Аннотация: Все мы смертны, даже бессмертные умирают.
Бруссуев Александр. Рассказ. "Смерть".
Жизнь - это смертельная болезнь,
Которая передается половым путем.
Вуди Аллен.
Когда я был маленьким, я не знал, что такое "смерть". Ее для меня не существовало, потому что вокруг все были живы. Все радовались, праздновали Новый год, ездили отдыхать в Эстонию, ловили на Ладоге удочкой по сто окуней за одну рыбалку, участвовали в застольях, смотрели в кинотеатрах фильм "Зорро" с Аленом Делоном, катались на лыжах и купались в речке до одури. То, что иной раз по улице проходил оркестр, играющий похоронный марш, и заплаканные женщины в черных платках бросали из кузова машины на землю еловые ветки - это было не в счет, будто бы этого и не было вовсе. Главное - держаться от всего этого подальше, а остальное само по себе сделается нормальным.
Мои близкие, конечно, не были ни горцами, ни перцами, чтобы жить вечно, но в моих глазах они были именно таковыми. У меня умер дедушка, но я его почти совсем не помнил. Даже похороны прошли так, что в моей памяти они не сохранились вовсе. Когда скончалась моя бабушка, я был увлечен грядущим празднованием своего дня рождения. Мама отводила меня в садик и у попутного телефонного аппарата остановилась, чтобы позвонить в больницу. Бабушке должны были сделать операцию, что-то не совсем сложное, грыжу удалить. Удалить-то удалили, да бабушка умерла. Мама заплакала, а я не понимал: как это - умереть в мой день рождения.
В садике я пригласил своих одногруппников на свой праздник - тех, конечно, с кем не очень дрался - они с радостью согласились. Также я им поведал, что у меня умерла бабушка. Приглашенные ребята кивнули головами и нисколечко не смутились по этому трагическому поводу - как и для меня, для них пока тоже смерти, как таковой, не существовало.
Тем же вечером мои родители уехали на похороны в деревню, меня с собой не взяли, оставив на попечение отцовской сестры, наказав встретить своих гостей-детскосадников и развлечь их подобающим образом.
Мы с моей тетей, которой, вообще-то было страшно некогда, устроили стол, а потом она ушла по своим, тетиным, делам.
Сначала я сидел один, как Мальчиш-плохиш, в окружении тарелок, потом с целью экономии времени я разложил на полу весь арсенал своих игр, потом начал в них поочередно играть, потом перекусил со стола, стараясь не налегать на сладости, чтобы не испортить аппетит. За окном тихо падал снег, фонари разбивали опускающуюся темноту, и я понимал, что никто ко мне на День рождения не придет.
Каждый из приглашенных, конечно, сказал дома своим мамам и папам, что День рождения, и что бабушка умерла. Но первое событие важнее, потому что люди в детском понимании - бессмертны. Совсем маленькие люди не боятся Смерти, ее боятся только взрослые. Поэтому свой шестой год жизни я праздновал в полном одиночестве, все родители посчитали второе трагическое происшествие этого дня определяющим.
Уже гораздо позднее мне не раз доводилось встречаться с собеседниками, которые волею судьбы оказывались там, где люди очень часто безвозвратно переходили из одного своего состояния в другое - на войне. И ветераны Отечественной, и интернационалисты Вьетнама и Афганистана, и несчастные воины вооруженных конфликтов в разодранном Советском Союзе - все с большой неохотой рассказывали, что самые опасные враги - это дети. Если не хотелось им об этом говорить, так какого же лешего язык распускали? Видать, не могли в себе держать, что-то грызло изнутри, словно муки совести.
То, что для детей не существовало Смерти, еще не означало, что они сами не могли эту пресловутую Смерть нести окружающим. Чем необразованней и глупее родители, тем легче их дети убивали прочих людей. В Африке даже существуют целые отряды, состоящие из всяких малолеток, зверствами с которыми не могут сравниться ни эсэсовцы, ни энкавэдэшники. Поэтому наши советники в Анголе в свое время тщательно следили, чтобы ни один из подростков в повстанческой муслимской деревне не оставался за их спиной.
Это взрослому тяжело руку на ребенка поднять в независимости от цвета его кожи, обратное же утверждение совсем несправедливо. Наши пионэры-герои во время Отечественной войны только подтверждали это. А какие-то горные кавказские или афганские деревни, где рабовладельческий строй, такие выводы только усиливали. Ребенок из растущего и познающего этот мир человека легко превращался в хладнокровного убийцу. Недостаток воспитания, наверно.
Недаром наши предки - пусть будет уточнение: мои предки-ливвики - не позволяли детям хвататься за боевое оружие до тех пор, пока те не проходили испытания. Зато в наше время любой сопляк, наслушавшийся выдержек из Корана, например, суру 5 "Трапеза", либо суру 47 самого Мухаммада, или 3 суру "Семейство Имрана", без всякого колебания и душевного трепета подорвет к чертям собачьим скопление "неверных", без разницы кто там: женщины, старики, либо такие же дети. И сам, конечно, подорвется. Без сомнения - плохое воспитание.
Смерть, однако, никогда не изображают в виде злобного ребенка. Зачастую, это "старуха с косой", или же гордый всадник Апокалипсиса. Вообще-то, нарисованную косу я помню, вот рядом с ней старуху - нет. Обычно это какой-то скелет в балахоне с капюшоном, лишенный, как видимых первичных, так и вторичных половых признаков. "Не влезай - убьет!"
Взрослые люди - имеется в виду: совсем взрослые, старики и старухи - перестают бояться Смерти. Они начинают ее просто ждать. В этом ожидании проявляется даже некая доля циничности. Помер знакомый, либо не очень, ровесник - словно в соревновании участие: сегодня ты, а завтра - я. Кто кого опередит, и кто от кого отстанет. Это все оттого, что люди, которым посчастливилось дожить до старости, обретают мудрость, которая не обязательно может сочетаться с умом. С вредностью - может, в нынешних приближенных к боевым условиях, это запросто.
Конечно, есть и такие старики, которые боятся помереть до онемения конечностей. Но это, как правило, старые люди еврейской национальности, не сумевшие за всю свою долгую-долгую жизнь потратить миллионы и миллионы денег, нажитых, очевидно, совсем неправедным образом. Их, вероятно, жаба душит, что придется расстаться с кровью добытыми средствами. И эта же жаба поддерживает в этих евреях искру жизни. Наверно, жаба тоже еврей.
К сожалению, обывательская практика на берегах Ладоги такова, что богатые евреи здесь встречаются не вполне часто, а прочее местное население не балует себя возможностью выхода на пенсию, тем самым, экономя средства для Пенсионного фонда и, как следствие, для всего бюджета всей страны. Мертвым пенсия, что припарка - без надобности.
Поэтому отношения со Смертью людей в преклонном возрасте мною изучены не вполне - мало живых примеров. Ясно, что они не страшатся, потому что всю жизнь прожили бок о бок с нею - чего же бояться того, что знакомо? Если детей не особо волнует Смерть потому, что они бессмертны, то стариков она перестает сильно беспокоить по той причине, что они, как раз, смертны.
Значит, самые истинные отношения со Смертью - у тех, кто уже достаточно вырос, но недостаточно при этом постарел. Именно это поколение и стоит на переднем крае "смертельных" связей. Впрочем, есть среди них, то есть, конечно, нас, такие люди, которые по каким-то загадочным душевным обстоятельствам тоже делаются "бессмертными". Это разнесчастная группа людей, объединенных, скорее, даже не своим профессиональным долгом, а своим к нему отношением. Судьи, прокуроры, менты, врачи, да все - за которых, так называемое, государство горой стоит. Причем, что характерно, любое государство. Даже африканское. Хотя, африканское - нет. Там, в Африке, уже нет никаких государств. Любой черный чиновник с самым мизером полномочий - уже само по себе государство.
Как говорится в одной хорошей книге ("Радуга 1" и "Радуга 2", автор Бруссуев А. М.), "менты, связисты и таксисты" - вот "бессмертные", прикрывающие свои чисто шкурные интересы мифическими народными помыслами. Их поступки таковы, что поневоле можно усомниться в смертности этих парней, а, особенно, этих женщин, коль они попадают в спецификацию. Да и пес с ними, мне их не понять, потому что понять не хочется.
Однажды один фронтовик поделился со мной впечатлением по поводу своей Смерти. Он сказал, что никаких пограничных состояний: вот ломился в атаку, а вот - кромешная темнота. Причем, тьма - осязаемая, даже время какое-то имеющая. Длилась она почти две недели - он это знал точно, когда в нем впервые пробудилась боль, багровый оттенок этой тьмы и обрывки разговоров вокруг себя. Никаких терзаний и блужданий в полнейшем мраке, никаких мыслей - ничего. Это и есть - Смерть?
Какая же это Смерть, раз мы с ним вполне живым и слегка пьяным, беседуем? Не Смерть это, а какое-то недоразумение. Я поделился своим опытом: жестокий удар, потрясший весь организм, дичайшая боль и улетающий от меня куда-то вдаль мой собственный крик и весь Белый свет. Словно освещенное оконце заднего вагона поезда, стремительно уносящееся вдаль, в то время как сам вывалился из него, и остается только смотреть вослед в беспросветной ночи.
Порой казалось, что я так и не сумел догнать этот поезд, а вся проходящая жизнь - это просто иллюзия, желаемое, выданное за действительное. Матрица, одни словом. И вот это действительно страшно.
Смерть тряхнула меня, когда умер мой отец. Он как раз дожил до своего пенсионного возраста, но пережить его не смог. Он умирал недолго, обрушившаяся болезнь сожгла его меньше, чем за полгода. Для меня, все еще не отделавшегося от легкомысленности детства, это был жестокий удар. Жестокость его, вероятно, была в том, что я переживал это в одиночку, не делясь душевной болью ни с матерью, ни с женой, ни со своими сестрами. Хотелось постичь: как это - отец жил, разговаривал, смеялся, шутил - и его больше нет? Постичь не получалось, нужно было только смириться. И мне это все никак не удавалось.
Когда же пришло более-менее разумное понимание, в Питере застрелили моего друга Олега, и все обретенное спокойствие полетело к чертям собачьим. Смерть сделалась вполне реальной, выглядывающей из окон любой проходящей машины, прячущаяся за каждым углом и подворотней, затаившейся на кончике пера врача-деграданта, заседающего в медицинской комиссии, да мало ли где! Впрочем, не Смерть это была, а всего лишь навязчивая паранойя.
Выход из этого состояния был придуман американцами, что впереди планеты всей. Не хочешь шептать какому-нибудь незнакомому попу свои душевные страдания и каяться в свершившихся проступках, шепчи их незнакомому мужику или тетке, обозвавших себя врачами-психологами. Может, по деньгам это выйдет чуть дороже, чем в церквях, но индульгенция будет выдана точно такая же. Была паранойя - да за двести долларов психолог ее взял себе. Можно жить дальше.
Иллюзия обретения душевного равновесия никогда не сделается реальностью. Ни врач, ни поп - это те, кто за деньги, ни брат, ни сват - это те, кто из сострадания, не смогут помочь в Смерти. Каждый умирает в одиночку - это уж точно.
По сути, получается, что достаточно равнодушны к неизбежной кончине только те, кто одной ногой вышел из небытия - дети, либо уже одной ногой на пороге этого самого небытия - старики. Так страшна ли сама по себе Смерть?
Да, страшна, но хочется уточнить, что по-настоящему страшна Смерть близкого человека, а не своя. Стало быть, опасаться следует Жизни. Вот ведь какая штука.
И в родном эпосе "Калевала", и в эллинской "Илиаде", и в "Рамаяне" загадочных реддинов, и в шумерской "Песне о Гильгамеше", и в кельтских "Легендах о Мак-Туиреде", даже в каких-то индейских преданиях о Кецалькоатле и Херонимо - да везде упоминалось о Смерти. Причем, не о каком-то необратимом и страшном процессе для всего сущего, а просто о другом, "загробном" мире. Да к тому же, иногда с возможностью обратной связи. Вряд ли наши предки - имеется в виду наши реальные, а не те, что историки государственности вырисовывают, предки - были глупее, чем мы. Они были мудрее и практичнее, поэтому не очень охотно откликались на религиозные запреты и политические веяния. Они относились к Смерти просто. Не следует считать - примитивно. Им было доступно понимание. Черт, как жаль, что мы это понимание утратили!
"А умирать не страшно, когда ты одинок", - пел Валерий Гаина из "Круиза". Может быть, стоит воспринимать эти слова в более широком смысле. Например, одиночество - это оторванность от государства, церкви, профсоюза, политической партии и прочих насильственных над человеческой свободой объединений. С другой стороны, стоит только заикнуться какому-нибудь "бессмертному" народному судье, что он тоже обязательно умрет, как судья посчитает это угрозой и примет все действия согласно своему положению и взгляду на прочих "смертных". Иными словами, посодействует уничтожению. А оно кому-нибудь надо?
Вот опять выходит, что бояться нужно не Смерти, а живых, которые могут жить только в Жизни. Однако заявить, что я не боюсь Смерти - несколько опрометчиво. Если так можно сказать, я ее опасаюсь, как доводится опасаться неизведанного и непознанного. Я больше боюсь Жизни.
Впрочем, в Смерти у меня много знакомых, и с каждым годом их там становится все больше и больше. Такая имеет место объективная реальность. Уж они мне сгинуть не дадут. "Наши мертвые нас не оставят в беде" (В. С. Высоцкий).
Каждому дается по его Вере (следует заметить, не по "верованию"). Я верю, поэтому готов поделиться своими домыслами и выдумками с Читателем. Книга будет называться "Война мертвых", так что подождем немного: читателю - чтобы прочитать, мне - чтобы написать. Живы будем - не помрем.