Остап Бендер, как известно из первоисточника, за сценарий фильма "Шея" получил на Черноморской кинофабрике аванс в сумме трёхсот рублей. По тем временам это были большие деньги; НЭП продолжал трепыхаться, а первая пятилетка ещё не придушила частную инициативу и предпринимательство - явное и тайное, тем более. Великий комбинатор был по-своему порядочным контрагентом, а не отработанный им аванс он просто не успел исполнить из-за крайней занятости: преследование подпольного миллионера Корейко не оставляло свободного времени. Пришлось пробираться вглубь Союза, пересечь бескрайние степи Казахстана и посетить Турксиб (Туркестанско-Сибирскую железную дорогу).
Да и со сценарием на Черноморской кинофабрике (Одесской киностудии) работники обошлись непорядочно, бессовестно забросили папку с "творческим продуктом" куда-то на полку или оставили валяться в одном из многочисленных кабинетов.
Затем в Одессу пришли румыны и хозяйничали в городе с 16-го октября 1941-го года и до 10-го апреля 1944-го.
Сценарий многосерийного фильма затерялся, а быть может, кто-то из любознательных румын мог и захватить с собой на всякий случай. Прихватили же занавес Одесского оперного театра, реликвию, унизанную бриллиантами; увезли в Бухарест! Правда, занавес пришлось вернуть хозяевам после проигранной румынами войны! А вот с бесценным сценарием Остапа Бендера дело обстояло сложнее: кто станет искать то, что никому не известно? А может быть, вовсе не румыны увезли, а тугоухий организатор звукового кино на Одесской киностудии, тот, кто в пожарном порядке был переброшен в Умань для ведения культурной работы среди ломовиков? Но это предположение маловероятно: к чему тащить с собой то, что не представляет никакой ценности на новой стезе общественной деятельности?! Итак, сценарий многосерийного фильма "Шея" мог находиться лишь в двух местах: или в Одесской киностудии, или где-то в Румынии.
Можно сказать, что мне повезло, хотя я поисками кино-шедевра не занимался. В составе Красной армии наша дивизия вступила в Румынию весной 1944-го года. Мы заняли оборону на склонах высот примерно в трёх километрах от позиций Королевских войск, которые располагались напротив наших, на горе. Мы чувствовали себя более чем комфортно. Блиндажи наши были оборудованы добротно и надёжно, из близлежащих покинутых населённых пунктов притащили ковры, постельное бельё и давно позабытые одеяла и подушки. Румыны нас почти не обстреливали, да и трудно было это сделать. Между двумя высотами, разделявшими фронт, пролегает широкая долина, по которой проведена железная дорога. Стрелковое оружие было бесполезно применять. Как известно, дальность полёта пули всего 3000 метров, так что мы не опасались ружейно-пулемётного обстрела: только лишь хлопки, треск, да свист - и никакого поражения. Артиллерийско-миномётные налёты были редкими и кратковременными. Мы не обращали на них никакого внимания.
Изнывали от скуки и безделия. Я и ещё двое офицеров нашего батальона отпросились погулять в Ботошани, небольшой город, расположенный примерно в 40-ка километрах в тылу нашего переднего края. В центре города мы забрели в ресторан.
Командир взвода 45-ти миллиметровых противотанковых пушек, лейтенант Александр Сергеевич Ларионов, был лет на 10-12 старше меня и Бори Гальковского, командира пулемётного взвода. Ему, Ларионову, мы вдвоём вполне доверяли и не сомневались в том, что он знает, как вести себя в ресторане. Ни я, ни Гальковский по молодости лет не имели собственного опыта посещения ресторанов (в начале войны нам было по 18 лет).
Как только мы вошли в ресторанный зал, оркестр заиграл известную всей Европе "Катюшу". Мы были польщены, хотя и не верили в искренность чувств румынских музыкантов: они приветствовали советских офицеров как представителей победоносной армии. Несмотря на близость фронта, ресторан был заполнен почти на две трети.
У нас, офицеров передовой, денег было много, не на что и некуда было тратить гвардейское денежное довольствие. Кроме того, румыны охотно принимали не только наши рубли, но и облигации, которые на территории Советского Союза не имели никакой ценности. Мы не отказывали себе в еде и выпивке. Часа через два к нашему столику подошёл полнотелый брюнет в белой куртке и наглаженных светлых брюках. Его плутоватые карие глаза смотрели на нас с нескрываемым интересом, вместе с тем с какой-то затаённой надеждой. С глубоким поклоном он поздоровался с нами и спросил:
- Не желают ли господа офицеры подняться на второй этаж? Там более интимная обстановка, и девушки - к вашим услугам.
- Нет, нет, никаких девушек! - Александр Сергеевич решительно отмёл предложение ресторанного сводника и сутенёра. - В Советском Союзе с такими порядками покончили очень давно. Нам ещё не хватало румынского подарка и вместо окопов оказаться в госпитале! Мы здесь ещё немного посидим: нам и за этим столиком неплохо.
- Тогда, не изволите ли заглянуть в мой кабинет? - не отставал румын. - Я мог бы вам, господа офицеры, кое-что показать. Видите ли, мой племянник ...- брюнет скорбно вздохнул, слегка замялся, - мой племянник служил в Одессе. Он там был писарем при штабе румынского гарнизона. Славный был парень! Не враг вашему народу. Жаль, погиб мой племянник две недели тому назад - и уже возле своего дома.
- А какое же это имеет отношение к нам? - спросил Боря Гальковский.
- Позволю себе прояснить своё предложение. Мой племянник, Мирчей звали убиенного, в Одессе проживал на той же улице, где находится кинофабрика. Мирча иногда заходил во двор кинофабрики, любопытный был парень ...
- Откуда Вы, любезный, знаете русский язык? И некоторые обороты речи у вас дореволюционные! - вмешался я в разговор.
- Долго рассказывать. Моя мать (по своему отцу) русская дворянка. Ещё в конце прошлого века она со своим мужем-румыном выехала на его родину. Сначала жили в Бухаресте. Но нужда заставила перебраться в Ботошани. Здесь я и родился в 1898-ом году. Мама меня научила русскому языку. Я ей благодарен за это. А матушка моя ушла в мир иной, как говорят, вернула Богу душу, - расчувствовался брюнет.
- Так что же видел ваш племянник в Одессе на кинофабрике? - спросил Александр Сергеевич.
- Среди вороха бумаг, кои валялись в открытом сарае, он заметил папочку. В Одессе Мирча научился читать по слогам, разумеется, по-русски. С трудом он разобрал на обложке слова, которые его заинтриговали. Там было написано: "Шея". Многометражный фильм. Сценарий О. Бендера.
- Но мы же не киноработники! - перебил рассказчика Александр Сергеевич, - не нам ли Вы хотите всучить этот сценарий? Как я догадываюсь, Ваш покойный племянник в 1944-ом году бежал из Одессы, захватив с собой любопытный сценарий?!
- Погоди, погоди, Борода, - вмешался Боря. Так он по панибратски величал Александра Сергеевича за его темно-русую бородку.
- Что тебя, Борька, насторожило? - спросил Ларионов.
- Именно то самое, что нашёл Мирча на Одесской киностудии. Это сценарий Остапа Бендера из "Золотого телёнка" Ильфа и Петрова. Я этот роман читал ещё пацаном, плохо помню подробности, но знаю, что авторы романа - Одесситы.
- Ну, раз Одесситы, то это к тебе, Саша, имеет прямое отношение
- Во сколько же Вы оцениваете "Шею"? - задал я игривый вопрос румыну.
- Вообще-то шея очень дорога, - понял шутку брюнет, - шея нынче бесценна: война ещё продолжается. А за папочку, которую передал мне Мирча, прошу 500 рублей.
- Не жирно ли?
- Как я понимаю, хотите спросить: не дорого ли прошу? Нет, не дорого. Господа офицеры победоносной армии в состоянии заплатить такие деньги.
- А мы трофеи берём бесплатно, - пошутил Боря.
- А я, простите великодушно за откровенность, ищу случай заработать: сейчас такая нужда! - поплакался румын.
- Ладно, согласился я, - куда мне деньги девать?! С родителями связи нет, дети меня ещё не обсели, а в ресторан попадём ещё не скоро. Несите папочку: так и быть, где наше не пропадало! Может быть, на досуге и почитаю творение Остапа Бендера?! Когда ещё появится свободное время! Это никому знать не дано, не ведает даже ваш славный румынский маршал Антонеску.
А дальше всё развивалось по фронтовому сценарию. Через несколько дней нашу 5-ую гвардейскую армию, которой покровительствовал сам будущий маршал Конев, срочно сменили "покупатели" (фронтовой сленг!) и всё объединение
передислоцировали в район города Львова в распоряжение 1-го Украинского фронта.
Купленную у румына, значит теперь уже свою папочку со сценарием многосерийного фильма "Шея", я положил в вещмешок и вскоре о выгодном приобретении вовсе забыл.
Я тогда командовал ротой 82-двух миллиметровых миномётов. В моём распоряжении находились двуконные повозки для транспортировки материальной части и миномётных мин. Вещмешок лежал себе под сидением ездового и ждал лучших времён.
Бои, наступления, захват населённых пунктов на германской территории, отражение контратак противника, - всё это не оставляло времени для посторонних мыслей. А 4-го апреля 1945-го года я был серьёзно ранен в бедро пулей какого-то меткого стрелка. Меня отправили в армейский госпиталь. Заботливый ординарец не забыл принести моё скромное имущество, в том числе и вещмешок с папочкой-сценарием.
После излечения я продолжал службу в армии. Находился в Германии, затем - в Белоруссии, в Москве. В столице, в стенах Военно-Педагогического Института, познал много неприятностей. Снова оказался в Белоруссии. В 1953-ем году - увольнение в запас и трудное обустройство (и уже с женой и малолетней дочерью!) в Одессе. Не до "Шеи" мне было!
И уже на старости лет, коротая время на пенсии, я как-то на антресолях наткнулся на затерянную папочку со сценарием Остапа Бендера. Великий комбинатор немногое нам оставил: немудрено, он не мог за короткое время изложить всё задуманное им.
Сам Остап - дитя Ильфа и Петрова, замечательный продукт НЭП-а, помнивший ещё времена до "Исторического Материализма", не был востребован новым обществом. Нет, он не был жуликом, а был одарённым актёром-импровизатором.
"Шея" вовсе не сценарий, а маленькая повесть, которую Остап Бендер собирался превратить в сценарий "многометражного" фильма.
Итак - "Шея"!
1
Экспедитор артели "Спортширпотреб" Шлеперин-Рындин поздно вечером, продремав три часа на кооперативном собрании и немного ещё после этого пофлиртовав с секретаршей, пухленькой Симочкой, пробирался боковой улочкой Молдаванки к трамвайным путям. Проходя мимо одноэтажного дома с освещённым окошком, внизу прикрытым плотной занавеской, экспедитор увидел мелькнувшую шею. Настоящую, живую шею! Она, шея, без сомнения принадлежала девушке, лицо которой было закрыто верхним откосом окна. А шея была настолько прелестна и загадочна, что сразу же зачаровала Шлеперина-Рындина. Странное видение: ни лица, ни туловища ниже ключицы - только шея, которую экспедитор мысленно моделировал с интересом скульптора, будто собирался изваять шею отдельно от всего туловища, приложения к шее. И в самом деле, шея высокая, гладкая, белая, как в сказке у лебедицы. Правда, удалось заметить при неярком освещении три тёмные точечки: две под изумительным подбородком и одну - в углублении грудины.
Экспедитор Шлеперин-Рындин и сам был молод, характер настырный, любопытство авантюрное. Потому он и бросился выяснять, кто же обладательница столь пикантной шеи?
Он ткнулся в скособоченную дверь, которой по всем признакам всё же пользовались вполне практично; попробовал пробиться через парадный ход толчком ноги, но дверь была заперта на ключ изнутри.
"Что за сооружение такое сей дом? Где архитектор, создавший это строительное чудо?" - про себя ёрничал экспедитор.
Правее окошка, в котором промелькнула шея, в небольшом углублении фасада, ещё одна входная дверь, возможно через неё можно попасть в прихожую. Но и эта дверь оказалась закрытой. Шлеперин-Рындин ещё раз подошёл к окошку, остановился, заглянул: не видно девушки с роскошной шеей! И не заметно было, чтобы она вышла из комнаты! Куда же она подевалась?
В пяти метрах левее окошка экспедитор обнаружил дворик, прошёл через подобие арки, не сомневался, что в таком доме должен существовать чёрный ход. В дворике было темно. Прямо перед экспедитором выросла темно-серая стена со слепыми окошками квартир. Справа от стены он, наткнулся на настежь открытую дверь, вход в совсем уже непроглядный коридор. Прошёл всего три шага и наступил на задние лапы дремавшей кошки. Кошка пронзительно завизжала, вскинулась и острыми зубами больно прокусила обидчику щиколотку чуть выше задника парусинового туфля.
- Пошла вон, скотина! - вскричал экспедитор и правой ногой размахнулся для пинка взбунтовавшейся кошке. Однако та ловко увернулась от удара и, испуганно завывая, выскочила во двор. Вслед за мамашей туда же понеслись малые котята, шурша под ногами нежданного гостя. Шлеперин-Рындин ощупал штанину своих новых штучных брюк, купленных сегодня в магазине готовой одежды на Ришельевской по случаю своего вступления в пайщики кооператива. Не обнаружив изъяна и следа кошачьих зубов, успокоился и стал продвигаться дальше по коридору. Он слепо шарил руками по шершавой стене, натыкался на какие-то ящички с переломанными дощечками и занозистыми планочками. Вся эта свалка поднималась к самому потолку, который экспедитор доставал вытянутой рукой. Неосторожно Шлеперин-Рындин махнул рукой, задел ящичек, который пошатнулся, скользнул вбок, припечатал зловонный кисель к волосам экспедитора, безнадёжно испортив аккуратную причёску, сделанную специально по случаю собрания.
. Выругался экспедитор, проклиная темноту коридорчика и своё тупое упрямство, которое вело его вперёд в поисках двери. И прежде чем он эту дверь нашёл (а уже светилась косая щель её), экспедитор ногой опрокинул тазик с водой, должно быть, ещё июльской, когда проливной дождь пробивал старые крыши Молдаванки. Экспедитор не смог больше сдержать каскад проклятий: намочил свои парусиновые туфли, которые он так тщательно начистил пахучим зубным порошком от самой аптеки Гаевского!
- Что за напасть такая! - шипел раздосадованный экспедитор. - Как могут только проживать тут люди? Неужто девушка с такой элегантной шеей может обитать в такой грязной дыре?!
Переступив лужицу, ШлеперинРындин схватился, наконец, за ручку двери и рванул изо всех сил со злостью на себя, своё безумное упрямство. За дверью - ещё один узенький коридорчик и проход в большую комнату, которая освещалась 12-ти линейной керосиновой лампой.
Войдя в жилое помещение, Шлеперин-Рындин прежде всего заметил чуть закопчённое стекло лампы, которая стояла на большом дубовом столе; затем обратил внимание на шифоньер, уместившийся в углу напротив окошка с плотной занавеской, и лишь потом перевёл взгляд на расстелённую кровать, на которой раздетый догола сидел председатель артели "Спортширпотреб" Исидор Прокофьевич Мазохин.
"Где же "Шея"?" - удивился экспедитор. А Исидор Прокофьевич и вовсе обходился без шеи в качестве самостоятельной части тела. Массивная коротковолосая голова председателя, как тыква, покоилась непосредственно на плечах и лишь горловина едва выступала впереди туловища.
- Исидор Прокофьевич, как Вы тут оказались?! А где дама с пикантной шеей? Кто Вас так обнажил, как в бане? - невольно вырвались эти вопросы из уст экспедитора.
Не сразу ответил председатель артели. Ночь была летняя, тёплая, а Исидор Прокофьевич подрагивал, как при ознобе. Лицо его и крупный нос приобрели сизый цвет, словно у загулявшего алкаша. В смятённой позе, сгорбившись, он разглядывал свои толстые ляжки, выпирающий круглый живот и волосатую грудь. Вероятно, в эти минуты он и сам уже понимал, что мало похож на соблазнителя женщин, что не за красоту его собиралась наделить любовью молодая особа. Он теперь не сомневался нисколько, что его просто заманили в эту квартиру, чтобы раздеть и обокрасть. Ещё минуту помолчал председатель, вдохнул полной грудью и только после этого посмотрел на Шлеперина-Рындина, будто только увидел и узнал.
- А, это ты, Семион! Видишь, в каком я положении! По глупости я сюда влез. Каждый день прохожу мимо этого клятого дома, зачуханного окошка и никогда не заглядывал в него. И вдруг услышал дробное постукивание по стеклу, заглянул и увидел изумительную шею - наяву, а не во сне! Меня жестом звала девушка с закрытым вуалью лицом. Понятно, я вошёл. А кто бы на моём месте отказался от такой лакомой девицы?! Она велела мне раздеться - всё с себя снять. Одежду она унесла в прихожую, обещала там же и сама разоблачиться и явиться ко мне в постель во всей своей нагой красе. А не пришла, наглая обманщица! Испарилась! Может быть, прячется где-то? Посмотри, Семион, возможно, она ещё возится там в прихожей?
Экспедитор увидел незакрытый проём рядом с шифоньером, прошёл в прихожую. Там находилась парадная дверь на улицу. Дверь была заперта на ключ. Одежда председателя накинута на спинку старого кресла. Семион принёс одежду и туфли. Повеселел Исидор Прокофьевич! Всё на месте. Деньги в портмоне не тронуты. В чём же фокус с приглашением на любовное свидание?! Председатель проверил нагрудный карман рубашки, сначала - на ощупь, затем дрожащими пальцами проник в глубину главного хранилища и ужаснулся: исчез партбилет!
Председатель издал протяжный стон, побледнел. Ни синевы щёк, ни сизости толстого носа, ни кровинки не осталось на его лице.
- Вот тварь подлая! Унесла, воровка, мой партбилет!
- Забавное приключение! - засмеялся Семион. - С каких это пор девицы стали принимать клиентов по партбилетам?!
- Смейся паяц над разбитой любовью, - мрачно процитировал Исидор Прокофьевич, - а мне теперь без партбилета - конец!
- Не узнаете её, если случится встретить на улице?
- А как узнать, когда лицо было скрыто под дурацкой вуалью! Говорил же! И не смотрел на лицо: меня занимало её гибкое юное тело. А всё вышло страшно по моей собственной доверчивости, - говорил сокрушённо председатель.
- Вот тебе - Исидор Прокофьевич, вот и председатель! Женатый человек, партиец! Простительно мне броситься без оглядки за "Шеей"! Я моложе Вас лет на 20 и холост.
- Не береди мои раны, Семион, дай мне одеться. Ещё сегодня начнём искать эту провокаторшу! Забрала самое святое, что есть у коммуниста! А ведь я партиец Ленинского призыва! Ничего, поищем интриганку. Она совершила диверсию и заплатит за это по закону.
- Найдём ли? Сомневаюсь,- не был уверен Семион.
- Будем искать! - начальственно провозгласил Мазохин и, одевшись, встал на ноги.
- Поищу в комнате какой-нибудь фонарик, - сказал Шлеперин-Рындин, - уже ясно, что парадная дверь закрыта. Будем пробираться по чёрному ходу, но там темно, как в братской могиле!
К удивлению, сразу Семион нашёл фонарик в ящике шифоньера среди вороха трапья. Первая удача!
- Ещё не очень поздно, где-то 10 часов вечера, выберёмся отсюда и устроим засаду, - излагал диспозицию Исидор Прокофьевич, - на улице спрячемся где-нибудь за углом, недалеко от парадной двери и будем ждать появления девицы. Должна же она прийти! Такие лопухи, как я, ещё не перевелись. Она захочет заарканить ещё кого-нибудь. И зачем ей мой партбилет, я пока не могу понять? Может быть, подбросит за ненадобностью? Она не похожа на агента сопредельной державы!
Такими сбивчивыми рассуждениями как-то взбадривал себя Мазохин, коммунист Ленинского призыва, - такие люди до конца остаются оптимистами, не теряют надежду.
Освещая себе фонариком полосу препятствий из ящиков, тазов и хлама минувшего десятилетия, благополучно выбрались по чёрному ходу во двор, а оттуда - на улицу. Устроились за тёмным углом дома недалеко от парадного.
Ждали недолго. Обладательница соблазнительной шеи появилась перед домом, как бы вынырнула незаметно из тьмы. Девица подкрадывалась к окошку осторожно, боязливо.
Высокая статная девушка продолжала скрывать своё лицо под вуалью. Волосы её, по-видимому, также прекрасные, были подобраны под газовую косынку. Но и без этого маскарада разглядеть в темноте "интриганку" было трудно.
- Негодная девка, распутница! - не хватило выдержки председателю. - Воровка, верни сейчас же мой партбилет! Брось мне под ноги книжечку, побыстрее, пока я милицию не вызвал!
Девушка не стала вступать в переговоры и сразу же бросилась бежать. А бежала она по-спринтерски быстро и красиво; не мешала ей ни узкая юбка, ни тесная кофточка, облегавшая её спортивную фигуру. Дробный стук каблуков разносился по сонной улице. Ни председатель, ни экспедитор догнать её не могли. Она вскоре достигла трамвайной линии на Градоначальницкой. Преследователи, задыхаясь, тянулись за ней, пробежали мимо отделения милиции, но за помощью к стражам порядка обращаться не собирались: кража партбилета ни в каких милицейских инструкциях не значится как наказуемое преступление.
Беглянка стояла на остановке и в нетерпении ожидала подхода трамвая, который уже скрипел на отполированных колёсными парами рельсах. Ещё немного - и настигли бы девицу! Но трамвай подоспел. Короткая остановка, девица вскочила в первый вагон, а преследователи едва успели забраться в прицепной. Тормозя, трамвай съезжал по Слободскому спуску к углу улицы Балковской. Девица не стала дожидаться остановки и спрыгнула на ходу. Она пересекла дорогу и юркнула в подъезд одноэтажного дома.
Шлеперин-Рындин и Мазохин сошли, когда трамвай уже полностью остановился. Сразу же кинулись туда, где скрылась быстроногая девица. Вбежали в подъезд. По обе стороны дворика лепились домишки, цеплялись один за другой, чтобы не обрушиться и не рассыпаться: в связке прочнее и надёжней! Как и во всём этом закутке окна не светились. Где же спряталась девица?!
И вдруг в одном окошке крайнего домика вспыхнул свет. Самочинные сыщики подбежали поближе и увидели исчезнувшую "Шею". И снова - одну лишь шею! То ли окошки окраинных домиков были сработаны под девичьи шеи, то ли высокие шеи - под окошки!
Выплыла луна над бывшей резиденцией свергнутого революцией градоначальника.
Почти отвесно падал свет на две шеренги домишек и дворик. Девица не стояла на месте, беспокойно шагала по комнате, то исчезая, то снова появляясь за стеклами освещённого окна.
- Надо ворваться во внутрь и схватить её за жабры! - шумел Исидор Прокофьевич, жаждавший немедленного мщения. Он энергично размахивал обеими руками, как распорядитель на пожаре.
- Куда ворваться, где входная дверь в эту квартиру? - растерялся Семион.
- На кой чёрт дверь?! - шумел Исидор Прокофьевич. - Через окно проскочим. Тоже мне препятствие: взломаем - и все дела!
- Разве что? - готов был согласиться Семион, - вроде здравая мысль!
Но не поспела мысль. Из глубины дворика к окошку примчалась пара собак со вздыбленными хвостами. И прежде чем что-либо успели сообразить "сыщики", клыки дворняг вцепились в жирный зад председателя и рванули в разные стороны его брюки. Штанины разошлись по швам, и самое нескромное место обнажилось и глядело в ночь через широкие расщелины.
- Ой, больно! Караул, погибаю! - взвыл Мазохин.
- За мной, наверх! - звал экспедитор, разглядев поблизости наклонный навес над погребом под домиком.
Семион едва успел добраться к спасительному возвышению, стал тянуть за руки грузного председателя, как-то вытянул, помог, но собаки успели снять с его разодранных брюк ещё одну длинную полосу.
Злобно рычали собаки, отступали для разбега и прыжка, и снова бросались на тех, кто по песьему разумению покушались на их ночной рацион, пищу, которую им замешал хозяин в большой миске. А миска та стояла под освещённым окошком и была опрокинута неловким председателем, когда он увидел "Шею" и буквально прилип к стеклу.
Едва держались на скошенной крыше, лишь задранная рваная жесть тормозила скольжение вниз под клыки разъярённых дворняг.
Исидор Прокофьевич завывал от обиды и боли, кровоточили глубокие укусы на бёдрах.
- Не выпустят до утра, - причитал председатель, - гнусное собачье отродье! Как я оправдаюсь в таком виде и в такой час перед своей Марфутой?! И про срочные дела в артели, и про партпоручение самого Райкома не поверит! Ночью не работают даже коммунисты Ленинского призыва, - нашёл он слова для самоиронии.
- Нет худа без добра. Собачьи зубы на Ваших бёдрах хорошее доказательство невинности! - рассудил Семион. - Надо только сочинить душераздирающую историю и разжалобить супругу.
- Считаешь, что поверит моя жена? - хныкал председатель.
- И как не поверить родному человеку! - обнадёживал Семион. - При таких-то красноречивых доказательствах любая сказка станет былью!
А псы надрывались на два голоса: первый - высокий остервенело раскалывал тишину сонливой улицы Балковской, а второй фальшивил несолидным басом.
Время тянулось нестерпимо медленно. Казалось, лунная ночь так и застыла, не проявляла ни малейшей попытки шевельнуться и сдвинуться с места. На той же крыше погреба, блокированные разозлёнными псами, Мазохин и Шлеперин-Рындин продолжали испытывать страх и муки неопределённости. А собаки, как бы позволяя себе минуты отдыха, снова и снова ожесточались: ни схватить за ноги чужаков, ни изгнать со своего двора не могли.
Через несколько минут слева от навеса-убежища раздался властный голос:
- Брек, брек! Джони, Роби - на место!
Хозяин беспородных дворняг, без сомнений англоман, звучными кличками пытался облагородить невзрачных собак.
Тот час же, поджав хвосты, дворняги ретировались, и пленники спустились вниз, вернее, сползли с крыши. Мужчина, успокоивший псов, появился перед незадачливыми сыщиками в ночном наряде: чёрных трусах и светлой майке; на ногах - сандалии на босу ногу. Седая голова хозяина поблескивала в лунном сиянии, которое всё ярче разгоралось к полуночи. Узкий подбородок, бритое лицо - всамделишний британец во внешности! Нечасто величали ординарных дворняг ласково-уменьшительными кличками Джонни и Роби! Хозяин строго спросил пришельцев:
- Как забрели к нам во двор?! Почему в таком виде шляетесь ночью?! Что надобно тут немытым бродягам?! Отвечайте немедленно, не то доставлю вас в участок, он рядом с нами, идти туда не далеко!
- Выслушайте меня спокойно, - дрожа от стыда и боли, взмолился Мазохин, - мы не бродяги. Преследовали одну девицу, воровку. Она забежала в этот двор. Мы видели её в освещённом окне. Наверное, знаете её: девушка с высокой шеей. Она скрывается вон в той комнате, там свет горит, - показал рукой Исидор Прокофьевич.
А окно уже не светилось, выключила свет осторожная "Шея".
- Что такое несёте?! Никакой девки с высокой шеей тут нет, не проживает в нашем дворе воровка! За тем окном, на которое Вы указали, проживает в своей комнате председатель месткома "Экспопивпромрозница" товарищ Наливайко. Какая ещё там девица?! Вам проспаться надо, а не сочинять несусветные небылицы. Благодарите Бога, что в моём лице встретили джентльмена. Убирайтесь немедленно, пока я не рассердился по-настоящему.
Упрашивать самозваных сыщиков не пришлось. Оборванный Мазохин и перепачканный ржавой крошкой Шлеперин-Рындин ретировались без задержек. Не сговариваясь, вышли со двора на Балковскую. Вдоль зловонной канавы открытой канализации достигли первой же улочки, по которой можно было добраться до знакомой Косвенной. А оттуда удастся, кривляя по Молдаванке, выйти на Госпитальную, на которой проживал Исидор Прокофьевич.
К дому председателя невдалеке от Еврейской больницы пришли уже примерно в час ночи. Остановились перед зданием в живописной позе: Семион поддерживал Исидора Прокофьевича за плечи (обхватить талию не мог: не хватало размаха рук!), оба пошатывались, выглядели так же, как французы, бежавшие из России в 1812-ом году после переправы через реку Березину и почти их полного разгрома русскими войсками. Можно было с несчастных страдальцев писать новую картину о Наполеновском нашествии и крахе той авантюры! Мазохин с трудом держался на своих покусанных ногах; при дуновении ветерка развевались лохмотья, остатки его брюк.
Двухкомнатная квартира председателя артели "Спортширпотреб" располагалась на втором этаже трёхэтажного дома с просторным двором, вымощённым гранитными плитами
Город и улица Госпитальная спали ночным крепким сном. Как обречённые Семион и Исидор Прокофьевич поднимались по лестнице, будто вела она на эшафот, а не в вожделенную квартиру. В белую крашеную дверь постучал экспедитор: у председателя не слушались руки, подрагивали от робости перед законной супругой. На стук не отозвалась жена Исидора Прокофьевича. Семион постучал ещё раз - подольше и покруче! Вскоре из передней комнаты хриплый голос спросил:
- Ах ты, козёл пахучий, явился всё же, не умер от обжорства и под вагон не попал!
Раскрылась дверь.
- Не ругай меня, Марфушечка, на нас псы напали внезапно, когда мы с производственного совещания, уже за полночь, вышли на улицу. Свора собак нас окружила и не давала сдвинуться с места. Смотри, что сделали со мной злючие псы! Чуть не разорвали на куски!
Марфута с помятым бескровным лицом, в ситцевом халате поверх розовой ночной рубахи, отступила на шаг, посмотрела на рваньё, висевшее на теле её мужа, и произнесла привычную для неё фразу:
- Не верю ни одному твоему слову! Проходи в спальную. Там поговорим. А экспедитор твой может отправляться домой: нам он тут не нужен!
- Нет, он будет моим свидетелем! Мы вместе с ним промучились полночи! - отстаивал свои права Исидор Прокофьевич.
В спальную заходить не стали. Марфута пощадила экспедитора. Втроём уселись за стол в большой комнате-гостиной, густо обставленной мебелью дореволюционной выделки. Партиец Ленинского призыва даже по соображениям идеологической чистоты не посчитал нужным отказываться от шкафов, буфетов с резными дверцами и рельефными изображениями экзотических животных, греческих богов-обитателей Олимпа и прочих излишеств во вкусе недальновидной буржуазии.
Вся мебель поблескивала тёмным лаком и полировкой. Комната дышала древностью, запахом комфорта и благоустроенности. И ночной воздух, проникавший через растворённое окно, не мог как-то освежить ароматы старины.
"Хапанул наследство какого-то беглого стряпчего и обставил своё жильё! - с укором про себя отметил скромный экспедитор. - Не промах председатель наш!"
- Ну, повтори своё враньё ещё раз, повтори при своём свидетеле, с которым пропьянствовал полночи и по бабам шлялся! Посмотри мне прямо в глаза, лучше правду выкладывай!
И смотрела Марфута на своего супруга убойным взглядом ядовитой кобры, готовой смертельно ужалить жертву.
Все вымученные оправдания Исидор Прокофьевич мог бы повторить, но супруга на несколько мгновений как бы его загипнотизировала: застряли слова в горле, а говорить что-то же надо!
- Ну, начни же сказку сказывать, ту, которую сочинил по дороге домой. Я жду! - давила марфута без пощады.
- Марфушечка, посмотри на то, что ещё вчера считалось брюками, что от них осталось! Разве ещё что-то надо говорить?!
- Можешь, впрочем, и не говорить ничего: я и так всё знаю. Два часа тому приходил твой бывший начальник, Колгашев, - решила выложить свои козыри Марфута, - и он, Колгашев твой, сказал, что ты к распутной девке в постель полез, а девка та обчистила тебя и одного заперла в комнате. Интересовался Колгашев, сумел ли ты выбраться из заточения, не пришёл ли домой. Беспокоился твой бывший начальник! И я, дура, разволновалась, уснуть не могла. И как только задремала, тут и ты явился. Представьте себе, сумел выбраться живым из запертой комнаты!
-Что ты говоришь, Марфушечка? Нашла кому верить, Колгашеву, этому обманщику и аферисту! Ему поверила, а мои раны на ногах тебя не убеждают! У меня всё болит и ноет от собачьих укусов! - пытался разжалобить свою супругу Исидор Прокофьевич.
- Так объясни мне, муженёк мой правдивый, почему тебя собаки изодрали, а твой собутыльник и попутчик почти не пострадал?! - задала свой коронный вопрос Супруга. - Он только испачкался какой-то ржавчиной и грязью, и какая-то патока в волосах. И никаких следов собачьих укусов!
- Наверное потому, что я слаще псам показался, - вместо прямого ответа отделался шуткой Исидор Прокофьевич.
- Заткнись и не скалься, когда плакать тебе надо бы! Поучись сначала сочинять свои сказки для глупых и доверчивых, - оборвала Марфута супруга своего.
- А собаки всё же были, - жалко лепетал Исидор Прокофьевич, - днём сходим с тобой на Балковскую, спросишь сама хозяина собак. Он подтвердит, что я не обманываю тебя.
- Ещё нужны и другие свидетели твоего позора! - возмутилась Марфута. - Иди, страдалец, в ванную, приведи себя в порядок. Экспедитора твоего я отпускаю: его свидетельства мне не нужны, правды от вас всё равно не добьешься. Что ты, что он - одним миром помазаны!
Когда Исидор Прокофьевич погрузился в бодрящую тёплую воду ванны, его мозг, освобождённый от кошмара ночных приключений, начал понемногу порождать зрелые суждения. " Почему вдруг пришёл Колгашев к Марфуте, зачем изображал озабоченность, участие в моём благополучии? Выходит с "Шеей", меня соблазнившей, Колгашев был в сговоре! Он и скомбинировал моё унижение, позор и кражу партбилета".
А у Колгашева Гаврила Мефодиевича по его представлениям были некоторые основания для мщения Мазохину. Он уверял себя в том, что именно Исидор Прокофьевич виноват в его, Колгашева, падении. Мазохин слышал за спиной разговоры, осуждающие его поведение: он не должен был сесть на живое место председателя! А в результате Колгашев остался в артели на должности рядового сотрудника без определённых обязанностей. Его унизили, лишили престижа и возможности реализовать сой талант руководителя!
При Колгашеве артель "Спортширпотреб" процветала, а достигал успеха бывший председатель при помощи хитроумны махинаций, подкупа нужных лиц и очковтирательства. Ловкий интриган отлично вписался в стихию НЭПа, извлекал прибыль в обход несовершенных законов. В этом году городские власти намеревались феерически отпраздновать день физкультурника. Общественный совет по делам спорта и физической культуры разместил заказ на единую форму и поручено было исполнить этот заказ артели "Спортширпотреб" при участии субподрядчиков - по личному выбору Колгашева. На банковский счёт артели была перечислена большая сумма денег - и всего лишь под честное слово председателя артели, которая сама и не в состоянии была заказ исполнить. Гаврил Мефодиевич сиял, обязался форму доставить за 5 дней до городского парада.
Колгашев приступил к реализации своей афёры, которая сулила большие барыши, если провести дело с умом и умело. Ум, бесспорно, способствует любому предприятию, но для проведения афёр важнее всё же хитрость, изворотливость и наглость. С самого начала было ясно, что артель "Спортширпотреб" не обладает ни оборудованием, ни мощностями для изготовления крупного заказа. Колгашев выбрал в качестве субподрядчика предприятие в Екатеринбурге, лишь бы подальше от Одессы! Заявку, гарантийное письмо и символический аванс отправил в "Екатшвейпошив", который к тому времени сменил свою вывеску. Колгашев об этом знал. И ещё он знал, что никакой формы не будет не только за 5 дней до парада физкультурников, но и вообще никогда. Но не вина же председателя Одесской артели в том, что чиновные бюрократы ликвидировали фирму, не исключив её из реестра! А появившаяся фабрика под обновлённой вывеской "Екатериншвейпошив" продолжала работать в старых помещениях, в тех же цехах, что и прежде.
Перечисленные средства со счёта "Спортширпотреб" Колгашев, одному ему известными окольными путями, переправил в Одесскую артель "Галантерейкооп", в которой истинным хозяином был ОН, Колгашев, а не его родственник-зицпредседатель.
Срок подачи спортивной формы прошёл. Парад физкультурников фактически был смазан. Юные красавицы и красавцы в "семейных трусах" и нищенских майках понуро прошли по улице Пушкинской к недоумению многочисленных болельщиков, которые так и не поняли, почему так безобразно организован праздник.
На Колгашева подали в суд. Гаврил Мефодиевич представил копию заявки, которую по его поручению якобы должен был отправить Мазохин Исидор Прокофьевич, технорук артели на тот момент.
А Мазохин с техникой был знаком так же, как биндюжник Одесского Привоза с понятием Категорического Императива немецкого философа Канта.
Суд почему-то не нашёл повода для привлечения Колгашева к уголовной ответственности. И всё же из партии его "вычистили" и автоматически лишили должности председателя артели. На его место назначили Мазохина, члена партии Ленинского призыва.
Обидно стало Гаврилу Мефодиевичу. Как это бывший его послушный, безотказный подчинённый сел на его место?! Да ещё на суде разоблачил ложь Колгашева!
Размышляя и сопостовляя события, Исидор Прокофьевич начал понимать, почему его так хитро заманили в квартиру и забрали только партбилет - главный пропуск в клуб руководителей - пусть и не самого высокого ранга!
Исидор Прокофьевич мысленно пытался понять, в чём сила и слабости бывшего своего шефа и почему тому удаётся то, что для других заканчивается тюрьмой!
Колгашев Гаврил Мефодиевич, среди сотрудников артели - просто Мефодич - статный мужчина 35-ти лет, светлоглазый блондин, мускулистый, уверенный в себе атлет с боксёрскими бицепсами производил благоприятное впечатление на молодых влюбчивых девушек - и не только на них. Смешливый, ироничный взгляд, имитация добропорядочности, честности позволяли ему (при его физической привлекательности) входить в доверие к, казалось бы, тёртым деловым людям; они уже в самом начале переговоров довольствовались ролью ведомых и соглашались, зажмурив глаза, со всеми предложениями Колгашева.
"Как мог предугадать Гаврил Мефодиевич, что я брошусь в объятия "Шеи"? Ясно, что ОН подбил девку на это грязное дело! Выходит, вскружил ей голову, и та послушно всё проделала. Украли вместе мой партбилет, но и этого оказалось недостаточным для меня испытанием! Марфуту против меня настроил. За что же мне такое мщение?! Не я же его уволил с должности председателя артели!"
И решил заняться расследованием Мазохин, но скрытно. Он продолжал размышлять над своим "планом" ответных действий против Мефодича.
Постепенно тёплая вода и накопившаяся усталость после пережитых потрясений убаюкали Исидора Прокофьевича и увидел он странный сон.
Оказался товарищ Мазохин на городской партконференции. На этой конференции собрались заслуженные коммунисты города, руководители предприятий и управлений. Тут же - и секретарь парткома и все знакомые лица. Но как-то непонятным образом эти лица менялись, снова возникали в своём сером однообразии. Все вертятся в каком-то мрачном помещении, похожем на фойе. Разговаривают коммунисты друг с другом, но не слышно никаких слов, хотя и понятен смысл высказываний. Пригласили всех в конференц-зал, А пропускали туда только по партбилетам в раскрытом виде. Погрузил руку в свой нагрудный карман Исидор Прокофьевич и замер в ужасе: исчезла красная книжечка, запропастилась куда-то! Карман цел, без прорех. Выпасть на пол не мог. Значит, кто-то ловко вытащил! Без билета попытался прорваться Мазохин в конференц-зал, но его не пропустили туда. "Я член партии Ленинского призыва! - возмущался безголосо Исидор Прокофьевич. - Обещаю найти свой партбилет и предъявить после того, как послушаю доклад секретаря Горкома!" Ничего не сказал привратник-контролёр. Да и говорить не о чём: отсутствует основной атрибут коммуниста, значит, и не партиец вовсе, а самозванец!
Замелькали перед глазами Исидора Прокофьевича лица, менялись, как в кино. И вдруг на всю стену фойе развернулась во всём своём белом великолепии высокая зовущая девичья шея. И это напомнило ему, что он, Мазохин, уже не является законным членом избранного общества и не пропустят его в конференц-зал, и не суждено ему узнать, какие задачи поставит перед руководителями предприятий первый секретарь горкома партии. Хотел Исидор Прокофьевич извергнуть из своей груди крик отчаяния, но ни один звук не вырвался наружу.
Раздался барабанный стук в дверь.
- Выходи, гуляка, что, уснул в ванне или уже умер после посещения распутной девки!
Исидор Прокофьевич протёр глаза мокрыми руками и обрадовался: значит, вся эта партконференция только во сне явилась ему! Весь кошмар ему только представился! Есть ещё время всё поправить. Надо ещё раз продумать и действовать немедленно, решительно. Чуда ждать не стоит!
Марфута, хотя и сердилась на мужа, обзывала его всякими собачьими кличками, всё же покормила завтраком: яичницей с говяжим языком, чаем с сырниками из свежего творога с Привоза. За завтраком Исидор Прокофьевич продолжал обдумывать свои ходы против Мефодича. Отплатить ему той же монетой - просто благородство в сравнии с той подлостью, которую против Мазохина сотворил сам Колгашев. И ещё Исидор Прокофьевич, не знал, как поступить: признаться ли в том, что пропал партбилет или повременить немного? Если сразу же доложить, как того требует Устав, то начнутся расспросы и возникнет новое обвинение: как мог он, солидный женатый человек, коммунист Ленинского призыва, пасть так низко и связаться с распутной девкой?! Это противоречит партийной этике и несовместимо с требованием моральной чистоты большевика. Хорошо ещё, если особа, укравшая партбилет, только воровка, а не агент сопредельной державы!
И понял Исидор Прокофьевич, что спешить с признанием опасно. Он решил привлечь себе в помощь экспедитора Шлеперина-Рындина. Семион хитёр и удачлив. Не одна сомнительная сделка в его активе. А сколько раз ему удавалось гасить обоснованные рекламации на качество спорттоваров, выпущенных артелью! И вовсе это не входило в круг обязанностей экспедитора. Человек он, Шлерерин-Рындин, энергичный, пробивной и, главное, не жадный, равнодушный к богатству.
Уже на следующий день пришлось Мазохину поторопиться. На закрытом партсобрании артели беспощадно принципиальный коммунист Владимир Капцанский, который гордился тем, что является тёзкой вождя, предложил в порядке ведения собрания проверить у всех присутствующих наличие партбилетов. А Капцанский был другом и угодником Колгашева.
- А зачем это нам сейчас? - недоумённо спросил парторг Лемешкин. - Никогда не проверяли, а сегодня без предварительного уведомления - вдруг ревизия! Проверим после зарплаты, когда будем собирать членские взносы.
"Вот как! - вздрогнул Мазохин, услышав предложение Капцанского. - Похоже на заговор против меня. На одного - сразу втроём вместе с безответной "Шеей"! Серьёзно принялись за дело, решили скинуть с поста председателя. Но какая выгода от этого Мефодичу?! Его же снова не поставят, не восстановят в должности: он уже исключён из партии, а меня ещё не вычистили. Но не так прост Мефодич! Он ещё сохранил старые связи, подсунет после моего снятия свою кандидатуру на пост председателя артели "Спортширпотреб" - хотя бы того же Капцанского, и будет править за его спиной. Фактически станет снова полновластным хозяином артели."
В тот же вечер, после собрания, Исидор Прокофьевич пригласил к себе Шлеперина-Рындина. Семион вошёл в кабинет председателя вполне уверенно и даже несколько развязно. Он мог себе такое позволить после совместной ночной погони за быстроногой "Шеей". Сам себе придвинул казённый стул с жестяной инвентарной биркой на спинке и вопросительно посмотрел на своего шефа. А начальник в свою очередь из-за письменных приборов, заполнивших столешницу, разглядывал Семиона, будто заново изучал и что-то взвешивал.
А председателя занимал важный для него вопрос: можно ли использовать экспедитора для осуществления своего плана поиска и возвращения партбилета? Проявит ли Шлеперин-Рындин инициативу и желание заниматься не нужным ему делом?
"Вроде подходит на роль соблазнителя, - уверял себя Мазохин, - не уступит Мефодичу! Семион моложе и привлекательней Колгашева, а тот мог вскружить голову девице. Так почему же это не удастся сделать обходительному экспедитору? Колгашев слишком прямолинеен и грубоват с женщинами, а Семион добьётся успеха более тонким обхождением и уважительным отношением к девице. Да, только такой парень подходит для поиска и возвращения партбилета! Не обрету снова драгоценную книжечку, лишусь всего, даже квартиру могу потерять!"
Бодрый, румяный, самодовольный экспедитор Шлеперин-Рындин, гордый от осознания своей возросшей значимости, скрестил ноги, подчёркивая изысканность своих новых чёрных брюк в продольную светлую полосочку. На расправленной крепкой груди его красовалась белая футболка с голубым клинышком на раскрытой груди и красной шнуровкой - последний вызов молодежного стиля! И привычные парусиновые туфли он сегодня с утра закинул подальше, купил себе полуботинки под цвет модных брюк и почувствовал себя вполне обновлённым и счастливым.
- Я тебя, Семион, позвал для очень серьёзного разговора, - осторожно повёл речь Исидор Прокофьевич, - если я не найду свой партбилет, мне - конец! А останусь в председателях, назначу тебя своим заместителем!
- Не могу пока уловить связь, - признался Семион, - Вы хотите вернуть себе партбилет, но я тут какое место должен занять?
- Сейчас тебе всё растолкую. У меня, Семион, в отношении тебя большие виды и огромная на тебя надежда, - путался в определениях Исидор Прокофьевич, - хочу тебе поручить, попросить заняться той самой особой, которая меня завлекла в капкан, выставив как приманку свою изумительную шею! Если тебе удастся увлечь девицу, то ты сможешь у неё узнать, куда она подевала мой партбилет. И может быть расскажет, кто поручил ей совершить эту мерзкую кражу.
- И как же я это сумею сделать?! - задумался Семион.
- Если не ты, то уже никто мне не поможет, - жалко и обречённо лепетал Исидор Прокофьевич и устало опустил глаза, - кроме того, надо ещё прятаться от Мефодича: нельзя, чтоб он узнал о моём замысле.
Лицо Исидора Прокофьевича как-то вдруг посерело, покатый с глубокой продольной морщиной лоб выражал скорбь и безысходность. Экспедитор проникся сочувствием к председателю и согласился ему помочь, хотя и не представлял себе сейчас, как подступиться к этому необычному делу.
-Я попробую, - неуверенно произнёс Семион, - но мне потребуется немного денег: надо же чем-то девицу прилечь, повести в ресторан. Но в начале ещё необходимо её выследить!
2.
Получив от Исидора Прокофьевича приличную сумму в червонцах, Шлеперин-Рындин приступил к поиску. И начал он с того, что посетил дворик, в котором располагался дом, где посчастливилось увидеть "Шею".
Семион вошёл в подъезд под тёмной облупленной аркой. В руках у него была папка с бумагами, проштампованными реквизитами артели "Спортширпотреб". Никто из доверчивых обывателей не станет скрупулёзно рассматривать наименование официального учреждения, а если и попытается, то вряд ли прочтёт, что там напечатано. А впечатление произвести можно!
В картонной папке Госиздата во вклеенной матерчатой петле поместились карандаши различного предназначения - от простых с мягкими грифелями, до кроваво-красного для пугающих резолюций, если в них возникнет необходимость.
В дворике стояла косо вросшая в землю скамья, выкрашенная ещё в годы Французской интервенции. Дожди и снега почти начисто смыли следы краски и только в углах планок и под рыжими шляпками гвоздей кое-где выглядывали тёмно-зелёные пятнышки.
Для солидности Шлеперин-Рындин надел серый костюм и нацепил кремовый самовяз на голубую рубашку.
Погода стояла тёплая, как обычно на исходе августа. Дворик был пуст и необитаем. Правда, из одной квартиры, открытое окно которой доставало спинку скамейки, доносилась негромкая музыка. Неподражаемый голос Утёсова чеканил ритмы "Лимончиков".
Шлеперин-Рындин направился к двери звучащей квартиры. На металлической куцей кровати лежал заросший мужчина в синих трусах и матросской тельняшке. Он дремал под мелодию "Лимончиков", не повернулся даже на шаги посетителя его обшарпанной комнаты с голыми стенами и почти без мебели - только стол и старенький патефон на столе.
- Я к Вам, уважаемый гражданин! - громким начальственным баритоном произнёс Шлеперин-Рындин, не сомневаясь в том, что хозяин так и подскочит в испуге.
А матрос, не открывая глаз, лишь лениво пробурчал:
- Кого там чёрт принёс в полдник, в тихий час, когда спать положено? Я принимаю только по вечерам.
- Я не пришёл к Вам на приём в неурочное время! - сохраняя строгие нотки в голосе, парировал Шлеперин-Рындин. - Я сам принимаю граждан, а иногда прихожу к некоторым на дом, когда дело не терпит отлагательства. Я лично не люблю волокиту! Я ответственный работник жилотдела. Вот моё удостоверение, - ткнул "официальный представитель власти" заранее приготовленные красные корочки.
Матрос лениво присел на кровати, с сожалением остановил музыку.
- Я же говорил даме, которая сидит за бухгалтерским столом в жилотделе, заверил её своим честным словом матроса, что заплачу за жилплощадь, когда получу зарплату. Только три дня прошло, как я посетил вашу задолбанную контору! - не мог унять своё возмущение моряк. - Чего же Вы припёрлись так скоро? Что, не сидится там на стуле? Свербит кое-где?!
- Не по поводу Вашего долга я пришёл, - успокоил Семион, - меня интересуют
другие жильцы дома N13. Вам лично мы доверяем: моряки всегда держат слово. Жилотдел города проверяет тех, кто сдаёт свою жилплощадь поднанимателям. В частности, нам сообщили, что в квартире N3 с окном на улицу поселились какие-то люди, которых мы не можем застать дома. А где хозяин, мы тоже не знаем.
- В квартире N3 - не хозяин, а хозяйка. Помер хозяин, - вздохнул моряк, - представился бедняга как раз в день проводов пасхи. Царствие небесное ему, Василию Ефимичу, славный был человек, Бога почитал и к людям хорошо относился. Осталась хозяйка одна, сыновья её где-то по России бродят, а она, Матрёна Гермогеновна, перебралась к дочери на Французский Бульвар. Квартиру же свою, комнату всего лишь, сдала какому-то типу. Похож тот фрайер на барыгу. Бывает в квартире Матрёны Гермогеновны только 2 раза в неделю. Водит туда тот фрайер какую-то даму, которая прячет лицо под вуалью. Кто эта дама, не знаю и почему она прячется, мне тоже непонятно. Неужели - знатная особа?!
- А по каким дням этих жильцов можно застать в квартире N3? - задал свой главный вопрос Семион.
- По вторникам и пятницам, вечером. Приходит дама - раньше, а фрайер важничает, является попозже, заставляет даму ждать, - рассказывал моряк, проявляя информированность в делах своих соседей.
- Спасибо большое, гражданин! Что же касается Вашей задолженности по квартплате, то можете не беспокоиться, - заверил мнимый чиновник Горжилотдела, - сегодня же пойду в вашу контору и поговорю с бухгалтершей - она моя хорошая знакомая! Вас больше тревожить никто не будет. Будут ждать, сколько понадобится. Разве можно сомневаться честности моряка?
- Я в портофлоте тружусь! - проявил скромность матрос.
- Матрос всегда остаётся матросом - пусть даже и на берег выходит.
- Спасибо и Вам, - в свою очередь поблагодарил матрос, - сразу чувствуется большой и понимающий начальник! Не то, что мелкая сошка, которая набивает себе цену.
В пятницу Семион должен появиться перед домом и выследить любовников. Он ещё плохо представлял себе, как вступит в разговор с девушкой, но рассчитывал на свою смекалку.
Ещё целых два дня впереди! За это время вызреет и приличный план операции, какую он надеялся провести по поручению председателя. Ясно, что придётся проявить умение, очаровать девушку, добиться её расположения. Но без симпатии с её стороны невозможно ни сближение, ни любовь - тем более. Тогда и о партбилете Мазохина спросить будет невозможно.
И с Мефодичем придётся потягаться, непросто переступить через него! Он богат, по-мужски интересен, изворотлив, мстителен, когда задеваются его интересы - не смирится с поражением.
"Но ничего, посоревнуемся в искусстве соблазнения! Колгашев сумел влюбить в себя молодую дурочку, но и я не уступлю ему в этом!" - уверял себя Семион.
В пятницу вечером экспедитор, как и в среду одетый строго, - в костюме, при галстуке и в новых туфлях цвета зрелого абрикоса вышёл на улицу, где стоял дом N13, и занял пост в 100 метрах от цели, то есть вблизи окошка третьей квартиры.
Он, прогуливаясь и посматривая на свои серебряные часы, которые доставал из брючного кармашка, нетерпеливо ожидал встречи с девушкой, которую предстояло во что бы то ни стало отбить у Мефодича и для себя завоевать! Около 8-ми часов вечера девушка вышла из-за поворота соседней улочки и стала приближаться к входной двери квартиры N3. Лицо девушки было закрыто густой вуалью, а на голове - газовая косынка, под которой причёску не разглядеть.
Семион вышёл из своего укрытия и неожиданно, будто случайно, появившись перед девушкой, изобразил искреннее изумление, картинно и совершенно не по-мужски всплеснул руками. Несмотря на наступивший летний вечер, Семион и девушка вполне могли разглядеть друг друга.
- А, чудесная незнакомка! Я как-то видел Вас мельком на Дерибасовской и, хотя вуаль скрывала Ваше лицо, оно, тем не менее, произвело на меня неизгладимое впечатление! - словесно атаковал девушку Семион, не давая ей опомниться. - Независимо от моей воли я не мог забыть гордый поворот головы в мою сторону и изумительный изгиб Вашей шеи. Я думал о Вас каждый день и даже ночью Ваш образ преследовал меня во сне. Я и предположить не смел, что когда-нибудь снова встречу Вас. Совершенно случайно по делам я оказался на этой Богом забытой улице, и счастье мне улыбнулось! Я так рад, так рад - слов не нахожу для выражения своего восторга! Разрешите представиться: Рындин моя фамилия, Семён Рындин я. А как Вас зовут, любопытно узнать, не сомневаюсь, что при крещении Вас наделили волшебным именем! Иначе и быть не могло: девушка с такой осанкой и такой обворожительной шеей заслуживает божественное имя!
- Не приставайте, молодой человек, - прервав фонтан пустого красноречия прилипчивого кавалера, неприветливо отозвалась девушка.
Она обошла Семиона и направилась к своей двери.
- Вы уже уходите, пожалейте несчастного! - тоскливо взмолился Семион.
- На всех вас уличных воздыхателей жалости не запасёшься, - разумно и вполне здраво объяснила она навязчивому кавалеру неуместность его притязаний, - забудьте эту улицу и этот дом.
Семион уже понял, что сегодня он дебютировал неудачно, но он также знал, что не отступится и продолжит попытку овладеть вниманием "Шеи".
Повертевшись ещё несколько минут возле дома с заветным окошком, Семион ушёл. В расстроенных чувствах свернул в какой-то нехоженый переулок, едва не свалился в открытый канализационный люк. Затем снова повернул назад к дому N13. Спрятался за углом домика в подъезде под аркой и каждые две-три минуты осторожно выходил из своего укрытия, вслушивался в редкие шаги прохожих.
"Что же не идёт Мефодич? Не может быть, чтоб не явился вовсе! Неужели после того, как девушка исполнила его злонамеренный замысел, она стала ему не нужной? Колгашев женат, но в сторону его часто заносит. Сотрудникам артели это давно известно, - рассуждал Семион, - бездетный муж при неопрятной жене, к тому же с неохватной талией, не откажется часик другой провести в объятиях молоденькой девушки. Придёт, придёт Мефодич, своего не упустит!" - убеждал себя Семион.
И в самом деле, пришёл Колгашев! Появился перед дверью третьей квартиры, подошёл к ней уверенной походкой, чуть покачиваясь, словно сошедший на берег моряк после многомесячного плавания. Грудь выпячена, голова гордо посажена на мощные плечи. Атлет! Такого голыми руками не возьмёшь!
Подошёл Мефодич к окну, пробарабанил пальцами по стеклу условную дробь, и "Шея" через полминуты ему открыла дверь.
Когда Мефодич скрылся в комнате, Семион подкрался к окошку и как-то боком с завистливым любопытством стал наблюдать за уединившейся парочкой. При бледном освещении удалось рассмотреть часть комнаты: кровать, керосиновую лампу на столе и два силуэта. Мефодич медвежьей хваткой притянул к себе девушку, но она ловко выскользнула из его объятий, подошла на цыпочках к столу и задула огонёк лампы.
Итак, "операция" откладывается на вторник. К тому времени придётся кое-что изобрести, выработать более хитрую тактику. Мозг Семиона разбирал различные комбинации, как в шахматной партии, но не все эти варианты сулили выигрыш. Похищение "Шеи" и допрос с угрозами отмёл сразу как криминальный, наказуемый по уголовному кодексу республики. А в ресторан тоже насильно не затащишь! И Мефодича надо как-то нейтрализовать. Исполнить поручение председателя надо вполне цивилизованно.
А в понедельник не на шутку встревожился Исидор Прокофьевич. Он вызвал к себе экспедитора. Ерзая на своём стуле за письменным столом, Мазохин скороговоркой запричитал:
- Погиб я, погиб! После вторника ещё два дня остаётся - и всё. Надо будет внести членские взносы и сделать отметку в моём билете. И что я смогу сказать парторгу артели? Привяжется ко мне Лемешкин, начнёт выяснять подробности: где, когда и при каких обстоятельствах я потерял главный документ коммуниста! Почему не доложил сразу о пропаже партбилета? И чем же я смогу оправдаться? Я так на тебя надеялся, Семион, а у тебя - полное фиаско! Что делать, что мне делать?! Катастрофа! За что я страдаю так? Увлёкся, старый дурак!
- Не паникуйте так, не убивайтесь раньше времени, Исидор Прокофьевич! - внешне спокойно и самоуверенно говорил Семион. - Мой план уже почти полностью продуман. Но без Вашей помощи ничего не получится. Мефодича необходимо нейтрализовать хотя бы на сутки. Отправьте его куда-то из города. Придумайте ему какое-то поручение.
Председатель привстал из-за стола, затем засеменил по кабинету и, теребя рукой свой раздувшийся нос, бессвязно бормотал:
- В командировку. А куда его отправить? Срочно гасить рекламацию? Есть рекламация из Кодымы. Изволили пожаловаться на качество футболок. Видите ли, шнуровка не вдевается в петли и в некоторых петельках отсутствуют металлические скобочки. Чёрт его разберёт, что там им не нравится! И где та Кодыма, дыра местечковая?! Провинция посмела свой голос поднять против заслуженной артели "Спортширпотреб"! На Одессу нападать жалобщики вздумали! Ничего у них не получится! Слишком привередливы!
Председатель распалял себя всё больше и больше, уже забыв о просьбе экспедитора отправить Колгашева куда-то подальше, изолировать на время.
-А Вы, Исидор Прокофьевич пошлите его на сутки к сестре его Алевтине, в Раздельную, - предложил Семион, - с вечера отправится, а возвратится поездом в Одессу только на следующее утро или в полдень. Мефодич очень любит свою сестру и помчится к ней тот час же, если чем-то его напугать.
- А чем же его напугаешь? Что можно придумать? - остановился в раздумьи председатель и оставил в покое свой нос.
- А мне откуда известно, что сестра Мефодича ногу поломала? - начал логично мыслить Исидор Прокофьевич.
- Скажем, узнали случайно от посетительницы, которая была у Вас на приёме по делам, - продолжал сочинять Семион, - случайно разговорились, а посетительница оказалась соседкой Алевтины, сестры Мефодича. Вот она и рассказала, между прочим, о том, что произошло.
- Но это же обман! И что произойдёт, когда всё выяснится? Мефодич меня съест живьём, не простит подлости! Не могу его обманывать.
- Вы, Исидор Прокофьевич, никого никогда не обманывали? Пусть и обман, но то обман не Ваш, а соседки Алевтины, которая только слышала от очевидцев, что произошло на железнодорожных путях: споткнулась Алевтина, ударилась об рельс и ногу поломала. Если окажется, что это выдумка, то вина не Ваша, а болтливой соседки, которая хотела похвастать, что несчастные случаи происходят не только в большом городе, но в маленькм посёлке при станции Раздельная. И кто станет ту соседку искать?! Смелей, Исидор Прокофьевич, решайтесь!
- Не терплю обмана!
- Но свою родную партию Вы всё же обманули: не сообщили о пропаже Вашего партбилета, - припирал экспедитор убедительными доводами, - да и супругу свою обманывали беззастенчиво и при свидетелях, то есть в моём присутствии! Правда, дворняги с британскими кличками немного выручили, ослабили злость Вашей жены. Решайтесь, Исидор Прокофьевич!
- Как можно так примитивно врать? - продолжал разыгрывать сомнения председатель.
-Придумайте более изощрённую ложь! Но зачем это: Мефодич по отношению к Вам просто поступил преступно! - наседал Семион. - Значит, Колгашев сполна заслужил мести с Вашей стороны.
- Так и быть, сделаю так, как ты советуешь, - согласился наконец Исидор Прокофьевич, - но под твою ответственность.
Таким образом была достигнута устная договорённость между председателем и экспедитором, руководителем скрытой операции.
В полдень во вторник Семион приступил к реализации своего замысла. Не должна "Шея" открыть дверь своим ключом. Для этого в замочную скважину Семион вогнал деревянный клинышек.
Наступил вечер. Семион был уже на месте, на исходном рубеже, если придерживаться военной терминологии.
В кармане брюк своего парадного серого костюма он то и дело нащупывал перочинный ножик, которым собирался выковырять деревяшку, когда девушка прибегнет к его помощи - в этом он ничуть не сомневался! Вот тогда можно будет разыграть спектакль одного актёра. Не спеша, он будет ковыряться ножиком в двери; девица будет ждать и никуда не убежит.
Пришла девушка в такое же время, как и в прошлую пятницу. Семион притаился за углом соседнего домика. Она подошла к своей двери, достала из маленькой сумочки ключ и уверенно ткнула в скважину. Слегка удивилась, что не сразу попала в щель, повторила движение и растерялась: почему её подводит рука?
Девица занервничала и зашептала что-то резкое в адрес двери и замка. Лихорадочно толкала ключ в скважину, но безрезультатно. Рассердилась сама на себя, в досаде взмахнула руками, словно призывая себе в помощь высшие силы, случайно зацепила ногтями вуаль и сорвала её со своего лица. Вуаль спланировала на тротуар.
Семион, выдержав паузу, словно театральный актёр, совершенно неожиданно для девушки возник за её спиной и воскликнул:
- Ах, прелестная незнакомка, нашёл Вас, наконец! Четыре дня я Вас выслеживал, точнее - четыре вечера подряд! И что же стряслось возле вашей двери?! Вы так взволнованы!
Девица, как и было предусмотрено по "диспозиции", не попыталась бежать, лишь растерянно застыла в позе застигнутой врасплох жертвы.
- Что случилось всё же? Не входит ключ в замочную скважину? - снисходительно усмехнулся Семион. - Разрешите мне попробовать: Вы взволнованы, наверное, не попадаете в гнездо.
Девушка мягкой ручкой с длинными нежными пальцами протянула неожиданному помощнику ключ.
Семион по-пижонски сунул ключ с размаху, решил, как бы, поучить девушку мужской ловкости, но смутился, сразу же потерпев неудачу. Своё недоумение выразил короткой репликой: