыв гневливого зверя мщения Курта.

Не может быть, чтобы у автора не нашлось имён посимпатичнее - решил Ганс. Но молчаливый демон разрушительной похоти с огненно-ледяным взглядом, таившийся под симпатичным именем Густав, бросился на него с двухметровым фаллом наперевес (в то время как Ганс, сами понимаете, был к страстному соитию с ним отнюдь не готов). Нелегко бы пришлось библиотекарю, когда бы внимание этого гостя не переключилось на других собравшихся, выглядевших, пожалуй, посвежее. Алчный завоеватель Вильгельм - полководец в доспехах, покрытых свернувшейся кровью жертв - оказался бы последним, если бы из самих голосовых связок несчастного Ганса не исторгся седьмой демон с вовсе невообразимым именем. Это был чёрно-зелёный шут, разражавшийся наглым и издевательским хохотом. Поднялась рябь в глазах и какофония, которые по эмоциональному накалу очень напоминали кульминацию литературного произведения. Поэтому даже странно, отчего наш Ганс взялся с этими демонами разговаривать (не догадался, библиотечная крыса, что пора вострить отсюда лыжи).

"Скажите, демоны, отчего вы все такие страшные?" - спросил Ганс. "Не бойся, - ответили демоны, - это мы притворяемся!". И ведь хорошо притворяются! - порадовался за них библиотекарь. А демоны в разговоре с ним и сами становились не столь ужасными, как момент выкликания. И то правда, что имена у этих демонов были вполне человеческими, даже где-то интеллигентными. (Нет, впрочем, о хитрющем Румпельштильцхене такого явно не скажешь, но и тут можно заметить, что не имя красит демона, а молва народная).

У каждого имени Ганс сперва спрашивал, подходит ли оно автору, и каждое имя с наглой немецкой самоуверенностью соглашалось, заявляло свои права наследные. Ну что ж, назвался груздём - полезай в кузов: позапихивал библиотекарь незадачливых демонов на страницу своего текста, скатал их в комок единый, чтоб не разбрелись почём зря (лови их потом по всей сказочной реальности). И стал этот комок-колобок героем его сказки про автора.

После того стал Ганс думать о том, куда же автор направился? И придумал - а музу искать. Пропала куда-то муза, автор её и ищет. Садится, понятное дело, на коня - и куда глаза глядят. Автор, конечно, на коне скакать не большой мастер, да кто ему виноват - раньше надо было учиться.

И вот едет на коне наш Гюнтер, Юрген, Гельмут, Курт, Густав, Вильгельм да Румпельштильцхен. А куда ему ехать - не знает. Гюнтер говорит - на север надо бы, Юрген - ни в какую. Гельмут - тот больше к югу склоняется, а Курт туда не хочет. Густав хотел бы с коня слезть, да пешком идти, а Вильгельм предпочитает плохо ехать. А Румпельштильцхен - тот только знай над всеми издевается, да коня пришпоривает. Такой, блин, у автора внутренний конфликт.

Переругался автор сам с собой - да так, что и говорить с собой более не желает. Хорошо, конь знает, куда ехать. Едет конь, куда глаза глядят. Всадник-то свои глаза позакрывал - но у коня-то глядят. И вот приезжает конь в Гармланд - собачью страну. А в этой стране не живёт ни один человек - одни собаки. Спрашивают у тех собак Гюнтер, Юрген, Гельмут, Курт, Густав, Вильгельм да Румпельштильцхен, как им найти сбежавшую музу. Собаки что-то лают в ответ. Кто их разберёт, что именно они лают. Один конь, видимо, понимает, потому что начинает от тех собак убегать - сперва шагом, потом рысью, потом галопом. А там и в карьер. Собаки - за ним. Стали Гюнтер, Юрген, Гельмут, Курт, Густав, Вильгельм да Румпельштильцхен совещаться, что же им делать; пришли к единому мнению, - что надо крепче держать поводья! Щёлкают собачьи клыки совсем близко - того и гляди, какого-нибудь Гюнтера откусят, Юргена загрызут, Гельмута поцарапают, Курта растопчут, Густава разорвут, Вильгельма контузят, да и с остальным именем церемониться не станут. Скачет конь по собачьей стране, прорваться пытается. Не отстают собаки, то и дело новые встречаются - да наперерез. Хорошо, хоть промахиваются. Страшно автору - уж совсем он забыл о своих именах да разногласиях. А собаки-то всё большие попадаются, чем далее вглубь Гармланда забегает вся эта псовая охота.

Ох, не уйти автору. Ох, не избавиться от клыков собачьих. Так ему, что ли, и надо? Останутся от автора Зелёные ботинки. Ведь собаки пощадят ботинки?

Так вот что двигало Гансом по мере сочинения: воля к завладению авторскими ботинками, не иначе. Позор! Стыдно стало Гансу, что завёл он автора в полную гармландскую безысходность - да что сделаешь! Если не ты его - так он тебя. Кто чей автор, тот того и сильнее. Таков закон литературного творчества. Но есть и другой закон: сумел ввести героя в безвыходное положение - сумей и вывести. Не то его положение тебя самого ой как достанет!

Пока наш библиотекарь мучился угрызениями, вдруг весь библиотечный замок огласился странным плеском - из затопленного подвала лезли наружу утопленники.

Правда, страшно? Библиотекарь Ганс тоже испугался, кричит утопленникам, дескать, я вас сюда не звал. Дескать, что вы взяли себе за моду являться в честную библиотеку, когда я, исполняющий обязанности автора главный герой сказки, вас вовсе и не собирался придумывать... А утопленникам хоть бы что. Они вообще ничего не понимают, утопленники и есть. Раскачиваются почём зря и идут себе вверх по лестнице, только обувь чавкает. На лицах - никакого осмысленного выражения. Знай глупо зубами клацают. Утопленники, удавленники - все они такие. То ли дело - скончавшиеся от благородной эпидемической болезни. Пробовал наш Ганс спрятаться от утопленников в первом зале книгохранилища, где книги по естественным наукам стояли. Притаился за стеллажами - да хлипкие они, стеллажи-то; видно его из-за них. Понял - не спасут его естественные науки от зубов утопленничьих. Перебежал он тогда, пока не поздно, в зал теологической литературы. На полку с Августином залез, да Фомой Аквинатом прикрылся. Всё бы ничего, да пятки босые из-под фолиантов торчат. Умчался перепуганный библиотекарь в третий зал, где такая литература - сам чёрт голову сломит. Забаррикадировался алхимиками да астрологами, подпёрся мистиками да гностиками - вроде, и не должны заметить утопленники поганые. Однако баррикада книжная больно ненадёжна: шатается, того и гляди, рухнет. Особенно коли прячущийся дрожит крупной дрожью.

Вот проходят утопленники первый зал, второй, заходят в третий. Устремляют на завал книжный взоры невидящие. Видеть-то они Ганса не видят, а вот вибрацию чуют: вот он, вот притаился - живой да перепуганный. Как подошёл предводитель утопленников совсем близко - рухнула вся та оккультная эклектика, за которой библиотекарь прятался. Вскочил он, да и в оставшийся зал библиотечный - шасть. А там и прятаться-то негде. Только зеркала на стенах какие-никакие, только камин отопительный, да ковры на полу лежат. А ещё стул, да на стуле сидит призрак Штрумпф - не живой, да хоть знакомый. Взмолился тут библиотекарь Ганс: дорогой герр Штрумпф, спаси меня, будь любезен, от твоих неразумных соотечественников; растолкуй им, мол, что они ошибаются!

Штрумпф ему и говорит: "Негоже мне, честному призраку, с утопленниками лясы точить. Да и не послушают они меня, потому как глупы и невежественны. Если кого они и послушают, то единственно магистра Клауса с Серебряной горы; с тех пор, как его лаборатория затонула в Гештальтском озере, зауважали его утопленники, за своего принимают".

"А как же разыскать мне высокочтимого Клауса?" - "Ну, это надобно было на Гештальтское озеро отправиться, он тама поблизости завсегда обретается" - "А как бы мне туда сейчас добраться?" - "Есть два пути: из окна замкового выпрыгнуть (да только костей не соберёшь: высоко, как-никак!); а ещё в подвал замковый погрузиться - подвалы-то аккурат Гештальтским озером и затопило во время очередной его миграции". Так говорит безмятежный призрак, да и растворяется: ему-то что. Ему утопленники не страшны! А Ганса они, никак, специально ищут. Спрашивается, за что? Что он такого сделал? Ах да, автора своего отдал на съедение собакам - но ведь тот первым начал!

Зал между тем заполнялся утопленниками: все пришли. Зубы скалят обломанные. Срочно надо Гансу куда-то деваться. А пути два: из окна замкового выпрыгнуть (да только костей не соберёшь: высоко, как-никак!); а ещё по лестнице потайной утопленников обойти, да в подвал замковый погрузиться, откуда они поднялись. Авось и всплывёшь где поблизости к спасительному Гештальтскому озеру. Поскольку высоты наш Ганс боялся, решил он лучше под водой спрятаться. А потому - шасть к потайной лестнице, да в самый подвал. Огляделся: нет утопленников поблизости. Книгохранилище прочёсывают. А вода в подвале грязная-грязная. Это вам не чистое Гештальтское озеро, на которое вон когда ещё можно было отправиться, когда бы не лень-матушка. Противно и страшно нырять в подвалы отвратительные, обиталища утопленников. Но делать нечего: задержал библиотекарь дыхание, да вниз. Всплывает Ганс на поверхность, видит: таки озеро. Натурально, Гештальтское (какое же ещё?). А у озера - гора. Серебряная. А у той горы сидит великий маг и волшебник - тот самый, что на шабаше его окликнул.

"Здравствуйте, герр Клаус Зильберберг!" - кланяется библиотекарь. Присмотрелся - а тот в Зелёные ботинки обут. И ему такие же протягивает: бери мол, заслужил. Надел библиотекарь на ноги Зелёные ботинки - почувствовал в себе силу великую. Да он при таких ботинках теперь всё-всё на свете может! И на том свете, и на этом. И никакие утопленники ему отныне не страшны.

И понял Ганс, что право носить Зелёную обувь - особенное право. Не каждому дающееся. "А знаешь ли ты, кем ты теперь сделался?" - спросил Зильберберг. Задумался тот, да и понял: отныне он ученик великого мага. Каждый, кто выныривает со дна Гештальтского озера - посвящён в ученики. Если выныривает, разумеется. "А знаешь ли ты, откуда эти утопленники взялись?" - спросил Зильберберг. Призадумался Ганс, да понял: ныряли они за богатством великого мага. Лаборатория-то, поди, не только волшебную обувь шила, но преимущественно золото выплавляла...

"Теперь ты всё знаешь!" - сказал учитель с Серебряной горы. Но не одно знание было дано библиотекарю. Ему теперь было необходимо многое сделать. Во-первых, спасти собственного автора от разъярённых собак Гармланда; во-вторых, помочь ему закончить сказку. Вгляделся Ганс в гладь Гештальтского озера - и видит: несётся автор на коне по каменистой равнине Гармланда, а собаки не отступают. И как ему помочь?

Пока Ганс раздумывал, одна здоровенная собака подскочила-таки к коню беглеца и отхватила зубами Гюнтера. Хвать - и нету. Остались у всадника только шесть имён, а что делать для спасения оставшихся - неизвестно. Вторая собака изловчилась и стянула с коня второе имя всадника - Юрген. И пошло-поехало. С каждым новым потерянным именем конь автора мчался всё легче и легче, но и собаки не отставали. Седьмой собаке посчастливилось-таки стащить с седла последнее, седьмое имя, данное автору главным героем. Румпельштильцхен был растерзан на множество несвязуемых букв и звуков. Тут собаки и успокоились. Отстали. А автор, лишённый своих ненастоящих имён, скакал дальше. Он миновал опасный Гармланд и прибыл в страну Любви, где нашёл свою музу. Найденная муза радостно рассмеялась, и подхваченная на коня, воскликнула: "О, Матиас, я тебя так долго ждала! Я уже думала, ты так увлёкся своей страшной сказкой, что никогда за мной не приедешь". И Матиас, ибо это был он, ответил: "Что ты, Гретхен, как я мог к тебе не приехать, ведь все дороги в моих страшных сказках ведут в страну Любви!".

Комментарии: 13, последний от 11/02/2018. © Copyright Кузнецов (br.kuznetsov@gmail.com) Размещен: 16/02/2012, изменен: 13/02/2015. 51k. Статистика. Рассказ: Сказки Скачать FB2		Оценка: *7.003** Ваша оценка:
Аннотация: Сказка о библиотекаре, стремящемся к могуществу и страдающем от плохих манер, а также об авторе, пишущем об этом библиотекаре, и о его любви.

Кузнецов : другие произведения.

Зелёные ботинки