Тишина казалась неестественной. Но она длилась несколько мгновений, растворившись в звуке реки, шуме деревьев и далеком надрывном крике Ленни. Я сел на ближайший валун, уперся мечом в землю у ног и начал заваливаться куда - то вбок, более не в силах удерживать свое обескровленное тело. Падал я бесконечно долго, время остановилось, впрочем, ощутить, как песок набивается мне в нос, я не успел. Неведомая сила как будто утащила меня прочь из реальной действительности: все звуки мира стремительно слабели, неумолимо отдаляясь, убогая картинка перед глазами уменьшилась сначала до размера светящегося окошка в кромешной тьме, а потом и вовсе перестала быть видимой, отдалившись на сто миллионов тысяч километров. Я перестал существовать, я ненароком умер...
Однако, небытие как - то не наступило. Напротив, наконец, я понял, что есть блаженство. Безмятежность, умиротворение, абсолютное спокойствие, восторг, как от чувства свободного полета, свобода - все это переполняло мою душу. Я снова мог видеть и слышать, да что там скромничать, я мог увидеть любое место, хоть за тридевять земель и при этом легко воспринимать все звучание его окружающее.
А тело мое осталось лежать на изрытом ногами песке, около залитых кровью камней, и великаноподобные сосны удрученно качали над ним своими главами. Неутешная Ленни содрогалась от рыданий, стоя на коленях, от города бежали вооруженные люди, но живых, кроме девушки на берегу найти они не смогут. Мы со старым другом Охвеном постарались от души, отряд смуглых кривоногих горлопанов геройски прекратил свое существование. Хотя какое уж тут геройство, брать надо не числом и наглостью, а умением.
Однако, пора.... Помните обо мне, люди!
А где - то далеко - далеко громадный волк поднял морду к небу и завыл, словно проклиная судьбу. Он в бессильной злобе царапал землю страшными когтями, почувствовав потерю. Я не мог быть его другом, но по прошествии нескольких лет он должен был получить от меня долг, хотя я не считал, что чем - то ему обязан. Успокойся, гад, может все же свидимся...
*********************
- Обрати внимание, какой АТМАН (спасибо Фармеру - идея - то его!). Чистый и незапятнанный.
- Но форма не завершена, времени не хватило. Придется начать сызнова, пусть набирается опыта.
- Ах, люди, как вы несовершенны, боже мой.
Я предполагал, что это Валгалла. Но я не встретил девок - воительниц, как их там кличут: амазонки, сирены, пифии? Хотя, нет - валькирии. Где они рыщут, пес их знает. Не проводили они меня через Радугу - мост к пиршественному столу. Впрочем, даже если бы я их и встретил, представился, попросил содействия, проку никакого это бы не дало - моста не было. Голимая пустота, за исключением двух сияющих богов, с интересом созерцающих мою персону. Я не видел их лиц, но что - то заставляло меня верить, что они - это Истина, мужская и женская ее составляющие, они - наши создатели, учителя, поверенные во всех наших делах. Они не вершат наши жизни, они не контролируют наши поступки, но они - наши Судьи.
Глава N 1.
Недалеко от бурной и пенящейся речки Гломмы, посреди возвышающихся скал и разбросанных там и сям валунов течет вовсе уж безымянный ручей. На берегу этого ручейка в изобилии произрастает обалденно вкусная трава. Так, во всяком случае, могут думать козы, если, они вообще могут думать. Их пасет короткими летними месяцами мой взрослый друг Охвен, ну а я ему с энтузиазмом, свойственным моему юному организму, помогаю. Говорят, что сыр, получаемый от наших коз, самый вкусный у нас во фьорде. Это наше с Охвеном твердое убеждение, потому как работа эта совсем не в тягость, а если делом заниматься в удовольствие, то и продукт получается отменного качества. Конечно, пастушеское ремесло почетно и прибыльно, но в дальнейшей жизни я планировал к козам не иметь никакого отношения, разве что сугубо потребительское. Я грезил далекими странами, воинской доблестью, славой героя. Охвен все это уже пережил, поэтому оба мы были вполне удовлетворены: я, уверенный в своей будущей карьере викинга и полным кошельком искусителей человечества рыже - желтого цвета, и Охвен, уважаемый за прежние подвиги самим конунгом, никогда не стесненный отсутствием средств. Приходилось, правда, доказывать некоторым сверстникам свою состоятельность, как личность, но все реже и реже.
Моя помощь ветерану была очень кстати, так как, обладая огромным ростом, широченными плечами и крепкой мускулатурой, он практически не мог бегать, сильно хромая на левую ногу. Увечье же досталось ему в стародавнем походе, при выручке из беды своих боевых товарищей. Но, тем не менее, после излечения вновь занял свое место в дракаре и совершил еще немало славных дел. Хотя и выглядит Охвен как истинный викинг, светловолосый, голубоглазый, но родился он далеко от этих мест, на краю мира, за землями таинственных финских колдунов, на осколке древней Гипербореи. Как он попал сюда - рассказ особый, мне пока так и не удалось услышать сентиментальные воспоминания о былой юности нашего мира.
Наша жизнь текла бы и дальше подобным устоявшимся образом, если б однажды чудным туманным утром я не проявил любопытство, увидев, как над лесом взмыли в одночасье все птицы округи. Возбужденно крича, они наперегонки нарезали несколько кругов в воздухе и рассыпались по своим пряткам, будто их и не было. Лишь пара соек где - то воодушевленно трещала, как горох, падающий на барабан. Эти сойки возвестили всему свету, что мир изменился, по крайней мере, мой и Охвена.
Глава N 2.
Я поутру всегда занимался одним и тем же, невзирая на погоду. Вот и сегодня, выбравшись из мехового мешка, я разворошил костер, раздул угли, добавил дров до нужной кондиции и побежал к ручью за водицей, а заодно и умыться. Охвен тем временем открывал загон, где козы ждали - не - дожидались утренней дойки, открытых ворот, вольных лугов и заливных трав, чтоб размять копыта, пустить в дело рога и набить травой от души свои презренные мешки, именуемые желудками.
Нынешним утром всю землю застилал туман такой густоты, что ноги по колено пропадали из видимости. Самая благоприятная погода для нечисти, подкрадется - никто и не заметит. Да и сырость эта пронизывает до костей. Но скоро солнечные лучи наберут силу и в мире снова воцарит благоденствие и чистота. Поеживаясь, я зашел в воду, высоко поднимая ноги, да так и замер, потому что над ближайшим леском тишина вдруг взорвалась многоголосьем птичьей стаи. Мурашки дружной толпой пробежали по позвоночнику, захотелось побросать все ведра и стремглав умчаться к нашему лагерю. Но низменный инстинкт не смог мною овладеть, я нарочито медленно умылся, непроизвольно оборачиваясь, взял ведра и в бодром темпе преодолел расстояние до костра.
- Что за дела творятся в лесу?- задумчиво произнес Охвен. - Может, сходишь на разведку? Какая - такая сволочь в тумане шляется, пернатых от дел отрывает? Не иначе нечисть завелась...
Я не успел ответить ничего, потому что во рту пересохло, предложение Охвена было таким неожиданным. А старик уже вовсю смеялся, разрушая своим гаденьким смехом все мои страхи и непонятки. Я, в самом деле, уже готов был отправиться с дозором, хоть по уши в тумане, хоть по колено в нечистотах, хоть к троллям, хоть к гоблинам. Но Охвен умерил мой пыл, заметив:
- Солнце выйдет, вместе сходим. А баранов наших пусть вон он попасет.
Он кивнул в сторону уважаемого всеми собаками и волками округи пса Бурелома (или просто Буренки, как мы вежливо называли его). Буренка тем временем, ожесточенно изогнувшись, вылизывался, подтверждая пословицу, что нужно делать уважающему себя кобелю в краткие минуты безделья.
Все стало на свои места, действия определены, волнения излишни. Мы продолжали заниматься своими делами, обстоятельно и несуетливо. И только удаляющийся треск соек отзывался некоторым холодком в груди. Что нам готовит день грядущий?
***
Туман сгинул, будто его и не было вовсе. Зато мокрая трава сохранила все следы, оставленные нынешним утром. И следы эти были престранными.
Что - то двигалось по направлению к морю, широко приминая всю растительность по ходу. А над чем это так напряженно склонился следопыт Охвен? По самому краю следа на маленькой сосенке, чуть не выкорчеванной неведомым, было что - то, заинтересовавшее опытного и бывалого охотника и воина. То есть не меня.
- Это кровь. К тому же весьма возможно человеческая. Хотя может быть кто - то завалил здоровенную зверюгу, положил ее на волокуши и теперь, надрываясь, тащит ее к родному очагу.
- Точно, лося и злобного кабана впридачу. А остальные трофеи лежат себе где - то в кустах, дожидаются второй ходки. В начале лета только охоту и устраивать.
- Что - бы то ни было, а разузнать придется, - продолжая оставаться совершенно серьезным, сказал Охвен. Мои иронии он пропустил мимо ушей. - А потом сообщить куда следует, у них там стрел полные колчаны, мечи вострые, а по истреблении нечисти колдуны уже так истосковались, что и слов никаких нет. Сплошное молчание. Вот пусть и практикуются.
Последние слова он произнес едва слышно, каким - то сдавленным шепотом.
Мне стало совершенно ясно, что пойдем мы сейчас на поиски утраченного, но днем не страшно, тумана нет, дом рядышком, а со зверьем уж разберемся как - нито. Только вот Охвен совсем не похож на себя, больно мрачен, будто долг у родственника нужно забрать, а тот про это совсем позабыл. Так и пошел он по следу, подволакивая калеченую ногу, уверенно двигаясь к месту, откуда все началось. Я затрусил следом, стараясь улавливать всяческие мелочи, как - то: помет зайца (только внимание отвлек), гора измочаленных шишек под дятловой кузницей (тоже мне мелочь), дохлая мышка (умерла, видать, совсем недавно, от разрыва сердца, узрев что, тащат на срубленных сосенках странные охотники). Стоп. Это не мышь. Это что-то типа серенького мешочка, который носят на шее, дабы не потерять какую-нибудь невеликую вещицу.
- Смотри, Охвен, я нашел что - то.
- Молодец, глаза у тебя молодые, меня мои уже подводят. Давай-ка, поглядим на это поближе.
Он поднял мешочек. Нашейный кожаный шнурок оказался порван. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что бурые пятна на поверхности этого маленького нательного кошеля вовсе не грязь или разводы пота. Охвен медленно и осторожно извлек содержимое и вдруг резко одернул руку, как ужаленный. На траву упала миниатюрная медная рыбка. Я заметил, как задрожали руки у моего невозмутимого доселе друга. Лицо перекосилось, как от боли, он даже перестал дышать.
- Что случилось? - встревожено ухватился я за локоть своего коллеги - пастуха.- Я сейчас сбегаю за водой, ты пока присядь здесь.
Я уже вовсю собирался мчаться в наш лагерь, но Охвен придержал меня и произнес:
- Нам надо поторопиться. Я знаю, чья это вещица. Может быть, удастся еще что-нибудь сделать.
Я поднял изящную рыбку и спросил:
- Откуда ты знаешь, кто хозяин этой штуковины?
Охвен посмотрел на меня таким взглядом, что и мне самому сделалось тоскливо.
- Потому что эту рыбку, этого окушка, я сделал сам...
***
Шли мы совсем недолго. Наверно, потому что нигде более не задерживались, да и шагу прибавили изрядно. Оба молчали, хотя вопросов у меня была целая куча, но я прекрасно ощущал все беспокойство Охвена. А понять что-либо самостоятельно я попросту не имел физической возможности, фантазии не хватало. Вот и шел я за Охвеном, уже более не отвлекаясь на всякие уличительные улики, да их, вероятно, и не было.
Так незаметно мы и добрались до ничем не привлекательной полянки. Полянка была совсем маленькой, ближе к противоположному краю, подобно кургану высились несколько разномастных валунов. Земля вокруг была вся истоптана, будто на танцевальной площадке или борцовском круге. Ну а около камней, точнее, прислонившись к ним спиной, сидел человек. Мы замерли. Но и тот, кто сидел напротив нас, не шевелился. Да и вряд ли он когда-нибудь сможет сделать хоть какое-то движение, будь то даже простой удар сердца. Теперь перед нами сидел мертвец. В этом можно было не сомневаться, потому что все его тело представляло собой сплошную рану, уже и не кровоточащую. Таких людей я не встречал никогда: коротко остриженные черные волосы, ни намека на бороду и усы, хотя он и не был уже юным, тонкий и какой-то хищный нос, широченные плечи. В каждой руке он сжимал по неширокому и несколько искривленному мечу, уперев каждый из них в землю перед собой. Поэтому тело и не падало. И самое странное - воин улыбался...Улыбка получилась усталой и какой-то печальной, но как еще мог улыбаться мертвый - я себе представить не мог.
Пока я остолбенело созерцал эту ужасную картину, Охвен, как я понял позднее, успел обойти всю поляну и теперь тряс меня за плечо. Сначала я увидел, что его губы шевелятся, а потом до меня стал доходить смысл его слов.
-...потому что другого объяснения найти не могу. Теперь же надо упокоить этого отважного воина. Я не помню их обычаев, да и никогда не старался в них вникать. Собирай, друг мой, побольше сосновых дров, сделаем погребальный костер, потом поговорим. На его земле положено павших хоронить до заката солнца - это я помню точно.
- Может, наших кого позвать надо? Я мигом сбегаю, - сказал я первое, что пришло на ум.
- Этот человек шел ко мне, не стоит поднимать волну беспокойства дома. Ничего исправить уже нельзя. Я не хочу кому бы то ни было объяснять, почему да как все произошло. Нашей вины нет ни в чем. Судьбе было угодно, чтоб посланник Вержины не попал под утро к нам, а в тумане прошел мимо, не подозревая, что за ним крадется сама Смерть...
Мы помолчали недолго, пока Охвен доставал свой топор, а потом отправились за смолистыми сосновыми дровами. Охвен рубил молодые деревья, я их носил к каменному холмику на поляне. Скоро там выросла целая груда аккуратно уложенных поленьев, высотой чуть ли не с меня. Наконец, Охвен сказал: "Хватит".
Мне было очень страшно, когда, напрягая все силы, мы затаскивали мертвого воина на самый верх нашей поленницы. Я старался задерживать дыхание и всячески отворачивался, когда руками цеплялся за окровавленную одежду, перенося бездыханное тело на заранее приставленные к вершине костра жерди. Потом Охвен поднял эти носилки на высоту своего роста, а я, забравшись на самый верх, отчаянно старался перетащить погибшего бойца на его смертный одр. Очень тяжелым был человек и, наверно, при жизни очень сильным. Тем не менее, мы сделали все, что посчитал Охвен необходимым. Он и запалил костер. Пламя взялось сразу с нескольких сторон, облизав все поленья и набросанный сверху лапник. И вот уже огонь набрал окончательную силу, с воем поглощая свою пищу. Повалил дым от лапника, в разные стороны полетели целые снопы искр, треск покрыл собой все остальные шумы леса. От жара мы отодвинулись подальше, прикрывая лицо руками. Охвен забормотал заунывную отходную песнь, чтоб неизвестный воин нашел успокоение за пиршественными столами Валгаллы, чтоб вступил он в свое время во всеоружии на битву с темными силами, чтоб не держал обиды на нас, потому что не успели к нему вовремя на помощь. И, глядя на клубы поднимающегося к самому небу дыма, мне казалось, что я вижу спустившихся к усопшему валькирий. Они пригласили его за собой, и он, разведя руки в стороны от невыразимой радости, устремился ввысь все дальше и дальше от нас и от нашей суеты.
Хотя, кто знает, что там ожидало этого воина по ту сторону от жизни, ведь он же наверняка чужак нам. Но то, что он погиб достойной любого воина смертью - этого не будет оспаривать никакой народ. Так мы и стояли, наблюдая, как костер начинает потихоньку угасать, рассыпаясь на отдельные очажки тоже быстро затухающие. Когда о былой ярости огня напоминал лишь силуэт гари среди травы, да тоненькие ленточки дыма, Охвен поднял самый большой из лежащих поодаль камней и осторожно, стараясь не потревожить легчайшую золу, установил его посреди пепелища.
- Надо будет позднее знак какой установить, что здесь похоронена память о моей молодости. Слишком долго я ждал, что получу хоть какую весть, но не был готов к такой вот, - он указал на выделяющуюся среди травы черноту. - Пошли обратно, умыться надо как следует и о козах позаботиться. Пора, брат, пора...
Я посмотрел на свои руки, на одежду и ощутил моментальный позыв к тошноте: я был от души измазан не только сосновой смолой, но и кое чем пострашнее - чужой черной кровью. Бежать за деревья я уже не успел, вывернулся наизнанку прямо здесь, отвернувшись от Охвена чисто инстинктивно. Как же меня мутило... Спазмы содрогали все тело, я упал на колени, обхватив руками живот, ощущая жестокую боль.
- Ничего, ничего, дружок. Сейчас полегчает, пойдем потихоньку, водички попьем, я травки горячей заварю - все как рукой снимет. Давай-ка вставай. Вот так, молодец.
И мы отправились в обратный путь. Сначала медленно, потому что Охвену приходилось поддерживать меня, потом вроде бы достаточно быстро. Но окончательно пришел в себя я только у самого ручья, где старательно, с песком вымылись с головы до ног и прополоскали с таким же тщанием одежду.
В молчании мы подошли к нашему угасающему костру, подкинули дровишек и не проронили ни слова, пока не вскипела вода в котелке.
- Сбегай - ка домой, друг мой Мортен, спроси, не приходил ли какой чужой корабль. Уж эти чужаки по воздуху сюда не попали...
- Я вряд ли успею до темноты.
- Утром я тебя буду ждать здесь. Завтра и порешим, что дальше предпринимать. А может уже и делать нечего... Беги, беги, мне подумать надо. Да будь внимательным во имя одноглазого...
Я отложил кружку, закинул на спину пару фляг с молоком - не идти ж налегке, потрепал за шею Бурелома и скорым шагом двинулся по знакомой тропе в сторону дома. Пес, было, увязался за мной, но я ему сказал пару ласковых слов, пристально глядя в коричневые глаза:
- Ты за старшего. Поглядывай за Охвеном. Про работу свою не забывай. Не дай бог, козы разбегутся - пасть порву. Понял, шченок?
Буренка зевнул мне в ответ, задрал ногу на ближайший куст и загарцевал обратно, ухмыляясь во всю свою собачью морду.
Ну вот теперь можно спокойно двигать дальше - собака не подведет. А с Охвеном что - то произошло, весь смурной стал. Загадками разговаривает, надо будет по возвращению расспросить - вопросов возникло превеликое множество.