Весна и не думала начинаться. Март на дворе, а в воздухе висит промозглый холод. Лезет в нос, перехватывает дыхание, холодит открытое горло. Шарф Василиса не носит. Ей отчего-то кажется, что без шарфа она выглядит чуточку изящней. Если вообще можно говорить об изяществе при её формах. Только и красоты в Ваське, что карие с зелёными крапинками глаза да тугая совершенно немодная русая коса. И вот в довесок к этой своей красоте получила Васька от природы совершенно никчёмное тело, отчего ощущала себя не женщиной, а гиппопотамом юбке. А как по ощущениям выходило для самой Васьки, так и взаправду получалось для окружающих.
Работает Василиса Степановна в детском саду воспитателем. Работа не пыльная. И детей она любит. С детьми - полный компот, как говаривает муж. С маленькими и с теми, кто постарше. Здесь Васька забывает про свои килограммы. Им, детям, всё равно, как их воспитатель выглядит и во что одевается. Папам и мамам не всё равно. Такой уж в маленьком городе народ - небезразличный. Оттого Василиса Степановна постоянно ловит на себе насмешливые взгляды женщин, чувствует брезгливую жалость мужчин. А сегодня вот со спины тушей обозвали. Хороший такой, симпатичный папа Костика Самойлова. Он, конечно, обидеть её не хотел. Просто не думал, что Василиса Степановна услышит.
А она услышала. Услышала, но не обиделась. Неприятно так скребануло по душе. А так - ничего, она привыкла. Только настроение сразу на нуль перескочило. А ведь было это настроение. Было! Зарплату получила. Маленькую, как хвост щенка добермана. А всё-таки свои деньги - приятно.
Василиса Степановна Бородина тяжело несла грузное тело. Шаги гулко отдавались в пустом проулке, скрежетали ледяной коркой под ногами. Ваське было безумно грустно. Домой не хотелось. Посидеть, что ли, в маленьком кафе у перекрёстка, заесть пирожным тоску - печаль? Или двумя. Может там ещё булочки слоёные с марципаном есть.
Васька развернулась и, набирая скорость, устремилась в сторону, противоположную дому. Она не заметила, как с тротуара в тень шагнула одинокая фигура. А если бы заметила - удивилась. Зачем кому-то от неё прятаться? Да ещё в темноте.
В темноте что-то щёлкнуло, и сгущающиеся сумерки лизнул язычок пламени. На секунду из вечернего полумрака огонёк зажигалки выхватил лицо, склонившееся над сигаретой. Момента этого было достаточно, чтобы удостовериться - да, кто-то, в самом деле, следил из темноты за Василисой Степановной, но не достаточно, чтобы рассмотреть лицо человека, наблюдавшего за тридцативосьмилетней воспитательницей детского сада ? 11.
Тем временем дверь квартиры ? 67 по улице Маяковского открылась. В квартиру зашёл мужчина. Переобулся в коридоре. Любовно протёр ботинки гуталиновой губкой. Поставил их на место стоявших в углу тапок. Комната осветилась мутной лампой и Сергей устало опустился на диван.
Наконец-то дома. Ноги гудят. Но гудение это довольное - сегодня больше никуда идти не придётся. Не вставая, щёлкает пультом. По телевизору идёт криминальная хроника.
Ёканый бабай! Благодарствуем. Он криминальной хроникой по горло сыт.
Сергей Марьянович Бородин должность имел солидную. Следователь районной прокуратуры - это вам не хахоньки. Хотя, может, не он имел должность, а она его имела. Что ж, он не против, пусть так. Сергей довольно хмыкнул. Ещё совсем недавно в операх ходил, а сейчас сам себе хозяин.
Он свистнул тихонечко и из-под дивана, порыкивая от удовольствия, вылезла небольшая лохматая собачка неизвестной породы. Только Серёге разницы не было, породистый его Фёдор или нет. Длинная шерсть коричного цвета с подпалинами была вычесана и шелковистыми волнами-закорючками спадала до самого пола, прикрывая коротенькие лапы. За повислыми ушами и заботливо расчёсанными волосами на мордашке виднелся только мокрый блестящий чёрный нос. Не в меру большой и любопытный. Казалось, Фёдор даже смотрит с помощью носа - глаз-то не видно. А они были, если волосы со лба убрать - карие, большие, скрытые за длинной коричневой чёлкой (интересно, есть ли у собак лоб? Сергей был уверен, что есть).
Фёдор подполз к Сергею Марьяновичу на животе и ткнулся мокрым носом в пространство между его тапками.
-Хороший пёс, - хозяин вздохнул глубоко, успокоено. Наконец-то дома. Посидел ещё пару минут, тупо уставившись в экран орущего телевизора. Горло саднит. Только ангины не хватало! Надо жене пожаловаться. Следователю районной прокуратуры вдруг от кончика большого рельефно выступающего носа до самых кончиков ногтей захотелось, чтобы Васька, всегда молчаливая, тёплая, большая и уютная, его пожалела.
-Кх-м, Вась,- Сергей жалобно кашлянул. Жена не отзывалась. Ну да, ёканый бабай, он, когда пришёл - света не было. Усталое сознание упрямо отключилось, как только он перешагнул порог дома, и не среагировало на отсутствие жены.
Васьки нет. Где она шляется? Начало десятого. Вообще-то он привык к тому, что после работы Василиса постоянно задерживается. В магазин заходит или ещё куда. Потом, задевая трюмо, шкаф и всё, что могло попасться на дороге, шумно пробирается на кухню вместе с полосатой хозяйственной сумкой, из которой выглядывает колбаса или батон. Всё это он знал наизусть. Для этого даже не надо было вставать с любимого дивана. В течение четырёх лет, что они жили вместе, изо дня в день всё было именно так.
Так, в блаженном спокойствии проходили семейные вечера двух одиноких людей. Одно одиночество на двоих. По половине одиночества на каждого. Тихая гавань среди бурных будней следователя районной прокуратуры. Он никогда никого не приглашал к себе в гости. Не хотел, чтобы посторонний вторгался на их семейный островок спокойствия. Вот только в это время из кухни уже должны были плыть аппетитные запахи.
А Васьки всё нет.
Потом, по окончании информационного блока новостей, они с Фёдором степенно перебирались на кухню. На кухне, на столе дымились яства. Фёдор подходил к своему обеденному месту, ложился, обнимал лапами тарелку и ждал, когда от тарелки перестанет подниматься пар. Сергей Марьянович отхлёбывал горячий чай - он предпочитал не есть на ночь - и с удовольствием наблюдал, как у плиты суетится Васька.
Ёканый бабай! Васьки нет!
Что скрывать, он ценил жену за умение молчать, не раздражаться по пустякам. После нервотрёпки на работе это была просто манна небесная. Они редко разговаривали. Зато ему нравилось на неё смотреть. Нравилось, что она такая... толстая. Именно - толстая. Сергей Марьянович хорошо понимал папуасов из Нижней Гвинеи, которые после свадьбы уродовали жён, дабы никто на них не польстился. Наблюдая, как Васька ужинает, он испытывал гаденькое удовольствие, в котором было что-то папуасское. Никому она такая не нужна. Никому, кроме него. Не потому что некрасивая. Просто мужчины боятся больших женщин. А ему всегда нравились пышные формы. Вот она, стараясь не задеть растянувшегося на полу Фёдора, с усилием протискивается между кухонным гарнитуром и коленями мужа. Уронила его любимую кружку. Покраснела от досады и обиды на свою нескладность, собирает осколки.
Где ты, Васька?!
Что за женщина! В старину хорошее такое слово было - дородная. Дородная и симпатичная. Ест и сама себя стесняется. Такая большая, а краснеет как девочка. Длинные волосы зачем-то по-старушечьи собраны в пучок на затылке, а глаза настороженные, собачьи. Будто ждёт, что камень в неё бросят. Страхов с шумом потянул через трубочку яблочный сок. Засуетилась, почувствовала его взгляд, уходит. Неловко толкнула столик. Да так, что стаканы у сидящих рядом нервно задрожали. В дверях кафе столкнулась с шустрой бабёнкой и, кажется, наступила ей на ногу. Визгу-то, визгу! Гм.... Страхов, проходя мимо скандальной тётки, с удовольствием пихнул её плечом. Та резво обернулась, поймала нахальный взгляд Страхова и осеклась, проглотила готовую вырваться ругань. Правильно. С "такими" лучше не связываться.
Георгий Николаевич Страхов принадлежал к числу чрезвычайно самоуверенных молодых людей. Что ж, оснований для самоуверенности у него было более чем достаточно. Двадцати семи лет от роду, он был сыном полковника медицинской службы. С одной стороны это обеспечивало ему надёжный тыл - семья Николая Сергеевича Страхова никогда не бедствовала, с другой - сам Николай Сергеевич и его жена, мама Жорика, Елена Вячеславовна, были образованными, интеллигентными людьми и смогли некоторые свои качества, нынче не модные, передать сыну. Только интеллигентом Жорик не стал. В нём ощущался скорее налёт интеллигентности, что, несомненно, добавляло ему шарма в глазах дам. Он не пытался закончить ВУЗ, зачем? Его книги уже в течение трёх лет с успехом ходили по России. Продаваемый писатель. Мало что из глубинки. Ему и здесь хорошо. Жорик ясно ощущал свою особенность, отличность от остальных. Чувство слова далось ему природой, без усилий, напряжения и драки. Так же легко как давалась учёба в школе.
Учителя были очарованы талантливым юношей. Немало этому способствовала внешность - высокий, ладный, будто выточенный из слоновой кости, синеглазый Георгий Страхов - был слабостью родителей и учителей. Кроме того, он для себя просёк одну вещь. Существует граница, за которой - боль, обиды, комплексы человека и от этой границы следует держаться подальше. Заденешь - считай на поле минное попал. Он ту границу всегда бережно обходил. Не трогал. Зачем обижать того, с чьей руки ешь? Не плюй в колодец. Разумно. И понятно, почему длинные, до плеч, вьющиеся волосы цвета спелой пшеницы вызывали не прилив неудовольствия учительской братии, а только умиление и снисходительную нежность. Что же касается товарищей по цеху - братьев-учеников, то с этими бывали сложности. Вернее никаких отношений с ними не было у Жорика. Будь Страхов серым, мелким, незаметным, возможно его бы обзывали шестёркой, били за предательство - ведь кто-то сказал классной, что сачкующие с урока географии пьют пиво за углом в сквере. Весь класс крепил боевое братство в дешёвой пивной. Все кроме Страхова. Его никто не звал. Да и не пошёл бы он. Побежал бы. Только никто не должен был знать, как невыносимо ему хотелось пойти в ту грязную пивную вместе со всеми, громко смеяться, лапать девчонок и чувствовать себя своим. То-то и оно. Чтобы почувствовать себя своим в той компании, надо было стать таким как все. А он не желал быть таким как все. Имидж у него был такой - мальчик, не похожий на остальных. А пиво - пиво пить вредно, особенно в их нежном возрасте.
Жорику прочили блестящее будущее. С крепкими знаниями, располагающей внешностью, талантом и папиными связями он мог поступить в любой престижный ВУЗ. Ребята после школы взрослели, кто в армию ушёл, кто поступил в университет, кто устроился на работу. А Жорик задержался в детстве. Он не желал сдавать экзамены в ВУЗ - вдруг не поступит! Необходимости работать не было - деньгами заботливые родители его обеспечивали. Он целыми днями шлялся по улицам, выбирая закоулки потемней. Искал смысл жизни. Не находил.
Ну, поступит он в ВУЗ, выучится, пойдёт работать, женится, нарожают они детей, станут им по утрам заворачивать завтраки в школу, переругиваясь между делом. Будут таскаться каждый на свою работу. Отсиживать положенное время, считать дни до зарплаты. Учить своих детей, что нужно хорошо учиться, чтобы быть похожими на маму с папой.
Может утопиться? Заплыть далеко, а назад не выплывать. Жорик представлял, как его синее, раздутое от воды тело достанут водолазы. Вызовут маму на опознание. Вот она стоит бледная, хрупкая как девочка, а мгновением позже - рвёт на себе волосы, расцарапывает в кровь лицо. Небось расхотелось поучать непутёвого сына! Был бы только жив - ничего другого не надо! В этом месте Жорику обычно становилось отчаянно жаль самого себя, такого молодого, безвременно погибшего в волнах морских. Ну да где ты в этом городишке волны морские возьмёшь? У них только одна речка - Городничанка, в быту - Вонючка. Воды по пояс. Положительно, умереть красиво негде.
Вешаться нельзя. У повешенных язык наружу высовывается. Жорик никогда не видел повешенных, но почему-то был уверен, что они именно так и выглядят - с синим высунутым языком и выпученными глазами. Он слишком трепетно относится к производимому им впечатлению, чтобы вот так - с высунутым языком.
Можно, правда, таблеток напиться, только это уж совсем по-бабьи. Так уйти надо, чтобы это запомнилось всем.
Он книгу напишет. А в конце главный герой покончит с собой и стихотворение как у Есенина, типа: "До свиданья, друг мой, до свиданья...". Вены резать, как Есенин, Жора не собирался. Он панически боялся боли.
С издательством надо договориться, а тогда и самому можно, тогда и таблеток можно - уже впечатление не испортишь. Сойдут и таблетки. Молодой автор кончает жизнь самоубийством, как герой его единственной книги. Может даже, в газетах напишут.
Только та книга оказалась не единственной. С книгой в жизнь Жорика вошёл кураж. Его первый гонорар жёг пальцы - заработанные деньги. Целая буря чувств - держать свою собственную книгу в руках - это скажу я вам.... Жорик гладил мягкую обложку с проступающими рельефными буквами, снова перечитывал роман и не верил, что вот это написал он. Герой жил сам по себе, без него, без Жорика, страдал и боролся. А ещё чесались пальцы. И Жорик не долго сопротивлялся этому призыву. Вторая, третья, четвёртая книга. Запоем. Потом в город пришла очередная зима, и на душу Георгия Страхова напал снег, потребовалась передышка. Он ходил по городу, напитывался новыми впечатлениями, подслушивал чужие разговоры, щупал босой ногой мёрзлый снежный наст, с хрустом давил тоненький лёд на лужах. Он знал, он был уверен, что всё это ему непременно пригодится. Но не пригождалось долго. Слишком долго.
Дни складывались в месяцы, месяцы тоже во что-то складывались. Жора бродил по улицам злой и заросший. Неделями не показывался дома. Только звонил, чтобы мама не волновалась. Милый, приличный молодой человек совершенно одичал и на двадцать шестом году жизни запоздало оброс повадками тинэйджера. Нервный, злой, дерганый, при решении проблем он предпочитал играть мускулами, воплощая в жизнь детскую мечту, что вот, де, стану взрослым, ни с кем считаться не буду, любому морду набью и ругаться матом буду, сколь душе угодно. Правильный мальчик очень долго сдерживал себя, вёл себя как взрослый, и все этому радовались. Но, видимо, каждый должен отбыть ребёнком свой срок. И вот теперь симпатичный взрослый мужчина пытался влезть в недоношенные штанишки своего мальчишеского детства.
Волосы обрезал себе сам. Они торчали грязными клочьями. Щетина была рыжей и неприличной. Глаза сделались бешенными - словно пропали границы, и синева разбрызгивалась через край. Он слишком много курил и слишком мало ел. Бельё было уже не первой свежести. Ворот свитера лоснился. Его, пожалуй, можно было принять за начинающего бомжа, если бы не упрямая самоуверенная ямочка на подбородке и не здоровая стервозность во взгляде.
Пожалуй, сказанного достаточно, чтобы читатель понял, отчего скандальная бабёнка не стала ругаться с Жорой Страховым.
Ну её, эту бабу. Кого он сегодня встретил? Сегодня он догнал своё вдохновение. Догнал и больше уже не упустит. Но вдохновение упрямо удалялось по тёмной аллее в направлении переезда. Некоторое время назад ему бы и в голову не пришло, связываться с этакой. Только некоторое время назад у Жорика словно бы открылся третий глаз и этот глаз сейчас с симпатией и интересом наблюдал за расплывающейся в темноте фигурой, гулко шаркающей по весеннему льду. Третий глаз подмигивал и смеялся, заставлял душу петь от предвкушения праздника.