Бруссуев Александр Михайлович : другие произведения.

In vinas veritas

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это книга про Уэльс, про то, как можно выживать в другой стране. Также - дань памяти творчеству Жюля Верна. Забавно, познавательно и в меру мистично. Не для публикации на сторонних сайтах, только для Самиздата. См также мое Обращение к читателям, пожалуйста.
  
  
   Книга 2. Ин винас веритас. Бруссуев А. М.
  
   Вступление.
  Посреди ночи пришлось сделать паузу в просмотре очередной части полукошмарных утомительных сновидений, потому что организм потребовал лишить его части поступивших ранее питательных соединений, которые больше не могли усваиваться или перерабатываться. Полумрак комнаты не позволил выбрать верный курс к старому доброму отхожему месту, подставив на моем пути стул, подушку, запутав мои ноги моими же штанами. Причем одна штанина оказалась до колена вдета в правую ногу, а другая мстительно цеплялась за левую. Стул укоризненно загромыхал, перевернувшись, подушка приняла на себя удар моей головы, предназначенный для пола, а я с сожалением понял, что мне отпущено ровно полсекунды, чтоб не потерять репутацию культурного человека. Как же я облегченно вздохнул, совершив за отпущенное мне время бросок к ждущему зеву фаянсового седалища! Облегченный вздох, а, точнее, выдох, продолжался минут десять, прерываемый только какими-то загадочными конвульсивными движениями. Наконец, я осознал, что могу больше не рычать, и встал к умывальнику. Пустил воду и боязливо открыл глаза. Из зеркала на меня глянул жизнерадостный субъект 36 лет от роду, хоть сейчас на прием к королеве. Правда, предварительно надо пригладить несколько клочковатые вихры, румянами убрать синеву под глазами, да и в глаза не помешало бы закапать какой-нибудь волшебной жидкости, чтоб исчезла пугающая краснота, к тому же и предательскую щетину неплохо бы удалить или хотя бы надлежащим образом сформировать. Хотя, какие там приемы! Отлежаться бы до утра - ведь завтра снова на работу!
  Вода, принятая внутрь взамен утраченного, облегчения не принесла. Зато хоть смочила ссохшиеся губы. Я вернулся в комнату, поднял стул, доснял джинсы, бережно повесив их на спинку. Мастерским пинком послал подушку на растерзанную кровать и выглянул в окно.
  Луна светила самым замечательным образом, стало быть, надоевший дождь наконец-то прекратился. На небольшой лужайке перед домом ободранные личности резались в футбол. Лохмотья одежды развевались то ли от свежего бриза, то ли они бегали со скоростью ветра. В дыры просвечивали бело - желтые кости. Я хмыкнул, скелеты, увлеченно пасующие друг другу мяч - диво, конечно, дивное. Завтра надо бы об этом вспомнить, когда приятель и коллега из Нижнего Новгорода Саша предложит пропустить за обедом по кружечке коньяку.
  Справа внезапно обозначилось какое-то движение, я, дернул головой в ту сторону и добрую минуту пытался сфокусировать плавающий взгляд. По углу нашего дома ползла небольшая женщина в пышных юбках. Уверенными движениями направлялась она от крыши к земле, но на уровне моего третьего этажа остановилось. Странно, почему ее юбки ей же на голову не ниспадают? Кто-то отменил закон всемирного тяготения? Женщина меж тем повернула в сторону моего окна сморщенное, похожее на обезьянье, лицо и запела. Песня оказалась протяжной, тоскливой, ни одного слова различить я не смог. Хорошо, завтра и это мне надо будет обязательно вспомнить, когда у меня возникнет желание закрепить обед кирпичиком немецкого столового вина.
  А пока - немедленно ложиться спать. Я, растопырив руки по сторонам, добрался до кровати, кое-как привел ее в удобоспальный вариант и рухнул застреленным лосем. Сразу начал проваливаться в тяжелый и липкий сон, уже никак не в состоянии реагировать на чью-то просьбу впустить кого-то к себе. 'Уж не по-русски ли они говорят?' - последняя мысль перед водоворотом кратковременного небытия.
  Луна тем временем зашла за тучи, заморосил обязательный дождь, разогнав костлявых игроков по местам постоянного пребывания, обезьяноподобная женщина в хорошем темпе забралась обратно на крышу, обернулась пледом и стала неразличима на фоне труб. Занималось типичное Корнуэльское утро, Уэльс продолжал жить своей размеренной веками жизнью. А где-то в Англии, в родовом замке семья Виндзоров должна была начать готовиться к большой поездке по стране, приуроченной к 'Золотому Юбилею'.
  Но я пока был вне этого. Мне еще предстояло пробуждение, поиски цитрамона, жесточайший контрастный душ, завтрак в холле, встреча с таким же помятым Сашей, путь на работу, встреча с еще более помятым Стюартом и целый рабочий день, миновать который, увы, не удастся.
   1.
  Радостным мартовским вечером, скорее, даже ночью, в моей квартире раздался нежданный телефонный звонок. По характеру трели даже спросонья можно было определить, что это явный 'межгород'. Обычно к трубке я не подхожу, потому, как слишком мало народу пытается меня побеспокоить, все больше к жене. Но на сей раз полуночную трель решил взять на себя, чтоб объяснить очередному страждущему пообщаться с молокозаводом, что этот номер уже добрых полдесятка лет наш и ничей другой. Слова зачастую складывались в весьма затейливые выражения, просто в идиоматические каламбуры, на том конце провода люди должны были радоваться от души услышанной игрой слов.
  Но прокашляв в трубку дежурную вежливость, типа: 'Але!', мгновенно сбросил с себя всю сонливость и раздражительность, растекшись в широкой улыбке, потому что услышал совсем неожиданные слова: 'Здравствуй, дружище! Как ты там поживаешь?' Голос я узнал моментально, потому что только один человек может непринужденно вещать мне на истинном английском языке, нимало не заботясь, понимаю я его, или нет. Конечно, это был мой боевой товарищ Стюарт. Уже довольно долго нам не приходилось общаться, разве что по электронной почте.
  - Привет, старина! - возопил я, заставив показать мне кулак жену, тоже вышедшую на звонок к телефону в коридоре.
  Я ей показал ладонь левой руки, губами произнеся: 'Стюарт' и ускакал с трубкой на кухню. Жена вздохнула, пошла за мной, сказала:
  - Привет от нас передавай. Да не ори, - и отправилась обратно в спальню.
  - Чем ты там занимаешься? - поинтересовался у меня невозмутимый валлиец.
  - А что, может, в гости к нам собираешься? Так мы завсегда рады!
  - А, может, ты к нам? - вопросом на вопрос ответил он.
  - Да нет, вряд ли у меня что-нибудь получится. Сейчас вновь безработный. Да и денег много надо. Мой бюджет пока не тянет. Да ты сам прекрасно все понимаешь.
  - Понимаю, понимаю. Но у меня к тебе есть предложение, от которого ты, как честный человек не сможешь отказаться.
  - Вообще-то я давно и счастливо женат. Ну да ладно, уж, Стюарт, говори - там разберемся.
  - Помнишь, как мы с тобой домой добирались?
  - Да уж, такое не забывается. У меня до сих пор руки трясутся при воспоминании.
  - Короче, у нас на верфи стоит судно под названием 'Вили'. Месяц назад оно утонуло в Ла-Манше, его подняли, арестовали.
  - Жертвы были? - деликатно поинтересовался я.
  - Во время ареста - не знаю. При катастрофе - нет. Всех вертолетом вытащили. Экипаж, как то водится смешанный.
  - Причем здесь моя скромная персона?
  - Есть повод немного поработать на этом судне в качестве представителя компании - собственника.
  - Это как?
  - Да задом об косяк. Экипаж весь по домам после пыток и истязаний распустили. Компания может тебя нанять для общения с властями, для продажи судна, решения разных механических вопросов в ходе предпродажной подготовки. Мелких, конечно. Так что решайся.
  - Даже не знаю, что и сказать. Все так неожиданно. Обязательно было ночью об этом говорить?
  - Да не боись ты. Все будет нормально. Завтра тебе надо в компанию с утра отзвониться, телефон и прочие компанейские реквизиты я тебе сейчас по электронке сброшу. Будь готов к встрече!
  - Подожди, подожди, Стюарт! Вопрос у меня есть!
  - Давай, если это не касается моего отношения к монаршей семье - давай!
  - Скажи, я там, что ли, один буду?
  - Ну, во-первых, там буду я. Во-вторых, к сожалению, твоя милая жена - Лена, скорее всего, вынуждена будет остаться дома. Или позднее по туристической визе приедет тебя навестить. Большой ей привет от всего моего семейства. Как вы там поживаете?
  - Спасибо сердечное за привет. И твоей Хелен с детьми от нас самые наилучшие пожелания. Надеюсь, у вас все в порядке?
  - Да. Все замечательно. Меня после возвращения просто на руках носят. Кстати, о девочках. В-третьих, на судно полетит вместе с тобой еще представитель старшего штурманского состава. Скорее всего, старпом. Все, старик, завязываем с разговорами. Пообщаемся по приезде. Лови имэйл. Пока. Держи меня в курсе.
  - Ладно, пока, - несколько отстраненно произнес я, и трубка тотчас же запиликала в ухо позывные отбоя. Я еще немного их послушал, послушал, включил чайник и начал нарезать тоненькими ломтиками красную рыбу из холодильника. Телефон все не унимался, я догадался его, наконец, отнести и воткнуть на базу. Заодно прошептал на ушко жене, не забыв поцеловать в плечико: 'Вставай, родная, разговор есть'.
   2
  Когда Лена зашла на кухню, стол уже был сервирован самым подобающим для легкого ночного закусона образом: неполная, но запотевшая пирамидальной формы бутылка водки 'Артельная', крошечные бутербродики из булки с маслом и ломтиками лосося, свежезаваренный чай. Мой боевой походный минисиди плейер выдавал через подключенные колонки любимую мной группу 'Tears of fears'. Хотел, было обойтись мартовской тишиной: на улице слегка подморозило, поэтому веселая капель почти прекратилась. Но прямо у кухонного окна на козырьке один кот чистил репу другому. Они монотонно рычали, и их звуки можно было принять за урчание в животе голодного великана, случайно застывшего в поисках добычи у нашего подъезда. Гнать усатых дуэлянтов смысла не было - все равно кроме голоса своего эго они сейчас не слышали ровным счетом ничего.
  - Да ты что, - сказала Лена, - мне же завтра на работу.
  - И мне тоже, - согласился я.
  Жена присела за стол, налила себе чаю и спросила:
  - Стюарт тебе поэтому и звонил?
  - Ну, в принципе, да.
  - Что, опять в море?
  Она произнесла этот вопрос таким голосом, что у меня сразу пропало желание подуть щеки в интриге.
  - Да не совсем в море, вернее, совсем не в море. Так просто подработать на верфи. Слушай, водка согреется, давай хлопнем по-маленькой.
  - За что будем пить?
  - За твою неувядающую красоту.
  Стопка ледяной водки, если ее правильно закусывать, доставляет удовольствие даже таким начинающим алкоголикам, коими мы являемся уже добрых двадцать лет. А закусывали мы знатно. Ничего лучше, чем рыба я себе представить не мог. Соленые огурцы - хорошо, грибы - просто замечательно, ложка топленного на сковороде сала - тоже (даже вообразить себе это не могу - начинает мутить). Но соленая рыбка, селедочка - просто праздник желудка.
  - И все-таки объясни, в чем дело? - уверенно справившись со своим бутербродиком, более спокойно спросила Лена.
  - Да я еще толком сам ничего не знаю. Сейчас подключимся к Интернету, снимем электронную почту, Стюарт обещал всю информацию сейчас скинуть. Посмотрим, завтра я перезвоню в Питер по указанному телефону, может действительно стоит сгонять на халтурку.
  В это время с крыши козырька раздался душераздирающий вопль, перекрывающий плавное вещание про 'Мother-Russia badly cry' из колонок.
  - Слушай, это становится просто невыносимо, сейчас возьму из шкафа двухпудовую гирю, выйду на улицу и брошу ее прямо в самого горластого котяру, который сидит у нас над окном, - пообещал я.
  Лена, видимо, представила, как я богатырски швыряю кусок чугуна в беззащитного котейко, слегка улыбнулась:
  - Да оставь ты людей в покое. Пусть себе орут. Будто у нас нет других дел, как только несчастных кошек по крышам гонять.
  - И то правда. Хлопнем по-последней и - возьмемся за наши дела, - с придыханием сказал я.
  Потом мы ушли, чтоб спустя некоторое время включить компьютер. Получение имэйла - дело несрочное, поэтому полчаса задержки роли не сыграло.
  А коты на крыше тем временем затихли. Побитый несколько раз пытался ретироваться, но на единственном возможном пути отступления оказывался более опытный. Не кот, а бойцовская рыбка какая-то. Поэтому неудачник махнул рукой и перестал реагировать на любые вопли и махания когтистой лапы. Зажмурился и притворился спящим. Скоро рыбке тоже прискучило завывать, к тому же возлюбленная кошка уже давным-давно была изловлена возмущенными хозяевами и заключена на четвертом этаже под домашний арест.
  Проходивший с вечерним обходом территории дворовый пес Дуремар мог наблюдать картину, когда два кота в обнимку клевали носом на крыше козырька нашего подъезда. Вообще-то в своей собачьей юности он носил гордое имя Рэкс, но теперь, на старости лет, разведчиком экстра-класса его называли все реже и реже. Дуремарушка хотел, было, взлаять на наглых котяр, даже набрал холодного воздуха в легкие, но только старчески закашлялся, тяжело сплюнул и пошел в распахнутый настежь подъезд поспать под батареей, где нет сквозняков, где сверху если и не согревает, то не дает остыть и околеть журчащее тепло, поддерживаемое самым чудным образом вдрызг пьяным кочегаром из близлежайшей кочегарки. Русское чудо - это когда после рабочего дня не можешь вспомнить, как же прошла, собственно говоря, эта работа.
   3
  Утро было совершенно чудесным: солнце, безветрие, из животных шумов только воробьиные переговоры. По их интонации можно было понять, что ребятам радостно, так возбужденно они чирикали.
  Соседи-рыночники свалили на заработки, можно было без риска попасть на 'здрасте' идти за машиной, в магазин за пивом 'Охота', проводить жену на работу, к корешам на легкую беседу - словом, можно было быть свободным. Я выбрал домашний вариант: помахал детям рукой на пути в школу, тепло и чувственно проводил жену и уже предвкушал встречу с интересной книгой в месте уединения, где время от времени течет вода, как вдруг снова предательски зазвонил телефон.
  Пришлось скакать, поддерживая штаны, к трубке, чтоб сразу же официально подтверждать, что я и есть тот самый, кому пытаются дозвониться из круинговой компании, название которой сразу вылетело из головы. Потом опять скакать с телефоном в одной руке и книгой в другой к барсетке с документами, диктовать номера дипломов, сертификатов, подтверждений, медкомиссий. И только когда энергичная и деловая Екатерина попыталась откланяться под предлогом, что перезвонит попозже, удалось вклинить свой вопрос:
  - А можно ли у Вас узнать, по какому поводу Вы интересуетесь моей скромной персоной?
  - А разве Вы не в курсе? Хотя, неважно. Про утопшее на днях судно 'Вилли' слыхали?
  - Все понятно, все понял. Только бы хотелось насчет некоторых формальностей переговорить.
  - Ждите звонка. В течение двух - трех часов Вам перезвонят из офиса компании в Бельгии. Они примут окончательное решение, насчет жалованья Вы сможете уточнить у них. До свиданья.
  - Всего Вам доброго, Екатерина.
  Хоть настроение и было немного сбито для проникновенного чтения Филиппа Хосе Фармера, но некоторая доля инерции присутствовала. Поэтому пришлось немного повременить со звонком супруге и свежими новостями.
  Ну а дальше время помчалось, как ненормальное. Страшно дороги стали домашние будни, каждый прожитый день неумолимо приближал предстоящую разлуку. Покидать своих близких ужасно не хотелось. Но семейный бюджет нуждался в пополнении, поэтому я непринужденно поговорил по телефону с представителем собственника, выказав свободное ориентирование в профессиональном английском языке, правильно ответил на поставленные вопросы - словом, не предпринял ни одной даже самой слабой попытки, чтоб избежать неумолимо надвигающегося дня отъезда. Работа не пугала, очень тревожила, как обычно дорога: из нашего богом забытого города до Питера не так просто и добраться.
  Срочно доделывались самые неотложные дела, составлены необходимые и бесполезные ЦУ, вещи собраны в боевой дорожный чемодан, выпита последняя бутылка водки с друзьями-приятелями, наступал последний день моего домашнего отпуска.
  Утро случилось настоящее, весеннее, солнечное. Оторвал голову от подушки и сразу же узрел свой пятидесятилитровый узелок путешественника. Он стоял в полной походной готовности и, казалось, выказывал радостное предвкушение от предстоящих поездок в пыльном багажнике автобуса, а потом в просторном чреве самолета.
  - И - эх! - махнув рукой на чемодан, только и сказал я.
  Он же продолжал неумолимо зеленеть, выказывая всему окружению пижонскую надпись ' Apollo'. И тут 'раздался громкий выстрел телефонного звонка'.
  Из далекого Питера энергичная Екатерина бодро продекламировала мне, что мой отлет задерживается.
  - Как надолго? - едва сдержав непроизвольный вздох облегчения, проговорил я.
  - Пока неизвестно. Но не переживайте, мы Вам заблаговременно сообщим.
  Жизнь стала прекрасней, весна стала красивей, даже с соседями-рыночниками можно было позволить себе поздороваться, не пытаясь уклониться от презрительно-завистливых взглядов.
  - А жизнь-то налаживается! - сказал я Аполлону.
  Тот, конечно, промолчал в ответ. Ну, а, если бы, к примеру, ответил мне чем-нибудь заковыристым, то я бы вовсе не удивился. Просто подумал бы, что немного сошел с ума, такая вот незадача.
  Время было отнюдь не раннее, дети пару часов назад на цыпочках ушли в школу. Жена вот-вот должна была прийти с работы, дабы провести последний мой нормальный денек рядом. Что ж, надеюсь, известие о моей задержке приведет ее к аналогичному моему настроению.
  Кофе уже закипал, когда, разобравшись со своими ежеутренними делами, включил телевизор. Вообще-то я отношусь без какого-то ни было уважения к нашему телевещанию, но тут время совпало с возможным показом новостей спорта. Однако, строгая говорящая женская голова с экрана возвестила скороговоркой, что в Великобритании траур по случаю кончины королевы - матери, которая по естественным причинам наступила вчера. Я печально вздохнул и предположил, что моя отсрочка вылета весьма возможно связана с этим прискорбным событием. Но тут пришла Лена, и грустные мысли о бренности бытия отодвинулись на дальний план.
  Я радовался весне, жене, детям день, два, три. Но через неделю подлый червь сомнения забрался в душу: а не забыли ли меня? Непроизвольно нарезая круги вокруг телефона, я все-таки сломался на контрольный звонок. Будто только с оздоровительного массажа, Екатерина бодро сообщила, что все покайфу, уладятся некоторые формальности - и я уже в Англии. Мысль, связаться со Стюартом, сначала казалась вполне рациональной и соблазнительной. Но потом случилось нападение на меня жабы, которая все давила и давила, когда я подсчитывал, во сколько же может обойтись ненавязчивый звонок вежливости в Уэльс. В итоге я сдался, рассудив, что скоро мы сумеем вдоволь наговориться с глазу на глаз. А про ситуацию с моим вылетом Стюарт все равно не может знать ровным счетом ничего.
  Так я успокоился, снег растаял почти полностью, бюджет семьи подвергался методичным нападкам жизненно необходимых покупок: пылесос, тостер, тортики и пивасик - строго говоря, всем, без чего не мыслит свое существование цивилизованный человек. И тут грянул неожиданный день 11 апреля. Тогда узнали ирокезы, что есть бизоны на луне, а меня просветили, что на завтра в 16. 50 у меня самолет из Пулково - 2. Земля - прощай! В добрый путь!
   4
  Наш славный город славен еще и тем, что из него временами так просто не выбраться. Стояла середина недели, ночной автобус на Питер, вроде бы не отменили. Конечно, транспорт проходящий, но шанс попасть на него был вполне реальным. Все зависело от самой замечательной бригады шоферов, что связывала города Карелии с Северной Пальмирой невзирая на трудности далекого пути благодаря своему опыту, мастерству и доброжелательности. Бывало, что они вели свой караван мимо нас, даже не заезжая. Может, забывали? Порой, принципиально не сажали никого, несмотря на пустые места, вежливо матерясь при этом голосами ветеранов ОМОНа, слегка оглохших от взрывов. На сей раз, я загрузился вполне благополучно, помахал из окна отъезжающего автобуса своим самым любимым людям на свете.
  Ну, вот, я и остался опять один, наедине со своими мыслями, переживаниями и гложущей тоской по семье.
  Почему-то вспомнилось, как пару лет назад я возвращался домой из Питера после очередного собеседования в очередной компании. Тогда я только предпринимал отчаянные попытки в поисках работы, считая каждую копейку, утомительно ожидая звонков с предложениями. Но их случалось крайне мало, точнее, вообще не случалось.
  Ехал я тогда, окрыленный надеждой, что вроде все получается удачно, и у меня есть шанс попасть на работу. Перед посадкой на рейс моего маршрута температура у меня поднялась до совсем неприличного плюса. На градуснике красная полоска спирта уперлась в 39, 5. Естественно, было бы странно полагать, что первую вещь, которую я беру с собой в любую поездку - это средство измерения температуры тела. Но так уж сложилось, что в нашем регионе свирепствовала эпидемия гриппа. Перед отъездом, когда я уже начал ощущать некоторое беспокойство в организме, жена настояла на термометре в дополнение к таблеткам парацетамола. 'Если у тебя будет очень большая температура, иди в ближайший медпункт, предъяви свой полис, пусть сделают укол', - тогда сказала она. 'От бешенства?' - уточнил я. 'Дурень, от того, чтоб никаких осложнений не случилось, не дай бог!' Но искать мифический пункт, где делают уколы, у меня уже не было ни времени, ни сил. Проглотив парацетамол, я залез во чрево автобуса и сразу уплыл в прекрасное далеко, едва мой холодный зад коснулся отведенного ему места. На улице курчавил деревья морозом батюшко - декабрь, меня бросало то в холод, то в жар.
  Внезапно мое полузабытье раскололось стеклом на соседнем заднем сиденье. Сразу же морозный воздух туманом ворвался в салон. Закричали женщины, но дети не заплакали. Просто не было детей в числе пассажиров. Автобус, вильнув кормой, затормозил у обочины. Я смутно различил, как оба водителя, похватав куртки, открыли переднюю дверь и выскочили на улицу. Обратно они уже не вернулись. Зато машина вдруг резко просела назад и влево. Снова закричали женщины. Чей-то взволнованный голос с передних сидений предложил: 'А, может, нам тоже выйти?' Ну, народ и ломанулся. Я тоже потянулся за ними в полном коматозе. Вышел из салона, когда разлетелось внутри еще одно окно. Весь люд уже лежал в канаве за обочиной, прикрывая головы руками и подвывая женскими голосами. Чуть поодаль, подальше от машины скрючились оба водителя. Я спустился между двумя этими группами, поднял воротник дубленки и тоже залег. Сразу же состояние небытия стало поглаживать мое сознание своими липкими лапами. В миги просветления я слышал близкие трески и хлопки. Даже успел подумать, что это очень похоже на стрельбу. В автобусе лопались стекла, со шлепками дырявилась обшивка.
  Наконец, приехал ОМОН, или СОБР, или они вместе. Стрельба усилилась, а потом стихла. Одновременно появилось два транспортных средства - дорога оказалось перекрытой, поэтому долгое время оставалась крайне пустынной. В один загрузились мы, причем я самым последним, потому как в своем полубреду пропустил команду: 'По машинам!' Очнулся я, когда меня перевернул на спину здоровенный дядька в белом и белой же шапке, скрывающей лицо. На меня взглянули внимательные глаза: 'Чего лежишь?' 'Грипп, - говорю, - терзает'. 'Иди быстрей, а то без тебя уедут'.
  Я, пошатываясь, пошел к дверному проему. По пути то ли впадал в бред, то ли видел наяву, как затаскивали в другой автобус с решетками на одном окне (других окон просто в пассажирском салоне не было) каких- то черных личностей. Я еще тогда подумал, что это цыгане. И рядом же с нашим экспрессом парни в белых маскхалатах чистили хари нашим водителям, так, чтоб из окон пассажиры не видели. Били, наверно, не сильно, но больно. Те корчились, подвывая. Куда же вся ваша спесь подевалась, властелины междугородних трасс? 'Дайте, я им сейчас с ноги еще заряжу!' - предложил похожим на медбратьев людям я. Те только махнули руками, иди, мол, в автобус. И уже проходя, слышал: 'Что, суки, не учили вас, что людей бросать в беде нельзя? А если бы зацепило кого? ' Шоферы что-то мямлили в ответ.
  Сел я на свое место, увидев между делом, что вместе с другим автобусом у нас теперь были и другие машинисты. Перед очередным аутом отметил про себя, что мы еще и толком-то с Питера не выехали. Теперь поблизости от этого места располагается громадный торговый комплекс 'Икеа'. Ну, а остальной пятичасовой путь до дому я уже и не помнил. Потом, когда спустя два дня лежки начал приходить в себя, все произошедшее на дороге казалось просто бредом. И не только мне.
  Воспоминание не к месту вклинилось в мои мысли, а мы тем временем проехали дорожный указатель, Карелия кончилась. Абгемахт. Надо было попытаться заснуть, ведь завтра потребуется недюжинное приложение всех душевных и физических сил. Внезапно сбоку проснулся какой-то дядька, ошалело посмотрел вокруг, как кот провел рукой по лицу и тревожным шепотом обратился ко мне:
  - Лодейку еще не проехали?
  Он имел в виду город Лодейное Поле, что на реке Свирь. До него еще надо было ехать чуть меньше получаса.
  - Да часа два назад проехали, скоро уже город Петрозаводск, - успокоил его я.
  Дядька дернулся в кресле, заломил руки перед своим лицом и проговорил самому себе, чуть ли не криком:
  - Я же оттуда только выехал! Боже, зачем Петрозаводск?
  С других кресел на него зашикали, все пассажиры недовольно зашевелились.
  Я притворился спящим и постепенно действительно заснул.
   5
  А в Питере вовсю сыпал весенний дождь. Сдал вещи в камеру хранения, присел на креслице в зале ожидания, дабы переждать пару часов до 8 утра, когда уже можно будет потихоньку двигать на Нарвскую, где неподалеку располагался офис ангажировавшей меня компании. Только закрыл глаза, как по ноге вежливо постучали. Передо мной возвышался с постным выражением лица типичный вокзальный мент.
  - Сержант Йухко Йухкович. Попрошу ваши документы.
  Я протянул ему паспорт. Гражданский, не моряка. Он внимательно его изучил, вернул мне и без лишних слов ушел по маршруту. Я остался на месте. Честно просидел с закрытыми глазами полчаса, когда снова ко мне подошел уже другой мент.
  - Старший сержант Йухко Йухкович. Документы.
  Я вытащил паспорт.
  - Цель вашего приезда в Петербург?
  - Проездом. Сегодня в 16.50 у меня самолет.
  - Почему здесь сидите?
  - На улице дождь. Офисы открываются только в десять.
  - Можно на ваш билет взглянуть?
  Я протянул свой автобусный квиток. Он прочитал старательно, повертел в руках.
  - А на самолет?
  - На руках пока нет. В офисе получу. Не на отдых же собираюсь, в командировку.
  Мент вернул мне билет и уже, молча, собирался в оговоренный инструкцией путь, но я его остановил.
  - А почему вы меня постоянно проверяете?
  Тот усмехнулся, осознав, что он не первый проявляет бдительность.
  - Да ориентировка имеется, - неожиданно человеческим языком ответил мне. - Эстонца одного ищем.
  - Что, разве я похож на эстонца?
  Без тени улыбки он ответил:
  - Похож.
  И ушел, изображая ленивую походку, на самом деле старательно изучая толпу.
  Пришлось и мне уходить. Пес его знает, что у других ментов будет на уме. Не стану-ка их нервировать. Обычно органы правопорядка вниманием меня обделяли, чем я был даже доволен. Сегодня, видимо, исключение. Уже спускаясь в метро на Лиговке, обнаружил еще одну бдительную харю в серой форме со старшинскими лычками. Бывший мой сослуживец по армейским годам, Казак собственной персоной. Ну, эта гнида способен на задержание, полную проверку и досмотр. По старой памяти, так сказать.
  Я надул щеки, скосил глаза, захромал на обе ноги сразу - то есть слился с толпой. Девушки в коротких юбках уступали мне дорогу, прыщавые юнцы презрительно щерились в след. Удачная маскировка.
  На Нарвской дождь был еще сильнее. Ничего более удачного в голову не пришло, как посетить близлежайшее круглосуточное кафе 'Большая медведица'. В миниатюрном фойе стоял во весь рост белый медведь. Он занимал почти весь предоставленный объем, поэтому приходилось невольно проносить свой чуткий нос в непосредственной близости от побитого ненасытной молью экземпляра. Протискиваясь к столикам, я задрал голову и сказал в наглую желтую морду: 'Здравствуй, Умка!' Кем являлось это чучело при жизни, определить было невозможно: ни первичных, ни вторичных, ни даже десятичных половых признаков не наблюдалось. Зато было совершенно ясно, что оно видело с высоты полуострова Ямал, как за тридевять земель в тридесятом царстве, тридесятом государстве крестили царя Гороха. А нафталином медведь пользовался как дезодорантом. Потому и не потел.
  Чашечка кофе ударила по моему самолюбию, приравненному к рачительности, как бокал хорошего пива в приличной пивной. Или бутылка средней водки из магазина. Как ни растягивал я пахнущее сигаретами пойло из наперстка, однако снова надо было идти под дождь, коротать резиновое время. Протягивая приличную составляющую своего кошелька в качестве оплаты за прекрасно проведенное время, я не удержался и сказал вялой и безразличной мартышке, то есть официантке: 'Ну, вы и жлобы!' Та только плечами пожала. Медведь повилял мне хвостом на прощание.
  Пришел я в офис мокрый, аки мышь. Наверно, вид мой был очень несчастный, потому как добрая тетя повар предложила мне горячую кружку настоящего кофе с молоком, потом еще и добрую яичницу с доброй колбасой. А какой-то участливый дядя протянул трубку, чтоб я позвонил домой: 'Ничего, фирма не обеднеет'. Потом оказалось, что это был охранник. Эх, не на своем месте он сидит! Директором должен быть! А спустя полчаса начали потягиваться и клерки, в том числе и моя визави Екатерина.
  Весь курс молодого бойца, проводимый энергичной и решительной Катей, занял от силы пятнадцать минут. Я подмахнул контракт, взял судовые роли, взял лист с номером ПиТиЭй (по которому, собственно говоря, мне и должны были выписать билет в кассе аэропорта) и уже собирался мчаться к капитану порта, чтобы заверить подписью и печатью мою прописку по судну в паспорте моряка, но тут Екатерина вместо прощания предложила пройти в соседний кабинет.
  Там меня встретил сурового вида дядя лет за пятьдесят. Жестом указал на стул и начал меня рассматривать. Молчание затянулось, я уже начал беспокоиться, что, пригревшись в этом офисе, ненароком засну, но тут открылась дверь, и зашел молодой парень. Выглядел он каким-то холеным и даже несколько изысканно обрюзгшим. Мне его морда сразу не понравилась. Он развалился в кресле, растекшись, как амеба и заговорил. Голос, ленивый до безобразия, заставил моим мурашкам нарезать не один круг по спине. Все время хотелось предложить оратору: 'Откашляйтесь, пожалуйста'.
  Пытка для слуха продолжалась минут пятнадцать, хотя я сразу уловил задачи моей миссии: не допустить разлива топлива или иной дряни, содействовать береговым службам, проводить рекламные экскурсии, случись покупатели на судно-калеку. Активно сотрудничать со старпомом, который с минуты на минуту появится здесь. Суровый дядя, наконец, подал голос. 'И серьги свои сними!' - пролаял он. Потом, без лишних напутствий, достал свой покрытый веснушками кулак, задумчиво оглядел его со всех сторон и показал мне: 'И чтоб без безобразий уже мне!'
  Холеный протянул мне визитку: 'Будут проблемы - звоните'. На кусочке картона золотыми буквами было вытеснено: 'Коняев - директор'. Весьма лаконично. Хорошо, хоть номера телефонов не поленился вставить. Что ж, пора откланяться, подумалось мне. 'Разрешите идти?' - отчеканил я. 'Идите!' - немедленно отреагировал суровый, рыхлый же Коняев только слегка пошевелился в своем кресле.
  Думал, было, подождать своего будущего коллегу, но потом решил времени не тратить - в аэропорту успеем встретиться и познакомиться.
  На улице меня ждал дождь, но я к нему как-то пообвыкся. Быстрым шагом домчался до капитана порта, разобрался со всеми необходимыми формальностями, сориентировался по времени и сел в трамвай, проходящий по полезному для меня маршруту. В том районе Питера, куда я добрался на грохочущем по рельсам составе, дождя почти совсем не было. Рядом простиралось Серафимовское кладбище.
   6
  Времени на посещение было отведено немного, поэтому быстрым шагом прошел мимо могилы Александра Демьяненко, незабвенного Шурика, помянув его добрым словом, мимо надгробий неизвестных мне военачальников, мимо афганцев и пожарников. Остановился только у второй вязовой аллеи. Здесь лежал мой институтский друг, мой замечательный товарищ Олег. Скромный и изящный мраморный обелиск без фотографии. Найти человеку незнающему просто невозможно.
  Я подошел, лавируя между памятниками и крестами, присел на корточки и прикоснулся рукой к холодному камню.
  - Здравствуй, друг. Здорово, Олег.
  Слезы, конечно же, не полились, но глаза увлажнили. Нечасто доводится бывать здесь, но всякий раз неодолимая горечь заполняет собой всю душу. Погиб мой настоящий товарищ, прожив всего-то тридцать лет, но память о нем навсегда со мной. Так же, как и память об отце.
  В тот далекий уже год я бросил Беломорско Онежское пароходство, откуда меня хотели, впрочем, неудачно, уволить за прогулы. Работы не было, денег тоже, перспективы просматривались с трудом.
  Приехал я к Олегу в гости. К тому времени он уже обзавелся приличной четырехкомнатной квартирой на Московском проспекте в 'сталинке', ездил на годовалом мерсюке, был уверен в себе и без страха смотрел в будущее. Мне всегда было с ним легко и просто, как, впрочем, и ему со мной. Жаловаться и просить о чем-то я не умел, да и до сих пор не научился. О проблемах мы деликатно не говорили, вспоминали прошлые годы, рассказывали о теперешней жизни, смотрели первые матчи чемпионата мира по футболу. Все было замечательно и весело.
  Перед моим отъездом, когда мы уже приехали на вокзал, Олег сказал:
  - Давай, не парься, придумаем что-нибудь. Всегда приятно общаться с человеком, на которого можно положиться. Или работать.
  - Что - работать? - не понял я.
  - Работать вместе.
  - Ладно, Олег, будь здоров, после четвертьфинала Англия - Аргентина, созвонимся.
  - Думаешь, сойдутся?
  - Обязательно.
  - Ладно, иди, длинная сволочь!
  - Пока, старая скотина!
  Мы пожали друг другу руки, и я уехал. Олег помахал мне на прощанье рукой. Так он и остался в моей памяти: большой, широкоплечий с веселой улыбкой. Когда он смеялся, то слегка поднимал свое правое плечище, брови дугами взмывали на лоб. Казалось, что он и веселится, и удивляется одновременно. Как огромный шаловливый ребенок. Как же так случилось, что при всех своих блестящих умственных способностях ты не просчитал, что где-то уже дожидались встречи с тобой пули, подпитываемые ненавистью и безразличием?
  А я спокойно досматривал футбол, дождался прогнозируемый англо - аргентинский триллер. Но в момент самой игры внезапно лишился возможности видеть. Глаза закрылись, слезы текли ручьем. Пытался руками, как Вий, держать веки, но страшная резь заставила отказаться от этой задумки. Так и сидел, плакал и слушал, как невезучие британцы в очередной раз на пенальти вылетали с чемпионата. Поэтому я и не позвонил в Питер, чтоб поделиться впечатлениями от матча. А утром жена отвела меня к врачу, который никаких криминалов не обнаружил, прописал капли и отпустил с богом.
  Через день я прозрел. Дождался вечера и позвонил, но ответила мне Татьяна, жена моего друга. Она произнесла каким-то отрешенным голосом, что Олега нет, и положила трубку. Снова перезванивать посчитал не совсем тактичным.
  Стояла замечательная жара, мы ездили купаться на Ладогу, отдыхали в свое удовольствие. Уже определился новый чемпион мира по футболу, уже прошли знатные грозы, уже макушка лета вовсю грелась на солнце. И тут у меня дома раздался телефонный звонок. Как я обрадовался голосу, который моментально узнал! Звонил другой институтский приятель, умчавшийся после выпуска в родные места, в Архангельск. Но то, что он произнес, сразу до меня и не дошло, настолько неестественной была новость:
  - Эх, как же давно мы не встречались!
  - Да, Серега, очень давно, что даже и страшно вспомнить о нашем возрасте!
  - С плохой вестью к тебе у меня получается звонок!
  - Что случилось? - невинно поинтересовался я.
  - Олега убили. Шварца.
  - Какого Олега? Какого Шварца? - промямлил я и похолодел. Шварцем мы называли нашего сокурсника, славившегося могучим рельефом мускулатуры, нашего умницу и весельчака Олега, моего соседа по комнате в общаге, моего друга.
  Поздним вечером того же дня я вылезал на Ломоносовской из автобуса. Сергей меня уже ждал. Да, действительно, мы не встречались шесть лет, но остались в отношениях, как будто еще вчера вместе возвращались с защиты диплома.
  Олега и его коллегу по работе Пушича, который, впрочем, тоже был из нашего Краснознаменного института, нашли сутки назад в канаве у какого-то кладбища. Спустя неделю после их смерти. Стояла жара, поэтому определить, кто же были эти люди при жизни, менты не смогли. К тому же каждому из парней выстрелили в лицо, а летний зной усугубил процесс идентификации. Лишь благодаря стоявшим поодаль мерсюкам появилась наводка, кто же это тут обнаружился. Менты - народ циничный, поэтому они особо не церемонились с семьями погибших. Но тела для погребения не давали.
  Мы с Сергеем ездили в морг, где лежало тело нашего друга. За совсем несимволическую плату мы смогли после полуночи получить доступ в эту юдоль скорби. Огромное распухшее тело, как у борца сумо, вместо лица - месиво, даже ушей не было, полбедра оторвано. Чем же в них стреляли? Запах тлена повсюду.
  Несколько прийти в себя удалось лишь на квартире у знакомого. Съели уже пару бутылок водки на четверых. Но хотелось больше.
  - Пушича убили сразу. У него от головы вообще ничего не осталось, идентифицировали по пальцу на правой руке - тот у него еще в детстве был травмирован специфическим образом. А Олега определить не могут до сих пор. Он ведь попытался свалить, когда прозвучал первый выстрел. Но на одной ноге далеко не убежишь, когда из другой большая часть картечью, дробью или пес его знает, чем было вырвана. Тут его и добили. Ух, какие же они гады! Какого человека жизни лишили! - рассуждал Сергей.
  Мы пили водку, вытирали слезы, мы прощались навеки с нашим другом.
  - А, знаешь, Серега, ведь когда Олега застрелили, я ослеп. Потерял на время возможность видеть, - кручинился я.
  - И вряд ли мы с тобой сможем узнать когда-нибудь, кто все это злодейство совершил. У нас остается лишь одна наша память. Будем помнить всегда. Прости нас, Олег, не смогли мы уберечь тебя, - тряся головой, вторил мне Сергей.
  На следующий день я поехал к Олегу домой, на Московский проспект. Ох, и разрывалось же сердце, когда разговаривал с Татьяной и родителями Олега! Отец тоскливо качал головой:
  - Теперь и телефон у нас прослушивается. И из дому не выйти - слежка. А кто этим занимается - не известно. Менты хоть чем-нибудь поделиться не считают нужным. Хамят, гады, гонят домой. И когда похороны? Почему такие секреты о нашем горе?
  Я, нищий и убитый горем, решил, что лучше мне пока ехать домой. Когда тело, наконец-то отдадут родным для погребения, приеду.
  Шел к метро, как в коматозе, все какие-то обвинительные речи в мыслях прокручивал. Но когда уже купил билет на автобус, нечаянно заметил поблизости невысокую и невзрачную на вид тетю. Она передо мной шла к метро по Московскому проспекту. Реакция организма опередила мысль. Меня моментально бросило в жар, лоб покрылся крупными каплями пота. Я очень испугался. Хотя, если разобраться, то чего? Подумаешь, следят за моими перемещениями. Ни в каком криминале я не замешан, секретов и военных тайн не знаю. Пусть себе следят, если нравится.
  Вот и минуло с тех пор много лет, изредка забегаю на могилу помянуть друга, но кто приговорил его к смерти и за что - так и остается тайной.
  - Спи спокойно, Олег! Настанет время - и мы обязательно встретимся. Не скоро, надеюсь, но тем не менее. Ты уже перешагнул, не по своей воле, конечно, тот барьер, что неодолимо разделяет мир живых и мир после смерти. Ну, а мне еще детей растить надо, в Англию вот сегодня лететь предстоит. Помоги, чем можешь, если будет что в твоей власти, друг.
  Внезапно прозвенел мобильник и хамовато-строгий голос произнес:
  - Это Геннадий Сергеевич говорит. Как у тебя дела?
  Лихорадочно пытался вспомнить людей с такими позывными, но безуспешно. Но переспрашивать, кто же это звонит, постеснялся.
  - Здравствуйте, Геннадий Сергеевич. У меня все в порядке.
  - Ничего не забыл?
  Я в недоумении не мог подобрать слов:
  - Да, вроде бы, нет.
  - Через два часа чтобы был на регистрации!
  И отключился.
  Что за беда? Женится сегодня, кто-нибудь? А мне цветы надо было не забыть купить? Я хлопнул себя по лбу: я ж улетаю днем!
  Прикоснулся на прощание к влажному и прохладному мрамору, надел кепку и пошел по направлению к государственной границе.
   7
  В аэропорту по ПиТиЭй получил два билета эконом класса, поболтался туда-сюда, старпом не появляется. Время регистрации перевалило за половину. Моего штурманского собрата не видать. Звоню Гешке, тот, подлец, вне зоны действия сети. Сходил, сдал багаж. По трансляции объявляют, что до конца регистрации остается девять десятых секунды. Я в замешательстве стою перед стойкой.
  - Молодой человек, вы в Лондон летите? - спрашивают меня девушки в форме.
  - Надеюсь, что да.
  - Так давайте скорей Ваш билет.
  Я протянул свою книжечку и сказал:
  - Вообще-то, у меня два билета. На меня и еще на моего коллегу. Мы моряки, летим на контракт.
  - Оставляйте у нас билет Вашего друга и идите на посадку.
  Я мысленно махнул рукой, в конце концов, Стюарт хлопотал ради меня, и отправился к прочим пассажирам. В самолет пока еще не допускали, люди приглушенно переговаривались, у всех были сложные и донельзя значительные лица. Каждый словно ощущал свою важность. Я в своей полумокрой курточке несколько выделялся из коллектива.
  Вышли англоязычные стюардессы с наклеенными зубастыми улыбками на безразличных и усталых лицах. Все уже было готово к посадке.
  Вдруг, словно вихрь промчался по залу ожидания. На хорошей скорости с чемоданом наперевес мимо всех нас пронесся долговязый взмыленный субъект. И - прямиком в самолет, минуя озадаченных секьюрити и стюардесс. Наши охранники посмотрели друг на друга и ринулись вслед, вскоре подобно бульдогам повиснув на руках у истекающего потом ходока. Впрочем, после пары - тройки уточняющих фраз, он был отпущен, а английские бортпроводницы сделали приглашающий жест всем желающим занять свои места.
  Долговязый тип поодаль восстанавливал дыхание, потом, окинув быстрым взглядом толпу, безошибочно задержал свой взор на мне и вперевалку подошел ближе.
  - На 'Вили'?
  Для порядка я огляделся по сторонам и ответил:
  - Вроде бы да.
  - Саша из Нижнего Новгорода, старпом.
  Я в свою очередь представился и поинтересовался, что ж ты так долго, гад?
  - Геннадий Сергеевич, редиска, нехороший человек, отправил меня в капитанию порта для получения сомнительных закорючек. Там можно состариться, дожидаясь, когда же занятой народ соблаговолит внимание на тебя обратить. А потом таксист, падла, отвез меня в Пулково - 1, я долго искал любой рейс, мало-мальски летящий в сторону туманного Альбиона. Потом я ехал сюда. Вот и весь сказ. Спасибо, хоть на регистрации ты их предупредил обо мне. А то я уже и не знал, что и делать-то.
  - Ну, что, полетели?
  Саша кивнул головой, схватил в охапку свой чемодан и решительным шагом пошел предъявлять свой посадочный талон. Я постарался не отстать.
  Уже заняв свои места, он пихнул меня в бок:
  - Смотри, какие важные люди с нами будут коротать время перелета.
  Он сидел у иллюминатора, но все равно первым опознал директора Эрмитажа, еще нескольких эпатажных личностей, знакомых по телевизору.
  - Чего это они все вместе собрались? - сам у себя спросил он.
  - Наверно, на похороны королевы - матери отправились, - сам себе и ответил.
  Я вздохнул и подумал, что попутчик у меня очень словоохотливый. Но Саша замолчал и притворился спящим. В таком состоянии просидел он до самого кормления. А мне что-то не спалось, вспомнилось почему-то, как добирался в Китай на приемку нового судна.
  Тогда в Шанхае меня встретила высокая и нервная китаянка, не знающая по-английски практически ни слова. Отвезла меня в какую-то гостиницу, оставила в машине, а сама убежала внутрь ругаться с персоналом. Пока она там выясняла отношения, подъехала огромная 'Великая стена' - китайский, типа, джип 'Great Wall', сверкающая никелем и идеальным лакокрасочным покрытием. Из ее чрева вылезли вальяжные китайцы, похожие на мафиозных боссов по фильмам Джона Ву. Носильщики стремительно, опережая друг друга, похватали чемоданы и скрылись в холле. Машина начала очень аккуратно отъезжать от гостиничного входа, благо всякие там кадки с фикусами, рекламные щиты не давали возможности изящно с визгом покрышек умчаться вдаль китайского благополучия. Я уж было потерял интерес к этому зрелищу и начал проваливаться в сонную бессознательность, как вдруг не в меру хитрый портье самоотверженно бросился на бампер маневрирующего монстра. Полагаю, стремление его было эффектно распластаться на капоте, но рост несколько подкачал - не сумел допрыгнуть. Зато с капота он прямиком угодил под громадное колесо этого собрата трактора. Вот тут он ужом закрутился - жить все-таки хотелось, а от крика, переходящего в надрывный визг, могли бы повылетать стекла на первых этажах всего квартала - я бы этому не удивился. Но водитель 'стены' не спеша остановился, поставил машину на ручник и вышел к пострадавшему. Это мне так показалось. На самом-то деле он начал внимательно осматривать бампер, нимало не заботясь о распростершимся в красноречивой позе полураздавленного испачканного в пыли носильщика.
  Но тут случились из гостиницы коллеги пострадавшего, похватали его за желтые рученьки и поволокли от машины. Вот теперь театральное мастерство было предъявлено на обозрение зрителей и сочувствующих. Мелкий китаеза хромал на все четыре ноги, если считать его подкашивающиеся руки, не способные удерживаться за своих медбратьев. При этом он еще ухитрялся жестами рассказывать, как он поправлял рекламный щит, а тут его сбила эта ужасная махина. Может быть, он и говорил что-то, не знаю, мне не было слышно. Но вот пантомима не нуждалась в переводе и словесных дополнениях.
  Один из друзей инвалида подбежал к пузатому водителю и потребовал сатисфакции за утраченное здоровье. Тот как раз собирался вновь залезать в свой броневик. Характерное почесывание большим пальцем указательного и среднего не оставляло сомнений в желании борца за справедливость. Шофер без замаха дал наивному в морду, тот отлетел на кадку и повис на фикусе.
  В это время из дверей быстрым тревожным и решительным шагом показалась управляющая. Увидев страдающего от потери жизненных сил задавленного и висящего на фикусе его друга, она взмахнула то ли в радости, то ли от возмущения руками и поспешила к пузатому. Может быть, даже что-то и сказала, потому как тот лениво махнул ручонкой с кулаком на конце - и энергичная бизнес - чайна - леди собрала весь рекламный щит со всякими там 'велкамами' и вместе с ним улеглась на крошечном газончике.не способные удерживаться за своих медбратьев.его подкашивающиеся руки.твующих.ачканного в пыли носильщика. портье самоотверже Интрига закручивалась.
  Сей же момент на выходе из гостиницы материализовался, как Моргунов в 'Кавказской пленнице', один из боссов, приехавших на этом грузовике. Я уж всерьез осматривался по сторонам, куда бы удобнее было бесшумно слиться, буде здесь открыта стрельба. Важный узкоглазый дядя подошел вплотную к своему подчиненному, замер на пару минут. Может, он слушал объяснения, а может просто мерил взглядом своего водителя. Тем не менее, созрел до определенного решения и выдал смачную оплеуху пузатому. Да, подумалось мне, рукоприкладство у китайских братьев в ходу. Буду брать эту методику на вооружение.
  Притихшие, было, хотелиевские плебеи вмиг осмелели, закричали что-то угрожающее. Двое даже подбежали поближе, в надежде, видно, сорвать гонорар за недоразумение. Босс вложился в удар всем корпусом - и первый полетел к ногам застывшим у дверей коллегам. Второго опустил в придорожную пыль набивший руку шофер.
  Мафиози ушел в гостиницу, 'Великая стена' бесшумно уехала по направлению к своей великой китайской сестре, а в машину заглянула моя неразговорчивая агентесса. По углам улицы валялись в непринужденных позах четыре бледно-желтых гражданина могучей страны, а мы выезжали куда-то вдаль. По интонационному характеру непрекращающихся словесных возлияний мне показалось, что в этой гостеприимной гостинице меня не особо ждали. Я подумал: 'Может ей тоже в рыло зарядить, чтоб заткнулась? Так, просто традиции ради'. Но пока решил воздержаться.
  А зря, если судить по тому, куда и на что она меня бросила в другом гостевом доме.
   8
  Тут-то и появились долгожданные тети с тележками. Они ненавязчиво предлагали пожрать утомленным первыми получасами перелета пассажирам. Мы сидели в самом хвосте самолета, поэтому к нам, изнемогающим от забытого, было, в суете Петербурга чувства голода, щедрые дарители продуктовых наборов должны были добраться уже тогда, когда первые кресла начинали сыто рыгать. Зато перед нами первыми показались ящики на колесиках, в которых щедрые англичане заботливо упаковали летные нормы различного алкоголя. Добрая бортпроводница уставилась куда-то вперед, ожидая сигнала к раздаче. Но Саша решил сам дать ей подобное разрешение:
  - Будьте добры, предложите нам что-нибудь выпить. Очень уж долго ждать, когда к нам подойдут. Пожалуйста!
  Он неплохо владел английским, правда, очень гнусным. В смысле, гнусавым. Тем не менее, нам был предложен изрядный выбор. Мы остановились на пиве. А я, набравшись храбрости, заказал еще виски со льдом. К моей тайной радости, нимало не смутившись, мне выдали стакан со льдом и бутылочкой уважаемого мной 'Teachers'. Саша сразу же потребовал свою долю в виде 'Campari'. В это время самолет ощутимо качнуло. В наших приземленных умах, конечно же, возникло модное слово 'турбулентность', но стюардесса несколько озадаченно посмотрела в иллюминатор, как-то вся подобралась и, оставив тележку рядом с нашими креслами, на негнущихся ногах отправилась в носовую часть. Казалось, что она сдерживает себя, чтоб не побежать.
  Мы синхронно выглянули за борт. Мимо нас как раз живенько так чесал другой самолет. Был он настолько близко, что, казалось, можно было помахать рукой его человеческой составляющей, буде они плющили носы в свои иллюминаторы. Наверно, так быть не должно: самолеты вроде бы летают по своим коридорам без шансов пересечься (увы, это правило не без исключений). Тем не менее, мы посмотрели друг на друга, пожали плечами, и я принялся сноровисто набивать продуктовый пакет бутылочками вискаря, благо контроля над ящиком Пандоры не было пока никакого. Пусть списывают потом на большую любовь пассажиров к шотландскому виски.
  Краткий ланч прошел удивительно душевно. Закрепили успех отменным кофе с молоком, уничтожили еще по бутыльку летных градусов, эксперимент со сближением с другим авиатранспортом уже казался далеким и не пугающим. Народ ничего не заметил. А если и заметил, то виду не показывал. Директор государственного Эрмитажа все в такой же барской позе стоял в проходе у туалета, развлекая себя непринужденной беседой с кем-то невидимым. На его плечах элегантно покоился стильный шарфик, а, может, и не шарфик, а вовсе и кашне, или кашпо, или жабо, или капот. Очень захотелось спать, мысли путались. Я еще раз выглянул в иллюминатор. На крыле сидел мохнатый чертик, помахивая хвостом, болтая козлиными ногами и подмигивая мне лукавым глазом, улыбаясь во весь пятачок. Допиться до чертиков я пока не мог, поэтому понял, что уже сплю.
  Проснулся уже на посадке, когда нужно было пристегиваться и собираться с мыслями: что же делать дальше-то?
   9
  А дальше судьба распорядилась за нас. Получил я свой багаж (Саша так и долетел с чемоданом в салоне), пошли сдаваться эмиграционным властям, вертели головами, как два деревенских простофили на Невском проспекте, старательно читая вывески. Вдруг, у элегантной белокурой девушки в Хитроуской униформе в руках я увидел аккуратный плакатик с моей, орфографически правильно оформленной фамилией на русском языке. Сказать, что я удивился - значит, пошутить. Ну, а написать, что челюсть у моего компаньона упала до пола - значит, обеднить его удивление, когда я ни с того, ни с сего подошел к прекрасной незнакомке и начал с ней вовсю улыбаться. Фамилии-то моей он не запомнил, поэтому пропустил мимо внимания сей замечательный слоган, что девушка пикантно держала в руках. А я уже поворачивался к нему, призывно махая рукой.
  - А это наш старпом, Саша, кстати. Мы вместе добираемся до парохода.
  - Ирма, - улыбчиво представилась дева - краса. - Ну, тогда пойдем?
  - С вами хоть на край света, - несколько неуверенно произнес Саша.
  Ирма засмеялась и обратилась ко мне:
  - Вы хоть объясните своему коллеге, в чем тут дело. А то он смотрит на меня, как овца на ловца.
  - Как баран на новые и ужасно красивые ворота, - поправил ее я. - Хорошо. Ирма - мой старый и добрый друг, можно сказать, брат. Работает в аэропорту самым главным менеджером, часто бывает на обедах в королевской семье, вот решила помочь мне, ну и тебе тоже, в прохождении всяких формальностей по прибытию в Объединенное королевство Великобритании.
  Лицо нашего старпома совершенно вытянулось. Девушка от души прыснула, демонстрируя тем самым чувство юмора, несколько несвойственное некоторым иностранным чинам. И, слава богу, а то меня, признаться, несколько занесло во фривольном представлении совсем незнакомого человека.
  Все еще продолжая веселиться, Ирма сама внесла ясность, видимо не очень доверяя моим речам. Просто я оказался (вот уж чего никак не мог ожидать!) каким-то круглым по порядку перевезенных пассажиров из Санкт Петербурга. В знак удовлетворения крепнущих связей между двумя аэропортами, администрация 'British Airways'выделила нам помощника для дальнейшего следования по месту назначения. Помощник была из Риги, но хорошо русскоговорящая.
  Мы без всяких очередей, подчиняясь девушке в униформе, прошли все официальные барьеры. Даже директор Эрмитажа с интересом взглянул на нас, когда мы обогнали его, привычно вышагивающего из дипломатического коридора. А дальше - блуждание по переходам, эскалаторам, лифтам. Сами бы мы никогда не дошли. А если бы и дошли, то только к концу контракта.
  Зарегистрироваться на следующий рейс местных авиалиний не заняло много времени, мы получили посадочные талоны, сдали багаж и печально взглянули на Ирму.
  - Да, мальчики, да, - вздохнула она. - Приятно было с вами пообщаться. Давно не говорила на русском языке. Но работа ждет. К тому же на обед к королеве надо ехать.
  Она засмеялась, но уже не так душевно, как раньше.
  - Скучно тебе здесь? - вдруг спросил Саша.
  Ирма улыбнулась и ответила, глядя прямо ему в глаза:
  - А, пожалуй, что - нет. Просто иногда возникает из ниоткуда тоска по огромной стране, которую пришлось потерять. Но, наверно, это просто ностальгия по детству. Что ж, давайте прощаться!
  Она совсем по заграничному подала нам руку, крепко пожала, пожелала счастливого перелета и ушла в недра огромного аэропорта.
  - Замечательная девушка! - сказал я и шмыгнул носом. Саша не замедлил разрыдаться на моем плече. Сквозь горькие вздохи я расслышал:
  - Может быть, наступили время хлопнуть по бутыльку, раз уж пока все так удачно складывается?
  - Всепренепременно, - радостно закивал головой я. - А я уж, было, начал сомневаться в правильности своего поступка, после того, как набил вот этот славный пакет, когда ты начал на меня с укоризной смотреть.
  - Да меня, честно говоря, одолевали сомнения, что все это пройдет незамеченным. И потом, если уж на то пошло, мог бы и кампари захватить заодно.
  Я оценивающе посмотрел на пластиковый пакет с надписью: 'Цветы - для души, а если 'Охота' - то чтоб не зачахнуть!' и портретом пивной бутылки. Вообще-то, пару десятков этих миниатюрных самолетных алкогольных емкостей вдобавок он бы выдержал. Ну, да что сделано - то сделано. Я вытащил каждому по 'учителю' и с удовольствием протянул ноги, развалившись в неудобном и жестком пластиковом кресле.
  Почти новые ботинки безрадостно продолжали воспитывать мои стопы на предмет формы. Теперь, без спешки и суеты, пришлось с'акцентировать на этом вопиющем факте свое внимание. Я начал развязывать шнурки.
  - Это вызов? - незамедлительно поинтересовался любопытный Саша. И без лишних слов начал проделывать со своей обувью то же самое. - Итак, на счет три! Раз, два, пять, шесть. Куда? - хлопнул он меня по рукам, когда я, догадавшись, что он имеет в виду, попытался снять ботинок.
  - На счет три! - строго сказал он и снял кроссовки.
  Я несколько запоздало скинул свои шузы.
  - Дышите, буржуи, воздухом истинной демократии! - сказал старпом и пошевелил пальцами в мокрых носках. Я присоединился к нему.
  - Как мало человеку нужно для счастья! - продолжал философствовать Саша, когда мы вдоволь нашевелились пальцами ног и разогнали снобствующих эстетов дезодорантов и освежителей воздуха из соседних рядов. Я несколько превратно истолковал его реплику и полез в бездонный пакет за веселыми шкаликами.
  - Позвольте, маэстро! Нам еще вести самолет.
  И то правда, до посадки осталось менее получаса. Не стоит излишне нагружать себя топливом - оно нам вполне может пригодиться для празднования удачного приезда по месту работы.
  Поэтому на посадку мы отправились совсем посвежевшими, даже отдохнувшими. Хотя, перед этим мне мучительно долго пришлось уговаривать ноги помириться с упрямыми ботинками. Первые шаги были наполнены болью, как у русалочки. Ну а потом, ничего, расходился. Может быть, просто засохшие носки приняли на себя часть бремени пресса. Тем не менее, увидев аэроплан, поданный к трапу, я забыл обо всем.
  Двухмоторный пропеллерный серебристый спортсмен - юниор, в сравнении с монстрами, на которых привыкли летать уважающие себя межконтинентальные пассажиры, бодро шевелил лонжеронами в ожидании взлета. Почему-то он мне напомнил старые добрые цеппелины. Наверно, из-за характерного окраса.
  До следующего аэропорта нам лететь было всего ничего - не более сорока минут. Но, судя по хищным обводам нашего воздушного судна, мы бы справились гораздо быстрее, поступи соответствующая вводная. Ох, и пришлось бы понапрягать желудок, выворачиваясь. Я надеялся, что выдержу предстоящий перелет с морской честью, потому что он займет немного времени, несмотря на коварные воздушные ямы и прочие турбулентности, с которыми маленьким самолетикам тяжелее бороться, нежели более мощным коллегам.
   10.
  Перелет был плавным, безо всяких ненужных встрясок и потрясений. Даже накормить нас успели. Спать вроде бы времени не оставалось, поэтому вновь вспоминал, как впервые осознал, что в Китае очень много китайцев.
  Избежавшая, ввиду моего европейского воспитания хорошей плюхи по нервному лицу, моя провожатая - китаянка привезла меня к очередному туристскому пристанищу. Набежавший портье со всем усердием поволок внутрь мой чемодан, агентесса влетела следом, пару раз визгливо там гавкнула, дала мне в руки конверт и ретировалась. Я подумал, что она вернется, но не тут-то было. Машина умчалась, а я остался наедине с образовавшимися вокруг меня униформенными созерцателями. Все они скопом говорили мне какие-то безумно важные вещи, к сожалению, только на местном диалекте. По-английски никто традиционно не понимал, поэтому я сразу перешел на слегка нецензурный русский. Решив, наконец, ознакомиться с содержимым бумажного пакета, я обнаружил там очередной билет на самолет. Это было для меня сюрпризом: Шанхай предполагался конечной точкой. Времени до очередного рейса было предостаточно, около десяти часов. Не болтаться же, в самом-то деле по городу с чемоданом наперевес. К тому же неспроста же меня сюда привезли. Значит, возьму ключи от забронированного номера, перекушу и завалюсь спать - перелеты очень утомляют.
  Но китайские администраторы что-то не спешили меня поселять. Их язык, в том числе и жестов, я категорически не понимал. Тем временем в холле собралась целая толпа желающих поучаствовать в общении с большим белым человеком. Скоро их стало так много, скандирующих на разные лады 'yes' и 'now', что я уже начал опасаться за свой багаж: ломанут его сейчас на выход, а я пробраться сквозь узкоглазую толпу не сумею.
   Наконец, нашло озарение: АрЭнБи - это аббревиатура местной валюты. И с меня ее требуют. Я достал пятьдесят долларов - меньшей купюры не оказалось, и показал, что нету у меня их тугриков. Желтый народ без колебаний согласился на американские знаки. Хорошо, подумалось мне, компания все это мне оплатит.
  Душ в номере вернул мне некоторое расположение духа, но безумный по составу и по цене обед подорвал все настроение на нуль. Началось все с того, что официанты категорически отказывались мне принести хлеб, потом игнорировали потребность в вилках - ложках. Супом оказалась здоровенная бадья с похожими на мелкие макароны предметами. В этой кастрюле также плавал деревянный обгрызенный половничек. Пустой тарелки не оказалось, значит, есть надо прямо с этого чана, догадался я. Но поварешка в рот никак не влезала. Тогда я присмотрелся к следам чужих зубов и пришел к выводу, что содержимое просто вливается в рот, если держать эту гигантскую ложку определенным образом. Вкус тоже оказался престранным: будто варили пельмени, воду слили и подали мне. Приятного аппетита!
  Жареная рыба крошилась и разваливалась, когда я пытался прищемить ее двумя палочками. Попытка нанизать кусочки на одну их них тоже не увенчалась успехом. В конце концов, я по-хамски съел рыбу с рук. Спасибо за сытный обед, граждане китайцы. Хотя, что это за еда без хлеба! А уж, какое шоу я вам тут устроил, так меня должны были вообще бесплатно обслуживать. Не тут-то было. Счет произвел на меня удручающее впечатление. Этак, у меня денег на такси до аэропорта не останется.
  В означенное время в моем номере прозвенел телефон. Нисколько не стесняясь, я сказал в трубку первое пришедшее на ум русское выражение. Наверно, оно бы заставило покраснеть преподавателя изящной словесности. Но в ответ мне ответили то же самое, только на языке мандаринов. Замечательно, вот и поговорили.
  За дверями уже стоял улыбающийся китайский пряник в форме с эполетами. Зацепил за мой чемодан и подкатил его к лифту. Большой путь, примерно метров пять. Нажал на кнопку вызова и протянул мне ладонь в белой перчатке. Наивный, он рассчитывал на чаевые. Пока лифт ехал, я сложил дулю и ткнул ее в иноземную ладошку. Портье воспринял это, как угрозу всему китайскому обществу, изменился в лице, растопырил ноги в полуприседе и начал водить передо мной руками туда-сюда. Как фокусник, я бы даже не удивился, если бы он внезапно из воздуха достал флегматичного кролика. Но он распорядился своей судьбой по-другому. Движения я не усмотрел, но ощутил пару - тройку тычков по своему корпусу. Причем, достаточно болезненных. Пока я соображал, что же этот факир делает, он уже примерился своей ногой к моему уху. Такое безобразное отношение к иностранным туристам заставило меня вспомнить местные обычаи поведения в гостиницах. Я поймал его ногу, как он ни дергался, и отправил разносчика багажа прямым и легким касанием кулака в лоб в пустую кабинку лифта, услужливо распахнувшего свои двери, которые сразу затворились. Едва я прикоснулся к ручке чемодана, как дверки лифта снова раскрылись, и мой давешний помощник с перекошенным лицом и грозным боевым визгом прыгнул на меня, надеясь взять меня врасплох и покрыть себя неувядающей славой. Но я встретил его могучим пинком ноги, так уж сложилось, а потом отправил вновь внутрь средства передвижения между этажами размеренным, как маятник, движением руки с кулаком ярости. Обратно он уже не вышел, да и вообще уехал куда-то. Хорошо, что я не избалован необходимостью использования лифтов, поэтому непринужденно спустился пешком со второго этажа.
  Для приличия подождал в холле, когда же, наконец, подадут такси для меня, чтоб ехать в аэропорт, но вовремя почувствовал, что ожидание может затянуться. Изловил самую тощую, самую прыщавую работницу этого гостеприимного места и ткнул ей под нос свой билет. Грозно посмотрел на нее и просто спросил:
  - Где?
  На удивление отреагировала она быстро, помахала рукой, ведя за собой, потом на выходе указала пальцем на небольшую лестницу вверх.
  Я, конечно, не очень все это понял, но старательно одолел подъем, в надежде увидеть стоянку такси. Мое восхождение было вознаграждено: здесь находилась не только полная дорога пустых такси, но и аэропорт сам по себе. Замечательно, хоть на это можно не тратиться.
  Так я и улетел в островной Китай, где дожидался меня новый пароход для новой работы и массы новых впечатлений.
   11.
  Аэропорт, куда мы приземлились, тоже был маленький, до его здания пришлось добираться пешком. А Уэльс встретил нас моросящим дождем. Ну, Питер сыростью не удивишь. Город, где мы оказались, не имел названия. Точнее, конечно, он обязательно назывался как-то, но в памяти сохранилась только одна буква, самая первая. Н. Но это был не пункт нашего назначения. До Фалмута еще предстояло добираться. Я в тайне надеялся, что внутри уютного аэровокзала меня встретит с распростертыми объятьями старина Стюарт. Но в реальности осознавал, что ленивый валлиец в такую непогоду вряд ли сподобится на поездку.
  Предчувствия меня не обманули. Нас встретил безразличный затянутый в кожу чувак, чем-то похожий на гнусавого певца Витю Салтыкова. Витю я уважаю. Он, бывало, в молодости, в 'Мануфактуре', такие задушевные 'Миллионные дома' строил, а потом в 'Форуме' требовал: 'Ведь есть на свете почта!', что не проникнуться его искренностью было трудно. А этот Шумахер сидел на скамейке, разглядывая потолок, держа вверх ногами картонку с надписью 'Вили'. Если бы приписать слово 'Освободите', то получилось бы, как в Гринписе. И вполне оправданно.
  Тем не менее, мы приблизились к нашему визави и предстали, как сивки-бурки перед травой. 'Витя' отлепил взгляд от закрытого тучами и крышей неба и спросил:
  - Поехали в Фалмут? - а потом добавил. - Если конечно кто-то из вас господин...
  Тут он немного замялся и выдал на-гора такое сложное сочетание звуков, что я сразу признался:
  - Это не я.
  Саша мучительно долго просчитывал разные вариации своей фамилии, вычислил какую-то систему и облегченно произнес:
  - Похоже на мои позывные. Вези нас, чувак, мы можем передумать.
  Мои брови, впрочем, как и брови 'чувака', поползли вверх, к закрытому свинцовыми тучами валлийскому небу.
  - Можно взглянуть на Ваш паспорт моряка? - официальным тоном поинтересовался наш встречающий.
  - Да все в порядке. Мы и есть те самые моряки, которых нужно было встретить. Спросите у Стюарта Эванса, если желаете, или у агентства 'Фокс', - почему-то рассмеялся я. Действительно, что тут смешного?
  - Пожалуйста, следуйте за мной, - наш провожатый, похоже, слегка обиделся.
  Приятно проехаться на Мерседесе, пусть даже и на таксистском. Саша, сломав штурманские обычаи ездить на переднем сиденье, комфортно расположился сзади, я растекся по креслу, прихваченный ремнем безопасности.
  'Витя' рванул от аэропорта, спугнув ожидающих погрузки в свой транспорт пассажиров, включил музыку на умеренных басах. Я с интересом прислушался: люблю, знаете ли, хорошую музыку.
  - Альмонд, - говорю, ни к кому не обращаясь.
  - Что? - дергается 'Витек'.
  - Альмонд поет, - уточнил я для бестолковых.
  Наш шофер моментально переключает песню на следующую.
  - А это 'Шпандау Балет' двадцатилетней давности, - узнал я.
  - Странно, обычно все знают только их 'Тру', - невольно произнес водитель.
  - Эта же вещица называется 'Мотивейтор'.
  Он снова перешел на следующую композицию и вопросительно посмотрел на меня.
  - Старина Холли Джонс собственной персоной в бытность 'Франки едут в Голливуд'.
  - Попал. А это?
  - Элементарно. 'Мне наплевать' - 'Сестры Шекспир'.
  - Слушайте, хорош в 'Угадай мелодию' играть. Дайте хоть одну музыку до конца дослушать! - подал свою вялую реплику кто-то из задних рядов.
  'Витя' перестал дуться совсем, завел разговор о музыке его молодости. Я легко тему поддержал, потому как мы оказались почти ровесники, и в душе порадовался за себя: экий я эрудит. Саша же перестал подавать признаки внимания и затих, убаюканный комфортом и темнотой, а также словами, долетающими с передних кресел: 'Дюран Дюран, А - Ха, Ираже, Камуфляж и тому подобными'.
  - Ну вот, почти мы и приехали, - радостно известил меня мой коллега - меломан. - Фалмут, однако. Сейчас уточним, куда вас везти.
  Он достал трубу, позвонил куда-то, но ничего толкового сам не произнес. Только соглашался и поддакивал.
  - А вот и самый шикарный у нас отель, тезка нашего города. Придется вам пару дней повкушать роскошь, пока не освободятся номера в забронированном для вас отеле.
  Машина остановилась перед трехэтажным замком. Навстречу нам никто не вышел. Может, по причине позднего времени? 'Витя' помог нам выгрузить вещи, сопроводил под моросящим дождем до дверей, а потом до стойки администратора, выждал, пока нам выдадут ключи, крепко пожал руки и ушел, напевая под нос про ренту 'Пет Шоп Бойз'.
  0чень симпатичная девушка постаралась объяснить, как нам быстро добраться до наших люксов, но мы ровным счетом ничего не поняли из ее скоростной бравады высококачественными английскими оборотами. Переглянулись и пошли, надеясь, что наши апартаменты под номером 206 все-таки находятся в пределах второго этажа.
  Когда же блуждания по коридорам, переходам вновь нас вывело к знакомому лифту, на котором мы поднялись до второго уровня, было принято решение выбросить белый флаг и сдаваться администрации. Саша вызвался в парламентеры, я же с вещами присел под фикусом. Тишина стояла мертвая, лишь лампы дневного света приглушенно урчали, рождая монотонный свет. Создавалось такое впечатление, что во всем доме ни одной живой души. Навалилось одиночество, захотелось домой самым естественным образом. В такие моменты нужно развлечь себя любым занятием, дабы не дать морской тоске завладеть всеми твоими помыслами. Чем здесь можно было заниматься, я решительным образом не представлял. Кнопку лифта спичками прожечь? Так некурящий я, а, стало быть, ни кремня, ни огнива с собой не таскаю. Оборвать соседний цветочек? Так жалко, да к тому же он оказался насквозь синтетическим.
  В это время лифт пришел в движение, и из его недр чуть ли не за ручку показались бравый старпом и улыбающаяся распорядительница ключами. Одета она уже была в премилый гражданский костюм из джинсовой куртки и довольно тесными джинсами. Что ей там Саша наговорил, я не знаю, но цвела она, как майская роза.
  Добрались мы к нашему номеру с видом на океан совсем быстро, не сумев при этом как следует потревожить тишину: толстые ковры профессионально глушили звуки шагов. За дверью с цифрами 206 действительно было роскошно: раздельные спальни, небольшая кухонка со всеми прибамбасами в виде холодильника, микроволновки, кофеварки, аккуратная гостиная с диваном и креслами, огромным плоским телевизором. Есть место, где разгуляться.
  - Не желаете ли по бокалу вина, чтоб отметить наш приезд? - не унимался старпом.
  Девушка еще пуще заулыбалась, покрылась румянцем, но непреклонно заметила, что ее рабочий день подошел к концу, и она намерена ехать домой. Сказала нам, гудбай, мальчуганы, и притворила за собой дверь.
  - Что же Вы, позвольте полюбопытствовать, сказали милой даме, что она вся светилась от радости? И откуда Вы собирались доставать бокалы, не говоря уже о вине? - поинтересовался я у Саши.
  - Сказал я, конечно, правду. Бытует мнение, что на Британских островах живут самые несимпатичные женщины мира. А, судя по той девушке, что мы встретили в этом уединенном месте, такое утверждение распускают в виде завистливой сплетни победительницы конкурса 'Мисс Мира'. К тому же я нисколько не сомневался, что она отклонит наше предложение устроить маленький праздник. Поэтому, можно было предлагать хоть какие изысканные напитки, нимало не смущаясь, что можно даже не иметь никакого понятия, что это на самом деле.
  - Да Вы - романтик, батенька!
  - Ничего, ничего, пусть знают наших. Джентльмены живут не только в Великобритании, но и в Нижнем Новгороде, - он высокомерно посмотрел на меня и добавил, - ну, и Карелии тоже. Местами.
  - За такие слова не грех и опрокинуть по стаканчику.
  - Всепренепременно, но только после хорошего душа и чашечки кофе, - сказал Саша и направился в свой будуар готовиться к полосканию.
  Я проверил холодильник, висящих мышей не обнаружил. Правда, кроме упаковок со сливками и льдом в морозилке, больше там ничего не было. Зато кофе присутствовал со всеми полагающимися для заваривания делами: фильтрами, мерными ложками, чем я не преминул воспользоваться. Телевизор также порадовал настоящими кабельными каналами, где сразу обнаружился Евроспорт с футбольным обзором.
  После того, как я, в свою очередь слегка смыл с себя пыль дорог, на столике волшебным образом оказался хлеб, сало и яйца в дополнение к дымящимся чашечкам с кофе.
  - Ну, что, за начало нашей работы? - предложил Саша и поднял стакан с перелитым из самолетной бутылочки содержимым.
   - За прибытие! - поддержал я.
   12.
   Тем временем вблизи Стоунхенджа на веселенькой зеленой травке сидел человек. Вокруг была тьма, только древние камни подсвечивались слабой иллюминацией. Черты лица одинокой персоны были скрыты густой тенью, впрочем, вся одежда была подобрана для подчеркнутого пренебрежения к любой цветовой гамме, за исключением черного цвета. Если бы человек сделал назад всего лишь пару шагов, то он бы стал просто невидимым. Однако он просто сидел на земле, нимало не смущаясь испачкать свой дорогой костюм, и его можно было принять за отставшего от группы туриста, чей автобус уехал в гостиницу пару часов назад.
  Внезапно, где-то сбоку темнота изменилась, стала как-то гуще и тяжелей. Человек, не поворачивая головы, безразличным тоном произнес:
  - Вовремя.
  - Боги всегда вовремя, - ответили ему приглушенно, и по интонации можно было понять, что публичные выступления - хобби новоприбывшего.
  - Не надо кривляться - ведь мы же одни. Одни? - так же вяло спросил тот, кто продолжал сидеть.
  - Конечно, господин, - ответил голос из тьмы. - Мы все просчитали, все пункты тщательно проверяются. Люди ждут сигнала. Оборудование постепенно развозится. Основной модуль готов к немедленной доставке в любое окончательно выбранное место.
  - Какая из точек наиболее предпочтительна?
  - Мы считаем, что любая в непосредственной близости от моря.
  - Что ж, время у нас есть, дождемся концерта, тогда и решим.
  - Значит, пара недель, - скорее себе под нос пробормотала темнота.
  - Возьмите чек. Сумма более чем достаточна. И вот еще что...
  - Весь внимание.
  - Люди - не фанатики?
  - Да нет, что Вы! Обычные честные граждане. Некоторые из них даже вполне правильные по вере. По их вере, - уточнил голос из мрака.- Просто выполняют работу согласно контракту. Никакого криминала.
  - Геофф сидит у моря? Все также изображает иллюзию убийства?
  - О, да! В этом ему нет равных. Я считаю, что ...
  - До свиданья, - прервал его сидящий человек. - Шлифуйте мелочи, встретимся на концерте после выступления Брайана Адамса. Кстати, он будет со сломанной рукой.
  - У него травма?
  - Пока нет. Но на качество его игры это не повлияет.
  - До свидания.
  И оба собеседника бесшумно растворились в ночи. Один с чеком в кармане, другой с испачканной задницей. Все-таки сырая трава, весенняя непросохшая земля.
   13.
  Несмотря на усталость после утомительных перелетов, ночь была беспокойна. То ли кровать оказалась чрезмерно жестка, то ли подушки слишком высокие, но просыпался несколько раз, глядел через окно в темноту и пытался вспомнить, где это я? Где-то по соседству время от времени включался и злобно урчал неизвестный механизм. Словом, первая ночь на новом месте не помогла восстановить утраченные силы.
  Тем не менее, будильник прозвонил совсем неожиданно. Именно в этот момент спать хотелось чрезвычайно. Поэтому, со спокойной совестью отключив утреннего извещателя, подумал, что еще пара - тройка минут для скоростного досыпания нисколько не повредит. К тому же со стороны старпомовской комнаты не прослушивалось никакого движения.
  Легко пробежали полчаса, промчался бы и час, но внезапно ожил телефон. Он оглушительно и назойливо требовал внимания. Причем, почему-то исключительно моего, потому как звонил на моей прикроватной тумбочке. Отсчитав во сне две трели, я извинился перед участниками моего утреннего бреда и, протянув руку, но, не открывая глаза, снял трубку.
  - Але, - по-английски, с хорошим акцентом произнес я.
  Но звонки продолжали донимать тишину, трубка молчала и щекотала ухо. Я приоткрыл один глаз и посмотрел на шаловливую часть коммуникационного устройства.
  - Что за черт! - невольно вырвалось у меня. Я сжимал в руке книгу в мягкой обложке, невольно свернув ее в рулон. Теперь же она постепенно разворачивалась и, страница за страницей выпрямляясь, ласково касалась напряженного уха. - Прости меня, господи!
  Бережно вернув Библию на место, я сорвал, наконец, трубу.
  - Неужели еще спишь? - проорал мне прямо под своды черепа бодрый стюартовский голос.
  Эхо его крика еще гуляло и веселилось в моей голове, а я уже успел сориентироваться согласно этикету аристократов:
  - А который час? - конечно, я имел в виду приветствие, радость от предстоящей встречи с боевым товарищем и пожелание ему всех благ.
  - Неважно, оставайся на месте. Через четверть часа я буду у вас в номере. Еле отыскал, где же вы поселились. Уж никак не мог предположить, что в самом шикарном отеле Фалмута. Жди, до встречи.
  Сигнал отбоя окончательно меня разбудил. Какой кошмар, что же спать-то так хочется? Вроде вчера ограничились по одной рюмашке, точнее, по одному бутыльку. Хорошо, хоть кофе горячий - ночью забыли выключить кофеварку.
  Пока я принимал утренний туалет, из своей спальни показался старпом. Углядев горячий кофе, повеселел, нацедил себе кружечку, в два глотка ее влил в себя, налил еще одну:
  - Ты что, целый день там собираешься плескаться? - обратился он ко мне с добрым утром.
  - Вежливые люди, вообще-то здороваются, - заметил я, открывая дверь. - И вообще, поторопитесь, сир. Сейчас приедет мой кореш Стюарт, мы давным-давно не виделись. Представлю тебя.
  К приезду Стюарта мы уже были в приличной форме. Досадовало лишь то, что завтрак мы, скорее всего, пропустили самым безобразным образом.
  Радость от встречи - это, конечно, хорошо. Но еще лучше оказалось то, что мы совсем не изменились после тех прошлогодних событий. Нет, безусловно, мы поправили свое здоровье, стали вновь выглядеть цивилизованно и безвредно. Просто, как и тогда, не возникало некоторого чувства неловкости, свойственной иногда людям при встрече после разлуки. Мы могли разговаривать долго и совсем свободно, не морщась в поисках тем.
  Я представил деликатно помалкивающего Сашу, посетовал между делом, что еще не успели позавтракать. На что Стюарт отреагировал мгновенно:
  - Сейчас организуем все в лучшем виде.
  Взял телефон и заказал принести в номер традиционный английский завтрак на двоих.
  - Это же отель экстра-класса. Все включено, не боись. А потом поедем в порт. Надо вам агентам представиться.
  Не прошло и пятнадцати минут, как к нам вежливо постучались. Вошел сам и вкатил тележку очень маленький человек. Лысый до макушки, зато с гривой кучерявых волос до плеч сзади. Сутулый и длиннорукий, он нам дежурно улыбнулся и представил завтрак, лежащий под блестящими нержавеющими колпаками:
  - Традиционный английский завтрак, джентльмены. На двоих. На двоих? - удивился он, пересчитав всех нас справа налево и наоборот.
   - Все в порядке. Один из нас уже успел позавтракать, - сказал Стюарт и пошел к телевизору. - У вас тут кабельное должно быть.
  - Какой сок желаете? - спросил нас карлик.
  - Апельсиновый, - хором ответили мы.
  - Приятного аппетита! - душевно пожелал он нам, выложил блюда, наполнил стаканы, убрал свои блестящие колпаки и вышел за дверь. Я сразу представил себе, как он садится на свою маленькую тележку верхом, берет в руки крышки своих кастрюль и лихо гонит по коридорам в направлении кухни, ударяя на поворотах ими друг о друга, на манер литавров. Даже прислушался. Но ни посвиста удалого молодецкого, ни звона металла не услышал. Значит, он воспитан по-другому, по-аглицки.
  Итак, что же такое интересное нам принесли, подумали мы и уставились на еду. Стюарт у телевизора хмыкнул. Тогда я еще не подозревал, что мне придется из утра в утро в течение нескольких месяцев отдавать дань английской традиции, ковыряя вилкой в двуглазой яичнице, жареных шампиньонах и сомнительного цвета колбасках, которые по своей форме напоминали то, что в былые времена доказывало всем советским людям существование еще допедигрипалловых собак. Впрочем, вкус сравнивать не берусь - пробовал только эти пресловутые английские сардельки, но, наверно, отличий должно быть маловато. Радовало лишь то, что сок оказался чрезвычайно похож на натуральный.
  - Ну и гадость эта Ваша заливная рыба, - сказал мне Саша приглушенно.
  - Извиняйте, барин, бананьев нема, - согласился я.
  Позднее мы научились, конечно, отказываться от мясных полуфабрикатов за утренним столом, заменив их различными кашами с одинаковыми вкусами.
  - Ну что, Стюарт, поехали в порт, что ли. Поди, заждались нас уже? - обратился я к увлеченному просмотром керлинга нашему товарищу.
  Тот выключил телевизор:
  - Ладно, если больше утром делать нечего, поехали на работу. Может и будет с этого какой толк.
  Правда, пришлось всем немного подождать меня, потому как за ночь мои ступни, наконец, оформили окончательно свои отношения с моими же кожаными легкими полуботинками: проступили гигантские водянистые мозоли. Пришлось долго кряхтеть и кусать губу, запихивая ноги в обувь со снятыми шнурками. Первые шаги были крайне мучительны, но потом, цепляясь за стены, стало чуть полегче.
  Саша, захлопывая дверь, побормотал под нос:
  - Попасть бы сюда вечером и не заблудиться! Ни хрена дорогу к номеру не запомнил.
  - Язык до Киева доведет, - напомнил я ему.
  - Еще бы где изловить этого языка! - проворчал он, и мы умчались начинать свой первый рабочий день.
   14.
  Пока Стюарт вез нас по неверной для европейца стороне дороги на своем рабочем джипе 'Митсубиши', он еще успевал нам попутно объяснять, где что находится. Впрочем, вся поездка не заняла и десяти минут. На проходной нам даже не потребовалось выходить для сверки документов, Стюарт помахал ручкой, и мы проехали.
  - Что ж, господа, вот Ваше агентство, туда и отправляйтесь. Очень рад Вашему приезду. Сегодня у меня сложный во всех отношениях день, так что отдохните без меня. Ну, а завтра, Хелен дает торжественный обед, куда Вы, естественно, приглашены. Собственно говоря, по случаю приезда и намечается вечеринка с воспоминаниями. Мои дети просто горят желанием пожать руку грозному укротителю Малаккских пиратов, - он подмигнул мне.- Адиос, мучачос.
  Он помахал нам рукой и уехал по своим делам.
  Саша повернулся ко мне:
  - Что-то я немного не понял, про что он говорил, но вечеринка - это хорошо.
  - Ладно, Саша, расскажу как-нибудь на досуге про то, как мы со Стюартом убирались из захваченного бандитами судна недалеко от Малайзии. Мы с ним теперь, как боевые товарищи. Работу эту он мне нашел, - я указал рукой на офис, - вот я и приехал сюда.
  - Понятно, понятно. Рассказ за тобой. Я же в этой компании уже работал, причем на этом самом пароходе, поэтому я здесь. Ну да ладно, потом поговорим - пошли к агенту.
  Нас обслуживало агентство 'Фокс', перед офисом которого мы сейчас находились. Хотя, на такое громкое название этот вагончик вряд ли должен был претендовать. У нас в таких помещениях раньше устраивали бытовки.
  Внутри оказалось просторнее, чем снаружи. Довольно большой аквариум пускал беззвучные пузыри. Круглые блестящие рыбы водили хороводы. На стенах в рамках скалил зубы неприятный старикашка в разных позах: вот он с удочкой в одной руке и стаканом в другой, на земле похожая на меч-рыбу океанская тварь, вот он вылезает из вертолета неизвестной конструкции, вот он осторожно трогает рукой породистую лошадку. Но тут к нам навстречу вышел постриженный совершенно наголо крепкий молодой субъект в ослепительно белой рубашке, прервав тем самым осмотр.
  - Чем могу Вам помочь, - осклабился он.
  'Да вот, если бы попроще сделал свою нацистскую харю!' - подумалось мне, а Саша ответил:
  - Мы приехали на судно 'Вилли', пришли представиться.
  Дальше последовали стандартные процедуры, в которых я участия почти не принимал. Только разок дал свой паспорт для ксерокопирования. Лысый, чтоб занять меня предложил выпить кофе. Я усовершенствовал это предложение и попросился насладиться кофе на улице. Возражений не последовало.
  Я присел на край монументальной цветочницы, тянул из огромной кружки слабозаваренный напиток и кивал головой в ответ неторопливым работягам, проходящим мимо. Наконец, появился старпом.
  - Уболтал меня совсем этот патлатый. Дай хоть кофею хлебнуть.
  Он взял мою кружку и прикончил холодное содержимое гигантским глотком.
  - Теперь можно идти.
  - Кружку с собой возьмем? - деловито поинтересовался я.
  - Что же мы ей будем там черпать? - поинтересовался Саша, - Не, надо вернуть, нам еще с ними работать. Я имею в виду это агентство.
  Мои ноги запротестовали, когда я опять начал делать первые шаги.
  - Хоть бы подвезли, что ли, гады! - возмутился я, вперевалку стараясь не отстать от старпома. Постепенно расходился, но меня начали одолевать сомнения, как долго я смогу таким образом передвигаться. Срочно требовалась обувь свободного покроя. А вот, кстати, и она.
  Мы уже вышли к акватории порта, у самого края пирса стоял небольшой сарайчик. Вот к нему и была прислонена пара, вполне подходящая для замены моей пыточной модели. Конечно, при условии, если бы, одев ее, я тут же прыгнул в бушующее море, дабы обрести покой. Потому что эта обувь была ластами. Это кто ж тут снаряжением для подводного плавания разбрасывается?
  Ответ выяснился через пару шагов. Стали видны четверо затянутых в гидрокостюмы парней, сидевших на краю привального бруса, болтающих ногами над водой и спокойно попивающих свой кофе. Один был босоногий, другие создавали своими копытами ветер, способный напрочь сорвать платье с Мэрилин Монро, буде она поблизости.
  - Кофитайм! - одобрил я их, - Хорошие веера вы на ноги нацепили!
  Парни доброжелательно помахали нам руками и продолжили свое занятие.
  А впереди смутной грудой покореженного металла начал проступать корпус нашего судна 'Вилли'. Чья-то заботливая рука приписала пониже названия белой краской размашистую надпись: 'Фри'. Мою давнюю мысль кто-то обрисовал в реальный лозунг. Получилось то, что надо: 'Освободите Вилли'.
  Саша хмыкнул, прочитав:
  - Истину пишут. Ведь судно пока под арестом. Эк его, бедного, волна покорежила! Море - могучая стихия! - а потом с кривой усмешкой добавил, - Даже такому капитану, как Горошкову оно неподвластно.
  - Кто это?
  - Сейчас познакомишься. Только не пугайся. Он маленько не в себе.
  - Понятное дело, после такого потрясения! - согласился я.
  - Да он всегда не в себе. Порой поражался, как такого кадра в сумасшедшем доме не держат. По мне так самое ему там место. А вот и они сами, - кивнул он на трап.
  По трапу взад-вперед ходил человек в синем рабочем комбинезоне. Три-четыре ступеньки наверх, столько же вниз. Зарядка, что ли?
  Начал накрапывать дождь. Мы подошли к самому пароходу, и я пригляделся к капитану Горошкову. На мой взгляд, так ему хорошо в кино сниматься. В роли злобного лилипута, причем без грима. Несмотря на то, что роста он был вполне среднего человеческого, черты лица и фигура подходила для персонажа Свифта.
  Маленькие руки и ноги на узкоплечем вытянутом туловище, большая голова, поросшая до самих бровей короткими жесткими черными волосами, уши пельменями, нос картошкой и совершенно круглые карие глаза. Когда он увидел нас, то чуть прищурился. От этого выражение лица стало откровенно злобным. Вдобавок, он поджал и без того тонкие губы, так что мне сразу захотелось пройти мимо, но идти-то уже было некуда.
  - Здрастье, - сказал я.
  - Здравствуйте, Сергей Михайлович, - выдохнул Саша.
  - Явились! - ответил он на приветствие.
  Повисла пауза, капал дождь, я внезапно собрался с силами и оглушительно чихнул, Саша осторожно поставил ногу на первую ступеньку.
  - Вот так вот, значит! - угрожающе сказал Горошков и вдруг сменил тон, - Как Зенит на кубок сыграл?
  Старпом сделал сложную рожу, а я ответил:
  - Да пока без проигрышей. Коней 2: 0 сделали, Кубань на одной ноге обыграли. Перспектива у них есть.
  - А Олимпиаду смотрел?
  - Лыжи, биатлон полностью, остальное - по случаю.
  Капитан не меняя позы сквозь Сашу, который теперь находился между нами на трапе, злобно сощурился мне.
  - Норвежки наших девок подставили. Какой, нахрен, допинг? Лазутина все равно сильнее всех! Продал Тяглов нашу сборную!
  - Согласен, одни только расстройства от этого большого спорта.
  Тут Горошков соизволил увидеть старпома.
  - Билет мне привез? Я тут уже грибами обрастаю!
  - Привез, привез, Сергей Михайлович! Завтра у Вас самолет.
  - О, ну тогда мне надо торопиться. У агента вы, надеюсь, были. Хотя, мне, в принципе, без разницы. Пошли по быстрому я тебе дела передам. Да сам видишь, какие дела! - он обвел рукой помятый фальшборт. - Деда сам найдешь! Он у нас румын, сегодня должен уехать в свою Трансильванию, - это уже мне.
  И они скоренько умчались в каюту мастера, что находилась под самой рубкой. Ну а я стал подыматься к старшему механику, чтоб засвидетельствовать свое прибытие.
  Тот сидел в полной парадной амуниции за столом в своих апартаментах и ковырялся ножиком под ногтями. Увидев меня, поднялся, достал из кармана связку ключей, бросил на стол перед собой, указал на них пальцем, кивнул мне и ушел. Слова приветствия застряли у меня на языке. Вот и пообщались.
   15.
  Я присел за стол, стянул ботинки и бросил их на диван. Там они и остались укоризненно лежать, дополняя различный хлам, словно после обыска с пристрастием. Поднял ноги на стол, откинувшись на спинку кресла, с наслаждением пошевелил пальцами. Ничего делать не хотелось.
  Тогда, в Китае, меня, на ночь глядя, встретил в местном аэропорту энергичный и безразмерно улыбающийся долговязый китаец. Впрочем, европейца, или негра я увидеть и не ожидал. Он лихо гонял по полусонному городу, потом внезапно свернул под мост, и тьма окутала нас. Лишь свет фар освещал полуразбитую грунтовую дорогу, к тому же захламленную до безобразия. Я уже начал подумывать, что мы едем прямиком на свалку, где криминальные узкоглазые личности будут грабить, угрожая кривыми ножами. Шофер, видимо, угадал мои опасения и развеселился еще пуще.
  'Смейся, смейся, паяц, - подумал я, - по мордам получить ты успеешь'.
  Навстречу попадались хмурые полуоборванные личности. Они спешно уходили из света фар и прятались в темноте. И вот когда я уже полностью уверовал, что впереди меня ждет знакомство с местной подпольной экзотикой, из-за нагромождения ближайших сваленных в кучу грязных деревьев показались огромные ворота с надписью над ними. Прочитать, естественно, мне ничего не удалось: иероглифы крайне распространены на Востоке.
  - Судостроительный завод, - сказал мне мой провожатый и снова засмеялся.
  - Ну, и что же ты ржешь, скотина? - по-русски сказал я. Тон выбрал такой, что китаец воспринял мои слова, как доброжелательную и вежливую благодарность за доставку.
  Он в ответ закивал головой и поднял вверх большой палец. Машина остановилась перед новеньким судном под названием 'Линге', которое казалось облепленным со всех сторон суетливыми людьми в касках и потасканных комбинезонах.
  Перекрестившись перед трапом, я поднялся на борт, со всех сторон расстреливаемый любопытными взглядами раскосых или просто косых глаз. Принимать новое судно доводилось мне впервые. И я втайне надеялся, что новенькое оборудование позволит мне спокойно проработать контракт, без усилий и напрягов. О, если бы я знал, что мне уготовано, я бы бежал отсюда с чемоданом наперевес через все буераки обратно в аэропорт! Потому что впереди меня ожидали плоды дерева, под названием 'китайское качество', и этих плодов было такое изобилие, что спустя месяц работы я был готов просто плакать от бессилия и отчаяния, если бы умел.
  Провели мы в этом шип ярде пять дней, каждый из которых был наполнен борьбой с местными пролетариями. Они, в свою очередь, отдавая должное коммунистическому воспитанию, классово нас ненавидели, считая буржуями и оппортунистами. Сказать, что перевес остался за нами - значит, погрешить против истины.
  Самый примитивный способ отделаться от настырного механика - это сказать, что не понимают английского языка. И ребята вовсю использовали его. Все недостатки, недоработки бравых китайских судостроителей, сколько бы на них не пытался я ссылаться, остались с нами до самого выхода судна в первый рейс. Я смотрел на этот способ работы и удивлялся: неужели и у нас такое было? Да и сейчас такое есть, закричат мне замотанные бардаком в экономике соотечественники. Но здесь все усугублялось тем, что мы могли просто утонуть, благодаря преступной халатности корабелов. И пошли бы ко дну за здорово живешь, если бы нам не везло с погодой, если бы опыта было недостаточно. А, может быть, на это и был сделан расчет?
  Однажды, уже после обеденного перерыва ко мне подошла маленькая сморщенная китаянка. Целый день она таскалась за мной по машинному отделению с ведром и тряпкой в руках. Делала вид, что моет, на самом деле внимательно приглядывалась к любому моему действию. Я уж начал было думать, что ее специально приставили ко мне для коммунистического надзора. Возраста она была совершенно неопределенного: может лет семьдесят, а, может, и тридцать. Подошла она и начала мне что-то втолковывать. Китайский язык за три дня я еще не совсем хорошо освоил, а, вернее, совсем не освоил, поэтому ни черта не понял. Тогда она стала говорить очень медленно, надеясь, на мою сообразительность. Но я был туп, как китайский болванчик, даже головой не кивал. Но упорная тетенька не собиралась сдаваться: она вытащила из потаенного кармана кусок серого мела и написала на палубе слово. Или предложение. Мне стало даже забавно: иероглифы - это такая замечательная вещь, что нужно приложить столько усилий, чтоб понять, что это не картинка, а письменность, что у меня жизни не хватит для постижения самых азов. Мой нетренированный взгляд углядел в ее рисунке-иероглифе клетку, которую начали чирикать, но не успели. Хорошо же! Я попросил жестом мел и старательно написал ответ. Вернее, нарисовал, потому что постарался схематично изобразить писающего мальчика. По моему мнению, получилось неплохо. Я еще для пущей важности дорисовал брызги и посмотрел на тетю. Она сначала нахмурила брови, рассматривая мое творчество, потом ее брови полезли наверх. Потом она попятилась от меня и, всем своим видом выказывая ужас, заспешила прочь.
  Так и остались для меня загадками, что же эта китаянка хотела мне сказать, и что же сказал ей я.
  Другая группа китайцев, посреди ночи прокравшаяся в мою каюту, предварительно долго ковырялись в дверном замке. От этого неясного скрежета я и проснулся. Испытал искреннее удивление, когда они все скопом вошли ко мне, догадавшись просто толкнуть дверь. Потом я очень возмутился, справедливо решив, что предстал лицом к лицу с ворами. Ну, а те, в свою очередь попытались завязать со мной диалог на языке жестов. Они старательно выдували все вместе воздух из легких, сопровождая это круговыми движениями ладоней и непонятными словами. Может быть, для китайского цирка пантомима и была хороша, но мне ужасно хотелось спать. Поэтому я отобрал у артистов связку ключей, нимало не заботясь, откуда она у них взялась, вытолкнул их взашей в коридор и улегся досыпать.
  Какое же было поутру мое удивление, когда я по своему обыкновению спозаранку вышел на зарядку и обнаружил всех действующих лиц ночного вторжения в мою каюту сидящими с унылыми лицами в коридоре. Увидев меня, они вскочили и скоренько продолжили свое представление с надуванием щек. Тут до меня начало потихоньку доходить, в чем же дело. Эти ребята были заурядными наладчиками воздуходувок в каютах, старпом им подогнал ключи, те и рады стараться. А то, что по ночам некоторые люди имеют обыкновение спать - это их не касалось: ведь они работают посменно. Вот они и остались досиживать свою смену под дверью.
  Да, китайское качество - это особый вид услуг. Они делают макеты. Чтобы эти макеты заработали, нужно приложить усилие, причем, явно не китайское. Ну, а чтобы радоваться безотказной и полезной работой, требуется перебрать механику до основания, заменить микросхемы, корректно отрегулировать и правильно установить. Зачем же тогда нужен китайский макет? А просто для того, чтобы использовать его как приблизительное руководство по сборке. Все вполне ясно. Непонятно только одно: каким образом нам, двум механикам, электромеханику и парочке довольно грамотных филиппинских мотористов перебрать весь пароход, при этом постоянно поддерживая его в режиме жесткой эксплуатации? Испытывая дефицит в запчастях, зачастую в состоянии штормового моря, когда и устоять-то на ногах сложно, под постоянным прессингом со стороны тупоголового командно-штурманского состава?
  Ох, лукавые китайцы! Нет на вас зла! Такая у вас природа! Нет обид на вас, потому как вы не обижаетесь на нас! Даже когда прибежал белый от негодования старпом и рассказал, что был свидетелем, как заполняли танки питьевой водой перед отходом судна в первый рейс. Чистую воду заливали через специальные водостоки, в то время как сверху танков большие люки были не задраены. Да, что там не задраены - они валялись поодаль. А группа работяг в праведном пролетарском гневе против буржуазных пережитков старательно сливала содержимое своих мочевых пузырей прямо в открытые зевы свежевыкрашенных специальной санитарной краской емкостей для пресной питьевой воды. Этот жест протеста не имел полового разделения: женщины и мужчины одинаково сосредоточенно старались угодить струями в центр пустоты, радуясь звукам журчания. Старпом появился вовремя, когда в революционных умах еще не созрело желание перейти на тяжелую артиллерию. Нам осталось только посмеяться и понадеяться на наш испаритель, который должен был в открытом море снабжать нас дистиллированной водой, часть которой идет на питьевые нужды.
  Мои размышления и ассоциативные воспоминания оборвались внезапным грубым окриком из-за дверей каюты:
  - Мы что, сюда мечтать приехали?
  Я даже вздрогнул от неожиданности. А на пороге появился Саша, двумя пальцами поддерживая за шнурки безвольно висящие кроссовки примерно моего размера.
  - Примерь, страдалец!
  - Надеюсь, не с покойника? - поинтересовался я, имея в виду то, что старпом пришел в одиночестве. Сергея Михайловича поблизости не наблюдалось.
  - Побойся бога! - поморщился Александр и присел на подвернувшийся стул. - Горошков убёг на полусогнутых вслед за твоим паном Зюзей. Имя такое было у твоего сменщика, у румына.
  - Стало быть, мы теперь здесь главари?
  - Стало быть, так, - ответил мой коллега и с усмешкой посмотрел на меня.
   16.
  Шузы пришлись мне впору. Какая мне разница, кто оставил их? Попользуюсь, пока ноги заживут. Позабавило, как быстро ретировались представители высшего руководства бедствующего судна. И, честно говоря, немного неясно было, чем же теперь заниматься?
  - Может по кофейку? - предложил я.
  Саша хмыкнул и попытался скрыться из моей каюты. Но на пороге остановился: все-таки он был достаточно воспитанным человеком.
  - Ставь кипятильник, я сейчас буду. Только по сусекам поскребу: надо же к кофе что-нибудь найти!
  В мою душу закралась некоторая доля сомнения: уж больно торжественно-ликующим выглядело поспешное бегство к странным сусекам. Ожидался сюрприз.
  Моя интуиция меня не подвела: едва чайник закипел, и я разложил чашки - блюдца - ложки перед банкой 'Максвелл хауса', как сияющий Саша предстал перед скромно сервированным столом.
  - Нет повода не выпить, - и дополнил убранство початой бутылкой 'Хеннеси', - когда еще мы сможем приобщиться к обществу истинных ценителей коньяка?
  Скука, начинающая посылать мне тоскливые позывы, скользнула под пробку и утонула в янтарного цвета амброзии. Я даже пожалел, что рядом нет старины Стюарта. Коньяк под кофе был просто превосходен. Мы тянули медленно глоток за глотком и молча жмурились, как коты на солнце. Теперь был не страшен монотонный дождь за иллюминатором, не так постыло в мертвящей тишине парохода.
  - Откуда у нас это великолепие? - наконец поинтересовался я.
  - Да старина Горошков завещал, скотина, - ответил Саша и уточнил, - Он - скотина. Представительский коньяк, который не успели выжрать береговые службы. А сам он - человек непьющий. Зюзя, может быть, был и рад надраться 'в зюзю', да вот не знал об этом.
  - Чувствую, ты по-настоящему уважаешь этого мастера.
  - Не было человека в кампании, кто бы, попав под руководство этого гиганта мореплавания, оставался спокойным при упоминании о нем. За исключением, разве что поварихи с неприличной фамилией. Он ее завсегда с собой возил.
  - Они дружили? - спросил я и сам же обнаружил некоторую вульгарность в постановке фразы.
  - Да пес их знает! Да и в принципе, какая разница! Видел бы ты эту старушку Кранец, а еще лучше поел бы ее стряпню, понял бы почем фунт лиха! Ладно, не будем о грустном. Вернемся к нашим делам, которых у нас не меряно. По крайней мере, скучать нам не придется.
  Под очередную рюмку он мне изложил кратенький план действий.
  Жалованье от кампании - это, конечно, повод для полного творческого безделья. Мы же, хочется верить, люди, не обремененные стыдом от попыток изыскания дополнительных средств существования. Поэтому неплохо бы было распродать все то, что может представлять некую ценность для покупателей. Засим наши функции разделялись: Саша готовил к смене собственника бытовые дела, штурманскую мелочевку, я - остатки механической роскоши. Кроме того, необходимо было в кратчайшие сроки обнаружить и ликвидировать так называемую комнату хранения бондовых товаров. Там томились коробки сигарет, бутылки спиртного - словом, все то, что всегда представляло интерес для таможенных органов. По совершенно точным сведениям на судно уже неоднократно наведывались представители этих структур, но покрасоваться перед экипажем в виде карающих и бдительных органов мешало то обстоятельство, что пресловутая комната пока находилась в малодоступном районе парохода. А именно, пока еще затопленное машинное отделение и прилегающие к нему коридоры, которые в ближайшие дни собирались осушать береговые власти, мешали добраться до кормушки этим стервятникам в форме. Следовательно, нам надо поторопиться.
  От меня последовало предложение, воспользоваться аварийным выходом из машинного отделения, вскрыть его и спуститься до доступного уровня. Но, после предпоследней, к сожалению, рюмки коньяку, Саша мне напомнил о борьбе с терроризмом и пиратством. Согласно этому кодексу аварийные выходы должны быть задраены изнутри, чтоб предотвратить несанкционированный доступ в служебные помещения парохода. На всякий случай мы спустились вниз для более детального ознакомления с этим люком нашей надежды.
  С палубы отдраить его нам не удалось. Зато его расположение в носовой части машинного отделения вселял оптимизм, что посредством проникновения мы запросто достигнем нашей цели. Но как?
  Шел проникновенный дождь. На фальшборте между третьим и четвертым трюмом сидел баклан и нагло гадил под себя. Я поднял кусок арматурины и запустил в птицу. Она даже не пыталась улететь - просто сложила на чахлой груди крылья и сделала шаг в сторону моря. Через минуту баклан, как ни в чем не бывало, покачивался на малой волне поодаль парохода. Я ему показал для устрашения кулак, он же никак не отреагировал, плыл себе по бакланьим делам.
  - Знаешь, Саша, сдается мне, что на судне обязательно должен быть самый завалящийся гидрокостюм. Кто-то из нас оденет его, вооружится кислородным изолирующим аппаратом, пару раз вдохнет под водой, пробираясь по коридору - и мы уже у цели.
  - Хорошо. И я тебе отвечу, - заметил старпом, доставая из кармана связку ключей, - пошли открывать помещение пожарного имущества. Только меня терзают смутные сомнения.
  - Что, костюма может не быть?
  - Да нет, - поморщился он, - ладно, по месту разберемся. Пошли.
  Действительно, гидрокостюмы имели свойство присутствовать, впрочем, как и баллоны с кислородом. Единственной проблемой было то, что ни я, ни Саша, не смогли бы одеться в прорезиненную одежду. Размер, знаете ли, маловат.
  - Вот это я и имел в виду, - вздохнул мой коллега, растягивая в руках карликового размера подводную униформу.- Нет, в самом деле, Золушку нам с тобой не удастся найти, чтоб натянула на кого-нибудь из нас это.
  - У вас, что - в экипаже дети были?
  - Будто в других компаниях дела обстоят иначе?
  Действительно, экономия во всем - кредо работы всех судовладельцев. Поэтому они и покупают по дешевке завалявшиеся миниатюрные гидрокостюмы - они на порядок дешевле нормальных.
  Вообще, вся беда флота в том, что он, по большому счету, если и тонет, то не от пресловутого человеческого фактора, а от самой страшной европейской болезни - от жадности. Хотя, конечно, иногда и господа штурмана ставят суда на подводный отстой, но это не так уж и часто. Все немецкие, голландские и некоторые другие собственники за копейку удавятся. Экономят на всем: на постельном белье, на моющих средствах, на рабочей одежде, на снабжении необходимыми запчастями, на еде, в конце концов. Чувство голода - спутница моряка. Чем важней капитан для кампании, тем скуднее рацион блюд. Поэтому, проработав пятнадцать лет в море, я никогда не здороваюсь с капитанами, если случайно доведется с кем-нибудь из них на берегу встретиться. Эти ребята, а особенно немецко-голландский их контингент, эталон скупердяйства. А нам теперь - страдай тут от невозможности добраться до кладовой.
  - У меня идея, Саша, - сказал я.
  Он повернулся ко мне с таким видом, будто наперед знал, о чем я буду говорить.
  - Завтра я попрошу Стюарта, чтоб он стрельнул на пару часов у тех парней, что попались нам сегодня по дороге, какое-нибудь самое захудалое подводное обмундирование. Уверен, если пообещать за это блок сигарет, не откажут.
  - Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра? - отреагировал старпом, - пойдем сами с этими военными ныряльщиками переговорим. По голове не стукнут. Все равно, коньяк мы весь выдули.
  Я не преминул согласиться, тем более что в новой обувке я снова чувствовал себя ходоком на длинные дистанции.
   17.
  Аквалангисты были у своего сарайчика. Теперь их стало человек на пять больше, и все они друг за другом прыгали с пирса в море ногами вперед. На мой взгляд, странное развлечение.
  Мы постояли поблизости для вежливости, провожая взглядами каждого сиганувшего с берега, потом подошли поближе. Как отвлечь парней от столь увлекательного занятия, я понятия не имел. Но на помощь нам пришел самый вежливый из подводников: он на негнущихся ногах сделал нам навстречу пару шагов, задрал маску и поинтересовался:
  - Чем могу быть полезен для Вас?
  Это был высокий широкоплечий мужчина чуть постарше нас. Пшеничного цвета волосы чуть выбивались из-под тесной резиновой шапочки. Смотрел он вполне доброжелательно, поэтому старпом в двух словах изложил ему суть нашей просьбы.
  - Парни, а, может, я и сам на что сгожусь? Это прикольно поплавать по затонувшему судну. Если Вы не возражаете, я сейчас у старшего отпрошусь на часок. Так, говорите, Вам только люк открыть?
  - Да, да, - хором закивали мы головами. А про себя я с облегчением вздохнул, что не придется лезть самому в такую мокрую и холодную воду.
  Через полчаса аварийный выход стал доступным для проникновения внутрь любому, кто пожелает. А осуществивший этот подвиг шотландец Алекс Скотт с ластами под мышкой восхищался буйством стихии, превратившей некогда крепкое судно в гору покореженного металлолома.
  Действительно, зрелище было удручающим: многотонные крышки трюмов были закатаны в трубочку, кнехты валялись на палубе, как поверженные пешки на шахматной доске, с выдранными креплениями, кормовой кран продолжал стоять, но под неестественным углом, вмятины по фасаду надстройки. Поневоле приходили в голову мысли о ничтожности человека и могуществе океана.
  Я спросил Алекса:
  - Вы, наверно, дайверы. Или спасатели?
  Он заулыбался и ответил:
  - Почти.
  - А точнее? - попытался уточнить Саша.
  - Специальная служба, - серьезно произнес шотландец и поспешил откланяться. Побежал нырять в воду.
  - Скотина, - кивнул на его затянутую в резину спину старпом.
  - Почему это? - даже опешил я. - Бесплатно сплавал для нас. А мы ему даже блок сигарет позабыли предложить.
  - Просто имя такое созвучное. Он ведь Алекс Скотт - скотина, по-нашему, по-буржуински. Ладно, время для контроля нашего золото - валютного запаса. Полезли!
  Мы легко спустились по трапу аварийного выхода до коридора, где помимо помещения гирокомпаса находилась небольшая каютка, опечатанная в закрытом положении судовой печатью. За коридором спускались прямо в воду ступени лестницы. Я поежился:
  - Как в 'Пиратах 20 века'.
  - Точно. Однако приступим! - произнес Саша и достал из кармана связку ключей.
  Дверь раскрылась, но ничего толком разглядеть не удавалось.
  - Темно, как у негра, - резюмировал он.
  - Понял, понял, сейчас слазаю за фонарем, - сказал я и умчался в поисках света. Отсутствовал я крайне недолго, во всяком случае, луч из карманного прожектора высветил старпома в той же позе, что и была при моем уходе.
  - Ты сгонял прямо со световой скоростью, - ухмыльнулся он и начал перечислять наши активы:
  - Сигареты. Конечно, 'ЛМ'. Две коробки. Не густо. Неужели некурящий экипаж? А вот с алкоголем полный порядок. Коньяк в канистрах. Пять штук - не хило. Виски разнообразные - девять литров. Баккарди - три. Досадно. Водка - двенадцать, единого абсолютовского стандарта. Вино в кирпичах - бессчетно. Ага, а вот это у нас парочка ликеров. И только один ящик пива. Странно! Будем перетаскивать в пустеющие каюты. Лишь бы кто ненароком не обнаружил, как мы тут перемещаемся.
  Операция прошла удачно. Теперь можно было и окунуться в работу.
   18.
  В далекой Канаде Брайан, который Адамс, нацедил себе в бокал кампари, воткнул на стакан обсыпанный сахаром лимон и отправился в ванную комнату. Пусть на сегодняшний день все считают, что с алкоголем у него полностью завязано, но стаканчик хорошего горячительного напитка еще никому не портил настроения. И пока никто не видит, можно позволить насладиться столь плебейской смесью: кампари с лимоном.
  Позади трудная неделя, впереди не менее напряженный уикенд. Поступило приглашение выступить в Лондоне в живом концерте, посвященном 'Золотому юбилею' королевы, честь, конечно, большая. Расслабиться по большому счету и некогда, разве что на несколько минут в ванне с бокалом в руке. Что Брайан с удовольствием и проделал: залез в горячую воду и начал потягивать алкоголь, заедая кислым фруктом. Просто кайф! В голове начали рождаться мотивы, мотивчики и просто отдельные ноты. Вот он, краткий миг уединения, наслаждаться которым можно в полной мере лишь тогда, когда круглые сутки представляешь собой реального 'паблик - мена'.
  В это же время, проплатив за достоверную информацию о нынешнем местоположении звезды, на крыше соседнего дома разворачивал маленькую рамку, с которой нынешние лозаходцы ищут воду, в сторону предполагаемых апартаментов Адамса небольшой человек. Он ловко не вылезал из тени, легко и непринужденно избегая освещенных участков. Наконец, зафиксировав рамку на штативе, подключил к ладоням и лбу подобие датчиков для снятия кардиограммы сердца. Сел, легко придав ногам позу лотоса. Провода от датчиков и рамки терялись внутри легкого походного рюкзачка, лежавшего поодаль. Человек замер, проделал интенсивную дыхательную гимнастику, выставил руки по сторонам от направленного на соседний дом металлического каркаса ладонями от себя и перестал дышать.
  Спустя минуту с крыши особняка, где предавался релаксации Брайан Адамс, упали сначала в обморок, а потом на землю две унылые канадские вороны. Им стало нехорошо. Потом, схватившись лапами за сердце, скатился по черепице удивленный упитанный кот, следуя инстинктам на беду оказавшись у каминной трубы.
  Певец уже собирался вылезать из воды, как в душе возникло смутное чувство тревоги. Ему нужно было срочно сделать что-то. Пришлось подчиниться внезапному порыву и садануть рукой несильно, но резко по краю шикарной ванны. Боль ворвалась в тело, избавив от неясных треволнений. Пришло даже облегчение одновременно с осознанием того, что правая рука, по всей видимости, безвозвратно сломана. Вот ботва, только тяпнул слегка - и привет, гипс. Ладно, со всеми этими делами можно будет потом разобраться, вот только журналисты, гаденыши, обязательно выдвинут версию, что выпимши ударил рукой об умывальник.
  Врач, прибывший резво, как барракуда к утопающему пингвину, констатировал 'старушечий' перелом. Бабушки частенько ломают лучевые кости. Однако, две - три недели - и можно снова грузить руку гитарой, бутылкой, да хоть чем.
  Брайан только покривился: королеве это не объяснить, не поймет и свой юбилей не перенесет на более поздний срок. Придется попрактиковаться и играть в гипсе. А, что - хорошая идея, даже некоторый шарм придает артисту. Он совсем успокоился и позволил себе перед сном еще пару-тройку стаканчиков под лимон, чтоб унять неясную боль.
  Невысокий человек тем временем уже продолжал спокойно дышать и находился на приличном расстоянии от этого района. У него была теневая встреча.
  - Молодец, ученик. Достойно справился, - похвалил его дядя, который уже успел смыть с костюма грязь святой земли Стоунхенджа.
  - Рад Вам служить.
  - Не спросишь, зачем это надо? - вяло поинтересовался он.
  - Готов выполнять любые Ваши поручения, - склонив голову, ответил ученик.
  - Просто легкая демонстрация силы. Ничего боле. Ладно, ступай. Я тебя вызову. Очень скоро,- сказал властный человек и чуть махнул рукой. Его собеседник моментально развернулся и заспешил прочь, не забывая выбирать самые затененные участки улицы.
   19.
  За всеми хлопотами незаметно пришло время обеда, к которому мы оказались совершенно не готовы. По условиям контракта нам предоставляли завтрак и ужин, все остальные приемы пищи ложились целиком на нашу возможность свободно охотиться. Идти в ресторан или кафе и потратить на еду кровные деньги - подвиг, на который отважится не каждый моряк. Поэтому мы решили пройтись по реальным закромам нашего судна. В принципе, мы не ошиблись, когда заглянули в провизионки. Вода туда не добралась, а продуктов было в изобилии. Правда, по большей части, они были испорчены, потому как холодильные камеры бездействовали уже довольно давно. Но, тем не менее, из нескольких мешков картошки удалось набрать вполне пригодных для дальнейшей обработки клубней. К этому добавилось и энное количество литров растительного масла, и залежи упаковок макарон, и всевозможные специи, и килограммы злых кубиков 'Магги', и нетронутые банки с кофе, и даже чуть заплесневелый хлеб в целлофановых пакетах. А когда я приспособил под примус маленькую газовую горелку со сменными баллонами, то в нас окрепла уверенность, что мы здесь с голоду не умрем.
  В самый разгар нашего умиления жареной картошкой, внезапно зашел лысый агент. Выглядел он в нелепом дождевике совершенно жалко, встреча с полуутонувшим судном явно его тяготила. Он принес приглашение на встречу утром с тем старикашкой с фотографий, что висели в изобилии в их офисе. Тот должен был провести краткий инструктаж, как себя вести в цивилизованной стране, какие здесь обычаи и нравы. И уже на прощанье заявил, что утром мы переезжаем из наших шикарных апартаментов в более дешевые нумера, причем, тоже на пару ночей, пока не освободятся два номера, отведенных нам под постоянное жилье в Фалмуте.
  Нельзя сказать, что мы обрадовались, но решили закончить с сегодняшним рабочим днем и пойти нежиться в гостиничную роскошь.
  Время за просмотром футбола, принятием ванны с джакузи, ленивым смакованием даров от самолетной компании, кофе со сливками прошло незаметно. Близился ужин. Идти куда-то было, конечно, влом, но когда еще выпадет возможность попитаться в многозвездочном отеле?
  Мы по указателям легко добрались до ресторана, толкнули высокие стеклянные двери и энергично вошли внутрь. Так же быстро мы чуть не вышли обратно: за столами сидела публика в костюмах при галстуках, декольтированных платьях с блестящими украшениями, вокруг сновали официанты в ливреях и париках. От панического бегства нас избавил утренний знакомец, принесший завтрак в номер. Он вцепился в наши руки:
  - Садитесь, господа, не стесняйтесь.
  Мы, влекомые им, прошли и расположились за столиком у самого окна. Наша, свободного покроя, одежда не могла не обращать на себя некоторого внимания. Я прямо чувствовал на себе тяжелые осуждающие взгляды чопорных стариков.
  - Что это они все так вырядились? - поинтересовался Саша.
  - А пес их знает! Может, праздник какой, или юбилей?
  В это время в зал вошла, вернее, вплыла элегантная дама в шикарном ярко красном вечернем платье. Ее иссиня-черные волосы в такт ходьбе колыхались где-то в районе пояса, губы выделялись на лице тоном, гармонировавшим с ее гардеробом. Она, изредка вежливо кивая по сторонам, прошла и расположилась за роялем, которого мы сразу и не заметили.
  - Куда это нас заманил мерзкий карлик? - сквозь зубы прошептал старпом.
  Действительно, чувствовали мы себя здесь неловко, как будто на чужом празднике в виде непрошеных гостей.
  Дама негромко, но решительно заиграла полонез Огинского, все зашевелились и начали делать заказы. Я доверил это дело Саше, сам отвернувшись в сторону далекого неспокойного моря. Как хорошо, что сейчас я на берегу, подумал я и вспомнил, как однажды посещал больницу в Токио.
  Тогда, милостью господ штурманов, не давших мне антиожоговую мазь, я жестоко страдал: получил паровые ожоги обоих рук, которые не заживали долго, нарывали и очень болели. Когда терпеть стало невмоготу, я предъявил во время ужина свои конечности для обзора капитану. Аппетит у него, конечно, испортился. Результат не заставил себя ждать - через пару дней в Японии с раннего утра за мной заехал полуагент - полумедик. Оказывать помощь на месте, на что настаивала судовая администрация, он решительно отказался и повез меня сквозь просыпающийся Токио в госпиталь. Путь оказался неблизким, но мы говорили о всякой всячине всю дорогу, поэтому боль в руках не делала поездку мучительно-бесконечной.
  Меня поразило то, что пришлось ждать приема врача больше часа, ожидая свою очередь. Я сидел в огромном фойе, а вокруг неторопливо передвигались пожилые японцы. Большая часть из них была возраста ветеранов Второй мировой войны. В каждом сморщенном старике мне чудился выживший камикадзе квантункской армии, в каждой старушке - гейша на пенсии. Из европейцев я был один. Да что там, не было ни одного негра или ирано-иракского беженца. На меня ненавязчиво обращали внимание, как на большое белое чудо-юдо.
  Постоянно играла музыка. Позднее я увидел ее источник - рояль, на котором клавиши волшебным образом сами по себе нажимались. Репертуар я выучил за десять минут. Такова была периодичность плавного наигрыша композиции 'Спи, моя радость, усни'. Наверно, такая оптимистичная мелодия настраивала пациентов на оптимистичный лад, внушая мысль о бренности бытия и радости покоя, вечного покоя.
  Когда по местной громкой трансляции назвали мое имя, добавив к нему приставку 'сан', я поплелся вслед за медсестрой, которая усадила меня на диван в коридорчике, отделенном от общественного зала ожидания короткими шторами. Их длина была такой, что я мог видеть только ноги сидевших в креслах людей. Ожидать приема мне пришлось еще минут двадцать. От нечего делать сосчитал все ноги, какие были в зоне обозрения. Получилось нечетное число. Я пересчитал еще раз - то же самое. Выходит, за занавеской сидел то ли трехногий мутант, то ли одноногий инвалид. После скрупулезного анализа обуви пришел к выводу, что одно копыто в кеде не имеет пару. Я со всем вниманием стал осматривать его: нога пятидесятого размера, отстукивающая такт, руки на подлокотниках кресла, клетчатая рубашка. Я уже стал отводить взгляд, как, вдруг, после очередного объявления, появилась из ниоткуда другая нога, человек встал и ушел. Интересно, где же он прятал свою конечность, за голову, что ли, забрасывал?
  Додумать не успел, потому как, наконец, вызвали меня. Спасибо миловидному японскому врачу женского пола. Хоть она и ни бельмеса не знала по-английски, но вовремя давала мне нашатырь, когда я, уставая от зачистки моих ран с помощью блестящих скребочков, готовился завалиться в обморок. Наверно, они просто забыли об обезболивающем. Я-то вспомнил, но японский язык всегда был для меня чужд, поэтому пришлось обливаться крупным потом и терпеть.
  Наверно, выглядел я на выходе из госпиталя не очень жизнерадостным, потому что мой гид стремглав ускакал в близлежайший магазин и вернулся оттуда с бутылкой ледяного сока. Мог бы, конечно, сакэ прихватить какое-нибудь.
  Репертуар элегантной пианистки был разнообразным. Солидные дедки сметали с тарелок еду, флегматично орудуя вилками и ножами. Саша нам заказал рыбу в кляре, чему я порадовался, потому как старался не очень обременять желудок мясом. Наш маленький горбатый официант заставил весь стол разнообразными тарелками. Даже лимон лежал на отдельном блюдечке, пронзенный трезубой вилкой и со специальным кривым блестящим ножичком. О цене всего этого лучше было не задумываться. Но когда, расположив все блюда в гармонии, он начал предлагать отведать их вина, Саша, не выдержав, спросил:
  - Нужно ли нам будет за это рассчитываться наличностью?
  Карлик рассмеялся скрипучим смехом:
  - Если Вы желаете, то можно и так. Но, вообще-то, весь ужин будет позднее включен в общий счет номера при вашем отъезде.
  - Хорошо, мерзкий карлик, неси нам вино из своих погребов! - сказал я по-русски.
  - Что, простите? - переспросил он.
  - Мой друг желает сначала отдегустировать вино, чтоб потом сделать выбор. Это возможно? - поинтересовался старпом.
  Тот кивнул в ответ и удалился, позвякивая ключами.
  Дегустировали мы все вино, что он приволок с собой на тележке. Наше поведение откровенно его развлекало. В конце концов, посмаковав по глотку из всех бутылок, я сказал:
  - Пожалуй, мы остановим свой выбор на самом дешевом вине из всего этого изобилия.
  Саша засмеялся, карлик тоже вовсю заулыбался.
  - Может, и Вы составите нам компанию?- спросил у него я.
  Тот вздохнул:
  - Я бы с удовольствием, но мне сейчас предстоит обслуживать многих из этих чопорных англичан, - он кивнул вглубь зала.
  Тогда мне показалось это только оговоркой.
  Тем временем начало смеркаться. За окном в серой хмари тяжело вздыхало море. Принесли свечи в огромных подсвечниках, пианистка вовсю шпарила Глюка, ужинающий народ начал нагружаться вином и коньяком. Мы лениво потягивали вино, вкус которого я не особо ощущал. Вновь подбежал наш знакомец - официант. Он приволок тяжелую медную пепельницу в форме когтистой ладони пальцами вверх.
  - Спасибо - мы не курим, - поблагодарил его Саша. - Да и пойдем мы, пожалуй.
  - Завтрак подать в номер? - поинтересовался на прощанье карлик.
  - Да не стоит, позавтракаем здесь. К тому же завтра мы съезжаем.
  - Ладно, - просто ответил он, и заспешил на помощь встающему из-за стола старику с синим носом.
  За стеклянными дверями две разряженные дамы стояли друг напротив друга с сигаретами в длинных мундштуках наперевес. Они молчали, только выпускали к потолку тонкие струйки дыма. Чуть поодаль их великовозрастный компаньон ожесточенно блевал в мусорницу.
  - Высокие, высокие отношения, - сказал я.
  В своем номере мы попадали кто куда: я на диван, Саша - на коврик. Вернее, попытался он приземлиться на кресло, но малость не подрасчитал и завалился на пол. Усталость накатила, как после хорошего трудового дня. Телевизор показывал отрывки из футбольных матчей с участием английской сборной под комментарии Гарри Линекера. Я нашел в себе силы встать, заварить хороший кофе, отсервировать стол и выставить на него остатки нашего летного пайка.
  - Давай, Саша, отметим наш первый рабочий день.
  - Ох, я даже пошевелиться не могу, - пожаловался он с ковра. Запах крепкого кофе наполнил комнату и помог ему задействовать руки, чтоб забраться в кресло.
  - Чтоб у нас все получилось! - сказал я тост.
  - И, чтобы нам за это ничего не было! - дополнил он.
  - Точно.
  Мы помолчали немного. За окном шел нескончаемый дождь, Линекер от души веселился, морская тоска заглянула к нам в глаза: где-то за тридевять земель наши семьи, возвращение к которым еще, ох, как не скоро.
  - Знаешь, я тут подумал, - проговорил задумчиво старпом, - если завтра администратор все-таки выставит нам счет за выпитое сегодня вино, то эту гостиницу будут покидать два разбитых сердца.
  - Точно, - откликнулся я, - а в гостинице останется одна разбитая рожа.
   20.
  Я смотрел футбол до тех пор, пока не заснул на мягком диване. Саша давным-давно ушел к себе в апартаменты, несмотря на совсем еще непозднее время. Меня тоже порядком разморило, поэтому даже интереснейший обзор футбольных страстей не смог удержать от объятий Морфея.
  Проснулся уже ночью, около двух часов. Долго лежал, пытаясь осознать: где я, кто я? Вокруг темнота, только отсвечивает разными цветами телевизор. Сон, приснившийся перед пробуждением, вращался в голове, как карусель, мешая восприятию реальности. Наконец, сфокусировавшись на экране, узнал хитрую физиономию Пеле, вещающую на весь мир, какой он дартаньян. Не, на такие подвиги я еще не созрел, чтоб посреди ночи созерцать скупые кадры кинохроники. Вот если бы нашего Воронина показали, как он пытался, но не успел превзойти великого бразильца, я бы смотрел с энтузиазмом.
  Поэтому я вяло помылся и осторожно, чтоб не спугнуть дремоту, завалился на свою кровать. Но неожиданно вспомнилось, что мне только что снилось. Заурядный кошмар, который никогда не видят девушки: я снова оказался в армии. Прошло уже пятнадцать лет, как я гражданский человек, но нет-нет - и приснится такое.
  Все мои попытки объяснить, что я уже отдал весь свой долг перед Родиной, не обращают на себя внимание. Снова стою в строю рядом с армейским товарищем Максом, слышу приказы прапорщика Мусы, отданные каркающим голосом, гляжу в безумные глаза майора Насакина. И понимаю, что все это - сон, но начинаю страшно волноваться оттого, что не могу подсчитать, сколько же мне здесь снова трубить. Кошмар! Воодушевляет только то, что теперь он меня радует своим появлением все реже и реже.
  Однако, укутавшись одеялом в уютной постели, в темноте и полнейшей тишине, желание заснуть как-то улетучилось, сколь угодно держи глаза закрытыми. Растревоженный видениями прошлого, поневоле начал вспоминать суровую армейскую действительность.
  Было много забавного в моей службе, много трагичного, но я тогда был совсем молод и наивен, поэтому все плохое легко переходило в разряд вещей, не заслуживающих внимания, а хорошее воспринималось, как закон жизни.
  Но однажды, 'по молодости', то есть, отслужив всего-то полгода, стоял в наряде по роте. Бывал в нарядах и раньше, довелось регулярно хаживать в них до самого дембеля, но тот был особо памятен мне. Впрочем, не только мне, но и всей нашей части.
  Служил я в секретных войсках под названием РВСН (ракетные войска стратегического назначения), военными тайнами не обладал, да и не стремился. Но почему-то мне казалось, что в такого рода частях должны были служить достаточно надежные товарищи. Наподобие нашего призыва из ленинградских вузов: из моего родного ЛИВТА (института водного транспорта), из 'макаровки' (высшего морского училища), из техноложки, военмеха, ЛАТУГА (авиационно-технического училища гражданской авиации), ЛИТМО (института точной оптики и механики) и некоторых других уважаемых заведений. На всю дивизию нас набиралось от силы четыреста человек. Остальные миллионы были из Чечено-Ингушской АССР, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана и даже Сванетии. Вот это было круто!
  Попал я в наряд с гордым грозненцом Юлием. Он был из стаи самых козырных воинов, тех, кто был таковым от рождения. Перед ними склоняли головы некоторые удрученные армейским бытом ребята из деревень Тамбова и Воронежа. Но никогда - питерцы! Мы в большей своей части были несгибаемыми.
  Этот Юлий попытался самоутвердиться: хоть мы были и одного призыва (а это было немаловажным фактором), имели в наряде одинаковый статус дневального, но он отказался вместе со мной тереть тряпкой пол казарменного умывальника и туалета. Причем, старательно подобрал слова для объяснения своего поступка. 'Волки не могут равняться шакалам, мужчины не могут уподобиться рабам'. В подтверждение слов запустил в меня поломоечной тряпкой. Я успел спрятаться за дверью, поэтому брызги окропили всю дневальную комнату, включая самого гордого 'чученца'. Ему это явно не понравилось. Следует отметить, что время было дообеденное, поэтому дежурный по роте преспокойно почивал, передав штык нож дневальному. Не мне, а Юлию, чтоб быть на хорошем счету у 'чученской' диаспоры.
  Я тоже не собирался скрываться в помещении умывальников, поэтому тряпка еще не успела сползти на пол, а я уже ворвался к тумбочке. Пред взором моим предстал с оголенным штык - ножом обрызганный с ног до головы мой коллега по наряду. Взгляд его был мутным, и чувства понимания и доброты в нем я не обнаружил.
  - Что, - говорит, - совсем страх потерял?
  И сунул мне ножиком в лицо. Иногда в подобных экстремальных ситуациях во мне просыпаются, к счастью, скрытые инстинкты. Вот и на сей раз мне повезло, потому как без единой мысли в голове я уклонился, сделав шаг вправо. И сразу без размаха сунул моему оппоненту правым кулаком в перекошенное лицо. Вложил в удар весь свой вес и всю радость освобождения от злости, скопившейся за долгие месяцы безумной армейской действительности. Классическим мой свинг назвать было нельзя, но достиг он цели однозначно. Юля кульком осел под тумбочку, не выпуская, однако, штык-нож из цепких рук. Тогда, стоя над его телом, я на минуту подумал, что в этом уроде меня раздражало всегда все: как он по-крысиному ест хлеб, как обо всем и всегда авторитетно говорит, как гнет спину перед нашим прапорщиком Мусой, как издевается над безропотными духами.
   Но все-таки я не боксер и никогда им не был, потому, как он начал подыматься на ноги, не утратив воинственный пыл. Бровь я ему несколько переместил на лице. Теперь она висела где-то над переносицей, обильно поливая кровью орлиный нос. Нож начал описывать дуги передо мной с угрожающей быстротой. Мне ничего не оставалось, как отпрыгивать назад. Но наш танец не мог продолжаться бесконечно - рано или поздно сзади должна была материализоваться стена. Единственным выходом в создавшейся ситуации я видел отточенный удар ногой, к чему уже был готов, но тут открылась дверь, и к нам вошел энергичный сержант Чеботарь. Он слыл у нас отъявленным горлопаном, которому подрать горло было за радость. Вот и сейчас, мгновенно оценив обстановку, он извлек из себя звук, будто поблизости трогается паровоз.
  Сбил мой прицел, Джельсомино дивизионного масштаба. Вместо пинка по руке, я ударил 'чучена' под живот тяжеленным солдатским сапогом. Вот теперь он выпустил штык, завыл, ухватившись руками за причинное место. Но я решил, видимо, закрепить успех, потому как схватил его за грудки, поднял и прижал к декоративной цветочной решетке, случившейся поблизости. Локтем я уперся в шею гордого грозненца и начал давить. Наверно, решил поставить на нашем противостоянии последнюю жирную точку.
  Меня оттащили свои же солдаты, сбежавшие на испуганный клекот Чеботаря. Но я этого, почему-то не помнил. Также я не помнил образовавшихся офицеров со всей роты. Те сбегались, почесывая правые бедра, памятуя о своих кобурах.
  Потом был кратковременный спектакль с употреблением слов: 'дисбат', 'госпиталь', 'гарнизонная гауптвахта' и целого спектра истинно солдатских идиоматических выражений.
  В итоге 'чучена' утащили в госпиталь пришивать бровь на штатное место, меня лишили ремня и запихали на 'губу', а главным свидетелем стал великий оратор Чеботарь. Из его красочных выступлений кто-то понял, что я штык - ножом ударил в лоб Юлия, кто-то уверовался, что тот хотел поднять меня на нож (неудачно), а последние запоздавшие слушатели остались с версией, что на казарму напали диверсанты, коих мы успешно отбили.
  Я тем временем, дрожащий и усталый, вошел в тесный бетонный каземат. На улице стоял ноябрь, у меня зуб на зуб не попадал. Едва за мной с лязгом захлопнулась дверь, как ощутил большую теплоту в районе живота. В это время с улицы грянул похоронный марш (как раз хоронили безвременно умершую маму нашего старлея Харлана). Я потрогал свою гимнастерку и обнаружил замечательный разрез, под которым грела мое тело струившееся вниз кровь. Под звуки оркестра я опустился по стенке и, наверно, отключился. Во всяком случае, когда холод вновь начал меня донимать, на улице стояла тишина.
  Хотелось покричать, чтоб оркестранты вернулись и сыграли для меня что-нибудь успокоительное. Вместо этого я слабым голосом начал звать жестоких тюремщиков. В сидячем положении, кровь будто бы и не шла, однако голова кружилась престранно, а живот горел огнем и отдавался резкой болью, если я, вдруг, нечаянно брал высокую ноту.
  Сколько я так просидел на цементном полу - не знаю. Может час, а, может, и пару минут. В камеру заглянул дежурный по комендатуре сержант. В обиходе - Валенок.
  - Встать, воин! - прорычал он из дверного проема.
  - Валенок! - пьяным голосом обрадовался я. - Добить меня пришел? Только подойди - все ноги изгрызу.
  Тот решил не вступать со мною в единоборство, пошевелил ноздрями неоднократно перебитого на ринге носа и исчез. Я опять остался в одиночестве. Внезапно открыв глаза, я уперся взглядом прямо в бессмысленные голубые очи майора Насакина, начальника комендатуры. 'Ну, все, пришел мне полный капец!' - испуганная мысль зигзагом пролетела в голове.
  - Держись, сынок, сейчас врачи придут! Держись, у меня еще ни один солдат на гауптвахте не умирал! - успокоил он своим дребезжащим голосом.
  Я сначала подумал, что он обращается к кому-то другому, к сыну своему, например. 'Надо же, и его дети, оказывается, служат с нами в одной части! И даже на губу попадают, как я!' Но потом я начал думать о врачах, потом о том, как народ умирает в насакинской темнице. Но возникала странная нестыковка, которую я никак не мог преодолеть, потому что хотелось спать, но уснуть никак не удавалось. Все мешало: ужасно мерзла задница, которой я давил ледяной пол, в животе урчало, от голода, видимо, громко топали чьи-то обутые в сапоги ноги. Потом меня дергали цепкие руки, срывая гимнастерку, поднимали и укладывали на нехолодную субстанцию, вроде матраса, голоса переругивались между собой, на живот ложилась теплая ткань, в бедро впивалась игла - и пришел сон.
  Во сне я оказался в ГУЛАГе, прогуливался по деревянному бараку в ожидание следователя. Была весна, вокруг - Сибирь, в углу на кровати плакал мой одноклассник Витька Игнатенко. Я его успокаивал:
  - Спокойно, Витя. Мы отсюда обязательно вырвемся. Только надо подождать два года. Тогда им будет не до нас. Вытерпим это время до сорок первого, и тогда - в бега!
  'Значит, сейчас тридцать девятый год', - во сне догадался я и проснулся.
  Я уже был в госпитале, никак не на губе. Миловидная медсестра в маске закончила мне скрести бритвой грудь и принялась за низ живота.
  - Здрасте, - сказал я. - Интересная у Вас работа. Может, я сам как-нибудь управлюсь?
  - Лежи уж, воин, не шевелись, а то задену нечаянно какой жизненно важный орган.
  Вошел врач, оценивающе осмотрел мой живот со всех сторон и предложил:
  - Что ж, приступим. Ничего страшного нет. Сейчас зашьем царапину - и будешь, как новый. Поешь, поспишь, восстановишь всю пролитую кровь - и дальше служить. Сколько осталось?
  - Много, полтора года.
  - Значит, до свадьбы обязательно заживет. Сейчас будет немного больно.
  Мне наложили швы. Я не пробыл в госпитале и недели, вернулся в часть. Об этом инциденте с 'чученом' никто не вспоминал. Дисбатом тоже никто не угрожал. Удивительно было и то, что спустя пару месяцев вновь появился у нас в роте и Юлий. Всю нашу поножовщину спустили на тормозах. То, что он меня все-таки полоснул ножом, неглубоко, слава богу, старались не вспоминать. Разве что, питерские сослуживцы, да и то со смехом. Зато на лице у моего оппонента на всю жизнь осталась отметка моего кулака в виде шрама, белевшего сквозь черную грозную бровь. Как, впрочем, и у меня на животе навеки остался след армейского штык - ножа.
  Прокрутив в голове те далекие события, я спокойно заснул.
   21.
  - Хотелось бы напомнить Вам некоторые традиции нашего уютного гостевого дома, - распылялся лысый дядька красивым, хорошо поставленным голосом. При взгляде на него казалось, что он изо всех сил втягивает в себя живот.
  В это время мы вытаскивали из такси наши дорожные чемоданы. Машина сразу же умчалась, стоило нам ее освободить.
  - Не таксист, а таксидермист какой-то, - сказал я ей вслед.
  - Стоило быть ему повежливей! - подтвердил Саша.
  - Что Вы говорите? - на цыпочках выплясывал вокруг нас хозяин - распорядитель нашего нового временного пристанища.
  - Да говорю, что мы у вас долго не задержимся: всего-то на одну ночь, - схватив в охапку свой багаж, бросил я ему через плечо.
  - В договоре, предоставленном агентством 'Фокс', указано: продолжительность пребывания - два дня. Согласно действующим тарифам полный день считается с десяти часов утра календарных суток вселения до десяти часов утра последующего. Исходя из вышеперечисленного, две ночи - оплаченный срок для Вас.
  - Замечательно! Позвольте Вас попросить ключи от наших номеров, потому что мы очень торопимся на работу, - перед столом администратора высказался старпом.
  - Да, да, конечно! - воодушевился хозяин, - но, тем не менее, позвольте в двух словах рассказать о наших устоявшихся правилах. Это не займет много времени.
  Мы задержались перед стойкой минут на пятнадцать, если не больше. Все это время пришлось слушать бред, преподносимый нам хорошим дикторским голосом, показавшимся мне знакомым по школьным программам для аудирования.
   Когда лектор, наконец, достал из-за стойки наши ключи, готовясь торжественно сопровождать нас по камерам, я сказал Саше по-русски вполголоса:
  - Все можно, но ничего нельзя.
  Хозяин пригласил нас поощряющим жестом следовать за ним, все так же втягивая живот.
  - Надеюсь, он не страдает метеоризмом, - ответил мне старпом.
  Перед дверями в наши соседствующие номера провожатый протянул нам громадных размеров ключи. Такие просто так и в карман не запихать.
  - Меня зовут Лари. Буду рад помочь Вам.
  - Спасибо, спасибо. Мы Вам очень признательны, но надо торопиться на работу, - деликатно пресек нежелание Лари оставлять нас одних Саша.
  - В таком случае увидимся вечером, за обедом. Удачного дня!
  - И Вам того же! - хором откликнулись мы.
  Распаковывать чемоданы не было ни времени, ни желания. Поэтому, заперев двери в свои тесные кельи, мы поспешили вниз, под заунывные струйки дождя.
  На сей раз до парохода добрались гораздо быстрее. Помахали руками аквалангистам, которые уже увлеченно отрабатывали удары ногами в ластах, сохраняя при этом равновесие. Те помахали нам в ответ, кто чем мог. Кто из них был наш давешний кореш Алекс Скотт - идентифицировать не удалось. Они, как близнецы, затянутые в гидрокостюмы, примеривались друг к другу, как бы удачнее приложиться ребром ласта к напарнику.
  'Вили' встретил нас равнодушным безмолвием. Тот же крен, то же искореженное железо. И даже тот же баклан, который невозмутимо продолжал сидеть на фальшборте, выстраивая свою пирамиду Хеопса.
  - Вот наглец! Сейчас я его прищучу! - кивнув в сторону птицы, я решил подкрасться со стороны бака. Старпом только плечами пожал.
  Пробравшись через весь пароход по другому борту к носу, я запасся удобным обломком доски. Моя новая обувка бесшумно ступала по палубе, вздыбившиеся крышки трюмов надежно прикрывали мое приближение. Когда до места резиденции пернатого осталось совсем немного, я занес доску и плашмя со всей силы опустил ее на фальшборт. Мгновенно выскочив из укрытия, я увидел, как баклан бесстрастно падает в воду спиной вперед. Ни крика, ни панических взмахов крыльев. Только в пирамиде прибавилась еще одна ступенька. Такое пренебрежительное поведение птицы меня даже несколько разочаровало. Я показал ей, невозмутимо покачивающейся на легкой волне, кулак. Та состроила мне в ответ клювом козью морду.
  Работать не хотелось - дождь согнал всю активность в неведомые дали. Саша, как купец, рассортировал весь наш алкогольный боекомплект и теперь с довольным видом разглядывал систематизированные бутылки. Стюарт не появлялся.
  - Пойду-ка я займусь чем-нибудь полезным, - сказал я старпому, но тот никак не отреагировал, занятый своими подсчетами.
  В сырости и неухоженности внутренних помещений надстройки находиться не хотелось. Выбрался на ютовую палубу, дождь сюда не проникал, принес себе стул. Потом сходил за круглыми судовыми часами из ближайшего помещения, потом притащил набор миниатюрных часовых отверток, потому как хронометр, пару минут потикав, замер. Незаметно для себя увлекся ремонтом. Добившись успеха, принес еще одни часы. Приспособил судовую лампу для большей освещенности. Словом, развернул настоящую часовую мастерскую.
  Внезапно с пирса раздался голос. Я так отвлекся от действительности, что и не заметил, как к борту подошли три человека в касках.
  - Позвольте узнать: эти часы с утонувшего судна?
  Я оглядел троицу: вопрошавший меня человек был явно из верфи, он стоял впереди с видом знатока. А двое других очень напоминали мне туристов на экскурсии. Причем японских туристов, потому как были узкоглазые и с фотоаппаратами в состоянии боевого взвода.
  - Полагаю, что именно оттуда, - манерно ответил я и вытер со лба воображаемый пот.
  Гид оживленно заворковал этой паре, сопровождая рассказ энергичными и широкими жестами рук. Он показывал, как судно боролось со стихией, но, в конце концов, море победило. И вот результат - мастер - часовщик восстанавливает судовые хронометры, подвергшиеся жестокому испытанию. Совсем недавно весь мир с замиранием следил за трагедией 'Курска', поэтому японцы ожесточенно закивали головами, перебивая друг друга, заговорили что-то, прикрывая рот ладонями. Может, они боялись, что я умею читать по губам?
  - Вот эти господа желают знать: а нет ли у Вас подобных часов на продажу? - обратился ко мне гид.
  - Если господа желают, то я подготовлю им сей момент любые из этой прекрасной пары, - я обвел рукой славно и весело тикающие ходики. Выглядели они действительно импозантно: большие, круглые, местами блестящие латунным корпусом, местами слегка позеленевшие от воздействия брызг соленой влаги. Настоящие свидетели кораблекрушения. И что самое важное, на них имелась надпись, свидетельствующая о принадлежности судну: 'M/ v Willi'.
  Люди на берегу посовещались между собой и повернулись ко мне:
  - Господа готовы заплатить пятнадцать фунтов за экземпляр.
  - Вам нужны одни часы? - немного недопонял я.
  - Да, да, - энергично закивали головами туристы, от усердия привставая на цыпочки.
  - Двадцать пять фунтов, - сказал я, уверенно заворачивая бывшее судовое имущество в подвернувшийся целлофановый пакет. Сколько они заплатят, не вызывало у меня сомнения.
  Со свертком в руке спустился на пирс и протянул его одному из японцев - мужчине.
  - Двадцать фунтов, - сказал он, подтверждая мой прогноз.
  - Продано.
  Туристы радостно рассчитались и пошли по причалу на берег, благоговейно прижимая к груди драгоценную покупку. Гид несколько задержался.
  - Извините за нескромный вопрос, а у Вас на судне есть еще часы на продажу, или что-нибудь такое оригинальное, со следами кораблекрушения?
  - Можно найти, - туманно согласился я.
  - Видите ли, иногда к нам на верфь приезжают экскурсанты. На память о посещении наших верфей им может быть интересно приобрести что-нибудь специфическое. За десять процентов комиссионных я готов посодействовать Вам в продаже.
  - Хорошо, - согласился я. - Часы за двадцать два фунта, из которых два Ваши будут готовы в количестве, способном удовлетворить любую заинтересованную группу.
  - Договорились. Через час планируется еще одна партия туристов - семь человек. Успеете Вы подготовить за это время столько?
  - Безусловно, - сказал я, и мы пожали друг другу руки.
  Когда спустя час старпом пришел звать меня на обед, я показал ему наш актив на сегодняшний день: восемьдесят фунтов стерлингов. И обещание некоего Уильяма известить о приезде, к сожалению, вероятно, нескором, новых потенциальных покупателей свидетельств кораблекрушения.
  - Что ж, это тут ты удачно расположился, - похвалил он меня. - Надо помимо часов подготовить побольше дряни всякой: металлической и ржавой, изогнутой замысловатым образом небольшого размера - чтоб в кармане могла уместиться. Запрайсить по фунту за штуку, пускай покупают домой друзьям.
  Мысль показалась мне недурной - в самом деле, мы же сюда не отдыхать приехали.
  - Кстати, звонил твой приятель Стюарт, сказал, что заедет за нами часов в семь. Предупредил, что ужин будет официальным: все его кореша и родственники желают засвидетельствовать свое почтение герою антипиратского бунта. Между прочим, до сих пор я так и не знаю про ваши приключения. Отдыхать все вместе будем позднее, это он обещал твердым голосом. Итак, милости прошу на легкий обед, за которым ты мне выложишь все, что будешь вешать на уши гостям на сегодняшнем мероприятии.
  Когда мы поднялись в каюту капитана, где, естественно, расположился старпом, то я понял значение слова 'обед' и почему к нему применялось определение 'легкий'. По логике выпускника штурманского факультета Горьковского института инженеров водного транспорта (ныне Нижненовгородской академии).
  На чистом и опрятном столике у мягкого уголка уютно соседствовали две сухих галеты на блюдечке и пятилитровая канистра бренди с двумя идеально чистыми стаканами. Все, больше ничего не было.
  Насколько я уравновешенный товарищ, но тут мое лицо отразило всю противоречивую гамму чувств: 'эх, сейчас выпьем!' и 'а что же мы будем кушать?'
  Саша довольно рассмеялся:
  - Я знал, что тебе понравится!
  Я немо уставился на него, потому как мысль о передозе галет в сравнении с продуктами брожения винограда не могла оформиться в слова.
  - Да шутка, шутка, - вовсю хохотал мой коллега. - Просто я не успел тебе сказать, что совершенно не умею готовить. Придется тебе взвалить эту участь на себя.
  Он опять принялся смеяться, заражая и меня этим делом.
  Обед я приготовил быстро, но без кулинарных изысков. Впрочем, не избалованные разнообразием кушаний на судах, мы с энтузиазмом слупили всю жареную картошку, позволив себе для поднятия настроения по стаканчику коньячку, то есть бренди, перемежая его с ароматным кофе.
  И на сей раз мне не удалось поведать Александру о наших со Стюартом мытарствах вдалеке от дома, от парохода, с мизером денег в карманах. Мое хрупкое красноречие было вспугнуто на подступах воспоминаниями старпома, как он однажды ходил на пляж Капа Каббана. Наш обед по этому случаю затянулся, и мы чуть не принялись за дальнейшее смакование коньяку, но вовремя вспомнили, что вечером официальный визит к моему валлийскому другу. Разве что хлопнули еще по одной - ну не обратно же выливать, право слово!
   22.
  Мне тоже довелось побывать на знаменитом бразильском пляже, но Сашин рассказ был из серии шедевров расейского авангардизма. Я смеялся до икоты.
  Рио-де-Жанейро, конечно, на слуху у каждого. Все знают о его существовании, но крайне мало народу может похвастаться, что побывали там с развлекательной, ну, или какой другой целью. Поэтому, впервые оказавшись в порту, Саша искал любую возможность вырваться на знаменитый самоочищающийся пляж Капа Каббана, чтоб составить свое мнение об этой экзотике. Удобный случай представился почти сразу: образовавшийся на борту проповедник евангелистов, или анархистов, или путчистов с легкостью согласился за символическую плату отвести собравшуюся группу любителей пляжного отдыха до места, посоветовав не задерживаться на песчаном берегу долго - уже начало смеркаться.
  Да, окунуться в чистейшую океанскую волну - это ни с чем не сравнимый кайф. К тому же после изнуряюще душного дня, да, вдобавок, накануне международного женского дня Восьмого марта. Взрослые и достаточно крепкие дядьки в количестве четырех человек резвились в воде, как дети. Единодушно покидающие кварцевый песок отдыхающие смотрели на них с сожалением.
  Парни вылезли на берег, когда уже стало совсем темно: мрак сгустился мгновенно, как после выключения света в комнате. И сразу же кадет Илья рассмотрел темные фигуры, со всех сторон торопливо подкрадывающиеся к ним, как медузы туманности Андромеды к выпавшим из освещенной территории звездолетчикам. Он поделился своим наблюдением с друзьями - товарищами, которые, перешучиваясь, беззаботно вытирались полотенцами.
  - Когда на тебя нападает негр, надо ошеломить его громким криком и ударом кулака прямо в лоб, - невозмутимо отреагировал самый здоровый из всего квартета, ЭйБи Паша. - Вот так.
  Он взревел, как ужравшийся плодов дынного дерева павиан и прыгнул по направлению к начинающим разгораться фонарям на набережной. По пути кулаком, как кувалдой, вбил ближайшего черного оборванца в песок по самые плечи. Тот, не ожидавший такой фамильярности, лишился чувств, как вздорная аристократка.
  - Ходу, парни, там оденемся, - сказал самый старший по званию - Саша.
  Все припустили к свету, сжимая в руках одежду. Паша немного замедлился, когда увидел, что им наперерез тоже кто-то устремился, но отнюдь не с добрыми намерениями. Он полуприсел, уперев руки в колени, и снова оглушающее заревел в направлении явно замысливших безобразие незнакомцев. Те замешкались, смутившись боевого крика водолаза Балтийского флота корабельного старшины Паши Буйнова. Лежащий на песке и начавший уже шевелиться хулиган снова впал в беспамятство.
  - Ох, и здоров ты поорать, Павел! - восторженно прокричал электришен Максим, когда все разместились под фонарем, пытаясь одеться. Прохожие осторожно обходили группу полуголых белых мужиков, натягивающих майки и шорты, стоя прямо на тротуаре.
  - Что ты сказал? - поинтересовался Илья.
  - Мочи козлов! - продекламировал Саша, потрясая кулаком в сторону укрытого непроглядной теменью пляжа.
  - Кинг Конг жив! - пытался прислушаться Паша.
  - Да мы оглохли все, когда наш водолаз изображал сирену! - констатировал Макс. - Предлагаю восстановить утраченный слух кружкой пива под соленые орешки.
  - Просто я слегка провентилировал легкие, - миролюбивым тоном объяснил Паша. - Пиво - мысль не оригинальная, но хорошая. Как, старпом?
  - Вообще-то минут сорок в запасе у нас есть. Пойдемте, хлопнем для поднятия тонуса.
  Кадет промолчал. К его мнению пока никто не прислушивался - не дорос еще.
  Ближайший зонтик на набережной предлагал местное пиво по спекулятивной цене, свободные места за столиком, отсутствие английского языка и огромный выбор жареных орешков. Но пиво было привлекательно холодным, а явно завышенная стоимость сопоставлялась с ценой на аналогичный напиток в Питере. Что ж, чем ниже уровень жизни, тем выше цены - закон.
  Макс, ломая язык в смешанном англо - испанском диалекте, попробовал объясниться с непробиваемым и настороженным барменом.
  - Бесполезно, они же говорят на португальском, - поправил его Саша. - Кватро цервеза, человек.
  И пальцем указал сначала на пиво, потом на группу коллег, уже расположившихся за столиком, затем протянул отсчитанные доллары. По опыту знали, что менять баксы на местные тугрики вовсе необязательно. Человек за стойкой оживился, немного даже расслабился, сграбастал деньги, жестом предложив присесть к друзьям.
  Из ближайших водостоков высунули предательские усы здоровенные бразильские тараканы. Они ими шевелили, будто сканируя обстановку, но вылезать пока остерегались.
  Едва принесли пиво, как откуда-то образовался босоногий оборванец, волоча за собой небольшую тележку, с россыпями разнообразных орехов внутри. Издавая странные звуки, похожие на предсмертные голубиные 'гули - гули', он тыкал пальцами в предмет своего торга. Тут же предъявил взору малюсенькую горелку и пакетики соли и перца.
  Они выбрали орехи всех пород, которые уличный торговец сей же момент поджарил со специями. Избавившись еще немного от наличности, можно было смаковать действительно холодное пиво, закусывая и обозревая окрестности.
  Вдоль пляжа тянулось широкое восьмиполосное шоссе. По краю вымощенного камнем тротуара раскинулись зонтики, под которыми можно было поесть, попить, просто отдохнуть. Небольшая полоска песка, освещенная фонарями, была густо оккупирована разновозрастными футболистами. Команды ожесточенно гоняли мяч, сменяя друг друга. Рядом расположившиеся болельщики эмоционально реагировали на изобретательность, виртуозность и вдохновение, которое подчас показывали игроки. Сравнивать их с Ромарио, Бебето и иже с ними Саша не брался, но смотреть за игрой было интересно, даже не понимая, кто против кого. Дальше была темнота, в которой ворочался и вздыхал океан. Там же бродили мрачные личности, несколько минут назад пытавшиеся напасть на них. Теперь можно было со смехом вспоминать, как пришлось энергичной трусцой бежать к свету, зажимая под мышками одежду.
  Но просто так посидеть не удалось. Почувствовав запах еды, доселе невидимые тараканы выпустили патрульных: те быстро, как скаковые лошади обежали круг под столом и скрылись в ближайшей дырке, пережидая.
  - Ни фига себе, какие они здоровые! - кивнул на шевелящиеся усы Макс. И подбросил к ближайшему тараканьему схрону орешек. На него со всех щелей бросились едоки. Но здесь пировать они не стали, потащили в свое укрытие.
  - Мерзость, - сказал Паша и быстрым движением ноги придавил одного разнесчастного таракашку. Тот растекся под каблуком, но упорно продолжал шевелить усами. Стол в это время угрожающе закачался, лишенный равновесия толчком мощного бедра водолаза. Шелуха и кое-какая закуска вывалилась на мостовую. Наш народ торопливо похватал свои пивные стаканы.
  - Ты поосторожней, эстет! - бросил Макс.
  - Ну, все, кранты, теперь они весь стол с собой уволокут, - сказал Саша.
  К нежданно - негаданно погибшему товарищу прибежала усатая братва и начала его оплакивать, его же и поедая. Но на свалившуюся сверху еду ринулись еще большее количество тараканов.
  Смотреть на это копошение было неприятно, но тут начали проявлять себя прохожие, которые посчитали своим долгом прибить, походя, пару - тройку насекомых. Один дедок в майке и с газетой так увлекся тараканьим боем, что между делом прихлебнул из полупустого стакана, поставленного на стол кадетом. Когда с усачами было покончено, он подошел и показал на стакан, мол, можно ли допить? Илья только сумрачно кивнул.
  Видимо, почувствовав, что их здесь давят, больше ни один таракан не вылез на свет. Зато появились сомнительного вида уличные торговцы. Они, выстроившись в очередь, предлагали самые невообразимые вещи: номера машин с оттиском 'Rio de Janeiro', карты Бразилии, майки с фамилиями футболистов, зажигалки, брелки, кепки, тапки, какие-то порошочки, мелки (наверно, типа нашей 'Машеньки'), коврики. Саша пошел снова за пивом, благо орешки еще не кончились. Паше потребовалось несколько раз вставать с места, чтоб торговый люд в грязных и вонючих одеждах понял, что надо от этих парней держаться в стороне. Только одна самая упорная негритянка, изображавшая беременную, вцепилась в майку электришена и голосила на своем языке что-то, протягивая дурно выглядевшую субстанцию в целлофановом пакете.
  - Да отстанешь ты от меня или нет! - вяло жаловался Макс, ища поддержки у корешей. Но Саша ушел за пивом, Паша устал вставать и садиться, а Илья только хлопал глазами, боясь хоть как-то отреагировать. По причине болезненной деликатности электришен не мог повысить голос на несчастную обездоленную гражданку огромной страны. Та это сразу просекла и была готова бороться за доллар вплоть до утра. Хоть Макс и воротил от нее лицо, но она продолжала упорно ловить взгляд. При этом физиономия у нее становилась, как у собаки, попрошайничающей на застолье.
  Потом, когда все снова принялись потягивать освежающий напиток, на негритянку перестали обращать внимание, как на часть обстановки. А она так и стояла, вцепившись, будто поймала вора и боялась его отпустить, чтоб не убежал.
  - Теперь, как честный человек, ты обязан ее взять на пароход, - смеялся Паша.
  - Отошел бы ты со своей подружкой, - поддакивал ему Саша.
  Макс мученически дергал плечом, но негра упорно держалась.
  - Предлагаю сходить в туалет перед отъездом, - сказал старпом. - По группам.
  Туалет в форме мавзолея располагался в двадцати метрах. Сначала пошли ЭйБи и эликтришен со своей пассией. Было интересно понаблюдать, как поведет себя прилипшая особа перед входом. Паша расплатился за двоих и прошел сквозь вертушку. Макс, было, сунулся за ним, но его подружка завизжала на всю улицу, понимая, что вдвоем протиснуться внутрь не удастся. Служитель туалета в ливрее и белых перчатках выглянул из-за плеча застрявшего Макса, но ничего не сделал.
  - Да позови ты полицию, - сказал Паша.
  - Паша, друг, позови ты! Мне жалко эту несчастную...
  - Рабыню Изауру, - подсказал водолаз. - Тогда дай ей денег, чтоб отстала.
  - И денег не хочу давать, - мучился Макс. Потом, решившись, обернулся к воющей негритянке. - Полиция!
  Та округлила глаза и уставилась в сторону, указанную электришеном. А он в это время дернулся и исчез за вертушкой, наконец, освободившись. Зато вышел, успевший сделать все дела Павел. Он показал негре огромный кулак и сказал:
  - Русская мафия.
  Очень уверенно сказал, потому, как та сразу исчезла, не дождавшись возвращения своего робкого друга.
  Следующими по очереди должны были посетить мавзолей старпом с кадетом.
  Илья заходил первым, Саша за ним. Но когда он зашел в вертушку, по спине последовал мощный удар. Сразу же вращающиеся ворота застопорились, заперев старпома в импровизированной клети. Он обернулся назад, гадая и недоумевая одновременно. Гадал, кто же его так бодро хлопал по плечу, какие-то друзья, случившиеся здесь, что ли? Недоумевал, потому что для проявления радостных эмоций от встречи со старым знакомым все-таки не прикладываются так крепко.
  На него смотрел длинный тощий негр с абсолютно белыми глазами. К тому же совершенно незнакомый. Саша обернулся на долю секунды к кадету: может это его кореш? Но Илья, побледнев, стал испуганно пятиться назад. Мгновенно внутри поднялась волна бешенства, старпом резко достал из кармана паспорт и остатки наличности и протянул перепуганному коллеге.
  - Бери, гад, - пришлось прошипеть, потому что Илья намеревался пустить струю в штаны, не дожидаясь унитаза. Тот, как зомби, протянул руку, схватив передачу.
  Саша повернулся к негру, выворачивая карманы:
  - Нету ничего, урод! Понял! - по-русски, конечно же, глядя прямо в глаза, сказал он.
  Негру было все равно, он работал по программе, поэтому он вытащил нож и зачастил:
  - Мани - мани - мани - мани - мани.
  Слова были словно взяты из давешней песни Лайзы Минелли, но голос был крайне неприятным, словно кто-то сморкается в водосточную трубу.
  Саша посмотрел на туалетного прислужника - тот и не думал разблокировать свой агрегат, убрав ногу с педали, отпускающей тормоз. Сидел себе спокойно и рассматривал настенную инструкцию, подсказывающую посетителям, как лучше облегчаться, если Вы женщина, а как - если Вы по некоторым признакам смахиваете на мужчину.
  - Сейчас будут тебе деньги, только штаны подтяну, - еще больше свирепея, произнес старпом, легко перепрыгивая барьер. Чудо, что он вообще на другую сторону дороги не перелетел. Негр сунул, было руку с ножом вперед, но не очень уверенно. Это уже была другая программа, даже, скорее, импровизация. Обычно испуганные, зажатые в тесном объеме туристы подавленно расставались с дорогими вещами, лишь бы сохранить здоровье. Поэтому нож, выставленный вперед, не достиг адресата. Зато жесткий, усиленный бешеной ненавистью, удар кулаком пришелся прямо в синие губы. Кровь брызнула, как сок с расколовшегося арбуза. Черный бандит боли, скорее всего, не почувствовал, потому как выглядел самим наркоманским образом, а, следовательно, мало восприимчивым. Но дефицит зубов ощутил сразу, поэтому решил побыстрее ретироваться, не привыкший к подобного рода отпору.
  Прохожие равнодушно расступились, давая дорогу окровавленному хулигану. Саша с трудом подавил в себе порыв бежать вдогонку. Зачем? Охотничий инстинкт, наверно. Только прокричал вслед:
  - Никогда не нападай на русских, придурок!
  Доступ в туалет уже был открыт, старпом строго посмотрел на прислужника, тот отвел глаза. Очень было похоже, что они с этим бандитом действовали заодно, числились в одной шайке - лейке.
   Внутри мавзолея были зеркала, позволявшие рассматривать себя, совершавшего необходимый ритуал со всех сторон. Илья, стоявший в дверях, показал Саше куда-то за спину. Даже беглого взгляда хватило, чтоб узреть гигантскую прореху в любимой клубной майке от плеча до плеча. Как это негру удалось одним ударом порвать крепкую фирменную вещь? Досадно, что тот убежал, надо было его еще как следует покритиковать за порчу гардероба.
  Саша стянул через голову безнадежно изуродованную майку, передал ее кадету, которого все еще била крупная дрожь и пошел к унитазу.
  - Не ссы, Илья!
  - А я уже.
   - Что - уже?
  - Уже поссал, - сказал кадет и смутился.
  'Надеюсь, что не в штаны', - подумал Саша. Досада просто глодала изнутри. Дать отпор этому черному придурку, как выяснялось, было недостаточно. Да какого черта? Ведь за стенкой сидит сообщник, если не главарь!
  Саша вышел из туалета, подошел к столику, за которым расположился прислужник. Тот поднял на старпома наглые глаза. Саша выдержал хорошую паузу и стал делать с ним то, ради чего, собственно, и пришел в этот туалет. Он ожесточенно поливал стол, стены, удивленного безмолвствующего бразильца, хотел оставить метку на потолке, но мочи не хватило (ударение не на втором слоге, а на первом. Впрочем, кому как будет угодно прочитать). Вот теперь можно было возвращаться к товарищам со спокойной совестью. Прислужник, онемевший, молча обтекал. Илья затрусил следом.
  - А чего это ты разделся по пояс? - удивился Макс.
  Старпом присел, глотком допил оставшееся пиво и рассказал о произошедшем. Парни были очень удивлены.
  - Надо же, а мы и не видели, и не слышали ничего, - удивился Паша.
  - Бывает, - ответил Саша.
   23.
  - Да, в Бразилии следует держать ухо востро. Как, впрочем, и в Перу, Индии, Пакистане и прочих местах общественного пользования, - вздохнул я.
  Мы задумчиво помолчали.
  - Полагаю, что время линять отсюда. Как раз можно будет выкроить минутку для посещения местных магазинов перед ужином у диктора центрального телевидения Лари. Пить больше не будем? - это Саша волновался за судьбу канистры.
  - Все, вечером у нас мероприятие. Убирай, - это я проявлял выдержку и верность присяге.
  Шопинга, как такового не было - мы просто пристреливались к местной ценовой политике и разнообразию китайских товаров. Мне хватало пяти минут для обзора, потом я начинал медленно терять сознание от утомления. Саша же мог ходить в магазине часами, как хирург, копаясь в грудах всячины, сложенной в корзинах.
  На ужин мы успели вовремя: энергичный старпом и вялый я. В маленькой столовой народу было тьма. В основном сивого цвета девицы с огромными задами, обтянутыми леггинсами. Они дефилировали между столами, каждым шагом сбивая крутыми бедрами с соседних столов салфетницы.
  - Это что - сборная команда ГДР по плаванию? - равнодушно пошутил я прибауткой времен вывода наших войск из Германии, когда мы устроились где-то в углу.
  - Да, что это за богатыри, хотелось бы мне знать? - поддакнул мне не служивший в армии старпом.
  Около нашего стола винтом образовался напряженный Лари. Он все так же старательно выпячивал зад, подбирая живот, последняя пуговица рубашки как раз над ширинкой была расстегнута. Белоснежная сорочка треугольником раздалась в стороны, являя всем трусы в клеточку, натянутые, наверно, по самую грудь.
  - Добрый вечер. Сейчас Вам подадут вашу еду, - громко и отчетливо пропел он нам.
  - Позвольте, а меню? - удивился я.
  - Для постояльцев, не расплачивающихся наличными средствами, выбор блюд не предусмотрен, - очень громко и очень отчетливо продекламировал он. Пловчихи синхронно взглянули в нашу сторону.
  'Что же ты так орешь, дядя?' - подумали мы.
  Лари не отходил от нашего столика, наверно, боялся, что мы что-нибудь попробуем спереть. Принесли еду: какие-то холодные макароны, интенсивно перемешанные и взбитые с мучной подливкой.
  - Это что? - непроизвольно спросил Саша и сразу же нагнул голову, словно ожидая удара линейкой по темечку.
  - Это лазанья, наше фирменное блюдо, - мгновенно отреагировал Лари чересчур громко и чересчур отчетливо.
  Бабищи одновременно обратили к нам свои жующие физиономии. Они перемалывали челюстями кто - стейк, кто - красную рыбу, кто - вымоченную в вине перепелку.
  - А запить что-нибудь можно? - сквозь зубы процедил старпом.
  Хозяин милостиво кивнул головой, не снисходя до ответа. Это была ловушка, и я на нее купился.
  - Мне пива, пожалуйста.
  - Пиво только за наличный расчет. Если вы располагаете деньгами, то цена - три фунта за бокал, - проорал удовлетворенный Лари, оглушающе громко и оглушающе отчетливо.
  Центнеровые девушки снова вперили в нас свои бессмысленные взгляды. Хотя, пожалуй, что теперь они разглядывали нас с брезгливой жалостью.
  'Ох, и сволочь же ты, оперный певец в отставке!' - подумали мы, краснея непроизвольно. Цена за пиво была явна удвоена.
  - Спасибо большое за радушие и настоящее уэльское гостеприимство! - старательно выговаривая слова, сказали мы и встали из-за стола.
  - Надеюсь, нам удастся перекусить у Стюарта, - проговорил мне Саша, когда мы выходили из столовой под недоуменные взгляды.
  В дверях я остановился и повернулся в зал:
  - Приятного аппетита! Всем!
  Все девчонки разом прекратили жевать и обратили к нам свои лица. Мгновенно оскалились и закивали головами, типа 'спасибо'. Лари, двинувшийся было за нами следом, остановился и снова напрягся, втягивая прямую кишку.
  - Расслабься, Лари! - это уже Саша вставил последнюю реплику.
  Через полчаса мы вышли на улицу, чтобы встретить Стюарта.
  - Я бы его загрыз! - кипятился старпом.
  - Вне всякого сомнения, если бы мы на нашем корвете влили бы в себя все содержимое канистры. И закусили бы этими лошадями, - согласился я.
  - Да, девчонки в этом отеле все, как на подбор. Им бы в горящие избы входить и коней на ходу валить, а они этому козлу поддакивают! - не унимался Саша.
  Этот момент я как-то упустил из внимания и уже намеревался сделать пару уточняющих вопросов, как из пелены вновь припустившего дождя выплыли очертания Форда - Мондео с лихими, почти спортивными, обводами. Машина приближалась к нам и моргала всеми своими фарами.
  - Пожалуй, это за нами, - сказал я пытавшемуся скрыться от мороси под козырьком отеля старпому.
  - Парни! Прошу в карету! - сквозь полуопущенное стекло радостно прокричал двойник Джорджа Клуни.
  Вечер прошел весело и непринужденно. Кроме большого семейства Стюарта за столом присутствовали его теща, коллега по бизнесу Поль и ливерпульский друг Питер. Собака огромной породы, от рождения именуемая Бобо, легко откликалась на Бобика и норовила залезть под стол, чтоб оттоптать там всем ноги. Ее постоянно и тщетно прогоняли. Мы кормили пса кусочками жаренной в соседним ресторане специально по такому случаю свинины. Он воспринимал угощенье, как дань, и глазами требовал еще.
  Под стол Бобик залезал как-то ползком и громко там вздыхал, производя такие звуки, что взрослые смущенно умолкали, а дети начинали хохотать во все горло. Изгоняемый на место строгим окриком Хелен, жены Стюарта, он поднимался на все четыре ноги, уныло опустив хвост между лап, и со столом на спине пытался двигаться по направлению к двери. Пару раз сервировку удавалось спасти, не пролив ни одной капли соуса на скатерть. Но однажды во время перекура Бобик все-таки воспользовался беспечностью хозяев и с грохотом и бряканьем впечатал порядком облегченный стол в дверной косяк. За что был немедленно изгнан из общества и помещен под домашний арест в гараж.
  Курили в нашей компании все, за исключением нас с Сашей и детей. Причем, курцы периодически выходили на воздух, где особым образом тянули самолично приготовленные сигарки. Особо увлекалась этим мама Хелен.
  Вообще теща Стюарта пришла в восторг от специальности Александра и при любом удобном моменте пытала его штурманскими терминами, заглядывая ему в глаза и хватая за руку. В ранней молодости ей удалось побывать в движении хиппи, в должности начальника, наверно. Не единожды приходилось путешествовать на чем попало и куда попало и спать под открытым небом. Отдавая дань той бурной жизни, теперь она со сподвижниками гоняет по местным рекам на плотах и лодках в поисках адреналина. В истинно морских названиях она, на мой взгляд, превосходила нас со старпомом вместе взятых. Выпустит к потолку или небу струйку дыма и извергает из себя: 'браво, эхо, чарли - чарли' и в подтверждении слов флажно начинает семафорить, используя вместо флажков добытые из кармана салфетки, платки или что-то наподобие, вызывающее у меня ассоциации с гардеробом. Бобик воспринимал эту лихую отмашку, как сигнал к действию, если, конечно, в это время он не сидел в подстольной засаде, и начинал развязно прыгать на своих негнущихся четырех руках - ногах, роняя стаканоподобные капли слюны нам на штанины. Собаку успокаивали заваливанием, а теща вопрошала: 'Правильно?' мы энергично кивали головами: 'Правильнее не бывает!'
  Пол легко улыбался и безудержно хохотал, когда мы со Стюартом предавались воспоминаниям о былых геройствах. Питер тоже был настроен очень доброжелательно, но предпочитал отмалчиваться. Дети слушали раскрыв рты, но не пытались привлечь к себе внимания.
  Словом, все было так замечательно, что под конец нашего мероприятия я затосковал о своей семье. Она должна была здесь присутствовать, чтоб увидеть, как могут совершенно нормально вести себя буржуи - капиталисты. Стюарт быстренько прочувствовал мое состояние и отвел меня на второй этаж к телефону.
  - Звони своим. Не стесняйся, разговаривай, сколько хочешь, да не забудь привет от нас передавать.
  А потом, когда позвонил домой и Саша, мы отправились обратно к Лари на ночлег. Стюарт нас вмиг домчал на своем лимузине. По пути мы обменялись восторгами по поводу великолепного вечера.
  - Спасибо, старина, за такой прием, - это я произнес кодовую фразу, которой прорвал плотину восхищения, созданную в открытой русской душе нежненовгородца Саши. Он ликовал, что еда была превосходной, что выпивка была изысканной (пили мы только кофе, подразбавленный ликером 'Шеридан'), что общество было приятным, будто мы были знакомы не один год, что это был просто настоящий праздник.
  - Очень рад от Вас это слышать, - проговорил нимало не смутившийся Стюарт, - но уловил я некоторую долю сожаления, что приходится вам возвращаться вновь к житейским делам. А они отнюдь не веселые. В чем дело?
  - Да задолбал тут один козел, хозяин этого богом забытого приюта. Одно радует, что через полтора суток уедем отсюда, - не вытерпел старпом.
  - Может Вам помочь чем? - великодушно потряс кулаком Стюарт.
  - Нет уж, сами справимся. Нам бы только день простоять, да ночь продержаться, - поспешно вставил свою реплику я.
  Обменявшись на прощанье крепкими рукопожатиями, мы прокрались никем не замеченные в наши номера. Я засыпал исполненный радости с улыбкой на губах. В эту ночь мне приснился мой первый странный сон. Вероятнее всего, кошмар.
   24.
  Начиналось все как обычно: пошли титры 'ужасы моряков' и я оказывался на пароходе. Оглядывался по сторонам для приличия и с криком 'хей - хо!' начинал участвовать в действии.
  Наверно, у каждой специальности есть свои кошмарики, которые из профессионального энтузиазма преследуют по ночам утомленного труженика, пусть даже у него и совесть чиста. Учителя пропускают уроки, медики нечаянно режут у пациентов необязательные для удаления органы, летчики падают вместе с самолетами, таможенники неправильно оформляют документы, налоговики лишаются вдруг работы и заветных удостоверений, менты ловят - ловят нементов - и никак поймать не могут, судьи - ... Впрочем, не важно.
   Морякам снятся сны, что их гордый и мощный бриг вдруг начинает плыть по суше. Море кончается, кругом кусты и камни, а судно плывет со скрипом и ударами винта о скалы. Ужас! Самое время для пробуждения и похода в туалет. Или замены постельного белья и ночного гардероба, если не повезет.
  Я стоял на корме парохода, название которого никак не мог вспомнить. Кругом вода, народ суетится, создавая видимость работы. Я тоже начал придумывать, что мне необходимо сейчас проделать в машинном отделении. Как, вдруг, вижу по бортам судна берега. Ура! Значит я на речном флоте, значит я в своей молодости.
   Хорошо ездить по рекам. Куда ни взглянешь - красота: деревья, поля, кривые сараи, эвересты гниющих бревен, интеллигентные неандертальские мальчишки с улюлюканьем бросают по пароходу камнями, притворяющиеся задумчивыми вислоухие собаки. Это, если по нашим водным артериям. А если по зарубежным - то, конечно, можно за борт вывалиться от однообразия и скуки.
  Мы шли по нашей реке, но берега как-то подозрительно становились все ближе к бортам. Я оставил идею спуститься в подвал и прямиком направился в рубку. На речном флоте такое поведение не возбраняется - там нет ни одной кислой рожи седовласого европейца - капитана. А если бы появилась, то я его лично бы выбросил за борт с криком: 'Что русским хорошо, то немцам - смерть!'
  На мостике было пусто, поэтому я стремглав бросился к шишке (той части судна, заменившей штурвал). Покрутил ее, выравнивая судно, как мог, призывая на помощь опыт моей давнишней плавательской практики. Навыки судовождения оказались несколько утраченными: кормой мы зашелестели по береговым кустам, потом винт замолотил по дну. Я втянул голову в плечи, но на удивление пароход никуда не наваливался и даже скорость не потерял. Помчались, как судно на воздушной подушке прямо по полю. Я, потея, норовил выправить курс и вернуться в русло реки - неудобно будет перед встречными пешеходами рассекать тут на такой бандуре. Тщетно. Плюнул на это дело и поехал дальше.
  - Браво, браво, - раздался из штурманской язвительный голос.
  Я вздрогнул от неожиданности: мне казалось, что я здесь в одиночестве. Кто же это может быть? Конечно, капитан, Валерий Иванович Логвинов. Вот, кстати, и он сам, но, почему-то, совершенно в противоположном голосу углу. Валерий Иванович появился у двери на крыло левого борта. Как обычно, с папиросой в одной руке, носовым платком в другой, в огромных очках с толстыми линзами. Он удивленно посмотрел на меня, но не сказал ни слова. Все правильно, покойники редко разговаривают - ведь погиб он уже давным-давно.
  Кто же тогда подал свой противный голос? Я, боясь оторваться от шишки, заглянул в штурманскую, вытягивая шею. Кроме сгустка темноты ничего не рассмотрел, как ни старался.
  - Рули, рули, не отвлекайся, - раздался тот же неприятный баритональный дискант, - еще будет достаточно времени, чтоб увидеться.
  Потом, после паузы, в течение которой я пытался заставить себя бросить это неблагодарное занятие - ведь я не штурман! - и спрыгнуть на сушу:
  - Редкостная удача! Теперь все намного упрощается! - голос ликовал.
  Я наконец-то сумел оторвать себя от выполнения чужой работы и бросился вон из рубки. Свесился с крыла и чуть не вскрикнул: вода, куда ни взгляни, а вокруг судна нарезает круги огромная, как Моби Дик, касатка полностью в подводном положении. Даже плавник, этот огромный полумесяц, не выступает над поверхностью. А вода настолько чистая, что сначала я увидел одинокую рыбу - лоцмана, неотступно следующую за китом, а потом само гигантское порождение холодной полярной воды и льдов. Стало страшно до жути - и я, наконец-то, проснулся.
  Полежал, переваривая увиденное. Часы отсвечивали начало третьего. Я перекрестился, как умел, посмотрел в сторону окна и пробормотал: 'Куда ночь - туда и сон'. Так у нас в Карелии старые люди учили поступать, отгоняя дурные сны.
  Утром в столовой нас уже поджидал друг - Лари, мощные девушки занимали весь предоставленный объем, стулья трещали в такт работы тяжелых челюстей. Лари набрал в грудь воздуха, видимо хотел поприветствовать нас, но Саша его опередил:
  - Что? - дико вращая глазами, встал он напротив хозяина гостиницы.
  Тот поперхнулся заготовленными словами и несколько робко переспросил:
  - Что - что?
  - Хорошо! - старпом кивнул головой, будто догадываясь о чем-то ужасном, и повернулся ко мне.- Ваша реплика, сэр!
  Я немного удивился, но виду не показал:
  - Что, что, что?
  Саша торжественно повернулся к озадаченному Лари: тот от внезапного волнения перестал даже втягивать живот, который не замедлил свеситься чуть ли не до спинки соседнего стула.
  - Что, что, что, что? Итак? - старпом сделал ручкой поощряющий жест, но Лари промолчал, представляя собой школьника у доски в поисках правильного ответа. - Извините, нам некогда. Два традиционных английских завтрака. С Вашего позволения, кукурузные хлопья мы возьмем с собой для второго завтрака. Насколько мне не изменяет память, у Вас есть такое традиционное понятие?
  Хозяин только молча кивнул и скрылся где-то в кухонных недрах.
  Девицы зашевелились и осторожно начали пересмеиваться. Саша величественно им поклонился и прошел к зарезервированному для нас месту. Я по пути захватил с собой несколько пакетов с кукурузными хлопьями.
  - Круто ты с ним обошелся, - похвалил я старпома.
  - А нефиг ему выеживаться.
  - Наверно, спалось сегодня плохо? - без всякой задней мысли спросил я.
  - Да, действительно, кошмары мучили, - вдруг согласился он.
  - Какое совпадение - меня тоже.
  Далее за предоставленной яичницей с грибами и несъедобной сосиской мы поочередно в красках расписали наши ночные страхи. При разных картинах, узренных каждым, оказалось одно совпадение: гадкий голос из клубка тьмы, бросивший нам почти одинаковые реплики.
  - Странно. Наверно, место какое-нибудь дурное. Недаром же здесь хозяин такой противный, - сказал старпом.
  - Завтра переедем на базу, где осядем надолго, там все должно быть по-другому, - предположил я.
  - По какому - по-другому?
  - Поживем - увидим.
   25.
  День начинался как обычно: визит вежливости к лысому агенту, переход до морских пловцов, ныряющих с пирса, приветственное помахивание ластами, встреча с мертвым судном. Дождь то прекращался, то продолжался. В основном, продолжался. Потом мы разбрелись каждый по своим делам: Саша перекладывал с места на место наше добро, прикидывая, что бы такого интересного добавить для быстрейшей реализации, я же пошел охотиться на баклана, вооружившись гайками.
  Тот гордо восседал на пьедестале фальшборта, который уже предъявлял признаки жесточайшего окисления: из-под кучи помета пробивалась, как весенняя травка, бурая ржавчина. Мой прицельный бросок гайкой пришелся метрах в десяти от мишени. Птица услышала звук броска, поднялась на цыпочки и пренебрежительно отряхнулась, выдавив из себя очередную порцию гуано. Я подкрался ближе и запустил очередную пулю, стараясь сделать навес. Опять неудачно, но уже ближе. Тогда я сказал баклану:
  - Ты, козел, что мне пароход портишь? Почти новый?
  Он крякнул мне в ответ, но с места не сходил.
  Я метнул гайку совсем удачно: она просвистела у птицы над ухом. Но она этим ухом не повела. Только склонила голову набок и спиной вперед попятилась к самому краю фальшборта. 'Точно, - пришло мне в голову, - без ушей, как без рук - нечего терять'. Чувствуя, что скоро кидаться будет не в кого, я торопливо запустил, как сеятель, целую очередь из своих снарядов одновременно. Они просвистели везде, но ни один не свистнул баклану по клюву. Тот преспокойно, копируя манеру Саутина, сиганул вниз, вынырнул на пределе видимости, и давай изгаляться! То на спинке проплывет, то дельфинчиком, а то, вдруг, даже брассом.
  За спиной у меня раздалось вежливое покашливание. Я резко обернулся и обнаружил перед собой грустные, участливые глаза, рот, искривленный в улыбке и такую штуку на шее, которую обычно носят иностранные попы в кино.
  - Я Вам не помешал? Здравствуйте!
  ' А я тут птичку запускаю!' - подумал я, но ответил по протоколу:
  - Рад Вас приветствовать на борту нашего судна. Чем могу быть полезен?
  - Извините за беспокойство, - представился он и добавил, сняв обязательный на территории порта шлем безопасности, - я из морской миссии. Зашел узнать, не нужно ли Вам чего-нибудь?
  - Минутку, сейчас я Вас проведу к нашему старпому - он с удовольствием побеседует с Вами.
  Не успел миссионер опомниться, как я уже умчался наверх, взывая:
  - Саша! Выходи, подлый трус! Дело к тебе!
  За мной трусил, безнадежно отставая, посетитель.
  Саша вылез откуда-то сбоку с бутылкой 'Абсолюта' в руках, откликаясь:
  - Драться - так драться. Что в попу-то кричать?
  Потом заметил человека выглядывающего из-за меня. Человек, в свою очередь, заметил бутылку. Старпома он тоже зафиксировал мимолетным взглядом. Саша попытался спрятать бутылку за спину, но она была литровой и поэтому всегда лукаво выставляла на всеобщий обзор белую алюминиевую манящую пробку.
  - Ну, я, стало быть, пошел? - невинно поинтересовался я.
  Саша сделал мне страшные глаза и изобразил миссионеру жест свободной рукой:
  - Прошу Вас в каюту капитана.
  Я спустился вниз, пережидая момент, чтоб потом войти к напарнику в разгар их общения. Но у трапа уже пасся, переминаясь с ноги на ногу, Алекс Скотт, собственной персоной, весь затянутый в резину.
  - А, Скотина, ну заходи, заходи.
  - Да я, собственно говоря, на минутку. Только узнать. А где твой друг? - поинтересовался он.
  - У себя в каюте, сказал я и добавил, - Его ксендзы охмыряют.
  Алекс хмыкнул, покачал головой и выглядел несколько смущенным.
  - У тебя какое-то дело к старпому? - помог ему справиться с приступом стеснительности я.
  - Да, то есть, нет, - он слегка развел руками и продолжил, - дело к Вам обоим. Мне ребята заказали сигарет. Говорят, у русских всегда можно прикупить курево и водку.
  - Ну, я вообще-то не совсем русский, но дело не в этом. А водку мы не продаем.
  Боевой пловец сразу повеселел и ободряюще похлопал меня по плечу, ожидая продолжения.
  - Значит, желаете купить сигареты 'ЛМ'?
  - Да, да - 'ЛМ', а что - у вас есть?
  Я внимательно посмотрел в глаза, стараясь углядеть в них намек на провокацию властей, но ничего не заметил. По здравому смыслу нельзя было соглашаться, никаких гарантий на честность сделки с береговой стороны.
  - Да не бойся, никакая я не подстава, - снова похлопал меня по плечу резиновый человек. - Решайся скорей - у меня кофетайм кончается.
  - За сколько твои друзья готовы взять у нас блок? - решился я, прикинув, что мы все равно собирались эти сигареты продавать.
  - По пятнадцать фунтов, если несколько, - легко ответил Алекс.
  - Для начала десять блоков устроит?
  - Двадцать, - закивал головой ныряльщик, - сейчас достану лавы.
  Я с интересом уставился на него: откуда же он вытащит деньги, если весь затянут резиной? Но Скотина был хитрой скотиной: отработанным жестом он залез к себе за отворот и выудил целлофановый пакет с наличностью.
  - Вот триста. Если хочешь - пересчитай.
  - Верю, верю. Погоди, сейчас принесу, - я перехватил банкноты, трясущейся рукой запихал их в карман и горным козлом заскакал по трапу. В след мне донеслось:
  - Прошу только в какой-нибудь пакет уложить - не тащить же их в охапке через всю верфь!
  Когда Алекс Скотт с мусорным мешком на плече отправился восвояси, я, ликующий, побежал проведать Сашу. На радостях даже забыл, что у них там религиозные разговоры в самом разгаре.
  Вбежал в каюту как раз вовремя: старпом разливал по рюмкам уже изрядно початую бутылку водки. Закуска, как обычно, изобиловала: три печенья и банка майонеза. Значит, меня здесь ждали, раз еда на троих.
  Миссионер посмотрел на меня блестящими глазами и расплылся в улыбке. На сей раз она ему удалась гораздо лучше.
  - А, это ты! - обрадовался Саша. - А я уже было собрался послать за тобой - где это ты запропастился?
  - Саша, я один коробок сигар продал! - возбужденно зашептал я. - По пятнадцать фунтов за унцию!
  Старпом почесал за ухом, достал еще одну стопку и наполнил ее.
  - Кому?
  - Приходил Скотина, ну, тот самый, что в коридор к нам нырял, сам спросил.
  - Ну, все, значит, штраф за нелегальный сбыт сигарет почти сто пятьдесят фунтов за блок. Ты ему доверяешь? - спросил он меня, и сам же ответил. - Да и пес с ним. Авось пронесет: все равно эти сигары были приготовлены на продажу. Деньги хоть дал?
  - Дал, дал, надо их куда-нибудь припрятать у судна: вдруг они меченные?
  - А вот это уже называется паранойей. Сняв голову, по волосам не плачут.
  - За здоровьи, - подал, вдруг, реплику миссионер, уставший держать рюмку.
  - За успех, - подтвердил я, хватаясь за свою емкость.
  - За мир во всем мире, - согласился старпом.
  Мы стали закусывать деликатным посасыванием смоченной в майонезе печеньки (каждый - своей), а Саша, ожидая своей очереди к банке, скривившись, прошелестел:
  - Этак, мы отсюда в портянках от Версаччи уедем.
   26.
  В это же самое время по дождливому Фалмуту разъезжали несколько машин, в которых флегматичные и равнодушные люди рисовали, где, какое дерево произрастает, какова его крона, как тянутся линии электропередач, фиксировали наличие и глубину устоявшихся и вероятных луж. Другие люди, покопавшись в Интернете, разворачивали подробную геодезическую карту города, сопоставляли годовые розы ветров. Третьи люди, возбужденно переговариваясь между собой, выверяли положение звезд и планет на ближайшие полгода. Четвертые - пересчитывали деньги и распределяли их между занятыми в творческом поиске коллективам. Пятый человек лениво просматривал поступающие доклады, курил дорогие сигары и пил коллекционные вина. Еще он изображал наставника и учителя для своих довольно-таки многочисленных последователей, в совершенстве владея замысловатой техникой левитации, продолжительного бездыханного состояния и прочими изящными штучками.
  И только шестой, наконец, владел всей необходимой информацией, чтобы отдать приказ для завершающей стадии некой операции, суть которой была скрыта почти для всех. За исключением, разве что живого пророка, почти бога, как его величали почитатели. Да и то лишь в общих чертах. Вот этому влиятельному во всех отношениях гуру и был сделан звонок.
  Трубку тот поднял сразу, потому как с первой и последней трелью звонка догадался, кто ему звонит. Как - никак обладал настоящим чутьем - без подобных качеств трудно повести за собой народ, заставляя их безоговорочно доверять себе.
  - Слушаю, - твердо, но с оттенком подчинения, сказал он.
  - Что нового на музыкальном Олимпе? - прозвучал равнодушный голос.
  'Гад!' - подумал пророк и сразу испугался. Надо было что-то ответить, и он ляпнул невпопад:
  - Видел тут недавно интервью этого канадца, как его там? Брайана Адамса. Бедняга, сломал себе руку.
  - Правда? - донеслось до его слуха. - Ну, тогда подъезжай, поговорим.
  Гуру, собрался уже положить трубку, как из нее на уровне слышимости донеслось: 'Гады - это змеи' и затем гудки отбоя.
  Да, незадача. Про этого канадского гитариста надо было сказать позднее, гораздо позднее. Хозяин стал совсем строг, так легко и в немилость впасть. И подумал крамольно совсем не вовремя, пес его знает, что теперь говорить в оправдание. Но какой мастер, если и не умеет читать мысли, но заставляет тебя слышать то, чего тебе говорит твой страх! Такому сто лет учись - не научишься. Надо ехать к камням, дело срочное, раз вызвал.
  Он хлопнул в ладоши. Что поделаешь - привычка, еще со времен службы на подводной лодке, так вызывать слуг.
  Появилась жирная тетя в желтом сари. Вопросительно посмотрела на своего босса.
  - Машину мне немедленно, - сказал он и подумал неприязненно: 'Еще бы на лбу мишень нарисовала, дура!'
  До Стоунхенджа добрался быстро, отпустил транспорт и с обычной предосторожностью стал приближаться к вероятному месту встречи. Он чувствовал присутствие своего визави, но увидеть не мог, да и не пытался, впрочем.
  - Пришлось вызвать тебя раньше, - еле слышно прошелестел голос откуда-то сбоку, и сумрак обозначил фигуру, неподвижно замершую в нескольких шагах.
  - Всегда готов, господин - привычно ответил 'почти пророк'.
  - Обстоятельства изменились. Можно сказать, в сторону удачного разрешения дела. Выбор сделан.
  - Куда направить все силы для детальной подготовки?
  Последовала пауза, будто собеседнику прорицателя и чудотворца тяжело было произнести слово, по причине того, что оно могло донестись до чьего-то слуха. Наконец, он прошипел:
  - Фалмут.
  Проповедник повел плечами, словно избавляясь от тяжести, и ответил:
  - У меня есть неделя?
  - Все должно быть готово к десятому мая.
  - Времени достаточно. Лично проконтролирую каждую мелочь.
  - Конечно, проконтролируешь, - без тени эмоции ответил собеседник. - Такого промаха, как с принцессой, повториться не может.
  Гуру моментально вспомнил о недавнем телефонном разговоре, приятным которого назвать нельзя было ни с какими натяжками, моментально вспотел под своим полуторатысачфунтовым костюмом от Гуччи.
  - На этот раз будут учтены все мелочи. Лучшие психологи и аналитики дадут полный расклад любых вероятностей.
  - Лучшие психологи и аналитики работают на систему. Разве не так?
  'Едва ли не живое воплощение бога' вспотел еще больше и только кивнул головой в согласии.
  - И чтобы никакого оружия. Геоффа подключить по полной схеме - продолжил его оппонент.
  - Все сделаем, - склонил он голову и вкрадчиво добавил, - капитан.
  - Вот и хорошо, - сказал тот и исчез во мраке.
  Человек в добротном костюме постоял с пару минут совсем неподвижно и опустив, словно в бессилии, плечи. Потом сделал несколько энергичных дыхательных упражнений, поднял руки в подобие птицы с распростертыми крыльями и снова замер. Согнув ноги в коленях, резко встал на самые носки своих дорогих туфель, потом поочередно начал медленно поднимать голени параллельно земле. Повисел так несколько десятков секунд без опоры о твердую поверхность, потом так же медленно опустил одну ногу за другой. Глубоко вздохнул, огляделся по сторонам - поблизости все равно никого не обнаруживалось - и пошел расслабленно в сторону дороги.
  'Да, - подумал он по пути, - в девяносто седьмом произошла неувязка. То ли они не доработали, то ли их просто переработали. Всякое бывает. Тем не менее, случаи всегда имеют место: как те, что против тебя, так и те, что за. Борьба должна идти бесконечно - иначе жизнь станет безмерно скучна, потому как станет похожа на отдых. А на покой еще рановато'.
  Уже находясь в теплом нутре машины, распорядился отвезти себя к турецким баням, чтоб как следует расслабиться - завтра придется давать кучи распоряжений. Завтра начнется работа.
   27.
  Мы простились со стариной Лари тихо и безобидно. Думали уехать по-английски, но не вышло: хозяин гостиницы спустился к такси и долго жал нам руки по-очереди. Мы были крайне удивлены. А он своим хорошо поставленным дикторским голосом желал нам приятного времяпровождения в Фалмуте, здоровья нашим семьям и всех благ. Ждал нас снова в своем уютном гостевом домике, где всегда будут рады гражданам России.
  - Может, останемся? - предложил я.
  - Не иначе, как Стюарт, или его кореша наплели что-нибудь этому старому перцу.
  Действительно, вчера, после спровоцированного ухода миссионера (мы спасали пол-литра водки, изобразив срочную решимость к безотлагательному выполнению своих обязанностей), мы отправились в офис к Стюарту, где в непринужденной беседе развлекали себя до самого обеда. Следует отметить, что перед уходом с судна ксендз, растроганный нашим гостеприимством и ублаженный как следует наркомовской дозой алкоголя, все приглашал нас к нему в миссию, находящуюся за тридцать километров отсюда (и не лень же было сюда добираться?), и подарил целый рыболовный набор с крючками и поплавками, леской и блеснами. Может у них на такие снасти принято ловить бакланов? Тем не менее, дар был с благодарностью принят, клятва в вечной дружбе была принесена, но полбутылки мы все же не отдали.
  Стюарт анд компани были поглощены тонкими стратегическими расчетами в связи с предстоящей гениальной халтуркой: в док приходил корабль королевских ВМФ под названием 'Брамблилиф', его темное нутро нуждалось в очистке от загрязнений маслами, топливом и прочими нефтепродуктами. Работа была непыльной, при учете использования современных средств и методов, но предполагала определенный объем мускульных усилий: нужно было вскрывать палубный настил, пихать туда шланги, таскать за собой громоздкие специальные сепараторы. Все хотели быть руководителями, поэтому разобрали должности, позволяющие не переодеваться в рабочую одежду: Пол, как компьютерный гигант фирмы, взял на себя ответственность за бумажную подготовку проекта, Стюарт должен был осуществлять общее управление, обеспечение подвоза емкостей под нефтепродукты и прочее, а Питер вообще уезжал в свой Ливерпуль и был не при делах. Возникала потребность в найме рабочих извне. А тут как раз подвернулись мы. Потребность сразу же отпала.
  Мы, разгоряченные 'Абсолютом', начали, было, вяло протестовать, но, услышав о зарплате за два - два с половиной дня, разом заинтересовались: деньги по размеру приближались к нашему скупому месячному жалованью. Саша был даже готов прямо сейчас, не переодеваясь нырять в мутные воды остатков крекинга. Но до прихода корабля еще надо было ждать почти неделю. Поэтому мы пожали друг другу руки и разошлись, довольные, на ланч.
  А после обеда наши друзья нагрянули с ответным визитом, с интересом облазили весь пароход и сообща выдули оставшийся от ксендза 'Абсолют'. Продолжить банкет они отказались, как, впрочем, и мы. День катился к вечеру, а мы еще не отметились в магазинах. Стюарт анд товарищи отвезли нас в отель, где мы еще немного пообщались. При этом парни все же заказали у удивленного Лари пиво, потом еще, потом настоящую 'гадюку'. Лари с легкостью приготовил под наши любопытные взгляды энергетический напиток из сидра и светлого пива (пятьдесят на пятьдесят) и представил его, как национальное корнуэльское питие. Вкусно, следует отметить. Короче, до магазинов мы так и не добрались: за Стюартом приехала жена, погрузила всех в машину, а нам запретила идти в темноте в шопинг и разогнала по номерам, убедившись, что мы безвариантно готовы уснуть, чтоб набраться сил на следующий рабочий день.
  Первые мои слова после пробуждения были: 'Эх, гадюка!'
  На завтраке Саша хмуро добавил:
  - Хорошо, хоть с этими кобылами знакомиться не пошли, - и кивнул в сторону феминистской массы.
  Наше новое пристанище ничем особым не отличалось от Лариного отеля, разве что видом на порт со стороны ресторана. Хозяин неторопливо зарегистрировал нас, внимательно оглядев каждого с ног до головы. Сам он был достаточно крупным мальчишкой - метра два ростом. Внешностью и аристократической манерой поведения он мне сразу напомнил замечательного русского артиста Тараторкина. Говорил он также неторопливо и негромко, чем сразу расположил нас к себе.
  - Вот Вам и Раскольников собственной персоной. Ни тебе мерзких карликов, ни дикторов - просто спокойный парень с топором под подушкой, - сказал Саша, когда наш новый домохозяин скрылся куда-то в недра своего трехэтажного деревянного домишки, оставив нас в одиночестве у скучной стойки бара.
  - Да, Тараторкин в 'Преступлении и наказании' был убедителен, - согласился я и продолжил. - Эти пузатые наполовину пустые бутылки по ту сторону баррикады действуют угнетающе.
  - Спокойно Ипполит, спокойно. Эти наполовину полные бутылки не должны ввести нас в соблазн тратить столь трудно зарабатываемые деньги. Нас ждет ящик холодного пива и судовое радушие. Только до 'Вили' добраться! - мечтательно проговорил Саша.
  Появился неторопливый хозяин с двумя чашечками кофе:
  - Извините, господа, придется минут десять подождать, пока подготовят номера для Вас. Пейте кофе. А, может, пива?
  - Нет, нет, - в один голос заволновались мы сухими наждачными голосами.
  - Ладно, меня зовут Джефф, если я Вам понадоблюсь по каким-то вопросам - не стесняйтесь обращаться в любое время. Надеюсь, Вам понравится пребывание в нашем гостеприимном отеле.
  - Большое спасибо, Джефф. Все будет просто великолепно, - пообещали мы и принялись за кофе. Заварен он был отменно. Такой в 'Большой медведице' стоил бы, наверно, миллион денег.
  - Название у этого заведения стремненькое: 'Рощица'. Вот у старого плута Лари вывеска, так вывеска! - сказал Саша, потягивая кофеек.
  - А я даже и не помню, как там называлась его халупа, - удивился я.
  - Да ты что! 'Блюз Лари', но после нашего отъезда правильней будет читать 'Печаль Лари'!
  (Игра слов: разный перевод одинакового слова.)
  - Ну а здесь, может быть, просто одну букву перепутали? Написал неграмотный художник вместо 'эй' - 'оу'.
  - Мда, фантазия у Вас просто необузданна. Отель 'Могила'. Впечатляет!
  Я даже кофе подавился, рассмеявшись. ('Grove' - означает 'роща', а 'grave' - уже 'могила'.)
  Мимо нас прошмыгнули со скоростью охотящихся черепах две пышноволосые, затянутые в джинсу тети. Они волокли по полу небольшие тюки с вероятным использованным постельным бельем. Помахали нам руками, улыбнувшись широко и искренне. Мы помахали в ответ кофейными чашечками.
  - Видал, Саша, какие мартышки? - спросил я.
  - Да, умеют бабульки себя в форме держать, если надо. Но мне показалось, что сквозь их мешки явственно проступают какие-то бурые пятна.
  - Нам действительно пора на пароход. Кроме пива у нас еще есть масса неоконченных дел, - вздохнул я.
  - Каких это дел? - не понял старпом.
  - Смотреть в воду, чтоб избавиться от галлюцинаций.
  Подошел Джефф:
  - Ваши комнаты готовы, господа. У Вас на втором этаже, - он подал ключ Саше, - у Вас - на третьем, - обратился он ко мне.
  Мы встали, покрутили головами в поисках зеркала по привычке, но, не обнаружив такого, похватали чемоданы и пошли занимать апартаменты, которые должны стать нашим пристанищем, по крайней мере, на два ближайших месяца.
   28.
  Поднимаясь на судно, я крикнул 'привет' баклану и помахал ему рукой. Он сдержанно каркнул мне в ответ. Сегодня гонять его мне не хотелось - пусть себе гадит и растворяет наш пароход. Вопреки знакомому дождю, настроение нисколько не ухудшалось. Разве что домой хотелось очень, но к этому ощущению я привык за годы морских скитаний. Ностальгия также привычна, как и плохое питание на контракте. С этим бороться невозможно, приходится смириться и жить. Главное - твердо знать, что течение времени не остановить, как бы тоскливо и худо не приходилось. Все пройдет - и дембель, неизбежный, как приход весны, постучится в дверь твоей каюты официальной бумажкой под названием 'детали полета', которую можно канселировать на неделю - другую, но отменить полностью нельзя.
  Так нам благодушно казалось, когда мы потягивали холодное пиво в капитанской каюте. И мы были правы. По сообщениям лысого агента к середине недели должны начаться телодвижения по поводу откачки с затопленного машинного отделения излишков воды, затем придут страховщики, потом потянутся покупатели. Словом, придется поработать. А пока можно было расслабиться.
  - Предлагаю завтра достойно отметить день рождения Вовы Ленина, чтоб потом торжественно завязать с алкоголем на время горячих трудовых будней, - сказал я.
  - Ты что - коммунист? - поинтересовался Саша.
  - Да, вроде бы - нет. А что? - не понял я.
  - Тогда при чем здесь сто тридцать вторая годовщина со дня появления на свет божий вождя всего прогрессивного человечества?
  - Просто дата подошла, - пожал плечами я, - сегодня пить не хочется, а завтра можно попробовать по чуть-чуть.
  - Ага, - саркастически кивнул головой старпом, - сейчас набегут твои знакомые боевые пловцы, священники, Стюарт сотоварищи, еще какие-нибудь люди, жаждущие полакать дармовое бухалово.
  - Тогда предлагаю на сегодня закончить рабочий день торжественным покиданием парохода, набрать легкой пивной закуси и отправиться на побережье слушать, как волны накатываются на песок.
  - Идея хорошая, но после десяти минут приобщения к морской романтике будем мокрыми, как суслики - дождь-то никто не выключал! - одобрил мою идею Саша.
  Я только поднял брови домиком, не в силах возразить, но старпом махнул рукой:
  - Пошли, в самом деле. Не сидеть же здесь сиднями все время! Зайдем в магазин, возьмем доброй еды. Найдем у моря беседку с крышей. Они просто обязаны здесь быть. Это же не Китай!
  Я подозревал, что на самом деле Сашу привлекал поход в магазин, где можно слегка позвенеть нашим кошельком.
  В итоге, спустя два часа, когда в животе у меня уже свирепствовала революционная деятельность, а плечо ощутимо начала оттягивать сумка с 'Варштайнером', мы дошли-таки до крытой беседки над камнями побережья. И неважно, что за местом, где мы расположились, сразу начиналась оживленная проезжая часть, отделенная от нас хиленьким тротуаром. Чуть поодаль начинались пляжи, пустынные по каким-то причинам. Лишь два сильных духом туриста резвились в воде, температура которой едва ли превышала десять градусов. Конечно, будь на мне такой же гидрокостюм, я бы тоже отважно боролся с волнами.
  Саша достал из пакетов копченые куриные грудинки, банку соленых орешков, пакеты ультрахимических чипсов, шоколадку и галеты. Запах еды смутил меня окончательно - я едва не рычал, вгрызаясь в сочную куру. Вокруг моросил дождь, под стенками беседки валялись обязательные шприцы, машины, шурша колесами по асфальту, пролетали мимо, море шумело, чайки дико орали, как филиппинские моряки под караоке. Но возникало некое подобие комфорта. Это, наверно, оттого, что чувство голода внезапно отступило. Мы чокнулись бутылочками с пивом, ухмыльнулись английским моржам, глотнули 'за наше светлое будущее' и потянулись за закуской. Саша - за любимой едой зубастого футболиста Рональдиньо, я - за горьким шоколадом. Хорошо, черт побери.
  - Ты, Саша, неправильный штурман, - внезапно говорю я ему.
  Тот похихикал в пивное горлышко и запросил объяснений.
  - Да потому, что в наше лихое время все больше штурманов считают нас, механиков, слугами. А ты, вроде, являясь форменным начальником, не проявил себя пока в должной мере заносчивости и пренебрежения в отношении к своему беззащитному коллеге.
  - Это вызов? - спросил старпом, запихивая в пасть очередную порцию хрустящей химии. Мимо прошли три ярко одетых старушки, говорящих на французском языке. Нам они помахали руками, улыбаясь и картаво приветствуя.
  Мы дружелюбно помахали в свою очередь и ответили. 'Мена мунал', - сказал я, 'Шли бы Вы отсюда, девчонки' - сказал Саша.
  - Это комплимент, - ответил я на предыдущий вопрос.
  - И я тебе отвечу, старина, - Саша успокоительно рыгнул, вызвав волну гнева у чаек, кружащих поодаль в надежде перехватить кусок доброй еды. - Мир изменился. Новые технологии, защита природы, прогресс, Вашу мать! Но люди-то не меняются. Как было двести - триста лет назад подавляющее большинство начальствующего населения негодяями - так и сейчас. Куда ни посмотри, урода легче увидеть, нежели нормального человечного человека. Я - нормальный штурман, но таких, как я, удручающее меньшинство. Море - не моя стихия. Будет возможность свалить на берег - без раздумий уйду. Но пока заработок прочно держит меня на волнах. Ты, что ли, губишь свое здоровье в консервной банке из-за романтики?
  Я запустил в ближайшую чайку самой увесистой куриной костью, но та легко поймала мой подарок на лету и сразу же получила по голове от своих товарок. Кость перебрасывалась из клюва в клюв, но вниз, на камни, упорно не падала. Со стороны это казалось прелюбопытной птичьей игрой.
  - А вывески Вас в машинном отделении не учили читать? - строго обратился ко мне старпом и бутылкой указал на информационную табличку.
  Администрация предупреждала туристов воздерживаться кормить чаек (особенно с рук) по причине того, что птицы могут нанести травму (несовместимую с жизнью).
  - Да я вообще в море человек временный. Вот уже больше десяти лет как, - проговорил я.
  - Вот то-то и оно! - воздел палец в крышу, как перст в небо, чиф. - Посмотри, кто у нас работает? Хамы, идиоты и ворье. Впрочем, как везде. Насмотрелся я за свою многолетнюю морскую практику на капитанов! Скоро сам буду капитанить. Кем стану? Может быть, таким же мутантом, как этот Горошков?
  - Вряд ли. Сволочью, конечно, стать придется, но зато - порядочной,- возразил ему я.
  - Стать порядочной сволочью - это тоже перспектива, - вздохнул Саша.- Встречаются и среди стармехов настоящие красавцы. Такие, что механический народ с воем разбегается каждые два месяца.
  - Точно, за всю работу я встретил два раза таких приматов. Даже фамилии запомнил: Молодцеватый - из Петрозаводска и Хлопунов - из Мариуполя. Просто, как близнецы были. Лишенные совести напрочь. Впрочем, и механических навыков.
  - Вот потому и стали такими мерзавцами, что в работе понятия не имели. Точно?
  Я кивнул головой. Вспомнив тех двух деятелей, я поневоле внутренне напрягся. Уж очень здорово они донимали меня, не понятно, правда, с какой великой целью. Молодцеватого я терпел всего ничего - дней двадцать. Потом, получив через старпома уведомление о своем позорном списании с борта, сделал за короткое время все, чтоб мой уход с судна сопровождался аплодисментами общественности, и спускался бы я по трапу с высоко поднятой головой. А именно: собрал профсоюзное собрание среди очумевших членов команды, которое подтвердило мое трезвое состояние (причина моей отставки была достаточно банальной - пьянство на рабочем месте) и, пользуясь удобным случаем, сгонял в город (мы стояли в порту), где медицински зафиксировал свое алиби. Стармех утром следующего дня опрометчиво назвал меня 'трусом', раз я так засуетился. Тем самым развязал мне руки. Молодцеватый осознал свою ошибку уже на юте, куда весело добежал, направляемый моим указателем в форме кулака. Вечером я уезжал домой, экипаж на помощь к лидеру машинной команды не спешил, поэтому я провел образцово воспитательный процесс. Зрители отсутствовали, и это очень вдохновляло. На суровые в своей справедливости речи дед отвечал точными ударами живота, извините, попы, по моим обутым в тяжелые сэйфити-шузы ногам. Мне было нисколько не больно. Расстались мы на оптимистической ноте: Молодцеватый просил не преследовать его в Петрозаводске, я строил козьи морды, изображающие, что я теперь готов на все. И ведь встретились мы спустя полгода совсем случайно. Друг друга, как положено, не узнали. Мне пришлось уволиться с пароходства, Молодцеватый, естественно, узнав об этом, посчитал это своей заслугой. Поэтому при встрече изрядно струсил, ожидая мести от бешеного карела. Но разве мне это было нужно?
  Через пять лет под голландским флагом попал я под мудрое руководство 'махновца' (так назывались выкормыши мариупольского пароходства). И сразу узнал в этом коренастом шепелявом зануде своего былого петрозаводского наставника. Дело было зимнее, домой хотелось, конечно, но смысла бежать с судна не было: снова искать работу, чтоб уйти в море на лето? Я, уже опытный и уверенный в себе, вытерпел сначала полтора месяца, до ухода Хлопунова в отпуск, потом еще две недели, когда он вернулся обратно. Надо отметить, что этот забавный тип очень боялся потерять свою работу, поэтому круглый год старался сидеть на пароходе, изредка выезжая домой на месяц. Такой график устраивал компанию, семью его, наверно, тоже. А он, отдавая себя всего без остатка работе, бесновался, как только мог. Люди в машинном отделении стонали и бежали, несмотря на относительно высокую зарплату. За первый месяц у нас отправились долой два человека из четырех. То есть убежали, по требованию старшего механика все, кроме меня. Стон, что в следующем порту он избавится и от моей персоны, продолжался до самого его отпуска. Я уже юридически окреп, поэтому со смехом (мне было искренне смешно, когда Хлопунов начинал пугать меня всеми благоприобретенными азовскими страхами), заваливал его трудновыговариваемыми механическими тонкостями на английском языке. Страдающий дефектами речи, дед выл в ярости, но избавиться от меня не мог - я без ложной скромности был сведущей в рабочих моментах. Но, после внезапного возвращения его из отпуска, я понял, что теперь смехом дело не обойдется: я устал, к тому же заканчивался апрель, и можно было спокойно ехать домой.
  Первая неделя прошла спокойно, Хлопунов только косил на меня глазом. Потом у нас в открытом море умерла турбина, при аварийном ремонте которой дед решил воспользоваться кувалдой. Я нечаянно, чисто из рациональных целей, покритиковал это решение, опираясь на мудрые 'Правила технической эксплуатации'. Наш спор протекал на такой высокой ноте, что ввиду тишины и морского безмолвия (главный двигатель по причине ремонта стоял) стал доступным для уха капитана. Тот спустился в самый напряженный момент, когда Хлопунов, брызгая слюной, перечислял все мои качества и достоинства, потрясая молотом. Капитан, как лев бросился обниматься со стармехом, уводя его вместе с кувалдой куда-то прочь с арены трудовой битвы. Тем самым мы с мотористом получили долгожданную возможность завершить ремонт самым оптимистичным образом: после нескольких часов упорного взаимодействия были вознаграждены восстановлением рабочих возможностей нашего единственного главного двигателя и уплыли к моему дембелю.
  Но за несколько дней до моего отъезда Хлопунов, подкараулив меня у главного распределительного щита, подло поднял руку, чтоб провести чудовищный удар со всех своих ста двадцати килограммов, нимало не заботясь, что мне это может очень не понравиться. Но нервы мои, расшатанные к окончанию контракта, не выдержали резкого движения сбоку, что являло собой ненормальную ситуацию. Поэтому я успел присесть, удивляясь, зачем я так поступаю. Кулак, весом с полное ассенизаторское ведро пролетел над моей головой и ухнул в щит. Вырубило электричество по всему судну. Пока запустился аварийный двигатель, я успел забраться на грудь поверженного голиафа и станцевать там брейк-данс.
  Домой я уезжал под стенания и угрозы, выводимые шепелявым голосом из зоны недоступности. Гоняться за безумным дедом не хотелось, но и молча уходить, тоже было неправильным решением. Тогда я дождался паузы в речитативе стармеха и выдал свою реплику:навила технической эксплуатации"критиковал это рем ремонте которой дед решил воспользоваться кувалдой.окойно ехать домой.а о
  - Бог даст - еще увидимся при более благоприятных обстоятельствах. Ну, а нет - обязательно найдется народный герой со слабой нервной системой, который свернет тебе башку. В этом можешь не сомневаться.
  С той кампанией мне пришлось тоже расстаться, получив соответствующую характеристику от своего начальства, но я нисколько об этом не сожалел.
  - Какие люди выгодны нынешним судовладельцам? - втиснулся в мои невеселые воспоминания голос Саши.
  - Нехорошие, - невпопад ответил я.
  - Глупости. Работящие, ответственные, умные? Ничуть не бывало. Ис-пол-ни-тель-ны-е и без-от-вет-ны-е.
  - Интересно тебя послушать, Александр! Прямо врачеватель людских душ!
  - Надеюсь, ты мне не будешь возражать, что мы на судне полностью беззащитны! Только, пожалуйста, не надо вспоминать о профсоюзах. Захотят тебя убрать с судна - уберут без уведомления и, причем, за твой же счет. Что будешь делать, в суд побежишь?
  - Зачем пустым делом нервы себе мотать? Сориентируюсь по обстановке, - мрачно произнес я.
  Саша посмотрел на меня сквозь бутылочное стекло:
  - Прошу развернуть ответ.
  - Все зависит от того, какое из многообразия решений подобной проблемы таит в себе наибольшую выгоду. Например, если я уверен, что больше в этой компании мне работу не получить, то зачем же мне еще и тратиться на билет? Окончательный расчет со мной будет произведен перед покиданием судна. Моя подпись подтверждает получение денег. Беру листок и вижу, что с меня вычли за обратный путь. Скажем тысячу долларов. Это в среднем: может быть больше, может быть - меньше. Подпись ставить отказываюсь. У капитана есть два выхода: либо звонить в офис и жаловаться на мою неуступчивость, либо сказать: 'Хорошо' и удалиться. Тогда я начинаю подозревать этого капитана в планировании подделки моей подписи и отказываюсь вообще сходить с судна. Мне терять нечего, закрываюсь в каюте, жду злобной полиции и алчного представителя профсоюза. Невыплата всех денег - уж поверь мне - по законодательству страны флага - преступление. Если я спокоен в своем решении, больше не связывать свою судьбу с этим судовладельцем, то легко получаю все лавы и под ненавидящие взгляды капитана улетаю домой.
  Однако если крупная компания будет пытаться искать компромисс - это значит, что она все-таки заинтересована во мне. И я позднее смогу получить больше денег на другом судне, нежели сейчас одноразово. Вот и вся выгода.
  - Логично. Но дай бог не оказываться в подобных ситуациях.
  - Хороший тост! Мочи козлов!
  Мы допивали пиво. Чайки теряли остатки сознания, чуя поживу, бабки - француженки нарезали уже второй круг мимо нас, дождь превратился в водяную пыль.
  - За всю свою более десятилетнюю карьеру тебе довелось встретить всего двух идиотов на должности старших механиков. А можешь ли подсчитать, скольким капитанам на берегу ты бы не пожал руки, сдерживаясь, чтоб не плюнуть в наглую харю? - Саша, пытался закрыть эту тему, но пока не мог.
  - Я могу пересчитать лишь тех, кто, на мой взгляд, более-менее нормальны. Не так их и много: человек пять. А в чем дело? - спросил я.
  - Да просто процент ненормальности среди небожителей гораздо больше, нежели среди Вашего механического брата, - вздохнул старпом.
  - Если так происходит, значит это кому-то выгодно, - пожал плечами я.
  - Молодец! Правильно! - потряс пивной бутылкой старпом. - Судовладельцам проще всего назначать на руководство судов своих верных и преданных слуг, добиваясь к тому же, чтоб остальные члены экипажа были на положения рабов. Помнишь лозунг: 'Рабы немы'? Попробуй что-нибудь сказать своему суперинтенданту, сразу же поймешь, кто ему в экипаже нужен.
  - Саша, тебя часом с парохода не списывали? - поинтересовался я.
  - И неоднократно, - вздохнул он.
  - Ладно, думаю, хватит нам мусолить эту тему. Мир не изменить, а особенно морской. Работаем, пока работается, оставаясь собой. Рано или поздно выгонят - тогда будем искать выход. А пока - хорошая еда, обилие свободы, спокойное существование, зарплата, какая - никакая. Кайф! Только домой, конечно, хочется.
  - Это от обилия свободного времени. Завтра грозно отметим день рождения Вовы Ленина - и за работу, скучать и тосковать будет некогда. Пошли в нумера, время ужина, однако. Джефф Тараторкин сегодня должен представить нам возможности своей кухни. Надеюсь, это не станет для нас неприятным сюрпризом.
   29.
  В обеденном зале кроме нас не было никого. Казалось, весь отель вымер. Мы выбрали себе стол у окна, за стеклами которого сквозь дождевую завесу виднелись мачты яхт, трубы пароходов. Тишина.
  - Есть тут кто-нибудь? - поинтересовался старпом у пустоты.
  Ответа не последовало.
  Мы переглянулись и пожали плечами, приготовившись ждать - должен же кто-нибудь появиться рано или поздно. Внезапно откуда-то снизу скорее почувствовался, нежели послышался могучий удар. Словно закрылась массивная дверь где-то в подвале под домом. И сразу же метнулся на свободу и мгновенно затих крик, полный ужаса. Этот вопль был настолько короток, что я не мог ручаться, был ли он вообще.
  - Ты слышал что-нибудь? - спросил я у Саши.
  - Не берусь утверждать, что это было на самом деле, но мне показалось, что кто-то мяукнул.
  - Перед тем, как попал под каток, - дополнил я.
  - Пес его знает, что за звуки мерещатся.
  В это время словно из ниоткуда в дверях оказалась маленькая хрупкая девушка. Она была одета во все черное: свитер, джинсы, копыта. Впрочем, ужасной новомодной формы обувь нисколько не доказывала, что эта девушка была парнокопытной. Черные волосы до пояса отливали чернотой малайской ночи, черные раскосые глаза безмятежно разглядывали нас, черные ногти на смуглых пальцах барабанили стакатто по узкому бедру.
  - Ну и кто это у нас прячется за спинами? - игривым тоном начал старпом. - Подходите, не стесняйтесь, мы Вас не съедим. А вот перекусить бы не отказались.
  Девушка с шелестом направилась к нам. Походка у нее была престранной, ноги в штанинах терлись друг о друга, создавая шум, или, скорее, шуршание ползущей змеи. Она остановилась перед нашим столиком и вопросительно улыбнулась: при этом лицо приобрело совершенно глуповатое выражение. Так иногда случается у восточных бабцов: китаянок, вьетнамок, малаек.
  - У нас сегодня стейки с картофелем, - без лишних слов, наподобие 'здравствуйте', 'что Вы желаете на обед?', 'извините за ожидание', начала она. - Вам какие?
  - Мне вкусные, - сказал Саша.
  - А мне - с кровью, - подключился к разговору я.
  - Из кого они сделаны, позвольте узнать? Надеюсь, из животного, которое не мяучет? - добавил старпом и невинно улыбнулся.
  Девушка выглядела несколько растерянной, открыла, было, рот, силясь что-нибудь произнести, но резко развернулась и, шурша штанами, исчезла за дверью.
  - Ты чего это официантку пугаешь? - укоризненно сказал я.
  - Шутки тем прекрасны, что некоторые их неправильно понимают, - ответил Саша. - По-моему, она родом из Малайзии.
  - Да. На чистокровную англичанку не тянет. Те все чернокожие и с красными глазами.
  - Здравствуйте, господа! - раздалось из двери. - Все в порядке?
  Подпирая косяк, на нас дружелюбно смотрел Джефф, вытирая окровавленные руки о салфетку.
  - Да, все хорошо, - ответил за двоих я и добавил, - Порезались? Травма?
  - Где? - Джефф сделал круглые глаза.
  Я кивнул на его руки. Тот в ответ протянул их вперед, разглядывая: покрытые отдельностоящими черными волосками кисти и пальцы с ухоженными ногтями выглядели по-хирургически чистыми. Лоскуток материи, вероятно, носовой платок, тоже отдавал крахмальной чистотой.
  - Нет - нет, все в порядке. Сидим тут. В окно смотрим, ждем еды, - поспешно проговорил старпом.
  - Хорошо. Если я Вам понадоблюсь - зовите, - сказал Джефф и ушел.
  - И откуда они только берутся, бесшумные, как призраки? - удивился я. - Тебе не показалось, что у Тараторкина руки были по локоть в крови?
  - Ну, не по локоть, конечно, но алый свет присутствовал. Фокусник! Или игра света и тени.
  Пришла наша официантка. Шуршать штанами она начала только в обеденном зале. На подносе в тарелках аппетитно возлежали мясные блюда. Она их расположила перед нами, придерживая рукой ниспадающие волосы. Я сразу начал активно изучать свой стейк, пытаясь вовремя разглядеть диверсию в виде одиноко лежащего несъедобного волосяного компонента.
  - Что желаете на десерт? - спросила девушка.
  - А Вас как зовут? - вопросом на вопрос ответил старпом.
  - Кэтрин, - ответила та.
  - Вы из Малайзии, Кэтрин?
  - А в чем дело?
  - Да просто так. Я, к примеру, с Волги. Есть река такая в России. А он, - кивнул в мою сторону, - из Карелии. Есть такая страна на севере. Севере России.
  Кэтрин посмотрела на нас едва ли не с испугом.
  - Да, мои родители выходцы из Малайзии. Итак, что Вам на десерт?
  У себя в номере я нечаянно обратил внимание на то, что зеркало присутствует только лишь в ванной комнате. Попытался вспомнить, как обстояло дело с этим в других гостиницах, но не смог. Окна мои выходили во двор, обрамленный со всех сторон, как забором, густыми кустами. На травке валялись перевернутые футбольные ворота, правда, совсем небольшого размера, какие-то пластмассовые кольца, птицы с задранными к небу ногами. Я, было, отошел от окна, но поспешно вернулся: у нас во дворах дохлые вороны лежат нечасто. Присмотрелся - действительно, три тушки, вероятнее всего, дроздов нашли свою последнюю гавань во дворе у дяди Джеффа.
  Сам номер был достаточно просторным, стояла даже вторая кровать, не убранная, правда, постельным бельем. А вот телевизор был маленьким - маленьким, зато при включении оказался громким - громким: звук был выведен на максимум, поэтому, щелкнув пультом, я тут же подпрыгнул до потолка от неожиданности - как только стены не развалились от безумного крика одной из толстых девиц программы 'Big brother'. Лихорадочно убрав громкость до предела, я позвонил Саше:
  - Ну, как у тебя апартаменты?
  - Да бывало и лучше. С окна вид на море. Телевизор очень маленький.
  - Ты его не включай, вернее, можешь включить, но сразу убавляй громкость, - просто так сказал я.
  Последовала некоторая пауза, потом знакомый рев неуемной бабищи взметнулся до порога слухового барьера, постепенно стихая.
  - Круто, - проговорила трубка голосом старпома, - если бы не знал - мог бы и инфаркт получить. Откуда ты про этот прикол догадался?
  - Да, не догадался я, просто чуть раньше тебя включил свой телевизор.
  - У меня под окном еще пара дохлых птиц валяется.
  - Наверно, дроздов, - предположил я.
  - Да уж не пеликанов, это точно. Слушай, заходи ко мне - странность эту нужно обсудить. Не по телефону же разговаривать! - предложил Саша.
  - Жаль, стратегических запасов у нас с собой нет. Не в магазин же бежать!
  - Да, это было бы лишним. Я имею в виду бежать в лавку. Ну, так ты едешь?
  - Иду, иду, блин!
  Номер Саши располагался в аккурат над столовой, поэтому вид из окна был мне знаком. Птицы обозначали свое смертное ложе задранными ногами за кустами, поэтому их не было видно с нашего обеденного стола.
  - А, может быть, есть смысл спуститься в бар? Моряк загранплавания не обеднеет, если позволит себе выпить кружечку пива за границей, - с интонацией давно канувших в лету помполитов проговорил старпом.
  Платить по полтора фунта за четырехсотграммовую кружку 'Стеллы Артуа' мне было жаль - не любил я этот сорт, но отказываться не стал, постеснявшись. Поэтому мы быстренько спустились по лестнице и завернули в полутемный бар, располагавшийся как раз напротив столовой. За мощной стойкой, сделанной из темного дерева, не наблюдалось никого. Высокомерно обозначали свое присутствие разнообразными наклейками ряды бутылок всех сортов и мастей. Два пивных крана отливали латунью, намекая о бодрящем содержимом. С кресла, отложив книгу в мягкой обложке, поднялась наша давешняя официантка, изобразила на лице вопрос, но не двинулась с места.
  - О, привет, Кэтрин, - сказал Саша и перевел взгляд куда-то за кресло. Там стояла одинокая гитара, как я догадался по контурам. - Позволите взять инструмент?
  - Да, пожалуйста, - пожав плечами, произнесла девушка.
  Саша, позабыв о пиве, взялся за гриф, осторожно пробежал пальцами по струнам. Сел в свободное кресло и завертел настройку, прислушиваясь. Я присел к барной стойке и превратился в зрителя.
  - Итак, для Вас, милая Кэт, легкий наигрыш, - без всякого смущения сказал старпом и подмигнул мне. Заиграл он к моему удивлению профессионально: перебирал струны, не глядя, выводя без фальши и переигровки 'Под небом золотым'. Кэтрин, выглядевшая несколько смущенной вначале, подняла брови в удивлении, потом закивала головой и даже пару раз хлопнула в ладоши, когда Саша закончил.
  - Да Вы, батенька, профи! - с уважением заметил я.
  - Благодарю, - с достоинством произнес он. - Как-никак за плечами музыкальная школа по классу гитары. Итак, на чем мы остановились?
  - На Есенине, - дал ему тему я.
  Саша, на мгновение задумавшись, заиграл и даже вполголоса запел: 'Старый дом мой давно ссутулился, верный пес мой давно издох'. Слушать его было приятно. Потом последовало еще несколько известных и не очень мелодий. Мы с Кэтрин слушали с энтузиазмом, та даже хлопала временами в ладоши, изображая аплодисменты. Про пиво забыли. Все было хорошо, пока Саша, окончательно вошедший в контакт с инструментом, не начал играть очень древнюю и приятную мелодию. Я ее сразу узнал по характерному проигрышу. Это была старинная ирландская песня 'Greensleeves', очень уважаемая мной. Саша играл мастерски. Мы внимали. Кэтрин даже встала с кресла. Ее лицо, бледное в скупом освещении бара стало просто мертвенно белым. Дальше я музыки не помнил, я смотрел только на нашу официантку. Зрелище стоило того, чтоб позабыть обо всем на свете. По крайней мере, на несколько минут.
  Сначала добрая Кэт закатила глаза, не зажмуриваясь. Зрачки полностью скрылись под веками, являя миру бельма с крохотными прожилками капилляров. Потом зрачки вернулись на место, но у меня создалось впечатление, что они совершили полный оборот под веками, как колесики с фруктами у одноруких бандитов. Так как я внимательно следил за внезапно вставшей малазийкой, то не мог не заметить, даже несмотря на гнусность и недостаточность освещения, что теперь ее глаза похожи на кошачьи или змеиные. Вообще-то мне редко доводилось заглядывать змеям в лицо, поэтому щелевидная форма показалась мне подходящей к кошачьим органам зрения. Если бы не цвет! Не приходилось мне видеть ни воочию, ни в 'Мире животных' кошек с красными глазами. Зрелище было удручающим, потому что произнести какую-либо шутку по этому поводу язык отказывался. Да и вообще он прирос к небу, как приклеился во внезапно сухой атмосфере моего рта. А Саша, знай себе, наяривал, выдавая струнные пируэты, сделавшие честь бы и для 'Blackmore's Night's orchestra', отрешившись от действительности.
  Тем временем наша милая официантка менялась самым решительным образом. Черные штаны на ее ногах вдруг утратили некоторые морщины и складки, словно внезапно стали в обтяжку. 'Просто у нее на ногах шерсть дыбом встала', - догадался я и перевел взгляд на руки. Ничего себе руки, видал и получше, но на пальцах, несколько скрючившихся, ногти, подведенные черным лаком, загнулись, как у медведя. Таким коготком можно любой матрас распороть одним махом вместе с кроватью и тем, кто под кроватью. Между тем рот Кэтрин округлился, а нос неприятно съежился. Не знаю, может ли еж съежиться не только туловищем, но и носиком, но вид бы у него был схожий с некогда миловидной девушкой. Изо рта проступили остренькие зубки, некоторые из которых походили больше на клыки. Лишь только волосы не изменились, не стали дыбом и не обвились вокруг шеи.
  Саша заканчивал свою вдохновенную игру, а Кэт начала двигаться: подняв руки перед собой, как суслик, она стала переставлять негнущиеся ноги, медленно вращаясь вокруг воображаемой оси. 'Боже мой, - подумал я, - ведь это просто танец! Вот что делает с людьми волшебная сила музыки!' И тут же растерялся не на шутку: музыка кончится, Кэтрин разобидится и оторвет одним махом кому-нибудь из нас голову, а, скорее всего, обоим оторвет.
  - Играй, Саша, играй 'Гринсливз' дальше. Играй, прошу тебя, без остановки! - сказал я тонким голосом.
  Старпом на минуту поднял голову, но, увидев странные метаморфозы на расстоянии вытянутой руки, вновь ударил по струнам, втянув голову в плечи. Кэт не успела остановиться и совершить что-нибудь непоправимое, начала снова, неуклюже переступая ногами, вращаться в танце.
  - Джавахарлал, гурия, бадмаш! - раздался вдруг уверенный голос. Может быть, он произнес что-то другое, но мое ухо уловило удобные для моего восприятия созвучия. На входе в бар стоял Джефф, скрестив руки на груди, нимало не пугаясь, да вообще без всякой озабоченности на лице. Саша, прекратил играть и зажмурился. Кэтрин же нехотя опустилась в кресло, посмотрела пристальным взглядом на хозяина гостиницы, вздохнула и, спустя несколько мгновений, вышла вон, на ходу преображаясь в обычный человеческий облик.
  - Могу ли я Вас, господа, попросить об одном одолжении? - спросил Джефф, когда безмолвная Кэт скрылась в коридоре.
  - Если нальете светлого пива - то, пожалуйста, - ответил я. Саша подавленно молчал, обнимая гитару, словно ее у него сейчас отберут.
  Джефф со свойственной ему неторопливостью зашел за стойку, нацедил два полных больших стакана и пододвинул ко мне:
  - За счет заведения, господа.
  Мы кивнули головами, что на языке истинных джентльменов означает: 'сам дурак'.
  - Итак, могу ли я выразить просьбу?
  - Пожалуйста, - ответил старпом, одним махом вылакавший полбокала.
  - Я не ожидал, что в музицировании Вы достигли немалых высот.
  - Благодарю за комплимент, - вставил реплику Саша.
  - Тем не менее, - продолжил Джефф, - мне хотелось бы попросить Вас исключить из своего репертуара на время нахождения в этом заведении древние песни, особенно имеющие отношения к Британским островам. Это не приказ, это всего лишь просьба. Некоторые из моих работников могут неправильно отреагировать на услышанную музыку, как только что сделала это наша официантка Кэтрин. 'Гринсливз' спровоцировала у нее приступ эпилепсии, вернее, одной из ее форм. Хоть она имеет малайские корни, но кто знает, какую древнюю память пробуждает в ней эти наигрыши? Может, ее прапрабабка и танцевала перед английскими солдатами, облаченная в зеленые одежды, маня с собой, чтобы хладнокровно убить? А, может, и что-то другое. Она не вспомнит, когда придет в себя.
  - Да, но она же менялась! - удивился я.
  - Судороги, не более того.
  - Не хилые судороги, я чуть струны не порвал от ужаса, - сказал Саша.
  - А я обрел возможность говорить тонким и визгливым голосом, - дополнил я.
  - Бывает, - пожал плечами 'Тараторкин', - Вы согласны сделать мне такое одолжение?
  - По мне, так все равно - я и играть то не умею. Единственное, если запою невзначай - но тогда любой человек не только эпилепсией заболеет, но и вообще впадет в кому. Так что я согласен без каких-то вариантов, - проговорил я, ободренный пивом, успокоенный странной логикой Джеффа.
  - Конечно, конечно, - кивнул головой старпом, чьего решения дожидался нависший над барной стойкой хозяин гостиницы. - Я буду играть исключительно русские наигрыши. Современные. Чижа, там, Воскресенье или БГ, на худой конец.
  Эти имена ничего не говорили нашему валлийскому собеседнику, но он удовлетворенно кивнул одним подбородком. Это у него очень ловко получилось.
  - Что ж, не буду Вам мешать. Приятного Вам вечера, спасибо за познавательный разговор.
  Джефф ушел, невозмутимый, Кэтрин затерялась где-то в недрах отеля. Может быть, ей уже одевали смирительную рубашку, а может общество придурков из передачи 'Скрытая камера' уже вовсю потешались над снятыми кадрами.
  - Ну, что, Саша, шоу не для слабонервных? - разорвал я паузу над пустыми пивными бокалами.
  - Да я, собственно говоря, ничего толком-то и не увидел, так что особых воспоминаний не осталось.
  - Странно тут все. В первой гостинице - мерзкий карлик на тележке, у Лари - сам Лари, здесь - 'Раскольников' с кровавыми руками, отсутствие зеркал, дохлые птицы под окнами, официантка, страдающая запорами, простите - эпилепсией. Чертовщина какая-то. Вроде бы и надо это дело обсудить - а и говорить не о чем. Надо поспать - и все пройдет, - подвел итог сегодняшним приключениям я.
  - Алягер ком алягер, - вздохнул старпом, отставляя гитару.
  - Моментально. В море, - добавил я.
   30.
  Сначала раздался телефонный звонок. Я, малость невыспавшийся, поднял трубку и сказал по-русски:
  - Але?
  В ответ мне раздался тяжелый вздох, как обычно вздыхают в гробах мертвецы перед открытием охоты. Сон мой это, тем не менее, не могло потревожить.
  Я ответил вздоху:
  - Дура ты, Катька!
  И, вернув трубку телефону, завалился в сладкую дремоту. Часы показывали начало второго.
  Спится хорошо, когда сны не терзают совесть. А совесть моя имела прескверную привычку всегда находить событие, выдернутое из моей жизни, которое мне не хочется вспоминать. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
  Мой собеседник, очень убедительно мне снившийся, вошел в дверь моего номера (или сквозь дверь) и прямо с порога спросил, не размениваясь на всякие там приветствия и пожатия рук:
  - Слушай, и тебе не стыдно?
  Я сразу ответил, как прилежно выучивший урок ученик:
  - Очень стыдно. Чрезвычайно. Но, боюсь, что ничего уже нельзя поделать - дело сделано, и обратного хода попросту не существует.
  - Просто поразительно. Но мы можем еще попытаться все исправить. Твой гражданский и общечеловеческий, - тут он ухмыльнулся, - долг - оказать нам всяческое содействие. Иначе - такая удобная возможность будет упущена самым прискорбным образом.
  - Ой, и не говорите. Просто ужас какой-то! Ладно, мне уже пора, поезд уходит. А судно ждать не будет, - вываливался в другой сон я.
  - Ничего, молодой человек. Ты можешь успеть везде. Поговори со мной, - человек сел в кресло у окна, весь представляющий из себя один лишь силуэт. - Куда ты едешь?
  Я попытался вспомнить, в какую страну мне нужно добираться, но все никак не мог, сколько бы ни напрягал память.
  - Куда-то поеду. Посмотрю в билет - и узнаю. Или спрошу у людей. Везде ведь люди живут.
  - Что ты узнаешь у людей? Название страны? Свою цель?
  - Цель у меня одна: идти своим путем. А наименования государств я и так прекрасно помню.
  - Ну-ка, ну-ка, блесни знаниями: кто где живет? - насмешливо пошевелился человек.
  Я начал перечислять. Без запинки и колебания:
  - В Африке живут африканцы. В Америке живут негры. В других странах они тоже живут. В Австралии - австралопитеки. В Китае - чайники. В Афганистане водятся афганские борзые. В Японии - японские городовые и япономатери. И только в Индии можно наткнуться на индюков, надутых и тупых...
  - Молчать! - прервал меня мой собеседник. Он даже с кресла вскочил. Нервно заходил по комнате, всегда оставаясь, тем не менее, для меня лишь силуэтом.
  - Я не хотел оскорбить Ваши гуманные чувства, - сказал я, кривя душой. Мне было глубоко наплевать на душевные травмы, которые я мог нанести своими словами этому субъекту. - С кем имею честь беседовать?
  - Для тебя я - никто. Впрочем, для всех остальных людей тоже.
  - Как же мне тогда к Вам обращаться? - удивился я.
  - А никак. Обращаться буду я, если посчитаю нужным.
  - Тогда считаю решительно невозможным вести дальнейшие разговоры в вежливой форме, - пожал плечами я. - Вали-ка отсюда, дядя. Во сне я могу биться, как лев. Так, что...
  - Или, как берсерк? - скучным тоном спросил человек.
  - Да. Точно. Как берсерк. Но мне нужно выспаться. Завтра последний праздник безделья. Так что - оревуар.
  - И тебе не интересно, в чем дело?
  Я опять пожал плечами. Разговор с незнакомцем начал утомлять.
  - Хорошо, на сегодня довольно. Но мы еще поговорим. Геофф подготовит вас надлежайшим образом. Гибель принцессы не будет напрасной. Вот так вот.
  - Хорошо. Буду знать. Спокойной ночи.
  - Выгляни в окно после моего ухода, - сказал человек и бесшумно вышел, словно растаял.
  Я полежал немного с закрытыми глазами, удерживаемый ленью, но почему-то любопытство оказалось сильнее. Встал, подошел к окну: там, на лужайке, где вечером валялись дрозды, стояла маленькая женщина в пышных одеждах, выглядевших старинными. Она смотрела прямо мне в окно и, увидев мое появление, завыла с переливами. Звук был, вне всякого сомнения, тягостным, пугающим. Я посмотрел на часы: час - тридцать три. Значит, я не сплю? Вой внезапно прекратился, я вновь уставился в окно, но там уже никого не было.
  Несколько встревоженный, я снова улегся в кровать, соображая. В голову, как назло ничего путного не приходило. Так и заснул.
  Утро обрушилось включившимся телевизором. Происшествия прошлой ночи казались совершенно нереальными, бессмысленными и нестрашными. На улице с переменным успехом поливал дождь. Следов маленькой исполнительницы в стиле 'тоскливый вой' не просматривались, птицы тоже не валялись. Никакого напоминания о том, что был удосужен посещения ночного гостя, тоже не обнаружил. Надо будет испросить невозмутимого Джеффа, кто это по ночам бродит по его отелю, и почему беспрепятственно попадает в закрытые на ключ номера. Вспомнилось, что погибла принцесса. Как в сказке. Единственная принцесса, о которой доводилось мне слышать - это Диана, но она разбилась в аварии почти пять лет назад. Имя 'Геофф' донельзя мне напоминает гораздо более простое - Джефф. В таком случае, к чему он должен нас подготовить? И как? В чем мне должно быть стыдно? Хотя, если разобраться, всегда найдется какой-нибудь случай из прошлого, вспоминать который совсем не хочется. Но вспоминаю, к сожалению, всякую ерунду, занимаюсь самоедством и порчу себе нервы и настроение. Самым глупым образом. Вообще, все это полная ботва, английский сюрреалистический сон, навеянный приступом у официантки Кэт. Лучшее лекарство - посмеяться от души, рассказывая о своих ночных страхах, кому-нибудь, например, Саше. Чем я непременно и займусь за завтраком. А пока - зарядка в условиях тесного пространства. Но нам, спортсменам, не привыкать.
  К завтраку я спустился бодрым и спокойным. Саша уже сидел за столом, задумчиво глядя в окно.
  - Ну, и знаешь, кто у нас сегодня официантка? - спросил он меня, едва я сел.
  - Как - кто? Старушка Кэт, конечно же, - предположил я. И действительно, как ни в чем не бывало, к нам приблизилась своей шуршащей походкой малазийка и без тени смущения предложила 'традиционный английский завтрак'.
  - А что, Вас уже выпустили? - спросил я.
  Та удивленно подняла брови:
  - Откуда?
  - Из сумасшедшего дома, - ответил я по-русски, но она, естественно, ничего не поняла, хмыкнула и ушла.
  - Пить надо меньше, - за нее сказал старпом.
  Завтрак был точной копией всех прошедших в местных отелях завтраков. Слегка размявшись апельсиновым соком с тарелкой кукурузных хлопьев, решительно отвергли сосиски для собак, уверенно справившись с яичницей и грибами. За чашечкой кофе с молоком с грустью можно было принять версию, почему подданные соединенного королевства так меланхоличны в первой половине дня: отсутствие поварской фантазии под названием 'традиционный английский завтрак', заставит смотреть на мир через призму скуки.
  - А не кажется ли Вам, что какие-то странные вещи творятся у нас под самым носом? - спросил меня Саша.
  - Согласен с Вами. Но ведь мы - реалисты. Мы - воспитанники Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. Нам чужды суеверия. Кстати, с Днем рождением Вовы Ленина Вас! - поднял я кофейную чашку.
  Саша чокнулся своей, закрыл один глаз, изобразив хулиганский оскал, и проговорил:
  - Ночью ко мне какой-то мутант приходил. Во сне, наверно. Нес полную пургу. Чтоб я был начеку каждый день и каждый час - старый злодей - душегуб Джеффф - Потрошитель привлечен к нашей подготовке. Я ему пригрозил вызовом гостиничной администрации, он же обозвал меня 'мечником' и ушел, пригрозив вернуться позднее. А потом у окна какая-то мразь ныла бессловесно, пытаясь вызвать в душе смятение и расстройство.
  - Желудка? - уточнил я.
  - Вроде бы рано еще умом трогаться. Да и условия не те. Сам знаешь, чтоб стучаться в туалет и разговаривать с зеркалом нужно не менее пяти месяцев упорной морской практики. Так что пока не понятно, что же происходит.
  - А мне теперь все ясно, - сказал я, хотя на самом деле лишь смутная догадка мелькнула и тут же пропала, зародив множество безответных вопросов. - Пойдем-ка отсюда, покинем это осиное гнездо интриг и провокаций. Зайдем к Стюарту, навестим лысого агента, потрещим с боевыми пловцами, потом сядем за кофе с коньячком и обсудим все трезво. Пива у нас больше нет, ну, и слава богу - чего по мелочам размениваться? Ин винас веритас, мин херц!
  - Когито эрго сум, - ответил Саша, подымаясь.
   31.
  Добраться до парохода довелось не сразу. Сначала агент, лысая башка, потребовал от нас в его присутствии договариваться по телефону, когда мы будем готовы встречать представителей официальных кругов. Мы оказались готовы, как пионэры, в любое время. Поэтому в среду мы должны ответить на любые вопросы, касательно состояния судна. А сегодня у нас, как выяснилось, понедельник. Стало быть, времени еще более чем достаточно. Старпом, было, собрался в двух словах обрисовать реалии 'Вилли', но с другого конца трубки твердо отказались, мотивируя необходимостью личного присутствия. 'Да пошли Вы!' - сказал Саша, передавая трубку трепещущему агенту.
  - Кто это? - спросил старпом.
  - О, это большие боссы, - закатил подобострастно глаза лысый клерк.
  У Стюарта мы тоже просидели дольше, нежели планировали: Саша корректировал ему какие-то карты, а я от нечего делать перебрал небольшой поршневой насосик, вышедший из употребления. Стюарт предлагал деньги за работу, но мы отказались. Вот такие у нас нравы!
  Боевой пловец, известный у нас под кодовым именем 'Скотина' вручил нам деньги за еще один коробок сигарет, попросив принести их сюда, к ним, соблюдая все меры конспирации. Все, наша нелегальная торговля табаком подошла к концу по причине полной распродажи товара. Хорошо, гора с плеч. Заниматься контрабандой - не мое призвание. Хотя, бывало всякое.
  Имея мизерное жалованье в виде суточной валюты, почти годовые долги выплаты зарплаты, занесло меня на одно из судов Беломорско Онежского пароходства в качестве третьего механика. Рейсы были вполне мирные, почти прибрежные. Ходили бережком из Латвии в Голландию и из Эстонии в Швецию. Время было мутное: стервятники из породы реформаторов рвали мою страну на части, мелкие жулики усиленно разворовывали мое пароходство, а мне, чтобы содержать семью и содержаться самому, нужны были деньги. А тут, на пароходе, народ зарабатывал отчаянно. Я об этом сначала не догадывался, но к исходу моего первого дня на судне меня к себе вызвал старпом.
  В его каюте уже сидел сурового вида матрос невысокого роста и сверлил меня взглядом сквозь бутылочное стекло литрового 'смирновича'. Старпом, человек невероятных размеров, слегка картавя, навис надо мной:
  - Выпьешь горькой?
  - Могу. Но пока не хочу. Надо с судном освоиться, - решил отказаться я.
  - А за знакомство? - набычился матрос.
  - Ладно. Только без закуски польский 'Смирнов' плохо усваивается желудком, - ответил я, присаживаясь за стол.
  Старпом распахнул свой холодильник, расположенный в зоне досягаемости стола:
  - Выбирай!
  Наверно, мой вид был забавным. Во всяком случае, я не сразу услышал, оторопев, что парни смеются. И, вероятно, над моей реакцией. Холодильник был забит до отказа. Рыба в любых проявлениях кулинарного изыска, ветчина, колбаса, фрукты и помидоры. Я готов был упасть в обморок после скудного ужина.
  Суть моего визита сводился, конечно же, не к употреблению спиртных напитков, хотя одно другому совсем не мешало. Меня просто приглашали стать участником банды. На судне их орудовало аж целых две штуки. Одной руководил старпом, другой - второй штурман. Банды специализировались на незаконном ввозе и сбыте сигарет. Поставщик 'ЛМ' был один на всех, а вот покупатели - разные. Привозил нам целый грузовичок сигарет прямо к борту в Риге агент Андрюха, выправлял все необходимые документы, фиктивно снижающие объем курева до таможенных норм, получая от нас оговоренную сумму, совсем неплохую. А дальше начиналась лихорадка летней ночью. Судно банды поделили на две неравных половины. Там и приходилось прятать ('ныкать') свои объемы.
  Как уже стало ясно, я примкнул к старпомовской группировке: у них попросту не хватало рук после отъезда в отпуска пары человек. Мы прятали коробки сигарет ночь напролет: коробок было много, места было мало. Приходилось, к примеру, разбирать переборки внутри старпомовской каюты, где обнаруживались гигантские пустоты. Раньше они были наполнены термоизоляцией, теперь там покоились никотиновые запасы. Зимой, правда, старпому должно быть холодновато. Но кто же будет думать о далекой стуже? Один из нас аккуратно вскрывал обшивку, другой укладывал тесными рядами коробки, третий - закрывал переборку и пачкал белой краской саморезы, на которых все стены держались.
  - Это для бдительной таможни враждебных нашему бизнесу государств. Создает видимость первозданной целостности и невинности, - объяснил мне матрос Плюшкин.
  К утру, когда каюта обретала вновь вполне жилой вид, а мы, насосавшись в перекурах водки, джина или вискаря, просто валились с ног, выходили на палубу, где встречались с такой же утомленной другой бандой. Ухмылялись друг другу, самые стойкие шли заливать глаза капитану, чтоб тот даже и не пытался куда-нибудь не туда сунуть свой нос. Удавалось это легко, потому как Сергей Иванович был глубоко пьющим и после этого верующим человеком. А верил он в то, что в какой-то другой жизни был спецназовцем, воевал то в Афгане, то во Вьетнаме, то в Египте. А после Бушковской 'Пираньи' он стал верить, что эти книги написаны про него. Вера к нему приходила сразу же после первого стаканчика водки и все укреплялась, укреплялась. Сам-то он на алкоголь не тратился, экономил, наверно. Воровал с продуктов экипажа, как и все прочие капитаны в мире, но от дармовой выпивки никогда не отказывался. Чем банды контрабандистов радостно пользовались.
  Денег, конечно, чтоб купить свои двадцать пять коробок сигарет, у меня не было. Но старпом и Плюшкин охотно ссудили мне беспроцентно необходимую сумму. Слава богу, что в первый раз я даже не представлял, насколько она была для меня, изнуренного хронической невыплатой зарплаты, велика. Зато потом, получив на руки свою долю прибыли в голландских гульденах и обратив их в доллары, я надолго лишился дара речи: столько денег мне еще не доводилось запихивать в бумажник. Но и риск был велик.
  Так называемая черная таможня могла нагрянуть с обыском в любой момент. Поэтому уже на подходе через судовую радиостанцию мы слали своим приемщикам товара условные сигналы, очень надеясь, что в этот момент оперативные службы таможенного управления слушают другие частоты. После швартовки и оформления необходимых формальностей береговыми властями, мы бросались к своим нычкам. Лихорадочно вытаскивали коробки, паковали их по непрозрачным мусорным мешкам, вдоль борта крались на бак, откуда сбрасывали мешки уже дожидающимся на берегу членам своей банды. Предварительно в это место мы притаскивали большие мусорные контейнеры, куда и помещали мешки. Каждая банда в свой контейнер. Как правило, перед приходом судна к месту выгрузки эти береговые сборщики мусора были пустыми. Потом сдержанный и потный старпом (или второй штурман) просил за небольшое вознаграждение какой-нибудь автопогрузчик перевести эти хранилища ядовитых доходов поближе к основному месту мусоросбора. Как правило, к ближайшему забору за складами.
  Все это мы старались проделывать днем, потому как ночью надзор усиливался, а у ворот могла пастись полицейская машина. При подходе судна под русским флагом все береговые камеры наблюдения нацеливались на вход и выход с парохода, поэтому бак был относительно безопасен от просматривания.
  По одному человеку от банд оставались наводить порядок в местах былого схрона табачной продукции. Самый крепкий становился у забора - изгороди и метал мешки на волю. Метать приходилось в хорошем темпе, требовалась особая матросская сноровка, поэтому это дело поручалось палубным матросам, способным в хорошем настроении без помощи швартовных лебедок притягивать за концы пароход к причалу. Хорошее настроение достигалось путем получения новых рабочих перчаток и заливания внутрь топлива: стакана крепкого напитка. У нас метал Плюшкин. А я, как самый быстрый олень, мчался за проходную, скакал по полям, перепрыгивая канавы с шипящими лебедями, чтоб таскать мешки к ближайшей дорожной развязке, где меня уже с призывно открытым багажником ожидала машина русского эмигранта, известного под именем 'Арбалет'. Он аккуратно распихивал все мешки по микроавтобусу, забивая его почти полностью.
  Наконец, Плюшкин падал без чувств там, за изгородью. Наверно, топливо кончалось. Я залезал к Арбалету в машину, и мы здоровались, крепко пожимая друг другу руки. Начиналась последняя стадия операции: транспортировка контрабанды. Перекрестившись, мы отправлялись в путь.
  Ехать приходилось в соседнюю Бельгию: там была сортировочная база. Там же и происходил окончательный расчет. По дороге существовал риск быть остановленным дорожной полицией или оперативниками таможни, просчитавшими наши махинации и злорадно предвкушавшими раскрытие преступление века. Однажды, незаметный штатский автомобиль, промчавшись перед нами по левой полосе, вдруг зажег на заднем стекле ядовито красные буквы, из которых я только понял слово, близкое к 'Полиции'.
  Арбалет побледнел, я вообще чуть сознания не лишился и зажмурился.
  - На сей раз это не за нами, - донеслось до моего слуха осторожное замечание Арбалета.
  Я открыл один глаз и увидел, как сворачивает на обочину машина, ехавшая перед нами.
  - Сейчас будут зверей трясти, - добавил мой подельник, и я повернул боковое зеркало, для обзора: из машины нехотя вылезли лица кавказской национальности, к которым с удостоверениями наперевес приближались долговязые парни в гражданской одежде.
  - Это они проверяют машину на предмет угона. Сейчас обыск еще произведут, проверку документов и прочее, прочее, - комментировал Арбалет. - Что ж, должен быть у нас непременный процент риска. Бизнес-то у нас теневой! А ты как думал! Деньги просто так не даются.
  - Хорошо бы пивка, - согласился я.
  - Сейчас заедем в Бельгию, попьем: минут пять осталось. Потерпи!
  Сортировочная база было по совместительству домом Арбалета. Два культурных этажа. Обязательная собака породы добродушной, ротвеллерской. Улыбчивая жена - Галина, увлеченная огородом теща, маленькие дети в неизвестном количестве. Пиво перерастало в нашу же водку. Потом производился расчет. Деньги ложились в конверт, который умещался в сумку, и мы, облегченные, уезжали обратно к пароходу. За километр до проходной Арбалет меня высаживал, говорил: 'До следующей встречи!', и уезжал. А я шел на судно, еле сдерживая нервную дрожь отходняка. 'Все, в последний раз!' - давал себе зарок я, поднимаясь на борт.
  В каюте старпома уже ничего не напоминало о былом погроме. За столом, свесив натруженные руки до палубы, сидит Плюшкин, старпом режет соленую рыбу, выкладывая ее на тарелку согласно своим эстетическим нормам, то есть беспорядочной кучкой. Все, наша банда в сборе. Первый вопрос:
  - Как там смежники?
  - Пока не вернулись, но вроде все в порядке.
  Вот теперь можно и выпить: если деньги не меченные, то вся нервотрепка позади. Поневоле станешь параноиком.
  - Все нормально? - наконец уточняет старпом, после того как мы энергично пережевали рыбку.
  Я молча достаю конверт и предъявляю взору пухлую пачку гульденов. Плюшкин делит ее в мгновение ока на три равномерных по количеству знаков составляющие, потом, объявив курс и конвертацию к доллару, уменьшает мою долю на долг. Поворачивается ко мне:
  - Все правильно?
  Я, задохнувшись, молчу: из ничего появилась вполне приличная сумма - мое четырехмесячное жалованье, установленное пароходством. Килограмм потраченных нервов уже в расчет не берется.
  - Рекомендую в следующий раз не горячиться и не тратить на сигареты все деньги: пароход-то не резиновый. К тому же надо всегда иметь про запас сумму, соответствующую штрафу, если, вдруг, черная таможня накроет, - говорит старпом, разливая по стопкам ледяную 'даньску' водку.
  - А, что, бывает и такое? - искренне удивляюсь я.
  Народ весело смеется:
  - У нас пока нет, но систершип однажды накрыли, как волной. Еле откупились.
  Ох, тяжела ты участь контрабандиста!
  Зато с работы вернулся, как полагается моряку загранплавания. Что Вы хотите приобрести домой, дорогая супруга? Ах, стиральную машину 'Аристон' с вертикальной загрузкой? Пожалуйста. Недавнее время полуголода кажется уже далеким и не очень реальным. А ведь прошло-то всего четыре месяца...
  - А вот у меня такой случай был, - сказал Саша, прослушав все мое повествование до конца. Мы уже сидели в его каюте, готовя угощенье к обеду и празднику.
  - Гнали мы как-то машины домой, купленные где-то в Европе. Я был безлошадный, чем воспользовался моторист Коля, приобретший для хозяйских целей боевой английский Остин - Мини с нормальным рулем. Прав у него пока не было, вот он и попросил доехать с ним до дома, благо нам было по пути. Почему не помочь хорошему человеку?
  Выехали мы из эстонского Пярну, порядком потрепанные таможней. Эстонцы со свойственной им скоростью обыскали весь пароход, но ничего не нашли. По-моему, так они просто искали укромные места для сна. Через сутки они объявили нам, что досмотр закончен, теперь они займутся проверкой автомобилей. Такое ощущение, что они живут в другом измерении, где время течет гораздо медленней. Русский они уже позабыли, а английский еще не выучили. Бились мы за всякие закорючки в наших проездных документах просто смертным боем. Перед самым отходом судна удалось нам забороть этих тормозов в неизвестной форме. Выехали в ночь, как то водится у настоящих любителей экстрима.
  Ездили - ездили по всей Эстонии, в Тарту раза три заезжали с разных концов, наконец, приехали. Граница. Мы сунулись туда, было, но ошиблись. Граница была с Латвией. Нас хотели остановить до выяснения обстоятельств, но отпустили, потому как срок нашего легального пребывания в этом цивилизованном государстве подходил к концу, а брать на себя ответственность за арест и задержание в стране перед истеканием официального разрешения колесить по дорогам Эстляндии они чего-то не захотели. К тому же до российской границы было совсем рукой подать - два полета томагавка.
  Короче, с рассветом мы вырвались-таки на сопредельную территорию. То есть на Печорский таможенный пост. Здесь мы и встали. Терминал там огромный, половина таможенных инспекторов ушла на пересменку, половина еще не пришла оттуда. Спать уже не хотелось, но естественная надобность просто требовала срочно выбраться из-за руля. Для восстановления равновесия в душе и теле надо было поскорее забуриться в российские кусты. На терминале в туалеты допускались только члены профсоюза. Мы под эти категории частично не подходили. Обыскали наш автомобиль тщательно, изъяли у Коли несколько автомобильных журналов под предлогом наличия там запрещенной порнографии. На самом-то деле просто постеры там были по-настоящему хищные: Бентли, Мазератти и Нива-Шевроле.
  Выехали мы в нашу страну, мчимся с дозволенной скоростью в десять километров в час по какому-то карьеру, замечая, что впереди лесок, через километр, где-то. Вдруг, из-за ближайшей автобусной остановки (Что она здесь делает? Может, с прежних времен, а, может, сотрудников таможни привозят?) вылетает какой-то тип в форменной одежде с фуражкой набекрень. Машет нам рукой и подбегает к машине. Коля приоткрывает окно, удивляясь: вроде все деньги уплачены, бумаги все оформлены. А у меня уже глаза из орбит вылазят: тоска и усталость. Этот тип срывает фуражку и засовывает голову прямо к нам в салон. Морда очень неприятная: прыщавая вся, с прореженными желтыми зубами и безумными, навыкате, глазами. И вот эта самая морда, не здороваясь, не представляясь, никак себя не обозначая, вдруг орет:
  - Дай жвачку!
  Коля говорит совершенно бесцветным голосом:
  - Сейчас, - поворачивается ко мне, одновременно закрывая в меру возможности окно, - поехали, Саня.
  И я, одурманенный нарастающим внутренним давлением, плавно трогаюсь с места, позабыв о голове в салоне. Та же, прижатая стеклом, начинает визжать. Наверно, не нашла подходящих слов, чтобы выразить свое недовольство - приходилось в неудобной позе перебирать копытами, в противном случае можно было проститься с туловищем, которое даже такой уродливой голове было дорого, как память былой принадлежности к человеческому роду. Коля, смилостивившись, открыл окно, предварительно смачно плюнув в наглую харю:
  - Удачного рабочего дня, товарищ!
  И мы умчались вперед, к лесу. Я все ожидал, что сейчас будут раздаваться выстрелы нам вслед, но обошлось. Уже позднее, проезжая наши российские, утопающие в весенней грязи города, не покидало ощущение совершение преступления со всеми вытекающими из этого обстоятельствами. Лишь Коля довольно веселился, потрясая кулаком:
  - Хоть раз удалось прищемить нос таможенному рылу! Еще бы так же налоговую прищучить!
  - Без меня, Николай, я человек законопослушный. Пусть себе работают, как могут, бог им судья, - сказал я, но моторист только смеялся.
  В это время в дверь Сашиной каюты кто-то осторожно постучал. Мы переглянулись и на всякий случай спрятали под стол бутылку с коньяком.
  Я по старпомовскому поощряющему жесту метнулся к двери и плавно ее отворил. На пороге, улыбаясь самой широкой улыбкой, на которую он только был способен, стоял наш давешний знакомец из породы местных попов.
  - У него словно нюх! - сказал Саша, вежливо осклабился в ответ, - Милости просим к нашему столу, брат - святой отец!
  Тот, осторожно озираясь, словно ожидая внезапной западни с набрасыванием пальто на голову и последующим битьем поленом, прокрался к креслу, на котором до этого со всеми удобствами восседал я:
  - Хэллоу! - в доказательство слов он помахал рукой, как машут дети уходящему с праздника Деду Морозу, - Я зашел проститься: к сожалению, вынужден уехать на несколько месяцев.
  - В Африку? - уточнил я, прицеливаясь к другому тяжеловесному капитанскому седалищу.
  - В Африку! - обрадовался он. - Миссионерская командировка. Но Вы в любой момент можете приехать к нам.
  - В Африку, что ли? - удивился старпом.
  - Да нет, зачем? Я же вам оставлял адрес нашей миссии в прошлый раз, - округлил глаза поп. - У вас праздник?
  Мы проследили глазами за взором святого человека - они упирались в бутылку с янтарного цвета составляющей. Если бы мы немного подождали, то увидели бы чудо: сила взгляда подняла бы нашу праздничную составляющую стола и переместила бы ее в непосредственную близость к ... Ну, не ко мне, или старпому - это точно.
  Саша заулыбался:
  - Именно так. Сегодня день рождения большого вождя: Вовы Ленина. Доводилось слышать о таком?
  Поп только потряс головой в отрицании.
  - Да не может быть! А имя Владимира Ильича Ленина Вам о чем-нибудь говорит, святой отец?
  - Конечно! - закивал он головой, как китайский болванчик. - Так Вы празднуете его День рождение? Это Ваш национальный обычай?
  - Так сегодня-то праздновать больше нечего! Вот мы и решили приурочить скромное застолье к этому событию. К тому же отметим заодно Ваш отъезд в черный континент, - потер руки старпом. - Итак, приступим!
  Пред тем, как закинуть в себя огненную воду, я в последний раз попытался отговорить попа от скверной привычки к алкоголю:
  - А что, у вас в Уэльсе можно ездить за рулем пьяным попам? И их никто не может остановить?
  Но тот молодецки выпил, занюхал рукавом, по-бакланьи крякнул и только после этого святого ритуала ответил:
  - А я за руль и не сажусь! Меня жена возит!
  - Что же получается - мы тут дни рождения празднуем, а бедная женщина в стылом одиночестве караулит машину? - театрально возмутился старпом.
  - Да что Вы! Она тут по своим делам. Освободится - перезвонит мне. Правда, она не очень уважает, когда я, скажем так, позволяю себе опрокинуть чарочку - другую. Прошлое у меня, знаете ли, было довольно бурным.
  - А позвольте у Вас, святой отец, проконсультироваться в некоторых теологических вопросах? - спросил я. Поп же весело рассмеялся, давая одновременно Саше разрешение с помощью поощряющего жеста руки на наполнение своей рюмки.
  - Мне всегда очень забавно слушать, как Вы величаете меня санами, которыми я реально пока не обладаю. Впрочем, не важно, спрашивайте, на уровне, доступном мне, попробую ответить Вам.
  Я на минуту задумался, подбирая слова. Покашлял для пущей важности и проговорил:
  - Вот, к примеру, что может означать отсутствие зеркал в отеле, за исключением тех, что висят в ванных и платяных шкафах. И появление маленькой женщины под окнами в старинных одеждах, которая только и делает, что упоенно воет таким тоскливым голосом, что грустно становится? Мертвые птицы, бесследно пропадающие позднее?
  - Ну, это уже из области демонологии, скорее всего. Означать же это может, - он сделал паузу, пожал плечами, - большое количество водки накануне.
  И он снова засмеялся, довольный интригой. Чуть позже присоединились к смеху и мы. Но ни я, ни Саша, не были полностью искренне, веселясь. Поп, наверно, это понял, потому как продолжил дальше уже более серьезным голосом:
  - Есть много непознанного в этом мире. Противостоять злу можно лишь тогда, когда есть во что верить. Вера - это мощное оружие. Зло коварно и многогранно - у него много путей для достижения своих целей. У нас же в противодействии только один путь. Ибо иначе мы бы уподобились им. Верьте в Бога, он Вас никогда не оставит.
  В это время прозвонил телефон, святой отец торопливо ответил на звонок и поднялся:
  - Что же, пора мне идти. Был рад с Вами познакомиться.
  - Как насчет того, чтобы хлопнуть рюмашку на посошок? - живо предложил старпом.
  - Не вижу причин для отказа, - сказал поп, выпил и уже в дверях произнес:
  - Такие плакальщицы, насколько мне не изменяет память, зовутся баньшами. Они являются дурными вестницами, может быть даже и смерти. Но вроде бы это персонажи ирландской древней культуры, к Уэльсу отношения не имеющие. Птицы и зеркала - сдается мне, что Вас по неведомой мне цели собираются старательно развести. Верьте в Бога, но подвергайте сомнениям все, что видите - большую часть загадочных и мистических явлений всегда можно объяснить с помощью чисто житейской практики. До встречи, друзья!
  Сказал поп и исчез. Убежал к своей попадье. Мы остались сидеть в некотором смятении чувств. Причина изменения настроения была неясна, но следовало применить некоторое усилие, чтобы вернуться к нормальному творческому энтузиазму, когда на столе призывно переливается янтарем пузатенькая бутылка. И мы сделали этот шаг, поборов грусть, опустошив (и не единожды) наши кубки.
   32.
  В ходе нашего непринужденного застолья мы неоднократно возвращались к теме вчерашних событий. В своей нормальности мы не сомневались: у нас и справки международного образца имелись, подтверждающие нашу вменяемость и дееспособность. Так называемые международные медицинские сертификаты. Да и вообще 'с ума сходят поодиночке, это только гриппом все вместе болеют'. В словах нашего священника - собутыльника имелось большое зерно истины. Нас разводят. Только на что? На бабки? Так их нет у нас в таком количестве, чтоб ради них устраивать такую канитель. Пытаются завербовать? Так нафик мы серьезным людям не нужны с нашими мелкокухонными познаниями в государственных тайнах. Да и не осталось, наверно больших тайн после пребывания у власти всяких Горбачевых, Ельциных, Чубайсов и иже с ними. Тогда зачем? Догадаться невозможно. Придется ждать дальнейшего развития событий.
  - Кстати, как звали-то этого нашего друга - попа? - вдруг спросил Саша.
  - Честно говоря, не помню. То ли Янус, то ли Янис, - попытался вспомнить я.
  - Ясно. Анус. Не в обиду ему будет сказано. Вроде и неплохой мужик. Да, наверно, он и не поп вовсе. А кто-нибудь, типа капеллана. Как в армии. Будем действовать по его принципу: все подвергать сомнению. Все телодвижения Джеффа, его прислужников.
  - Кстати, как ты к гипнозу относишься? - внезапно пришла мне мысль.
  - Да никак. Еще когда в школе учился, водили нас в цирк с фокусниками. Один показывал чудеса гипноза: вызвал нас человек десять, меня среди прочих, к себе на сцену. Поставил в линейку, около каждого руками водил и в глаза упорно заглядывал. Когда очередь до меня дошла, я ему глаза скосил, хотел еще язык высунуть, но не успел - он меня прогнал. Вот и все. Невосприимчив, наверно к внушению.
  - У меня похожее было. Только я тогда простывшим был - насморк терзал, собака. Постеснялся перед зрителями носовой платок достать. Когда факир - Вася Иванов приблизился ко мне, намереваясь взглядом высверлить во лбу дыру размером с яйцо Фаберже, я чихнул залпом. Даже руки не успел поднять, чтоб прикрыться. Ни я не успел, ни гипнотизер. Мне то что - мне ничего. А вот этот циркач расстроился очень. Стал ругаться матом прямо при наших учителях. Мы-то к мату терпимее, а вот наши педагоги слегка растерялись. Короче, гипноза не получилось. Ушел гипнотизер за кулисы дезинфицироваться спиртом. Вечером его видели в виде тела, вносимого в автобус, - поделился своими воспоминаниями я.
  Разговор плавно перешел в русло воспоминаний о детстве, юношестве и отрочестве. Когда коньяк в бутылке кончался - мы его подливали. Вечер опустился незаметно. Пора было идти на гостиничную трапезу.
  - Слушай, может быть, сходим сегодня в баревич после ужина? - предложил Саша.
  - Так сегодня же понедельник! - попытался возразить я.
  - Какая разница! Ты живешь окнами во двор, а я - на улицу. Знаешь, сколько народу каждый вечер по дороге шастает, а поздно ночью разбредается, оглашая окрестности довольными пьяными воплями?
  - Ладно. Пошли. Я не против. Только надо ограничить себя в средствах, чтоб не потерять столь трудно зарабатываемые лавы!
  За ужином нас обслуживала мохноногая Кэт. В подполье опять кто-то подозрительно взвыл.
  - Это в животе у нашей официантки урчит, - предположил я.
  - Слушай, Кэт, ты про Россию что-нибудь знаешь? - обратился к ней старпом, когда она в очередной раз подошла поближе с озабоченной гримаской на лице. Она посмотрела на Сашу, но ничего не ответила. - Например, знаешь, кто в космос первым полетел?
  - Армстронг и с ним два других парня, - пожала плечами официантка, норовя улизнуть.
  - Нет, ты погоди, а то я снова 'Гринсливз' запою, - остановил ее Саша. - Имя Гагарин тебе что-нибудь говорит? Те американцы на Луну первые высадились.
  Кэт только пожала плечами - не знает она такого. Мы возмущенно засопели.
  - А хоть кого-нибудь из русских ты знаешь? - подал я свой голос.
  - Чикатило, - невозмутимо ответила Кэтрин.
  - Опа! Ну и кто же это, по-твоему? - удивился старпом.
  - Да какой-то Ваш национальный герой, - безразличным тоном заявила она и ушла за десертом.
  Я чуть из штанов не выпрыгнул от праведного гнева. Вот ведь мерзавка какая!
  - Спокойно! - подал голос старпом. - Она же не со зла такое говорит - просто образование у них слабоватое. Да и в России скоро то же самое может случиться. Мы на их фоне вообще эрудиты. Ты ее лучше про музыку спроси что-нибудь. Проверим, как она ориентируется.
  Кэт не заставила себя долго ждать - принесла мне фруктовый салат, а Саше мороженное.
  - Кэтрин, а как ты к музыке относишься? К современной музыке? - уточнил я.
  - Хорошо отношусь, а что?
  - Тебе нравится Кайли Миног? - выдал я, нисколько не сомневаясь, что эту миниатюрную австралийку любят все. Но, то ли здесь были другие эстетические нормы, то ли официантка любила кривляться - она округлила глаза:
  - Кайли Миног?
  - Да, да - Кайли Миног, она самая, с хитом 'Не могу выбросить тебя из головы', - беспомощно разводя руками, проговорил я.
  - Ах, Кайли Миног! - догадалась Кэт. - Произношение у Вас отвратительное. Да, она неплохо поет. Но я уважаю другую музыку.
  Я никак не отреагировал на эти слова - я сидел, задохнувшись от бешенства: никогда в жизни мне не говорили, что у меня плохое произношение. Скорее, обратное, чему я всегда был очень рад и чем втайне очень гордился.
  Старпом, видя мое состояние, попытался разрядить обстановку:
  - Иди, иди, Катя! Спасибо за все.
  - Правильно, иди отсюда, - зловеще и очень громко прошептал я. - Мои силы терпеть твое присутствие на сегодня исчерпаны. Исчезни отсюда, да поживее, а то я начинаю чувствовать себя полным бараном в твоем обществе!
  - Зачем же так? - по-джентльменски сокрушился Саша. - Ну, не понимает человек твоего языка - эка беда!
  - А твой, стало быть, понимает? - ядовито, едва сдерживая бешенство, спросил я.
  - Мой парень тебя убьет! - вскричала Кэт, а я подумал, что вот сейчас должен появиться старина Джефф, чтоб унять очередной конфликт, но того все не было. Тогда я сказал, обращаясь к Саше:
  - Это она тебе говорит.
  - Замечательно, - не замедлил ответить старпом, - В таком случае пусть он приходит через час в бар 'Пират'. Да поторопится!
  Кэт еще что-то хотела сказать, но передумала и, излишне широко шагая, скрылась из обеденного зала. Тем не менее, звук ее шагов нисколько не изменился: 'шорк, шорк, шорк'.
  - Экая вредная сущность! - только и сказал я.
  - И не говори. Но что это на тебя нашло? Чего ты так взвился-то? Она же англичанка, а не ты! Ей виднее, правильно ты говоришь, или нет!
  - Ой, Саша, не надо меня угнетать! Я уверен, что мой английский достаточно хорош, чтоб его могли понять здесь. Другое дело, что она просто не захотела понимать! - вполголоса буянил я.
  - Поэтому я и обозначил нашу встречу с ее ухажером. Чтоб ты успокоился. Надеюсь, бить ты эту маленькую малазийскую девушку не собирался? - каким-то нехорошим голосом вещал старпом.
  - Ох, боже мой! Если бы она была в том же обличии, что и вчера - то запросто. Ладно, что-то настроение пошло не туда. Мы же, все-таки, День рождения Ленина справляем.
  - Поэтому предлагаю через полчаса собраться на выходе, дабы провести рекогносцировку местных баров, - подвел итог ужину Саша.
  - Идет, - начиная остывать, согласился я.
  Сначала мы посетили заведение, откуда громче всего раздавалась энергичная музыка. 'Исправление' должно было оправдывать свое название: разрядить слегка напряженную обстановку после общения с нашей эрудированной официанткой. Несмотря на отнюдь неблизкий уикенд бар был полон. Дым висел сплошным облаком, в котором передвигались по только им знакомым ориентирам поджарые девушки из обслуживающего персонала. На нас никто не обращал внимания: ни тебе столик предложить, ни поинтересоваться заказом, ни деньжат подкинуть. Поэтому мы прямиком поплыли по морю кумара к барной стойке.
  - Что? - тряхнув множеством разноцветных хвостиков, выраставших из головы, как застывшие последствия мини - взрывов, обратилась к нам барменша. Возникла неуверенная пауза, в ходе которой я пытался пересчитать количество сережек, воткнутых в нос ожидающей ответа девушки, но все время сбивался.
  - А все! - гордо произнес Саша.
  Она сиюминутно налила две стопки с толстым стеклянным дном и, воткнув на край по дольке лимона, подвела итог:
  - Три фунта!
  Саша облегченно вздохнул и расплатился.
  - Соль в солонке, - добавила барменша и отвернулась к очередному посетителю.
  - Надо же, какой сервис! - порадовался старпом, - Я еще не успел сориентироваться, а нам уже преподнесли не самое дорогое пойло, к тому же текилу, насколько я понял.
  - Самое дешевое здесь пойло, - поправил я приятеля, кивнув головой в сторону большой белой доски с рукотворно написанным прейскурантом.
  - Во дают! А если я хотел потребовать 'Хеннеси'?
  - Наверно, не производишь впечатления состоятельного клиента, - не преминул уколоть я.
  - А то ты весь из себя лучишься респектабельностью!
  Сволочь Кэт, отравила нам все-таки спокойствие и взаимоуважение. Я не стал усугублять разговор препирательством и присел за пустынный столик, заставленный опустошенными пивными магами и изрядно облитый всевозможными напитками. А, может быть, слезами.
  Текила чрезвычайно быстро нашла последнее пристанище в наших желудках, и если бы не прозорливый механик, умудренный нечастыми, но все-таки посещениями в студенческие годы питерских ресторанов, то пришлось бы неоднократно досаждать исколотую серьгами барменшу. Я хладнокровно достал из внутреннего кармана недопитую на судне бутылку коньяку, присовокупив к ней пару апельсинов. Этот мой поступок наполнил уважением потеплевший взгляд старпома, который сразу же проникся ко мне одними положительными эмоциями. Про жестокую схватку с Кэтрин мы сразу забыли, как и забыли то, что уже подходило время нашего рандеву с таинственным бой-френдом оскорбленной малазийки в 'Пирате'.
  Музыка гремела, ревели веселые негры, речитативом выдающие непристойности, к нам подсели парень с девушкой, которых мы по широте душевной угостили нашим напитком. Этикетка на бутылке подмигивала нашим новым знакомым вызывающим священный трепет даже у небедных иностранцев словом 'Мартель'. Про истинное содержимое, уже неоднократно доливаемое в судовых условиях, этой емкости мы тактично не упоминали. Впрочем, кто сможет отличить ВиСиОПи от коньячной смеси из пятилитровой канистры после принятой на грудь порции текилы, задавленной вглубь протестующего организма густо обсоленным лимоном? В знак доброго расположения пара преподнесла нам по дринку моего любимого виски - 'Тичерс'. Я лакал его, как кот валерьянку. Потом к нам подсели еще знакомые наших знакомых. Мы общались на неизвестных языках: по-моему, кто-то из них вставлял в разговор французские фразы, я щеголял финскими ругательствами, Саша изъяснялся высокохудожественным русским. Все все понимали, становилось весело и жарко. Присутствующие за столом дамы начали стягивать верхнюю одежду. Музыка приобрела более танцевальный ритм. Народ сквозь перевернутые стулья устремился излить душу в танце. И мы тоже потекли за ними, но были невежливо остановлены. Собственно, остановили только меня, но старпом замер тоже, уткнувшись лбом в мое плечо.
  - Это Вы? - спросил нас выстриженный налысо незнакомец с наглым и самоуверенным лицом.
  - Нет, это не мы, - ответил из-за моего плеча Саша, замахав рукой в сторону танцующих людей. - Извините, нас ждут.
  Но скинхед не унимался: он вцепился в мой локоть и что-то энергично заговорил. Я, как ни вслушивался, ни черта не понял - музыка защищала мои уши от нежелательных слов ударной дозой децибелов.
  - Слушай, чувак, что тебе надо? - спросил я, начиная терять терпение.
  Он опять заговорил, но я сумел выхватить из его речи только некоторые ключевые слова: 'герлфренд', 'Пират', 'чикатило'.
  - Саша, - обратился я к неторопливому старпому, - мы же должны были в 'Пирате' кого-то дожидаться!
  - Кого? - удивился старпом, - Ах, да! Вот незадача: я и думать забыл о каких-то недоразумениях на почве космонавтики.
  Он повернулся к лысому и раздельно произнес:
  - Вали отсюда, Элвис, не мешай нам праздновать День рождения нашего вождя!
  Я еле успел слегка оттолкнуть старпома, потому как наш оппонент, переменившись в лице, предпринял попытку боднуть моего коллегу в нос.
  - Ладно, пошли, поговорим! - сказал я ему и решительно потащил за собой к выходу. Вокруг нас, тем временем, начали, уже было, кучковаться толстые дядьки из службы охраны заведения.
  На улицу мы вышли, протиснувшись сквозь дверь одновременно. Лысый хотел быть хозяином положения, поэтому кивнул головой в сторону пустынного пирса яхт-клуба. На улице сыпал освежающий мелкодисперсионный дождик, чайки бегали и прыгали по замершим на воде лодкам. Саша не отставал, придерживаясь за мое плечо. И мне казалось, что ноги его несколько неуверенно нащупывают почву под собой.
  Подойдя почти к воде, скинхед резко развернулся ко мне - я был первым, старпом еще не дошел. Не знаю, что этот лысый хотел сделать, но я его, непроизвольно испугавшись, смачно ударил кулаком в подбородок - он кулем осел на доски настила.
  - Пошли, Саша, а то наши места могут занять, - сказал я.
  - А куда подевался этот буян? - удивился старпом, круча головой по сторонам.
  - Да вот так получилось, испугал он меня - я его и приложил немного, - попытался оправдаться я.
  - Эй, Вы там, стоять на месте! - раздался окрик и к нам с другой стороны пирса начали приближаться три человека.
  - Вы кто такие, мать вашу? - выдвинулся вперед, отсвечивая кожей черепа очень неприятный тип.
  Вот это было по-нашему. Идти разбираться один на один, чувствуя за спиной поддержку соратников. Я всегда знал, что англичане отчаянно любят подраться, но самому участвовать в этом мероприятии очень не хотелось. Мерещилась за спиной полиция - задержание - депортация - персона нон-грата в Европе - тоскливые поиски работы на Родине.
  - Русская мафия, - ответил я.
  - А мы английская мафия, мать вашу. И что дальше? - лысый номер два без сомнения заводил себя. Я не успел ответить, потому что не знал, что и говорить-то? Саша тоже не успел произнести ни слова, потому как его нога стремительной молнией в свете ближайшего фонаря вылетела в размахе и впечаталась ботинком под живот беседующего с нами 'мафиози'. Последний выпал на уровень ниже, отчаянно глотая воздух широко раскрытым ртом. Я инстинктивно прикрылся руками, как футболист в стенке, и закричал, переполошив жирных непуганых чаек:
  - Лезвия на землю! Живо!
  - Хенде хох! - в дополнение прямо мне в ухо прокричал Саша.
  Те двое, что подкрадывались к нам, покорно замерли и выложили на доски какие-то подобия складных ножей, тревожно переглядываясь между собой, а я поднял руки над головой. Старпом подошел к этим предметам и пинком сбросил их в воду. Причем, это у него получилось отнюдь, не с первого раза.
  - Пошли отсюда, - сказал он мне. - Руки-то отпусти, дурень!
  До бара мы добрались быстро, не пытаясь бодаться с фонарными столбами или спотыкаться о мусорные баки. Но тут нас поджидало разочарование в виде огромного парня на воротах в белой рубашке со значком охранника этого заведения.
  - Что Вам нужно? - процедил он, горой вставая на нашем пути.
  - Позвольте нам пройти внутрь, - дружелюбно сказал Саша. - А то здесь холодно и сыро.
  - Мне кажется, это неудачное решение, - пробормотал великан.
  - Слушай, чувак, мы только что отсюда вышли, да и вся наша верхняя одежда осталась за столиком, - включился в беседу я.
  - Мне кажется, Вы пьяны! - пролаял вышибала.
  - А внутри, типа все трезвые! Тоже мне, председатель общества борьбы с алкоголизмом имени Михаила Горбачева! Уйди с дороги! - старпом начал терять терпение.
  Но тот не двинулся с места. Это меня взбесило моментально, багровая ярость Джека Лондона надвинула мне козырек своей кепки прямо на глаза.
  - Ты хочешь оспорить мои гражданские права? - подойдя вплотную, зловеще прошипел я. - Я тебе сейчас здесь руку сломаю. Понял, братишка?
  Я смотрел этому воротчику прямо в глаза, и то ли фокусировка у меня была плавающего типа, то ли парень умел сдуваться, когда было необходимо, но он в моих глазах постепенно начал уменьшаться в размерах. Когда он отвел свой взгляд от моих пылающих решимостью очей, то я понял, что победил, хотя тот и попытался вызвать по уоки - токи своего старшого. В это время у дверей случилась девушка, смутно узнаваемая, как будто из-за нашего стола.
  - Парни, а Вы куда подевались? - это она у нас спросила.
  - Ты что, урод, к людям пристаешь? Да я на тебя жалобу подам! Коллективную! - это она сказала уже вышибале. - А ну, посторонись, сволочь!
  Конечно, после каждого слова, как настоящий культурный человек, она добавляла устоявшуюся английскую связку из глагола - местоимения. Поэтому охранник удрученно посторонился, не дожидаясь подмоги в виде своего босса. И мы поплыли к нашему столику по клубам дыма, а в моей голове все вертелся вопрос: если такое веселье здесь творится в понедельник, то что же можно ожидать от пятницы - субботы?
  Все нам были очень рады, наши стопки вновь были полны, только вот верхней одежды, по легенде оставленной на спинках стульев, видно не было. И не мудрено, потому что мы весь вечер так и просидели, не раздеваясь, как выяснилось после более детального самосозерцания. А тут и объявили, что пора по домам. Честно говоря, я этому не очень огорчился, потому как усталость все больше давала о себе знать. Саша так вообще на последние минут десять выпал из беседы, тренируясь в поднятии век, как Вий.
  Словом, путь до отеля выпал из памяти. Наверно, не было ничего интересного. Позднее, в Сашином номере старпом лежал поперек кровати, а я сидел у телефона, держа в одной руке трубку, а другой нажимая на рычаг. Но надо было подниматься к себе. Эту задачу я выполнил, как канатоходец, успешно. Ложиться спать в одежде - полное жлобство, поэтому я еще умылся ледяной водой (включить горячую мне что-то не удалось), заварил себе густой кофе, облил им одеяло, и только потом, раздевшись, вытянулся во весь рост на простынке. Спокойной ночи, Уэльс!
  Однако посреди ночи неизвестная причина стала изрядно беспокоить мой могучий богатырский сон. Эта причина трясла меня за плечо и немилосердно орала в ухо: 'Эй, проснись! Проснись!' Я очень долго сопротивлялся, проваливался в небытие, но в один момент просветления вдруг вспомнил, что я вроде в своем номере должен быть один. Я рывком сел в постели: комната вращалась плавно и медленно, темнота и тишина наталкивала на мысль, что пока еще не утро. На часах цифирь показывала, пес его знает, какое время - сколько я ни вглядывался, а нежно зеленые палочки и кружочки между двоеточием в понятную мне картину не складывались. От телевизора к окну прохаживалась темная фигура: взад - вперед.
  - Ты кто? - проскрипел я.
  - Никто, - ответил голос, в котором мне почудились нотки раздражения.
  - Что ты делаешь в моей каюте, то есть в номере?
  - Перестань задавать дурацкие вопросы - мы так можем потерять массу времени!
  - Я сейчас позвоню по телефону и позову людей убрать тебя отсюда, - сказал я и протянул руку к телефону, но потом передумал. - Нет, я позвоню по громофону. Так будет убедительнее.
  Я поставил руки воронкой ко рту и постарался набрать в легкие побольше воздуха, чтоб изобразить громоподобный глас.
  - И неужели тебе не интересно узнать, что это такое странное происходит в этом отеле? - незнакомец, кажется, начал терять терпение.
  - Да здесь все странное. А самое странное то, что я до сих пор разговариваю с человеком, незаконно проникшим в мое жилище, пусть и временное. Но я сейчас соберусь с силами и исправлю это положение.
  Я постарался спустить ноги с кровати и угрожающе выпрямиться. Почему-то это у меня получилось не очень эффектно. Вестибулярный аппарат запротестовал, требуя восстановить покойное горизонтальное положение. Пришлось сесть, сжав виски ладонями: голова, как мне показалось, болталась на шее, как потревоженный колокол.
  - Ты мне должен помочь, - сказал человек, - И ты мне поможешь. Тебе понятно?
  Язык мой сразу же с готовностью задвигался:
  - Да, я тебе помогу.
  Это меня очень смутило - ведь ничего подобного я не собирался говорить, тем более обещать какую-то сомнительную помощь.
  - Будь готов откликнуться на мой зов в любое время, - голос посетителя делал в моей голове дырки. - Ты будешь согласен со мной во всем!
  Я всегда был ярым противником, когда какое-нибудь мурло навязывало мне свое мнение. Но теперь, к своему удивлению, я чуть ли не с радостью был готов внимать и одобрять речи господина хорошего, с которым я даже и не был знаком. Я оторвал ладони ото лба, ощутив нешуточное головокружение. Что-то нужно было сказать, ответить, но хотелось выпить холодной газировки, или горячего сладкого чаю, отличного от тошнотворного 'Липтона'. Эк, мы лихо отпраздновали День рождение Ильича!
  - А ты кто такой, чтоб я тебя слушал и тебе помогал? - возмутился я, внезапно вспомнив речи незнакомца. - Капитан, что ли?
  Тот в ответ тоненько захихикал:
  - Ты прав, глупый белый человек, я был капитаном и останусь им всегда! Но мы отвлеклись!
  Он собрался еще что-то произнести, но я его перебил:
  - Вот сейчас я испытаю настоящий кайф, потому как на работе был лишен такого удовольствия, ввиду своей тактичности и правильного воспитания.
  - Молчать! - рявкнул человек.
  - Да пошел ты, капитан! Вот я до тебя доберусь! Зад-то тобой старательно протру! За все ответишь, вернее за всех ответишь! Это ты очень правильно придумал, что зашел ко мне на огонек! Подарил мне миг счастливый!
  И я встал рывком на ноги, чтобы в следующее мгновение перевалиться через соседнюю пустующую кровать и загреметь под полку с телевизором. Но моментально повернул голову к своему непрошеному гостю: мало ли он решит на меня напасть и ударить с ноги прямо по моему большому и усталому туловищу? Но тот не воспользовался моментом, замерев в недоумении.
  - Что, - говорю, - боишься честного поединка? Сейчас я тебе продемонстрирую, как научился разговаривать с людьми в Индии!
  На сей раз 'капитан' отреагировал на мою реплику: он вздрогнул и проговорил:
  - А при чем здесь Индия?
  - Да притом, что это - ад на нашей милой планете. Адских мест вообще-то много, но это один из самих адских, - говорил я, ворочаясь, чтобы встать.
  - Почему - ад, позвольте полюбопытствовать? - он даже подался в мою сторону.
  - Да потому что мы там были мишенями. Мы - это простые белые люди. Стоит нам расслабиться - нападут. Эти касты их хреновы! Выйдешь за ворота порта - налетит стая оборванной мелюзги. И начинают драться между собой. Один держит тебя рукой за штаны и отбивается от других, которые тоже норовят вцепиться. Думаешь, он тебя защищает? Я тоже так заблуждался. Он отбивается от других, потому что считает, что ты его законная добыча, и делиться ею он не собирается. Он даже не понимает, что ты можешь дать отпор. Вот там пришлось применять кулаки мне, цивилизованному человеку, больше, нежели за всю свою жизнь. И, знаешь, что я могу тебе по секрету сказать?
  - Ну-ну, говори, - почему-то нехорошо скривился мой собеседник.
  Я уже встал на ноги и тряс у себя перед носом указательным пальцем правой руки. Хотел-то, конечно, трясти не у себя под носом, но так уж получалось, так было легче удерживать равновесие.
  - Они, индусы, со всеми воюют: со Шри-Ланкой, с Пакистаном, еще бог знает с кем. Их вооружить - они пойдут войной против всего мира. Понял?
  - Не сметь! Не сметь так говорить! Не сметь так думать! - вдруг завизжал незнакомец и приблизился ко мне почти вплотную.
  Я тут же попытался его заграбастать за загривок и помять, как медведь бортника. Но не тут-то было: промахнулся, хотя показалось, что руки прошли сквозь него. Зато я успел увидеть искаженное ненавистью лицо. И оно мне очень не понравилось.
  - А, батенька, да Вы тоже индус, - только и сказал я, падая под подоконник и одновременно обнимая себя за плечи. Упал знатно, громко. Номером ниже люстра на потолке должна была затрястись - будут завтра меня критиковать!
  Хватит с меня прогулок по комнате, я на коленках добрался до постели, забрался в нее и преспокойно решил заснуть, пока совсем не рехнулся. О своем ночном госте я перестал беспокоиться - если я его не могу схватить, то он меня и подавно. Может, это вообще белая горячка, не к ночи будет помянута.
  - Что же, ты решил противиться мне, берсерк! Напрасно! - тем не менее, произнес довольно отчетливо тот, кого я уже, начиная горевать, считал своей галлюцинацией. Он еще что-то продолжал там причитать, но я, как отключился. Его слова взрывались красными сполохами в моем мозгу, но смысл был от меня очень далек. Я ловил за кончик какую-то ускользающую мысль. Она погружалась в насыщенные алкоголем волны, и я даже не успевал зафиксировать, какая она была на поверхности. В то же самое время какие-то грозные слова моего гостя были мне абсолютно безразличны. Я даже не понимал их смысл, только мышцы непроизвольно подрагивали, словно откликаясь на далекое эхо приказов.
  - Стало быть, старина Нед Ленд был прав? - спросил я сначала, а уж потом внезапное озарение радостно засмеялось решенной загадкой.
  Незнакомец, хотя, скорее, уже вполне сформировавшаяся для меня индивидуальность, скривился:
  - Чертов китобой! Ладно, будем считать сегодняшнюю беседу неудачной шуткой, - сказал он и растаял, как столовая ложка сахара в кубическом метре кипящей воды.
  А я завалился, наконец-то, в люлю, улыбаясь темноте: надо завтра вспомнить, что сегодня ночью произошло. Но как? Книжку, что ли эту прочитать?
   33.
  После завтрака под надзором невозмутимого Джеффа Тараторкина, вежливого раскланивания со свежевыбритым налысо агентом, очереди из припасенных камней по злобно гадящему баклану мы добрались, наконец-то до Сашиной капитанской каюты.
  Заваренный вкрутую чай 'Сэр Кент' с доброй порцией гречишного нижненовгородского меда и каплей коньяку пòтом погнало из нас 'кирзу', как говорил в старые добрые советские времена второй механик по прозвищу Юрий Нисанович. А жизнь-то налаживается!
  - Помню только, как мы с тобой порицали стойкого вышибалу, препятствовавшего нашему входу в дым, музыку и веселье. Причем, по-русски, - пожимал плечами старпом
  - Теперь ясно, почему он нас не пускал: он просто не знает русского языка, негодяй, - засмеялся я. - А как на нас напала банда кожаных олигофренов, не помнишь?
  - Ну почему же, их милостиво натравила на нас добрая официантка - мутант, по совместительству, Кэтрин. Все прекрасно помню. Только вот, сдается мне, если наши художества дойдут до руководства компании - полетим мы домой следующим самолетом.
  - Ну, Александр, не стоит бить ушами по щекам, как говорил Ося Бендер. Ничего превратного мы не совершили. И не совершим! Будем трудиться в поте лица, оправдаем высокое звание российского моряка - контрактника. Только вот скажи мне, пожалуйста, одну очень важную вещь.
  - Спрашивай. Всем, что в памяти запечатлено - поделюсь с тобой. Ну, а что мимо - не обессудь - значит, мимо.
  - Ночью к тебе приходил тот странный тип, что еще обозвал тебя 'мечником'? - спросил я, несколько стесняясь абсурдности вопроса: какой нормальный человек будет интересоваться неестественными явлениями?
  - Сегодня я спал, как младенец: в одежде и поперек кровати. Может, и приходил кто - но его явно отогнала моя белочка, - ответил Саша.
  - Это как? Переведи! - потребовал я.
  - Моя белая горячка ночью удостоила меня зрелищем, под названием ночь в парке. Да ничего я не видел, никто не беспокоил - спал себе и не жужжал.
  - Тебе везет! - проговорил я и поделился своими ночными кошмарами. Большую их часть я до настоящего момента не помнил, но теперь, восстанавливая сравнительную хронологию, вспомнил, наверно, все. Рассказ мой был долог и изобиловал мрачными черно-белыми готическими подробностями. Чтоб веселей было воспринимать. Все события были тесно связаны с моими ударными ощущениями: нечаянно перевалился через кровать, рухнул под подоконник, досадил коленку и тому подобное.
  - Круто тебя вставило! - восхитился Саша. - И что же такое мы пили вчера в баре, что такой приход нарисовался?
  - Скажу тебе свежую мысль, но ты, пожалуйста, не смей смеяться, - доверительно сообщил я.
  - Да ни боже мой, не посмею смеяться даже в душе! - заверил меня старпом. И, чтобы доказать всю свою серьезность, зажал рот ладонью.
  - Нас пытаются использовать.
  - Действительно, идея свежа. Но, по-моему, где-то я ее уже слышал, - сказал Саша и начал делать круговые движения указательным пальцем, словно разгоняя свою память. - Точно! Наш друг поп под кодовым именем 'Двуликий Анус', да пусть ему будет спокойно в его африканских миссионерствах, предлагал нам подобную же версию.
  - Именно! - возликовал я. - Предлагая по этому поводу хлопнуть по маленькой.
  И, в ответ на недоуменный взгляд своего коллеги, добавил:
  - После обеда.
  Саша со вздохом поднялся и принялся расхаживать по каюте. Мысли, терзающие его в этот момент, показались мне знакомыми и очевидными: этак можно и спиться ненароком. Я разделял его страхи и опасения полностью, потому как сам к алкоголю относился не отрицательно. Но предпочитал всего в меру. Жертвовать своим положением, пусть даже не всегда стабильным, семьей и самоуважением в угоду зеленому змию я отнюдь не собирался. К тому же всю свою жизнь очень страдал от похмельных синдромов, если случались накануне нечаянные переборы в дозе. Но тут дело было в другом. Не знаю, насколько я был близок к истине, но в состоянии алкогольной псевдопрострации мне было гораздо легче общаться с сомнительной личностью, посещающей нас дождливыми валлийскими ночами. Я всегда был уверен, что могу противостоять гипнозу, но тут дело было сложнее. Абсолютно трезвому мне было крайне некомфортно себя чувствовать, разговаривая с призраком. Воля моя терялась где-то без остатка, полностью парализованная тяжелыми словами - приказами. Выкрутасы Кэтрин, вой баньши и прочие увеселения тяжким бременем ложились на мой рациональный разум. Конечно, надо было провести эксперимент, дабы утвердиться в своих предположениях, но я был почти уверен, что, будучи пьяным, я сохраню гораздо больше способности рассуждать трезво. Такой вот парадокс. Это я и поведал своему корешу.
  - Ладно, пес с ним, со здравым смыслом и антиалкогольной кампанией. Посмотрим. Завтра все равно нам надо быть в хорошей форме, поэтому сегодня поставим твой эксперимент. В смысле трезвости. Ну а потом нам пару ночей не придется нормально спать, так как придет долгожданный 'Брамблилиф', и мы нырнем за длинным рублем в пучины нечистот и отработанного масла под плиты настила машинного отделения. Тебе, конечно, не привыкать, а вот я, если честно, немного волнуюсь, - ответил мне старпом.
  - Дерьмо убирать - дело нехитрое. За полчаса освоишь смежную специальность, не сомневайся. Это и хорошо, что работа начнется, а то заколебало мне уже, если быть откровенным, - подвел итог нашим планам на будущее я.
  Дождь все никак не унимался. Голова напоминала о вчерашних возлияниях тупой болью. Похмелье наваливалось тяжелым грузом депресняка. Чтобы избавиться от тоски я метался из угла в угол: навестил Стюарта, навязывая ему свои услуги в переноске тяжестей, попросился у 'Скотины' попрыгать вместе с ними в воду, закупил куриные ножки в магазине, чтобы готовить нам обеды. Стюарт был занят подготовкой к операции с 'Брамблилифом', поэтому никакой тяжести для меня найти не смог. 'Скотина' вежливо отказал, мотивируя отсутствием гидрокостюма моего размера. Саша в это время блаженно спал, демонстрируя штурманский профессионализм. За обедом мы к коньяку не притронулись, несмотря на мое былое предложение. Единственным развлечением стало то, что я поведал старпому, что мы, по все видимости, в нашем горячо любимом отеле имеем дело с нечистой силой. Силой, которая опирается на сверхъестественные возможности, силой, которой руководит одна небезызвестная личность, и имя которой нам известно. Во всяком случае, псевдоним. Саша сначала недоверчиво засмеялся, когда я впервые употребил это слово, но потом согласился с моими раскладками:
  Наберется не так уж и много людей, с трепетом относящихся к слову 'Индия', разве что сами индусы. Ну а эти парни имеют достаточно характерные физиономии, даже упуская из внимания мишени во лбах и традиционные одежды. Про женщин в сари разговор, само собой не велся. До неприличия черные жесткие волосы, кожа не просто коричневая, а очень коричневая, даже с каким-то синим отливом, глаза навыкате ожесточенно карего окраса с чуть ли не розовыми белками, ультрамариновые губы - разве это портрет европейца? В нынешнем космополитическом положении, вообще-то, возможно и так.
  И, наконец, несколько характерных деталей, дополняющих словесный портрет. Ночной гость легко отвечал на вопрос: 'Кто ты?' - 'Никто'. Можно предположить, что это имя, или, по крайней мере, намек на него. Вдобавок, капитан. В довершение всего упомянутый мною 'Нед Ленд' был точно охарактеризован, как 'чертов китобой'.
  К чему же ведут все эти раскладки? Конечно же к господину Жюлю Верну с его 'Двадцать тысяч лье под водой'. Там на 'Наутилусе' всем верховодил капитан 'Никто', а точнее, старина капитан Немо. И если наш незнакомец не является капитаном Немо, все-таки столько лет прошло, то старательно ему подражает. Хотя, какой смысл кому-то подражать?
  В те далекие времена научный прогресс мчался со скоростью скаковой лошади, любые неясности старательно объяснялись с помощью технических новшеств. Лишь только неистовый китобой Нед Ленд носился по морям в поисках дьявольского морского чудовища, при более детальном ознакомлении, оказавшегося прототипом современных подводных лодок с кибернетическими мозгами. Или, все-таки, это был плод сделки с нечистой силой, заключенной потерпевшим поражение в восстании полуграмотным сипаем, одурманенным ненавистью к английским колонизаторам? Кстати, что любопытно, до сих пор в ставшей давным-давно независимой Индии используются железные дороги, построенные полтора века назад туманным Альбионом. Тот мизер, что соорудили индийцы к нынешнему дню самостоятельно, измеряется лишь долями процента от уже существующих путей.
  Возраст у Немо должен теперь переваливать за полуторастолетний предел. Но, допуская существование сверхъестественных злобных сил, можно согласиться и с этим. Можно, конечно, быть скептиком - и это будет правильным, но все равно нужно как-то бороться с непознанным. Пусть, потом это покажется смехотворным, но зато сейчас - хоть каким-то движением против.
  Примерно так я преподнес свою ночную догадку бывшему комсомольцу старпому Александру.
  Тот внимательно меня выслушал, не перебивая и не смеясь, и только потом начал задавать вопросы, на которые я не мог ответить:
  - Слушай, а цель какая всей этой ботвой преследуется?
  - Почему он нас называл 'берсерками' и 'мечниками'?
  - Неужели нам остается только одно: спиться здесь под полумифическим поводом?
  Мне оставалось только сказать:
  - Поживем - увидим.
  В тот вечер мы вернулись в отель к ужину трезвыми, как стекла. Во-первых, это был эксперимент, а во-вторых - любой градус просто не лез в глотку.
   34.
  Работа, в которую нам пришлось окунуться, была похоже, скорее, на услуги экскурсовода в музее, где роль последнего выполнял наш скособоченный 'Вилли'. Приходили все, кому не лень: и представители страховщиков, и экологи, и потенциальные покупатели. Стюарт сновал между ними ужом, пользуясь нашим расположением, и оторвал-таки контракт на проведение частичного осушения машинного отделения и топливных танков. В качестве наемных рабочих он рассчитывал на нас, тем более что мы через день - другой должны уже были набраться опыта на английском военном судне.
  Народ, влекомый нами по мертвому судну, был все больше развеселый: они приходили парами и непрестанно шутили по поводу и без такового. Даже экологи, смеясь, предположили вариант, что совсем скоро солнце нагреет палубу, топливо в танках расширится и через вентиляционные трубы вытечет на всеобщее обозрение, загрязняя прибрежные воды. А это повлечет за собой такие огромные штрафы! Они даже руки потирали, представляя суммы. Мы их веселья пока не разделяли. Какое солнце, если здесь постоянно идет дождь?
  Наверно, действительно мы выглядели очень скованными, потому как даже подобие улыбки выдавить из себя не получалось. И не мудрено. Дело в том, что наш эксперимент увенчался успехом. Ночной визит бестелесного капитана Немо доставил некоторые неприятности: голова болела, как с недосыпа или перепоя. Беседа с ним была тягостной, но на 'белую горячку', к нашему всеобщему облегчению, не тянула.
  Он прочитал целую лекцию о том, какую враждебную политику по отношению ко всем странам мира проводила, проводит и будет проводить Великобритания. Мы поочередно с этим соглашались, даже не пытаясь просто из принципа вступить в полемику. Я настолько проникся идеей борьбы, что даже был готов хоть сейчас вступить в армию добровольцев или выделить на благое дело доступные мне денежные средства. Я это проделал совершенно искренне, о чем теперь сожалел. Слава богу, все мои средства остались при мне. Пока.
  Саша, в свою очередь, тоже бесновался и требовал немедленного суда в Гааге над происками английских прохиндеев. Наверно, сейчас и он сокрушался над своими словами.
  Зато в ту ночь ни одна сволочь не пыталась выть под окном, или издавать какие другие непотребные звуки. Вероятно, в виде поощрения за нашу готовность к сотрудничеству и вообще хорошее поведение.
  - Это просто чистой воды промывка мозгов какая-то! - возмущался старпом утром.
  - Да только зачем? Не вижу никаких целей, - соглашался я.
  - Может быть, таким образом нас вовлекают в секту, в надежде обобрать? - предполагал Саша.
  - Да, по-моему, мы не самые богатые люди здесь в стране. К тому же вся эта возня с воплями баньши, трансмутациями Кэт, проекциями самого капитана и прочей ерундой подороже будет стоить, нежели можно отобрать у нас. Не понимаю, - сокрушался я.
  - Предлагаю: выстроить в голове алкогольную защиту, - махнул рукой старпом.
  Я согласился, скрепя сердце, но напомнил, что совмещать напряженную работу с винными возлияниями достаточно сложно.
  - К тому же несколько ночей нам не придется провести в отеле: будем бороться с нечистотами 'Брамблилифа'. Надеюсь, вне стен 'Рощи - могилы' нас никто донимать не станет - ведь в других местах наших ночевок видений-то не было. Тем более, привидений, - добавил Саша.
  А я только добавил:
  - Хамы, хамы, соленые огурцы. Кстати, а ведь более - менее соответствует истине то, что испокон веков Англия проводит такую гаденькую политику в отношении к другим странам.
  - Впрочем, как и любое другое государство на Земном шаре. Люди везде одинаковы - закон, брат.
  - Знаешь, когда давным-давно на заре туманной юности я узнал, что старый добрый английский музыкант Боб Гелдоф, добившись встречи с самой Маргарет Тэтчер, разглагольствовал на тему, зачем английское правительство делает поставки продовольствия в коммунистический Советский Союз, в то время, как эту еду можно было отправить в Африку, то я его резко разуважал. Даже слушая ночью 13 июля 1985 года по транзистору Севу Новгородцева с его обзором того грандиозного концерта, организованного Бобом в Лондоне и Филадельфии, я морщился: они против нас. Вот если бы тогда мне довелось услышать проповеди этого так называемого капитана Немо, я бы всей душой согласился и не кривил бы душой. Концерт был знатный, тем не менее! А теперь - я абсолютно равнодушен. Хотя, ночью я, конечно, был готов к труду и обороне, но так то же под давлением извне! И знаешь, чего я опасаюсь теперь, когда наваждение вместе с темнотой миновало? - спросил я старпома.
  Тот только кивнул головой, выражая этим жестом немой вопрос.
  - А боюсь я того, что одним прекрасным утром после очередного сеанса зомбирования, я и днем буду пылать праведной ненавистью к английскому государству. К террористам я, конечно, не собираюсь примыкать, но, может быть, тогда это уже буду не я, а совсем другой человек в моей оболочке! Вот, что по-настоящему страшно!
  - Итак, будем бороться! Ударим алкоголизмом по психиатрам и гипнотизерам! Надо не забыть и Стюарта к этому делу подключить - как-никак за его страну страдаем! - провозгласил Саша. - Пойла пока немеряно. Надо только определиться с причиной, чего этот Немо к нам пристал? И да поможет нам бог, чтоб реально не спиться и не сойти с ума!
  - Аминь! - подтвердил решимость я.
  Ночевать в отеле нам не довелось ни в эту ночь, ни в две последующие: мы были вовлечены в подготовительные и собственно очистительные работы на 'Брамблилифе'. Тот как раз под вечер встал к причалу. Стюарт выделил нам самую разнообразную спецодежду, а также стильные намордники.
  - Это, чтобы вы случайно не пытались заговорить на русском языке или, забывшись, пустились бы в пространные речи с вояками. Ничего не имею против чистоты вашего английского, но все равно может быть достаточно нескольких фраз, чтоб заподозрить в вас иностранцев - а нам это нужно? - напутствовал он нас.
  Еду нам привозила Хелен, разительно отличающуюся от гостиничной в сторону с большим плюсом. Спали мы так же в стюартовской конторе на специально застеленных какой-то материей диванах - полностью раздеваться не было ни желания, ни сил. Заваливались в сон на короткие два - три часа прямо в одежде. А, учитывая специфику нашей работы, эта материя уже после первой лежки носила отпечаток наших тел. Наверно, несмываемый. Лысого агента взял на себя Стюарт, пообещав, что тот не хватится нашего отсутствия на ежеутренних сверках. Про капитана Немо не напоминало ничего, алкоголь мы не употребляли, стало быть, чувствовали себя хорошо. Дело двигалось, время летело, но все замечательное всегда имеет привычку заканчиваться. Наступила суббота, 'Брамблилиф' удовлетворенно сверкал чистотой, Стюарт радостно подвел итог:
  - Итак, работа проделана вполне успешно. Ваше жалованье, господа, как и договаривались, будет выплачено в размере уговоренной суммы. Если позволите, то в понедельник. Но у меня к Вам есть одно предложение. Я думаю, оно вам подойдет.
  Мы, несколько чумазые и усталые, попытались пытливо на него посмотреть. А Стюарт тем временем продолжал:
  - Во вторник в Лондоне, прямо у Букингемского дворца пройдет замечательный сэйшен, где множество довольно известных и популярных артистов пропоют свои хиты для самой королевы. Предлагаю Вам вместе с нами съездить на это событие. Моя машина будет занята, зато Поль с легкостью согласился Вас взять с собой. Итак, согласны?
  Если он ожидал от нас положительный ответ, то был, безусловно, прав: не воспользоваться такой возможностью мог только стремительно мутирующий в циничного пройдоху моряк. Ну а мы же считали себя человеками культуры!
   35.
  Капитан Немо спускался с огромного холма, на котором располагался популярный у туристов замок. В замке размещался традиционный музей, где нашла свое отражение корнуэльская история, вокруг него стояли, задрав свои дула к небу безобидные пушки времен второй мировой войны. Но самым полезным качеством, которое привлекало Немо, было то, что с сопутствующей пушкам монументальной ограды можно было разглядеть весь Фалмут. А особенно ту часть набережной, что соседствовала с причалом яхт и с Музеем моря, почти готовому к открытию. Впрочем, маленькая гостиница 'Роща' тоже была, как на ладони.
  Его наемными сотрудниками уже были просчитаны все вероятности выпадения осадков в недельный промежуток ожидаемого дня 'Д', отражающую способность луж, помехи от домов и деревьев. Результаты обнадеживали: при максимальном воздействии на неподготовленный и усердно охраняемый объект, а также предварительной обработке двух подготовленных подставных человек, операция ожидалась вполне успешной.
  Работникам музея преподнесли небольшие подарки, защищаясь от излишнего интереса к некоему невысокому человеку в черном плаще, взявшем в привычку хоть раз в день присесть на широкую ограду в направлении к городу. Так он проводил некоторое время в задумчивости, потом слезал, отряхивался и неторопливо уходил. Даже назойливый дождь не нарушал графика созерцания мокрых домов внизу. Ну, а тот факт, что этот человек приходил сюда же еще под покровом ночи, вообще оставался никому неведомым. В темноте увидеть его было просто невозможно.
  Вот и сейчас, спускаясь к городу, Немо удовлетворенно подводил итог проведенной работе. Как вовремя подвернулись под руку эти двое граждан России! Пусть они пытаются упрямо упорствовать - это ничего не изменит. Нет такой силы, которая могла бы противостоять ему. За исключением, конечно, специально подготовленных людей, которые в большинстве своем влачат жалкое существование, работая на государство. Вот с ними и придется сразиться в свое время. Сразиться и победить! В этом капитан был уверен.
  А эти двое русских парней сыграют свою роль, уготованную им, и исчезнут. Или улетят в свою страну, или пойдут в английскую тюрьму - это уже безразлично. Хотя, поинтересовавшись в недалеком прошлом о судьбе их далеких предков, были обнаружены прелюбопытные факты.
  Любой человек, как известно, несет груз опыта предыдущих поколений, порой, даже и не догадываясь об этом. Мысли этих двоих прочитать Немо было не под силу, как, впрочем, и любому так называемому 'телепату'. Но вот пробежаться по всему сокрытому веками генеалогическому древу особого труда не составило.
  У карела, например, один далекий предок ходил в 'берсерках', за что и поплатился. Берсерков, вообще-то, было в свое время преизрядно, но этот отличался тем, что в святом ожесточении боя не терял способности мыслить. Ему не нужно было кричать после битвы специальные слова, означающие, что враг разбит и вокруг одни свои. Но все равно в свое время он расстался с бренным телом, увлекая за собой в другой мир более пятнадцати кривоногих мастеров махания саблей. Поразительный результат!
  Другой был привязан всеми своими обозримыми поколениями к берегам реки, называемой 'Волга'. Один из предков был знаменитым мечником, как его прозвали соседи по деревне. Мог выбежать под дождь, круча над головой свой полуторный меч, сам оставаясь при этом совершенно сухим. А все оттого, что, будучи еще подростком, угораздило его оказаться плененным более цивилизованными далекими южными соседями, что, однако, не смогло его удержать на чужбине больше двадцати лет. Вернулся он домой, доказал право быть полностью независимым, но, защищая интересы своих односельчан, все таки съел однажды неприемлемую организмом субстанцию, заснул - и уже никогда не проснулся. Людская зависть и не таких богатырей в сыру землю ложила.
  То есть характер у этих двоих должен быть будь здоров!
  И они поддаются его воздействию, как бы ни противились. Но, что очень странно, иногда контакт устанавливается не в пример легче, нежели за сутки до того. Хотя, не стоит на это обращать внимания.
  Немо шел по направлению к своему маленькому гостевому домику, чтоб там выслушать отчеты о работе, представляемые ему лично одним из новоявленных мессий этого мира, а на самом деле своим бывшим старпомом, по временам старого доброго 'Наутилуса'.
   Забавно вспомнить слова, которые выдал, терзаемый волей Немо, этот морской инженер.
   'Что ты знаешь про одиночество, индус? Для тебя это всего лишь образ жизни, состояние души, к которому ты настолько привык, что ничего другого и не представляешь! Поэтому ты никогда не поймешь, что значит, оказаться, вдруг, вдалеке от родственных душ, один на один с морем. Неважно, что рядом люди, так называемый экипаж, и для скуки нет времени, потому что зачастую нет возможности просто поспать сколько-нибудь, боле двух часов. Все равно - это одиночество, это просто ужас, который можно побороть, лишь прикладывая достаточно много усилий. Стратегию борьбы каждый вырабатывает сам. Некоторые пьют. А ты стараешься не оставить себе времени, когда можно уставиться в подволок и жалеть себя. Убираешь из каюты все календари, чтоб не травмировать себя числами. И в то же время, во время работы, когда руки заняты, а голова - не очень, начинаешь манипулировать датами. Вспоминаешь, что было в этот день год, два, три, пять, десять, двадцать лет назад. Какую часть контракта уже покрыл, какое число будет, если от всего срока вычесть уже прошедшее время. Начинаешь разбивать оставшееся время на более мелкие составляющие - от даты, к дате. И тому подобное, обманываешь себя подсчетами и пересчетами. Ждешь любой возможности, чтоб послать домой эсэмэску, получить обратно весточку, позвонить при первом же удобном случае. А перед звонком начинаешь ужасно нервничать - ведь это только для тебя после отъезда на пароход время остановилось, дома же жизнь продолжается: радости, горести, болезни и новые цены, трагедии и праздники близких и друзей. Боишься новостей - вдруг, они не хорошие! Начинаешь контролировать себя, потому что замечаешь, что пытаешься разговаривать сам с собой - а это ведь не вполне нормально! Включаешь музыку на полную громкость, если, конечно, не надо слушать аварийную сигнализацию, поешь песни, кривляешься перед зеркалом, танцуешь странные танцы. И все это в одиночестве, закрыв дверь в каюту, чтоб никто не увидел. А добавишь к этому штурманский произвол, равнодушную политику со стороны компании, которая считает ниже своего достоинства заблаговременно предупредить о столь ожидаемой замене - вот тебе и балансировка на грани кризиса. Сорвался - остановиться крайне трудно. А смысла, кроме испорченных нервов и репутации - ни на грош.
   Вот это все - настоящее одиночество, просто кошмар какой-то'.
  Немо усмехнулся, вспоминая свое далекое прошлое. Где-то неподалеку, то ли из распахнуто окна, то ли из открытой дверки припаркованного автомобиля доносился менторский голос Игги Поппа в сопровождении нестройного хора утомленных девиц, вещавшего что-то, типа 'в машине смерти мы все живые'. Почему-то он представлялся в женском платье и кашпо, как в фильме 'Мертвец'.
   36.
  В те далекие годы, когда Индия страдала под пятой английской колонизации, в первой половине девятнадцатого века, местами вспыхивали отчаянные бунты местных жителей. Поднять мятеж было легко: вооружить десяток людей, показать им беззащитную английскую мишень - и вот уже сотня человек бегает, потрясая кулаками в поисках белых, опьяненные кровью первой жертвы. Главное - успеть вовремя обеспечить их оружием. В одном из таких восстаний, 'восстании сипаев', довелось активно участвовать юному, ослепленному ненавистью, индусу. Конечно, он тогда и не предполагал, что со временем забудет свое истинное имя, отдав предпочтение называться 'капитаном Немо'.
  Восстание вспыхнуло ослепительно ярко, англичан резали, где только можно, воодушевляясь на их страданиях. Даже когда появились регулярные войска, жажда крови толкала мятежников на штыки и пушки. Но не зря полмира было покорено жителями туманного Альбиона - лучших солдат найти было нельзя. А уж бойцами они были первоклассными, впрочем, такими они и остались по сей день. Только лень ныне мешает жителям Британских островов, к примеру, быть полновластными хозяевами профессионального боксерского ринга.
  Сипаев подавили быстро и страшно. Казнили сотнями: кого, для пущей важности, расстреливали из пушек, кого по старинному индийскому обычаю топтали слонами, управляемыми теми же индусами, кого просто вешали или лишали роста на голову. Пощады не было никому.
  Юный Немо, с ног до головы покрытый чужой кровью, был пленен и помещен в бамбуковую клетку. Ему выпала 'честь' оказаться вместе с другими несчастными в роли приманки для тигра на предстоящих охотах. Бешенство клокотало в его груди, сердце, казалось, разорвется от ярости. Но вместо того, чтобы тщетно бросаться на решетку и выть в бессилии, он принял позу лотоса и отрешился от всего сущего. Со стороны даже нельзя было определить, дышит он, или нет. Солдаты приходили смотреть на него, отказавшегося от пищи, как на циркового артиста, кололи пиками, чтобы убедиться в жизни, теплившейся в теле. Кровь текла крайне неохотно и быстро сворачивалась, а Немо никак не реагировал на раны. Он продолжал сидеть в углу клетки, безучастный ко всему.
  Йогой ему, конечно, приходилось заниматься, но он бы сам первым удивился, если бы кто-нибудь предположил, что он сможет впасть в такой долгий транс. Тем не менее, душа его полностью отрешилась от тела и скользнула прямо к звездам. Сколько времени это продолжалось - сказать невозможно: может быть, несколько секунд, а, может, и несколько недель. Но чернота космоса была не пустынна: адский хохот сопровождал его иногда, иногда дивная музыка. А однажды раздался громоподобный голос: 'Что ты хочешь?'
  Немо не мог ответить, только ощутил бессильную ярость и всеподавляющую жажду мести.
  Прозвучал тот же жуткий хохот со словами: 'Он мой!', и Немо кувырком полетел обратно в свое тело.
  В клетке менялись посетители: одни уходили на охоту, других привозили взамен. А он продолжал сидеть в своем углу, как статуя, как достопримечательность. К нему приходили целые экскурсии, еду уже и не оставляли, заподозрив других заключенных в ее пожирании. Колоть пиками тоже перестали, лишь изредка принюхиваясь: не завонял еще?
  Но пришло время - и Немо открыл глаза. Была ночь, поэтому это движение век не было замечено никем - охрана болталась где-то вдалеке, ее даже не было видно, сокамерники храпели, набираясь сил для следующего дня - а вдруг завтра охота?
  Немо попытался пошевелиться - и чуть не застонал: тело, как окостенело, отказываясь повиноваться. Но иссушенные мышцы наполнились кровью, сердце стало биться ровно - и через два или три часа он смог осторожно встать. Единственное, что ему было сейчас необходимо - это глоток воды. И, хвала всем богам, в одной из грязных посудин он ее увидел, сделал робкий шаг, держась за прутья, и осушил до дна.
  Вернувшись на прежнее место, испытывая облегчение, у него начал появляться план, как отсюда скрыться. Но для этого нужно было просидеть в неподвижности еще одни сутки - уже светало.
  Какая мука была для него, изображавшего статую несколько недель (месяцев?), провести в этой же позе еще шестнадцать часов! Однако он не потратил и это время впустую. Упражняясь в мыслях, Немо обнаружил удивительную способность воздействовать на поступки окружающих людей. Сначала робко заставлял соседей по клетке выставить перед ним все свои кружки с водой, потом, под вечер, вынудил их устроить драку между собой, которую удалось разнять только с помощью солдат. Уверовавшись в своем новом даре, он несколько изменил первоначальный замысел.
  Наконец, стемнело, соседи улеглись и обиженно захрапели, переживая во сне несправедливые тумаки и совершенно лишние удары солдат. Немо, прислушавшись к звукам, решил, наконец, что настала пора действовать. Каково же было его удивление, когда, осторожно открыв глаза, он обнаружил недалеко от себя человека в точно такой же позе лотоса. Вчера этого пухлого гуманоида рядом не было, ну да пусть себе играется, повторяя его действия, может и добьется чего.
  Немо встал и начал разминать отекшие конечности, стараясь проделывать нехитрые упражнения бесшумно, время от времени прикладываясь к чашкам с водой. Сил, конечно, было маловато - голодовка виновата. А пищи найти здесь, в клетке, не представляется возможным - соседи - проглоты подъели все подчистую. Немо встал к двери вплотную и постарался призвать сюда караульного солдата. Послышались шаги, и к клетке подошел пыльный ишак, бессмысленно посмотрел на стоящего человека, открыл, было, рот, чтоб покричать, но передумал. Немо, моментально покрылся потом, чуть ли не в голос пытаясь заставить не издавать звуков противное животное. В это время в поле зрения нарисовался удивленный солдат, на которого пришлось сразу переключить все внимание, надеясь, что чертов осел не предпримет очередную попытку попеть песен.
  Солдат подходил все ближе, но тревоги никакой не выказывал, только удивление. Немо постарался достать рукой англичанина ключ и отомкнуть замок, что ему удалось проделать вполне успешно. Теперь можно было и уходить.
  Конечно, если бы сил было побольше, то следовало бы задушить проклятого стража, принеся жертву кровавой Кали и отдавая должное секте душителей, с которой доводилось не раз пересекаться. Завязать в угол платка несколько монет, резко хлестнуть полученной удавкой по шее, сбивая дыхание у жертвы, а потом двумя руками давить что есть мочи за концы платка, пока у несчастного глаза не вылезут из орбит и не хрустнут шейные позвонки. Немо даже представил себе эту картину, вздохнув - в его нынешнем состоянии выйти за пределы этого английского лагеря - уже подвиг. Поэтому он тихонько поплелся прочь, заставляя свои ноги передвигаться быстрее.
  Он шел, как обкуренный, боясь остановиться. Поэтому даже вздрогнул и сухим листом осыпался на землю, когда кто-то внезапно положил руку ему на плечо. Но этот кто-то вовремя поддержал его, подставил свое плечо и помог передвигаться быстрее. Немо скосил глаза, чтоб увидеть своего помощника, но безуспешно. Принюхался и несколько успокоился: пахло родным братом - индусом. Они увеличили скорость и почти побежали мимо костлявых кустов вон отсюда. А сердце с каждым ударом выдавало слог за слогом: 'Сво - бо - да!' Тигры в зарослях, скрестив лапы на груди, осуждающе смотрели вслед уносящимся к свежему ветру помоек двуногим.
  Но не все так просто в этом мире. Пуля - дура, штык - молодец. Одинокая дура, не имеющая на счастье беглецов никакого отношения к 'дум - думу', вылетела из ружейного дула бдительного англичанина, увидевшего в проблесках лунного луча странную пару, спешащую в противоположную от лагеря сторону. То ли стрелок был отменный, то ли судьба решила подкинуть беглецам шараду, но Немо получил крепкий удар в плечо, да такой, что оба они через голову полетели на землю. Немо подняться сам уже был не в состоянии, зато его таинственный компаньон проявил немалую скорость реакции: запихав в рот целую горсть каких-то листьев, он начал их отчаянно быстро пережевывать. Одновременно он освободил от ветхой одежды раненное плечо своего спутника и увидел, что входное отверстие имеется, а выходного, увы, нет - пуля попала уже на излете. Кровь пока не сочилась, но временно. Поэтому он вытащил изо рта сгусток пережеванных листьев и заткнул им рану, туго забинтовав лоскутами одежды.
  Потом он подхватил на плечи потерявшего сознание Немо и довольно живо засеменил обратно в сторону лагеря англичан, где уже поднялись по тревоге и зажигали факелы - поисковая группа была готова выступать на рандеву.
  Очнулся Немо от запаха. Пахло настолько противно, что даже у неискушенного парфюмерными изысками индуса слезы наворачивались на глаза. Однако, первое, что он увидел - это аппетитная сочная хлебная лепешка у самого своего рта. Еще успев подумать: 'Куда же опускали эту лепешку, раз она так благоухает?', он впился зубами в пищу. Еда была проглочена мгновенно, но он отдавал себе отчет, что больше есть нельзя, хотя и очень хотелось. Такого же мнения придерживался и его кормилец, который приставил к растресканным губам Немо железную плошку с водой.
  Утолив, насколько это было возможно, чувство голода, а, точнее, притупив его слегка, Немо попытался оглядеться, но тут же чуть не взвыл от боли в раненном плече. Рана была перебинтована относительно свежей повязкой. Человек, показавшийся ему смутно знакомым, прижал палец к губам в остерегающем жесте. Немо присмотрелся к нему и вспомнил - это же тот чудак, что в клетке присел рядом, подражая. А чудак заговорил полушепотом.
  Он поведал Немо, что сейчас они прячутся невдалеке от лагеря англичан, на краю городка Кандла в сарае, построенном над сбором всех стоков нечистот, впрочем, безразличные к окружающей среде индусы стали сносить в это помещение любые отходы. Теперь здесь такое зловоние, что ни один английский солдат не рискует приблизиться к этому месту на пушечный выстрел. Пулю из плеча Немо этот добровольный помощник извлек, кровь остановил. Повезло, что удалось сразу же заткнуть рану и не оставить после себя кровавых следов - а не то проклятые английские ищейки мигом бы вышли на след. Параипан - так назвался этот плотный, почти толстый человек - пытался в клетке достичь такого же просветления, как и Немо, но не успел. Побежал вслед за предметом своего подражания, заметив, в каком плачевном состоянии тот находится. И его помощь была отнюдь не излишней.
  В течение нескольких дней Параипан выходил в город на промысел, добывая немного еды. Немо в это время усиленно пытался восстановить свои силы. Наконец, однажды, он объявил своему помощнику, что им нужно убираться из этого зловонного места. Параипан беспрекословно согласился, не проявляя любопытства, полностью доверяясь решениям своего кумира.
  Первым делом они спустились под покровом ночи к реке, которая несла свои мутные воды прямо в океан. На берегу они украли маленькую утлую лодчонку под косым парусом и, никем не потревоженные, выбрались на стремнину. Параипан сосредоточенно рулил, Немо, отрешившись от всего земного, сидел на носу. Они плыли до самого утра. Рассвет встретил лодку океанской ширью. Даже теперь, когда они прошли последние островки, и береговая полоска становилась все менее различимой, Немо не открыл глаза, а его коллега не пытался потревожить эту очевидную медитацию.
  Так они проехали достаточно долго, стоял вполне типичный для этого времени года штиль, берег поглотился горизонтом окончательно, лодка шла под парусом, подгоняемая легким ветерком в абсолютно неизвестном направлении. Параипан начал уже дремать, закрепив руль между коленей, когда на его плечо легла тяжелая рука Немо. Он тогда сказал слова, которые навеки остались в его памяти:
  'Теперь мы во власти судьбы. Я свою долю выбрал. Очередь за тобой'.
  Параипан без колебаний согласился разделить участь, поэтому он даже не очень удивился, когда прямо из воздуха и толщи воды, как из плоского зеркала, начало выплывать нечто. Это нечто было похоже на черную, как деготь, гигантскую сигару, какие он видел у англичан. Но посреди этой сигары появилась огромная, высотой с небольшую гору, шишка, позади материализовался внушительных размеров хвост. Весь процесс появления этого чуда из ничего занял не более пятнадцати минут.
  Немо стоял, торжественно скрестив руки на груди. Он готов был хохотать во все горло, но лишь беззвучно шептал:
  'Получилось! Хвала Вам, повелители! Месть моя будет страшна! Клянусь преисподней, англичане содрогнутся!'
  Тогда он еще не имел никакого понятия, что же такое удалось вытащить на этот свет, но никаких сомнений, что он не сможет справиться с этой чудовищной рыбой, не возникало. Поэтому он уверенно забрался по скобам наверх, где обнаружилась закрытая дверь. Перед дверью в переборке была выемка, куда прекрасно вмещалась ладонь. Немо не попытался заставить запихать туда свою руку оторопевшего Параипана, рискнул сам.
  В тот же момент рядом раздался голос, вряд ли принадлежавший живому существу: 'Добро пожаловать на борт, капитан. Идентификация завершена. Доступ введен в память'. Дверь распахнулась, и два полуграмотных индуса вступили в мир научно технического прогресса. Теперь-то Немо понимал, что эта субмарина - дар будущего, может быть, посланный им самим. Так считать было удобнее всего - ко второму тысячелетию он еще ничего не построил, а, значит, в запасе у него есть еще целая вечность, в течение которой он будет и сыт, и пьян, и нос в табаке.
  Судно было полностью автоматическим, способным откликаться на голосовые команды, поэтому казалось живым существом. О мести не могло быть и речи, Немо пришлось несколько лет осваивать возможности, открывшиеся перед ним. Параипан, так тот по первым дням просто в обморок падал, не в силах побороть священного трепета перед морским чудовищем, в недрах которого ему довелось оказаться.
  Со временем Немо придумал, почерпнув толику знаний из имеющейся судовой библиотеки, название для лодки - 'Наутилус', а сам, стало быть, сделался капитаном Немо. Параипан так и остался безымянным, в смысле, довольствовался тем названием, которое ему присвоили добрые люди с рождения. Зато моментально вырос до старпома, чем несказанно гордился.
  Время шло, еды было завались, все свободное время они тратили на освоение свалившейся на голову специальности. Но крайне неуютно чувствовать себя индусу, зауважавшему себя, если у него нет слуги под рукой. Поэтому вскоре на борт, в основном в полубессознательном состоянии, вступили другие люди. Их предпочитали набирать из нищих китайских, малайских, африканских, тех же индийских деревушек. К 1865 году экипаж оказался полностью сформирован.
  Однако сказать, что длительное пребывание под водой никак не сказывалось на людях - значит, слегка покривить душой. Некоторые новоприбывшие члены экипажа болели и, так и не успев акклиматизироваться в тесной сплоченной обстановке, самым прискорбным образом умирали. Смертность была достаточно высока по невыясненным причинам.
  Другие же люди переживали некоторое внутреннее, а иногда и внешнее, преображение: могли, к примеру, ночью подкрадываться к товарищам и, прокусив ужасно острыми клыками яременную вену, напиться свежей кровушки, нисколько не мучаясь совестью, что укушенный человек без достаточного количества красных кровяных телец начинает себя чувствовать крайне неуютно и через пару минут помирает. Начитанный к тому времени капитан выбрасывал за борт трупы, а кровососов выпускал где-нибудь на безлюдных берегах невдалеке от населенных пунктов: пусть себе резвятся.
  Другие парни резко начинали покрываться жесткой щетиной, в основном тихими полнолунными вечерами, разрывали и пожирали коллег по судну. Их приходилось глушить электрическим током, выбрасывать из субмарины за борт в виду манящих огней крупных городов. Те по-собачьи плыли к берегу, где находили полное умиротворение посреди бетонных джунглей бездушных мегаполисов.
  Словом, на борту было создано настоящее демократическое общество.
  'Наутилус' воздействовал на людей. Те же капитан и старпом ощущали это на себе. Может быть, по причине того, что они первыми ступили на борт, но лодка наградила их невосприимчивостью к старению. Этот дар был воспринят с большим энтузиазмом. Конечно, открытие сего факта произошло не сразу, а несколько десятилетий спустя.
  А потом началось раздолье. К 1867 году на счету у субмарины были уже несколько судов, которых капитан собственноручно торпедировал. Они топили любые суда, ориентируясь, в основном, на поверхностную оценку содержимого трюмов. К сожалению, не все убитые посудины плавали под английским флагом. Наступила эра голимого пиратства, идейность как-то сама собой отступила на второй план. Позднее нападения совершались уже не стихийно, а после тщательно собранных и проверенных сведений. 'Наутилус' стал прекрасной машиной для убийства - пленных брали крайне редко.
  Однажды, прочитав в газете о том, что на поиски морского дьявола отправилась целая экспедиция, Немо, догадавшись, что речь идет о его лодке, устремился навстречу. В результате бесхитростных, но эффективных действий к ним на борт попали три человека, само судно - охотник, обиженно завывая, постаралось скрыться, чтоб залечить раны. Немо присмотрелся к своим пленникам и скуки ради оставил их на борту. Один из троицы был абсолютно бесхребетен, свято уверовавший в науку. Это - профессор Аранакс. Другой - трудно подающийся внушению по причине доминирующего чувства заботы об ученом, его слуга, Консель. А вот третий был стоящий экземпляр! К сожалению, в те годы Немо еще не владел даром видения всех предшествующих поколений человека, но уже тогда догадывался, что несгибаемый характер, истовая вера и чудовищное упорство Неда Ленда - дар великих предков. Ленд смог противостоять всем попыткам капитана установить контакт. Экстраординарная сила китобоя помогала ему отстаивать свое мнение, не считаясь с количеством оппонентов. Поединок китобоя со всем 'Наутилусом', не обязательно физический, продолжался все время пребывания их на борту. Аранакс, не перестающий удивляться и восторгаться лодкой, пытался урезонить неистового Ленда, но не особенно успешно. Так бы они и оставались пленниками Немо, но удрали, возглавляемые китобоем. Как им удалось обмануть систему - пес его знает. А потом, спустя годы, в руки капитана попала 'Двадцать тысяч лье под водой'. Самолюбие было удовлетворено полностью, значит, не зря он тогда оставил в живых этих людишек.
  Жизнь продолжалась, банковские счета росли, особо доверенные люди (два человека поочередно) выпускались в отпуска на сушу. Сам 'Наутилус' оставался невидимкой, тайной океана, как морской змей, или Кракен. Даже гибель 'Титаника' была объяснена прозаически, хотя трюк с айсбергом был верхом искусства, но никто никогда не будет посвящен в детали этой операции. 14 апреля 1912 года принесло огромнейший доход. После этого можно было позволить себе отдых, продлившийся для них с Параипаном несколько блаженных лет. К сожалению, за время простоя пришлось поменять весь экипаж - все прежние люди в одночасье вымерли.
  А потом была война, участвовать в которой не было смысла. Появившиеся подводные лодки заставляли проявлять огромную осторожность. Да и 'Наутилус' начал сдавать. Немо это понимал - как-никак за столько лет научился. Поэтому в 1949 году на побережье Аргентины обнаружилась полуразрушенная покалеченная подводная лодка. Перед тем, как покинуть субмарину, были включены системы самоуничтожения, так что любое исследование приборов и устройств исключалось. Какого же было удивление Немо, когда он прочитал в одной из газет, что его подводное судно объявили нацистской вовремя недобитой сволочью. И только Параипан внес ясность: ведь на рубке они самолично выгравировали почти сто лет назад знак солнца. Аминь, 'Наутилус'!
  Параипан заделался пророком, создав свое вероучение. Последователей было достаточно много, тем более, что он сам мог показывать, для пущей важности, некоторые штучки, типа левитации. Люди безоговорочно в него верили. Досадно то, что он с годами и сам стал верить в свою божественность. И ведь постарел, мерзавец! Себя Немо по-прежнему ощущал вполне бодро, годы плавно протекали мимо, чуть касаясь его своими абразивами. А вот Параипан стал выглядеть уже лет на двадцать старше своего бывшего капитана.
  Все свое время Немо теперь посвящал задаче, которой собирался серьезно заниматься еще век назад - теперь для этого было и возможности, и деньги.
   37.
  Мы рассказали Стюарту все про наши ночные терзания. Конечно, он не отнесся к нашим словам серьезно. Но чтобы не особо расстраивать нас недоверием, предложил провести одну ночь в моем номере - ведь у меня стояло целых две кровати. Имея в виду, что в гостиницу можно было легко прокрасться абсолютно незамеченным со стороны персонала, эта идея нам понравилась. Осталось только договориться с Хелен, чтоб она отпустила своего мужа на ночь, не пытаясь строить неправдоподобных и мелодраматичных версий. Саша, как дипломат, взял на себя эту задачу.
  Ночь, когда мы, усталые, завалились в люли своих номеров, была поглощена сном без остатка. Может быть, традиционная пытка патриотизмом и состоялась, но об этом я уже ничего не помнил. Я был готов уснуть прямо в ванне, где отмокал с бутылкой пива от праведной рабочей грязи. Сил хватило лишь только на то, чтобы добраться до постели. А потом наступило утро, которому я несказанно удивился - в глубине души я ожидал очередной встречи с занудным испражнителем ненависти из Индии.
  Итак, получив добро от Хелен, мы вчетвером расположились в креслах моего номера. Хотя, пардон, один расположился на столике перед нами - это был сосуд с литром качественного шотландского виски. Конечно, закусывать 'Катти Сарк' апельсинами - жлобство, но за неимением лучшего проскакивало на раз.
  Беседа проходила очень оживленно, мы даже не заметили, как бутыль опустела, а за окном перестал просматриваться дождь. Не потому, что он кончился, а по причине опустившейся тьмы. Естественно, захотелось продолжения банкета, но, призвав на помощь всю силу воли, сказали твердыми голосами: 'Ша!' Стюарт отзвонился домой, пожелал домочадцам спокойного сна, и мы завалились, кто куда горазд: Саша в свой номер, мы - у меня в апартаментах.
  Пробуждение мое было крайне унылым - противный голос требовал, чтоб я непременно открыл глаза. Старина Немо уже стоял в своей излюбленной позе между окнами, так что представлял собой лишь смутные очертания.
  - Не стоит от меня скрываться, берсерк - мы с тобой теперь вместе, как соратники. Я приказываю - ты выполняешь.
  - Ладно, приказывай. Буду исполнительным, - пообещал я, переводя взгляд на соседнюю кровать. Стюарт дрых, как младенец. Тумбочку на него уронить, что ли? Однако Немо моего приятеля в упор не замечал. Или делал вид?
  - Скоро, совсем скоро, ты покажешь всему миру настоящее лицо высшего английского прогнившего общества, - предложил мне индус.
  - Покажу, обязательно покажу! - согласился я. - Для этого мне надо будет снять штаны и повернуться к миру задом?
  Проговорив это, я ногой пнул Стюартову кровать. Наконец - то! Мой валлийский друг приподнялся на локте и мутным взглядом посмотрел на меня:
  - Ты чего?
  - Не стоит острить, мой юный друг, иначе я могу разгневаться, - не обращая никакого внимания на моего проснувшегося соседа, ядовито произнес Немо.
  Такого обращения к себе я не мог терпеть, еще будучи студентом Краснознаменного Ленинградского института. Поэтому, даже сейчас, находясь под очарованием речей самозваного капитана, я моментально вскипел.
  - Да пошел ты, цыганская морда, куда подальше!
  Стюарт очень удивился. Похоже, он расслышал только мою фразу. Спросонья, принял, было, на свой счет, но заметил, что я смотрю совсем в другую сторону. Сразу вспомнил, чем мы его грузили ранее, предлагая остаться в этом отеле на ночь. Поэтому, быстро сориентировавшись, прогнал остатки сна и протянул руку.
  Немо в это время начал, усмехнувшись, вливать в меня очередную порцию пропагандистского яда, которая с болью проникала ко мне прямо в мозг и там оседала, как безоговорочная истина. Я поднес руки к голове, намереваясь сжать ее изо всех сил, но тут Стюарт коснулся моего запястья. Он даже подпрыгнул на месте, потому как внезапно увидел, что в пустоте между окон внезапно возник силуэт человека. Также отреагировал и Немо, прекратив свой прессинг.
  - Познакомьтесь, господа. Стюарт - это Немо, Немо - это Стюарт. Пожмите друг другу руки, - это я сказал, не глядя на них.
  - Ты! Откуда? Как? - завыл капитан, теряя свою обычную меланхолию.
  - Мне отвечать по порядку, или что? - прищурился Стюарт, терпеть не могущий всякого рода фамильярность.
  Но Немо уже повернулся ко мне, потеряв к моему другу всякий интерес, овладев собой, он произнес самым скучным голосом, каким только возможно:
  - Что ж, придется преподать Вам, господа, урок. Чтобы Вы, - он указал на Стюарта, - не лезли не в свое дело. Ну а Вы, господин хороший, наконец, прекратите бессмысленные попытки противостоять мне.
  Последние слова я воспринял на свой адрес. Но в ответ только вяло махнул рукой. Голова потихоньку прекращала разваливаться на куски. Меж тем капитан Немо исчез, будто его и не было.
  Мы переглянулись со Стюартом, я развел руками - вот такие у нас тут забавы, а Вы говорите, павлины! Вдруг в дверь раздался осторожный стук.
  - Наверно, это Саша пришел, - предположил я, поднимаясь с кровати. Стюарт меня опередил, первым подойдя к двери. И как-то беспомощно и удивленно на меня посмотрел, открыв дверь. То, что я увидел за его плечами, можно было назвать девушкой. Распущенные волосы, какое-то невесомое платье, глаза, обращенные к полу. Если бы на голову надеть венок из одуванчиков, то получилась бы селянка из фильмов о девятнадцатом веке. А мы перед ней замерли во всем своем великолепии: лишь скромное мужское белье из одежды и челюсти, отвисшие до колен.
  - Я никого не ждал, - почему-то решил оправдаться я.
  Стюарт только плечами пожал в недоумении.
  - Могу я войти? - спросила незнакомка шепотом, все еще не подымая глаз.
  От звуков ее голоса мне почему-то стало крайне неуютно, мурашки ордой побежали от плеч вниз и обратно. Стюарт тоже передернулся.
  - А мы, собственно говоря, никого не приглашали в гости, - сказал он.
  В это время девушка подняла глаза на нас. Они были довольно красного цвета, не понятно, по какой причине, может, у компьютера долго сидела?
  - Раз дверь открыли, значит входить можно! - сказала она все тем же неприятным шепотом с утвердительной интонацией. И беззвучно захохотала во все свои тридцать с лишним зуба. Зрелище получилось довольно зловещим, потому как мы со Стюартом одновременно увидели эти два лишних зуба. Они походили на клыки у кошки.
  - Бог ты мой! - в один голос произнесли мы, подаваясь назад.
  А существо, по ошибке принятое нами за человека, продолжало веселиться, мотая головой из стороны в сторону, от плеча к плечу. Глаза у него разгорались огнем.
  Я схватил с прикроватного столика гостиничную Библию - сработал стереотип, подсмотренный в Голливуде.
  - С помощью этой святой книги я прогоню тебя прочь, нечисть! - заговорил я, правда, не очень уверенно.
  - О, да, с помощью этой книги ты сможешь многое! - захихикала наша гостья.
  Я посмотрел, усомнившись, то ли у меня в руках? Вроде все правильно, на обложке написано 'Библия', открыл и увидел текст, отпечатанный вверх ногами. Во, лажа! Наверно, это уже антибиблия какая-то получается.
  - Ну же, мальчики, с кого начнем? Я так голодна! - не унималась девица. Волосы у нее развевались, как от ветра, платье колыхалось какими-то волнами, пальцы на руках превратились в подобие когтей, скрюченных и наверняка не чищеных месяцами.
  - С него! - хором сказали мы и указали друг на друга пальцами, а потом стыдливо добавили, - Прости, друг!
  В трепете и безысходности я схватился правой рукой за маленький золотой нательный крестик и с удивлением отметил, что нашу гостью слегка перекосило. Ага, чувствует, вражина, освященный церковью крест! Так как мы до сих пор мило беседовали, не предприняв никаких попыток, чтоб одеться, то и у Стюарта я обнаружил быстрым взглядом на груди его священный знак.
  - Стюарт, крестом ее! - прокричал я. А уж он медлить не стал, в мгновенье ока сорвал с шеи католический символ веры и начал махать перед носом обескураженной незнакомки, как гибэдэдэшник жезлом перед жертвенным автомобилем. Та попятилась, шипя, но, тем не менее, наш номер не покинула. Только подняла руки, как аплодирующая кошка.
  Мои поступки, как то водится в экстремальных ситуациях, опережали мысли: я метнулся к мусорному ведру и, сколько мог, схватил из него кожуру давешних апельсинов. Начал бросать в разъяренную девицу кусок за куском, приговаривая:
  - Апельсин - дитя солнца. Нечисть не любит солнца!
  Таким образом, я объяснял нашей посетительнице, каким образом она должна вести себя, когда ей в лицо летят несъедобные остатки нашей закуски. Самое интересное, что ее проняло: она пыталась уворачиваться, безуспешно, правда - расстояние между нами был невелико. Те места открытой кожи, куда я метал кожуру, вроде даже начинали как-то пузыриться. Во всяком случае, незнакомка взвыла и сделала шаг назад, а тут ее еще Стюарт приложил захлопывающейся дверью. Мы навалились на дверь, тяжело дыша, ощущая, как она содрогается под ударами мадам. Та же царапала краску вовсю, теребила замок, даже запихала язык в замочную скважину, и тот, подобно змее начал вползать в комнату. Стюарт моментально пресек эту попытку, схватив туфлю и смачно приложившись каблуком по раздвоенному отростку. Язык моментально вспух и застрял, не двигаясь ни вперед, ни назад.
  - Как тебя зовут, красавица? - вежливо поинтересовался мой валлийский друг.
  В ответ раздалось нечто неразборчивое.
  - Не понял! - отреагировал я.
  Но язык уже начал втягиваться обратно, обдираясь в кровь, которая капала нам на дверной коврик и с тихим шипением испарялась. Потом прекратилось ощущение, что за дверью кто-то стоит, мы для пущей страховки на дверную ручку повесили Стюартово распятие и присели на кровати.
  - Кучеряво живете! - помотал в восхищении головой Стюарт.
  - А ты думал - у нас не забалуешь!
  Потом мы попили чайку, поджидая очередной забавы, но так ничего и не произошло. Ночь была в разгаре, спать захотелось просто смертельно, дальше караулить было бессмысленно.
  - А тебя никогда не беспокоят те наши малайские покойники, которых мы отправили в страну вечной охоты? - внезапно спросил Стюарт.
  - А тебя? - ответил я, слегка удивившись вопросу.
  - Нет!
  - Ну, и меня нет! - подытожил я, а потом добавил, - Ведь там была война, пусть и маленькая. Если бы не мы их, то они бы нас. Ладно, давай спать!
  Уже засыпая, подумал, что Саше - то мы не позвонили, не предупредили о напасти. Какие мы эгоисты!
   38.
  Но беспокоился о своем коллеге я, как выяснилось, зря - он проспал всю ночь, как младенец. Видимо, капитан Немо изрядно вымотался, пытаясь одновременно воздействовать и на меня, и на случайно подвернувшегося Стюарта. После завтрака, когда мы уже собирались выдвигаться на судно, встретился невозмутимый хозяин гостиницы.
  - Спасибо, Джефф, за нескучное пребывание, особенно ночное, - не удержался я, чтобы не съязвить.
  - Я рад, что Вам нравится, - улыбнулся он в ответ и неторопливо скрылся в коридоре.
  - Во, дает! - восхитился я Саше, -пкапитан Немо изрядно вымотался, пытаясь одновременно воздействовать и на меня, и на случайно подвернувшегося ст точно, Тараторкин в роли Раскольникова. Не иначе, еще топор где-нибудь под подушкой прячет.
  - Да уж, устроил он Вам сегодня шоу! А ты, говоришь, в эту вампирессу апельсиновыми корками пулялся? Силен, бродяга! Я бы никогда не додумался. Почему-то всегда казалось, что для этих тварей чеснок - лучшее средство отпугивания, - посмеялся старпом.
  - Где ж я тебе ночью чеснока-то возьму? - тоже с улыбкой сказал я - теперь наше ночное приключение казалось вполне безобидным, как просмотренный фильм ужасов.
  - Почему девица была такой скованной? - спросил Саша. И сам же ответил:
  - Потому что по условиям игры, чтобы причинить вред человеку, она должна получить разрешение войти. А вы такого позволения не произнесли, только дверь открыли. Стало быть, приглашение было весьма и весьма косвенным. Поэтому она и топталась практически на одном месте.
  - Позвольте уточнить: условия какой игры Вы сейчас упомянули? - поинтересовался я, поддав ногой под зад огромному упитанному коту, не уступившему нам дорогу на тротуаре. Кот едва сдвинулся, всего лишь метров на пять до ближайшей изгороди, а я словил такую отдачу, будто по кирпичу в коробке вмазал.
  Сразу же откуда-то сзади раздались негодующие вопли, произносимые старушечьим басом, самые невинные из которых были слова 'фашисты' и 'садисты'. Саша ускорил шаг, я энергично захромал следом, не рискуя обернуться.
  - Божественной, мой друг, божественной, - сказал старпом, когда звуки погони отстали до зоны недосягаемости слуха.
  - Что? - не понял я.
  - Экий Вы, батенька, забывчивый! Правила игры, говорю, божественной, - терпеливо втолковал мне мой коллега.
  Были бы у меня уши, как у ослика Иа, я бы ими печально пошевелил, постигая смысл фразы.
  Однако мы пришли уже в порт, где я прямиком отправился на скособоченный 'Вилли', а Саша пошел представляться перед агентом. Стюарт ждал меня у трапа:
  - Сегодня Вы ночуете у нас, потому как завтра рано утром выезжать на концерт. Часов за пять мы доберемся до Лондона, но еще часа три надо добавить, пока мы запаркуемся где-нибудь поблизости от дворца. Так что выедем завтра еще затемно. Идет?
  Я, вообще-то, не противился. Мы пожали друг другу руки и разошлись по своим делам. А работы у меня было невпроворот: поздороваться с бакланом, загрузить сумку всякой всячиной, которую у нас должны были принять в местном сэконд хэнде, приготовить продукты для обеда, ждать случайных посетителей.
  Баклан на мой приветственный оклик ответил вежливым ржанием. Это у него так каркать получалось, когда он здоровался. Потом он приложил оба крыла к сердцу и, имитируя потерю сознания, падал в воду с фальшборта. Научился, гаденыш, радовать укротителя. Я ему за этот номер приносил с камбуза буханку синего от плесени хлеба, пропитанного в течение десяти минут в растительном масле. Пеликану это нравилось. Вот только баклан ни с кем не делился, жрал, давясь в одиночестве, вызывая уважение и зависть у воображаемого пела.
  Остальные обязанности я выполнил уже легко, к тому же мне оказывал посильную помощь наш героический старпом, вернувшийся с победою от лысого агента. Тот дал нам добро слинять на денек в Лондон, на людей посмотреть, себя не забыть показать.
  Ночевка у Стюарта прошла самым заурядным образом: слегка наговорившись по телефону с домом, избавляясь от тоски, Саша быстренько заснул, я же уставился в телевизор, где, благодаря кабельному телевидению, можно было смотреть футбол хоть 24 часа в сутки. Очень увлекательное занятие, пришлось довольствоваться сном недолгим, но крепким. Только собрав всю волю и решимость, удалось проснуться с первыми птицами: Стюартом с Хелен и бодрым старпомом. Пол заехал вовремя, жена его даже не проснулась, когда мы забрались на заднее сиденье его 'Воксхала'. Это был вызов, который я принял и выдержал с честью - открыл глаза уже почти при въезде в Лондон.
  Как бы мы не старались успеть прибыть заблаговременно, но парковка, ланч, переход ко дворцу заняли изрядное время - мы расположились достаточно далеко от главной сцены, но дискомфорта от этого не ощущали. На ближайшем гигантском экране прекрасно было видно все, что разворачивалось в сей момент на подиуме, с двух сторон ограниченном фигурами какого-то единорога и, похожего на плюшевую игрушку, льва. В центре сцены прямо-таки бросалась в глаза барабанная установка со скромной надписью 'Queen'. То ли, как напоминание о королеве, то ли, как дань памяти легендарному коллективу. Гитарное соло Брайана Мэя на крыше самого дворца мы не видели, слышали только его великолепные гитарные переливы. Мы все сходу окунулись в атмосферу праздника: закричали и заулюлюкали, покивали головами соседям справа и слева, разговаривая чуть ли не на немецком: 'Даз ист фантастиш!'
  Было хорошо и даже несколько беззаботно.
  - Слушай, Стюарт, скажи мне одну вещь, - обратился я к растекшемуся в довольной улыбке валлийцу, после того, как мы от души поорали и похлопали в ладоши уходящей со сцены Анни Леннокс, одетой по случаю большого государственного праздника в подобие ковбойского наряда без шляпы.
  - Говори! - согласился он, продолжая делать странные вихляющие движения ногами.
  - Танцуешь ты, конечно, знатно, спору нет. Но вот мне всегда казалось, что в старом добром Лондоне почти половина населения - это арабы, пакистанцы, албанцы, индусы, негры всякие. Чего-то я никого здесь не вижу. Их что - не пускают на подобные мероприятия?
  Стюарт посмотрел на меня испытующе:
  - Да пес их знает, почему их здесь почти не видать. Наверно, потому что сегодня здесь праздник другой музыки, другой культуры. Они, я так понимаю, к нашему вкусу не пытаются привыкать - мы должны терпеть и воспринимать их обычаи! А что делать? Жизнь такая! Да и брось отвлекаться по пустякам! Смотри - это же 'Corrs'!
  Действительно, не так уж и далеко от нас на маленькой эстрадке поближе к зелени расположилась группа, запевшая, почему-то с каким-то нехорошим акцентом песню Пола Маккартни 'Long and winding road'. Мы принялись подпевать все вместе, кто во что горазд.
  Концерт был великолепен, даже, несмотря на то, что временами прерывался выступлениями местных английских комиков. Они говорили так быстро, что большую часть их монологов я попросту не понимал, кивая головой в те моменты, когда вся окружающая толпа заходилась в дружном хохоте: 'Да, забавно!' Зато по настоящему восторг ощущал, когда к микрофонам подходили Эрик Клаптон, Фил Коллинз, Уилл Янг, Том Джонс, Анни Леннокс, Род Стюарт и многие другие звезды, каждый величиной чуть ли не с половину остального музыкального мира. И лишь после того, как вышел небритый в розовой рубашке с загипсованной правой рукой Брайан Адамс, стало несколько муторно на душе: вспомнился неуемный капитан Немо. Но расстраивать себя долго не удалось: со сцены раздалась старинная песня из фильма про Джеймса Бонда с еще Шоном Коннери в главной роли - 'Золотой палец'. Пела его та же самая тетя, что и почти тридцать пять лет тому назад. Качество голоса по прошествии этих лет нисколько не снизилось. Люди полезли друг другу на плечи, на меня попытался забраться Стюарт, чтоб помахать двумя руками одновременно, но даже с помощью Саши не удалось приподнять восторженного валлийца - отъелся на домашней пище, счастливец!
  Народ повытаскивал маленькие флажки, на которых было нарисовано чего попало: английский флаг, гербовый лев, атрибутика футбольных команд и прочее. Саша толкнул меня под руку:
  - Бери! А то я совсем, уж было, про них забыл.
  Он мне торжественно вручил судовой вымпел, такие же вымпела уже держали Стюарт и Пол. Теперь и мы могли не отставать от прогрессивной аудитории. Судя по рисункам, мы размахивали символами 'альфа' - 'эко' - 'чарли' - 'чарли'. Что они означали, я, как далекий от штурманской практики, не знал.
  Однако теплый вечер сгустил краски, засветилась иллюминация, а Хелен стала дергать Стюарта за рукав - пора уезжать. Действительно, чтоб успеть более - менее поспать, надо уже выдвигаться. Поэтому мы пропустили появление королевы на трибуне, выступление с краткой речью принца Чарльза, праздничный салют и многое другое. Народ, пропуская нас, критиковал Элтона Джона, не соизволившего выступить с эстрады, а со всевозможной помпезностью поигравшего на рояле где-то в зале дворца. Ну и пусть его, я шел переполненный восторгами, выставление напоказ богемности педерастов меня ничуть не волновала.
   39.
  На следующий день, уже, будучи на родном 'Вилли', мы устроили военный совет. Факт, что нам неизбежно придется подвергаться прессингу со стороны Немо, являлся неоспоримым. Что он замышляет - пока неизвестно, но уж явно не раздачу цветов на улицах Фалмута. Единственный способ противостояния, открывшийся нам - это алкоголь. Наверно, не самый правильный, но зато более - менее надежный: проповеди капитана не оставляют ощутимого следа в замутненном винными парами рассудке.
  Стюарт сказал:
  - Парни, рассчитывайте на меня. Я Вам помогу, как смогу. Лишь бы Хелен не обижалась.
  Саша только вздохнул:
  - Знала бы моя жена, через что мне приходится проходить здесь - она бы заплакала.
  Ну, а я промолчал. Среди моей родни было и есть немало профессионалов, оседлавших зеленого змия, поэтому очень не хотелось пополнять их нестройные ряды. Но иначе никак! Я дал себе слово, что как только додумаюсь, почему это Немо к нам докопался, болезный, сразу отыщу альтернативу питию и буду побеждать его в честном бою. Эх, жаль, что на судне нельзя ночевать! Несмотря на весь холод и сырость, здесь бы я чувствовал себя гораздо спокойнее, нежели в гостинице у загадочного Джеффа Тараторкина.
  - Итак, приступим, пожалуй, - предложил Саша, болтая за горлышко, как гранату бутылку с фирменной этикеткой.
  - Побойтесь бога, Александр, еще нет и одиннадцати, - это я, наконец, произнес свое слово. - Мы же собираемся бухать лишь чисто в профилактических целях, а не куражу для. Еще целый день впереди. Поработаем слеганца, внесем лепту в благосостояние нашей компании. Телевизор посмотрим, отобедаем, а уж потом, перед выходом с судна можно и пропустить по стаканчику.
  - Кстати, о телевизоре! - взвился Стюарт, словно внезапно вспомнил что-то важное. - Пес с ней, с работой, никуда она не убежит. Около полудня сегодня будут показывать бой из Лас-Вегаса. Наш Леннокс Льюис против старины Эвандера Холифилда. Предлагаю посмотреть это зрелище в одном интересном спортивном баре, где экран размером со стену. Пиво, конечно, будет немного подороже, чем обычно, но, я думаю, атмосфера стоит того, чтоб выложить за нее пару - другую лишних пиастров!
  - Ура! Ура (с ударением на первом слоге)! Закричали тут швамбраны все.
  И упали. Но никто не погиб! Все они спаслись. Всех они победили и умчались ввысь! - продекламировал на русском старпом.
  - Вас ист дас? - обратился ко мне Стюарт.
  - Лев Кассиль. Классика русской детской литературы. В нашем случае обозначает восторженное согласие.
  - Итак, через час у меня в офисе, - сказал наш валлийский друг и исчез по своим делам.
  - Нравится мне, когда они свои вагончики именуют гордым словом 'офис'. Когда я был маленький, то подобные строения у нас назывались очень незамысловато: 'бытовка', - фыркнул Саша, когда мы остались вдвоем. - Ладно, пойдем попробуем поискать бумаги, о которых нас спрашивают из нашего офиса, двухэтажного стильного и современного. За час, думаю, управимся.
  Бой двух тяжеловесов по такому экрану, конечно, смотреть было круто. 'Бенг анд Олафсон' неспроста является одним из настоящих лидеров хай - фай. Мы потягивали пиво, махали руками, кричали Льюису 'давай, давай', потом то же самое адресовывали Холифилду. Нам, в принципе, было без разницы, какой негрила станет чемпионом. Вот если бы наш Коля Валуев там бился, или, на худой конец, один из братьев Кличко - тут-то бы мы показали, что значит болеть по-эскимосски: забиться в угол и, нервно кусая губы, делать судорожные движения стиснутыми в кулаки руками, будто отгоняя злых духов.
  Победила, без всякого сомнения, молодость. В корнуэльском клубе народ вопил, словно выиграл их сосед по дворовой шайке - лейке. Народ возбужденно расходился по рабочим местам, наперебой расхваливая утонченную тактику великих боксеров. Кроме этого то там, то сям раздавались слова 'голден джубилей'. Вчера, в Лондоне, это словосочетание было наиболее распространенным, когда народ упоминал свою королеву.
  - Чего это они о золотом юбилее говорят? Или вчерашний концерт вспоминают? - поинтересовался я у Стюарта.
  - Эх, ты, патагония! Не знаешь, что ли, что через две недели к нам сюда, в Фалмут, королева приедет в рамках своего путешествия по стране? Это теперь и называется 'золотым юбилеем'. Музей моря будут открывать, вот она и разрежет ленточку, пользуясь случаем.
  - Это то здоровое здание, что через дорогу от нашей гостиницы, поближе к порту? - уточнил я, наконец, догадываясь о причинах внимания к нашим скромным персонам такой одиозной личности, как капитан Немо.
  - Оно самое, чувак, именно! - закивал головой Стюарт.
  Я остановился, как вкопанный, указал пальцем в небо и торжественно произнес:
  - Теперь я знаю, господа - товарищи, какую цель преследует наш индийский друг!
  Саша и Стюарт тоже остановились и подняли глаза к далеким дождевым облакам, словно ожидая, что вот сейчас, в сей момент, на мой перст вывалится из тучи Немо, метко попадая на него не самой скромной частью своего побитого веками, как шуба молью, тела. Однако, они, не увидев ничего путного, переглянулись и хмыкнули.
  - Теперь и я начинаю догадываться, - протянул старпом.
  - А я, простите, нет, - развел руками наш валлийский друг.
  - Ну, в общем, теперь картина рисуется следующим образом, - начал я, продолжая движение к судну - не мокнуть же здесь, как трем тополям на Плющихе!
  - Перед приездом королевы будут приняты все меры безопасности, о которых мы, даже и не будем знать. Народу на набережной соберется тьма - все захотят помахать флажками и поприветствовать монаршую семью. Мы, в свою очередь, тоже пойдем, но не со стороны города, как весь обывательский люд, а отсюда, с верфи. Так и ближе, и места будет более-менее в достатке. Королева с придворными пройдет, помашет ручкой и - ну, резать ножницами ленту на входе музея. Тут старый заговорщик Немо подает нам сигнал неведомым образом, благо, что в отель посылать свои установки, что поблизости - без разницы, я думаю. А мы с Сашей мутнеем глазами, резво зомбируемся и начинаем чинить непристойные действия. Боюсь даже думать, что именно. Конечно, ничего реального из этого не выйдет - все-таки охрана будет поблизости, но внимание секьюрити мы, безусловно, отвлечем. И тут задействуется настоящая сила, представляющая собой опасность. Случится полнейшее светопреставление, может, даже и с жертвами. Но мы с Сашей об этом уже не узнаем, потому как, вполне возможно, этими жертвами и станем. Как Вам расклад, господа?
  Мы уже добрались до 'офиса' Стюарта, Пол выглядывал из зарешеченного окна и махал нам призывно руками. Мы зашли внутрь.
  - Ну, и как там наши? - спросил он, с хрустом потягиваясь за компьютерным столом.
  - Не знаю, как там Ваши, а наши - вокзал не сдают! - задумчиво протянул старпом.
  - Да все покайфу, мы победили, - сказал Стюарт в ответ на недоуменный взгляд своего коллеги. Подошел к сейфу, выудил из него маленькую, просто малюсенькую трехсотграммовую бутылку 'Мартеля' и свернул ей голову. - Это дело надо переварить.
  Я картинно вздохнул и посмотрел сквозь ближайшую кофейную чашку на свет.
  - Да, тут без поллитры не разберешься, - согласился Саша.
  Бутылку распили чрезвычайно быстро и в полнейшем молчании - никто не решался начать разговор. Потом вышли под дождь, якобы попрощаться, но оказались у нас на 'Вилли', где под капитанской кроватью сиротливо стояла бутылка джина. Пол, сославшись на неотложные дела, выскочил, но обещал через час вернуться. Вернулся он уже минут через сорок, быстренько догнал нас по кондиции, а, чуть погодя, и обогнал, ушел в отрыв - все-таки тяжело сухопутному клерку тягаться с настоящими морскими свинками, то есть, конечно, волками. В самый разгар переходного периода, когда мы все вчетвером изображали терзания по поводу, открывать ли еще бутылочку, или литр для нас будет много, к нам в каюту ворвался спецназовец Скотина. К нашему удивлению он приволок с собой целую упаковку сидра. Это был сигнал.
  Пока Пол самым пикантным образом блевал в коридоре на дверь чьей-то каюты, мы с Сашей звонили по домам, пользуясь телефонами наших корешей. Стюарт в это время показывал Скотине, как мы избивали малайских пиратов. Внезапно все они обратили внимание на нас, подбирали у нас горячие после получасового разговора телефоны и давай общаться, объясняя, какие мы кремни и как мы замечательно сработались. Даже Пол, не удержавшись, старательно икал в каждую трубку, сначала моей жене, потом Сашиной. Девчонки смеялись, но запретили нам больше пить. Мы с чистой совестью сказали, что у нас больше нет и отключились. Нет, мы не впали в обмороки, просто попрощались с домашними, выключили мобильники и побежали в судовую прятку за добавкой.
  Через полтора часа приехала жена Стюарта, почему-то испугав Поля. Тот, собрав волю в кулак, ушел от нас и, как выяснилось позднее, сел за руль и уехал домой. Полиции по дороге не встретил, но свой гараж проехал всквозь. Его супруга потом полгода вспоминала Стюарту этот случай.
  А мы разухарились не на шутку, поэтому визит Хелен был для нас спасителен. Мы уже подарили Стюарту судовую установку УКВ, Скотине я пожаловал с барского плеча водо - ветронепроницаемую спецодежду, которую им в их подводных силах почему-то не выдавали. Хелен прекратила эти безобразия, развезла нас с Сашей по пути в гостиницу, где проследила, чтоб мы разошлись по номерам. Скотина ушел спать в свою бытовку, Стюарт мирно посапывал в багажнике с УКВ в обнимку.
  Словом, вечер удался.
   40.
  - Скелеты резались в футбол, да еще мне руками махали, мол, покайфу все, чувак. Немо не помню, хоть тресни, - это я разглагольствовал об тех обрывках событий, запечатленных в моем мозгу нынешней ночью.
  - И не мудрено, что в футбол - совсем скоро чемпионат мира. А я вообще не знаю, как попал в номер. Осознал себя лишь с первыми лучами укрытого тучами солнца. Спасибо тебе за утреннюю заботу, горничная так визжала, что я сумел очухаться за пару секунд, - сказал Саша усталым голосом, не отрывая рук ото лба.
  Дело в том, что я дисциплинированно сходил на завтрак, где в полном одиночестве пренебрег традиционной английской едой, зато выдул целый кувшин апельсинового соку, набил карманы пакетиками с кукурузными хлопьями и пошел проведать не кажущего своего лика старпома. Дверь в его номер была не заперта, кровать, однако, уже пустовала. Судя по характерным звукам, Саша в это время выяснял отношения со своим желудком в ванной комнате. Я не стал его тревожить бессмысленными вопросами 'как дела?', прикрыл за собой дверь и вывесил на рукояти табличку: 'Приберите здесь!' На диво рано поблизости случилась горничная, которая и пошла выполнять свои обязательства, едва обнаружив приглашение. Разложив свой уборочный аксессуар, она перво-наперво устремилась наводить порядок в туалет, не подозревая, что там в это время затаился в позе мыслителя не отягощенный одеждой старпом, который, закрыв лицо руками, со слабым мычанием усердно очищал свой побитый алкоголем организм. Доброй уборщице пришлось разорвать утреннюю тишину высоким воплем удивления, который плавно перерос в гнусавое шипение, потому как через пару секунд после вторжения в эту юдоль скорби горничная, следуя инстинктам, зажала свой нос двумя пальцами. Так что постель свою Саше пришлось заправлять самому.
  - А у меня в багажнике так задеревенели ноги, что я до дома добрался исключительно ползком, где, на дверном коврике, и провел большую часть этого темного времени суток. Хорошо хоть, Хелен не обижается, только смеется, - поделился своими впечатлениями Стюарт.
  - Ну и что теперь нам делать? В полицию идти бессмысленно - сказать-то нечего. Такими ударными темпами скоро в реальный алкоголизм ударимся. Хотя, вроде до приезда королевы не так уж много времени и осталось, может, продержимся как-нибудь, - так же вяло проговорил Саша.
  - Предлагаю, назвать нашу операцию 'Операция Ы'. Днем работаем в меру своих сил, после обеда начинаем разминаться винцом, перед сном потребляем ударную дозу, - предложил я.
  Саша только рукой махнул. Наверно, ему было очень нехорошо. Странно, сколько себя помню, похмелье так меня вставляло всегда, что из всех своих собутыльников больше всех страдал именно я. Сегодня же - не я!
  - Почему - Ы? - спросил Стюарт.
  Мы же в ответ только укоризненно на него взглянули.
  Дни пошли за днями. Мы действовали согласно установке, и это приносило определенные плоды. Иногда утром я вспоминал визиты старины Немо с его перекошенным от ярости лицом, иногда - вовсе и нет. Что он там меня убеждал сделать на благо всех угнетенных народов, я не догонял. Саша тоже не вносил ясности. Мы чувствовали себя в достаточной мере паскудно. Но на душе было странно покойно, никакого груза, сколь вдумчиво ни пытались мы копаться в себе, не ощущалось. Пытались, правда, донимать нас странные ночные телефонные звонки, скелеты увлеченно отрабатывали технику владения мячом, давешняя вампирша неуверенным голосом просилась войти, но после того, как мы принесли в номера правильные Библии, предоставленные Полом, мы уже не отвлекались на подобную чертовщину. Мохноногая старушка Кэт избегала нас обслуживать, Джефф перестал показывать нам свои псевдо-окровавленные руки. Слегка нагрузившись перед ужином, мы пытались вызвать хозяина гостиницы на откровенность, но он с загадочной улыбкой неторопливо исчезал. Поэтому мы предположили, что если он нам совсем не друг, то, во всяком случае, и не враг. Алекс Скотт пообещал во время визита королевы быть поблизости, с должной долей здорового скептицизма отнесшись к известию о злобном гипнотизере, преследующем королевскую фамилию. Стюарт же завязал с выпивкой, обнадежив, правда, что в случае тотальной необходимости съест алкоголь в неимоверном количестве. Мы с Сашей остались одни лицом к лицу с зеленым змием. Слава богу, на производственный процесс это никак не влияло: покупатели судна приходили через день, мы им устраивали занимательные экскурсии, откачивали со Стюартом какие-то нефтепродукты, общались с лысым агентом, отчитывались перед компанией. Словом, все было правильно и достойно. Приходила даже таможня с обыском, но, кроме вспугнутого баклана, никому никаких неудобств не доставила.
  Мы размеренно тянули лямку алкогольной зависимости, отсчитывая дни до приезда Ее Величества. Срок теперь уже был уточнен, и весь город готовился к торжественной встрече. Дождь никак не унимался, а мы внезапно в один прекрасный день обнаружили, что наступило 9 мая.
  Сам по себе праздник был для меня и старпома - святым, потому что мы были едины во мнении, что только характер нашего народа позволил показать всему миру, что наша страна способна на большие свершения. Сейчас мы, к сожалению, не могли заставить относиться с должным уважением к себе наших работодателей, но зато всегда в душе могли сказать: 'Наши предки помогли тебе, сволочь голландская (ну, или любая другая европейская) стать нашим работодателем, избавив от фашистского ига!'
  Стюарт, по случаю праздника зашедший нас поздравить, предложил не размениваться на бытовое пьянство, а провести вечер за кружкой пива в ночном клубе, под названием 'Европа'. И не предупредил, негодяй, что именно сегодня у них случается традиционное 'Грабс Грэнни'. А, если бы и обмолвился об этом словечком, мы бы все равно не поняли, что же это такое. Лишь вступив в этот танцхолл и проталкиваясь среди людей к барной стойке, у меня созрел вопрос:
  - У вас что - сегодня вечер 'Для тех, кому за тридцать'?
  - Можно и так назвать, - согласился валлиец, - но мы-то здесь для того, чтобы отметить День Победы!
  Заказал нам по выпивке - и исчез под звуки старой доброй рокнрольной музыки. 'Статус Кво' звучал характерными наигрышами совсем ненавязчиво. Вокруг нас группировались веселые англоязычные тридцатилетние и старше люди. В основном, как выяснилось при более внимательном взгляде, люди женского пола.
  Внезапно со сцены раздался пронзительный акустический визг - весь народ в едином порыве дернулся и зажал уши, расплескивая на соседей спиртное. Из динамиков полился бодрый голос нашего валлийского друга, который предстал перед возмущенной общественностью с микрофоном наперевес:
  - Извините, господа, за эту незамысловатую трель! Просто сегодня мне бы хотелось поздравить Вас всех с Днем победы! Неважно, что его празднуют в одной лишь стране, в России, наши деды тоже приложили руку к победе над фашистами! А некоторые и сложили свои головы, как мой дед! Мои друзья, отличные парни, с праздником Вас! И нас всех с праздником!
  Мы энергично замахали руками в ответ, окружающие зааплодировали непонятно кому.
  Стюарт вернулся к нам с видом триумфатора.
  - А, вроде, и не выпил еще! - похлопал его по плечу старпом.
  - Ничего, парни, сейчас масть пойдет! Почувствуете радушие и гостеприимство нашего народа! - залпом проглотив свой дринк, пообещал Стюарт.
  Действительно, когда мы попытались заказать в баре по еще одному доброму напитку, барменша, совсем молодая девчонка, загадочно улыбнувшись, налила нам добавку, решительно отказалась от денег:
  - За счет заведения, парни!
  - Этак, мы здесь весь бар отдегустируем, - ухмыльнулся Саша. И тут же был увлечен на танец женщиной приятной наружности килограмм под сто пятьдесят весом.
  Звучала знакомая приятная во всех отношениях музыка, народ, не делая скидок на половую принадлежность, старательно наливался алкоголем. Мы с легкой руки Стюарта, вернее, благодаря его меткому языку, сделались желанными, как собутыльники - нас угощали наперебой. Я деликатно потягивал свой любимый 'Тичерс', смешанный с имбирным пивом, заедая прилагающимися крохотными шоколадками. Саша же, откликнувшийся на влияние толпы, показывал, как русские могут пить водку, заедая ее солеными огурцами. Но, так как про подобные яства валлийский народ имеет самые смутные понятия, то роль ароматных хрустящих огурчиков взял на себя напиток, ошибочно принятый нами за энергетический. И кто же его только подсунул! Позднее, при детальном ознакомлении, он оказался крепким пивом с красным быком на этикетке.
  Вечер был в самом разгаре, мы общались с незнакомыми людьми, улыбались им, жали руки, танцевали лихие танцы, распоясавшись настолько, что азартно выделывали коленца 'Ривер Данса'. Мы - это я и Стюарт. Саша же был вдалеке от нас. Он по-гусарски основательно устроился в компании из четырех вполне симпатичных особ, поражая их воображение рассказами о суровой прелести русской зимы. Мы уже намеревались пойти к ним представляться, когда старпом, поддерживая за локоток рдеющую Наоми Кэмпбелл (такое бывает?) приблизился к нам.
  - Моя женщина! - сказал он и с полуприкрытыми веками попытался посмотреть на свою спутницу. Потом добавил:
  - Ах!
  И осенним листом осыпался на пол. Правда при этом он успел еще лицом зарыться в изящную грудь так и оставшейся для нас незнакомой бабцы. Может, он намеревался на прощанье укусить ее, но безуспешно. С блаженной улыбкой он растянулся у нас под ногами. Наоми моментально испарилась.
  Стюарт не удивился, он допил свой стопарик и обратился ко мне:
  - А ведь так все хорошо начиналось! Что прикажешь делать теперь?
  Я тоже закончил свой фужер и вздохнул:
  - Потащили его в нумера. Не оставлять же здесь. Еще рубашечку испачкают, если наступят ненароком.
  В принципе ничего страшного не произошло, в понятии нас, победителей над фашизмом: ну, нажрались, товарищ - с кем не бывает, сейчас соратники и сподвижники подхватят под локотки и вытащат на свежий воздух, отведут в люлю, подставят тазик - отдыхай, кореш!
  Но эту точку зрения не разделял местный двухсоткилограммовый вышибала. Он, сволочь, дождался, когда мы с невероятными усилиями вытащили совсем нелегкого старпома на пустынную улицу, и материализовался перед нами во всей своей красе.
  Сашу к моменту выноса из помещения уже активно выворачивало наизнанку, он содрогался в конвульсиях и становился очень скользким, поэтому мы со Стюартом периодически менялись местами: с ног к голове и наоборот. Однако, как бы мы ни пытались поаккуратней цеплять старпома за одежду, все равно несколько испачкались. Положили нашу ношу на булыжную мостовую и начали вытираться подручными средствами. В качестве таковых выступил свирепый в своем человеколюбии пузатый субъект в фирменной рубашке с указателем на ней 'Европа'.
  Он, широко расставив ноги, замер в позе эсэсовца над телом нашего друга. И, что характерно, при этом развел нас со Стюартом на расстояние вытянутых рук - пошли вон, шченки! Я угрюмо уставился на него, не совсем понимая, что ж такого собирается учинить этот гибрид двухсотлитровой пивной бочки, Анджелы Дэвис и Минотавра? А Стюарт вовсю веселился: и так уцепится за одежду воротчика, и этак. Приглядевшись, я понял: 'Да он же вытирается!' Пример достойный подражания, правда вышибала невесть что о себе возомнил, потому что по рации затребовал подмогу.
  Закончив вытирание, Стюарт твердым голосом потребовал, чтобы нам вернули тело для последующей транспортировки его домой. Как же я удивился, когда вышибала ответил категоричным отказом, излив на нас, ни в чем не повинных, столько ужасных непристойностей и бранных слов! Пока я пытался перевести все эти перлы в своей голове на русский язык, Стюарт, нехорошо сощурившись, поинтересовался:
  - А хорошо ли ты подумал, сынок?
  И сразу же за вопросом, не пытаясь дождаться ответных реплик, боднул великана лбом в нос. Кровь брызнула, как салют.
   Что там случилось дальше, я уже не видел: какой-то мерзопакостный хлыщ, наверно, пришедший на призыв о помощи подкрался почему-то сзади и напал на меня. Его руки сомкнулись у меня на горле, одновременно нога провела подножку. И вот я, расставив локти, лежу на брусчатке, наблюдаю круги перед глазами, тщетно пытаюсь подняться. Голова прижата, как бульдозером, но я пока не паникую - просто еще не успел осознать, что тот бегемот, что сейчас расположился на моей спине, искренне желает меня удавить, как кутенка. Угасающий взгляд ухватывается за маленькую решетку, что прикрывает сток дождевой воды на краю тротуара. Правой рукой я легко достаю до нее, запускаю пальцы сквозь поперечные планки и, напрягая остатки сил, ожесточенно вырываю из гнезда, отправляя руку с решеткой над своей головой. Чудо, хватка на моем горле ослабевает, потому как, кого-то я легко припечатал. Вскочил на ноги, все еще судорожно хватая воздух широко открытым ртом, и увидел, что передо мной на коленях стоит еще более гигантский парнишка, нежели его коллега, все в той же фирменной рубашке. На голове его, чуть повыше виска расплывается кровью через жесткие черные волосы аккуратненькая ранка. Я отбросил спасительную решетку от себя и вмазал ногой, как Руни по мячу с углового, по подбородку совсем незнакомую мне личность, не далее, как пять секунд назад увлеченно душившую меня. Личность всхлипнула, дернулась и замерла рядом с телом улыбающегося старпома.
  Я попытался оглядеться - в голове изрядно шумело, как услышал гневный вопль, вероятнее всего обращенный ко мне. Кто-то пока невидимый ревел, как медведь по весне при первом туалете:
  - Получи, русская свинья!
  Я гордо вскинул голову и успел произнести:
  - Вообще-то я не русский.
  Но приговор уже был приведен в исполнение и кто-то еще более могучий, чем отправленный мною в краткий визит в страну вечного футбола, протянул меня по спине вероятнее всего резиновой дубинкой. Каким образом они всегда умудряются со спины подобраться?
  О, это было круто! Боль взорвалась, как нерв при прямом касании бормашинки в руках доброго стоматолога. Я отпрыгнул в сторону, извиваясь, как угорь. Свитер и майка под свитером, как выяснилось позже, синхронно лопнули в месте соприкосновения с изделием резиновой промышленности. Зато я увидел увлеченного азартной дракой Стюарта, который был чуть ли не на голову ниже своего противника, и, вдобавок, сумел избежать второго удара 'полицейского демократизатора'. Человек, напавший на меня, тоже носил униформу внутренней охраны 'Европы'.
  Я оскалился на него и отчетливо произнес:
  - Спасибо тебе, чувак!
  Тот замер, недоумевая, поигрывая своим оружием, как надзиратель при обходе бараков концлагеря.
  - Леннокс Льюис! - послышался крик Стюарта, видимо боевой клич.
  - Костя Дзю! - проорал я в ответ и показал пальцем за спину своего оппонента. Нужно, было, конечно употребить другое имя, например: 'Коля Валуев', но так уж сорвалось с языка. Коля - вроде почти земляк, Костя же из далекого Серова.
  Мой вышибала инстинктивно обернулся, и тут я прыгнул на него. Я был очень благодарен этому незнакомому мне парню, что он, приняв облик моего врага, позволил мне выпустить весь пар, скопившийся за столько времени. Я просто с восторгом приложился прямой ногой ему под живот, сразу же цепляясь левой рукой за дубинку. Мне показалось, что я почувствовал хруст тестикул сквозь свою обувку. Парень выпучил глаза, но не издал ни звука. В долю секунды я даже заподозрил, что такой мой мастерский удар пропал втуне, поэтому без размаха, так как стоял уже чуть ли не в обнимку со своим обидчиком, ударил его в лицо согнутым локтем. Вообще-то намеревался я приложиться кулаком, но уж больно близко мы оказались друг к другу. Такой удар я использовал в своем небогатом бойцовском опыте впервые. И он меня потряс, потому что сорвал бровь у вышибалы, который был, следует отметить, выше меня сантиметров на пять. Вот теперь он завалился на тротуар, а я, не в силах успокоиться, отвесил ему еще добрый пинок без прицеливания. Постоял пару секунд, посмотрел на покоящуюся резиновую дубинку, вспомнил, что Стюарт там разбирается с превосходящим по массе противником и поторопился, было, на помощь, но напрасно. Великолепный валлиец, весь перемазанный кровью воодушевленно впечатывал свой кулак в голову своего спарринг партнера с методичностью пневматического молота. Что интересно, Стюарт стоял на одном колене, а его визави, стало быть, распростерся ниц. Мой друг лупил до тех пор, пока устроивший все это побоище вышибала не прекратил свои отчаянные попытки подняться на ноги.
  А тут, кстати, и полиция приехала, заковала нас в наручники, потом обратно отковала, едва я обозвал себя иностранцем, а Стюарт обнаружил среди блюстителей порядка своего соседа по улице. Не дав никому опомниться, с ревом прикатила машина скорой помощи, откуда выскочил маленький - маленький медбрат и принялся хлопотать у приходивших в себя удрученных вышибал. Самый первый из них, Стюартов крестник, пальцем показал, кому надо помогать, бубня что-то разбитыми в пельмени губами. Оказывается, они вызвали скорую помощь для мирно почивающего под дождем старпома, который, не переставая загадочно улыбаться, между делом выталкивал из себя дурно пахнущее вещество. Слава богу, не сквозь штаны.
  Стюарт сделал заявление для полиции, что он, примерный бизнесмен, подвергся нападению этих злостных нарушителей ('проклятых нарушителей социалистической законности'), несмотря на то, что они прятались под 'крышей' 'Европы'. А также его иностранные друзья и коллеги - он указал на нас. Медбрат, бегло и небрезгливо осмотрев Сашу, в это время вынес вердикт: надо ехать в ближайшую больницу, то есть в Труро. А это за сорок километров от Фалмута. И наотрез отказался от моей просьбы отпустить нас со старпомом по домам. Я быстренько подмахнул протокол, в котором соглашался быть представленным в суде своим доверенным лицом, а именно Стюартом Эвансом. Весь присутствующий народ, после того как недвижимого старпома внесли на носилках в скорую помощь, посчитал своим долгом указать мне, что мне необходимо отправиться в больницу вместе со своим земляком: и полицейские, и Стюарт, и даже 'европейские' держиморды.
  'Все, - подумал я, - кранты! Сообщат в контору, присовокупив к больнице пьяную драку, полицейские разборки - полетим мы по домам за свой счет и без выходного пособия. Медицина здесь платная, если влепят нам счет по полной программе - еще и в долгу останемся'.
  Машина мчалась сквозь мрак и дождь, Саша притворялся полнейшим бревном, а я лихорадочно искал варианты, как бы можно было избежать той печальной участи, которую я себе навоображал.
  - Слушай, - говорю я медбрату, - может, не повезете вы нас в больничку. Мы же российские моряки, у нас будут большие проблемы с начальством. Выгонят с парохода - как потом жить-то без моря?
  - О, не беспокойтесь, сейчас мы все уладим, - поблескивая глазенками, заверил меня медик. Достал мобильник и преспокойно позвонил куда-то. Как выяснилось позже, на проходную родимого порта Фалмут. Попросил информацию, гад, по нашему судну: когда уходим, как связаться с капитаном и прочее. Ему, конечно же, добрая душа, секьюрити, все сразу и выложил: 'Вилли' еще долго никуда не уйдет, на пароходе всего два человека, больше экипажа нету. Медбрат сразу же пересчитал нас со старпомом и пришел к выводу, что эти два члена экипажа - мы и есть. Я едва сдержался, чтоб не выброситься из машины на полном ходу, предварительно спихнув за дверь своего мирно спящего коллегу. Медик, предосторожности ради, пересел от меня на другую сторону от Сашиного тела. Наверно, лицо мое ему не понравилось. Я, вредности ради, тоже хотел последовать его примеру и поменять место дислокации, но неожиданно ощутил такой приступ резкой боли в спине, что зашипел сквозь зубы, свет померк. Я-то уже и позабыл, что меня совсем недавно приласкали доброй резиновой дубиной.
  Медбрат живо отреагировал, верный клятве Гиппократа, попросил задрать на спине одежду и защелкал языком. Вот в это время я и обнаружил зияющие дыры в предметах своего любимого гардероба. Весь оставшийся путь я просидел голопузым, даже мерзнуть начал. Медик старательно обрабатывал рану на моей спине, а я, прислушиваясь к своим ощущениям, пытался сообразить, сколько же мяса и ребер выдрал у меня проклятый вышибала - нацист. Так и приехали к огромному госпитальному комплексу.
  Сашу сразу же увезли внутрь, уже по дороге вколов капельницу. Я подумал, может, нас с кем-нибудь спутали? Чего-то я не помню, чтоб у нас к пьяницам относились с подобным вниманием.
  Потом дошла очередь и до меня: пошел я по спящим этажам, где мне сделали что-то, похожее на рентген спины, похмыкал над снимками, залили какой-то вязкой массой, потом обмотали бинтом и сказали, что можно идти.
  - Позвольте, - спросил я, перевязанный, как балтийский матрос, - а как же мой друг?
  Меня отправили вниз, в приемный покой, чтоб я сам ответил на этот вопрос. Милая медсестра, с первого взгляда показавшаяся мне чуточку иной, нежели все встреченные здесь люди в белых халатах, без лишних уточнений провела меня в огромнейший зал. Я бы даже рискнул назвать его спортзалом. Кое-где стояли легкие переносные ширмы, огораживающие что-то, недоступное взгляду.
  За одной такой завесой и обнаружился мой коллега, уже лишенный всей одежды и уложенный на белоснежные простыни. Он мирно спал под одеялом, наполняемый через трубку капельницы какой-то питательной жидкостью, под подбородком угадывался веселенький подгузничек с присоединенной трубкой, которая, деловито похрюкивая, постоянно втягивала воздух. Я не успел задать риторический вопрос 'что это?', как Саша выдавил из себя очередную порцию чего-то неприятного на вид. Это все безобразие моментально втянулось вместе с воздухом в искусственную кишку, оставив постельное белье по-прежнему крахмально белым.
  - Вай, шайтан - машина! - вздохнул я.
  - Гимназистки румяные, - вдруг, по-русски отозвалась медсестра.
  Мне в голову ничего в ответ путного не пришло, кроме завывания:
  - Конфетки, бараночки...
  Со стороны наш диалог мог выглядеть полным идиотизмом, или шпионским паролем - отзывом. Вот бы Саша посмеялся, будь он не в стране алкогольных грез.
  - Извините, но я по-русски не понимаю, - сказала медсестра и в ответ на мой недоуменный взгляд добавила, - знаю только эту фразу, не считая пошлых, типа 'перестройка', 'разоружение'.
  - Мне кажется, Вам просто необходимо сейчас выпить кофе, - предложила мне девушка, жестом увлекая в сторону к стойке регистрации.
  Я пошел за ней, как пенсионер к финансовой пирамиде, хотя очень хотелось просто побуянить. Не из-за природной склонности к пьяному дебошу с обязательной милицейской дракой, а потому, что мне казалось, что это наше посещение милого лечебного центра просто не могло остаться без последствий. Эх, старпом, экий ты, батенька, козел! Лежишь себе, пускаешь пузыри и хрюкаешь, а мне тут болтаться!
  Наташа, так звали медсестру, принесла мне бадью хилого больничного кофейка, поведала, что ее прадед после революции 1905 года эмигрировал из России.
  - А Питера Устинова Вы знаете? - вяло поинтересовался я.
  - Да, был такой знаменитый актер, еще Эркюля Пуаро как-то давно сыграл, - закивала головой девушка.
  - Да, наверно, хотя поздний Пуаро - это Давид Суше. Ну, да это не важно. Просто родители Устинова тоже уехали из России в это же время. Как, впрочем, и Харламов и Давыдов. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Голова что-то не очень хорошо соображает. Наташа, милая, отпусти нас отсюда. Ведь у нас такие неприятности будут!
  Она очень твердо замотала головой в отрицании:
  - Во-первых, Ваш друг должен самостоятельно проснуться. Во-вторых, хватит ли у Вас денег, чтоб рассчитаться за такси до Фалмута?
  Я сунул руку в карман и вытащил жалкие пять фунтов.
  - Ну, вот, видите! Но не переживайте, через три часа начнут ходить автобусы, Ваш коллега к тому времени просто обязан прийти в себя, тогда и уйдете спокойно.
  Я в отчаянье махнул рукой. Запросил еще кофе и пошел коротать время на стульчике около тела кореша. Попытался, было, вполголоса спеть одну - другую песню в надежде, что Саша не выдержит и очухается, но набежали санитарки и раздраженно покритиковали мои вокальные упражнения.
  Через два часа старпом заворочался. Я, к тому времени вылакав несколько литров кофейного напитка, клевал носом на неудобном стуле. Упустить момент пробуждения я не мог.
  Саша открыл глаза, испуганно огляделся, но успокоился, сфокусировавшись на мне. Легко похлопал меня кончиками пальцев по руке, будто в знак благодарности и вздохнул.
  - Лежи, сейчас я за подмогой сбегаю. Только не смей снова отрубиться, а то мы отсюда не скоро выберемся, - ободрил я его и убежал за медперсоналом.
  Через четверть часа старпом был уже на ногах: в отстиранной и выглаженной одежде, с румянцем на лице, будто и не пил. Мы пытались выяснить, во сколько нам обойдется подобный пансион, но нас не понимали. Появилась Наташа, которой мы тоже задали этот вопрос. Она только фыркнула:
  - Если хотите заплатить - вон там ящик для добровольных пожертвований. Вложите, сколько не жалко.
  - Для Вас не жалко нисколько, просто сейчас денег в наличии не имеется, - сокрушенно вздохнул я.
  Автобус на Фалмут мы нашли моментально. Он будто нас и ждал. Но моих пяти фунтов на два билета все равно не хватало. Но шофер, посмотрев на меня в оборванной испачканной чужими слюнями и чужим желудочным соком одежде с добрым перегаром, усугубленным кофе, только рукой махнул - залезайте, мол, бесплатно, довезу. А Саше еще покивал головой понимающе: друга ездил из загула вытаскивать? В это время впервые за все наше пребывание в Корнуэле выглянуло солнце, но не надолго, секунд на шестьсот шестьдесят шесть.
  В отель вернулись как раз к завтраку, но решили сегодня начать день с поста. Когда я вошел в номер, телефон звонил не умолкая. Какая-то незнакомая нерусскоязычная сволочь предлагала мне немедленно прибыть на 'Вилли' для предоставления крайне необходимой именно сейчас технической документации.
  - Саша, ты пойдешь? - стоял я под дверью туалетной комнаты, где старпом, что-то жизнерадостно напевая, блаженно принимал душ.
  - Если надо, то пойду, - ответил он, - но немного попозже.
  Я плюнул и отправился в путь в одиночестве. Единственное, что я успел сделать, это поменять одежду, поэтому хорошо представлял, в каком виде мне придется предстать перед посетителем.
  Но на судне никого из жаждущих разжиться технической документацией я не встретил. Сварил себе кофе, покрутился перед зеркалом, озабоченно разглядывая израненную и здорово саднящую спину. Самочувствие было хреновым, хотелось завалиться в чистую постель, предварительно отлежавшись в горячей ванне, прихлебывая горячий крепкий сладкий чай. Да где этот чертов инвалид?
  Залез на локаторную палубу и сквозь насыщенную влагой атмосферу разглядел, что перед офисом Стюарта стоит его автомобиль.
  Пол как раз выкладывал из коробок пирожные и шоколадки.
  - Чтоб восстановить потраченные калории, - объяснил он и кивнул на моего валлийского друга.
  Тот в черных очках сидел на диване и корчил мне рожи. Я, кряхтя, как страдающий геморроем бульдозерист, присел рядом.
  - Это мы удачно вчера повеселились! - сказал Стюарт и снял очки: цвет лица был несколько неестественный. Глаз заплыл и был покрыт полосками лейкопластыря. - Одиннадцать швов. Моя жена в ужасе, спрашивает, когда у вас контракт закончится?
  Я под сладкую еду поведал историю, как мы гужевали в Труро.
  Пол и Стюарт отсмеялись, похоже, настроение у них было превосходное.
  - Да чего ты переживаешь? Все самое неприятное уже закончилось. Зато представь себе, что даже через двадцать или сорок лет мы сможем рассказывать своим внукам, как мы замечательно отметили День Победы 2002! Такое не забывается, - пытался заставить меня повеселеть Стюарт. - А я ночью, истекая кровью, с полицией изъяснялся. Они никак не могли в толк взять, как это два обычных посетителя 'Европы' так смогли отметелить троих вышибал, каждый из которых по весу равнялся нам двоим. Кстати, одного из них ты чуть на тот свет не отправил - рана на голове разместилась аккурат в полсантиметре от виска. Он даже хотел сам заявление в суд накатать, наивный, когда начал понемногу приходить в себя. Но вы уже в это время укатили в свою больничку. Кстати, полиция так и не нашла орудие, чем ты оприходовал этого мутанта.
  - И не мудрено: я ту решеточку, что от сточной канавки оторвал, при возникновении на горизонте властей сразу же обратно приставил, как и было. Зато лапы этого имбицила еще долго будут мою шею украшать, хоть шарф одевай, - я показал на свою шею, где можно было различить синяки по форме пальцев, что некогда пытались меня удушить.
  Настроение мое несколько улучшилось. Ни Саша, ни нетерпеливый посетитель так до обеда и не появились. Я слонялся по пароходу, дрессировал баклана, наконец, терпение иссякло. Прокрался мимо проходной порта и добрался, наконец, до горячей ванны и свежей постели.
   41.
  - Ни в коем случае! Даже не будем обсуждать этот вопрос. В десять утра Вы совместно с другими работниками верфи будете стоять у Музея моря, - инструктировал нас лысый агент, к которому мы по простоте душевной обратились, чтоб разрешил нам на денек отлучиться из города. На тот день, когда приедет королева. Конечно, увидеть вблизи царствующую особу - очень интересно, но когда маячит перспектива оказаться при этом в крайне неприятной ситуации - тогда уж можно и обойтись без удовлетворения любопытства. - И не забудьте на 'Вилли' вывесить все положенные по такому случаю флаги.
  Когда мы вышли из офиса, то он, вероятнее всего, еще произнес сквозь зубы: 'сумасшедшие русские'. Я не поленился и вернулся обратно. Приоткрыл дверь, когда агент еще не успел измениться в лице и избавиться от брезгливой маски.
  - Мы тоже о Вас самого высокого мнения! - вежливо сказал я и хлопнул дверью.
  - Какие, к черту, флаги? - сокрушался старпом. - Мы уже распродали все, что можно. Может, тельняшки повесить? Так нет у нас этих тельняшек!
  И вот мы оказались среди взволнованных встречей с монархом работников верфи. Набралось их подозрительно немного.
  - Это оттого, что большая часть предпочла оказаться вместе с семьями по ту сторону от музея, гражданскую, - объяснил Стюарт.
  Минувшие дни, а точнее, ночи оказались для нас со старпомом очень нелегкими. Наш старый добрый гипнотизер Немо расстарался вовсю. Мы боролись, насколько хватало подпитанных алкоголем сил, но все равно уверенности в себе не было. По утрам ночные страсти вспоминались, как обрывки сна, реальность путалась с вымыслом, поэтому мы даже предприняли попытку, неуспешную, сослаться на срочные дела и смыться из города. Стюарт, Пол и Алекс пообещали, что в момент визита королевы будут находиться поблизости, подстрахуют, если что. Оставалось надеяться на это.
   Королева Англии, одетая в розовый костюм, розовую шляпку, с розовой сумочкой на запястье, выглядела, как на странице журнала или экране телевизора. Та же полуулыбка, приклеенная к лицу на многие минуты встречи с народом или прессой, тот же не особо фокусирующийся взгляд, та же покорность следовать в указанном направлении. Добрая бабушка из старых андерсоновских сказок. А рядом с ней сплошные леди и джентльмены: в аксельбантах и белых перчатках, с норками на плечах и бриллиантовыми колье на шеях. Величавые повороты благородных голов, вежливые улыбки, изредка - приветственные взмахи с минимальной амплитудой, словом - свет королевского двора. Жаль, что кроме королевы я почему-то никого не узнал, даже ее мужа. А вот принц Чарльз где-то запропастился, уж его - то ни с кем не спутаешь.
  Вокруг меня благоговели рабочие и клерки верфи порта Фалмут. Со всех сторон раздавался еле слышный шепот: 'Золотой юбилей'. Да, впервые за многие десятилетия, царственная особа посетила столь маленький городишко в своем турне, посвященному этому юбилею. Народ в полнейшем восторге. Я тоже очень рад.
  Мы с Сашей успели переглянуться, потому что одновременно почувствовали, как где-то внутри возникло странное намерение: поднять руки вверх и выбежать к королеве. Я еще успел фыркнуть, потому что более идиотского поступка сейчас представить себе не мог. Дальше мне было уже не до веселья. Я напряг все мышцы, чтоб не двинуться с места, руки постарался прижать по швам. Я боролся столь усиленно, что почувствовал, как из носа потекла кровь, но не мог ни шмыгнуть носом, ни поднести платок. Наверно, я даже прекратил дышать. В голове, будто молотком стучали. Я видел только улыбающуюся королеву, и сил, чтобы сдерживаться почти не оставалось. Захотелось издать отчаянный вопль, чтоб как-то избавиться от непосильного напряжения, но это бы было сродни моему поражению. Я хотел представить себе гадкую физиономию капитана Немо, чтоб подпитаться ненавистью к этому сумасшедшему человеку, но внезапно появилось раздражение на королевскую свиту, потом пришла злость на отсутствующего принца Чарльза. Где-то в глубине своего затухающего самосознания я понял, что, увы, проиграл. Простите меня!
  И в этот самый отчаянный миг я почувствовал, как наступила передышка, удалось даже вздохнуть - это Стюарт ухватил меня за левую руку. А потом стало еще легче - это Скотина вцепился в правую. И только жесточайшая головная боль разрушала идиллическую картину настоящей мужской дружбы, если бы я, конечно, мог взглянуть на нас со стороны. Элтон Джон бы позавидовал, это точно. Мы стояли впятером, держась за руки, сжимая кисти так, что побелели костяшки пальцев: в середине несколько удивленный, но сурово нахмурившийся Алекс Скотт, за него держались мы с Сашей, за нас уже - Пол со Стюартом. Такой вот интернационал: валлиец, карел, шотландец, русский, англичанин.
  А королева тем временем в сопровождении супруга мелкими шажками направлялась к ярко алой подушечке, на которой торжественно возлежали ножницы самой витиеватой формы. Дело было за малым - перерезать шелковую ленточку, возвещая всему Уэльсу, что новый грандиозный Музей моря наконец-то открыт. Но, взяв эти эпатажные ножницы в руки, королева, вдруг, беспомощно оглянулась назад, будто в недоумении. Даже несколько покачнулась, но моментально пришла в себя, сказала что-то своему прямому, как манекену, мужу, разрезала ленточку и даже слегка помахала ей перед собой. Народ разразился овацией и радостными криками.
  У меня тряслись колени, кровь я промокнул носовым платком, но теперь нешуточно опасался, что не смогу нормально стоять на ногах. Стюарт поддерживал меня, стараясь это делать незаметно, Пол - Сашу, а всех нас вместе контролировал серьезный Алекс Скотт. Однако тем временем я ощутил, что грубое давление на мой мозг прекратилось полностью. Или, может, теперь у меня уже не было мозга, а, так, один мозжечок?
  Возвращались на судно мы уже вполне самостоятельно, долго и сердечно жали руки друзьям. Без них мы бы вряд ли справились. Потом был сон до самого вечера, не потревоженный никем. Сегодня мы обходились без спиртного, запасы которого были близки к полному опустошению. Мы надеялись, что после сегодняшнего события, нас оставят в покое.
  Однако по дороге к отелю, почти не переговариваясь между собой, решили посидеть в беседке, где когда-то пили пиво, посмотреть на море, послушать шум прибоя.
  Нас не смутил человек, который уже сидел там в полном одиночестве, запахнувшись в черный плащ. Он на нас даже не взглянул. Мы присели на скамейку и несколько минут сохраняли полное молчание.
  - Итак, вы сумели противостоять мне! Так, Берсерк? Так, Мечник? - нарушил, наконец, тишину человек. Его голос был едва слышен, тон казался абсолютно безразличным.
  - Мы просто защищали себя, - ответил старпом.
  - Давай внесем ясность в существующий расклад, - сказал я, - что ты теперь с нами сделаешь?
  - А кто вы такие, чтоб я на вас теперь обращал внимание? Живите своей жалкой жизнью дальше, как жили. Мне вы абсолютно не интересны и не нужны, - проговорил капитан Немо, задумчиво глядя в морскую ширь. - Может, Параипан, займется вами, хотя - вряд ли.
  - Если есть Параипан, то обязательно найдется на него и Миклован, - отреагировал я, высматривая под ногами хоть какой-нибудь камень - ужасно захотелось бросить в сторону воды: вдруг, долетит? Но ничего, кроме бычков не нашел.
  - Позвольте вопрос: кто такие эти двое? - поинтересовался старпом.
  Немо слегка повел узкими плечами, словно поежился от холода, но потом посмотрел на нас долгим и, в общем-то, совершенно пустым взглядом. Так смотрит баран на прилагающиеся к нему новые ворота. И не понятно, то ли он сейчас хватит лбом их от всей бараньей души, то ли останется безразличным.
  - Ну да ладно, какого черта? Давайте поговорим, нечасто выпадает такая возможность, - будто рукой махнул он. - Параипан - мой бывший старший помощник, теперь играется в воплощение бога здесь, в Англии. Секта у него, видите ли!
  И замолчал, вновь уставившись вдаль. Саша пихнул меня в бок. Я сразу же заговорил, может быть, не то, что полагалось:
  - Миклован - это такой румынский комиссар в сороковом году прошлого столетия в Бухаресте. У него был враг, тоже Параипан. Миклован его замочил из револьвера, но, потом и его замочили. В общем, все умерли.
  Саша фыркнул:
  - Что за бред? Сидим тут рядом с исторической личностью, а поговорить не о чем!
  - Это все оттого, что он нам - враг! - без всякого вызова подвел итого я.
  - Ну, если есть враги в таком возрасте - значит, не все еще потеряно, значит, есть характер. Впрочем, я ни минуты в этом не сомневался. Только никак не возьму в толк, как же вам удавалось так неохотно мне подчиняться? Ведь, вели бы себя всегда, как в самые первые разы - покладисто и доверчиво - все бы получилось как нельзя лучше! В чем здесь секрет? - совсем не выказывая обиды, проговорил Немо. - Да не бойтесь, не буду я больше к вам никогда приближаться. Эта встреча - последняя.
  Я посмотрел на Сашу, доверяясь ему высказываться. Он несколько даже смутился, откашлялся и произнес:
  - Просто мы здорово бухали все это время. В смысле, потребляли алкоголь в неимоверных количествах. Я, честно говоря, за всю свою жизнь не выпивал столь плотно и часто, как здесь.
  - Ага, особенно в День Победы! - одними губами улыбнулся я.
  - При чем здесь выпивка? - не понял Немо.
  - Сколько может влить в себя обычный человек в день высокоградусного пития? - вопросом на вопрос ответил я.
  - Ты кого спрашиваешь? - то ли придуривался, то ли на самом деле не догонял индус.
  - Ну, не друга своего - старпома! - вырвалось у меня.
  - Может быть пятьдесят - сто грамм. Я так вообще не употребляю спиртного. А в чем дело-то? - пожал плечами Немо.
  - Вот то-то и оно! Был бы хоть раз в глубинке России - понял бы, сколько может вылакать самый завалящийся убитый безысходностью гражданин, ну, или там, гражданка, в некоторых случаях. Как известно акулы и пауки могут жрать до тех пор, пока есть еда, или они не лопнут от прожорства. А вот некоторые наши соотечественники могут пить месяцами, годами, ничем не питаясь, пока пойло есть. Все дело только в деньгах. Но не в этом суть. Я нас с Сашей к ним не приравниваю, просто говорю, что ничего особенного феноменального в том, что каждый день мы потребляли на брата грамм, эдак, семьсот, нет. Зато, благодаря этой алкогольной жертве, мы приобретали такую гибкость мышления, что все твои потуги заставить нас отказаться от самих себя в угоду борьбы с Великобританией - просто тонули в волнах виски, джина, вина и водки. Последствия этого еще будут сказываться на наших измученных организмах, мне так кажется, но задумку свою мы все же осуществили. Правда, если бы наши друзья не пришли к нам вовремя на помощь - не знаю, как бы все еще обернулось. А встречный вопрос можно задать, раз уж я выдал нашу 'военную тайну'? - обратился я к Немо, готовый к самым неожиданным его действиям: вдруг он оскорбится над тем, каким образом мы его провели?
  Но он оставался спокоен, даже на губах скользнула тень кривой усмешки:
  - Загадочная русская душа, стало быть? Ладно, спрашивай!
  - Что ты хотел, чтобы мы сделали с Ее величеством? Ведь у нас не было никакого оружия! Или ты полагал, что нам позволят охранники задушить ее голыми руками? Так не обучены мы всем этим спецназовским примочкам!
  - Какие вы все-таки кровожадные, господа! Я не собирался никого убивать! Как-то вышел из такого возраста уже лет пятьдесят тому назад.
  - Тогда - что? - не выдержал Саша.
  Немо выдержал картинную паузу, заставляя нас долго выжидательно смотреть на него:
  - Все гораздо проще и не так страшно, как вам могло показаться.
  Я потратил уйму времени и целую прорву средств вовсе не для безумного террористического акта. Мне просто хотелось показать всему миру нелепость и глупость, на которые способны монаршие особы.
  Мы продолжали смотреть на Немо, и в наших взглядах он не смог прочитать понимания.
  - Хорошо, хорошо, сейчас объясню - все равно дело уже прошлое. Вокруг королевы, ее семьи всегда масса охранников. Некоторых можно увидеть вблизи нее, некоторые вдалеке, некоторые под водой, некоторые на крышах. Но есть еще и такие, что сидят в укромном фургончике с хитрой аппаратурой, пьют кофе, перемигиваются между собой и слушают пространство в радиусе нескольких десятков, а, может, и сотен метров. Вы, вероятно, представите себе озабоченных радистов, но это не всегда так. Эти ребята отобраны спецслужбами в свое время потому, что могут ощущать, принимать и подавлять чужую волю. Можете называть их гипнотизерами, но все, безусловно, гораздо сложнее.
  Вы на себе ощутили, что значит, оказаться под воздействием таких людей, как я. Свою волю вблизи я могу навязать хоть кому. Чем дальше, тем сложнее. Но, обладая некоторой специальной аппаратурой, рассчитав помехи и возможные отражения от зеркал, стекол, или луж можно добиться неплохого эффекта.
  Я хотел всего лишь заставить королеву громко, как лошадь, засмеяться, не менее звучно, как штангист, испортить воздух и, сломя голову, броситься с набережной в море. Там бы с ней ничего страшного не произошло, вмиг бы достали, даже простуду бы не подхватила. Зато, какое бы это было шоу! Весь мир бы этим не один день жил, а целых два. Или больше.
  Немо говорил об этом таким скучным тоном, будто читал бухгалтерскую книгу вслух в доме престарелых. Мы смеялись, прикрываясь ладонями, но капитан на это никак не реагировал.
  - Позвольте, а причем здесь мы? - наконец, выдавил из себя старпом.
  - Да? - вставил я, вытирая слезы.
  Капитан снисходительно на нас посмотрел:
  - Вы - это мой отвлекающий маневр. Мою волю сразу бы услышали те парни из фургончика, поставив непреодолимый даже для меня щит перед свитой. А тут выбежали бы вы с безумными глазами и поднятыми руками, отвлекли бы их внимание. К тому же на вас я не собирался воздействовать во всю свою мощь - после тщательной предварительной подготовки, которую вы таким безобразным образом пропили, вы должны были легко подчиниться мне. И вот тогда, когда защитное поле на несколько мгновений неминуемо ослабло, я ударил бы по королеве со всей своей силой.
   Но вы неожиданно начали противостоять мне, а драгоценное время уходило. Ничего не оставалось, как выплеснуть всю свою энергию на Ее величество. Тщетно! Заслон возник одновременно с моим всплеском. Она, наверно, даже не успела ничего ощутить, к сожалению.
  Немо замолчал, бессильно свесив руки между колен. Мне показалось, что он совершенно без сил. Поэтому и сидит сейчас с нами в этой сырой беседке.
  - А Джефф какую роль в Вашем, признаться, забавном плане играет? Зачем нас поселили именно к нему? - поинтересовался я.
  - Совпадение, не более того. Геофф выбрал вас в постояльцы, договорившись с Фоксом. Вы нужны были ему для его хобби. А тут Голден Джубили подвернулся, мы с ним, с Геоффом, и заключили сделку. Он помогал вас деморализовать, хотя реально намеревался преследовать совершенно другие цели.
  - Это чем же таким промышляет человек, похожий на русского артиста Таратокина? - чуть ли не возмущенно сказал Саша.
  Немо опять помедлил с ответом, посмотрел сквозь завесу нудной мороси в ту сторону, где за тысячи километров когда-то давно, видимо, оставил своего верного 'Наутилуса'. Около нашей беседки, растопырив по сторонам крылья и раскрыв клювы, бегали чайки. Если бы они это проделывали молча, похожие на шпану перед рестораном времен начала девяностых, то я бы так не желал их перебить, сволочей. Капитан вяло, едва заметно повел пальцем - чаек будто ветром сдуло, издав испуганные вопли, они дружно встали на крыло и исчезли. Тишина наступила оглушительная, даже от моря не доносилось ни звука.
  - Геофф - вообще-то не человек, - раздался голос Немо, - он - бес. Его хобби - иллюзия убийства. Лепреконша Кэтрин, горничные - вампирши, скелеты пиратов, на чьих костях, собственно и построен этот отель, баньши, да еще, поди, знай, кто - обрабатывают постояльцев. Все лишь с той целью, чтобы люди в душевном трепете своем отважились на убийство: либо себя, либо бессмертного Геоффа.
  - Зачем ему это? - удивился я.
  - Да, чтобы получить потерянную душу. Он этим и живет. На вас, мне так теперь кажется, ему поживиться вряд ли удастся. В принципе, все его твари достаточно безобидны. Душегубом человек решается стать самостоятельно. Вот и весь сказ.
  Мимо молчаливо пробежала чайка, подозрительно-подозрительно скосив на нас глаз. Мы переглянулись с Сашей, словно получили сигнал, что пора уходить.
  - Последний вопрос можно? - спросил я, поднимаясь со скамейки.
  - Валяй, - на сотую долю метра склонив голову, милостиво разрешил Немо.
  - Вот тут прозвучало, что уже пятьдесят лет, как ты не причастен к убийствам. Что же тогда произошло с принцессой? Ведь та авария под мостом была не случайной?
  - Эх, все - то ты помнишь! Не виноват я в гибели Дианы, не виноват. Признаюсь, пытался, конечно, воспользоваться ситуацией, подталкивал к разрыву с Чарльзом, но автокатастрофа стала для меня такой же неожиданностью, как и для всех людей. Геофф, кстати, тогда был рядом с машиной, может, и не случайно. Передо мной он отчета не держит. Да ты его сам спроси! Будешь?
  Я отрицательно затряс головой.
  - Вот то-то и оно.
  - Прощай, капитан Немо! - сказал старпом. - Не скажу, что ужасно рад встрече с человеком из легенды.
  - Прощай, капитан! Недолюбливаю вас, индусов. Так что больше не попадайся на глаза! - вставил свою реплику я.
  - Идите, идите, мелкие, никчемные людишки. Вы мне больше не нужны. Живите своей ненужной бессмысленной жизнью!
  Мы ушли, стараясь не оглядываться. Уже за поворотом, когда точно нельзя было меня подслушать, я предложил:
  - А, может, репу ему надо было начистить?
  - Ага, сейчас только ужин съедим, силы восстановим и прибежим обратно на разборку, - согласился старпом.
   Эпилог.
  Так и закончилась для нас эта история. Ночные видения полностью прекратились. На алкоголь мы больше не налегали. Изредка попивали пивко после особенно активной халтурки у Стюарта, или партии в гольф с Полом, или безобразной драки в грязи, именуемой регби со Скотиной. Я с преогромным трудом скинул нагулянные на алкогольных калориях шесть килограмм. С Геоффом мы все-таки поговорили с глазу на глаз, обозвали его сволочью и пригрозили съехать. Он нисколько не обиделся, пожал плечами и позволил жить спокойно. 'Вилли' при нашем участии удалось продать полностью. Какая-то итальянская фирма из Марино - ди - Каррара ухватилась за нашего инвалида, как собака за кость. Нагнала людей, приготовила судно к более - менее сносному переходу в Клайпеду на верфь, и нам дали расчет.
  Стюарт отвез нас в аэропорт. И на сей раз мы простились с ним надолго. Может быть, навсегда. Было, конечно, несколько печально, но слезы никто не лил: пес его знает, как еще может жизнь повернуться?
  Только в самолете я, наконец, осознал, что я лечу домой, что моя разлука с семьей близится к концу, что это просто кайф!
  - А что, разве может быть как-то иначе? - удивился старпом, когда я поделился с ним своими мыслями.
  За бортом самолета величаво проплывали облака, стюардессы деловито фланировали по проходам, предлагая выпивку и напитки. Мы потягивали легкое вино в честь благополучного отлета на Родину. Я вздохнул:
  - К сожалению, может...
  Я вспомнил, как проработал на судне 'Линге' китайской постройки от звонка до звонка. Мучений претерпел изрядно. Судно, как это быстро выяснилось, оказалось совершенно не приспособленным для работы на море, да и вообще, для работы где бы то ни было. Голландские хозяева дули щеки в гордости за свой новострой, проплачивали взятки разнообразным инспекциям, включая 'неподкупным' 'Германиш Ллойд', меняли старших механиков, как перчатки, после того, как те приходили в ужас от технического состояния судна. На моем контракте пришлось работать с тремя 'дедами'. Последний, питерский, оказался на редкость тупой скотиной. Может, поэтому ему и удалось отработать все свое время? А я же очень боялся. Каждый день в море приносил сюрпризы: то пожар, то течь, то отказ механизмов. Мне было очень страшно, что эта проклятая посудина самым тривиальным образом потонет где-нибудь среди богатого тайфунами Восточно-Китайского моря. Это бы было очень выгодно, судя по их поведению, голландским собственникам: получили бы страховку и в ус не дули. К своим экипажам подданные королевства Нидерланды относились с пренебрежением и изрядной долей высокомерия. Особенно, к выходцам из бывшей страны Советов: украинцам и русским. Поэтому на все возможные жалобы и просьбы, голландцы, не пытаясь даже прикрываться дежурной вежливостью, отвечали отказами, или вообще никак не реагировали. По истечению срока моего контракта они, ироды, задержали меня на судне еще на полмесяца. В моем, близком к нервному срыву, положении - это было ужасной пыткой. Меня не меняли, началась какая-то чехарда с зарплатой, идиот - старший механик досаждал бессмысленными распоряжениями - мир, казалось, отторг меня, как ненужного. Я пытался сойти на берег в Китае, но после звонка в российское консульство в Шанхае, те обнадежили, что власти чайников неминуемо посадят в тюрьму, откуда выйти я смогу очень даже не скоро: Китай традиционно плюет на международные законы, а Россия традиционно пренебрегает своими гражданами. Может, поэтому нас так и презирают другие государства? Предпринял попытку распроститься с судном в Японии, но на проходную токийского контейнерного терминала стремительно прибыла полицейская (или эмиграционная) служба - парни в фуражках и белых гетрах с дубинками в руках. Хорошо, что хватило здравого смысла не лезть с ними в драку - забили бы, как еретика. Получил чувствительные тычки, загоняющие меня опять на борт опостылевшего парохода. Унизительно! Жаловаться некому. Деваться тоже некуда - все наши рейсы были между Шанхаем и Токио. Сжал зубы, пообещал старшему механику, что оторву ему голову прямо на борту. В доказательство этому бросил его тушу на палубу, удивившись между делом, что у меня еще сохранилось столько сил - вроде, притих, сука. В будущем, конечно, сообщил своим заморским хозяевам.
  И все-таки я улетел домой, опустошенный и не способный на радость, опасающийся провокаций на каждом углу, уставший до заунывного колокольного звона в ушах, потерявший надежду, что выплатят всю зарплату. Спасибо вам, законопослушные и цивилизованные голландские работодатели. Вы доказали, что теперь нет разницы между честными европейскими судовладельцами и жуликоватыми греческими, а также вовсе уж аморальными российскими. Эту зыбкую и призрачную грань целеустремленно и равномерно стерла 'Ее Величество Нажива'.
  Мы, вымирающие жертвы отлива, еще можем вспомнить о величии и могуществе Советского флота. Нынешнее поколение моряков, заранее смирившись с унизительной ролью мальчиков для битья, клацая друг на друга зубами, вытягивается в струнку перед безразличными и лишенными моральных принципов иностранными судовладельцами. Есть поедом своих подчиненных земляков - это тоже, наверно, чисто русская черта.
  Когда-нибудь потом, в далеком будущем, все, конечно, станет на свои места: с прежними замашками, до конца не вытравленными зарубежными дирижерами развала Советского Союза, мировой державы стране рано или поздно потребуется свой современный флот, несущий по волнам флаг - страны - победителя. А вдруг, хватит времени и у нас поучаствовать в этом?
   Конец. 2006 - 2007, т/ х Линге Трэйдер.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"