(Записи сделаны сразу же после Великой Отечественной войны. Во время боевых действий вести дневники было запрещено.)
Краткое предисловие.
Знаю, что дела наши фронтовые и воспоминания отживающих свой век ветеранов не волнуют нынешнее поколение. 21-ый век принёс людям новые вызовы и немало забот. И всё же, отдельные историки и просто любители развенчивать всё то, к чему сами не причастны, нередко позволяют себе говорить об Отечественной войне 1941-45-го годов непочтительно.
Огорчают выводы отдельных "аналитиков", утверждающих, будто только числом жертв мы добывали Победу. Но это неправда. К середине 1943-го года у нас была уже первоклассная армия и отличная техника. Представляю, сколько ещё появится выдумок, когда уйдут в вечность последние участники войны! Именно поэтому я и решил опубликовать свой дневник в сети интернет.
Может быть, в дополнение к тому, что написано о войне Константином Симоновым, Григорием Баклановым, Юрием Бондаревым и другими авторами кое-кто пожелает ознакомиться с правдивым рассказом о той войне, в которой я участвовал?
Германская армия была одной из сильнейших в истории войн. Шапками такую армию не закидаешь, то есть телами наших солдат мы бы никогда не добыли Победу.
А. Бровер.
.
24 июля 1941-го года. Одесса.
20-го июля я, наконец, был призван в ряды Красной армии. Почему - наконец? Потому что на самом деле я, как и многие мои друзья-студенты, пришёл в армию добровольно. Ежедневно, начиная с 23-го (или 24-го июня?!) мы, группа студентов 1-го курса Водного института, приходили на сборный пункт Ленинского райвоенкомата и надоедали начальству, требуя отправки в какую-нибудь воинскую часть. Начальникам было не до нас, и они отвечали неизменно:
- Подождите, придёт и ваша очередь!
Мы приходили на сборный пункт в полной готовности к отправке в часть: за спиной - вещмешки, в них - смена белья, кружка, ложка, бритвенные принадлежности и дневной запас еды. Ежедневно со сборного пункта отправлялись всё новые и новые команды, а о нас - словно забыли. Мы часами просиживали у высоких тополей на берегу Одесского залива и ждали приглашения на беседу и отправки в часть.
Обстановка на фронте была очень тревожной, мы ничего определённого не знали. Только лишь слухи и фантастические предположения. И всё же, оптимизма у нас было достаточно. Сначала надеялись, что немцев остановят на старой границе (той, которая значилась до 17-го сентября 1939-го года), затем возлагали большие надежды на подход основных соединений, на завершение мобилизации и просто на чудо! Но в основном рассчитывали на самих себя, на молодёжь.
Следует заметить, что мы не были "салагами", в обидном смысле слова: мы умели стрелять, знали положения Строевого Устава, имели некоторые навыки рукопашного боя; были решительны и достаточно выносливы.
Итак, 20-го июля 1941-го года меня определили курсантом в Одесское Пехотное Училище (ОПУ). Спешка в военкомате была невообразимой. Одесские студенты с фамилиями, которые начинались от "А" и до "К", были направлены в ОПУ, а все остальные - в Артиллерийское. Понятно - я, Бровер, оказался в пехотном училище.
24-го июля были присланы машины и нас привезли во двор училища на 4-ой станции Фонтанской дороги. Темно, уныло и непривычная обстановка. Настроение немного подавленное.
25-ое июля 1941-го года.
Ночь провели во дворе училища. Спали на земле, укрывшись старыми армейскими одеялами. Прохладно. Утром хорошо позавтракали в столовой Училища. После завтрака помылись в бане и переоделись в форму курсантов ОПУ. Фуражка мне досталась чуть великоватая, но я не унываю: сойдёт на первых порах. Встретил друзей. Такое впечатление, что вся студенческая молодёжь оказалась в двух одесских училищах. Меня зачислили в 1-ый взвод 12-ой роты.
26 - 31-ое июля 1941-го года.
Ежедневные упорные занятия и тренировки прерывались частыми воздушными тревогами. С непривычки трудно всем, но стараемся и не ропщем.
1, 2, 3 августа 1941-го.
Продолжаем занятия. Немцы бомбят город непрерывно. Виден дым пожаров. К нам доходят разные слухи, один страшнее другого. В основном на город падают зажигательные бомбы. Издали мы видим "огненные кусты" вдоль дороги, окаймлённой посадкой серых тополей. Мрачная картина!
4-ое августа 1941-го года.
Меня назначили в наряд. Предстояло вдвоём с молодым лейтенантом патрулировать железнодорожную ветку, которая огибала училище и уходила куда-то на восток. Так как новые курсанты ещё не знали службы и не приняли присягу, к каждому из нас приставили только вчера выпущенного лейтенанта. По словам старшего наряда железнодорожная ветка была заброшена, и никто ею не пользовался.
Ночь была тёплая. Мы сидели между рельсами и долго говорили о ходе войны. Поближе к полуночи лейтенант, накинув на себя командирскую шинель, задремал на деревянных шпалах. Мой начальник был так же невысок и худощав, как и я. А я не был беспечен в отличие от самоуверенного лейтенанта. Старался не спать: всё же патруль! Сидел на невысокой насыпи, зажав винтовку меж колен и прижавшись спиной к стальному рельсу. Справа к поясному ремню была пристёгнута в брезентовом чехле малая сапёрная лопатка. Винтовка системы СВТ (самозарядная винтовка Токарева) мне была торжественно вручена перед строем, как и всем другим курсантам роты. Нас предупредили о высокой ответственности за утерю и порчу оружия, угрожая военным трибуналом по законам войны. Лейтенант мирно похрапывал. Мне не с кем было говорить. Высокое августовское небо, усыпанное звёздами, меня притягивало и настраивало на философские размышления. Величественной, вечной и незыблемой высилась надо мной вселенная!
Однако дела наши на земле вернули к реальности. Неудачное и непонятное отступление легендарной Красной армии огорчало. Время близилось к 2-ум часам ночи. Незаметно я задремал. И вдруг почувствовал вибрацию рельса, к которому привалился спиной, услышал стук колёс и пыхтение паровоза. Чёрная махина приближалась ко мне, и гибель моя под безжалостными огромными колёсами (я видел их снизу!) казалась неизбежной.
Какой огромный инстинкт самосохранения заложен в нас природой! Мелькнула с молниеносной быстротой мысль (нет - не мысль, а спасительный импульс!) совершить кувырок через голову, подняв ноги на себя. Всё, что произошло со мной, я понял позже по результатам падения с песчаной железнодорожной насыпи. Вероятно, на какое-то время я потерял сознание или ещё не успел очнуться от тяжёлой дремоты. Когда ощутил, что жив, сразу же вспомнил о винтовке, забыв обо всём на свете. Обшарил склон насыпи и нашёл СВТ, торчащий прикладом вверх. Ствол наполовину застрял в песке. С какой силой винтовка вонзилась в песок, и как такое могло случиться?!
Я вытащил СВТ. Ощупал себя самого: всё цело, только черенок лопатки (деревянная ручка) отрезан начисто. Значит, я успел поднять ноги на себя, а остальное довершил паровоз. Черенок малой сапёрной лопатки остался на рельсе и был размолот тяжёлым колесом, а меня выбросило под откос с сатанинской силой.
. Настроение ужасное. Больше всего переживаю из-за винтовки, боюсь, не повреждена ли? Вдруг раздался голос лейтенанта:
- Товарищ курсант, Вы живы?!
Я отозвался, подошёл к нему. Когда он похрапывал на шпалах, локомотив прошёл над ним, глубоко поцарапав ему голову и помяв лейтенантские "кубари" на одной из петлиц шинели, оказавшейся на рельсе. Рана на затылке кровоточила, но лейтенант был счастлив и не унывал. Мог заплатить своей и моей жизнью за беспечность.
До утра просидели под насыпью. Когда стало светло, я раскатал свою шинель, и мы вдвоём занялись моей винтовкой. И лейтенант подстелил свою шинель. Разобрали СВТ, почистили, освободили от песка. Внешне всё выглядело вполне исправно, но шомпол не прошёл по стволу, который, несомненно, был слегка погнут. Винтовка больше не пригодна для стрельбы. Я не представлял себе, как об этом доложить командиру взвода, лейтенанту Петрову, который ко мне хорошо относился; однако, испорчено оружие! Во мне было повышенное чувство ответственности. Мрачные мысли не давали покоя. Боялся военного трибунала и забыл о том, что сам чуть не погиб. Лейтенант меня утешал, подшучивал надо мной. Конечно, вспомнил избитый армейский анекдот о стрельбе из-за угла кривым ружьём. А мне было не до смеха.
В полдень явился посыльный из штаба училища и объявил лейтенанту, что ему следует туда прибыть для срочной отправки на фронт. Я остался один на своём посту. Обо мне словно забыли. Только через 28 часов после начала патрулирования пришла смена.
Когда я рассказал товарищам о печальном происшествии, они в моём чудесном спасении увидели знак судьбы и заверили, что мне суждено пройти войну и остаться живым. Что же касается винтовки, то посоветовали об этом не докладывать, подождать пока и довериться случаю. Когда командир взвода увидел мою лопатку с отрезанным черенком, он долго смеялся. Я вынужден был ему рассказать, как выбрался из-под колёс локомотива, а о погнутом стволе СВТ умолчал.
5-тое августа 1941-го года.
После обеда прекратили занятия и построились по тревоге на плацу. Курсантов выводят из Одессы. После ужина - новое построение. Командир батальона, в восприятии 18-тилтних курсантов пожилой майор, строго нас предупреждал о том, что отставание на марше недопустимо, равносильно дезертирству и будет строго караться - вплоть до суда военного трибунала и по законам военного времени.
Самочувствие ужасное. Еле стою на ногах под тяжестью снаряжения: полная выкладка, 32 килограмма при моём-то весе в 50! Кому нужен такой непосильный груз? Не представляю себе, как доберусь до Николаева - 120 километров пешком при такой поклаже!
6-ое августа 1941-го года
Мы совершали марш в течение всей ночи. К утру я свалился в канаву и поднялся с трудом. И всё же я не отстаю от строя и не выбиваюсь из батальонной колонны. Сильно болят ноги. Мучает жажда, а стеклянная фляга у меня пуста: она треснута, вода вся вытекла. Я почему-то не заметил этого в Одессе.
Из города мы выходили в скорбном молчании. Прошли Пушкинскую, затем - мимо оперного театра, а далее - по Приморской улице достигли пересыпьского моста. Шли долго по улице Московской и вышли из города по Николаевской дороге.
В 12 часов дня сделали большой привал. Ноги у меня в волдырях. В санчасти мне оказали помощь - и не только мне одному. Прошли мы всё-таки 40 километров с полной выкладкой!
Но прежде, чем позволили отдохнуть, нам приказали отрыть щели для укрытия от воздушного нападения. Мы остановились в расположении хозяйственных построек батареи береговой обороны. Сама батарея - поближе к морю. Мы её не видели, и, откровенно говоря, батарея нас не интересовала: мы слишком устали и надо было хотя бы поспать несколько часов после измотавшей нас бессонной ночи.
Вечером после ужина - тревога и новое построение. Некоторых особенно "пострадавших" на марше посадили в кузов грузовой машины. Меня не взяли, зато разрешили двигаться во главе взвода, рядом с лейтенантом Петровым. Красивый и добрый взводный меня жалел, сочувствовал, но ослушаться строгого и жёсткого майора не посмел. А майор меня и ещё троих захромавших курсантов снял с машины.
7-ое августа 1941-го года.
Удивляюсь, как ещё хожу! Всё больше и больше курсантов нашего батальона отстают от основной колонны, а я - ни на шаг, хотя идти мне очень тяжело. Мучает изжога от ржаного чёрного хлеба, который не ел до армии. Каждый раз кажется, что силы мои иссякают, а идти надо!
Временами наступает безразличие, апатия, а отдельные курсанты вслух мечтают о налёте немецких самолётов, обстреле, бомбёжке: вот тогда бы нас остановили, приказали бы залечь метрах в 50-ти от дороги, можно было бы и передохнуть! Дикие мысли и неестественные желания, но всё это - результат нечеловеческого напряжении и усталости. Самые ненавистные команды - это "встать!", "приготовиться к движению!". Несмотря на угрозы командира батальона, отставших подбирают машины и повозки. Немного нас разгружают, главное - сняли противогазные сумки, перестало ныть плечо от давящей "шлеи". Забрали у нас и винтовки и передали в маршевую роту. Изнуряющий марш продолжается!
10-ое августа 1941-го года.
Утром подошли к Варваровской переправе через реку Южный Буг. Вся дорога забита тылами Приморской армии, кажется, что пробиться к понтонам нам не удастся и через сутки, однако Училище пропустили вне очереди. Счастье, что не налетела германская авиация!
Наконец вошли в город Николаев! Шли по аллее сквера. Самый трудный переход - позади. Пошатываемся от усталости, хватаемся руками за стволы и крепкие ветки деревьев. Остановились. Потом весь день отдыхали в городе.
11-ое августа 1941-го года.
Отдыхали в двух километрах западнее города, купались в реке Южный Буг. Немного пришли в себя и окрепли. Пеший марш из Одессы в Николаев и в самом деле был изматывающий и получили мы, молодые курсанты, серьёзную закалку.
12-ое августа 1941-го года.
Выступили в направлении Херсона. Снова трудный марш. Недалеко от города слышно громыхание тяжёлой артиллерии и разрывы бомб. Непрерывно разворачиваемся и снова строимся в колонну. Сведений о противнике - никаких, а бои идут недалеко.
14-ое августа 1941-го года.
Вчера пришли в город Херсон, а уже сегодня днём погрузились на речной пароход "Феликс Дзержинский". Нашу роту разместили в трюме. Тесно, душно, но мы согласны нпереносить такие трудности. Лишь бы не продолжать пеший марш. И всё же несколько ребят недовольны. Они предпочли бы продолжить пеший переход, дабы избавиться от удушливой жары в железном коробе трюма. Но мы надеемся, что в пути будет прохладнее, чем теперь у причала.
Минут через 30 после погрузки невдалеке разорвалась бомба огромной мощности. В глухом трюме мы и не услышали гул мотора приближавшегося немецкого бомбардировщика.
Пароход сильно качнуло и в трюме мне показалось, что борт чем-то надломило. Это продолжалось всего полминуты, затем мы все кинулись на палубу - и не только из любопытства! Говорили, будто кто-то не удержался на палубе и упал в воду. Вытащили из реки то ли одного, то ли двоих пострадавших. Бомба, по словам "свидетелей", разорвалась на пристани, на которой собралось много беженцев. Немало людей пострадало (из тех же "источников"?). Слухам верить нельзя: мы в этом убеждаемся с каждым днём всё больше и больше.
16-ое августа 1941-го года.
Прибыли пароходом "Феликс Дзержинский" в Днепропетровск. Выгрузились по тревоге быстро и, перейдя по длинному мосту Днепр, совершили суточный переход и остановились в лесу под городком Новомосковск. Разбили лагерь, несколько дней отдыхали, и проводили на полянах тактические занятия. В лесу формировались новые воинские пехотные части. Училище выпустило очередную партию молодых лейтенантов для комплектования общевойсковых соединений.
22-ое августа 1941-го года.
Погрузились в эшелон на станции Новомосковск. Настроение приподнятое, огорчает только то, что немецкие войска подходят к Днепропетровску. Эшелон отправлен лишь 23-го августа. Проехали несколько десятков километров и остановились: повреждена железная дорога, хотя никто не произносит слов: разбомбили пути.
24-го августа достигли узловой станции Синельниково. Попали под бомбёжку. Доволен собой: не очень испугался. Впрочем, мы ещё в Одессе не раз оказывались под вражескими зажигательными и фугасными бомбами различной мощности. До 30-го августа мы находились в пути, перемещались всё дальше и дальше от зоны военных действий. А настроение всё же подавленное. Что ожидает нас впереди ...
30-ое августа 1941-го года.
Прибыли в горд Уральск Северного Казахстана. Остановились в 12-ти километрах от города, в так называемом летнем лагере. В палатках непривычно холодно.
Сентябрь 1941-го года.
Беспрерывные усиленные занятия. Я написал письмо в Москву, запрашивал о судьбе родителей и младшего брата. Очень переживаю. Воспалённое воображение рисует страшные картины. Неужели остались на оккупированной немцами территории?!
Октябрь 1941-го года.
20-го октября перешли в зимние казармы. Теперь я в 11-ой роте, в 4ом взводе. Комвзвода - тот же лейтенант Петров, который проводит с нами ежедневные (без выходных!) занятия по огневой и тактической подготовке. Занимаемся в основном на учебном поле вне стен Училища. Конечно, не обходится без строевой подготовки и специальных дисциплин: химзащита, связь, конная подготовка, политзанятия и прочее. Мы очень плохо обмундированы. Эшелоны со снаряжением пропали где-то на Украине. Кормят нас хорошо, по 9-ой курсантской норме. В столовой - столы, а скамеек нет. Пищу принимаем стоя. Шинели нам выдали 3-ей категории ещё в Одессе, только лишь для соблюдения формы и скатывания для надевания через плечо.
2-ое ноября 1941-ого года.
Сегодня приняли присягу на верность Родине. Обстановка торжественная. Чувствуем повышенную ответственность. С сегодняшнего дня - мы полноценные военнослужащие!
7-ое ноября 1941-го года.
Слушали речь Сталина. Все курсанты училища написали рапорты с просьбой отправить нас на защиту Москвы. Нам отказали, хотя ещё в октябре месяце училище отправило команду для защиты столицы. Значит, начальство считает, что мы в будущем принесём больше пользы как командиры.
Праздник провели невесело. Курсанты лишь вспоминают довоенное время, которое теперь нам кажется счастливым и беспечным. Правда, в честь праздника нас повели в кино. В городе - ещё несколько училищ: Ленинградское Пехотное и какое-то училище связи. Кроме того - ещё какая-то школа авиамотористов. Встретил там своего земляка. Все, кажется, теперь находятся в вооружённых силах страны.
.
1942-ой год.
Январь.
Я опять написал в Москву. Ответа нет. Очевидно, число курсантов заметно сократилось: наша рота теперь уже 9-ая. Я в том же взводе лейтенанта Петрова. Занятия идут непрерывно. Очень холодно. Морозы - больше 30-ти градусов с ветром. А мы ещё пока без зимнего обмундирования. Правда, вместо пилоток нам выдали будёновки и пошили рукавицы из шинельного сукна. И всё же ужасно мёрзнем: одесситы!
На стрельбище, до которого от города более 5-ти километров, ходим почти ежедневно, маршируем строем с винтовками "на плечо". Сначала даже не было шинельных рукавиц. Как-то натягивали рукав шинели, чтобы не обжигал изморозью металлический затыльник приклада. У многих - обморожение скул и носа. Следим друг за другом. Как-то и у меня побелело лицо. Лейтенант Петров приказал мне добраться к стрельбищу бегом. На медпункте мне оказали помощь, и всё закончилось для меня благополучно.
Февраль 1942-го года.
Началась специализация. Наш 4-ый взвод стал миномётным. Изучаем материальную часть, подготовку данных для стрельбы, а стрельбы проводим редко. Зато нас часто поднимают по тревоге, совершаем форсированный марш и еле добираемся к себе в казарму после утомительных бросков. Одним словом - пехота!
8-ое марта 1942-го года.
Завершили ускоренный курс обучения. Мы с сегодняшнего дня приказом Южно-Уральского военного округа удостоились звания лейтенант. Нас горячо поздравили: всё же - первый выпуск командиров из числа призванных студентов Одесских институтов. Правда, были среди нас не только студенты, но немного таких курсантов попало в 3-ий батальон.
9-ое марта 1942-го года.
Вместе с большой группой выпускников ОПУ я получил направление в 196-ую стрелковую дивизию. Едем поездом в город Соль-Елецк. Всё нам ново, непривычно. 19-ти летние лейтенанты! Гордость распирает.
В пассажирском вагоне - много фронтовиков, которые после излечения в госпитале едут на побывку в родные места. Раненные в бою они не скрывают своего превосходства над нами, необстрелянными и чистенькими "лейтенантиками". Пытаются нас напугать, говорят, что если не убьют, то непременно через два-три дня выведут из строя по ранению. Однако с восторгом отзываются о наших "Катюшах".
10-е марта 1942-го года.
Меня направили в 863-ий полк командиром миномётного взвода. Знакомился с новыми лейтенантами командир полка, подполковник. Направили в миномётный батальон и дали в командование взвод 50-ти миллиметровых миномётов. Вся дивизия в стадии формирования. Материальной части пока ещё нет. Занятия проводим на макетах. Расположились в небольшом населённом пункте на границе Чкаловской области и Северного Казахстана. Не знаю, с чего начать. Теоретически я подготовлен хорошо, а практики нет никакой. В конце марта получили карабины, винтовки и миномёты. Усиленно занимаемся и тренируемся, доводим навыки до автоматизма. В этих краях очень холодная весна.
20-го апреля 1942-го года.
Подали эшелон, идёт передислокация дивизии на запад, поближе к фронту. Но прибыли на станцию Садовая, южнее Сталинграда и далеко от линии фронта. Дивизия вошла в состав 7-ой резервной армии. Расположились в сосновом лесу, разбили лагерь, занимаемся, тренируемся и готовимся грядущим боям.
10-тое мая 1942-го года
Мы вышли в степь, копаем окопы. Враг от нас далеко, а мы готовим оборону под Сталинградом. Иногда высоко в небе появляется немецкий самолёт-разведчик. Мы принимаем все меры маскировки: прекращаем всякое движение, прячем шанцевый инструмент. Ночью спим под открытым небом, нередко под дождём. Закалка у нас очень хорошая.
10-е июня 1942-года.
Мы зачислены в 62-ую действующую армию, то есть, 7-ая резервная армия стала 62-ой действующей. К великому сожалению, не Красная армия приближается к Вермахту, а он - к нам! Такова трагическая реальность.
Совершили марш к станции Воропоново, поближе к Сталинграду. Снова роем окопы и создаём оборонительный пояс непосредственно перед городом.
3-тье июля 1942-го года.
Совершили марш к станции Прудбой.
10-е июля 1942-го года.
Подали эшелон, состоящий в основном из пассажирских вагонов. Наконец, двигаемся в сторону фронта. Проехали посёлок Калач, мост через реку Дон. Выгрузились на станции Суровикино, более чем в 60-ти километрах западнее реки Дон. Покинули вагоны по тревоге, опасаясь налёта немецкой авиации. Рассредоточились в километре от путей. Кто-то из наших командиров в поисках знакомых (на всякий случай?) вернулся на станцию. Увидел толпу беженцев. Рассказывают страшные вещи о зверствах немцев, о бомбёжках дорог, забитых повозками и машинами мирного населения, которое спасается от захватчиков; некоторые чудом вырвались из занятых населённых пунктов, пробились к своим, а теперь и мечтают об эвакуации в глубокий тыл необъятной России. Ночью выставили посты и оцепление.
12-ое июля 1942-го года.
Мы совершили невероятно трудный 45-ти километровый переход. Шли под непрерывным дождём. Наши красноармейцы ещё не привыкли к таким условиям похода.
13-ое июля 1942-го года.
Мы заняли оборону, окапываемся. Через наши боевые порядки проходят вооружённые и невооружённые бойцы, которые вышли из немецкого окружения. "Окруженцы" задерживаются органами нашей контрразведки. Красноармейцы проходят проверку и затем их направляют во вновь формируемые части.
22-е мюля 1942-го года.
Получили тревожное сообщение: крупные силы немцев подошли к нам и остановились на ночёвку в 10-ти километрах от нашего оборонительного рубежа. Выслали разведку. Через полтора часа разведчики нашего полка возвратились и подтвердили сведения о подходе немецких войск. Разведчики сильно возбуждены и взволнованы: им пришлось отстреливаться. Итак, их первое боевое крещение состоялось!
И мы все готовимся к бою, Вблизи наших окопов разорвалось несколько снарядов дальнобойной артиллерии. Ждём утреннего боя и готовимся совершенно спокойно. Неожиданно вызвали всех командиров на батальонный командный пункт. Не придётся нам завтра вступать в бой! Приказали сдать позиции новым "покупателям" - так называют у нас сменщиков.
23-тье июля 1942-го года.
В 5 часов утра построились за линией нашего оборонительного района и начали движение на северо-восток. Темно. Идём, тяжело нагруженные вооружением и боеприпасами. Шли весь день. Только в пять часов дня, через 12 часов пути, сделали привал. Страшно устали.
24-ое июля 1942-го года.
В 4 часа утра снова выступили и лишь в 14 часов позволили нам двухчасовый привал на обед и краткий отдых. Очень много отстающих. Приказано торопиться, так как немцы прорываются к Дону в районе, к переправам у города Калач.
Весь день - на марше. Только на следующий день сделали привал. Нет сил продолжать этот невыносимый поход.
25-ое июля 1942-го года.
Продолжается тяжелейший марш. Не представляю себе, как удаётся выдержать такое испытание! Мне, командиру, который не тащит таких тяжестей, как рядовые, невыносимо трудно; каково же бойцам! Шли всю ночь. Достигли нижнего течения реки Чир.
26-е июля 1942-го года.
В 6 часов утра после переправы через реку колонна остановилась у какого-то населённого пункта. Карт этой местности у нас ещё не было. Наш командир роты остался с большинством красноармейцев на юго-западном берегу реки Чир. Штаты у нас очень часто менялись. Сейчас я командую взводом 50-ти миллиметровых миномётов в стрелковой роте лейтенанта Афанасьева, выпускника Ленинградского Училища. Из моего взвода со мной только один расчёт.
Недалеко идёт бой. Мы сидим у развилки дорог. Мимо нас движутся танки на запад. А на северо-восток повернула кавалерийская часть с тачанками. Музейные войска! Долго ли эта часть повоюет по правилам 20-ых годов?!
В 8 часов утра прибыл лейтенант Афанасьев с основной частью роты. Всех собрать ещё предстоит. Мой взвод в сборе. Построились в батальонную колонну. Снова пугающий марш? Когда уже вступим в бой? С нетерпением ждём столкновения с противником. Не прошли и пятисот метров по дороге и попали под артиллерийско-миномётный огонь. Снаряды и мины разрываются рядом. Застигнуты врасплох
От неожиданности многие из нас растерялись Одни побежали вперёд, другие - назад. Необходимо навести порядок в управлении. Боевой опыт был лишь у командира батальона и командира взвода младшего лейтенанта Кузнецова. Но поблизости их не оказалось. В несколько секунд и я, и другие молодые командиры вспомнили требования Боевого Устава Пехоты: из-под артогня необходимо выходить броском вперёд. Мы, каждый для своих подчинённых и мечущихся растерянных бойцов, подали команды: "За
мной! Броском вперёд!" И побежали быстро, скоро, с надеждой на спасение. Но куда бежим, неизвестно. Противника впереди не видно. Ружейно-пулемётный огонь никто по нам не ведёт. Откуда же стрельба из миномётов и гаубиц?!
Внезапно обстрел прекратился. Адъютант-старший батальона (начальник штаба) и я, а также несколько моих бойцов с одним миномётом оказались впереди других метров на 100-150. По-видимому, противник отошёл под нашим натиском. А мы себя чувствуем неуверенно, не видим немцев. Остановились, подтянули роты. Тревожит внезапно наступившая тишина. Вдруг кто-то из бойцов увидел блеск оптического прибора. Мы открыли ружейный огонь по предполагаемому наблюдательному пункту немцев.
Впереди - долина, за ней - неровная цепь возвышенностей. Снова попали под миномётный обстрел - теперь уже прицельный и более интенсивный. Лежим, тесно прижавшись к земле . Понимаем, нельзя вот так лежать, ожидая гибели. Что-то необходимо предпринять! Решили выходить из-под обстрела перебежками влево. Добрались к окопам. Может быть, кто-то их отрыл заранее, такие же резервные части, которые создавали оборонительный район ещё в мае, как и мы вблизи Сталинграда. Наконец, перевели дыхание! Немного отдохнули и привели себя в порядок. На новом рубеже собрался весь батальон.
В 14 часов поступил приказ продвинуться к безымянной высоте и занять там оборону. Мы наступаем очень медленно. Огонь противника, в том числе и ружейно-пулемётный, слабый. Вероятно, перед нами - всего лишь немецкие заслоны. Подверглись бомбардировке с воздуха. Налетела большая группа "Юнкерсов". Нас бомбят ожесточённо, но бомбы падают немного в стороне от пехоты. Возможно, где-то рядом наши танки?
Мы заняли оборону. Поужинали. Очень возбуждены. Есть потери. Трудно свыкнуться с тем, что погибли твои знакомые и друзья. Не спали всю ночь.
27-го июля 1942-го года.
В 7 часов утра меня вызвал командир роты и распорядился провести своим взводом разведку. Миномёты приказал оставить на повозке и самим выступить лишь со штатными карабинами. Лейтенант Афанасьев и сам понимал незаконность своего приказа и поэтому начал как бы оправдываться. Он говорил о том, что в моём взводе наиболее грамотные бойцы и вроде не так выбились из сил, как стрелки роты. Приказ необходимо выполнять. Я не стал возражать и отправился к своим подчинённым.
Я взял с собой 9 бойцов. Выступили в направлении населённого пункта. В дорогу нам достались добрые напутствия и дали нам много гранат. Село находилось примерно в двух километрах от нашего исходного рубежа. Предстояло провести дозорную разведку и поддерживать связь со своей ротой с помощью сигналов и "маяков". Не только рота, но и весь батальон осторожно передвигался вслед за разведкой на расстоянии от нас примерно в один километр.
Мы подошли к населённому пункту. На околице лежали огромные торпеды. Я остановил бойцов, приказал залечь. Не могли понять, как эти смертоносные "сигары" оказались тут? Торпеды ведь предназначены для поражения надводных целей, а от реки далековато. Может быть, это какие-то неведомые мне боеприпасы замедленного действия
и огромной разрушительной силы!
Вместе с командиром отделения я отправился поближе к длинным цилиндрам. Шли медленно и довольно робко. Торпеды были сброшены на парашютах, мы их увидели на земле и успокоились. Оставили одного бойца возле торпед. 5 страшных цилиндров, начинённых взрывчаткой, батальону следует обойти. Я послал посыльного к Афанасьеву, а сам с семью красноармейцами обошёл населённый пункт слева. Из села нас обстреляли. Перешли вброд какую-то речушку и остановились. Батальон подходил медленно, немецкие батальонные миномёты били по развёрнутой цепи красноармейцев. Атаковали село и выбили оттуда противника. Всю ночь окапывались, думали об обороне.
28-е июля 1942-го года.
А нам приказали наступать. Уже с утра было очень жарко. До населённого пункта, который предстояло занять, примерно два с половиной километра. Сначала мы шли вдоль балки, на дне которой протекал ручеёк. Мы утоляли жажду тепловатой грязной водой, несмотря на строгий запрет. Из балки выбрались и по ровной местности стали цепью продвигаться в сторону белеющего на горизонте большого села.
Противник открыл сильнейший миномётный огонь. Немецкие мины подали в наших боевых порядках. Несём потери. По такой жаре страшно смотреть на тела убитых. В считанные секунды рой разжиревших мух окружают погибших бойцов и только что живой человек, который шёл рядом с тобой, вдруг превратился в распухающий труп. Ужасное ощущение!
Мы то залегаем под огнём, то продвигаемся перебежками вперёд. Левый фланг батальона уже ворвался в населённый пункт, а мы на правом в нескольких десятках метрах от околицы села попали под ожесточённый пулемётный огонь. Открыли ответный огонь из 50-ти миллиметровых миномётов, стараясь подавить немецкие пулемёты. Я наблюдал за разрывами наших мин, лёжа на краю неглубокого оврага. Немцы нащупали нас и обстреляли из 119-миллиметровых миномётов. Одна мина разорвалась на противоположном скате укрытия. Большой осколок, прозвенев над головой, вонзился мне слева под мышку. Удар был сильный. Я вскрикнул от боли и неожиданности, но через минуту почувствовал, что ничего страшного не произошло. Повезло. Продолговатый горячий кусок металла застрял у меня под рукой. Связка не повреждена. Круглолицая спокойная девушка-санинструктор вытащила осколок, обработала рану и обнадёжила меня, что к свадьбе заживёт. Рука ещё побаливала, но из строя с подобной травмой не выбывают
Ещё долго лежали перед селом. Основная часть батальона и почти весь командный состав находились в селе, но не могли продвинуться вглубь. А у нас на отставшем правом фланге - сосредоточены все 12 станковых пулемётов, девять 50-ти миллиметровых миномётов, 5 ружей ПТР и всего 15 стрелков, вооружённых винтовками. Наступление батальона было организовано неудачно. Вместо управления боем комбат вырвался вперёд и застрял под огнём. Вскоре он прислал посыльного, который едва живой к нам добрался и передал приказ атаковать околицу населённого пункта. Мы ворвались в село и соединились с основными силами батальона. Противник отошёл недалеко. Обстреливают нас автоматчики, которые устроились не чердаках и крышах окраинных домов. Кто-то из наших командиров отошёл на несколько метров и тут же был ранен.
29-ое июля 1942-го года.
Ночью немцы покинули окраину большого населённого пункта, в который мы вошли вчера. Мы получили приказ овладеть высотой. Наше продвижение слишком медленное и робкое. Противник ведёт плотный огонь. Мы по пути продвижения оказались в овраге и не спешили оттуда выбираться. Установили пулемёты на краю оврага, миномёты стояли чуть позади. Противник ведёт умелое наблюдение со своей высоты. Нас засекли и взяли в артиллерийскую "вилку". Надо немедленно покинуть свои позиции! Пулемёты моего земляка лейтенанта Яши Блехера и мои миномёты снялись с позиций броском, отошли по фронту влево метров на 150. Меня и моего связного - а мы оказались на выходе из оврага
на открытой местности - обстреляли "Мессершмитты". Два истребителя на низкой высоте поливали нас сверху из пулемётов. Сначала я подумал, что ещё кого-то атаковали с воздуха. Начали смещаться влево и вправо, а истребители гонялись всего-то за двумя человеками, за нами. Какое чувство превосходства над нами, какое пренебрежение и какая самоуверенность германских асов! Нас призывали учиться ненавидеть врага. Вот он, враг, и сам преподал нам урок обучения! Бой продолжался весь день
.
30-е июля 1942-го года.
Нас бомбят с самого утра. Немецкие пикирующие бомбардировщики налетают группами по 30-40 самолётов. Мы не продвигаемся ни на метр. Левее наших позиций и немного впереди - наша танковая бригада. Все машины Т-34. Большая часть бомб нацелена на танки, но и нам, пехотинцам, перепадает достаточно. Одна группа самолётов, отбомбившись, уходит за гребень высоты и спустя 10-15 минут появляется новая. Смертоносная карусель над знойной степью! Мучает жажда и не отступает тревога. Кроме бомб нам предназначены и снаряды. Над головами разрывается шрапнель.
Поближе к полудню раздалось несколько залпов наших "Катюш", но немцы не унимались и продолжали нас терзать непрекращающимися бомбёжками и артналётами. У нас большие потери. Убиты оба заместителя командира роты - по строевой и политической части. Впервые в жизни закурил.
31-ое июля 1942-го года.
Снова бомбёжка. Сильный артогонь. Кроме того, подошла к нашему правому флангу и немецкая пехота. Обстреливают из пулемётов и автоматов. И всё же нам удалось немного продвинуться вперёд - всего-то на 150 метров. Тяжёлый бой и большие у нас потери.
В 18 часов дня меня с фланга ранило пулей. Пробита верхняя часть правого бедра, точнее, ягодица. Как правило, такое ранение у людей вызывает улыбку, считают, что стреляли по воину, убегающему от противника. Не тот случай: мы двигались вперёд, и пуля настигла меня сбоку. Следовательно, противник нас обошёл.
Я ползком добрался к батальонной санчасти, расположенной в лощинке за наблюдательным пунктом комбата. Меня перевязали. Я затем пробрался к командиру батальона. Возрастной старший лейтенант с продольным шрамом на всю щеку был расстроен. Я ему сказал, что хотел бы вернуться в роту. Командир посмотрел на меня с сожалением, посоветовал, как можно скорее уходить в тыл, так как немцы нас могут в любую минуту отрезать от реки Дон, и мы окажемся в окружении.
Удивительно человечное отношение к подчинённому ему командиру взвода. Он, сам оказавшись в такой драматической ситуации, говорил:
"Поскорее уходи! Нам будет очень тяжело, а ты с ранением в ногу просто пропадёшь!" Я выполз из лощинки и затем заковылял во весь рост. Спешил добраться в полковую санчасть. Но где она развернулась? Кто знает расположение тылов?! Через два часа примерно я попал в санчасть соседнего полка нашей дивизии. Ещё раз осмотрели рану. У меня сквозное пулевое ранение. Меня накормили и отправили в большую комнату деревенского дома. Там находилось много раненых. Через несколько минут меня позвала черноволосая девушка-санинструктор, предложила взять под свою ответственность 20 ходячих больных, как она выразилась, и поспешить в санбат дивизии. Девушка была встревожена и знала, что немцы прорвались с Котельниковского направления и вот-вот зайдут в тыл нашим войскам. Котельниково - это крупный населённый пункт южнее Сталинграда.
1-ое августа 1942-го года.
Мне выписали официальный сопроводительный документ на 20 легкораненых, объяснили, как найти медсанбат дивизии. Нашли медиков в какой-то рощице. Нас быстро осмотрели, сделали уколы против столбняка, Мы провели ночь на траве. Утром нас накормили и велели самостоятельно следовать к реке Дон. Я снова старший группы, снабжён соответствующим направлением в Сталинградский эвакогоспиталь. Идем медленно и тяжело к переправе через Дон. Жара прямо африканская. С трудом преодолеваем километр за километром. Тем более трудно мне: я единственный ранен в ногу, а все 20 моих подопечных получили пулевые ранения в кисть руки, предплечье или лопатку. Некоторые - в гипсе.
К полудню поднялись на шоссейную дорогу, ведущую в Сталинград. Машины, нагруженные военным снаряжением и с полупустыми кузовами, мчатся в сторону города. Это отступление. Если наша команда будет тянуться пешком, то мы можем попасть в руки к немцам. Пытаемся остановить машины. Они проносятся мимо. Кто-то из решительных бойцов предлагает мне стрелять из пистолета по скатам. Я отвергаю предложение. Мы частично перекрываем дорогу. Остановился полупустой грузовик. Встревоженный интендант, сидящий в кузове рядом с водителем, сосредоточенным усталым красноармейцем в потной гимнастёрке, поторапливает нас. Сзади остановилась ещё одна машина. Мы разместились в кузовах.
В полукилометре от переправы остановились. Шоссе перегорожено и табличкой указан объезд вправо. Шоссе разбито бомбой большой мощности. Осторожно спускались по травянистому крутому уклону. Выехали на понтонный мост. Вода в реке беловато-голубая, как и выцветшее от зноя небо над Доном.
Вскоре прибыли в Сталинград. В эвакогоспитале мне вкололи ещё одну порцию противостолбнячной вакцины, поместили на ночь в палату, а с утра проходили комиссию. Врачи придирчиво обследовали раны "больных", некоторых отправляли снова на фронт. Я снял гимнастёрку, опустил бриджи. Доктор, полная строгая женщина средних лет, осмотрела затянутые и присохшие пулевые отверстия и коротко объявила: "на фронт!". Мне было трудно ходить. Но возражать я не стал. Когда я надел гимнастёрку, доктор увидела на моих петлицах лейтенантские кубики и отменила своё решение. Она сказала, что не хватает бойцов на фронте, а командиру можно и подлечиться в армейском госпитале. Вот какая градация действовала в эвакогоспитале! К врачам предъявляли требования отправить как можно больше рядового состава на передовую! Меня направили в Среднюю Ахтубу, в полевой госпиталь ППГ N751. Ахтуба - река за Волгой, а Средняя Ахтуба - населённый пункт у реки. Там и расположен армейский госпиталь.
20-ое августа 1942-го года.
Выписался из госпиталя с не зажитой ещё раной, попросился сам. В палатах госпиталя (в каком-то не очень просторном одноэтажном здании) не хватало мест для раненых. Командирам, ходячим пациентам, предложили поселиться на частных квартирах городка и приходить только на перевязки. Продукты нам отпускали по продовольственному аттестату. Откровенно говоря, можно было ещё некоторое время продолжать лечение, но я считал для себя неприличным злоупотреблять доверием и милосердием врачей и поэтому выписался в часть.
Я получил направление в 57-ую армию. Прибыл в Сталинград и оттуда направили в 15-ую гвардейскую дивизию, в 50-ый гвардейский стрелковый полк на должность командира взвода 82-ух миллиметровых миномётов. Дивизия располагалась на левом фланге оборонительного пояса вокруг Сталинграда, недалеко от населённых пунктов Бекетовка и Красноармейск.
22-ое августа 1942-го года.
Из Сталинграда на юг в Красноармейск шёл пешком. Уже в городке попали под сильнейшую бомбёжку. Одновременно сотни и сотни самолётов эшелонами подвергали бомбардировке весь город Сталинград. Когда закончилась бомбардировка Красноармейска, я и ещё двое бойцов подошли к огромной воронке на дороге, заглянули в яму и стали гадать, какого веса бомба разворотила шоссе.
К вечеру я пришёл в село Малые Чапурники. За Большими Чапурниками в балке располагался 1-ый эшелон штаба дивизии. Отдел кадров находился на восточном берегу большого озера Сарпа. Я и ещё несколько военных переправились на лодке. Долго бродил я с приставшим ко мне бойцом по степи. Ничего не ели уже в течение двух дней. Продовольственные пункты можно найти только в тылу, а кухни - в расположении батальонов. И только 24-го августа мне удалось попасть в миномётный батальон (в полку пока ещё существовал такой батальон). Наконец, наелся за все дни голодания! Меня принял командир миномётной роты. В какой-то комнатушке деревенского дома, сидя за грубо сбитым столом, приятный, симпатичный лейтенант в первую очередь зачитал мне приказ Сталина N227, а затем стал расспрашивать о том, где и как я был ранен. Командир роты был рад, что я прибыл не из училища прямо, а из госпиталя: очень ценились командиры с каким-то боевым опытом. Затем со мной беседовал и командир батальона. Наши огневые позиции находились в селе Дубовый Овраг. Пока у нас относительно спокойно, если сравнивать с центральной частью Сталинграда. Город весь горит. Дым вздымается высоко в небо и, будто, застыл, как башня. А мы ведём бои местного значения. Беспрерывная артиллерийская дуэль, налёты, перестрелка - прочно обороняем свои позиции.
26-ое августа 1942-го года.
В 3 часа ночи мы получили совершенно непонятный приказ оставить село Дубовый Овраг и занять оборону на полевом аэродроме впереди Больших Чапурников. Нас беспрерывно обстреливают из пулемётов и 6-ти ствольных миномётов. Укрыться невозможно. На гладкой, как гигантская сковорода местности, кое-где разбросаны небольшие земляные полуоткрытые гаражи, в которых до начала боёв стояли истребители - ястребки".
30-ое августа 1942-го года.
У нас очень большие потери. Вот уже несколько дней подвергаемся сильнейшему артобстрелу. Не прекращается и пулемётный обстрел. Противник использует разрывные пули "дум-дум", запрещённые женевской конвенцией ещё после Первой Мировой войны. Перед нами стоит румынская дивизия, усиленная германской артиллерией и поддерживаемая авиацией своих "шефов". Наступление против нас пока не предпринимается. Очевидно, задача румын держать нас в напряжении и не позволить командованию фронта снять часть войск для переброски в центральную часть Сталинградского оборонительного района.
2-ое сентября 1942-го года.
Мы получили приказ вернуть населённый пункт Дубовый Овраг, который оставили 26-го августа по ошибке. Пользуемся только слухами. Говорят, что наши командиры неверно поняли приказ командующего арией Шумилова. Но почему Шумилова? Он ведь командует соседней 64-ой армией! И вообще мы не знаем точно, какой армии принадлежим - то ли 57-ой генерала Толбухина, то ли 64-ой генерала Шумилова. Должно быть, командование фронта предпринимает самостоятельное переподчинение, исходя из оперативной необходимости, и не всегда о своих приказах ставит в известность генеральный штаб Красной армии.
А неверно понятый приказ звучал так: оставить боевое охранение и отойти от населённого пункта Дубовый Овраг ... Что теперь делать? Придётся расплачиваться за ошибку новыми потерями!
В 4 часа утра мы вдвинулись на исходный рубеж. После артобстрела наша пехота к утру почти очистила от противника всё село. В контратаку при поддержке 10-ти танков перешёл противник.. Нам пришлось отступить, вернулись на исходный рубеж. Правда, боевое охранение возле Дубового Оврага мы оставили. Охранение было усилено взводом противотанковых ружей и взводом 82-ух миллиметровых миномётов, которым я командовал.
С правого фланга противник перешёл в наступление на Большие Чапурники. И нас не оставляют в покое. Подбираются ползком автоматчики. Ведём миномётный огонь по ним, но к 14-ти часам противник приблизился к нам и находился уже в 70-ти метрах от наших огневых позиций. Минимальная дальность стрельбы из миномётов немного больше. В 15 часов связной, едва к нам добравшись ползком, передал приказ вернуться охранению в Чапурники. Отходим под шквальным огнём. Идём по тропе вдоль берега озера Сарпа. Нас обстреливают из 6-ти ствольных миномётов, которые мы прозвали "Ванюшей" (в созвучии с нашей "Катюшей"). На всём пути отхода нас преследует скрипучий надрывный звук выстрелов из 6-ти ствольных немецких миномётов. Одна мина разорвалась рядом со мной Чуть не убило, но такое происходит нередко и каждый день. В Чапурниках близким разрывом снаряда меня оглушило. На свои огневые позиции мы не можем выйти из-за сильного огня противники с фронта. В особенности досаждает настильный пулемётный огонь. Пришлось развернуть миномёты за домами. Открыли огонь. Но мин у нас очень мало. К нам пришёл командир батареи артполка Роман Агриков. После бомбёжки артиллеристы временно остались без орудий. Вооружили их батальонными миномётами. Вечером мы поднялись к себе на позиции. Командир роты поручил мне познакомить артиллеристов с материальной частью, а управлять огнём артиллеристы умеют получше, чем мы, миномётчики. Всю ночь при свете трофейных немецких коптилок в какой-то избе осваивали материальную часть.
Утром артиллеристы самостоятельно заняли огневые позиции. Больше я уже не встречался с ними.
3-тье сентября 1942-года.
Противник пытается прорвать нашу оборону. Очень упорная борьба. Огонь артиллерии румын и немцев настолько сильный и плотный, что невозможно ничего наблюдать. Сплошной грохот и дым. Разбиты осколками 2 миномёта нашей роты. Беспрерывно бомбят. К тому же разрывные пули создают впечатление, будто солдаты противника уже в нескольких метрах от наших окопов. Мы держим оборону. Нет приказа отходить, да и некуда отступать: позади озеро Сарпа.
4-тое сентября 1942-го года.
Обстановка такая же, как и вчера. Бой продолжался и в течение ночи. Даже за ужином в балочку, где остановилась кухня, никто не пожелал идти: невозможно пробраться невредимым при непрерывном пулемётном обстреле на нашем полевом аэродроме.
5-тое сентября 1942-го года.
Атаки противника стали ещё более ожесточёнными. А мы держимся. Ведём миномётный огонь по площадям, целей не видим в беспросветном дыму. Убит наш командир роты. Его заместитель по строевой части, всего лишь неприметный младший лейтенант в обмотках и застиранном обмундировании, принял роту и сразу же проявил себя сверхжёстким начальником. Позволил себе осудить погибшего за мягкотелость и либерализм.
6-ое сентября 1942-го года.
Утром наша артиллерия, в том числе корабельные орудия Волжской флотилии, открыла ураганный огонь по позициям противника. Обстрел продолжался несколько часов. В тылу противника, там, где сосредоточена его артиллерия, слышны взрывы. Румыны и "подпирающие" их немцы затихли, не отвечают огнём и уже не помышляют об атаке наших позиций. Когда стемнело, наш полк организовал разведку боем. Наши миномёты поддерживали роту разведки и автоматчиков. Взяли пленных и среди них - один офицер.
7-ое - 14 сентября 1942-го года.
Мы ежедневно и пока безуспешно атакуем стоящего перед нами противника. Должно быть, тем самым отвлекаем на себя часть войск, атакующих непосредственно горящий непрерывно Сталинград. Собственно, мы тоже защитники города, только южных окраин его. Нам кажется, что в развалинах города солдатам труднее, чем нам, вероятно, только кажется: всегда думаешь, что соседу достаётся больше. Такова психология участникам боёв.
15-тое сентября 1942-го года.
Вчера начался решительный немецкий штурм северной и центральной части города. А у нас пока - без особых перемен. Вели разведку боем. Взяли пленного. Он показал, что румынская дивизия почти разбита и потеряла всю свою артиллерию после нашей артподготовки 6-го сентября.
20-ое сентября 1942-го года.
Наш полк овладел населённым пунктом Дубовый Овраг, который ранее оставили без боя; неверно поняли приказ командующего. Наша рота возвратилась на свои старые огневые позиции. Всё на месте, даже ящики с минами, которые мы не смогли забрать в спешке. Да и унести на себе 300 мин было невозможно. Отходили мы по тропе вдоль озера, а для перевозки мин нужна дорога хотя бы в одну колею.
Мы обрадовались: обеспечены на время боеприпасами! Раскрыли ящики и были поражены: все мины оказались без взрывателей. Не было никаких следов того, что это сделал противник. Скорее всего мальчишки села решили обезвредить мины, полагая, что румыны эти боеприпасы используют против нас. Не смогли бы, так как калибр миномётов противника на десятые доли миллиметра меньше, чем у нас. И где же теперь искать этих мальчишек? Они прячутся от нас в укрытиях, потому что обязаны были эвакуироваться в тыл на 25 километров за линией фронта.
Мои отношения с новым командиром роты очень плохие. Может быть, в этом виноват не только он, но частично и я. Надо было как-то сблизиться с начальником, но я слишком щепетилен и не допускаю угодничества. И как изменился за две недели наш ротный! Исчезли обмотки. На стройных ногах - яловые начищенные сапоги, одет не хуже командира 3-го стрелкового батальона капитана Буйного, кадрового командира с безупречной выправкой и аккуратно пригнанным обмундированием в самой трудной обстановке боя. Наш ротный оказывается - красивый мужчина с гордой осанкой. Бравый вояка, хотя грамоте в миномётном деле ему ещё предстоит научиться.
Переместил меня командир на взвод 50-ти миллиметровых миномётов, поближе к стрелковым окопам. Конечно, обидно, но я не ропщу. Нигде на переднем крае никто не гарантирован от смертельной опасности. Немного впереди или в сотнях метрах позади - всё равно. И пули долетают, и снаряды рвутся одни и те же. Невольно начинаешь верить в какую-то судьбу, хотя логика подсказывает, что всё дело в ординарной случайности.
Октябрь 1942-го года.
В основном стояла сухая тёплая погода. Ночами рыли новые окопы. Углубляли старые и старались создать некоторые укрытия. Однако в безлесной холмистой степи блиндаж не построишь. Грунт тут сверхтвёрдый, без лома и кирки невозможно снять верхний слой Но есть и преимущество: близкие разрывы снарядов, даже тяжёлых фугасных, нам не вредят. Сапёры полка продемонстрировали новинку. Огнеминнофугас устанавливается перед передним краем, метрах в 50-ти от наших окопов. Состоит этот мощный заряд из противотанковой мины и баллона с воспламеняющейся жидкостью КС. При взрыве мины вспыхивает маслянистое пламя, которое удерживается в течение примерно 20-ти минут. Потрясающее зрелище! Танк не проскочит.
Получили пополнение. Недалеко от района боёв расположен завод по постройке барж. Пришёл приказ эвакуировать оборудование и специалистов в тыл. Разнорабочие и неквалифицированные кадры были призваны в армию и пополнили наши стрелковые роты. Такое пополнение не подходило ни для артиллерийских полков, ни для "элитных" подразделений пехоты.
Противник, понесший серьёзные потери в сентябре, уже не мог рассчитывать на успех в полосе нашей дивизии. Атаки проводились боязливо и вяло. Мы отбивали такие наскоки без серьёзных потерь. Немцы предприняли ещё один штурм Сталинграда - 14 октября. Были атакованы части 62-ой и 64-ой армий. В районе Купоросное, на стыке двух армий, развернулось ожесточённое сражение. Немцы потерпели неудачу.
Однако на Северном Кавказе немцы пока добивались серьёзных успехов. Это тревожило нас и у части вновь призванных военнослужащих, пополнивших наши стрелковые роты, возникали панические настроения. Больно об этом вспоминать: некоторые красноармейцы переходили на сторону противника. Это позорное явление для заслуженной гвардейской дивизии удалось преодолеть примерно в течение недели.
Ежедневно немецкий двухфюзеляжный разведчик-корректировщик облетал наш участок обороны. Самолёт был хорошо защищён, вооружён отличными оптическими приборами, летал на небольшой высоте. Как только засекал цель или замечал движение людей, немедленно бросал - и довольно точно - одну-две небольшие бомбы. Появлялась "Рама" (так бойцы называли этот самолёт), мы немедленно прекращали всякое движение и намертво прижимались к земле. Сколько проклятий раздавалось в адрес неуязвимого воздушного хищника, который размеренно и нагло облетал наш участок обороны, как свои владения! Появлялась "Рама" из-за гребня господствующей высоты, рассекала небо по прямой и заходила над разбитым одиночным домиком, стоящим невдалеке от берега озера. Затем, вдоль озера обозревала населённый пункт Дубовый Овраг, оттуда поворачивала вдоль фронта и снова кружилась над нами в поисках "добычи". В середине октября в ясное тёплое утро самолёт появился точно по своему распорядку, пересёк наш участок по ширине и направился к домику. Раздался выстрел нашего зенитного орудия, и воздушный ястреб был сбит сразу же. Падал самолёт как-то медленно, как бы цепляясь за небо и не веря в свою погибель. "Рама" упала в озеро Сарпа, а куски фюзеляжа так и торчали над поверхностью воды до конца оборонительных боёв. Больше над нами немецкий разведчик-корректировщик уже не кружил.
Кормили нас два раза в сутки в тёмное время. На день выдавали селёдку, воду пили озёрную, её же черпали повара для приготовления горохового или пшённого супа из концентрата. Плохое было питание, нередко выпивали несоленый суп. Хлеб выдавали регулярно - по 900 граммов в день. Бывали дни, когда противник не открывал огня. Нам тоже не хотелось отвечать, мечтали о тишине и отдыхе. Наше командование устроило комбату и командирам рот строгий разнос: "Что за перемирие устроили на передовой?! Врагу нельзя давать покоя ни днём, ни ночью!" Образумили уставших бойцов и заставили вести активные боевые действия. Применяли новую тактику. С наступлением темноты отправляли в нейтральную полосу так называемые кочующие орудия и миномёты, которые обстреливали противника на большую глубину, создавая впечатление нашей атаки и проникновения в его оборону.
В октябре высшее партийное руководство организовало сбор подписей защитников города Верховному Главнокомандующему Иосифу Сталину. Нам зачитывали письмо-клятву, мы заверяли вождя стоять насмерть, защитить Сталинград и разгромить врага на этом рубеже.
Над нами в небе разворачиваются воздушные бои с немецкой авиацией. Наблюдаем за круговертью в небе. Пока ещё немецкая авиация превосходит нашу. Бои заканчиваются в пользу врага. Появились и американские истребители "Аэрокобра" на которых летают наши пилоты. Между тем город продолжает гореть. Что могло там уцелеть?! Мы часто атакуем и проводим бои местного значения. Иногда в нейтральной полосе собираем помидоры и картошку. Рискуем, но пополняем свой рацион питания. Будто бы однообразно проходят дни, но это - война, которая состоит не из сплошных штурмов. Удалось нашей дивизии разгромить стоящего перед нами противника, и мы пресекли попытки германской армии прорваться в город с южного направления.
1-ое ноября 1942-го года.
Командир роты приказал мне провести ночную вылазку с одним кочующим миномётом и лично принять участие в этом "набеге" на противника. Я был крайне удивлён: кочующий маленький миномёт не может из-за недостаточной дальности стрельбы выполнить такую задачу. Но ротный был непреклонен и самоуверен. Он формально исполнял приказ комбата, жалея своих подчинённых. Уже было известно, что с завтрашнего дня 50-ти миллиметровые взводы передаются стрелковым ротам, миномётный батальон перестаёт существовать. Роты 82-ух миллиметровых миномётов входят в состав стрелковых батальонов. Я уже знал, что перехожу в 8-ую стрелковую роту старшего лейтенанта Власенко. Придётся выполнять безумный приказ командира минроты, который с завтрашнего дня мне больше не начальник.
Возвращаться после выполнения задачи нам следует по берегу озера, а там - наш пулемётный дзот. Я попросил командира роты (он стал уже лейтенантом и буквально цветёт от гордости!), попросил предупредить пулемётчиков о нашем возвращении из нейтральной полосы. Командир роты заверил, что всё будет сделано, чтобы нас не приняли за разведку румын и не пристрелили ненароком.