Река Пенная неистовым потоком вырывалась откуда-то из горных недр, с грохотом падая в огромную каменную чашу, выплескивалась за ее край, устремляясь дальше, на юго-восток, спеша разбавить своим бурлящим безумием спокойные воды Эвра. Чтобы добраться сюда, пришлось спешиться - лошади и налегке с трудом прошли по довольно крутой каменистой дороге. Зато здесь двадцатилетний эпиарх Аодани Ракан, наследник четырежды божественного анакса Адаларди, и его спутник - агмарский заложник Атли, могли быть твердо уверены, что никто их не увидит и не потревожит.
Скалы, окружающие исток Пенной, были явно в родстве с теми, что высились на берегах пролива, отделяющего полуостров Кэналлоа от Багряных Земель - они тоже обладали свойством притягивать молнии во время грозы. Добрые граждане Гальтар опасались захаживать сюда из страха перед гневом Астрапа, и напрасно. Место было дивное. Днем над водопадом всегда горели цветные радуги. Сейчас была ночь, светлая, лунная, и висящие над пенящимся потоком арки переливались серебром и зеленью, в которых временами проскальзывал лиловый отблеск.
- Во имя Ушедших! - выдохнул Аодани, завороженно любуясь холодной и ясной лунной красотой. - Атли, ты только посмотри! Жаль, я не художник!
- Зато ты эпиарх. Достаточно повелеть, - ухмыльнулся Атли, осторожно раздувая костер. - Или просто намекнуть: наше четырежды божественное высочество изволит...
- Издеваешься! - укорил Аодани, и, помолчав, добавил: - Ну, допустим, повелю. А толку? Это надо рисовать либо от души, либо никак. Подумать только, что намалюют старательные верноподданные, жаждущие благосклонности будущего владыки! Меня уже сейчас тоска берет...
- Вот тоски не нужно, - улыбнулся Атли. - Мы сюда не за этим пришли.
- Не за этим... - Аодани опустился на колени у разгорающегося костерка, - Кстати, как думаешь, тот десятник городской стражи был достаточно разумен, чтобы не болтать лишнего?
- Достаточно, - кивнул Атли, - Он доложит только Гестию Греда. Да и то лишь, что эпиарха зачем-то понесло ночью за город. Он же не знает, что мы собрались делать.
- Гестию - пускай, - махнул рукой Аодани. - Гестий никому кроме отца не скажет. А отец поймет... - по крайней мере, он очень надеялся на то, что отец действительно поймет. Не случайно же государь Адаларди поручил опеку над юным наследником царя агмаров Повелителю Молний, и повелел обучать его владению оружием вместе с собственным младшим сыном. Анакс ничего не делал зря. - Думаю, ему тоже всегда хотелось, чтобы рядом был кто-то, видящий в нем человека, а не Наследника Богов.
- Ты несправедлив. - возразил Атли. - Не думаю, что Арренио Марикьяре и Эрмио Борраска...
- А что они? - эпиарх задумчиво намотал на палец длинную серебристую прядку. - Да, Арренио и Эрмио - друзья, соратники, но... Атли, ты можешь себе представить, как это - быть другом человека, который волен в твоей жизни и смерти? Который может тебе приказывать, а ты обязан повиноваться?
- Могу, - спокойно кивнул Атли, подбрасывая в огонь охапку хвороста.
Пламя ярко вспыхнуло, словно намеренно высветив пурпурную с каймой тунику статор-гимнета. Аодани сделалось неловко. По Закону никто не имеет права заставлять заложника сражаться за Анаксию, или еще как-то служить ей, если на то не будет его собственного непринужденного желания. Атли пожелал, и если со временем не передумает и не попросит отставки, настанет день, когда он преклонит колено перед Аодани и выслушает его приказ. Единственного человека, которому до сих пор раскрывал свое сердце... ровесника... друга... Владыки.
- Но главы Высоких Домов - тоже наследники Абвениев. - продолжал Атли, деликатно не заметив смущения эпиарха-наследника.
- Это да... - вздохнул Аодани, - Повелителям, конечно, тоже... хм... досталось от Высших Сил, но наша семья... Это другое. Ракан - старший сын Ушедших Богов, их наместник, защитник Кэртианы, владеющий силами всех четырех стихий, существо, стоящее неизмеримо выше любого смертного. Никто, ни один гальтарец, ни эорий, ни Повелитель, никогда не сможет думать иначе, даже если захочет, это въелось им в кровь: Ракан - выше... - эпиарх ожесточенно дернул несчастную прядь, словно она была в чем-то виновата, или боль могла заглушить злость: - "Четырежды божественное величество" - кто только выдумал такую напыщенную пошлость, убил бы, клянусь!..
Аодани на миг замолчал. Атли оставил в покое костер и посмотрел на друга. Он ничего не говорил, он просто молчал и слушал, и ему можно было сказать все... Хотя были вещи, которых выросший в Торкийских горах Атли все же не понимал, и слава за это Богам.
- Когда я смотрю на отца, мне делается страшно... Это как стоять на вершине горы. Она такая сияющая, и... такая холодная... И... на ней так жутко одиноко... Даже когда вокруг полно людей. Ракан может избежать этого, только если у него есть братья и сестры, но родичи тоже не всегда...
Эпиарх запнулся и замолчал, говорить о брате было больно. Эрнани тоже был потомком Богов, но Боги не спасли его. А если бы даже и спасли, двое сыновей государя Адаларди все равно остались бы чужими друг другу, они всегда были разными, слишком разными. Вода и масло... Горящее.
- Как хорошо, что я не гальтарец, - кивнул Атли, - и мне не въедались в кровь никакие глупости. Но... Я все-таки должен тебя спросить, - его взгляд стал очень внимательным, вопрошающим: - Тех братьев, которых нам дали Боги, мы не выбираем. Они у нас просто есть. Но если двое свяжут себя кровью, а потом об этом пожалеют... об этом рассказывают самые грустные саги. Потому я и спрашиваю. Ты уверен? Это же на всю жизнь.
- Я - да, - Аодани перестал терзать злополучную прядку, и, подумав, связал волосы сзади в подобие конского хвоста, - а ты?
- Не будь я уверен, меня бы тут не было.
Атли вытащил из-за пояса нож с рукоятью в виде змеиной головы и подержал, поворачивая над пламенем. Аодани знал, что это за нож, предводитель агмаров подарил его сыну на прощанье четыре года назад, когда они виделись в последний раз.
- Может быть, лучше мой? - проговорил Аодани, любуясь алыми сполохами, пробегающими по узорчатому лезвию. - Он для тебя столько значит...
- Нож, используемый для обряда, и должен значить много, - возразил Атли, - Сколько бы ни значил, он мне не дороже, чем ты. Так и должно быть... У нас в горах кровь проливают в землю, срезав дерн, но, раз мы в Гальтарах, и ты говоришь, что ваш способ преподан Богами, пусть будет так.
Они поднялись на ноги одновременно. Огонь рвался ввысь. Пламенный язык выметнулся, едва не лизнув протянутую руку Аодани.
- Пора... - кивнул Атли.
- Пора, - повторил эпиарх.
Медленно, словно священнодействуя в храме... Почему - словно? Разве то, что он намеревался сделать, не было священно, а это место на берегу Пенной не заслуживало зваться храмом, созданным руками Богов? Атли протянул оружие. Эпиарх секунду подержал нож над пламенем, освящая благодатью Астрапа, затем приложил блестящее лезвие к левой ладони. Левая рука - та, что ближе к сердцу•. Больно, но что значит боль?
- Этой кровью я привязываю тебя к себе, - древние как сама Кэртиана, слова звенели, заглушая голос водопада. - Привязываю как брата, как лучшего товарища, кровью моего сердца, отныне и навеки, от этого дня до достижения Четырех Царств!
Аодани подбросил нож, перехватил за лезвие, и вернул другу. На миг эпиарха обожгло ужасом - а если бы уронил? Приметы хуже невозможно придумать.
- Этой кровью я привязываю тебя к себе... - Лицо Атли, бледное от луны и очень юное, казалось вдохновенным, как у молящегося. Окровавленные пальцы сплетаются над огнем, алые капли падают в пламя.
- Во имя Богов, во имя Унда, владеющего влагой земной и небесной, и водами, что слышат все клятвы, этой кровью я привязываю тебя к себе, как сына, рожденного моей матерью от семени отца моего, привязываю тебя, от этого дня до достижения Четырех Царств!
- Во имя Богов, во имя Астрапа, владеющего молниями, чей огонь хранит клятвы, этой кровью я привязываю тебя к себе, как брата моих братьев, как брата моих сестер, от этого дня до достижения Четырех Царств!
Пламя взмывает вверх, ловя коралловые брызги. Кажется, или действительно в небе сверкнула зарница?
- Во имя Богов, во имя Лита, владеющего скалами, чей камень помнит все клятвы, этой кровью я привязываю тебя к себе, как дарованного богами друга, как избранного сердцем моим товарища, от этого дня до достижения Четырех Царств!
Отдаленный грозный гул где-то в горах. Камень молчит, но он помнит все...
- Во имя Богов, во имя Анэма, владеющего ветром, ветром, несущим весть о клятве, - радостный порыв летящего ветра, - Этой кровью я привязываю тебя к себе, как спутника до порога лабиринта, как спутника за порогом лабиринта, от этого дня до достижения Четырех Царств!
Алые капли должны падать в огонь до тех пор, пока звучат слова, они не могут иссякнуть прежде, чем древнее заклятье будет произнесено, потому что рождающаяся связь должна продлиться до последнего порога и дальше. Шаг в сторону заката от костра, и еще один - навстречу друг другу. Теперь обняться... Кровью моего сердца привязываю тебя...
- Ты мой брат, Аодани, - прошептал Атли, и эпиарху почудилось, что даже водопад на мгновенье утих, чтобы не заглушить ненароком четырех простых священных слов.
- Ты мой брат, Атли...
Слова сказаны и услышаны, и отменить их не дано самим Абвениям! Где-то внутри звенела и пела победная радость. Эпиарх резко обернулся и швырнул послужившее в последний раз оружие в грохочущую реку. Агмарский нож, смешавший на лезвии кровь обоих, упал в пенную чашу, в которую низвергалась вода - его никто и никогда не должен был оттуда достать. Аодани улыбнулся и четырежды поцеловал обретенного брата.
- Дани... - тихонько и весело шепнул Атли, размыкая объятия, - В Цитадели подумают, что на тебя было покушение...
Боги! Аодани слегка отстранил названого брата, оглядывая его и себя. Они же в крови по уши! Слава Абвениям, что, выходя, он додумался по примеру Атли одеться, как дворцовый гвардеец - на красном не видно.
- Ничего, - выдохнул эпиарх-наследник, - На красном не видно... Атли! А я придумал, что нам делать...
- С чем?
- С повиновением... - прошептал Аодани, - Когда я стану анаксом, я сделаю тебя своим гимнетархом. И тогда... - наследник престола радостно-заговорщицки улыбнулся: - Тогда ты сможешь приказывать МНЕ...
Аодани резко открыл глаза, в первый миг не сообразив, где он. Ночь была безлунной, в распахнутое окно опочивальни смотрели звезды. Судя по всему было за полночь...
Странно, к чему бы ему приснилась та ночь на берегу Пенной и их обряд? Аодани до странности ясно помнил все чувства, мучившие тогда их обоих.
Два одиночества.
Будущий владыка на вершине власти... Вершине, которую с ним не разделит никто: даже любимая женщина, потому что анаксы и их наследники женятся не по сердечной склонности, а по велению долга; даже друг, потому что на стоящих на вершине смотрят снизу вверх...
Заложник, оторванный от своего племени, от родных, от всего, что было привычно и дорого, навсегда, на всю жизнь, которую придется прожить среди чужого народа, среди людей почитающего себя избранниками Богов, а всех прочих - варварами и дикарями...
Два одиночества, таких разных... Побежденных!
Осторожно, чтобы не разбудить Феано, анакс отбросил покрывало, поднялся, с нежностью взглянув на спящую жену. Один из страхов уже не сбылся. Было ли это платой от Богов за то, что Атли придется отпустить?