ЗАКАЗ. Художнику необходимо Имя. Без Имени его жизнь теряет всякий смысл, а произведения слишком похожи на подкидышей. У публики произведения неизвестного автора вызывают недоверие и настороженность. Поэтому, даже лучшие из них обречены на скорое забвение. Имя преображает все. Самые ничтожные, случайные, а часто и неудачные прикосновения знаменитой кисти вызывают интерес и восторги, успех приводит к успеху, и вот уже можно не думать о куске хлеба, и настает то золотое время, когда художник без опаски - "что скажут", да "поймут ли" - может исполнить главное дело своей жизни: выразить Себя. Имя художника - ни что иное, как выражение людской благодарности. Свидетельство того, что он не зря коптит небо, что он нужен, желанен, достоин. Нет ничего слаще людской благодарности! Вопрос в том, как обрести это самое имя. Что здесь важнее: умение держать нос по ветру, разбираться в конъюнктуре, заводить нужных знакомых, или это простое везение - не знаю. Но талант здесь совершенно ни при чем. Можно быть суперталантливым и помирать в безвестности от голода. Сколько гениальных художников растворилось в нищете просто так, потому, что не были вовремя замечены. И скольких не заметят никогда. Люди не способны оценить талант: он им не нужен. Им нужен угодник. Ими руководят привычка и подражание, и лавры всегда достаются не тому, кто талантлив, а тому, кто оправдал ожидания. Если ты - бывший выпускник Академии, подававший большие надежды, бывший лучшим на курсе, хвалимый, некогда, профессорами за трудолюбие и талант живописца, а теперь тебя знают лишь родственники, ученики да кое-кто из коллег - неполная сотня человек в провинциальном городишке, это значит, что имени у тебя нет и, учитывая возраст и обстоятельства жизни, уже не будет. Время ушло. Как же я его упустил! Две-три работы висят в салоне по десять месяцев, уцениваются, покрываются пылью и ни один из одиноких посетителей не задержит на них взгляда. Два-три портрета не были замечены никем, и не вызвали шквала заказов. Пожалуй, если бы не странное отвращение к спиртному, я в такой ситуации давно бы запил. Но Бог миловал: четыре дня заняты преподаванием, вечера и остаток недели - поиском и исполнением мелких случайных заказов - вот и вся моя жизнь. Я привык. Я не избалован и берусь за все, что предлагают: зарплата учителя рисования невелика. Я ретуширую фотографии, поновляю иконы, пишу объявления, афиши для самодеятельного театра, маленькие картинки для отдела цветов в универмаге и копии с репродукций. Чаще всего заказывают Шишкина. Обычно "Утро в сосновом бору", "Рожь" или "Корабельную рощу". Платят за все это не много, но без заказов семье пришлось бы совсем туго. Шишкина у нас любят как родного. "Спасибо Ивану Иванычу, - сказала как-то жена. - Душевный был художник: скольких людей до сих пор кормит"... Этот заказ с самого начала показался мне странным, а теперь, когда работа закончена, мучит меня все больше и больше. Но не тем, что я недоволен результатом. Я не понимаю того, что сделал. И вообще, от всей этой истории осталось смутное ощущение нелепого сна. А может, это и был сон... Было начало декабря. Декабрь - самый убогий и несчастный месяц в году. Будто нищий старик, перебирает мелкими шажками дней - все короче, короче, короче, задыхается, бормочет что-то бессвязно... а куда бредет - забыто. Символ декабря - усталость. Она струится с вязкого серого неба, из перекрестия черных ветвей, из темных подворотен, из-за ободранных мусорных баков, переулков и лестниц, из-за каждого несчастного поворота привычного городского пути. И вялый дневной свет гаснет без сил, и город наполняют сумерки. Как дым, как туман, они повсюду: на улицах, в домах, в автобусах, в людях, в их мыслях и фантазиях, в их делах и разговорах. На всем, что рождается в это несчастное время - неистребимый мертвенно-сизый налет. Тень декабря. Как-то вечером, вернувшись с работы, я обнаружил у телефона записку. Твердым почерком Валентины было написано: " Звонил Дмитрий, будь дома в 19.30". Я не придал этому большого значения, хотя, покопавшись в памяти, не нашел там ни одного Дмитрия, поужинал и сел в свой уголок за работу. Шишкинская дубрава из старого "Огонька", пришпиленная булавкой к доске, стояла передо мной вся залитая типографским солнцем. На холсте надо сделать это солнце настоящим, но где, скажите, взять его, если вокруг только мрак, и всё вокруг хочет спать, спать... и спать?.. Глаза мои слипались, кисточка вываливалась из рук. Я рассеянно тыкал ею в палитру, клевал носом и, наконец, кажется, задремал. Ровно в 19.30 раздался звонок. Я опрокинул палитру, зачертыхался и запрыгал к телефону. Странный, какой-то стонущий голос, назвав в качестве рекомендателя моего бывшего одноклассника, сказал, что для меня есть заказ и попросил о встрече. "А разве он не умер?" - глупо спросил я, так как упомянутый одноклассник, по слухам, лет пять назад после грозы наступил на оборванный высоковольтный провод. "Неет, - застонал в ответ Дмитрий, - он мне о вас давно говорил". Это