-Утро туманное, утро сырое, - фальшивил и перевирал слова песни муж в ванной.
А утро действительно туманное. Деревьев во дворе не видно. Только голая ветка сливы растопырилась в их окно пятернёй, а что там дальше - ни зги.
Василиса Степановна любила встать рано, когда всё кругом спит. И муж спит сладко, уткнувшись в сентипоновую подушку. В ногах у него - Фёдор, собственной пёсьей персоной, тихонько постанывает во сне и дёргает лапами - не иначе как совершает какие-то собачьи подвиги. Ну да, диван у них такой, что только Фёдор на нём рядом с мужем и помещается. Куда ей, с её габаритами. Для неё в соседней комнате тахта стоит. Время от времени Сергей Марьянович совершает ночные вылазки в её комнату. А она любит утром зайти в зал с чашкой крепкого кофе, сесть в обтянутое коричневой кожей кресло и смотреть на спящих членов своей семьи.
Шесть часов, а дом давно проснулся. Василиса успела выпить свой утренний кофе, запекла бутерброды с ветчиной и сыром в духовке и сейчас, сидя на старом табурете, молола кофе для мужа в ручной кофемолке. Сидела на кухне, в старом обтягивающем её байковом халате и, подобрав под себя ноги, вертела ручку кофемолки, а та, как испорченная шарманка, исторгала из себя скрипучие звуки. Из ванны между тем доносилось:
-Где это видано, где это слыхано, Фёдор решает, а Васька сдаёт...
Фёдор стоит, преданно уперев чёрный нос в самую дверь ванной. Ждёт, когда хозяин напоётся и набрызгается всласть и поведёт его, Фёдора, на утреннюю прогулку. Василису Фёдор всерьёз не воспринимает. Она для него просто приятное дополнение к их дому. Главное, чтобы большая женщина держалась подальше от его хвоста, потому как нога у неё тяжелая, а хвост потом заживает медленно.
Васька осторожно обошла Фёдора. Молча царапнулась в дверь - ей тоже пора собираться, а то опоздает, до работы ещё добраться надо. Только вряд ли Сергей Марьянович слышал, как она царапнулась. Васька всё чаще мысленно называла мужа по имени-отчеству. Больно важный стал. И раньше они редко разговаривали, а сейчас если он с кем и говорит, то с Фёдором. Даже Фёдор отчётливо ощущает своё привилегированное положение при хозяине. А на Васькин голос и вовсе реагировать перестал.
Зубы и на кухне почистить можно, содой. Сейчас справится и выйдет пораньше, ещё минут пять на остановке можно спокойно постоять и подумать. О странном человеке из кафе, который "так" на неё смотрел. Так смотрел, что у Васьки между лопатками сладко заныло, а в ногах дрожь появилась. Он смотрел на неё как на женщину. Давно на неё так не смотрели. И сейчас свободные пять минут на остановке она собирается помечтать на эту тему. Вроде как Незнакомец в неё влюблён и преследует её, а она даже вынуждена обратиться в милицию, а из милиции непременно сигнализируют мужу и он поражён - Васька, оказывается, может кому-то нравиться. Только всё это пустое, уж она-то знает, ежели кто на неё посмотрел - не иначе как поиздеваться захотел, обидеть. И если кто способен терпеть её - так это муж.
-Не задерживайся вечером, - Сергей Марьянович слегка коснулся Васьки взглядом и вышел.
* * *
Туман был серым и густым. Он забирался в низины, забрался и за висевшую на одной петле подвальную дверь в доме под снос. Жора поёжился. Свитер напитался сыростью и запахами подвала. Мышцы стонали от холода и вынужденной обездвиженности. Сейчас бы размять их. Жора потянулся, встал. С наслаждением напряг мускулы и сделал несколько рывков руками. Странно он выглядел в холодной сырости подвала, размахивающий руками. Ну вот, мускулы сладко запели.
Утро тонуло в густом молоке тумана. В двух шагах ничего не видно. Жора вытянул вперёд руку и попытался пощупать густой молочный воздух - ничего.
Надо же! Чуть не схватился рукой за наскочившего на него из невидимости мужика. Тот шустро выскользнул из тумана, полмгновения помаячил и вновь нырнул в белую неизвестность. Что он тут делает рядом с его, Жорика, подвалом? Жорика передёрнуло. Не нравится ему это. Догнать, что ли, накостылять, чтоб впредь обходил это место стороной? Только мир тесен. Потом окажется, что это какой-то знакомый каких-то знакомых. Оконфузит. Подумаешь! Жорику всё равно! Он сердито дёрнул плечом. Плевать он хотел, нравится или нет знакомым и незнакомым его образ жизни.
Просто ему было нужно, необходимо, погрузиться в эту темноту и грязь, чтобы его душа на ощупь нашла выход из тупика. Перед кем он оправдывается? Никого ж рядом нет. Да и хитришь ты, Жорик Страхов. Ещё вчера нашёлся выход. И ты последовал по этому выходу за появившимся на твоём пути ангелом. За таким большим, симпатичным ангелом с хозяйственной сумкой и шаркающей походкой. Именно так: "Большой симпатичный ангел с хозяйственной сумкой растворился в свете ночного фонаря...". Надо бы записать. Он конечно и так не забудет. Только вдруг да забудет. И про неё, и адрес, и про волосы пучком. Пора домой.
Тум - ту - ру - ру! Труба зовёт. Пора возвращаться в родные пенаты. К компьютеру. Заждался, небось, железяка лохотронная! И к маминому борщу. Под ложечкой засосало. Жорик Страхов ускорил шаг. Почти побежал. Чуть не растянулся. Споткнулся о невидимое препятствие. Скакнул вперёд и едва удержал равновесие. Нога запомнила незнакомое ранее соприкосновение с мягкой, тупой поверхностью, непривычной на ощупь. Вернулся. Внутри, в животе всё затряслось и задрожало. Не видно ничего. Надо присесть и посмотреть что там - кто там. Должно быть, спящий бомж. Просто его товарищ по уличному бродяжничеству. Он его разбудит. Так и замёрзнуть недолго. На земле-то мёрзлой.
-Эй! Вставай! - нарочито громко, пытаясь перекричать страх, протрубил Жорик. Сознание его путалось в объяснениях, а подсознание крепко было уверено - никто не отзовётся, он споткнулся о неживого человека. Присесть около или даже тронуть предполагаемого человека Жора себя заставить не смог.
Вздохнул глубоко, восстанавливая сбившееся дыхание, потихоньку, будто уговаривая сам себя, стал наклоняться. Вот уже взгляд выхватывает смутные очертания пятерни, неживой, застывшей в воздухе со скрюченными пальцами. Рука висит в воздухе и не шевелится. Посиневшая, с проступающими через грубую кожу ещё более синими венами и грязными ногтями, он отчётливо видит эту грязь под ногтями. Рука застыла в немом крике. В немом крике с гримасой боли на судорожно напряженных пальцах. Боли, от которой её перекосило, покорёжило, вывернуло.
-А...а...аааа! - озвучивает этот немой крик Георгий Страхов. Замолкает, протягивает руку, дотрагивается до трупа. Потому что это труп. Снова кричит.
Туман за ночь съел снег.
Группа оперативников на место прибыла минут через сорок. Туман к тому времени несколько рассеялся. На промёрзшей земле с остатками снега, некрасиво разметавшись, неестественно вывернув руки, лежала женщина. То, что когда-то было женщиной. Женщиной это создание прекратило быть задолго до смерти. Одутловатое, спившееся лицо, неопределённые черты лица, сбитые в колтун волосы мышиного цвета.
-Что скажешь, Коля?
-Сергей Марьянович, она, похоже, сидела на этой вот трубе. Долго сидела. У трубы окурков шесть одинаковых. И ещё три окурка аккурат рядышком. Будто кто-то рядом стоял и с ней разговаривал. Ну не молчали же они почти час. Василь Иванович, ты, это, окурочки прими, может, что нароешь. Интересно, вместе они перекур устраивали или как? Эта барышня и некто.
-Ты учёного-то не учи, Николя. Что за паскудная привычка тыкать эксперту, что ему делать. Ты у нас кто? - член оперативной группы. Задания мне Сергей Марьянович давать может. Вот только он, Николенька, молчит, потому как знает - я старый волк. Зубы в этом деле съел, - невысокий поджарый Василий Иванович Самошин самодовольно ощерился, обнажив свои и в самом деле щербатые зубы. - И что у тебя за разговор такой - ручки, ножки, окурочки. Ты часом не гомик? А то больно манерный.
Бородин наморщил складчатый лоб. Он на должности всего ничего и никак не привыкнет к вот таким отношениям внутри коллектива. Формально эксперт прав, давать задания ему может только следователь. Чёрти что. Лаются всё утро. Как будто работать за них будет папа Карло.
Страхова трясло. Трясло так, что он боялся прикусить язык. Мысли замёрзли, наподобие речки Вонючки в сильный мороз. Он попытался выдернуть себя из полудрёмы.
Ну, это ж просто подарок судьбы. Он никогда не видел мертвецов, а тут - убийство. Ему крупно повезло. Где-то он читал, что если левой рукой дотронуться до правой руки умершего человека, то постигнешь особую реальность и научишься "видеть", вопреки обычному - "смотреть". Так, какая у неё рука правая? Зубы Жорика Страхова продолжали отбивать дробь, но он попытался сосредоточиться на главном - отыскать правую руку у трупа.
-Парень, ты - псих? Ты чего тело лапаешь? Или тебя мёртвые бабы возбуждают? Отойди, извращенец. Ты ещё свою дозу удовольствия получишь, потерпи. Слышь, вроде из культурных, а грязный!
Что поделаешь, манера работать у Василия Ивановича такая. Он обязательно кого-то цеплять должен, язык свой об кого - никого оттачивать. Но дело своё он знает. Только прав он. Уж больно парень странный. Труп нашёл и не сбежал. У этого бомжеватого парня оказался сотовый, по которому он догадался на "102" позвонить. А может он психом только прикидывается, а на самом деле хитрый. Убил бабу, замёл следы и вызвал милицию, чтобы подозрения от себя отвести. А сейчас нервы сдали - он и стал за неё хвататься. Невероятно, но чего только не бывает. Проверим.
-Ваше кофе, - Шурина безграмотность его раздражала безумно. Он постоянно правил напечатанные Шурой документы, заставлял перепечатывать. Она глотала слёзы, обижалась на его чёрствость и равнодушие. Но перепечатывала раз на третий без ошибок.
Сколько раз он ей говорил, что слово кофе мужского рода. А она в ответ только хихикала, принимая это за заигрывание. Мелкая дурочка. Он из тех, кто на работе работает. К тому же ему такие длинноногие, худые и глупые барышни не нравятся.
Бородин с отвращением глотал холодный, сладкий растворимый кофе. Настоящий кофе никто, так как Васька делать не умеет.
Ну и что он морщится? Чего ему надо, интересно! Такая цыпочка около него задом вертит, а он только лоб морщит. Варюшов с удовольствием проводил взглядом Шурочку. На него Шурочка даже внимания не обращает, а ведь и он в начальстве ходит. И что только она в этом Бородине нашла?
Сергей Марьянович Бородин человек был умнейший. Высокий, подтянутый, он не выглядел на свои сорок четыре. Больше тридцати пяти не дашь. А ещё в нём была притягательная невидимая глазу сила - вечный интерес ко всему на свете. Женщины, как водится, этот негасимый интерес принимали на свой счёт и трепетали под его зелёным, настырным взглядом. Как губка впитывал Бородин новую информацию. И в каждый момент своей жизни ( кроме нескольких часов, что проводил дома) был похож на дикого умного зверя, изготовившегося к прыжку. Каждый мускул, каждая клеточка напряжены и готовы к действию. Даже большой, уважаемый, мясистый, далёкий от классической формы нос - ей-же-ей - нисколько не портил Бородина. Он придавал ему вес. Уравновешивал насмешливость и несерьёзность глаз. Но уж если глаза эти наливались мыслью, как сейчас, то смешинки из них изгонялись в маленькие хитрые, почти невидимые морщинки в уголках глаз. Сами глаза при этом делались холодными и глубокими.
"Фу! Рыбьи глаза! Задолбал своей грамматикой, - Шура обижено шмыгнула носом, - И уши у него как у слона, змей подколодный, мог бы и поласковей быть!".
Ну да, уши у Бородина большие, похожие на два аккуратных локатора, создают иллюзию незащищённости. Очень симпатичные, основательные уши. Слушал он собеседника всегда внимательно - по-другому не умел, и уши как природные антенны раскрывались навстречу говорящему. Особенно усердствовало правое ухо. От природы оно было несколько лопоухим, повёрнутым навстречу миру.
Но, увы! Ни большой нос, ни "слоновьи" уши не мешали следователю Бородину быть объектом глубокой и преданной симпатии Шурочки Старовойтовой.