Аннотация: С мышами шутки плохи, особенно с летучими.
7. Шутка с мышью.
Мышите - не мышите.
- Кот Леопольд -
Мне всегда говорили, что с животными шутки плохи. Особенно с дикими - они наиболее ранимы, поэтому вместо развитого чувства юмора могут предложить вцепиться клыками в горло. Будто бы установка у них такая: на любое веселье отвечать террором. Как в свое время Вова Ленин и его еврейская банда - вообще на все отвечала террором.
Но подшутить над диким зверьем сложно по причине дикости последнего и, как из этого следует, ограниченной доступности. Если кто и шутит, то обязательно с помощью ружья, либо какого-нибудь жесточайшего капкана. Так веселятся самые веселые парни в мире - охотники. Взорвут в берлоге ничего не подозревающего медведя шумовую гранату, чтоб тот, стало быть, проснулся по-человечески, встретят на выходе зарядом в грудь из штуцера калибра зенитного орудия - все довольны, всем весело. Зверь, на глазах угасая потерей крови, махнет пару раз лапами, выворачивая наизнанку обоих промысловиков, и все лягут на снег, мертвее мертвого. Пошутили, обхохочешься.
С домашними животными тоже шутить - себе дороже. Как лягнет домашнее животное копытом в самый низ живота, веселись потом сквозь слезы, пока восстановится способность разгибаться и, вообще, передвигаться. Поистине, чувство юмора присуще только человеку в определенных профессиональных рамках. Работники силовых структур, надзорных органов, разрешительная система и иже с ними тоже шутить не умеют. Звери!
Поэтому я для себя ограничил круг лиц и морд, на которых мои шутки не распространяются. Собаки и кошки в это круг не входят. Так уж исторически сложилось, такие уж у нас сформировались отношения. И это произошло не потому, что они беззащитны, а потому что с ними интересно. Псов в способности оказать давление на человека посредством укуса и отрывания у него части тела могут перещеголять лишь гиены и мифические велоцирапторы. Про котов и говорить не стоит - располосуют внешность "на американский флаг" и не поморщатся. Словом, только отважные люди могут позволить себе шутить со своими верными друзьями, которые считаются нашими надежными спутниками на всем историческом протяжении человеческой цивилизации.
Безусловно, можно очень весело подшутить над более мелкими "спутниками" - хомяками, например, или морскими свинками. Но они обладают крайне ранимой психикой и от самых невинных шалостей имеют обыкновение дохнуть, где ни попадя. Их убитые юмором тела заносит в самые недоступные места квартир, откуда их не выкурить никакими обещаниями самых роскошных похорон. Зато они через день-другой могут выкурить всех прочих обитателей жилищ, потому как нет в них ничего святого, тленны они - смердяще тленны.
Мой друг и товарищ по институтскому общежитию подшутил, например, над мышью, нагло забравшейся к нему в тубус с чертежами через прогрызенную дыру. Тяга к знаниям для нее оказалась роковой. Иван услышал странные звуки из свертка самых дорогих его сердцу прорисованных, отстекленных, отмаркированных строгим преподавателем по кличке "Могила", рисунков, возбудился гневом и вытряхнул мышь в пустую банку из-под огурцов. Лицо грызуна показалось ему очень наглым и самоуверенным, словно у студента, ухитрившегося вытащить из-за пазухи нужную "бомбу", с которой не стыдно отвечать свой экзаменационный билет.
- Ах, ты, - сокрушился Иван. - Мышь белая.
Мышь была серой и невозмутимо шевелила усатым носом, ползая по дну банки.
- Зажралась, падла, - внимательно наблюдая за всеми ее перемещениями, добавил он. - Ну, так я устрою тебе сейчас водные процедуры.
Иван плеснул в банку теплой водицы из чайника. Мышь сразу же встала на задние лапы и начала плясать, махая передними, с тонкими розовыми пальцами, и дрыгая задними. Рот у нее от стоячего положения слегка натянулся, и, увеличенная выгнутым стеклом, казалось, что она поет песни. Мы прислушались к ее репертуару. "Oh, you"re in the army now!" старательно выводил грызун голосом из магнитофона, который мы не глушили никогда, разве, что на ночь.
- Издевается, земноводное, - сказал я. Следует отметить, что как раз заканчивался осенний призыв в армию, и все мы косили от него, как только могли.
- Ну, так я ей устрою холодный прием, - согласился со мною Иван. - Оваций не будет.
С этими словами он открыл окно и выставил банку на обсыпанный снегом карниз. Вода стала стремительно остывать, а мышь с удвоенной энергией принялась откалывать свои коленца.
В это время к нам по каким-то делам зашел кто-то неизвестный. Точнее, тогда-то он как раз был известным, но десятилетия спустя память не сохранила, кто же это был.
Мы поговорили о том, о сем, обменялись очень важной информацией по поводу грядущего ужина и уже собирались друг с другом раскланяться.
- Ого, - вдруг сказал неизвестный. - Да у вас там "карбышев".
Про мышь мы отчего-то забыли, и она, наверно, от отсутствия внимания, сделалась вялой. Движения ее становились все медленней, усы покрылись изморозью, пальцы на передних лапах стали синеватыми.
- Глядите, какое безобразие! - возмутился тем временем неизвестный.
Все паразиты с мыши сбежали и теперь комком, едва не превышающим саму мышь, плавали на поверхности воды. Зрелище было не для слабонервных и впечатлительных. Никто и не предполагал, что у грызунов имеется в таком количестве специфических вшей грызунов.
- А, - догадался неизвестный. - Это вы санобработку делали! Понимаю. Ручная мышь, что ли?
- Иван у нас лучший в мире укротитель мышей, - сразу согласился я. - Он ее в тубусе держит, чтоб, в случае чего, могла Могилу загрызть. Или испугать до кондиции "отлично" в зачетке.
- Да, - задумался неизвестный. - Молодец, Иван. Талант. Дуров и Каштанка.
- Ты смотри, Дуров, - показал я пальцем на окно. - Околеет сейчас твоя Каштанка.
Иван задумчиво перевел взгляд за стекло. Мне даже показалось, он просчитывает перспективу, какая выгода с этой мыши.
Оказалось - никакой. Откуда-то с крыши спикировала ворона, простуженно каркнула, ловко подхватила банку с санобработанным грызуном и улетела. Наверно, тару помчалась сдавать. Ну да и ладно, не до грызунов нам было тогда: сессия и Новый год, последние тревожные дни осеннего призыва - забот и без мышей хватало.
Спустя пятнадцать лет где-то на другом конце Земли, а, точнее, на острове Цейлон, или согласно формулировкам "тигров освобождения Тамил и Лама" - Шри-Ланке, в самый разгар тропического послеобеденного ливня мы с Алексеем оказались посреди улицы. Было очень мокро и жарко. Алексей, с присущей ему смекалкой былого подводного диверсанта Тихоокеанского флота, сориентировался быстрее меня и убежал под ряд пальм, где, вроде бы лило не так, чтобы очень. У меня подобной смекалки не было, но зато я был быстрее.
- Смотри, в дерьмо не вляпайся, - предупредил я его, когда он подбежал.
Действительно, под пальмами ступить было некуда.
- Это что же у них - специальное отхожее место? - удивился мой спутник.
- Ну, на человеческое не так, чтобы очень похоже, - усомнился я.
Алексей хмыкнул, переступая с ноги на ногу. Вероятно, он хотел возразить, что и индусы - тоже не человеки: они - индусы, но передумал.
- Тогда кто мог здесь столько навалять? - начал он размышлять вслух. - Кошки - вряд ли. Им бы песочек, либо клумбы с цветами. Собаки - так они стараются по всей округе свои производные разбросать, чтоб солиднее в глазах прочих собак казаться. Кто это? А?
- Мыши, - ответил я, не особо раздумывая, посчитав, что вопрос адресован как раз ко мне. Но это было не так - вопрос носил риторический характер. Мысли вслух. Все равно делать нечего - ливень, как из ведра. Но рациональное зерно в моем ответе, оказывается, было.
Мы, не сговариваясь, подняли головы, обратив свои взгляды к небесам. В кронах пальм целыми гроздьями висели гигантские твари с очень неприятными мордами. Висели они кверху ногами, и, похоже, это им не причиняло никакого неудобства.
- Действительно, мыши, - согласился Алексей. - Летучие мыши-мутанты. Я таких здоровых не видел никогда.
Мне сразу же вспомнилась та мышка, вместе с банкой унесенная вороной. Вот, оказывается, к чему такие полеты приводят.
- Леха! - вдруг обрадовался я своей догадке. - Это не летучие мыши. Это - летучие лисицы.
- Хорошо, хоть не летучие обезьяны из страны Гудвина.
- Вроде бы летучие обезьяны жили у Бастинды, - возразил я.
Алексей окинул меня прищуренным взглядом: Гингема, Бастинда, Урфин Джюс - какая разница! Мы здесь стоим, а они там висят. Величиной с собаку марки спаниель, морды - откровенно свинские.
- Слушай, - ему в голову пришла очередная дума. - А как же они гадят, если зад у них наверху?
- Может, через рот? - не очень уверенно предположил я.
Бывает, что гениальные мысли взрываются поступками, даже не успев при этом предупредить голову. Моя голова очень удивилась, когда я, вдруг, заорал "Э-хе-хе-хейааа!" и замахал при этом руками. Алексей тоже удивился.
А как удивились летучие лисицы - даже не передать. Они дружно встали на крыло, но перед этим позволили нам убедиться, что в плане физиологии у них все в порядке. Даже больше - все у них будь здоров! Просто хобби у них такое, либо обычай - гадить себе на голову. Да и всем прочим, подвернувшимся, тоже - на голову.
В данный момент подвернулись мы. В следующий момент мы уже мчались под струями жесточайшего ливня, который смывал с нас свидетельства открытия тайной жизни летучих лисиц, обезьян и Урфин Джюсов вместе взятых.
- Ты чего? - спросил Алексей, тряся в разные стороны головой.
- Шутка, - не очень уверенно ответил я, тоже махая макушкой под дождевыми струями.
Хорошо, что мой спутник оказался незлобив и навыки, приобретенные в подводных диверсиях, на мне применять не стал. Иначе бы мне тоже пришлось демонстрировать свои былые спортивные достижения в беге по грязи под ливнем.
Я зарекся иметь дело с мышами в любых их проявлениях. Пусть ими кошки занимаются!
Кстати, о кошках. Если где-нибудь в былых процветающих деревнях, ныне превратившихся волею выведенного ЕБН-ом ворья в мерзость запустения, в наследство, либо просто в хорошие руки достанется дом, то после ремонта силами халтурщиков и халявщиков к нему обязательно потянутся коты и кошки. И придут они с корыстными намерениями кормиться мышами, которые не заставят себя долго ждать после реанимации любого деревенского жилья.
К нашей даче тоже приходят коты и кошки. Некоторых я даже научился узнавать в лицо.
Но мыши, привыкшие жить на свежем воздухе, порой, не боятся никого и являют собой легкую добычу. Одна такая добыча выскочила прямо передо мной на садовую дорожку и покатилась в сторону свежевырытого пруда. То ли пить ей захотелось, то ли купаться. Или вообще - на рыбалку. Я возмутился, хуже некуда, вспомнил летучих лисиц и решил припомнить это дело подвернувшейся мыши. Короткий разбег, мощный удар правой ногой - и знакомая кошка Дуся с мышом в зубах улетела по направлению к далекой столице нашей родины городу Москва.
Через две недели я ее, Дусю, встретил опять. Долго добиралась она, видать, до родимой деревеньки на общественном транспорте. Вполне вероятно, что даже зайцем. А мышь сдала масковским котам, чтоб те не обижали провинциалку, лихим ветром занесенную в столицу. Кошка посмотрела на меня таким строгим взглядом, что мне стало стыдно. Она забралась в кусты развивающейся белой сирени около забора и там затаилась.
- Понимаешь, Дульсен, - подойдя на расстояние голоса, начал я. - У меня с мышами старые счеты. Вот ты, положим, их ешь и не жужжишь. А я их просто презираю. Благородные мыши и братья их - кроты - подлейшие твари. Это, конечно, не значит, что при первом удобном случае я норовлю впечатать свой ботинок им в морду. Но иногда случается вдохновение, так что ты не обижайся, что я промахнулся. Ты же в деревне в авторитете.
За кустами послышалось шевеление и даже, как будто, хмыканье. Причем кошка, как мне показалось, хмыкала очень даже по-человечески. Прониклась, что ли?
- Однажды мне уже встретилась некая тварь - то ли жирная мышь, то ли откормленный крот: она неторопливо шла по выложенной камнем дорожке. Вокруг - аккуратно постриженная трава, кусты для плодово-ягодного вина обмотаны защитой от несознательных зайцев, клубника укрыта геотекстилем. Круто, что ни говорить. А тут идет вредитель, оставляя за собой дыры в газоне, чтоб ногу можно было сломать, оступившись. Достоин кары? - продолжал я, и сам ответил, полагая, что, даже оказавшись в Маскве, Дуся вряд ли успела освоить членораздельную речь. - Достоин. Хотел я дать этой твари по башке садовыми граблями, случившимися в руках, но тут набежала моя сестра и сходу зарядила с ноги. Эта мышь и улетела прямо в озеро. Почти до середины ее отнесло - Роберто Карлос обзавидовался бы таким ударам. Плюхнулась в воду, вынырнула и поплыла, временами поворачиваясь к нам и грязно ругаясь по-фински на свой мышиный манер. К нам, удрученным таким поворотом, подошел муж сестры. "Они все плавать умеют, как барракуды", - сообщил Эйно тоже по-фински. Он и понятно: там, в основном, по-фински все и говорят, включая мышей, потому как дело обстояло в Финляндии.
Я сделал паузу, давая Дусе возможность переварить услышанное и с радостным мяуканьем выбежать мне навстречу. Но она не выбежала, плохо переваривалось, вероятно.
- Вот теперь я точно знаю, что мышей бить ногами нельзя, - попробовал я подвести итог сказанному. - Финские особи плавают, как нерпы. Наши - защищаются от ударов посредством уважаемых кошек. Силовое воздействие - это не наш метод.
Кусты в ответ зашевелились, причем мне показалось: угрожающе зашевелились. Так их колыхать мог только приблудившийся внутрь какой-нибудь тираннозавр Рекс. Во всяком случае, уж никак не кошка средних кошачьих размеров.
Я несколько сместился в сторону, и моему взгляду открылся источник шевеления. Это был сын одной самозваной наследницы соседней разваливающейся от старости хижины, по образу жизни - таксист, по характеру - мудак, потому как такое уж свойство всех таксеров всех времен и всех народов. Дуся, падла, утекла куда-то, оставив меня наедине с этим толстым и наглым мужиком. Что он делал под нашим забором - подкоп, что ли? Кроме пакостей от него ждать ничего не приходилось.
- Совсем крыша поехала, - сквозь зубы прошипел он.
Я не стал уточнять, у кого. Но и смолчать тоже было нежелательно.
- Знаешь, - говорю. - Чем отличается один сосед от другого?
- Ну? - выпятив не по возрасту развитое пузо, лениво поинтересовался он.
- Одни соседи ходят по своему участку и радуются жизни. А другие горько плачут, потому что рука поломана.
- Ну? - снова проявил себя красноречием таксист.
- Так вот, я подозреваю, что к первому типу ты не относишься.
- Совсем крыша поехала, - опять прошипел сосед, но на всякий случай отошел от забора подальше. За спину он убрал какие-то ржавые садовые ножницы, которыми, закрались ко мне такие подозрения, он прореживал с корыстными целями нашу белую сирень.
Тем не менее, мыши куда-то попрятались, стараясь больше со мной не встречаться с глазу на глаз. Только дырки в земле остались, местами пугающего размера: словно из них вылез слон, либо, наоборот, ушел под землю. Сосед спрятал свои зловещие ножницы, установил возле развалин бани точильный камень и принялся точить на нем свою злобу. Иногда ему помогала его мамаша, буйно-базарного типа тетка с бесцветными кустистыми волосами.
Успех в борьбе с подземными грызунами выразил другой сосед, дальний - через дом от меня. Установленные на его наследственном участке пропеллеры из пивных банок производили неприятный шум, когда дул ветер. Ветер дул всегда, как проклятый, и я удивлялся, как можно под издаваемый этими "ветряками" скрежет наслаждаться шелестом листвы, песнями соловьев, криками чаек и ревом тракторов на неизвестно чьих полях поблизости.
Злобным соседям, положим, было по барабану: они на переносном проигрывателе, сделанном в далекой, но известной своими поделками стране Обезьянии, слушали радиостанцию "Радио Ваня". Вероятно, ее создал умственно отсталый друг продюсера всего россиянского телевидения, потому что хрипы голоса, способного равнозначно восприниматься, как мужским, так и женским, возвещали "Я влюбился в лесбиянку" бессчётное количество раз, и это вполне способствовало воспитанию высокого вкуса у дауноподобной слушательской аудитории.
А Славка, строитель противокротовых ветряков, верил, что акустическое давление на уши вполне оправдывается массовой миграцией мышиного населения его участка. Я так себе и представил, что, заслышав звуки психической атаки пропеллеров, грызуны все разом заплакали, похватали нехитрый свой скарб - узелки и чемоданы - и со всех ног побежали прочь от ужасного дома. Все равно появляющиеся в огороде провалы в земле, Славка объяснял злобными происками птиц, имеющих национальность - ворона. Их хлебом не корми - дай в грунте поковыряться.
Да, мышам не позавидуешь: с одной стороны - "Радио Ваня" стоит на страже деградации популяции, рядом же треск вертушек, а с другой стороны еще одна жесть для меломана - "Дорожное радио".
Этим радио увлекался не я, а живущий поблизости в шикарном особняке вечно пыльный и картавый дядька, в последнее время все более одинокий, разве что собака Шурка скрашивала это одиночество. К "Дорожному радио" он подошел со всем трепетом и пиететом любителя шансона, попсы и прочей эстрадной-пыточной составляющей россиянского эфира. Он вывел его на 50-ваттные динамики производства советского рижского предприятия "Радиотехника".
Радио включались с утра, также с утра включалась Шурка, визгливым лаем комментирующая каждую драгоценную минуту своей унылой собачьей жизни на цепи. Какие уж тут мыши! Они все на дальний кордон и без всяких "ветряков" сбегут.
Не надеясь на мастеровитость нынешнего подрастающего поколения, у которого бы можно было кое-что попросить в аренду, я тряхнул далекой стариной и сделал себе пулькострел. Получился он вполне жизнеспособным: руки помнят, помнят руки! Конечно, несолидно, лучше бы пользовать арбалет на 60 метров марки "Гепард", дожидающийся сезона гусиной охоты в сарае, но это уже первый шаг на тропу войны. А там, на тропе, как известно, сидят в засаде коррупции менты и только того и ждут, чтоб на кого-нибудь напасть. Их прикрывают всякие прокурорские составляющие нападения и судейские, в основном из тех, что ходят в туалет с буквой "Ж" на дверях.
Первым же выстрелом моя сделанная из двухмиллиметровой алюминиевой проволоки пулька чуть не заставила умереть от инфаркта собаку Шурку - ее конура находилась в непосредственной близости от выставленных динамиков. Я попал в стену сарая, а она подумала, что на нее устроено покушение - видать, уже был такой опыт во время моего отсутствия на даче. Но вторым выстрелом мне удалось заткнуть гнусавые вопли Киркорова, обратив их в хрипы.
Моя пулька пробила прочную, но непластичную, будто сделанную из чугуна, защитную сетку колонки, прорвала черную бумагу динамика и затерялась где-то в его внутренностях. Все остальное доделали завывания Киркорова и довершили вопли Баскова - бумага динамиков окончательно порвалась, и пятьдесят ватт выходной мощности снизошли до мощи агрегата "Радио Ваня", воплотившись в предсмертный хрип умирающего советского раритета.
"Дорожное радио" на некоторое время заткнулось. И "Радио Ваня" тоже, видимо злобные соседи почуяли неладное. Шурка начала солировать во всю свою собачью глотку.
Видимо, тем и отличается полузаброшенная деревня, что живут в ней психически неуравновешенные собаки, а случающиеся наездами жильцы самоутверждаются посредством шума, который им доступен. Я тоже, конечно, шумлю. Пилой, положим, молотком, триммером или электрорубанком. Но это - необходимость. А какая необходимость в россиянских радио? Даже мыши не выдерживают.
Зимой, когда портить тишину можно с большим трудом, часть из них возвращается к жилью. Для удовлетворения своего любопытства, пожалуй. Еды в полях под снегом - навалом. Правда, лисы, опять же, промышляют и ныряют в снег свечками, но тут уж - не зевай. Грызунам таков закон писан всеми, кому их не лень кушать: волками и совами, мелким пушным зверьем и ястребами. Кошки - тоже "мелкое пушное зверье", а вороны - "ястребы".
Мало народу зимует в мрачном безмолвии деревень, укутанных снегом по самые крыши. Не потому, что холодно, а потому что - не добраться. Дороги, будь они неладны, построенные сорок лет назад, сами по себе от снега не избавятся. А вся техника, те же сорок лет назад по мере надобности обеспечивающая бесперебойное движение редких машин, хоть она до сих пор и числилась на балансах каких-то псевдогосударственных предприятий, но уже давным-давно сдана за деньги в пункт приема металлолома. А деньги потрачены на приобретение спиртосодержащих жидкостей и пропиты. Люди, стало быть, после этого помирают, а менты плодятся. Вот и некому жить в деревнях, пусть там хоть что говорят с телевизоров разные маменькины сынки с выпученными от усердия глазами.
Но для мышей срок в сорок лет - вечность, поэтому они забредают в пустые заколоченные дома и там резвятся, всерьез полагая, что все эти хибары - для них.
К нам они тоже наведывались, о чем свидетельствовали "прочитанные" газеты, следы мышиного туалета в раковине и поломанные икебаны. Наши мыши - самые культурные мыши в округе, по причине того, что они зачитывали до дыр случившуюся прессу, а гадить ею они ходили в умывальник.
Наш дом подтапливался мной большую часть зимы, потому что добраться до него можно было практически всегда, и этим обстоятельством я активно пользовался. Грызуны тепло в доме оценили, поэтому вели себя очень деликатно, к продуктам почему-то не прикасались, ограничиваясь, как я уже упоминал, местными унылыми газетенками "Сосёд" и "Ол правда".
В полном безмолвии раннего зимнего утра, когда протопленная с вечера печь еще не успела сделаться равнодушной к распространению вокруг себя тепла, очень романтично вывести колонки - все ту же надежную "Радиотехнику", только в 30 ватт - почти на полную громкость и пробуждать свое тело кручением педалей на велотренажере, а потом всякими взмахами рук с тяжестями. Alice Cooper, либо Metallica или White Stripes очень способствуют поднятию настроения. А еще больше - забег во двор, где можно сыскать сияющий белизной снег, макнуться в него, теряя на секунду дыхание - и обратно к музыке. Пусть захлебывающаяся в припадке Шурка убивает утреннюю тишь, а бредущие куда-то по утрамбованной дорожной наледи похмельные старожилы Кабаны крутят пальцами у своих висков. Мне хорошо оттого, что я жив, оттого, что кружка с горячим кофе, разбавленном настоящим коровьим молоком, ждет меня, оттого, что нет у меня ни телевизора, ни радио. Только я, утро и Rob Zombie, выводящий "More human than human". Тайный эгоизм, одобренный моей семьей.
Книги, что вывезены мною на дачу, всегда могли предложить удачное общение на время завтрака. Например, роскошное подарочное издание "На краю Ойкумены" Ивана Ефремова, которым в честь 60 годовщины "Великого Октября" наградили тестя, в бытность того трактористом одного из местных совхозов. Практиковались такие подарки для скотников, доярок и бульдозеристов. Ныне подарки ушли в прошлое, да и все совхозы - тоже.
Книга была в идеальном состоянии, потому что из всей большой семьи тестя не умел читать никто, разве что газеты и телепрограмму. Жена моя, его старшая дочь, умела, но она "На краю Ойкумены" прочла еще до 58 годовщины Великого Октября, получив Ефремова по очереди в библиотеке.
Книга была настолько новая, что даже было боязно ее открывать. Но я открыл и положил на тумбочку возле кухонной барной стойки. А потом я обнаружил мыша.
Точнее, труп мыша. Когда-то он загадочным образом оступился, поскользнулся или, испугавшись моего утреннего Ozzy Osbourne, завалился между стойкой и тумбочкой. Там застрял, заклинившись головой, да со временем издох. Со скуки, видать. Говорят, мыши могут пролезть в любую щель - у них так кости устроены, что им раз плюнуть вывернуться, сложиться и растянуться. На сей раз не срослось.
Я осторожно за хвост выудил иссохшее тельце и, не глядя, положил его на тумбочку. Надо было придумать, что дальше делать с трупом: то ли угостить кошку Дусю, то ли выбросить воронам. Меня отвлек звонок по телефону: далекие работодатели-голландцы с утра пораньше интересовались моими планами на будущее. Не самое приятное общение с утра, я захлопнул книгу, которая распушила на тумбочке страницы веером, и пошел доедать сделавшийся безвкусным завтрак. Книга так и осталась лежать на прежнем месте.
Через пару дней ко мне заехал друг Вольдемар, с которым мы периодически обменивались информацией о музыке, книгах, новых голливудских фильмах и спорте. Раньше мы в процессе обмена пили водку в таких количествах, что на следующее утро бывало крайне скверно и муторно. Теперь отчего-то стали более трепетней относиться к потребностям своих организмов не перегружать их лишними проблемами. В общем, чай и кофе - вот наш алкоголь теперь.
Уже прощаясь, Вольдемар заметил роскошное издание Ефремова.
- Ого, - сказал он. - Дай почитать.
- Неужели не читал? - удивился я.
- Жене, - ответил он. - Пусть просвещается.
Ну что же, дело хорошее, почему бы не пойти навстречу старому приятелю.
- Только аккуратно, - напутствовал я. - Сам видишь - раритет. Только для избранных.
Спустя неделю Вольдемар позвонил мне. По телефону - в самом деле, не по колоколу же дальнего боя.
- Ах ты гад, - сказал он.
- Еще какой! - согласился я.
Наступила некая пауза, показавшаяся мне подозрительной. Неужели - действительно гад?
- А что такое? - осторожно прервал я молчание.
- Да Наташка чуть сердечный приступ не получила, - доверительно, но недружелюбно сообщил мне мой друг.
Жена Вольдемара была закаленная работой дежурной по железнодорожной станции дамой. Это должно было быть действительно большим потрясением, чтобы вывести ее из себя. Но почему тогда я - гад? Я не видел ее больше года, как-то ни на станцию, ни к Вовке не довелось за этот год заходить.
- Сочувствую, - сказал я.
- Издеваешься? - по тону вопроса мне стало понятно, что ситуацию нужно как-то урегулировать.
- Так что, собственно говоря, произошло? При чем здесь я? Нужна какая-то помощь?
Вольдемар задумался, и я его раздумья не прерывал.
- Что у тебя за закладки в Ефремове? - наконец, спросил он.
- Не было у меня закладок, - ответил я. - Даже ни разу не открыл книгу. Вернее, одни раз открыл, но сразу же закрыл.
Ко мне закрались какие-то смутные подозрения, будто что-то я упустил.
Мы поговорили еще немного. Я начал смеяться, потом - просто хохотать. Вольдемар сразу же оттаял душой и даже уронил трубку, не в силах бороться с моим, ну и, позднее, со своим смехом.
Ефремов пролежал у него на полке несколько дней. Наконец, Наташа после очередного утомительного дежурства по настойчивой рекомендации мужа взялась за книгу. Она открыла ее с середины, потому что так всегда получается, если страницы специально заложены.
Книга раскрылась, и ей на колени выпала плоская оскаленная мумия мыши - приятного чтения! Наташа подпрыгнула до потолка, уж больно не понравилась ей ухмыляющаяся морда грызуна. Женщины обычно мышей не любят, тем более - мертвых. Жена Вольдемара не была исключением. Она это высказала своему мужу. И еще кое-что, что он не мог повторить по причине академичности своего высшего образования.
- Вольдемар! - сказал я на прощанье. - Считай это просто шуткой. Я же не со зла - нечаянно получилось.
- Ну, у тебя и шуточки! - ответил он и отключился.
Позднее я узнал, что во всей этой истории самой счастливой оказалась Тэсс - сиамская кошка, охраняющая покой и семейный очаг в их семье. Во мгновение ока она подхватила выпавший на пол трупик и грызла его потом несколько часов подряд, не позволяя никому к себе подойти. Восполняла дефицит проявления охотничьего инстинкта, которого ей, запертой, так не хватало на пятом этаже кирпичного дома.