Аннотация: Собака - друг человека. И даже человек - друг собаке. И, вообще, они товарищи. Как тамбовские волки.
8. Шутка с собакой.
Собака бывает кусачей
Только от жизни собачей.
Песня Никитиных из мультика.
Все собаки разные, впрочем, как и кошки. Это не значит, что дело в породе, окрасе и размерах. Это значит, что у них разные хозяева, преимущественно состоящие из людей. Может быть, конечно, если верить выступлению Рональда Рейгана в бытность того президентом США, бывают еще и хозяева - нечеловеки, но ими можно пренебречь. Вряд ли столь тонко чувствующие человеческую натуру и сущность звери смогут считать своим вожаком и покровителем негуманоида. На такое только мы, люди, способны. Не все, конечно, но большая часть населения, именуемая "болванами".
Я собак и кошек никогда не боялся. Можно даже сказать, я к ним относился с пониманием и уважением. Но это вовсе не означало, что и они испытывали ко мне такие же чувства.
Одичавшие собаки вряд ли отважатся на нападение с целью причинения вреда человеческому здоровью. Вернее, это утверждение относится только к диким псам, которые изначально сами по себе, бегают по воле, сливаются с помойками и преследуют только одну цель - выжить любой ценой. Вред человеческому здоровью могут причинить только те гады, что когда-то, пусть даже в младенчестве, ощутили тепло человеческих рук. Вышвырнул их на улицу интеллигент шестого поколения, либо учительница литературы, либо вовсе - мент, все - пиши, пропало. Если выживет такой пес, обязательно собьется в стаю, непременно выявит переданную былым, пусть и недолгим, хозяином злобу на всех и вся, и, по скудоумию своему, обязательно будет кусать маленьких детишек, стареньких старушек, пьяненьких людишек - всех, кто слабее. ССП (общечеловеческий), Сволочной Свод Правил, по которому жил отравивший собаку человек, не дает ей другого выбора.
Если довелось остановиться посреди сгущающейся тьмы под проливным ноябрьским дождем на окраине человеческого поселения, пусть даже и имеющего гордое древнейшее историческое название Тукса, то лучше из машины не выходить. А если вышел, принял водные процедуры, взбодрился, сел обратно, да и поехал, куда глаза глядят. То есть, конечно, куда фары светят. А светят они в пустоту: ни дорог, ни хрена, сплошные канавы. И черт дернул на проселок свернуть! Как обратно на дырявую асфальтовую трассу федерального значения выбираться?
Я решил спросить у первого встречного местного жителя, но местные жители отчего-то не решались встречаться. Наверно, погода нелетная.
Но, чу! Прошмыгнул кто-то и укрылся в парадной барачного типа лачуге. У бараков - самые нарядные парадные, на Васильевском острове в центре Питера народ от зависти кулаки кусает.
- Эй! - успел я крикнуть в спину жертвы непогоды. - Погоди! Подскажи!
Но тот, или та, погодить и подсказывать не спешила. В самом-то деле, не под косыми же струями ледяного ливня этим делом заниматься! Я торопливо бросился следом, на ходу вспоминая ужасные подробности быта загубленных нелюдями 90-х годов сел, деревень и поселков городского типа.
Местные жители, те, что однокоренные с названиями людских селений, большею частью вымерли, некоторые мутировали. Этой мутации активно помогала спиртосодержащая жидкость, поставляемая под ментовской эгидой одним мутантам - жадным, для распространения среди других мутантов - готовых на все.
Однако встречаются еще и те, что ныне в авторитете. Это менты, для которых венец мечтаний сделаться гиббоном в гибэдэдэшных подразделениях близлежащих городков, и продавщицы. Но у них дома большие, построенные халтурным способом методом каркасного протезирования, а во дворе обязательно сидит эсэсовская собака - такая, как в кино про концлагеря и партизан из советского кинематографа. Уж не знаю, как к ним почтальоны ходят? Либо нет уже в деревнях почтальонов за ненадобностью? Задай таким вопрос - и все, поминай, как звали.
Впрочем, я скользнул к бараку и даже успел крякнуть в закрывающуюся дверь:
- Извините, пожалуйста!
Я был услышан, но, вероятно, не понят. Извинять меня было некому - пустой темный коридор, издающий запах давно неубранного хлева. Бежать обратно в машину за фонариком - дело пропащее, поэтому ничего не оставалось, как пытать удачу наугад. Это не означало, что я собирался ломиться во все двери подряд, наощупь пробираясь к ним по стенам. Это означало - продолжать жечь бензин АИ-95 и пытаться выбраться хоть куда-то, где может ездить транспорт. Двигаться на свет фонарей тоже не представлялось возможным, потому что в то время уличное освещение было властью запрещено. Вероятно - светомаскировка. Чтоб не разбомбили с воздуха.
Я бы и ушел, да что-то, вдруг, легонько ударило меня по ноге. Это меня крайне удивило: как так - я стоял в дверном проеме, ни к чему не прикасаясь, а тут что-то меня трогает. Сквозняк, что ли?
Но ветер, пусть даже и из затхлого коридора не может сам по себе порвать мои вполне светские брюки от костюма-двойки H&M, да еще в самом свободном их месте - у щиколотки. Так даже ураган не поступает.
Обидно, что вымок, а уж как обидно, что штанину порвал - слов нет. Я бы еще дольше на несколько секунд погоревал, да внезапно понял, что сквозняк этот имеет вполне вещественную форму - форму собаки средних размеров. Она высунула свою ощетинившуюся зубами морду из полной темноты и замышляла явно что-то нехорошее. Ладно бы зарычала предупредительно, либо гавкнула предостерегающе, я бы не стал торчать тут, как тополь в известном месте. Но эта подлая тварь не защищала вверенное ей убожество, она, падла, нападала. Оттого и молчала.
В подтверждение моих догадок, она бросилась на меня опять, целясь уже чуть ниже колена. То есть, в намерениях у этой незнакомой собаки было - откусить мне ногу и унести ее с собой, как трофей.
А как же я с одной ногой машиной управлять буду? Да и не хотелось мне пока без ноги ходить.
Пес, воспитанный в наглости и подлости, не ожидал, что у меня несколько другие моральные ценности. В частности, я ударил ногой навстречу бросившейся на меня собаке, чем ее очень смутил. Это смущение выразилось в том, что она полетела, как футбольный мяч, обратно в коридорную темноту, угодила в какое-то ведро и завизжала в нем, как из бочки.
Больше ко мне она в тот вечер не приближалась. Зато одномоментно с визгом пса в коридоре открылась дверь, выпустив во мрак тусклый свет и стойкий запах перегара. Также дверь выпустила человека женского пола с кочергой в руках в боевом положении.
Очень редко, когда кочерги располагаются возле входных дверей. Гораздо чаще они там, где ими пользуются, то есть, возле печек. Мой инцидент с несознательной собакой занял от силы минуты полторы, то есть, времени должно было вполне хватить, чтоб сгонять к печке и вернуться обратно. Другими словами, та, что была женщиной, замыслила нападение на меня еще до того, как его осуществил подлый пес. Значит, слышала все мои просьбы и спешила реагировать на них единственно доступным ее сознанию способом: откусить мне ногу и унести ее с собой, как трофей.
Позвольте, такова была задумка ее собаки. Ладно, можно сформулировать иначе: пробить кочергой мою голову и позволить собаке отгрызть мне мою любимую ногу.
Воинственная дама в отличие от пса нападала с боевым кличем. Свет падал сзади от нее, поэтому мне не было видно ее перекошенное ненавистью лицо, зато контуры оружия возмездия обрисовывались вполне конкретно. И еще, помимо ненависти, она была заражена запахом спиртосодержащей жидкости в состоянии ее переваривания. Надеюсь, коньяки, виски, водки и текилы так не пахнут, даже если я их употреблю в количестве, необходимом для некоторой путанности в моих мыслях.
Перед самой атакой я энергично закрыл входную дверь в коридор. Пьяная амазонка не успела пустить свою кочергу в дело, зато успело врезаться в дверь всем своим лицом. Она была сильна, эта воительница, потому что удар потряс весь барак до основания.
Больше мне тут делать было нечего. Задачу минимум: пнуть собаку и ударить дверью ее хозяйку - я, как мне казалось тогда, выполнил. Задача максимум: расспросить кого-нибудь о дороге - в Туксе нереальна.
Но я был не совсем прав. Не в задаче максимум, конечно.
Не одолел я и половину скользкого пути до машины, как дверь в барак снова распахнулась. На ее пороге возник решительного вида мужчина, если судить по спортивным штанам с отвисшими коленями, рубашке с прорехами и резиновым сапогам. Если бы он держал весь этот гардероб в вытянутой руке, я бы со стопроцентной уверенностью мог определить пол человека. Но в руке он держал топор, оружие пролетариата. Так что вопросы о половой и расовой принадлежностью отошли несколько на второй план.
Наверно, тоже карел, как и я. Или, как называет нас впадающий в маразм Жириновский: "карельцы". Обидно, право слово. Я ж ливвик, чего вся правительственная лабуда понять не желает. Они чурками все больше интересуются.
Вот я и подхватил с раскисшей грязи одну чурку, вернее, даже - просто валяющееся без дела полено.
Задачу человека, заспешившего ко мне с кривого крыльца, я понял сразу же: отрубить мне голову в воспитательных целях, пробить ее кочергой и позволить собаке отгрызть мою ногу. Полено было пущено в дело. Только я в данных условиях мог быть способен на это.
Ловко я его бросил, метнул, можно сказать, прямо в цель. Целью был лоб летящего ко мне на крыльях ненависти субъекта, после чего топор вывалился из его, сделавшихся безвольными, рук, сам он нырнул в грязь и затих.
- И дождь смывает все следы, - сказал я в наступающую ночь, и она захохотала в ответ диким голосом призрака толстой тетки в мантии.
- Какие кошмарные аллегории, - добавил я и уехал прочь.
Мне повезло каким-то чудом выбраться на трассу, полную ям, но пустую от злобных собак и их злобных хозяев. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Ну, а плохие машут полосатыми палочками и сами лают на проезжающий транспорт.
Собаки - они звери, и надо с ними обращаться по-зверски. Но так, порой, хочется ладить с ними по-людски.
Когда я был маленький, в деревнях бегало много собак, беззаботных настолько, что на людей они не кидались даже в разгар самих сучьих собачьих свадеб. Не были злобны их хозяева, не плескалась злоба в их питомцах. Живи и радуйся. Люди поменялись, поменялись и псы.
Это не относится к одной только россиянии, это относится ко всему миру.
В тайваньском городе Каошунге на рынке не пасется ни одна собака: их прогоняют, как вредных элемент. Собаки эти зачастую с ошейниками, их хозяева торгуют тут же всякой дрянью. Но они, псы эти, мешают торговому процессу: улавливают настроение своих патронов и не стесняются после этого проявлять свои чувства. Как куснут - мало не покажется!
Почему же их не истребляют вообще, или не съедают в китайских ресторанчиках? Наверно, потому что можно отравиться. Ближе к ночи, когда базар умолкает и разваливается, этих собак хозяева привязывают к каким-то деревянным клетям, где, по всей вероятности, хранится та дрянь, что выставляется на продажу днем. Псы валяются в пыли, воют на луну и гавкают на редких прохожих, доведись тем случиться поблизости.
Я однажды случился, потому как пропустил свой автобус, а на такси ехать не хотелось. Хотелось прогуляться, идти было, в общем-то, недалеко.
На рынке в Каошунге я никогда не был, белые туда забредают крайне редко. Разве, что, полностью сумасшедшие белые. Черные вообще обходят стороной. Да и статусные тайванцы считают посещение базара ниже своего достоинства. В самом деле, чего лезть в антисанитарию, если в городских магазинчиках можно купить все, что угодно и по той же самой цене.
Это была вотчина самых низкопробных китайцев. Они были там, как рыбы в воде: подлость и обман - это второй хлеб. Такие же низкопробные у них были и собаки.
Я был очень редким прохожим, потому что псы возле клетей разом насторожились. Большой белый человек, да еще пешком, да еще с голыми ногами! По мере моего удаления они бесились и лаяли все сильнее. Хотя, казалось бы, должно было быть с точностью до наоборот.
Наконец, одна из собак сорвалась с привязи. Оно и понятно: крепилась она на китайской веревке, привязанная китайскими руками. Куда катится мир? Зачем нужна вся эта китайская дребедень, если даже вшивую собачонку удержать не может? Ответ в любых магазинах. Made in China - знак качества, только знак этот - минус.
Словно по команде прочие собаки тоже одна за другой начали срываться со своих привязей, и помчались они ко мне всей кодлой в шесть китайских рыл. Я вовремя их заметил, насторожившись на изменение шумового содержания вокруг.
Бежать со всех ног - бессмысленно. Забираться на дерево - глупо. Помощи от прохожих ждать не приходится, нет никого поблизости. А если и есть, то затаились и ждут развязки.
Собаки были так себе - мелкие, сущее недоразумение. Настоящие китайские сторожевые псы. Тоже, наверно, где-то мульки про "made in" висят. Но вряд ли они были беззубыми. А зубы, даже если они не клыки - это уже не шутки. Это уже юмор.
Если бы где-нибудь посреди римского Бельведера на меня бросилась стая собак - юмор бы был черным. А здесь - чепуха: рынок все-таки! Китайский рынок! Куда ни кинь взгляд - везде камни валяются, либо палки призывно торчат. Настоящее раздолье для умелых рук.
Собаки неслись ко мне, как гончие, настигающие стремительную лань. Каждая хорохорилась перед другой, поджав уши и вытянувшись в струнку, еще успевая как-то подвывать и лаять. Зрелище смешное, но несколько тревожное. Эдак китайцы и в самом деле бросятся на меня, как на Даманском полуострове. Реинкарнация людей в подлых тварях.
Обычно всегда имеется вожак, нейтрализовал такого - стадо разбежалось. Но тут каждый из бегущих китайцев - вожак сам по себе. Делать нечего, придется над ними подшутить. Начать следует с шутки посредством камня.
Я, как бейсболист запустил навстречу самой агрессивной, то есть, самой первой, собаке камень, величиной с мой кулак. Они встретились, шутка удалась. Куда попал, выяснять не было времени, пришлось в хорошем темпе сыпать остротами, пока они у меня не кончились, точнее - камни, пригодные для шуток, вышли все. Тем не менее, два китайца сделались безразличными к моей судьбе, сконцентрировавшись на упражнении по ползанью. Прочие же требовали продолжения концерта, причем с галерок перебирались уже к самым первым рядам.
Я побежал к ним навстречу: есть у меня такая реприза в моем сценическом багаже. Собаки сориентировались не сразу, бегущий к ним навстречу, я, как бы перестал для них существовать. Они, замедляясь, проскочили мимо, а самую последнюю я, что было сил, причесал подхваченной палкой. Она и сломалась. Не собака, а палка. Пес тоже почувствовал себя не в своей тарелке, отлетел на пару шагов, как-то странно хекнул и притворился, что уснул.
Хорошо, что у меня свободными были обе руки, и для каждой из них я приобрел по бросовой цене какие-то пыльные, сучковатые, но все равно увесистые дубины. Одна оказалась бракованной, развалилась, ну да и пес-то с ней.
Три китайца опомнились, но не одумались. Каждый из них норовил отхватить от меня кусок, прокравшись сзади. Я этому всячески противился. Мы разговаривали между собой: они - в основном визгливо и на китайском, я рычал в ответ, почему-то на английском. То, что я был возмущен - никак меня не характеризовало. Я был взбешен.
Даже когда еще одна тварь громко щелкнула зубами после удара моей дубины, меня это не остановило: я поддал ей правой ногой, потом левой. Она летала, очень своеобразно переворачиваясь. Другие две собаки, припав брюхами к грязи, резко бросались к моим ногам и так же резко отскакивали назад.
Злости у них не убавилось, разве что сделались они осторожнее. Никакого, понимаешь интернационала. Достать их своей дубиной было сложновато. Но они, воспитанные на игре го, ни сном, ни духом, что такое "городки". Я даже на колено привстал, запуская свою биту в самую ярую из них. Срезал начисто, а потом еще добавил с ноги.
Мы остались один на один с последним китайцем, он согласился, что повеселились изрядно, поэтому можно расходиться. Но я возражал. С третьего, либо четвертого камня удалось снять и эту собаку.
Наступила тишина. Оглядевшись, констатировал удручающее зрелище - веселье закончилось. На меня больше никто не покушался, можно было идти дальше своей дорогой и наслаждаться теплом тайваньских сумерек. Пока полиция не нагрянула и не обвинила меня в жестоком обращении с домашними животными, которые в ошейниках. Полиция это умеет. И даже, я бы заметил - любит. А в отношении россиянских подданных - так жить без этого не может.
Не должны собаки бросаться на людей. Не имеют они такого права, пусть даже люди на велосипеде, либо на лыжах. Но со мной не согласятся их воспитатели, радетели и разработчики ССП (общечеловеческого). А я спорить не буду. Я вспомню другую псину, выросшую в трущобах венесуэльского острова Исла-Маргарита.
В Южной Америке соседство трущоб и респектабельности воспринимается, как само собой разумеющееся дело. Людям из нищих кварталов доступ в более-менее зажиточные закрыт. Они это понимают и не особо стремятся явить себя "богачам". А бродячие собаки понимают не очень.
Это, конечно, не значит, что они болтаются по центральным улицам и позируют собаколовам. Они сидят в каких-то засадах и зорко следят, чтобы еда не оставалась без должного обращения надолго. Если есть пища, то ее надо есть. Пусть она лежит на мостовой в виде объедка, пусть торчит из кулька, только что купленная в магазине, пусть выгружается из грузовой машины. На нее обязательно положен глаз. Либо собачий, либо кошачий.
Мой маршрут на Исла-Маргарите был прост и короток: работа - бар - пляж. До бара мне можно было неторопливой походкой добраться за пять минут. На пляж с бара - одна минута, просто спуститься по камням вниз, к морю. Пляж был замечательный, с шезлонгами, арендой водных велосипедов и доставляемой по желанию холодной выпивкой. Ну и народ там собирался тоже не из бедных. Во всяком случае, так они выглядели.
Однако одежду без присмотра не оставлял никто.
Только я по первому времени, и от этого очень нервничал: за буйки не заплывал, надолго не нырял, всегда готовый вылететь из воды по малейшему подозрению. Одежды было, конечно, мало, но в ней скрывалась кое-какая денежка, без которой посещение бара могло быть проблематичным, и телефон. Короче говоря, водные процедуры всегда заставляли меня переживать.
Но однажды, спускаясь к воде, я заметил в тени камней чьи-то внимательные глаза. Вряд ли их туда зашвырнул какой-нибудь отдыхающий, потому что мне не попадался навстречу ни один безглазый турист. У глаз был еще и хвост, который начал вполне дружелюбно похлопывать по песку, уловив мою заинтересованность.
- А, - сказал я. - Да ты, уж прости за грубость, собака!
Несколько облезлых тропических псов тусовалось возле бара, всегда готовых родину продать за объедки. Хотя покупателей родины принципиально не находилось - еще был у руля великий кормчий Уго Чавес - но объедки перепадали.
Собака на мой голос чуть подалась из своей прятки - она была такой же облезлой и тропической, как и ее коллеги при баре, но изрядно исхудавшей. У меня в руках ждал употребления большой бокал с пивом "Corona", но делиться им с незнакомым псом я не стал: собаки в большинстве своем непьющие, даже пиво лакать отказываются. Зато в карманах моих шорт можно было обнаружить два бутерброда с тунцом, приобретенных в баре. Один из них я бросил псу, тот растерялся, но всего лишь на сотую долю секунды.
У кромки воды я выпил пиво, закусил тунцом и почувствовал себя своим среди всех пляжных бездельников. Можно было броситься в море и нежиться в теплых волнах пока не надоест. Или пока одежду не сопрут.
- Карауль! - сказал я собаке, преданно поедающей меня глазами из своей прятки. И указал на сложенную на песке одежду.
Каково же было мое удивление, когда я, в очередной раз обернувшись, заметил, что пес воспринял мою команду буквально, выбрался из своей норы и теперь сидел возле моего имущества с очень строгим видом. Караулил. Самое забавное, что команду свою я отдал на русском языке, который на Исла-Маргарите был не знаком никому, даже бармену.
Собаку я зауважал, даже несмотря на ее непрезентабельный вид. Она, дождавшись моего возвращения из морских ванн, проводила меня до выхода, демонстрируя прочим псам мое покровительство.
Каждый раз, когда я спускался на пляж, меня ждал мой четвероногий страж. Я уже начал приносить с собой какую-то еду, выуженную из холодильника. И даже имя собаке придумал.
Временами, когда я барахтался где-то в воде, пес очень ловко вставал на задние лапы, поджав к груди передние, и высматривал мою голову: еще не потонул? Он сохранял равновесие и даже порой ходил на задних лапах туда-сюда. Походка у него была еще та, словно развратная женщина на промысле. Но так как был он мужского сословия, поэтому я и назвал его, уж извините, "Педик". Все равно по-русски никто не понимал, даже бармен.
Мои подчиненные филиппинцы тоже принялись подкармливать пса, он и им караулил одежду. Напрягать свои филиппинские мозги в придумывании собачьего имени они не стали, решив, что "Педэк" - самое то.
Когда я после отпуска вновь забрел на пляж, Педик был уже очень солидным пляжным завсегдатаем. Прочих собак он бил, а одежду стерег, кто бы ни попросил. Он отъелся и тонко чувствовал, можно ему показываться среди отдыхающих, либо нет. Всегда находились какие-то буйные люди, готовые ударить вполне безобидного пса. Меня он узнал, но без особого восторга. Служба такая у собаки, никакой привязанности. Впрочем, и никакой злобы. Бездомный Педик сам усвоил манеру поведения, которая вполне могла помочь ему безбедно прожить свой собачий век. Дурное влияние улицы не возбудило в нем страсть кусаться и лаяться. Может быть, конечно, не удался он ростом, но избитые мною китайские собаки с Тайваня тоже были невелики.
Зато какой большой парень был Эдик! Он жил в семье моего институтского друга Сереги в двухкомнатной квартире возле Ледового Дворца спорта у Российского проспекта. Там он воспитывался с младых, можно сказать, когтей. Квартира была достаточно обширной, но все равно он занимал там очень много пространства. Особенно, если это пространство было диваном, на котором иной раз ночевали особо зазевавшиеся гости.
Эдик не очень напоминал пуделя, совсем не напоминал таксу, зато весьма - ротвейлера. Да он и был ротвейлером. Мы познакомились, когда он еще выглядел крупным упитанным щенком. А однажды я заехал к ним в гости и увидел огромного черно-коричневого пса, который не помещался под кухонный стол, где в младенчестве предпочитал сидеть в ожидание внимания к себе под видом аппетитного кусочка.
Когда Серега с семьей переехал в модернизированный под стильное жилье сталинский дом ну улице Севастьянова, Эдик будто бы слегка уменьшился в размерах. Во всяком случае, его сделалось не так, чтобы много - свободного пространства вокруг хватало с избытком. Однако это положение не относилось к дивану для гостей.
Мы с Серегой засиделись допоздна за беседами - редко доводится встречаться в последнее время. Когда же разошлись спать, то в отдельной комнате мне было предоставлено вполне просторное лежбище: даже я со своим ростом мог запросто поместиться хоть вдоль, хоть по диагонали.
- Только дверь держи закрытой, - сказал мне хозяин на прощанье. - Не то Эдик придет.
Ну да, будто бы взрослый ротвейлер не умеет открывать любые двери в квартире. Да он плечом стену может подвинуть!
Я уже успел сладко заснуть, потом сладко проснуться, когда понял, что в комнате я не один. Да чего там в комнате - на диване я лежал не один! Эдик пристроился с краешку, как пограничный пес Алый в дозоре. Ладно, мне не жалко.
Оказалось, жалко ему, потому что Эдик разлегся, как собака, и спихнул меня откровенно на пол. Я в ответ спихнул его и снова улегся, как мне разрешили хозяева - по диагонали. Эдик повздыхал где-то возле окна, потом тяжело прошел к ковру и пал там ниц. Ну и замечательно! Каждый спит там, где положено, все довольны.
По реконструкции дальнейших событий пес дождался, когда я начал дышать ровно и подошел к дивану. Сначала он положил на самый край свою лобастую голову - мне это не мешало, так что все в порядке. Эдик попытался уснуть в таком положении, но то валился на пол сам, то двигал диван. "Да, ну, к чертям собачьим!" - подумала собака. - "Где есть место для головы, там прекрасно поместится и весь маленький ротвейлер". Он положил на постель обе свои передние лапы и даже, чуть было, не задремал. Но круп скользил по полу, так что снова появилась возможность опрокинуться. И Эдик осторожно залез на диван весь, целиком, посидел немного в раздумьях и начал растекаться по его поверхности, как это умеют делать только ротвейлеры.
Он растекался, а я, стало быть, вытекал, начиная с ног. Так как это дело проходило медленно и осторожно, то, оказавшись половиной своего тела на полу, мне понадобился только легкий нажим всех четырех лап развалившегося на постели пса, чтобы полностью оказаться на паркете. Точнее - на мягком ковре, Эдик своими прежними упражнениями сдвинул весь диван с места. Я даже не проснулся, а Эдик, блаженно вытянувшись всеми своими конечностями, спокойно принялся смотреть свои собачьи сны.
Утром Поля, дочь Сергея, заглянула в комнату, где спали мы с собакой. Она тотчас же побежала к маме и поинтересовалась у нее:
- А что - дяденька уже уехал?
Лена, жена Сергея, тоже заглянула к нам и тоже удивилась:
- Может, он вышел куда-то?
Пришел Серега, слегка помятый, но не сломленный - вчерашний вечер был, вне всякого сомнения, занесен в актив душевного общения - почесал в затылке:
- Чего же - он голый, что ли, ушел?
Действительно, моя одежда была аккуратно сложена на стуле.
Эдик лениво поднял голову, туманно посмотрел на хозяев и снова откинулся на постель: вероятно, ему требовалась с утра чашечка кофе. Специальный кофе для энергичных собак, рекомендованный ведущими собаковедами мира, фирмы, конечно же, Педигрипал.
Серега, наконец, углядел в брошенном на ковре одеяле контуры человеческого тела и начал смеяться. Потом засмеялась Лена, потом - Поля, чтоб за компанию с родителями, потом - Эдик, чтоб вместе с хозяевами, потом проснулся я.
- Хорошая шутка, - сказал я прямо в радостную рожу ротвейлера. - Теперь очередь за мной.
Тот обрадовался еще пуще прежнего и начал стаскивать с меня одеяло.
Через год мне представилась возможность пошутить. Это нисколько не означало, что я целый год ждал удобного момента, это значило, что только через год я снова посетил своих друзей. С каждым годом мы становимся старше, с каждым прожитым пятилетием - старее, время подло ускоряется, и не найти в нем лазейки, чтоб можно было отбросить все дела, дабы замереть на вечер во вневременном пространстве, где нам по двадцать лет, где все еще живы и здоровы, где самая большая проблема - это зачет, либо экзамен, и где ничто так не греет душу, как нечаянная пятерка рублей на кармане, чтоб можно было поесть, попить, поплясать и посмеяться с друзьями.
Когда вечером мы решили прогуляться в близлежащий магазин, дабы обеспечить себя всем необходимым для матча Зенит - Рэйнджерс, Эдик увязался за нами.
- Ладно, пусть прогуляется перед сном, - сказал Серега. - Пиво поможет нести.
Я сразу же представил себя ротвейлера, идущего на задних лапах с ящиком Гролша в передних. Скуби Ду какой-то.
Мы вызвали лифт, а к тому моменту, когда он поднялся на наш этаж, у Сереги зазвонил телефон, и он отошел в сторону. Эдик дисциплинированно сидел возле дверей и ждал команды, когда ему можно будет двигаться дальше.
Дверь лифта отворилась, и пес вопросительно посмотрел на нас. Хозяин был занят разговором, а я в ответ на собачий взгляд совершенно бездумно проговорил:
- Чего смотришь? Езжай и пиво возьми.
Эдик с некоторой долей сомнения вошел в лифт и немедленно уехал.
- Куда это он? - удивился Серега с трубкой у уха.
- За пивом, - пожал я плечами.
Но лифт отчего-то уехал вверх. Неужели собака перепутала кнопки и теперь будет кататься, куда попало? Да и вообще, чем, хотелось бы мне знать, она давит на эти самые кнопки? Обрубком хвоста, что ли? Бросающийся задом на панель управления пес мне показался неэтичным.
Лифт, судя по звуку, остановился этажом выше, а потом снова начал двигаться вниз. Мы с Серегой недоумевающе переглянулись. Подъемник снова замер перед нами, двери открылись, и из него вышла совершенно серая по цвету кожи дама. Дама была странно одета и, вообще, была то ли филиппинка, а то ли узбек.
- А где Эдик? - хором спросили мы ее.
Она не удосужилась на ответ и прошла на негнущихся ногах к какой-то двери в соседнюю квартиру.
- Гувернантка, - кивнув на ее спину, прошипел мне Серега.
- А Эдика куда она дела? - прошелестел я в ответ. - Съела что ли?
- Не успела, - выразил сомнение мой друг. - В сумочку затолкала, чтоб потом съесть.
У гувернантки в руках действительно была малюсенькая сумочка, куда можно было упрятать, по идее, хозяйское золото-бриллианты, вот с собаками дело обстояло сложнее. Да что там - и кота запихать в нее не удастся, разве что морскую свинку или черепаху. Но Эдика только наркоман с десятилетним стажем мог принять за свинью, пусть даже и морскую, не говоря уже о сходстве с Тортиллой.
Мы по лестнице поднялись этажом выше. Пес сидел у шахты лифта и скучал.
- Кто тебе разрешил кататься по этажам? - строго вопросил его Серега.
- Да это я, - пришлось признаться мне. - Пошутил, а он шуток, подлец, не понимает.
- Пошутил, говоришь? - хмыкнул мой друг.
За всю свою одиннадцатилетнюю жизнь ротвейлер Эдик не укусил ни одного случайного прохожего, не загрыз ни одной кошки. Один раз порвал на части бросившуюся на Лену кавказскую овчарку и повел себя в высшей степени угрожающе по отношению к судебному приставу в чине майора, которому принадлежал безумный "кавказец". Вот и весь его послужной список.
Эдик умер несколько лет назад, но для многих людей так и остался в памяти, как самый добрый ротвейлер в мире. Может, потому что хозяева его были такими?