Я привык доверять Хёрну. Приучил себя доверять. А иначе невозможно идти вперед. Только ходить кругами, или вовсе, как Гизборн метаться в панике по лесу, пытаясь укрыться тщетно от голосов деревьев, от голоса собственной совести.
Но сомнения все еще жили, загнанные глубоко, в самые темные и дальние недра души. Всегда жили. Но особенно после событий на холме. Ведь тогда, стоя под стрелами, я почувствовал, как мир изменился. Ожидая, когда стальное острие проткнет тело, я меньше всего беспокоился о том, что рука дрогнет, малодушие победит и заставит бежать. Неважно, что подумают обо мне шериф и все те, кто ждет его приказа "стрелять". Меня сильно, почти до животного ужаса, непобедимой дрожи страшило то, что Марион и Мач могут не успеть уйти, попадут в ловушку, будут стоять под стрелами, как и я. А еще я боялся того, что будет дальше, если им и удастся спастись. Мач, ему легче, спрячется в своем маленьком сумбурном мирке. А Марион... Как ей жить дальше?
"Она сильная, она сможет" - уговаривал я себя и не верил себе. Как после не верил в то, что вновь открыл глаза и увидел небо. А того, кто стоял рядом я сразу же постарался забыть. И не помнил. Честно не помнил, покуда не появилась эта Леди Озера. Я так хотел, чтобы все было, как раньше... чтобы все казалось таким, как раньше. Но... в том-то и дело, что только казалось.
И теперь я ждал, когда вновь услышу вкрадчивый женский голос, заставляющий все прочие мысли замереть. Чувствовал, что леди не желает зла не мне, не Хёрну. И она готова сказать мне, что, черт возьми, происходит. А мне очень нужны были ее ответы. Ведь, после того, как я встал на ноги, заметил - так только слепой не заметил бы, что слишком многое от меня скрывается. Пусть и из благих целей. Пусть из жалости. Даже Марион, казалось, знает больше, чем я. И ей тяжело от этого знания. Ведь обычно я ее оберегал, а теперь она меня. От того, что появилось во мне после "смерти". От того, чем я теперь стал.
Гизборн... Черт бы тебя побрал!
Я вдруг почувствовал, что готов убить этого валлийца. Что хочу его убить. За то, что глумился надо мной, сомневался в моей силе, надсмехался над моей верой. А ведь парень просто защищал свою хозяйку. Леди Озера, которую я узнал по голосу. Сразу. И забыл от волнения все, о чем хотел спросить. Она пришла, как земная леди, смертная. Потому и телохранитель при ней. А я, заслушавшись зовущий голос, даже не заметил, как воин встал за спиной и забрал мое оружие.
Меч. Разве все дело в мече? В том, что он сражается за своего хозяина? В том, что в нем скрыта молния? Да эта мнимая защита, чуть меня самого на тот свет не отправила! Боль была настолько сильной, что полностью обездвижила, лишила воли и сознания.
А потом пальцы Озерной леди легли на мои виски.
- Те, кто был до меня... ты помнишь? Что с ними стало?
- Я знала двоих. Они погибли.
- И я должен был?
- Возможно. Но Хёрн не позволил тебе.
- Почему позволил тем двоим? Чем я лучше?
- Это Хёрн стал лучше. Божество стало более человечным с тех пор.
- А я, я изменился? Почему иногда я чувствую себя...
Гаем Гизборном. Тем, кто наносит удар за ударом. Кто от ярости не чувствует боли. Ни своей, ни чужой. Тем, кто мог бы убить даже друга...
- Робин! Ну ты даешь! Прямо как наш капитан во Франции... - эти выдавленные сквозь сжатые зубы слова Уилла привели меня в чувство. В свое собственное "я".
Я протянул меч валлийцу, вытер кровь с лица, оглянулся и увидел ошарашенные лица друзей.
Я не слушал, как по своему обыкновению ругался возмущенный до глубины души Уилл. Про то, что я зря отпустил валлийца, что от этих выродков всегда ждешь удара в спину. Что на меня черт напал... какой-то там. Что меня нельзя отпускать одного. Что я всегда найду приключений на свою...
Я не слушал. Тяжело опустившись на траву, закрыв глаза, тщетно пытался отстраниться от зудящей боли и думать. Почему - Гизборн? Почему именно он - первое, что пришло мне в голову. Более того, мне казалось, что я чувствую и повторяю его мимику, что мое лицо отражает его - изуродованное гримасой ярости, раскрасневшееся, безумное...
Почему он? Почему не я? Переживший собственную смерть, вспомнивший боль от четырех болтов, застрявших в изнывающей плоти, оценивший в полной мере счастье быть живым и цену чужой жизни. Почему я не мог ожесточиться?
- Раньше ты выживал за счет его удачи, - шептала мне Леди Озера - там на холме выжил за счет его жизненной силы. Смотри, Робин, до сих пор ты забирал у него только самое лучшее...
И теперь я должен сказать ему спасибо? За все лучшее. За его боевую ярость, испугавшую даже валлийского наемника, позволившую победить. За то, что теперь буду сражаться, как Гай - не чувствуя боли, без жалости, без страха. Ему-то терять нечего. Его жизнь для него ничего не стоит. Потому, что в этой его жизни нет ничего, кроме радостной ярости боя. Ни цели, ни того, ради которого стоит жить. Прирожденный воин - созданный убивать, науськаный ненавидеть. И ЭТО помогло мне выжить? И осталось жить во мне?
Что ж, спасибо тебе, Гизборн, за то, что я смог вновь увидеть, как Марион, склонясь надо мной, заботливо вытирает кровь с лица, смотрит с любовью.
- Зачем ты так, Робин? Уилл сказал, что вы дрались без мечей. А, значит, не хотели убить друг друга...
Как бы тебе сказать... не хотели...
- Ты едва из могилы выкарабкался недавно.
Не надо мне напоминать, Марион, я не забуду об этом, увы, никогда. И не надо меня жалеть, и, тем более, опекать, как дитя малое, неразумное. Я разбойник, я вынужден рисковать жизнью. Да я понял, еще тогда понял, что риск был неоправданным. И именно поэтому я...
- Ты позволил ему уйти, а значит, решил, что он не плохой человек...
По большому счету, в тот момент мне было все равно, что он за человек. Но...
- Из-за леди. Он охранял ее.
- Из-за леди? - Марион напряглась и обернулась на Уилла. Но, что тот-то мог ей рассказать? Да, была леди. Странная леди. И валлиец признал поражение, лишь бы мы не убили обоих.
- Это та самая леди, Марион. Которая была на озере, помнишь. Она позвала меня, я говорил с ней. Но... не успел задать самый главный вопрос.
Что мне делать или чего не делать, чтобы не стать таким, как Гизборн? И, если я уже стал таким, то... кто я теперь?
- Марион... послушай меня...
Она подняла на меня глаза, оторвавшись от растирания моих побитых кулаков, а я все не мог решиться. Рассказать ей о том, что понял только что. О чем подозревал уже давно. Я надеялся... очень надеялся, что и она уже не раз задумывалась. Что мое странное дерганное и непредсказуемое поведение уже нельзя было списать на бред болезного.
- Я знаю, что ты решила остаться со мной до конца, - зашептал я ей, стараясь не потерять ее взгляд, понять в самый первый миг, что надо остановиться и замолчать - каким бы этот конец ни был. Я не знаю, кого должен благодарить за это: Бога, Хёрна, любовь, удачу... и чью удачу...
Это же надо, и здесь Гизборн! Ну уж нет, только не здесь.
- Я благодарен тебе. Ты вынесла столько, что и врагу не пожелаешь. И все это - только, чтобы быть со мной...
Как трудно говорить шепотом, оказывается. Марион на границе слез. Ей кажется... да, это действительно похоже на прощание. Еще одно прощание.
- Ты знаешь меня лучше всех. И ты веришь в меня больше всех. Ты помнишь все, что я нес в бреду... а сейчас я поднял меч на своего, на Уилла и даже не понимал, что это он, Уилл.
Марион улыбнулась и вздохнула с облегчением.
- Гизборн - это всего лишь Гизборн, Робин. Невезучий помошник шерифа, которого ты не единожды обводил вокруг пальца. Ты выжил потому, что сильный. Потому, что должен был. Потому, что не мог бросить друзей и... меня...
- Тебя, - я обнял ее. Не мог не обнять. Она так просто, с милой и мудрой улыбкой вернула мне уверенность и спокойствие.
- Ты действительно изменился, Робин. Как и все мы. Те стрелы ранили не только тело. Ты стал больше ценить жизнь, Робин. И свою и чужую. Поэтому ты отпустил валлийца. ТЫ отпустил. Подумай, отпустил бы Гизборн?
Подумаю. И, скорее всего, еще не раз. Но не сейчас. Пока что у меня есть нечно личное и сокровенное, на что Гизборн не претендует.
ГРЕНДЕЛЬ
- Грендель... ты как? - Леди остановила лошадь на тот самом, замеченном мною, перекрестке дорог.
- Не мертв, - я вспомнил, что ночью у нее тут скачки намечаются и проклял свою треклятую похоть. Сейчас бы напиться, упасть куда-нибудь, чтобы бока не болели на жестком, и забыться до завтра.
- Это хорошо, ты мне нужен живой, - подтвердила мои предположения о предстоящей ночи Шона - думаю, нам лучше подождать прямо здесь.
Я молча спешился, свел коней с дороги и, присев под дерево, наконец решил разобраться, что у меня с кистью такое. Правая рука, рабочая, если сломана, стану левшой надолго, а это мне не нравится.
Ничего страшного, вроде, пальцы двигаются, пусть и с болью, сама кисть, словно выросла, и синяк - аж серо бордовый. Красотища! Думаю, лицо не менее привлекательно. Одно радует - не у меня одного.
- Покажи руку.
Я показал. Даже не смотрел, как она смотрит. Таращился в сереющее вечернее небо над нами, проглядывающее сквозь желтые кроны. Подумалось, откуда моя девочка про этот Хернов Альбион знает? Неужели, все это уже где-то написано, кем-то рассказано? И почему у меня впечатление, что она не шибко-то удивилась, встретив в лесу убиенного разбойника. И сразу его по имени назвала. Странная у меня хозяйка.
- Надо туго перевязать, - заявила девчонка, и полезла в свою походную суму.
- Не надо, меч не удержу. Позже, когда вернемся.
Я крепко сжал ее запястье, демонстрируя оставшуюся хватку. Больно, однако.
- Не скоро я смогу сыграть тебе на лютне.
- Я сама тебе сыграю, Майлгун, - покровительственно улыбнулась моя леди - А сейчас все же давай перевяжу руку.
Хитрая. Назвала меня по имени, чувствует себя виноватой. Пусть только вякнет, что дрался я по собственной воле, не подначенный ею - "подеритесь пока, обед еще не готов". Кстати, рыбу мы так и оставили разбойникам в уплату за наши жалкие жизни.
- Лучше почеши меня ласково за ухом, как своего дружка-разбойничка.
- Почесать за ухом? - Она аж рассмеялась. - Разве это входит в обязанности хозяйки?
Пожалуй, она права. Она должна мне по восемь пенни в день, кормежку и ночлег, в крайнем случае у ее собственной двери на полу. Я должен сейчас забыть про разворошенный муравейник в голове, боль в руке, и дрожь по всему телу после проклятого заговоренного молниями меча. Мне надо быть начеку, не до ласк и претензий. Где-то рядом все еще бродят озлобленные на нас разбойники, которые, возможно, прикончив своего взбесившегося вожака, теперь ищут, на ком бы снять напряжение.
Ее теплые, слегка вспотевшие ладони неожиданно легли на мои виски. Я настороженно замер, почему-то мне казалось, что эта ласка не сулит ничего хорошего. И оказался прав. Как только оставленный в покое без движения муравейник сам собой успокоился, моя хозяйка начала говорить:
- Уже закат, скоро сгустятся сумерки. Мы с тобой в засаде. Ждем колонну всадников. Ты останешься здесь на перекрестке. Как только первый рыцарь на вороном коне проскачет мимо, сразу в седло и на дорогу, уведешь остальной гарнизон и скачи вниз по дороге, потом свернешь на тот путь, что мы днем с тобой наметили. Помнишь его?
Я кивнул. Она сильнее сжала мою голову. Так, что от тепла ее ладоней уши начали гореть.
- Пройдешь весь путь и вернешься на перекресток. А дальше... дальше преследующие тебя всадники должны проехать мимо. Останешься ждать меня здесь. Я постараюсь недолго. Сиди тихо. Понятно?
- Нет. Почему обязательно гарнизон поскачет за мной? А потом мимо?
- Ты обещал не задавать вопросов, Грендель. Просто доверься мне и сделай все, как я сказала.
ГАЙ
Когда мы покидали аббатство Святой Марии, солнце успело зайти. На Шервуд опустились густые сумерки. И днем-то не особо приветливый, сейчас он выглядел зловеще. Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания о своей дурацкой погоне за Хёрном по ночному лесу. Погоне, приведшей в никуда...
Черт знает, зачем шерифу приспичило посылать свое письмо именно со мной, словно мне больше нечем заняться, именно сейчас, когда солнце уверенно пошло к закату, и даже оленю в лесу понятно, что вернуться засветло не получится, да еще и настаивать на немедленном ответе. Ага, немедленном! Свой ответ аббат сочинял часа три, то и дело отвлекаясь на охающего келаря, чего-то недосчитавшегося в кладовой, троих монахов, где-то умудрившихся напиться пьяными, паникующего крепостного, прибежавшего доложить, что в одном из монастырских прудов невесть с чего передохла рыба... Когда я попытался поторопить вернувшегося аббата с ответом на привезенное письмо, его преосвященство одарил меня таким взглядом, словно подозревал, что злосчастную рыбу сглазил мой сюзерен. Из зависти.
Пока милорд аббат разбирался с кладовой, пьяницами и рыбой, я дожидался в трапезной, а мои солдаты - во дворе, благо - монахи хорошо накормили их и догадались принести эля. Присланный в трапезную тощий монашек "развлекал" меня, заунывно читая что-то про короля Артура и Леди Озера. Наконец я не выдержал и выгнал чтеца в шею, оставив себе только книгу. Монах робко вякнул, что в ней картинок почти нет. Из новых, наверное. Те, которые здесь давно, знают, что я читать умею...
Кликнув ехавшего следом солдата, я велел зажечь факелы - мрачный ночной Шервуд наводил на нехорошие подозрения. Даже если Локсли послушался моего совета и сидит в пещере... или где он там сидит. Свято место пусто не бывает, несвято - тем более. Память о стрелах, летящих из-за деревьев, отогнать было труднее, чем память о бродящей во тьме рогатой тени, и деревьях, шепчущих мое имя. Сколько ноттингемских солдат уже легло на этих лесных дорогах не от колдовства, а от обычного холодного железа? Пусть они и не значили для меня столько, как мой отряд, оставшийся под Аржантаном, пусть я не позволял себе больше привязываться к людям, которыми командовал... За каждого из ТЕХ, я сам затравил бы убийц собаками, не дожидаясь, когда эта дельная мысль придет в голову шерифу!
- Гай! - едва слышный зов растаял и потерялся в темноте леса.
Я сделал своим знак остановиться и лихорадочно огляделся. Что это? Новые шутки Хёрна, о котором я так некстати вспомнил? Лесному демону понравилось издеваться надо мной? Я вспомнил сон, в котором мы с Хёрном стояли на Холме над израненным Локсли, и лесной дух говорил мне об отражениях... Но мало ли, что бывает во сне? Локсли - всего лишь разбойник. Помощник шерифа, оплакивающий разбойника - это смешно!
- Гай! Иди ко мне!
Нежный женский голос прозвучал громче: казалось, прямо у меня в голове. Я зацепил поводья за луку седла и поднял руки к лицу. Хотелось сжать ладонями виски, но для этого пришлось бы снять шлем.
- Иди ко мне, Гай! Я жду тебя!
Только не поддаваться панике! Иначе я снова начну одурело метаться по лесу, как тогда. Если это опять Хёрн забавляется, я больше не стану доставлять ему такого удовольствия.
- Кто ты? - зло выкрикнул я, оглядываясь вокруг. - Кто зовет меня? Отвечай!
Неведомая женщина умолкла. Мне показалось, что я ощущаю отголосок ее изумления.
Что, я удивил тебя, ведьма? Слышу! Да где же ты, наконец?
Я вновь оглянулся... и увидел.
В просвете между деревьями, где сквозь кроны падал алый луч заходящего солнца. Стоп. Какого солнца? Солнце давно село!
Женщина.
Нет, не просто женщина!
Молодая леди в струящемся зеленом платье, с распущенными по плечам длинными темными волосами, отливающими не то огнем, не то золотом. Золотой казалась и буланая кобыла неведомой породы, словно изваяние замершая под всадницей. Вспомнился рисунок в монастырской книге: Леди-в-Зеленом, встреченная сэром... не помню, как звали этого сэра, да и плевать.
- Милорд! Милорд, что с вами? - Кенрик из Уикема, как-то оказавшийся рядом, хотя ехал в середине, взирал на меня с искренней тревогой.
- Ты видишь? - я кивнул в сторону лесной девы. Не видеть ее было невозможно. Вокруг темно, а ее кутает ало-золотой свет заката...
- Кого? - Сакс испуганно уставился на меня. На физиономии было крупными буквами начертано: "Командир спятил!"
Черт, надо владеть собой! Я и так знаю, что ненормальный, но неужели это так заметно?
- С дороги! - рявкнул я так, что лошадь Кенрика шарахнулась в сторону, едва не сбросив наездника.
- Но, милорд, там никого нет!!
- Пошел вон!
Я подхлестнул коня, Фьюри рванулся следом за сорвавшейся с места золотой кобылицей. Хватит с меня всей этой шервудской чертовщины! Кем бы ни была эта женщина, я поймаю ее, и выясню, кто она такая, и что ей от меня нужно!
Остатки здравого смысла шептали, что и за Хёрном я тогда рванул точно так же, и чем все это закончилось. Возможно, потом я вспомню, и пожалею, что не внял. Я несся следом за странной леди по лесным тропам, пригибаясь к шее коня, чтобы не получить веткой в лицо. Мой отряд, торопившийся следом за рехнувшимся начальником, куда-то делся. Я даже не заметил, когда они отстали.
Подумать, как я теперь буду разыскивать их в ночном лесу, я не успел. Фьюри остановился внезапно и резко, попятился, заставив меня ухватиться за гриву. Черт, что-то я уже в седле не держусь, совсем как неумеха Кенрик. Но ему простительно - недавно на настоящую боевую лошадь сел, а вот мне - позорище...
Лесная дева стояла посреди круглой поляны, в центре которой горел костер. Стояла, улыбалась и ждала. Буланая кобыла куда-то делась, словно ее и вовсе не было. Странно. Не померещилась же она мне?
- Здравствуй, Гай! - просто сказала она, словно мы были давно знакомы. Что же мне делать? - Иди сюда, - велела лесная дева. - И сними шлем, пожалуйста, мне нужно видеть твое лицо.
Ее голос звучал мягко и нежно. Даже не приказ - просьба. Почему же я не могу противиться?
- Да, миледи... - выдавил я охрипшим от нахлынувшего ужаса голосом и спешился, отчаянно пытаясь хотя бы коснуться рукояти меча, но рука отказывалась совершить такое знакомое, привычное движение. Голос и взгляд лесной колдуньи словно спеленали меня.
Ведьма? Порождение Шервуда, древнее лесное создание, вроде Хёрна? Фея? Или одна из тех, кто, говорят, приходит из странных холмов? Господи, что ей нужно? Моя жизнь, моя страсть или моя душа? Сейчас она скажет: "Подойди!" - и я пойду. Полечу, как птица на взгляд змеи...
Она не сказала, подошла сама.
- Святой Патрик! Гай, что с тобой?
Кажется, нечисти не положено поминать святых. Ну и что? Дженет клялась Господом и Девой Марией, но мы с ней знали, что она со мной сделала, мстительная тварь! Если б я только знал, куда она убежала, нашел бы и убил - может, тогда чары бы рассеялись. Надеюсь, она когда-нибудь отблагодарит дурака Локсли за свое спасение так, как благодарят злые ведьмы. А может, и уже отблагодарила - понесли же его какие-то черти на Каменный Холм! Шериф аж обмер от своей удачи...
- Не бойся...
Вскидывает руки, касается моего лица...
Стиснувший душу страх исчез, словно его не было, зато ноги мгновенно подкосились. Проклятая слабость, сколько же она будет еще возвращаться? Или это лесная дева выпила остатки сил? Моя жизнь? Это она нужна тебе? Не душа, не тело?
Я вдруг сообразил, что сижу на земле, опираясь на руку. Лесная леди смотрела внимательно и удивленно. А потом... Она опустилась рядом и обняла меня.
- Не надо бояться. Я не сделаю тебе ничего дурного... - Какая странная у нее улыбка... - Разве я могу?
Я не знаю, можешь или нет. И не боюсь. Но почему так хочется спать?
Я закрыл глаза, продолжая ощущать ласковые объятия. И легкие нежные поцелуи, прикосновения губ, скользящие по лицу. Что же тебе надо от меня? Так не ласкают мужчину. Так ласкают испуганное дитя. Но как же хорошо... Как необыкновенно хорошо! Как утоление застарелой, измучившей жажды. Кем бы ты ни была, держи меня крепче! Не отпускай!
Никогда не думал, что для того, чтобы открыть глаза, требуется столько сил. Светлое утреннее небо смотрит мне в лицо. Ветер колышет ветви, роняет лист. Мир возникает из туманного марева.
- Слава Господу! Он очнулся...
Саксонская речь в кои-то веки музыкой звучит в ушах - свои!
- Милорд Гизборн! Милорд Гизборн? Сэр Гай, вы слышите?
Да. Я слышу... Черт, как же больно...
- Сэр Гай, ответьте!
Радульф? Это ты? Или мне снится? Как трудно повернуть голову...
Рыжий лучник здесь, рядом. Живой. Рука - в кровавых тряпках, а в глазах - радость! Мы живы! Мы даже не в плену.
- Рэд... кто... еще? - впору переводить дух после каждого слова, меж ребер словно вогнали нож. Два ножа. И в бедро тоже.
Радость тускнеет в глазах солдата:
- Только мы, милорд. Только мы... Милорд Глостер сказал: нам повезло...
Повезло.
Милорд Глостер? Он здесь? Где он? Я должен встать! Или хотя бы приподняться...
Не выходит ни того, ни другого! Израненное тело мстит гасящей сознание болью, в глазах темно, сквозь сжатые зубы рвется стон. Не получается! Радульф, не видишь, помоги же, зараза саксонская!
- Гай, ты что - сдурел вконец? - в голосе Бертрана изумленная злость: - Лежи, не дергайся! Сдохнуть хочешь?
Над ухом бубнит виноватый голос лекаря, сумбурно объясняя, что если "милорд" не будет лежать спокойно, сломанные ребра неминуемо повредят внутренности, и тогда понадобится уже священник.
- Лежите, сэр Гай, - Милорд Глостер смотрит на меня, его спокойного голоса нельзя ослушаться. Да я и не могу. - Я не зря верил в вас...
Спасибо, милорд. Спасибо за то, что верили.
- Жаль, что ты уже посвящен в рыцари, мой мальчик, - почти заговорщицки улыбается граф. Говорит тихо. Я знаю, что эти его слова - только мне... - Не пришлось бы думать о достойной награде.
Глостер смотрит куда-то мимо меня.
- Флажок сюда! Найдите его вымпел, немедленно! Что значит - не знаете, где он? Найдите! Это приказ!
Флажок? Зачем?
Голоса доносятся словно из-за стены, но того, что я слышу, достаточно. Французы нарвались. Наши дали отпор, а потом подошел Пембрук, которого не ждал вообще никто. Французский военачальник не стал испытывать судьбу и отступил. Слава Богу, милорд Пембрук успел, иначе... думать не хочу, что - иначе!
- Ну что, нашли наконец? Давайте сюда...
- Сэр Гай, вы сможете чуть приподняться? Совсем немного? Нет, не двигайтесь... Мы сами. Вот так... Вам видно?
Что я должен видеть?
Немного растерянный Бертран держит в руках мой вымпел. Если только эта затоптанная копытами и сапогами тряпка когда-то действительно им была. Под слоем грязи не разглядеть скалящегося волка со стрелой в боку, и девиза Гизборнов: "Не сдамся!" Если б это видел сэр Эдмунд, он бы меня просто добил, наверное.
- Ну что ж, позорных пятен здесь нет! - Расправив ткань, Глостер обрезает ее ножом, придавая квадратную форму. Я завороженно смотрю на него, не осознавая, ЧТО он делает...
- В присутствии короля... или королевского штандарта... - обморочно шепчет моими губами кто-то другой.
Граф кивает куда-то в сторону.
Развернутое ветром знамя с тремя леопардами... Тень королевского штандарта падает на мое лицо... Этого не может быть. Так не бывает. Вы незаслуженно добры ко мне, милорд Глостер! ЗнамяАнглии тает и расплывается, как отражение в воде...
- Лекаря! - доносится резкий голос графа.
Нет, милорд, я не... или да?
Правда. Больно...
- Молодому рыцарю несказанно повезло, - бубнит где-то очень далеко голос лекаря. - Да, колотая рана в бедро, сломано три ребра, ушибы - но если не начнется воспаление, я могу ручаться за его жизнь...
- Счастливый ты, Гай, - так же далеко усмехается Бертран. - Везучий!
Мягкое сияние...
Почему они не стреляют? С такого расстояния невозможно промазать...
Замерли, окаменев, словно увидели призрак...
Солдаты.
Шериф.
И... светловолосый рыцарь рядом с ним.
Кто это?
Я смотрю на них из-под капюшона, держа натянутый лук. Да стреляйте же, наконец!Невидимая петля затягивается, сжимая горло. Я целюсь в лицо самому себе...
Ну?
Очнется кто-то из вас или нет?
Что - нет?
Ну, тогда я ухожу! Счастливо оставаться, нерешительные вы мои!
Шаг к лесу...
Еще...
Не опускать лук!
Повернуться.В грудь стрелять не осмелились, посмеют ли - в спину?Видите - я ухожу? Что же вы, отважится кто-нибудь? Где ваши стрелы?
Еще шаг...
Все, поздно стрелять!
Сил нет, совсем нет, словно их выпила какая-то нечисть, доспех давит непомерной тяжестью, затянутое облаками небо бешено кружится перед глазами. Я оглядываюсь в последний раз, успевая увидеть, как светловолосый рыцарь медленно оседает наземь, рука судорожно скребет нагрудник доспеха, словно пытаясь сорвать с горла невидимую удавку.
- Гизборн! - голос де Рено доносится, словно сквозь толщу воды, - Вы что - пьяны? Еще не хватало, чтоб вы взялись падать в обморок, словно девица!
Я лежу на земле, перед глазами тают кроны деревьев. Кто-то из солдат поддерживает мою голову, осточертевшая физиономия драгоценного сюзерена застит небо. Петля, перехватившая горло, исчезла, оставив обжигающую боль где-то внутри. Не телесную, но от нее хочется кричать!
- Изыдите... де Рено! - выговариваю я сорванным, чужим голосом. - Не загораживайте мне свет...
На лице шерифа рисуется невероятное изумление:
- Гизборн, вы что - с ума сошли?
Да, сошел!
Невозможно быть одновременно рыцарем за плечом шерифа - и лучником в капюшоне, целящимся в ноттингемских солдат. Но я был и тем, и другим, а это значит, что я и правда сошел с ума.
Я приподнимаюсь, заходясь радостно-безумным смехом. Шериф шарахается в сторону, на лицах солдат мешаются недоумение и ужас, но мне все равно. Я - сумасшедший. Мне можно все!
Сияние...
Стоячие камни - Круг. И мы двое. Я и Локсли.
Ну и что ты будешь делать теперь, разбойник? Теперь, когда в руках у тебя простой, ничем не примечательный меч. Потому что Альбион висит у моего седла. Ты ведь хочешь получить его обратно, а, Локсли? Свой волшебный Альбион? Подарок Хёрна? Свою неизбежную победу?
Постарайся- чтобы получить его, тебе придется победить меня оружием смертных. А я посмотрю на что ты способен сам. Без магии.
А ведь кое на что способен, как ни странно! Видно, хватило ума понять, что полагаться только на магический меч - глупо. Кто же тебя учил? Сарацин? Хороший наставник! Но даже самый лучший наставник не заменит долгих лет опыта, а у меня их куда как побольше, чем у тебя. Ты мог бы стать отличным бойцом, Локсли. Со временем. Но не станешь. Потому что нет у тебя этого времени. Потому что ты лежишь на земле, и мой меч - у твоего горла.
Почему так трудно сделать это сейчас? Я же умею убивать! Ты отравил мне жизнь, ты опозорил меня, сделал из меня посмешище - так почему мне кажется, что вместе с тобой я убью себя самого? Я ведь ненавижу тебя! Так - почему?
Кто тут? Не лезьте под руку!
Марион?
Упала на колени рядом со своим бандитом, просит, умоляет. Подумать только, даже вспомнила, как меня зовут! И что теперь, леди Локсли? Пожалеть врага ради твоих слез? Пожалеть, отвернуться - и получить стрелу в спину? Речи Хёрна об отражениях - чушь и морок. Я должен, должен убить тебя, Робин Гуд! Это все колдовство, нельзя поддаваться ему! Я не стану живым мертвецом, когда ты сгинешь с лица земли!
Я поднимаю руку с мечом - она позорно дрожит, не желая сделать то, что надо было сделать очень давно. Дьявол, я должен! Разорвать эту привязь!
...Призрачная петля оживает и захлестывается, обрывая дыхание. Хёрн! Будь ты проклят! Разбойник откатывается из-под удара, вскакивает. Подхватил оружие? Перед глазами мерцающий туман. Господи, помоги мне! Я бью вслепую, наугад. Локсли уходит в сторону, и... Его меч наконец-то вспарывает почти задушившую меня петлю. Вместе с моим горлом.
Взгляд прояснивается, и я вижу его лицо. Испуганное, растерянное... виноватое. И падаю, не коснувшись его протянутой руки. Что, Локсли? Трудно убить... самого себя?
Лицо врага тает в сгущающемся тумане, уступая место другому. Женщина. Она обнимает меня и плачет. Плачет по мне...
Но я не знаю, кто она.
БРИАННА
Никакого "ноттингемского гарнизона", вопреки ожиданиям, не оказалось - не считать же за таковой десяток вояк, сопровождавших сэра Гая. Что-то напутал Хёрн. Или не разглядел.
Проблемы солдаты не составили: Грендель благополучно увел их за собой. Не забыть потом забрать воткнутую в плащ валлийца булавку с "излучателем" - упрощенным аналогом "лица", благодаря которому ноттингемцы на расстоянии приняли Гренделя за своего удравшего командира.
Что ж, теперь сам командир...
Брианна была готова к тому, что придется изрядно выложиться, дозываясь "непосвященного", но тут ее ожидал приятный сюрприз - Гизборн услышал зов мгновенно. Более того! По расчетам Брин, рыцарь должен был просто ощутить неодолимое желание сойти с дороги и "пойти по пеленгу". На деле получилось такое, отчего агент Эриу слегка ошалела: помощник ноттингемского шерифа умудрился хоть и неумело, но вполне правильно "поймать контакт", что даже у будущих "элит" не всегда получается с первого раза, да еще и принять зов в словесной форме, на сознательном, а не эмоциональном уровне. Да еще и ответить! Разомкнул контакт он тоже сам, даже не разомкнул, а разорвал: испуганно, неумело, резко, так, что у Брин отдалось в висках, да и у него самого, наверное, тоже.
Впрочем, увести Гая от охраны и заманить на присмотренную еще днем полянку было нетрудно. Куда больше мороки оказалось с подавлением враждебности: непонятно с какой стати, но парень отреагировал на Леди-в-Зеленом как на заклятого врага или жуткое чудовище. Разумеется, можно было угомонить его, врубив на полную мощность Песнь Сирены, но беда в том, что излучение Песни безбожно застило "второе зрение". Во время сканирования Песнь придется отключить, и объект вернется в реальность - таким же агрессивным, каким выпал из нее.
Оставалось эмпатическое воздействие. Прямое, через ментальный контакт - Брин совсем не хотела остаться без головы прежде, чем внушение сделает свое дело. Мысленно выругавшись - задуманное было, мягко говоря, неэтично, и кое как оправдывалось лишь тем, что вреда "объекту" она причинять не собиралась, - Брин аккуратно восстановила контакт. Обученный Одаренный без труда отследил бы постороннее вторжение и пресек, а при личной встрече популярно объяснил Брин, как называются те, кто суется в чужие мозги без спросу, но Гай не имел ни малейшего понятия ни о своем Даре, ни как им пользоваться, ни чего опасаться.
О, черт... Однако, сколько же в вас злости и упрямства, милорд Гизборн! Да вы просто стихия! Вот только дикая совершенно, неокультуренная. Поэтому мы сейчас отведем эту буйную волну... Вот так, и она расплещется, не причинив никому вреда.
- Здравствуй, Гай. Иди сюда... - Выехавший на поляну всадник покорно, словно в трансе, спешился и сделал шаг к костру. Брин почувствовала себя последней сволочью. Почему - "словно в трансе"? В трансе и есть! Твою клеймору, перестаралась!
Шлем Гизборн снял тем же автоматическим движением, повинуясь приказу. Отблески огня играли на пластинах его доспеха, на лице, удивительно юном для местных средневековых двадцати шести лет.
Святой Патрик!
Видение Робина не обмануло, а воображение Брин не дорисовало картинку, как она думала поначалу. Гай был не просто похож на Лейфа, нет, он казался точной копией сноттингхаймского ярла - разве что помоложе. Вот только такого выражения в глазах своего викинга Брианна никогда не видела и не хотела бы увидеть.
Брин поспешно шагнула навстречу и "возложила руки", запоздало сообразив, что у парня дикая фобия на колдовство, и следовало действительно просачиваться в замок под видом менестреля, а там уж как получится: входить в доверие, поить и сканировать спящего, соблазнять... Нет. Идея соблазнить сэра Гая Гизборна почему-то вызывала резкое неприятие. Она казалась такой же невозможной, как мысль переспать с собственным братом. Однако, сокрушаться было поздно. Следовало поскорее снять этот зашкаливающий страх. Ударная доза успокаивающего воздействия погрузила "пленника" в полусон. Вот. Теперь не страшно. Теперь происходящее нереально для него. Потом просто подумает, что уснул в седле и увидел во сне странную лесную леди... И еще многое увидел. Из своего прошлого, и не только...
Рыцарь пошатнулся и, инстинктивно ухватившись за ее руку, осел наземь. Брианна опустилась рядом, привлекла его к себе. Гай шевельнулся, словно в слабой попытке высвободиться, и посмотрел на нее чуть удивленным затуманенным взглядом.
- Не надо бояться. - Брин улыбнулась и, поддавшись порыву, погладила его по щеке. - Я не сделаю тебе ничего дурного... Разве я могу?
Только не тебе, Гай!
Сканирование подождет. А сейчас нужно другое.
Обнять. Успокоить. Зарыться пальцами в шелковистые светлые волосы. Осыпать легкими поцелуями знакомое, такое родное лицо. Такое похожее...
Хотя, если присмотреться, разница есть. Небольшой шрамик над бровью. И еще один - под глазом. И переносица - словно слегка смятая. Война или турнир? Лейф, при всей своей бесшабашности и склонности к риску, никогда не пропускал ударов в лицо. Его лицо было его гордостью в своей вызывающей миловидности. Поговаривают, свое прозвище "Убийца" младший сын Лодброка заработал именно на самоуверенных дурнях, дерзавших сказать вслух, что настоящему викингу не пристало выглядеть, как Лейф Рагнарссон.
Почему ты так похож на него? Кто ты? Из какого ты рода? Может ли такое сходство не быть фамильным?!
- Прости, - почти неслышно шепнула Брин, гладя белокурую голову, доверчиво прильнувшую к ее плечу. - Может быть, тебе не захочется вспоминать это, но... Мне нужно знать.
Фиксировать нужные точки, держа почти спящего Гая в объятиях, было неудобно, поэтому она поступила иначе и, благословив Небо за внезапно обнаружившиеся способности ноттингемца, использовала уже установленный ментальный контакт. Тем более, что, кроме прочего, следовало проверить, откуда эти самые способности взялись. Если они привнесенные, и появились в результате магических воздействий Хёрна...
Удивительнее всего было то, что Хёрн оказался абсолютно не при чем. Дар Гая был его собственным, природным, и, что самое потрясающее: полностью раскрытым, словно обладатель предполагал пользоваться им всерьез, и предпринял для этого определенные действия, в светлом будущем осуждаемые законом. Странно...
Решив поинтересоваться у Энестейши, не был ли, помощник шерифа замечен в употреблении настоек из арсенала воинов-берсерков, Брианна перешла к делу, для начала прослушав эмоциональный фон объекта. Слегка опомнившийся и пригревшийся на груди "колдуньи" Гай, словно почувствовав ее небезразличие, внезапно выдал такую голодную, застарелую жажду объятий, тепла и ласки, словно его зачали в колбе, а растили в приюте. А воспитателями там, видно, служили андроиды, изначально предназначенные для обслуживания аппаратуры на дальних космических станциях - таким эмоции не закладывают, им не нужно.
Брианна обняла рыцаря крепче, поцеловала, как Лейфа, в кончик носа, пытаясь утолить своей нежностью хотя бы часть этой жажды. В груди вскипели чувства, наводившие на мысль, что пора уходить в отставку и рожать. Гай окончательно расслабился, последняя тень недоверия исчезла.
- Спи! - шепнула Брин, осторожно укладывая ноттингемца на траву. Под голову сунула свой свернутый плащ.
Ну, начнем, благословясь, и помогай нам святой Патрик. Итак, что у нас в самом начале, когда твоя удача была еще при тебе? Мне нужен ее пик, экстремум, высшая точка графика.
Война? Кто б сомневался... И главный выигрыш - жизнь! Причем в совершенно погибельной ситуации!
Вот это да! Так ты у нас, оказывается, имеешь право созывать рыцарей под свое личное знамя. И это в... сколько тебе там было? Двадцать два, двадцать три? Как Гагарин - из лейтенантов в майоры. Само по себе - улыбка судьбы. Не считая того, что у раненого воина, оказавшегося на пути конницы, шансов вообще практически нет. Однако, выбрался, выполз, разделив свою неслыханную удачу с другим человеком (насчет того, что рыжий лучник спасся благодаря эпическому везению своего командира, у Брин уже не было сомнений). И выжил потом, хотя Брианна крепко подозревала: граф Глостер думал, что производит бывшего оруженосца в баннереты посмертно. Потому и озаботился, чтобы парень успел увидеть, как треугольный флажок рыцаря-бакалавра превращается в квадратное знамя. Или надеялся, что радость поможет раненому выжить?
Прав Бертран! Счастливый ты, Гай. И везучий.
Был.
Пока Хёрн не подсуетился.
Момент набрасывания первой "петли" Брианна решила пропустить - его достаточно ясно продемонстрировал Робин. А вот вторая... Видение, посетившее помощника шерифа в тот момент, когда Робин видел его же рядом с собой на Холме, оказалось еще более бредовым, чем у шервудского атамана, и толкованию пока не поддавалось. Брин активировала "второе зрение" и внимательно всмотрелась в невидимые обычным людям связки.
Вот она, первая "петелька", потянувшая с злосчастного рыцаря удачу после первого боя с сыном Хёрна. Сработала, как и требовалось, сделав Робина везучим до неприличия. Один его визит в Ноттингем в трофейных доспехах чего стоил! Для того, чтобы все враги разом так одурели, нужен просто вселенский объем удачи. Два вселенских объема. А уж на Каменном Холме...
Кстати, о Холме. Вот и вторая "петля", назначенная отдать раненому Робину жизненную силу его врага. Вот она затянулась, и... И - что?
Как там писала в отчете Энестейша? Робин при смерти - Гай в дикой депрессии, воет волком и оплакивает погибшего разбойника. На турнире падает с лошади, хотя наездник великолепный. Неудивительно - жизненные силы и удача хлынули к тому, кому сейчас больше нужны. Чего, собственно, и добивался Хёрн, спешно передумавший совершать жертвоприношение очередного саксонского героя.
Кстати. Отчет Айрин: по словам Хёрна, энергия пошла мгновенно, потому что Гай сам хотел отдать ее своему Отражению. Еще б ему было не хотеть! Парню казалось, что его душу рвут пополам, он отдал бы все, что угодно, лишь бы прекратить эту муку. Вот только Отражения тут абсолютно не при чем.
Дальше еще интересней.
Гай валяется с тяжелейшим отравлением (кстати, уточнить, чем - если окажется растительный наркотик, внезапному раскрытию Дара уже не придется удивляться) - едва оклемавшийся Робин мучается слабостью и депрессией. Те же ощущения, что испытал Гай, да еще и накладываются на последствия ран. И вот этого Хёрн уж никак не ожидал. Он-то думал, что петли будут по-прежнему качать энергию в одном направлении, а она, понадобившись на другом конце связки, потекла в обратную сторону.
А что если...
А если взглянуть вот так?
Господи!
Ну, точно!
Сдержать приступ истерического смеха помогло исключительно чудо, потому что никакой профессионализм подобного не выдержит. Кольцо! Вторично произнесенное Слово не просто усилило связь вдвое, оно ее закольцевало! Интересно, Хёрн, старательно завешивавший уши Айрин лапшой об "Отражениях", сам-то понимал, как прав оказался насчет "совмещающихся сосудов"? Или он просто знает о последствиях своих магических художеств куда больше, чем притворяется? Но если так, зачем было морочить голову некоей старой знакомой?
"Я хочу точно знать, грозит ли возникшая связь опасностью моему сыну. И, если да, как можно этого избежать. Узнай это, Брианна, и я отдам тебе стрелу!"
Нет, кажись, не врал! Похоже, в своих выводах не уверен. Сильно не уверен. А тут подвернулся непредвзятый специалист.
Ладно. Тайные замыслы Хёрна - это потом. Сейчас - насущное. Так, и что мы имеем с нашего оленя?