Аннотация: Не красота самая страшная сила. Куда страшнее, когда просыпается древняя кровь... И не менее древние суеверия. Вот только, так ли они беспочвенны?
— Белоснежка, опять ты за свое?! — не по-женски сильные пальцы обхватывают её кисть, поднимают распаренную розовую ладошку из горячей воды. Под ногтями и на кончиках пальцев еще видны пятнышки гари.
— Сколько раз я тебе говорила, что это занятие не для юной леди?!
***
— Знаешь, девочка пугает меня...
— Чем, моя королева?
— Это тяга к грубой мужской работе... — она прикладывает надушенный платок к переносице, пытаясь унять разыгрывающуюся мигрень. От собственных криков болела голова, но так было нужно. По-другому эта маленькая паршивка не понимала. Можно было подумать, что от грохота молотов у нее вечно были заложены уши, и она ничего не слышит, если бы не мрачный, настороженный взгляд на мачеху.
— В их роду...
— Вот именно, в их роду! — она зло сжала тонкую ткань. — Кому, как не тебе знать, чем заканчивал их род?
— Да, госпожа...
— Проследите, чтобы у нее не было ни малейшего шанса подойти к кузнице.
***
Девочка торопливо спряталась за портьерой, присела на корточки, потирая руки. От воды и мыла те болели куда больше, чем от грубых рукояток инструментов, к которым было так приятно прикасаться, размышляя о тех мастерах, что ковали ими раньше.
Девочка не по-детски тоскливо вздохнула. В доме все неожиданно стало чужим. Будто даже древние камни ополчились против нее — перестали давать укрытие и защиту. Даже её собственное имя было предано забвенью ею самой.
Белоснежка. Как же она ненавидела голос, прервавший увлекательное дело этим словом.
А ведь когда-то она почти поверила, что мачеха её любит.
'Какая же ты... Белоснежка', — рассмеялась тогда женщина, глядя на чумазую падчерицу, извлеченную слугами из кузни. Только вот, еще тогда в её черных глазах плескался страх.
И потому это имя стало принадлежать девочке. Она подняла его, будто рыцарь — вражеский стяг, сделала собственным знаменем.
Белоснежка. Маленькая негодница, которую обожали кузнецы и мастеровой люд.
— Это не обсуждается, — голос полон угрюмой решимости. Взглянув на советника, женщина все-таки немного оттаяла.
— Старый друг... Ты сам знаешь, чем это может закончиться.
— Но это же... Слишком жестоко!
— Отнюдь, — королева вертит в пальцах розу.
Тонкий гибкий стебель, изысканно прекрасный цветок. Острые колючки, каждая проработана до мельчайших деталей. Даже капельки росы на листьях как настоящие.
Металлическая роза осторожно опустилась на туалетный столик.
— Ты сам видишь это. А ведь ей всего лишь семь лет... Это их кровь, — она берет платок, трет пальцы, будто пытаясь стереть невидимую грязь. — Что будет дальше?
— Но ведь не все они были безумцами...
— Мы не можем так рисковать. Она должна быть мертва, — королева отошла к окну, глядя на две фигуры, скользнувшие в заднюю калитку. — Я велела принести её сердце, чтобы отдать его замку. Он оплачет её и все забудется...
'Я надеюсь', — хотелось сказать ей.
'Я верю', — беззвучно шептали губы.
'Я помню', — сжималось от боли её собственное сердце.
***
— Вот мы и пришли.
— Старая шахта! Я столько слышала про это место! — восхищенно воскликнула Белоснежка. Пожилой мужчина с грустью смотрел, как она бежит ко входу в заброшенную штольню. Хорошее место, чтобы скрыть, что угодно. Кто найдет здесь крохотные косточки, когда лесные хищники сожрут тело?
Он стиснул зубы, пытаясь заставить себя поверить, что приказ — главное.
Но не мог. Кровь стыла в жилах от одной мысли, что он причинит вред этой девчушке.
Была ли это слепая преданность старой семье... Была ли это глупая жалость... Было ли это искреннее восхищение гением...
— Белоснежка... Маленькая... — он опустился на одно колено, обнял замершую девочку. — Тебе нельзя домой.
— Я знаю, — неожиданно спокойно ответила она. — Не бойся. Не пропаду, веришь?
— Верю! — с жаром ответил он. — Ты — не пропадешь!
А сердце он достанет. Пусть даже из собственной груди.
***
— Глупец!
Вопль бьет, будто пощечина. Он почти ощущал, как коснулась щеки хлесткая боль... почти. Ровно настолько, чтобы знать: перед ним беснуется не его госпожа. Старый охотник молча стоял, преклонив колено. Сердце поросенка валялось на ковре, заляпав белую шерсть алыми брызгами.
Он опустил голову, разглядывая те три пятна, что были перед ним.
— Тебя казнят за невыполнение приказа!
— Как прикажете... королева, — тихо ответил он. Это все было будто во сне. Не его королева бесновалась, меряя шагами комнату и заламывая руки. Его королева осталась в далеком лесу. Там, где её никто не найдет.
Тяжелый молот мерно бил по куску металла, сплющивая его в тонкую полоску. Громко зашипела вода в бочонке, когда раскаленная заготовка опустилась в нее, выбросив вверх клубы пара.
Девушка отпустила клещи, убрала за ухо выбившуюся из-под повязки прядь иссиня черных волос. Светлые глаза чуть щурились, привычные к жару и дыму.
— На сегодня, пожалуй, все, — решила она. Привычка разговаривать с самой собой спасала её от тишины, когда работа в кузне замирала.
Выйдя на улицу, девушка склонилась над кривобоким бочонком, плеснула в лицо нагревшейся на солнце воды, смывая грязь и копоть с белоснежной кожи. Потянулась, до стона, до хруста, чувствуя, как после блаженно расслабляются усталые мышцы.
Впереди еще было много работы. Живя ребенком в замке, она не задумывалась, откуда появляется еда и вода, одежда и крыша над головой. Потом у нее была лишь старая шахта, руки и голова, чтобы этими руками пользоваться.
И звание мастера-кузнеца в неполные семь лет.
И кровь её предков.
Без последнего она бы не выжила. Да кто вообще мог подумать, что брошенный в лесу ребенок не просто выживет, а сумеет возобновить давным-давно брошенную разработку? Пожалуй, не было на свете таких безумцев, нигде, кроме как в её королевстве.
Вот и в деревушке у леса не поверили, когда вышедшая к ним чумазая девочка пришла в кузню с вопросом, нет ли для нее работы.
О, как её подняли на смех. Поглядеть на чудо чудное собрались чуть ли не все жители, улыбаясь, пока малявка предлагала проверить её. Добродушный кузнец согласился, даже пустил девчушку в кузню.
Ожидание тогда неожиданно затянулось. А когда он вышел, с вытянувшимся лицом неся на ладони чудный крохотный гребень для волос — вот тогда ей поверили.
Шли годы. Девочка росла. Её руки уже без натуги могли справиться с тяжелым инструментом, а изделия по-прежнему поражали своим совершенством. Казалось бы, лопата. Обычная лопата! Но даже лопаты у нее были так хороши, что и королевич какой не отказался бы вскопать такой свой сад.
Шли годы, и старел кузнец. Никто уже не сомневался, кто из двух учеников унаследует его кузню, но и тут Белоснежка удивила всех.
Собрала скудные вещи, тюк с инструментом, доставшимся ей, и ушла в лес — только её и видели.
Ночами с тех пор порой слышались из чащи тяжелые удары молота, да доносилось странное пение...
А дни самой Белоснежки с тех пор были полны трудностей, которые она постепенно преодолевала, одну за другой. Иногда она выходила к людям, выменивала на зерно, металл и уголь сделанные ею вещи.
Но желание не видеть чужих с каждым днем становилось все сильнее. Работа, работа, работа — вот, что с головой захватывало девушку, не давая ни минуты продыху. Иногда ей казалось, что она засыпает, едва выйдя из кузницы, и просыпается только уже натягивая кожаный фартук, привычно перехватывая тяжелую копну волос ремешками. Все, что было вне этого, было всего лишь сном. Тягомотным, необходимым...
Вся её жизнь была в гари и блеске раскаленного металла. Идеи кружили вокруг, теснились в голове, буквально сражаясь за право быть воплощенными первыми. Уже готовые вещи нещадно отправлялись обратно в горн, переплавляясь в новое, ложась на полку на день-два, и снова перерождаясь...
Казалось, этому не будет конца. Голова Белоснежки готова была разорваться, руки ныли, с трудом ворочая инструмент. Она просто не могла вместить все это. Человеческое тело было слишком хрупко для разрывавшей его силы. И тогда она недрогнувшей рукой смела весь металл в одну груду.
День сменялся ночью, а она не покидала кузницу, забыв о сне и еде. Слишком много работы, слишком долго...
Когда все кончилось, девушка нашла в себе силы затушить огонь. Негнущимися пальцами развязала фартук, шагнула к выходу — и там и упала без сил, проваливаясь в темноту.
Разбудило её странное позвякивание: будто щербатый, гнутый колокольчик старательно раскачивался из стороны в сторону, поворачиваясь то так, то эдак. Звук менялся, то затихая, то возникая вновь.
Приподнявшись на локте, Белоснежка сощурилась, пытаясь разобрать, что движется в полумраке кузни. Слишком низенькая и округлая человекоподобная фигура ходила из угла в угол, перетаскивала с места на место инструмент и заготовки. Заметив, что девушка пошевелилась, неизвестный шагнул к ней.
— Звяк! — сказал он, когда наклонился. Белоснежка круглыми глазами глядела на нависшее над ней металлическое лицо, навсегда застывшее в дурашливой, простодушной ухмылке.
— Звяк-звяк? — потряс он головой, и в этом почудился вопрос.
— Я в порядке, спасибо, — неуверенно ответила она, садясь. Все болело, но в голове и впрямь развиднелось, будто оттуда разом вымело половину мыслей.
Глаза наконец привыкли к полумраку, и она увидела бардак, устроенный её созданием.
— Ты что же натворил?!
— Звяк! — он буквально отпрыгнул в сторону и замахал руками, пытаясь что-то объяснить. Белоснежка тем временем вспомнила, что, кажется, и сама хотела прибраться... Железный человечек тем временем схватил прислоненную к стене метлу и принялся торопливо размахивать ею из стороны в сторону, поднимая черную пыль.
'Заскучать — это такая роскошь', — размышлял он, сидя на троне, не слишком изящно закинув ногу на ногу. Малая корона была слегка сдвинута на один бок. Как не пытались придворные настоять, что этого быть не должно, но он отмахивался. Ну съезжала она и все тут.
То ли дело большой королевский венец — от того, хе-хе, скорее голова на бок съедет, чем он с места сдвинется... Не то, чтобы это были обычные королевские размышления, но больше занять себя было нечем. В приемном зале было пусто, если не считать стоящих навытяжку охранников.
Все знали: король спор как на награду, так и на расправу, хотя и справедлив. Возможно, поэтому в первый день месяца, по заведенной еще его прадедом традиции предназначенный для жалоб подданных, никто не спешил тревожить его Величество. Брали пример с короля, решая все сразу на месте, приходя сюда, только если уж случалось что-то особо заковыристое.
Вот и этим утром никто не спешил явиться пред светлые очи. Лишь вдали бренчал какой-то колокольчик. Король поднял голову, выныривая из размышлений. Звон колокольчика, хриплый и дребезжащий, приближался.
— Ваше Величество! — появившийся в дверях стражник поклонился, прижав руку к груди. — К вам... проситель...
Король нахмурился, не поняв, чем вызвана заминка.
— Ну так пусть войдет.
— Необычный... э... проситель, — быстро добавил стражник, отступая в сторону. Двое его товарищей шагнули в широкие двери, а между ними шел...
Король моргнул.
Низенький железный человечек чуть подпрыгивал при каждом шаге, забавно вертя головой по сторонам. Голова-то и издавала тот самый немелодичный перезвон. Обратив к трону лицо, сияющее простодушной ухмылкой, человечек размашисто поклонился, чуть ли не до пола.
— Бряк! — зазвенела его голова, когда что-то в ней перекатилось.
— Гм... Приветствую, — отмер король, не понимая, что происходит.
Человечек выпрямился, замахал руками... Потом хлопнул себя по лбу, так что только звон пошел, когда металлическая ладонь встретилась с такой же головой.
Король уже с любопытством наблюдал за разыгрываемой перед ним пантомимой. Все это напоминало шутку какого-то мага, но никаких знакомых, да и незнакомых магов он не встречал никогда. Так, в книгах читал...
Человечек тем временем суетливо распахнул неприметную дверцу в собственном животе, запустил туда руку под изумленные шепотки солдат. Гордо вытащив на свет кусок угля, он шагнул поближе к трону и, опустившись на колени, принялся что-то шкрябать на чистом каменном полу. Король наклонился, пытаясь разобрать хоть что-то из-за его широкой спины.
— Звяк! — гордо сообщил человечек, вставая.
'Мой Мастер шлет вам свое приветствие и этот дар!' — прочитал король неровные пляшущие буквы.
— Однако ж... кхм... — устыдился король своей реакции. — А ты сам-то кто, позволь спросить?
'Гном. Балбес', — вывел тот. По тому, как просияло лицо гнома, — хотя король откровенно не понимал, как это было возможно, — становилось ясно, что это не оскорбление королевской особы, а его имя.
— Ну что ж, гном Балбес... — при этих словах многие стражники не смогли сдержать ухмылок. — И что же за дар шлет твой Мастер?
Балбес подпрыгнул так, что железные башмаки клацнули по полу, засуетился, снова распахнув дверку. Засунул руку в себя чуть ли не по локоть, скорбно позвякивая, потом принялся выгребать какой-то мусор. Камушки, веточки, небольшой молоток, какие-то металлические загогулины... Достал из этого хлама изящную металлическую коробочку и с поклоном подал её королю. Ближайший стражник, не дожидаясь приказа, с опаской взял её.
Это оказался искусно изготовленный футляр, в котором, завернутое в тряпицу, лежало изумительное колье. Без единого камня, лишь переплетение золотой и серебряной проволки, оно, казалось, плыло по воздуху, не соприкасаясь с ладонью затаившего дыхание человека. Бережно держа его на грубой кожаной перчатке, он поднес украшение королю.
Тот осторожно взялся за цепочку, такую тонкую, будто, её и не было вовсе.
Поднял колье, и оно воспарило искрящимся облаком.
— Чудо! — выдохнул кто-то.
Король разделял это мнение.
— Передай... Мою благодарность твоему Мастеру, — после долгой паузы медленно сказал он. — Не передавал ли Мастер какое-нибудь еще послание?
Уважение к изготовившему такое поневоле проскальзывало в голосе. И не верилось, что такой подарок был сделан просто так. Балбес, запихивавший в себя свои сокровища, торопливо заводил угольком по полу.
'Ежели пожелает ваше Величество, то возьмусь я сделать вам украшения еще прекраснее этого', — на сей раз особо старательно написал гном. — 'Прошу лишь материал, что вы сочтете достойным моих рук, да металл в оплату работы. Мастер'.
Подписав послание, Балбес выпрямился, вопросительно взглянув на короля.
— Что же за металл хочет твой Мастер за такую работу? — поинтересовался тот, чувствуя, что уже и так не сможет отказаться. В сокровищнице лежали прекрасные драгоценные камни, которые давно следовало достойно оправить, но некому было поручить такую работу. Да, были с королевстве достойные ремесленники и мастеровые, но не было в них настоящего таланта.
Из недр гнома был извлечен еще один листок. Получив его из рук стражника, король быстро пробежался по нему глазами, чуть не воскликнув: 'Всего лишь?!'. Оплата и впрямь была смехотворна. Да, кое-какой металл был редок и дорог, но... Даже не смотря на указанный вес, все это не стоило и того колье, что он аккуратно положил на подлокотник трона.
— Передай своему Мастеру: я согласен, — поднял голову король. — И не уходи. Ты сразу получишь первую часть.
Балбес с готовностью кивнул, замерев на месте и явно собираясь стоять тут, сколько король сочтет нужным. Что ему, металлическому... Балбесу.
Провожать нагруженного увесистым мешком гнома король вышел лично. Сопроводил торжественно до городских ворот, долго стоял там, глядя, как уверенно шагает приземистая фигурка, неся на плече крепкий мешок больше себя весом.
— Вы уверены, Ваше Величество? — мрачно уточнил вызванный по такому случаю начальник стражи. Ему, давнему другу и соратнику короля, позволялось и не такое.
— Чует мое сердце: не обманет этот его Мастер, — уверенно ответил король, уже представляя, как самолично преподнесет колье жене.
На следующий месяц, ровно в тот же день, пришли сразу два гнома. Новый выглядел посолиднее Балбеса, помассивней, хотя куда уж дальше. Грудь укрывала борода, сделанная из тонких цепочек. При ходьбе она тихонько шелестела, покачиваясь из стороны в сторону. Оба гнома поклонились королю, взирающему на них с изрядной долей нетерпения.
— Приветствую, ваше Величество, — прогудел новый гном густым низким голосом, — и передаю приветствие моего Мастера.
— И вам долгих... лет, — чуть сконфузился король. — Итак? Вы принесли то, что обещали?
Гном, огладив бороду, неторопливо, с расстановкой, кивнул, требовательно протянул руку к Балбесу. Тот, уже знакомо подпрыгнув, достал и положил на протянутую ладонь приличного размера футляр. Старший — а именно так он и воспринимался — сделал еще шаг вперед, чтобы королю было лучше видно, распахнул футляр, явно нарочно подставив его под луч света, как раз пересекавший тронный зал.
Король не сдержал восхищенного вздоха. Изумруды и рубины, неожиданно изумительно сочетавшиеся в одном украшении, вспыхнули алыми и зелеными искрами, заиграли, свежие и яркие, ни капли не напоминая те граненые тусклые булыжники, что лежали раньше россыпью в шкатулке.
— Мы рады, что вы довольны, — прогудел гном, и в голосе его слышалась улыбка.
— Воистину так! — согласился король, жестом велев стражнику забрать футляр. — Ваш Мастер сдержал обещание, сдержу и я свое. Все уже готово и ждет вас.
Гномы молча поклонились.
Так и повелось: каждый месяц приходили они, принося украшения и забирая металл. Каждый месяц разные, сопровождаемые лишь неизменным Балбесом. Металл они целиком унесли на четвертый месяц, но по их обстоятельности было видно: не подведут, отработают все, что было обговорено. Слово гнома — тверже стали, как уже говорили в столице.
На пятый месяц король не выдержал, поинтересовавшись:
— Сколько же вас?
— С-семеро братьев, в-ваше Величество, — с поклоном ответил пузатенький гном, самый низкий из тех, что он видел. — М-мое имя Умник.
Король улыбнулся. Этот гном смешно заикался, когда волновался, а волновался он, похоже, почти всегда. Его Величество вообще уже не воспринимал их как металлические статуи. Застывшие в разных выражениях лица, тем не менее, у каждого выражали весь спектр эмоций. Вот и сейчас он мог поклясться, что Умник то и дело мучительно краснел бы и бледнел, будь он человеком.
— Я желаю познакомиться с вами всеми.
— Х-хорошо, ваше В-величество!
— Ну, полно. Ступайте. Жду вас через месяц.
В следующий раз пришел Ворчун. Лицо его и впрямь выражало недовольство всем окружающим, но собеседником он оказался на диво приятным, хоть и изрядно вздорным. Именно он объяснил королю, почему они приходят всякий раз лишь вдвоем.
— Мастера не стоит оставлять одного. Ему всегда нужна помощь в кузне, — недовольно пояснил он, потряхивая бородой.
Король не стал настаивать, хотя таинственного Мастера увидеть хотелось даже больше, чем братьев-гномов. А у тех была вполне конкретная причина, почему они боялись оставить Белоснежку одну.
Все началось зимой.
Жара ли, холод — кузница всяко работала день и ночь. Стальным телам гномов не требовался отдых, в отличие от хрупкого человеческого тела их Мастера. Но она уже давно успокоилась. Будто перелив в свои творения часть мучавших её идей, Белоснежка теперь работала неторопливо, с удовольствием творя украшения для короля и чудные вещицы, коли оставалось время.
За домом теперь присматривали все те же гномы, на диво быстро понявшие, что нужно живым. Даже сам дом они уже давно перестроили. Теперь в нем всегда было тепло и сухо, какой бы мороз или дождь не лютовали за стенами.
По покрытому черной сажей снегу за окнами сновали туда-сюда гномы, оставляя за собой цепочки глубоких следов. Грохот их молотов не будил привыкшую засыпать под эту музыку девушку. Не разбудило её и холодное прикосновение.
Она долго шла к своей цели. Непозволительно долго. Непростительно долго. Ощущая гнев хозяйки, она торопилась изо всех сил, втягивая воздух в поисках одного единственного запаха. Только это мягкое создание она должна была обвить. Сдавить в объятьях и не отпускать, пока из него не уйдет странная штука под названием жизнь. Что это такое, она не знала. Лишь ползла и ползла вперед, чутко осознавая цель. И вот теперь, скользнув сквозь приоткрытую дверь, она неторопливо вползла по ножке кровати, аккуратными кольцами сворачиваясь поперек груди.
Движение собственного тела в такие моменты доставляло ей удовольствие — если бы у нее были эмоции. Но они отсутствовали. Даже когда неимоверно сильные пальцы сжимали её металлическую плоть, дробя и давя, она не испытывала ни боли, ни удивления. Просто, наконец, угасло раздражение, которое вечно долетало от хозяйки.
— Ворчун? Что случилось? — сонно спросила Белоснежка, приподнимаясь на локте. — Мне снился странный сон...
— Беда случилась, — огрызнулся гном, стоящий к ней спиной.
— Ворчун? — испугалась девушка, садясь и резко прижимая к груди одеяло. Гном, наконец, повернулся, и Белоснежка изумленно уставилась на жалкие ошметки в его руках. В покореженном металле еще угадывалось чешуйчатое тело и почти по-змеиному плоская головка, сейчас расплющенная в ровный блин.
— Что это? Я этого не делала!
— Оно хотело тебя убить, — Ворчун сжал кулаки, комкая и без того мятые останки. Белоснежка охнула, испуганно прикрыв рот ладонью.
На свете была лишь одна женщина, что страстно желала её смерти. И сейчас, далеко от леса, она металась по комнате, проклиная злосчастную падчерицу.
Гномы ушли совсем ненадолго, всего лишь в деревушку, уже разросшуюся до небольшого городка. Туда подвозили металл — король теперь активно торговал с ними, поняв, что они делают лучшие вещи в королевстве. Назад шли поводы с доспехами и мечами, кухонной утварью и рабочим инструментом для королевского замка.
Но в лес никого не пускали. Да люди и не лезли, понимая, что металлических бородачей лучше не злить. Мало ли, что взбредет в голову их Мастеру.
Вернувшись тяжело гружеными, гномы пошли относить металл в просторный сарай. Первым заметил, что что-то не так, Умник.
— Т-тихо к-как-то... — неуверенно сказал он.
Ворчун замер. Потом, уронив мешок прямо в жидкую весеннюю грязь, бросился к кузне, откуда и впрямь не доносилось ни звука. Белоснежка лежала на полу, выронив клещи. Зажатая в них болванка уже давным-давно остыла, лишь чудом не упав на саму девушку.
Гномы подняли Белоснежку, отнесли в дом. Они не знали, в чем дело. Лишь видели, что девушке плохо. Горячая, настолько, что это ощущали даже их металлические пальцы, она тяжело дышала, то дрожа от холода, то пытаясь скинуть с себя толстое одеяло, которым ее осторожно укрыл Весельчак.
— Я слышал, люди болеют, — буркнул Ворчун, мрачно возвышавшийся у изголовья кровати.
— И ч-что д-делать?!
— Сходить за лекарем, дурья твоя башка!
Лекарь, к которому пришли гномы, поначалу отмахнулся.
— Полгорода болеет. Весна, что вы хотите, — развел руками он, выдавая им настои, которыми пользовал всех больных. Гномы явственно хмурились, но молчали. Они понятия не имели, что нормально для людей, что нет, а по их описанию лекарь сделала вывод, что все будет хорошо, если Мастера лечить.
Они старательно выполняли все его указания, но лучше Белоснежке не становилось. На третий день, Ворчун, скрипя сжатыми кулаками, согласился, что лекаря стоит позвать к ним, а не просто еще раз сходить в город. Лекарь и сам как-то не стремился в лес. Но, коли перед тобой стоят трое мрачных-премрачных гномов — особо не поспоришь.
Осмотрев девушку, он нервно обернулся, глядя на семь металлических статуй, следивших за каждым его движением.
— Я... — он сглотнул. — Я не знаю, что с ней!
— А чего так? — с вечной улыбкой на металлических губах спросил Весельчак. Вот только веселье это было... Специфическое.
— Я не чудотворец! — испуганно охнул лекарь. — Это вообще не болезнь, с ней просто что-то не так! Будь я младше... — он резко замолчал.
— Говори, — сурово велел Ворчун, сложив руки на груди. Лекарь затравлено глянул на дверь, но все же продолжил.
— ...будь я младше, я бы сказал, что это злые чары... Но это же ерунда! Колдунов не бывает!
То, что перед ним стояли ожившие металлические люди, его, кажется, не волновало. Гномов уже давным-давно воспринимали своеобразным народцем, не имевшим ничего общего с колдовством: уж больно материальны были и они, и их творения.
— Ид-ди! — Умник положил руку ему на плечо. — Н-не кори себя, ч-человек...
— Мы зла не держим, — добавил Весельчак, и его вечная широкая улыбка, казалось, изрядно уменьшилась.
Лекарь кивнул с изрядным облегчением, еще раз покосившись на чернявую головку на подушке. Слышал же истории местных... А вот, поди ж ты... и впрямь девушка. Гномы проводили его до города и стали держать совет, что же теперь делать. И всю долгую, мучительно душную и тяжкую ночь до жителей городка доносился грохот молотов и странная, полная мрачной решительности песня. Гномам не нужны были слова, чтобы выразить то, что у них на сердцах.
На рассвете они принесли к кровати Белоснежки большое металлическое зеркало. Никто из семерых не знал, чья это была идея — попробовать отразить злое колдовство, если это было оно. Но каждый вложил в отполированный до яркого блеска круг все, что мог.
Установив его так, чтобы в нем целиком отражалась кровать с лежащей на ней Белоснежкой, они замерли в немом ожидании. Вот девушка вздохнула чуть легче... Или почудилось? Как и далекий, полный боли крик...
Зеркало неожиданно треснуло, как самое обычное, стеклянное, и рассыпалось на куски дымящегося металла. А Белоснежка поежилась и свернулась калачиком, уже просто спокойно спя.
***
— Моя королева?!! — дверь в покои с грохотом распахнулась, впуская перепуганных людей.
— Что с вами?! — старый советник первым бросился к скорчившейся в кресле женщине, прижимавшей руку к груди. Всхлипывая от боли, та не могла вымолвить ни слова, и он потянул за широкий рукав платья. Окружившие кресло невольно испуганно выдохнули, когда пламя свечей осветило изуродованную, покрасневшую и опухшую руку, которая до сих пор сжимала оплавившийся кусок металла. В нем лишь смутно угадывались очертания изящного гребешка для волос. Совсем крохотного, разве что для ребенка.
Королева истерически рассмеялась, глядя на стоящий перед ней фигурный флакончик. Совсем крохотный, меньше, чем на глоток, он был полон алого, мягко переливавшегося на свету зелья. Как наливное яблочко, в форме которого он был выдут, право слово. Бумаги, которыми был завален стол, сметены на пол. Она не смотрела их с тех пор, как месяц назад умер старый советник, целиком сосредоточившись на деле всей её жизни.
О, сколько же она ждала... Все долгие годы, пока глядела, как эта тварь носит его семя... его ребенка... И она даже готова была полюбить дитя, ведь в жилах девочки текла и его кровь. Но её там не оказалось ни капли. Лишь дар проклятого рода завладел ребенком. Но теперь проклятая падчерица наконец получит по заслугам!
Она одернула рукав, скрывавший высохшую, скрюченную кисть. С трудом поднялась. Еще молодая, сейчас королева выглядела древней старухой, измотанная своими страхами и навязчивыми желаниями. Земля горела у неё под ногами. Королевство, о котором она и думать забыла, было на грани бунта.
Но пока её еще слушались. Пока у нее было немного времени... И она употребит его с толком.
— Коня! Собирайте отряд! — визгливо крикнула она, выходя из покоев. Заветный флакончик покоился около сердца.
***
Они скакали со всей возможной скоростью, то и дело сменяя измученных коней. Люди роптали. Лишь верность клятве еще как-то заставляла их следовать за сумасшедшей старухой, без устали подгонявшей их, не дававшей отдохнуть даже на кратких ночевках. Казалось, по мере приближения к Черному лесу в нее вливались все новые силы.
Вихрем пролетел их отряд по улицам сонного городка, распугивая ранних прохожих. Бросив коней, солдаты едва поспевали за продирающейся сквозь заросли королевой. Чем ближе к кузне, тем мрачнее и неприветливей становился лес. Корявые ветви будто целили выколоть им глаза, тянулись скрюченными пальцами сучья. Возможно, это все была игра воображения людей. Возможно, место и впрямь было полно какой-то странной, тяжелой магии.
— Вперед! Не останавливаться, мы почти на месте! — задыхаясь, выкрикнула королева, когда стих стук молотов.
Они вывалились на расчищенную поляну. Белоснежка вместе с гномами стояла на другой стороне. Спокойная, уверенная в себе, девушка легко держала на плече громадный кузнечный молот. Ни один из гномов не был вооружен, но кирки, молоты и топоры в их руках выглядели поопасней любого меча. Даже лопата, которую сжимал Балбес.
— Белоснежка... — почти влюбленным тоном выдохнула королева, протягивая руки к падчерице.
— Что вам... мачеха? — холодно спросила девушка.
Солдаты как-то немного отступали, не желая связываться со странными металлическими коротышками. Их пугали повернутые к ним лица, все как одно сейчас мрачно-понимающе усмехающиеся под надетыми вечными масками. Королева сделала шажок вперед. Еще шажок.
— Как же ты выросла... — зачарованно протянула она, глядя на мускулистую мощную фигуру девушки. — Какая же ты теперь сильная...
Еще шажок. Гномы опасно шевельнулись, зло звякнул кусочек металла в голове Балбеса.
— Какая же ты нелюдь! — с безумной улыбкой закончила королева, раскрывая объятья, чтобы обнять Белоснежку. Девушка брезгливо толкнула её в грудь, отодвигая от себя.
Все слилось. Взмах изуродованной руки, намертво сжимавшей в пальцах флакончик. Алые брызги на лице и губах девушки. Тяжелый молот Ворчуна, смявший, переломивший хрупкое человеческое тело.
— Проклинаю! — смеялась королева сквозь кровавую пену на губах. — Проклинаю! Никогда тебе... не жить... пока ты... не человек! Ах-ха-х...
Молот опустился еще раз, но в этом уже не было смысла.
— Белоснежка? — Умник опустился на колени около упавшей девушки. — Б-белоснежка? Б-белоснежка!!!
Он торопливо стер с её лица брызнувшие на него кровь и зелье. Потряс её, поднял на руки, не зная, что делать. Гномы сгрудились вокруг, зовя девушку по имени, но та не отвечала.
Кашлянул кто-то из замерших стражников, и металлические фигуры медленно, механически развернулись к людям.
— Мы... Заберем? — тихо спросил глава отряда, указав на изломанное тело своей повелительницы, и гномы одновременно кивнули. Что им было дело до куска мертвой плоти.
Один из стражников сдернул с плеч плащ, с брезгливым видом завернув в него останки. Отряд отбывал в молчании, и лишь когда на поляне остался последний, он обернулся.
— Мы скажем, что это были вы, сами понимаете... — не то извинился, не то предупредил командир, и быстро зашагал прочь, испуганный очередным кивком, одним на всех семерых.
А гномов уже не интересовали людские дела. Они подняли Белоснежку и понесли домой. Кажется, она даже не дышала — но и не умирала, даже не думала. Теплое податливое тело оставалось таким. Но ни дозваться, ни хоть как-то расколдовать её у гномов не выходило. Они пытались сделать хоть что-то, разрушить чужие чары, но Белоснежка спала глубоким сном. И тогда Черный лес окончательно помертвел.
Гномам ничего не было нужно. И люди поневоле забыли дорогу к ним.
— Черный лес, Черный лес... И где он черный? — проворчал себе под нос юноша, спешиваясь.
Деревушка, знавшая лучшие дни, осталась позади, а заросшая, окончательно пришедшая в негодность дорога упиралась в вымощенную когда-то булыжником площадку, и исчезала с концами.
Да и площадка — название одно, как и вымощенная... Корни деревьев давно выворотили камни, и теперь он осторожно вел лошадь в поводу, боясь, что та переломает ноги.
А ведь отговаривали сюда идти. Все отговаривали.
Что дома, что в деревушке... Самое смешное — люди здесь жили памятью. Кто злой, кто доброй, кто просто — но все они, так или иначе, помнили о тех временах, когда здесь проходил торговый путь к гномам. Сейчас от былого величия осталась лишь обветшалая таверна с не менее древними хозяевами, да байки, которые травили в ней старики.
И знание, что в лес ходить нельзя. Молодежь-то пыталась... Но или звенело что страшно, или трещало, мелькало за кустами что-то массивное, поблескивающее металлом, и они в панике бежали прочь, уже не решаясь больше прийти сюда назло рассказам старших.