Бучинский Владимир Андреевич : другие произведения.

Реинкарнация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   ПЕРВЫЙ СНЕГ
  
   Снега не было. Весь декабрь... Ну и что? Мало ли, чего нет? Вот у меня, например...
   Сидорович вошёл во двор и внимательно огляделся.
   Да-а... Не празднично. Никого. Темно и сыро, а ещё центр города. Он по-хозяйски умостился на лавочку возле детской площадки.
   Обидно.
   А что, собственно, - обидно? Правила давно приняты, и не просто приняты - выжжены, как клеймо на лбу! - Впечатались, устоялись. Восемь лет...
   Он достал из пакета хлеб и кусок колбасы, не сильно початую чекушку водки, специально приготовленную клеёнку - праздник, блин... Год-то Новый! Новый, а какой, кстати: 12-й или 13-й... да нет, двенадцатый.
   Удивительно! - Бомжик покрутил головой, половина окон были тёмные. Уехали, что ли? Только справа, при въезде, давил светом и звуком одноэтажный коттедж-встройка. Фирма гуляет... ну-ну...
   Достал сыр, огрызок малый, но - голландский, не плавленый. Резал тонко, аккуратно, не спеша. Как когда-то там, давно, в другой жизни. На тарелку.
   А Сначала - на досточке...
   И тут подошёл пёс. Небольшой, холёный, упитанный, - Сидорович раньше знал, как называется эта модель... Марка... А, ну да, - порода! Забыл. Начисто. Забыл!
   ***
   - Выгнали? - собака ему не понравилась, умничать и делиться ужином не хотелось. - Во - видал?! - Он показал барчуку солидный кукиш. Нет колбаски, мало её, понимаешь... Да и вряд ли такого выгонят...
  
   - Зоська! Зося! - в дальнем углу двора брызнуло светом - открылась дверь подъезда. - Зосечка!
   - Тьфу ты, - хмыкнул вслед удирающей собацюре.
   - Надо же, барышню обидел... да ещё в канун праздника.
   Внутренние биологические часы подсказывали, что до салюта, когда всё загромыхает и засветится, оставалось минут двадцать. Стало быть - пора проводить Старый, чтоб ему пусто было, год...
   Он сделал приличный глоток, зажевал хлебом, потянулся за колбасой, и тут обнаружил, что опять - не один. Рядом, наискосок от скамьи, стоял... Да-а, это вам не декоративный мопсик!
   Пёс был огромный - дворняги редко дотягивают до размера приличного мастиффа. Худой, поджарый, настоящий уличный боец, собачий бомж, клошара от Бога.
   Стоял спокойно, чуть склонив на бок лобастую голову, внимательно рассматривая небогатый праздничный стол.
   - Привет... - осторожно сказал Сидорович, - а я тут, понимаешь... - Но именно в этот миг сработал давешний глоток водки, в животе привычно зажглась свечечка - стало тепло и спокойно.
   - Ладно. Ладно, друже... Заходи, садись, гостем будешь - и осёкся.
   Этот собачий бичара будто ждал приглашения.
   Не спеша, основательно, он подошёл к скамье и сел напротив Сидоровича - близко, очень близко! Как старый приятель, верный и преданный собутыльник. Их головы были почти на одном уровне.
   Секунд десять внимательно изучали друг друга.
   Потом бомж-человек сказал: "Так-с...", сделал небольшой глоток и разломил пополам горбушку. Вздохнул, переполовинил колбасу.
   Пёс с интересом наблюдал за происходящим.
   Закусили.
  
   - Михаил. Михаил Сидорович, - уважительно и серьёзно представился человек. Подумал, что-то вспомнил, и добавил - ну, так как там... в мире? Нет стабильности?
   Он почти не удивился, когда приятель состроил уникальную собачью гримасу и энергично замотал башкой влево-вправо.
   - Ясно, Бобик, ясно. Сапиенс, значит...
   Свечка в животе разгоралась.
   - Понимаешь, как бы сказать... Не всё так просто. Когда-то давно... - Сидорович закусывал очередную порцию и скармливал аудитории остатки сыра, - был у меня друг... Грэг. Грегори! - Чистый доберман. Красавец...
   Пёс вздохнул и опустил голову. Похоже, доберманов он не любил.
   - ... Застрелили его. Сосед по даче, сука. Алкаш запойный, бизнесмен хренов, да... тогда ещё была дача...
   Бобик вскинул голову и опять внимательно слушал. Тема явно интересовала.
   - Ну - что? Попереломал я ему руки-рёбра, дури- то ещё хватало, молодой был. Меня и взяли... За жабры. И за мошонку. Выпьем?
   Но тут мир взорвался.
   Небо расцвело миллиардами вспышек, всё вокруг загрохотало, завизжало, - ура! Ура! Салют, Новый Год! С новым счастьем! - На улицу из гулящей фирмы посыпались люди - молодые, весёлые, с хлопушками.
   Пёс строго глянул на безобразников и опять повернулся к толковому собеседнику, весь внимание.
   - Так вот, мне пятьдесят девять... Думаешь, я всегда бомжевал? Я, между нами, девочками - доцент, филолог... Зав кафедрой. - Он помахал перед умной мордой не очень чистым пальцем. - Был... был! Но жизнь, паскуда, слишком коварна! Да нет, я не ною... Просто клыков - так и не отрастил. Не сподобился, не готов. A'm not ready. У тебя-то - вон какие, тебе легче. Фейерверк закончился.
   Народ откричался, отцеловался, отшумел, и - побежал пить за Новый, удачный, щ-щасливый...
   - Ладно. - Михаил Сидорович молодецким глотком добил чекушку и честно разделил последние крохи с царского стола. - Слушай, а может - это... что
   тебе здесь? Пошли вместе, ты да я, глядишь, и... как ты? Лады?
   Пёс дожевал, и, вдруг, неожиданно резко встав, ткнулся носом в острую коленку приятеля. Вздохнул.
   И - ушёл!
   Ушёл!!!
   Это было так неожиданно и обидно, что доцент как бы застыл. Ну, надо же! Так здорово сидели, общались, а как только водка... тьфу ты! - колбаса! -
   Закончилась - Всё, привет!
   - Урод, - выдохнул, наконец, оскорбленный бомж и полез в карман за сигаретой, - Болонка непривязанная...
   Он выдымил две "примы", одна за другой, и несколько успокоился. А - чего? Каких ответных даров он ждал? Чем этот собачий бомж может откатить? Тоже мне, друга нашёл... Дурень старый!
   Ладушки. Куда теперь-то... на вокзал, что ли?
   Да и встал бы, и пошёл, но из дверей гулящей фирмы опять вывалилась удалая компания - четверо парней и две красавицы - с хохотом, бокалами и сигаретами. Чтоб выйти со двора на проспект, пришлось бы пройти прямо сквозь них.
   Не хотелось.
   Снова хлопнула дверь, и к жизнерадостной шестёрке присоединилась пара... только совсем не весёлая. Высокая холеная блондинка была разъярена, как
   бешеная пума: зубы в оскале, когти, то бишь - пальцы - в кулачок. Худой, коротко стриженый мужик, тащившийся следом, попробовал её обнять - и тут же получил в глаз! Не по-женски так, по-взрослому.
   - Лида! Лидка... да подожди...
   - Пошёл на хрен! Урод!!! Кто тебе - Лидка? Я?! Всё! Кончилась Лидка! Лидия Васильевна!
   - Да погоди...
   - Закрой рот! Ты - кто? Охранник? Вот и охраняй! Гришуня...
   Остальная компания не проявляла ни удивления, ни беспокойства. Даже посмеивались. Видимо, не происходило ничего нового, нештатного.
   - Да я же... ну, ничего такого, просто... - Слова цеплялись друг за друга, и стало ясно, что хлопец прилично "вдетый".
   - Ещё раз: пошёл вон! Ко мне - только по работе!
   И уборщиц чтоб построил - не только в помещении, но и во дворе - вон, бычки перед входом, мусор... скоро шприцы валяться будут! Бомжи всякие шляются!
   ***
   Лавка Сидоровича стояла от них метрах в пятнадцати, в неосвещённой зоне, поэтому, когда разъярённая фурия чётко и уверенно направилась к нему, он от удивления даже не попытался встать.
   - Так. И что тебе тут надо? А? Чего здесь сидишь? Пьёшь? Колешься? - она остановилась пред ним в двух метрах, руки - в боки... ну, - классическая базарная баба!
   - Да я тут... это... я - уже!
   Подтянулись новые актёры - облаянный Гришуня, молодой бычок с наглой ухмылкой и нетвёрдо стоящая на ногах барышня.
  
   - Всё! Всё-всё, я иду...
   Но Гришуня ухватил за ворот, вздёрнул наверх, к себе, и захрипел в лицо:
   - Ты - чё? А? Я тебя, мля, по-русски спрашиваю - ты чё?!
   Он неловко развернул бомжа спиной к выходу, и, в общем-то, несильно, ударил открытой ладонью в подбородок.
   Конечно! Конечно, Сидоровича били и раньше, за восемь-то лет бомжевания! Правда, везло - били не сильно.
   Так что ничего экстраординарного. Но сегодня, та самая падлюка-жизнь, о которой он размышлял час назад, устроила сюрприз. Новогодний.
   Падая между барышней и Белой Ведьмой, он крайне неудачно взмахнул руками, отчего крайне удачно залепил "блонде" по носу тыльной стороной кисти.
   - Сука-а-а! - завизжала мадам, хватаясь за мордашку.
   - Падла! - Гришуня бросился в атаку.
   - А-а-а-а-а!!! - на одно ноте завопила барышня.
   - Х-х-э-э-к... - выдохнул улыбчивый, попадая носком по рёбрам.
   Завертелось. Мат, вопли, топот бегущих - разнимать.
   Забьют - мелькнуло у Сидоровича, - затопчут. Он сжался в комок и закрыл руками затылок. Учёный...
   И вдруг... Вопли и рёв, аккомпанировавшие экзекуции, возросли на порядок, а бить - перестали.
   Он с трудом приподнял окровавленную голову и разлепил один глаз. Пёс чёрным дьяволом метался в гуще человеческих тел.
   Молча. Люто.
   Кричали только люди.
   Улыбчивый, зажав руками правое бедро, пытался выползти из круговерти. Ведьма вставала с колен - рукав блузки оторван, локоть и кисть в крови. Свежий народ бежал к спасительным дверям фирмы. Гришуня...
   Штамп, конечно, заезженный, но - правда, правда...
   Как в замедленной съёмке, Сидорович видел: пёс рвёт Левое плечо, а правая Гришунина рука тащит из куртки пистолет, приставляет его к большой, кудлатой голове...
   Человек-бомж отрубился.
   ***
   Сначала он не понял... в глазах какая-то пелена, белая. Потом дошло: снег. Пока он, значит, валялся тут...
   Ну да, конечно, Новый же Год! Снег продолжал падать. Не то, что б - сказочный, мягко-разлапистый, но... светло от него стало, светло.
   Поднимался сложно. Болело всё - рёбра, голова... провёл рукой по лицу - кровь. Двор был пуст. Где-то вяло хлопали петарды.
   "Фирменные" окна не светятся, музыка не играет. Сбежали, надо понимать. Так и то сказать - часа четыре, наверно.
   Утро.
   Он подошёл к Псу. Да, холодный уже, холодный...
   Окоченел. Попробовал поднять, отнести в дальний угол двора, за мусорные баки - не смог. То ли прихватило ледком, то ли просто - тяжёлый, не поднять.
   Постоял.
   Помолчал.
   И двинулся к выходу, прижимая руку к левому боку, морщась и прихрамывая.
   На вокзал, наверное...
  
   ***
  
  
   ГДЕ-ТО В ПРОВИНЦИИ...
  
   Курить, по большому счёту, не очень-то и хотелось, но до конца рабочего дня оставалось двадцать три минуты. И тупо смотреть на деятельную суету в лаборатории, озабоченно- одухотворённые лица Мишки и Клавдии Сергеевны - просто невмоготу. Он вышел в коридор. Окна распахнуты, в мире буянил август. Трава, идеально подстриженные кусты лемурина, молодые акации - всё было опалено солнцем, которое не щадило и себя...чересчур оранжевое какое-то, выжженное. Даже нежно-ультрамариновый забор выцвел и казался белым.
   За ним, опоясывающим территорию института, сновал народ - мамы с колясками, детвора, студенты, военные... в основном, офицеры. Минуя огромный портрет вождя, растянутый на глухой стене казармы, служивые вздёргивали подбородки, косили орлиным глазом и чуть не отдавали честь.
   Всё раздражало.
   Спички ломались, третья зашипела, но не зажглась...
   Руки подрагивали.
   - Ты много куришь.
   Антон дёрнулся. Шеф всегда являлся, как привидение - бесшумно, скрытно... и это несмотря на внушительный рост и почти неприличный живот.
   - Да, Вячеслав Карлович... что-то, последнее время...
   - А работаешь мало. Смотри Зимин... сам знаешь, проект на контроле...
   Генеральный пожевал губами, фыркнул, и величественно удалился - Королевский Пингвин, ни дать, ни взять. В косоворотке и с неизменно потухшей трубкой.
   Кличка оправдана.
   Надо же! Всего-то год назад профессор Штруббе казался ему небожителем, а за возможность работать в институте Антон продал бы душу.
   Не задумываясь.
   ***
   Вечерний парк отдыхал от жары. Людей много - молодёжь смеялась, парни в широченных белых штанах и девушки, лёгкие, как их ситцевые платья, катались на качелях, пели под аккордеон " Алёнушку" и "Границу". Парочки
   стекались к озеру, где добросовестно стояли в очереди - лодок не хватало. Новоиспечённые лейтенанты, поблескивая кокардами и остроумием, угощали красавиц лимонадом на террасе павильона "Волна".
   Антон пришёл раньше - как всегда. Свидание назначено на семь, но уже с полшестого всё валилось из рук, ничего не
   хотелось, и ноги привычно несли к "их" лавочке, в дальнем конце аллеи.
   Облокотившись на высокую спинку, Зимин провёл рукой по свежевыбритому подбородку и усмехнулся.
   Небольшую "шкиперку" он проносил почти год, белой вороной мелькая по институту, раздражая общественность независимым видом и отсутствием верноподданнических усов. Но появилась Тонечка, которой хватило двух поцелуев и одного мурлыкающего "сбрить!", чтоб от оппортунистической
   поросли не осталось и следа.
   Время ползло, словно раненная черепаха.
   Любимая не пришла ни в семь, ни позже. Спустя сорок минут он встал и побрёл через весь парк, к выходу.
   Ситуация была проста как гривенник и стара как мир.
   То, что он семье Лисовских не подходит, Антону дали понять сразу. Нет, без патриархальных замашек, без генеральской беспардонности, но - доходчиво... а женская составляющая фамилии - даже интеллигентно. Отец, правда, церемонится особо не стал, смерил мудрым взглядом, сказал
   "ну-ну" и ушёл в кабинет. Генеральской оплеухой это не выглядело, так как папа был не генерал, а цельный Командарм.
   Что дело, понятно, меняло.
   Да, ситуация была проста и стандартна... за одним
   исключением. Он-то, Антон Зимин, был совсем неординарный!
   ***
   Из капкана семейной опеки любимая вырвалась только спустя неделю.
   Они ушли за город, на берег Волчьей, где до поздних
   сумерек просидели на холме. Целуя пухлые, ещё неумелые губы, чувствуя под тонкой материей платья напряжённое тело, вздрагивающее от пробегающей искры, он начал проваливаться в пустоту, бесконтрольную и сладкую.
   - Всё... всё... - она, задыхаясь, выскользнула. - Нет, не надо... не сейчас... ладонь прошлась по шевелюре, щеке, губам. - Всё будет, только... я знаю, ты придумаешь, что делать. У нас всего пара недель!
   - Я тебя увезу... далеко... - Антон ещё не пришёл в себя, сердце металось по грудной клетке. Он приподнялся на локте. - Просто - время... а что значит: "пара недель"?
   Антонина села рядом, покусывая сорванную травинку.
   Когда девушка о чём-то задумывалась, отрешённо глядя в небо, её красота становилась вообще неземной.
   - Отец... да и мать, и бабушка... я подслушала. Дело не в тебе. Ты, Тошка, как раз на маму произвёл очень хорошее впечатление. Тут такое... в общем, они меня замуж выдают...
   - Что? Да они в своём уме?! - он сначала округлил, а потом сузил глаза, и стал похож на волка, у которого отнимают добычу. Русый чуб взметнулся, как шерсть на загривке.
   Тоня молчала.
   Глядя на нежный профиль, на подрагивающие ресницы, Зимин вдруг ясно осознал, насколько его любимая молода... девчушка, только школу закончила.
   - Понимаешь... конечно, открыто ничего не говорится,
   но это - политика... как у кесарей прошлого. Джен Ли Чан -
   сын маршала, дипломат. Папа говорит, что такие люди, как мы,
   вообще о себе думать не в праве... благополучие Государства и цели Вождя - вот что главное!
   - К чертям... о, боже! Он из Поднебесной?!
   - Да. Только лицом - как мы... хорошенький, кстати...
   - Красавица хитро скосила глаза.
   - Прекрати! Я...
   - Тошка... родной... - она уткнулась лбом в крепкое плечо. - Ты только скажи... бежать я готова. Но - куда? Отец и на экваторе достанет, и на полюсе - он же не армейский... особый отдел. А мне нужен ты... ты... никаких дипломатов... один... сумасшедший... физик... гениальный...
   С треском отлетали пуговицы, рвалась непослушная материя - на этот раз она сама всё решила.
   Солнце последний раз мигнуло над краем леса и утонуло в ночи. Теперь подсматривали только звёзды.
  
   ***
   Пружина на двери кабинета Генерального была сверхмощной.
   - Вызывали, Вячеслав Карлович? - Антон, просунув
   голову в щель, еле сдерживал рвущуюся из рук гильотину.
   Профессор барабанил пальцами по огромной, идеально пустой столешнице, смотрел в сторону, на портрет Вождя.
   Наконец кивнул - заходи.
   Тяжёлые бордовые портьеры. Полумрак. Отчётливо тикают ходики.
   - Слушай, Зимин... а чем ты, собственно, последнее время занимаешься? А? - Пингвин выпрессовался из кресла, подошёл вплотную и уставился колючим взглядом в переносицу подчинённого. - Я б-б-брал в П-проект перспективного учёного, а не полусумасшедшего гения, использующего
   оборудование института в к-к-каких-то своих, никому не
   понятных целях... - возбуждаясь, Штруббе всегда заикался.
   - Причём в тот м-момент, когда весь коллектив живёт одним:
   выполнить задачу! Партия и н-на-а-род ждёт результата, как хлеба, как глоток воздуха... где расчёты последних дней?! А почему тебя не было на вчерашнем собрании? Вот! - он ткнул пальцем на одиноко лежащую папочку возле телефона.
   - Л-лемке подаёт рапорт о халатном отношении, но между
   строк ясно читается - саботаж! А Рев-в-вицкая - о полном пренебрежении общественной работой!
   Антон молчал. Пингвин фыркнул и стал переваливаться
   с ноги на ногу поперёк кабинета. Говорил куда-то вниз, в толстый серый ковёр.
   - Лемке нашёл твои ч-черновики, полные белиберды, явно не относящейся к проекту. Несанкционированные ночные работы с аппаратурой подтверждает Клавдия. П-пока устно.
   А дело стоит на месте, причём тормоз - ты. Что п- прикажешь?
  
   Антон молчал. Всё было правдой.
   - Значит - так. Я тебе не нянька. Если послезавтра не будет всех расчётов последних разработок - пишу рапорт и... ну, ты п-п-помнишь, какие бумаги подписывал. Иди! Мне своя голова - ближе к телу...
   В коридоре налетела Ревицкая. Неизменная красная косынка от возмущения сползала на очки, необъятная грудь упиралась ему в живот, где-то в районе пупка, прижимая разгильдяя к стене.
   - Зимин! Ты... ты... ни совести, ни стыда! Я буду ставить вопрос о твоём пребывании в к...
   Он молча вывернулся из горячих телес и пошёл в курилку.
   ***
   - А как называется эта звезда? - Антонина смотрела в ночную россыпь.
   - Это не звезда. Это планета... хочешь, назови её сама... как назовёшь, так и занесу в Мировой Список...
   Антон поцеловал непослушный локон, мешавший добраться до губ любимой.
   - Тошка... ну, это правда? Мы убежим? Ты всё молчишь, молчишь...
   - Правда, котёнок. Мы убежим в сказочную страну, где
   ты станешь принцессой... самой красивой и доброй в мире Принцессой! А я буду сидеть у твоих ног и сочинять стихи о будущей королеве Антонине, Повелительнице Гор, Морей и Водопадов.
   Вечерний парк остывал от дневного зноя, из темноты плыли звуки - на летней эстраде военный оркестр наигрывал "Марианну", что-то среднее между вальсом и танго.
   - А знаешь... папа говорит жуткие вещи... будто скоро - война... страшная, огромная. И погибнут миллионы...
   - Это правда, Тош?
   - Правда. Но ты не бойся. Там, куда я тебя приведу, будет мир и лето, облака и травы.
   - Да. А папа, когда выпьет, кричит, что мы всех
   победим, и построим одну большую страну, на всю планету.
   И все, кто выживут, будут очень счастливые! Только сейчас мне надо выйти замуж за Ли Чан и уехать с мамой и бабушкой в Поднебесную...
   Он гладил её волосы.
   - Верь мне, котёнок... ещё совсем немного... время,
   время! Хоть недельку... вот, слушай:
   Сказал мне Вождь, что всё - мура,
   И ухмыльнулся, гад, при этом...
   Что отстирать жизнь добела
   Не выйдет. Мало быть поэтом!
   Что занавес давно упал
   На старые, как мир, идеи...
   Ты Млечный Путь, дурак, лакал
   И вылакал. Теперь на шее
   Медалька "За максимализм"
   Плюс орден "Дятла" в назиданье...
   Потребуется с полсотни клизм
   Промыть от рифм твоих моё сознанье!
   Надежда, страх, дурацкий смех -
   Всё это путь к стандартной плахе...
   ... а в небесах главзампотех
   Меняет строчки на рюмахи.
   - Как жутко... это Маркевич?
   - Нет. Бучевский. Расстрелян полгода назад.
   Зимин отстранился и достал папиросу.
   Случайность это всё-таки, или он - гений? Заметил
   бы кто-нибудь другой, работая над совершенно заурядной проблемой очередного оружия, то абсолютно новое, не связанное с первичной темой направление, которое увидел он? То завораживающее, как вспышка, Открытие, от которого становится мистически-жутко... манящее, как
   небо, и одновременно - омут, в который прыгнуть просто необходимо...
   - Чудной ты, Зимин... когда задумаешься, время вокруг
   тебя вроде притормаживает... застыл, будто древний Титан,
   созерцающий звёзды... Тош, ты уже полчаса молчишь! Третья
   папироска...
   Они опять прижались друг к другу.
  
   ***
   На проходной вместо привычного вахтёра Петровича торчали два солдата. Нестандартная серая форма, вместо пилоток - многоугольные фуражки, на левой руке - красный шеврон в виде пятиконечной звезды.
   Пришлось достать удостоверение.
   Коридор, обычно заполненный снующими лаборантами и озабоченными сотрудниками более высокого ранга, был пуст. В лаборатории одиноко сидела Клавдия Сергеевна, курила прямо за столом, стряхивая пепел в жаропрочный
   тигель. Губы сурово поджаты.
   - Что происходит? Где люди?
   - Что происходит - сама не знаю. А люди... домой
   отправили. Без объяснений.
   Она встала, подошла к Антону и отчётливо прошептала:
   - Пингвина забрали. Ещё ночью, прямо с постели.
   Роются в кабинете...
   - Кто?
   - Не знаю. Говорят - Особый отдел. Но, судя по тому,
   что Лемке назначен временным ИО, группа полностью не
   расформирована.
   В дверь просунулась взлохмаченная голова.
   - Антон Павлович, Вас... м-м-м... просят зайти к
   Штруббе... э-э-э... к Лемке...
   Завлабораторией отвернулась.
   Дверь Генерального была закрыта не полностью - видимо, сорвали пружину. Два типа - штатский и коротышка в обычной армейской форме - копались с документацией, выпотрошив сейф прямо на ковёр. Долговязый Лемке
   полусидел на краю стола, покачивая левой ногой.
   - Зимин. Хорошо. Не буду рассусоливать - нет
   времени. Я возглавляю Проект... паникёр и скрытый оппозиционер Штруббе отстранён. Далее. Положением в институте я недоволен, но считаю, все ваши беды не от убеждений, а от элементарного непонимания ситуации, отсутствия дисциплины. Партия требует максимальной отдачи и самопожертвования... - глаз нового генерального косил на особистов, внимательно слушающих, не прекращая перебирать бумаги.
   - С этой минуты рабочий день продлён до четырнадцати часов в сутки. Дата сдачи разработок в производственный отдел - шестое число следующего месяца. График завершения этапов будет вывешен в лаборатории.
   Боже мой... подумал Антон, слушая резкие ноты в голосе начальника, неужели он сам во всё это верит?
   - Идите и работайте. Я не хочу, чтоб Вас постигла
   судьба Штруббе...
   ***
   Антон ожидал, что институт будет лихорадить - ничего подобного! Трое суток, практически без сна и отдыха, не выходя из лабораторий, коллектив занимался исследованиями под гипнотическим взглядом Лемке. "Осьминог" казался неутомим - он присутствовал всюду и везде, был в курсе даже второстепенных вопросов. Но КПД всей этой суеты получался невысок - график плыл, нереальные сроки так ими и оставались.
   Выкраивая время на завершение собственной "темы",
   Зимин ухитрялся доводить расчёты до ума где угодно - в курилке, в столовой, и даже закрывшись в туалете - благо, всю экспериментальную часть он закончил ещё при Штруббе.
   Получалось, что оптимальные даты лежали в пределах двух недель, начиная с четырнадцатого числа... а пик приходился на семнадцатое - двадцать второе. Неделя... полторы...
   На четвёртый день аврала начальство что-то поняло и сделало выходной. Народ разбежался по домам.
   За всё это время Тоня не позвонила ни разу. Телефон Лисовских или молчал, или трубку брала мать, сухо докладывая, что Антонина занята, на учёбе, на даче и вообще - в другой галактике. Продежурив у заветного особняка
   несколько часов, Антон понял, что надо идти спать - глаза слипались, за углом сквера мерещился Осьминог или просто - подозрительные личности, пялящиеся на него. Он ушёл.
   На следующий день в институт не явилась Клавдия. А через час зашёл строгий, как всегда тщательно причёсанный Лемке и объявил, что к вечеру он представит нового завлабораторией.
   Вопросов не задавали. Все опустили глаза.
   Наступило четырнадцатое число. График работы - по умолчанию - вернулся на прежнее место, к шести вечера.
   Здание института пустело.
   Бредя домой по запылённому асфальту, Зимин думал, что если в течении двух суток он не увидит Тоню, то во- первых, сойдёт с ума, во-вторых - медным тазом накроются все планы, следующий шанс представится... да он вообще не представится. Не будет его, Шанса... по крайней мере - в этой жизни.
   Но что делать, Антон не знал.
  
   Сжёг себя август древним обрядом,
   Летняя пыль превращается в гарь...
   Кончено. Глупым и злым листопадом
   Бредит стенной календарь.
  
   Завернув во двор, он посмотрел на свои окна - тёмные,
   пустые и какие-то враждебные. Ну да - коммуналка... на
   кухне сварливая тётка из дальней комнаты, о пяти бигудях
   и немного выпившая. Михалыч в застиранной майке чинит
   внуку трёхколёсный велосипед...
   По дну пачки катались две папиросы. Прикурив, двинулся в дальний угол двора, где вечерами старики шлёпали о ветхий стол какими-то чёрными костяшками, посасывая пиво. Сейчас на лавочках никого не было.
   - Тоша! Тошка!
   Он завертел головой - совсем уже сбрендил, галлюцинации...
   - Антон... я здесь... - Тоня пряталась в зарослях лемурина, примыкавших к забору.
   ***
   - Два дня... за два дня отец перевернёт не только город, но и весь материк... он меня найдёт. Здесь, у тебя, или у друзей... почему два дня?
   - Так лучше... я спрячу тебя на даче Калгановых. Они уехали и оставили мне ключи... - Зимин отшвырнул пустую пачку в темноту кустов. - А сейчас - заскочим ко мне, я кое- что возьму.
   - Нет, я буду здесь... соседи твои скажут - девку
   привёл...
   - Смешная ты... - Антон целовал губы и шею, зарываясь
   в облако дивно пахнущих волос. - Они тебя больше никогда
   не увидят!
   - Нет. Всё равно. Иди...
   Через пятнадцать минут он вернулся, держа в руках
   небольшой свёрток.
   - Что это?
   - Да... надо. Дома оставлять уже нельзя... всё, пошли, пешком километров восемь, пригород...
   И в этот момент двор прорезали косые лучи фар - с улицы вкатился большой армейский пикап, четверо в штатском, но явно офицерской выправки, слажено просочились в чёрную дыру парадного.
   - О-о!.. это... о-о!.. - Антонина совершенно по-детски
   зажала рот ладошкой, - меня уже ищут...
   - Тише... нас не видно. - Он обнял её за плечи, отклоняясь в спасительный мрак кустов. По поводу того, что Командарм переворачивает город в поисках дочери, у Зимина было собственное мнение: сотрудники института пропадали ежедневно, и в одиночку, и парами...
   Трое выскочили из подъезда - младшего, надо понимать,
   оставили в засаде.
   - Давай, давай... три минуты - ему далеко не уйти! К парку, сначала - к парку, он вечерами постоянно там ошивается... - мотор взревел, "воронок" резко развернулся, чуть не скользнув фарами по двум застывшим силуэтам, и
   вылетел на проспект.
   Неожиданно засветились три ближайших окна на втором этаже - желтоватое марево дотянулось до их убежища, размывая темноту. Минутой раньше...
   - Это не папа, Тонь... это за мной... всё. Никаких дач. У
   нас просто нет выбора.
   ***
   Они остановились перед центральным входом.
   - Так... котёнок, главное - возьми себя в руки... спокойно, чтоб я не делал, чтоб не говорил - спокойно... улыбайся! Да, хорошо? - Антон поцеловал любимые глаза.
   - Да. - Она всхлипнула. - Давай, я - Принцесса, я
   смогу...
   Зимин толкнул дверь.
   Постовой стоял перед вертушкой проходной и смотрел на них, удивлённо подняв брови. Чернявый солдатик, невысокий, почему-то один. Антон уже пару раз угощал служивого папиросами, а вот как зовут - так и не выучил,
   больно мудрено... то ли Зийятулла, то ли ещё как...
   - Нету положено... нет могу...
   - Да что ты - не мужик... ну, понимаешь, это... - негде нам! Негде! Тебе-то - что? Ты ж меня знаешь, я в свою лабораторию... часик, полтора - и уйдём! Вот! - ухмыляясь, Антон достал мятую купюру, - выручай, брат...
   Тоня строила глазки.
   И опричник сдался.
   Но в тот момент, когда он протянул руку за розовой бумажкой, возле крыльца взвизгнули тормоза, захлопали автомобильные двери. Постовой сделал шаг вперёд и влево, повернув голову в сторону парадного.
   Всё происходило на уровне рефлекса. Сцепленные
   в замок кулаки обрушились на стриженый затылок, тело рухнуло вперёд, к двери, заклинив собой створку.
   Счёт пошёл на секунды. Схватив девушку за руку, Зимин бросился к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Уже взлетев на промежуточную площадку, они услышали удары в дверь, мат и вопли преследователей, потом сухой хлопок - ближайшие перила разлетелись в щепы.
   Мчались дальше.
   Коридор ярко освещён. Дверь в лабораторию - вторая слева. Массивная, металлическая. Отлично.
   Ключ. Три секунды. Замок щёлкнул. Беглецы нырнули внутрь.
   Минут сорок особисты бились о железо, что твой лютый дракон Чу в неприступные ворота крепости. Явно по халатности строителей, дверь открывалась не во внутрь, как положено, а на себя... привычно выбить молодецким плечом не получалось. Пули оставляли маленькие, смехотворные вмятины, причём какой-то дурак всадил всю обойму прямо в
   замочную щель, и теперь даже запасной ключ был бесполезен. Пришлось бежать за инструментами, срезать петли...
   И крепость рухнула. Бойцы ворвались в помещение.
   В лаборатории никого не было.
  
   ***
   Они стояли на склоне горы.
   Зелёный незнакомый кустарник с крупными овальными листьями доходил до пояса. Далеко внизу, на небольших, очищенных от леса плантациях, копошились микроскопические фигурки, обрабатывая урожай. Сумерки...
   ещё светло, но вечерние звёзды уже проявились на темнеющем небе. А справа, на горизонте, в последних лучах тонувшего солнца, блестело море.
   Тоня с восхищенным ужасом смотрела на любимого.
   - Вот... - Зимин сглотнул, не отрывая взгляд от лежащего под ногами Мира. - Как обещал... это - твоя Планета, принцесса, пока без имени... назовёшь, как захочешь. А это - он простёр руку в сторону крестьян - похоже, твой Народ!
   - Господи... - Антонина смотрела на остывающий краешек солнца, - какое оно жёлтое, совсем не наше! И море - голубое, не оранжевое... - она подняла лицо к звёздам, - а где Лемурия?
   - Вон... - Антон указал на еле заметное пятнышко в самом зените.
   - А за нами не бросятся? Не вернут?
   - Бросятся. Только уже не за нами. В следующий раз Портал откроется через шесть тысяч лет. Надеюсь, за это время Лемке поумнеет...
   - Всё равно. Давай назовём этот мир как наш - Лемурия...
   - Приказывай, принцесса... но я хотел - "Антонина"!
   - Нет, мне никогда не нравилось имя... тогда пусть будет - Атлантида!
   - Красиво. Да, богиня, конечно - Атлантида...
   Они пошли вниз, к людям.
  
   ***
   РЕИНКАРНАЦИЯ
  
   ... Хочу, не хочу! - Я для тебя сделал, всё, что мог! - Шеф брезгливо вытер пальцы о кусок газеты.
   - Пошла вон.
   Я пошла вон.
   На самом деле, он был не очень Шеф... да и не Босс, не господин. Не хозяин. Так, на минуту - уважительное обращение. А - вдруг? Он даже не столько пил пиво, сколько жрал, поглощал, уничтожал рыбопродукты. Чавкал. Это раздражало.
   Мужик смотрелся плохо... толстым и неопрятным.
   И - жадный. Но с другой стороны, заниматься было некем.
   Просто - некем.
   И я ушла домой.
  
   ***
   Когда затихнут последние крики и топот ног, можно посмотреть на звёзды.
   Клиенты на них не смотрят... никогда! И некогда. Во- первых, им сложно, они глядят под ноги. Во-вторых, ни один из них не знает, что там, над головой, есть Заклинание Желаний, которое все их ублюдочные мысли может превратить в реальность. Но тут уж - кто на что учился... "вчився", як
   кажуть...
   Дело в том, что я - кошка. Самая обычная, дворовая кошка, которой просто повезло с жильём. Но это на первый взгляд.
   Два года назад, когда я стремительно вывалилась из мамки и нашла тёплый, сочащийся молоком сосок, стало ясно, что "обычности", как раз, и нет. Сестра с двумя братцами, только-только облизанные, валялись рядом слепыми комочками, а я уже открыла глаза. Мало того! Я почему-то отлично знала: кто я, где нахожусь, и, самое главное, абсолютно уверена в том, что это уже шестая, а может, и седьмая, моя жизнь! Некоторые из них помнила не слишком чётко, эпизодически и размыто.
   Я росла нереально быстро. Через пять дней подвал был исследован и прочно закреплён за мной, через неделю, когда мать не вернулась из дежурного похода к мусорному баку, поймала своего первого мышонка.
   Буквально на следующие сутки огромная крыса Элеонора из соседнего дома - откуда только я это знала! Загрызла моих беспомощных родичей, всё равно умирающих, и утащила куда-то к себе. Со мной связываться не стала - мы постояли, раскачиваясь на лапах, шипя, и убивая друг друга взглядом, но на этом всё закончилось.
   Моя мать... да, она была старая, худая, некрасивая. Но вот согрешила явно с каким-то кошачьим мачо, скорее всего сбежавшим из дома персом. На валерьянке, наверно, сидел... под кайфом. Как иначе объяснить мою расцветку, чёрно- бело-рыжую? Таких вообще не бывает. Рост, способности?
   Говорю ж - ненормальная, что-то там с генами намутили... Через день я последний раз обошла подвал, трубы, по которым текла вода, местами прокапывая на тёплый песок пола, и пошла в Мир. Гулять. Сама по себе.
  
   ***
   Как оказалось, быть кошкой, которая гуляет сама по себе - здорово. Особенно летом...
   Я прошла через несколько больших дворов, где человеческие детёныши гоняли мяч, а их пра-пра-предки стучали какими-то чёрными костяшками по самодельным столам. Познакомилась с местным котячим шерифом Никифором, но он тут же потерял всякий интерес, грамотно распознав во мне малолетку - это ж только с виду я выглядела взрослой дамой, на самом деле - и трёх недель нет!
   Попила молочка, которое добрая старушенция оставила возле подъезда, как раз для нашего племени, и сбежала на дерево от могучего дворового пса, совершенно не страшного. По его улыбчивой морде было ясно, что за всю жизнь он не убил ни одной кошки, а гонял нас из чувства долга и как бы для самоутверждения.
   То, что лапы несут меня по чётко определённому маршруту, я за подозревала тогда, когда вместо атаки на стайку воробьёв - чинно прошла мимо, завернула за угол девятиэтажки, и вышла на простор. Город закончился.
   Ну, не совсем. Закончилась его жилая часть: дальше, через дорогу, стояли гаражи, небольшие здания - производственные и административные (да откуда же мне это известно)! А за ними - несколько больших стоянок железных повозок, которые люди называют... то машина, то автомобиль, а то почему-то дрова...
   Перебежав дорогу, я проскользнула между гаражами и высоким забором с корявой надписью "Сауна". Резко затормозила... Никаких сомнений: здесь я раньше бывала, и не просто, а часто... Только в той, Предыдущей Жизни.
   На небольшой площадке, зажатой между двумя заборами, автостоянки и какого-то цеха раскинулись несколько шатров-павильонов с полустёртыми рекламками: "Черниговское", "Славутич", "Балтика". Столики и скамейки добротные, деревянные. В центре, как и положено, сердце пивнушки - разливочная. Что-то клацнуло в моей бело-рыжей голове, и я вспомнила. Я была женщиной. Не молодой, но и не старой, немного за сорок. И звали меня Алевтина. Только так никто не говорил, в основном - Алька, в лучшем случае - Аля. И я здесь работала... Да, жила где-то неподалёку в частном секторе, а
   тут убирала столы, посуду мыла, ещё что-то... Ладно, потом вспомню.
   Вальяжно и не спеша, подошла к ближайшему столу, за которым чинно сидел высокий, худой мужик с одним бокалом и пустым одноразовым стаканчиком. А перед ним на газете лежала целая горка мелкой жареной рыбёшки. Мойва!
   Возвращалась память, возвращалась...
   - О-о! Это что-то новенькое... - смотрел он доброжелательно. - Ты откуда такая, разноцветная? На,держи - за знакомство... - сухая ладонь протянула полхвоста. - Смотри, только... Бабайка появится - шкуру спустит!
   Бабайка. Не помню. Надо понимать - местная царица... Ну, это ещё посмотрим, я, можно сказать, домой вернулась!
   В тени небольшого куста сирени аккуратно скушала рыбку, легла и прикрыла глаза. Прижмурилась... не совсем, понятно. Спать ещё рано. Место проживания кошмарной Бабайки (ну и имечко!) я уже определила - прямо под разливочной. Сейчас там пусто.
   Меня, кстати, зовут Муррява... тоже - не Бог весть, только люди всё равно что-то своё придумают.
   Память о Прошлой Жизни проявлялась всё чётче, но как бы - отстранённо, совершенно без эмоций. Ну и что? Была такая деваха Алька, неустроенная мадам... выпить любила, мужиков... Весёлая. Помнится, бывало... или - нет?!
   Беззаботная скорее. Тётка простая, деревенская, безалаберная.
  
   Ой - не могу! Держите меня! Ужас кошачьего племени! Смотрите - серая, худая... не мелкая, правда, но и не ягуар, понимаешь... бредёт неспеша, меня ещё не чует. Увидела! Пора вставать... между прочим, я не говорила, но в пред-пред-дыдущей Жизни я была не кем-ни будь, а Френсисом Дрейком, на минуточку...
   Вот здесь теперь и живу, уже второй год. За моей триумфальной разборкой с Бабайкой наблюдали, посмеиваясь, Несколько клиентов и сам хозяин заведения Колян, весёлый мужичок лет сорока.
   - Так, - сказал он вслед низвергнутой царице, удирающей в сторону автостоянки, - похоже, власть меняется... кто ж ты такая, и как тебя звать? Амазонка?
   Я потёрлась о его ноги, демонстрируя полное признание начальства, и, как могла, представилась - Муррява.
   - Нет, не годится... Мур-мур - это банально... Амазонка
   - длинно. Бандитка! - Всё это весело изрёк подошедший к нам Доцент (я его вспомнила!). Дедуган и в те времена был завсегдатаем, а как его звали - никто не ведал, Доцент и Доцент. - Мы бандитто-ганстерито... Аль-Капоне... Алька! Во - Алька, Алевтина!
   Я ж говорила, человеки - они такие, обязательно что-то своё выдумают. Хотя совпадение поражало. Ладно, ваше дело... Я полезла под ступеньки исследовать новую квартиру.
  
   ***
   Когда все столики заняты, очень приятно лежать в тени того самого куста сирени и слушать людской трёп.
   Если, конечно, народ не набрался. В этом случае, во-первых- мало интересного, во-вторых - даже хорошие знакомые становятся... э-э-э... не очень хорошими, могут ногой пхнуть или даже мелким гравием запустить. На следующий день, конечно - сю-сю-сю, Алечка, вот рыбка... кис-кис, там, и прочие нежности. Но это к вечеру, а днём...
   ... Высокий научный спор начался после только что отзвучавшей по радио песни Высоцкого.
   - Реинкарнация! - Доцент победно оглядел притихшую компанию. - Щас-с объясню! - он сделал уверенный глоток из бокала. - Это - переселение Души... вот у тебя, Лексеич, душа - есть? Есть! Был бы ты бездушный, нипочём не поставил бы пива страждущему... но! Но! Когда твоя старуха всё-же загонит муженька в Мир иной - куда она денется? Душа, в смысле... Да - никуда! Здесь и останется... витать над бокалами и маяться, что видит око, да зуб неймёт! Гы-гы!
   Оратор сбился с голоса. Такой поворот темы не вписывался в общепринятые теории, хотя выглядел вполне реальным и достойным обсуждения.
   - Чукча ты неграмотная! Нет! Восточные люди, мудрецы - говорят, что тело сгинет, как отслужившая тара... бутылка, скажем, а Душа переродится, и станешь ты... только не будешь помнить, кем был раньше. Слесарем шестого разряда или верблюдом в пустыне!
   - Понятно! Была Душа пивная, станет коньячной... гы!
   - Может, и так... но скорее - наоборот! Родишься каким-ни будь язвенником и будешь минералку сосать до следующей ре... ик-ик-карнации. Слышал же, чо Семёныч пел:
   Но если туп как дерево -
   Родишься баобабом...
   И будешь баобабом,
   Триста лет, пока помрёшь!
   - Сам ты дуб-дубом... давай ещё, по полтинничку... Разговор ушёл в сторону.
   Можно, много чего можно было бы добавить! За последний год я вспомнила все свои жизни, коих было ровно восемь, включая нынешнюю. А у кошек их девять. И, скажу я Вам, не всё так, как принято думать.
   Например, после пиратских безобразий Дрейка, я реинкарнировалась в червя. Ну, тут вроде как, принцип "и если жил ты, как свинья, - останешься свиньёю" соблюдался. Это было самое жуткое перевоплощение! Меня, и ещё три десятка родственников, выкопали, посадили в душную, тесную банку, и долго везли куда-то. Потом её открыли, и только мы вдохнули воздух и стали расползаться, выяснилось, что это - казнь! Да какая! Нас, один за другим, сажали на кол!!!
   Кол был острым, изогнут в виде крюка и привязан к прочной прозрачной нитке. Но и этого садюгам оказалось мало - нас потом топили! Лично мне, можно сказать, повезло. Через несколько часов палачам надоело, я услышала: - Да пошло оно всё... не клюёт, зараза... и нас, оставшихся, вышвырнули в реку.
   Я уже почти добралась до берега, когда жуткое, огромное чудовище квакнуло и... дальше не помню.
   А вот, почему после старого саблезубого тигра Грэсти, заколотого копьями в момент преступления - кражи детёныша вождя племени - я обернулась Наташей, сестрой милосердия времён Первой Мировой - это загадка. Ну, и самый большой вопрос - зачем мне всё это? С какой такой радости память выдаёт картинки прошлого? Наверно, дело в том, что я - кошка. Люди не помнят,
   черви, птицы (я была чайкой по имени Джонатан), а кошки -помнят.
  
   ***
   Дружба с красавцем Прохором началась давно. Подлая Бабайка уже на следующий день после моего восшествия на престол привела районную власть, явно выплакавшись ему, что какая-то залётная трёхцветная выдра слишком много о себе мнит. Местный "смотрящий" появился из кустов утром и направился ко мне с грозным видом Чака Норисса в роли американского шерифа. Не хватало только классической шляпы "стетсон" и шестизарядного кольта.
   Ябеда маячила позади в нескольких шагах.
   Дело принимало скверный оборот. Прохор был не намного крупнее меня, но главное - опытный котячий мужик, несколько лет правящий бал в этих местах. Это дорогого стоит. Плюс серая сучка, готовая в любой момент...плохо.
   Очень плохо.
   Власть подошла на пару шагов и уставилась мне прямо в зрачки. - Ну, красавица... давай, не молчи... кто, откуда, с чего это такая резкая... - начал он, и вдруг отвёл взгляд.
   О-о! Все знают - наше котячье племя общается тремя способами: горлом, взглядом и телепатией. Причём звуки - это так... реакция на внешние раздражители, типа людское "а-а!", "э-э-э...", и уж совсем классическое ...блин!. А вот глаза и прямой обмен мыслями...
   - Как зовут, трёхцветка? - он спохватился, смотрел опять остро, по-хозяйски.
   - Алька. Алевтина, - почему-то я представилась прошлым именем, людским. Хотела замолчать, но вдруг, ни с того ни с сего, стала бормотать о предыдущей жизни, где была посудомойкой в этой пивнушке.
   - Врёт! Врёт, зараза! - по-плебейски, горлом, заорала Бабайка и кинулась в бой.
   Я без усилий отшвырнула дуру в сторону и закончила рассказ. За нами с интересом наблюдали несколько первых посетителей, пришедших с утра поправить здоровье.
   - Сейчас подомнёт... тот ещё котяра... - дядька в старомодных роговых очках допил бокал и хлопнул им по столу.
   - Не знаю, не знаю... Алька, понимаешь, штучка не простая... - это Колян, за своих, значит, руку держит...
   - Сто грамм на мужика!
   - Идёт! Принято! Сотка на Альку!
   Но шериф уже всё решил. Зыркнув на Бабайку так, что чучело отлетело назад на пару метров, он сел и стал чесать покалеченное левое ухо. - Вопрос открыт. Завтра договорим... без дамы. - Это - мне.
   - Брысь! - это уже серой сучке.
   Та покорно ушла.
   Ушёл и Прохор, медленно, не теряя достоинства. Публика зашумела. Колян побежал отпускать призы триумфаторам, взимая деньги с протупивших. Особи, не принявшие участия в пари, брали выпивку самостоятельно, в виде бонуса.
   Пошёл дождь. Тёплый, летний.
   Было, что-то было в мудрых янтарных глазах этого матёрого худого кота с половиной левого уха. Что-то, кроме моей истории, его остановило... знал он какую-то высшую истину... знал или чувствовал.
   Ладно. Сказано - завтра, значит, завтра...
  
   ***
   - Да что ты в этом понимаешь?! Крутишь свою баранку, и - крути! Регионы, Батькивщина... белые, зелёные, золотопогонные... один хрен!- Не, не,скажи! Вот партия Могилевской...
   - Ой, блин! Колян, ты только послушай! Могилевской!
   Да ты хоть сам понимаешь, что несёшь?!! Ну, скажи, скажи -
   шо то за пани...
   - Дык-ить - это... лидер партии!
   - Так - Королевская же, Наталья Королевская! - от осознания своей правоты и момента истины Доцент аж приплясывал. - А Могилевская - это балерина, плясунья такая... "Танцы со звёздами" - видел?!
   - Да что вы тут... политика, танцы... вот, вчера по телеку смотрел - в Чёрном море выловили гибрид дельфина и пираньи... клыки - во! - как у моей тёщи...
   - Брехня...
   Я лежала в тени любимого куста и вяло слушала послеобеденный трёп эрудитов.
   Прохор не пришёл. Ни завтра, ни через сутки, ни через неделю. Первые два дня я думала - слава Богу, забыл и - ладушки. А потом поняла, что жду... жду... жду. Я скучала!
   Это было дико и оскорбительно, меня раздражали вкуснейшие подачки, сиреневый куст и доброжелательность Коляна. На седмицу я так шуганула двух забежавших барбосов (мелких, правда), что они с неприличным визгом унеслись куда-то в сторону реки.
   Потом всё прошло.
   Я так думала.
   ... - Брехня! Дельфин и пиранья - не пара. Да и старо... мою Русалку давно с этой рыбкой скрестили...
  
   - Привет. - Он сидел рядом, смотрел в сторону. Шерифские усы блестели в лучах закатного солнца.
   - Привет. - Я потянулась всем телом и широко, как могла, зевнула. А что ещё оставалось?
   - Муррява... красивое имя.
   - Откуда знаешь?
   - Да... я ж смотрящий, полагается... Элеонора трепалась, будто появилась тут мелюзга, а подойти - боязно.
   - Сам - мелюзга... - за последнюю неделю я вымахала поболее Прохора. Ну - не меньше!
   - Наглая. Умная... какая Жизнь? Седьмая?
   - Восьмая.
   - У меня - седьмая.
   Я уже сидела возле него, прижавшись к тёплому боку.
   Любовь. Человеки, зачастую, произносят это слово с оттенком иронии. Иногда - даже коверкая: "Любофф"... а, бывает - и с маленькой буквы: "любофф".
   - Расскажи, - попросила я, - расскажи, кем был, когда... странно всё это. Люди, травы, облака, бабайки...
   - А ты все Жизни помнишь?
   - Пять - чётко, две... смазано, чуть-чуть. Одну не помню. Совсем.
   - Да. А у меня - наоборот. Все смазаны, а одна, пятая
   - как сейчас, ярко и - мя-у-у-у! - он взвыл, не подобрав определений. Типа - "блин"! Прохор начал говорить. Говорить, говорить...
   И я вспомнила.
  
   ***
   Сумасшествие.
   Толпы людей, мечущихся по наклонной плоскости. Я пытаюсь бежать наверх, вместе с каким-то типом в чёрном фраке и с алой бабочкой, перекосившейся у него на горле, словно крест. Он тянет меня за руку и кричит: "давай, давай... мы сможем!" - и рёв, рёв тысяч глоток, сливающийся в одну-у, ещё никем не названную ноту.
   Вода.
   Но мы бежим не от неё - следом гонится разъярённый красавец с револьвером. Он стреляет. Одна из пуль проходит так близко, что я чувствую её горячую траекторию.
   - Давай, давай, - яростно хрипит Прохор, - да, да, это он! - и почти перебрасывает меня через резные перила, спасая от очередного свинца. Катимся вниз, по лестнице, и с головой ныряем в ледяной, бурлящий мрак воды...
   ...Звёзды. Мои волосы покрыты льдом. Ухватившись за холод металлических поручней, мы стоим обнявшись, неестественно высоко над поверхностью океана и реально близко к Большой Медведице. Я не знаю, как меня зовут, где
   я... я... я... Я отрешённо смотрю вниз, с ошеломляющей высоты, а корма гигантского лайнера неумолимо погружается в чёрную тушь Вселенной.
   ...Холод.
   - Мы не умрём? - лицо Прохора близко, только я - на плоту, а он - внизу, в хаотической смеси воды и звёзд.
   - Нет, любимая. Мы будем жить... долго, счастливо.
   - Долго?
   - Да, ещё несколько Жизней...
  
   ***
   Я открыла глаза и уткнулась носом в шерифские усы.
   Правый бок, а у него - левый, оставался тёплым, но в принципе, уже похолодало. Вечер. Колян включил свет, от чего окрестности потемнели, а центральное пятно заведения высветилось ярко и весело.
   - Да, рыцарь. Всё так и было. И - встретились.
   - Конечно. Я же обещал.
   - Ты всё знаешь... хоть на одну жизнь меньше. Слушай, а тот, красавец с бешенным лицом... и револьвером... кто? Я не всё помню. Найти бы...
   От центрального столика, с шумом и непринуждённо матерясь, двинулась на выход большая компания. Их путь, по-любому, проходил в опасной близости от нашего куста. Прохор, якобы целуясь, задвинул меня плечом глубже, в тень.
   - Ну-ну, рыцарь... бережёшь?
   - Зря ёрничаешь. Когда-то меня звали Айвенго...
   - Не ври. Ты ж говорил, что ничего больше не помнишь!
   О-о! Я-я! Мя-у!
   Человеки протопали мимо. Прохор отвалил и стал вылизывать шерсть. Было очень хорошо, хотелось петь...
   м-м-м... что-то людское, типа:
   Near far wherever you are
   I Believe that the heart does go on...
   Интересно, откуда я знаю английский? От Дрейка, наверное...
   - Элеонора.
   - Что? Причём эта тварь?!
   - Ты хотела найти сумасшедшего мужика, с револьвером.
   Я и говорю - Элеонора. Неплохая тётка, кстати, скажу тебе... жаль, что - крыса. А так...
   - Убью.
   - Зря. Зря... она не помнит.
   Пивнушка пустела. Был тот период, когда приличные люди шли домой, а босота ещё не изготовилась к броску в шальную ночь.
   Прохор заснул. Я помнила, что у людей - когда была
   ещё Алькой - так же.
   Странно. Все они хотят изменить судьбу, все недовольны настоящим. Просто, мало кто знает, что есть Заклинание Желаний. Надо поднять глаза в небо, отыскать свою Звезду, и сказать:
   - Хочу быть...
   Жаль, что это могут только люди.
   ХОЧУ БЫТЬ...
  
   ***
   В АНТРАКТЕ
  
   Кто бы спорил... конечно, Новый Год - самый любимый праздник. Почему? Да шут его знает! Многое сошлось: полное отсутствие политических мотивов (редкое явление для красных дат!), сказочная возможность начать всё сначала... и - неискоренимая людская вера в чудеса.
   Да, былое - быльём, а впереди - новый, большой отрезок жизни... есть возможность покуролесить с "чистого листа". И, понятно, генная память: все знают, что учредил торжество Пётр Первый, но мало кому ведомо, что поначалу ему, кесарю, пришлось буквально заставлять неразумных подданных гулять и веселиться. Ну, тут уж - никуда не денешься, приказ официальный, с инструкцией:
   " Поелико в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого генваря.
А в знак доброго начинания и веселия, поздравлять друг друга с Новым годом, желая в делах благополучия и в семье благоденствия. В честь Нового года учинять украшение из елей, детей забавлять, на санках катать с гор. По знатным и проезжим улицам у ворот и домов учинить некоторое украшение из древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых, чинить стрельбу из небольших пушек и ружей, пускать ракеты, сколько у кого случится, и зажигать огни. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять - на то других дней хватает".
  
   Конечно, некоторые сомнения вызывала последняя фраза... что значит - хватает? Кому хватает? Так, одной ложкой дёгтя, можно любое хорошее дело испортить... ладно, пошутил батюшка, видать. А тот Новый Год, что праздновали раньше - мы тоже что-нибудь придумаем... к примеру: первое сентября - День Школьника!
   И всё же, по-настоящему народным праздником, Новый Год стал не в петровские времена, и даже не в правление Екатерины. Хотя она очень старалась. Историки рассказывают легенду о диковинном блюде, которое придворный повар-француз изготовил для императрицы. Весьма замысловатое угощение обходилось недешево и требовало незаурядного мастерства. Рецепт кушанья был таков: в мясистые оливки вкладывались вместо косточек кусочки анчоусов, оливки являлись начинкой для выпотрошенного жаворонка, которого следовало вложить в жирную куропатку, а ту - в фазана. Последней оболочкой служил поросенок. Сначала секрет "царского" новогоднего угощения держался строго, но потом его выведал очередной фаворит. После этого блюдо стали готовить под новый год все, кому не лень, и кому было из чего.
   И всё равно - чего-то не хватало.
   Это "что-то" раздобыли аж в 1813 году, когда, войдя в Реймс, русские войска, на правах победителей, опустошили винные погреба знаменитого дома "Мадам Клико". Однако госпожа-хозяйка даже не пыталась остановить грабеж, мудро решив, что убытки покроются... Проницательная мадам, как в воду глядела: уже через пару лет предприимчивая вдова получала из Российской империи больше заказов, чем у себя на родине.
   Прошу заметить: ни о Санта Клаусе, ни о его русифицированном собрате, речь ещё не заводилась.
   Время бежало дальше.
   По традиции, Сочельник и Рождество, петербуржцы встречали дома, в кругу семьи. А вот в новогоднюю ночь заказывали столики в ресторанах, коих в то время в Северной Столице было великое множество - на любой вкус и кошелек.
   Были ресторации аристократические: "Кюба" на Большой Морской улице, или "Медведь" на Большой Конюшенной. Более демократичный "Донон" собирал за своими столиками художников, ученых, писателей и выпускников Училища правоведения. Традиционным напитком здесь была жженка, а достопримечательностью - "Альбом обедающих", в который заносились шутки, карикатуры, протоколы собраний и экспромты.
   Литературная молодежь обычным ресторанам предпочитала артистические кабаре. Самым колоритным из них была "Бродячая собака" на Михайловской площади.
   Ежегодно "Петербургская газета" информировала своих читателей о том, сколько тысяч поросят, индеек, гусей, уток и кур было и съедено в Петербурге в новогодние и рождественские дни. К примеру, под зимние праздники 1912 года было продано 250 тысяч поросят, 75 тысяч индеек, 110 тысяч гусей, 260 тысяч кур и уток.
   Итак, имидж праздника постепенно формировался. Последний штрих, был нанесён в Эру Великих Реформ, когда новые императоры сначала отменили народные гуляния, а потом, в середине 30х годов прошлого века, вернули их на место. Указом, понятно...
   Секретариат ВЦСПС вынес решение: "Поскольку празднование Нового года стало и есть всенародный праздник и празднуется трудящимися, этот праздник нужно узаконить". 
   Цитата. Четыре "праздника" в одном предложении.
   На этот раз, наконец, всё было сделано правильно, и торжество возглавил добрый волшебник Дед Мороз, в помощь которому была выделена якобы его внучка Снегурочка.
   Кумовство, конечно...
  
   ***
  
   Денис Дмитриевич, для старых друзей и близких родственников - ДэДэ, или попросту "Дед", вернулся домой из магазина.
   Кличку он заработал давно, в те времена, когда и папой-то становиться не собирался. Просто, поступив на первый курс "Кулька" - Культпросветучилища - он оказался единственным, прошедшим армию. Дедом, стало быть. Плюс - метр девяносто, даже не принимая стойку смирно... и небольшая "ленинская" бородёнка, заведённая на спор под четвёртую бутылку "Агдама". Но это бы - ладно.
   Дело в том, что у будущего директора сельского клуба Дениса Дмитриевича, была обычная, совсем даже не редкая фамилия, шибко распространённая, как в России, так и на берегах родного Днепра - Мороз. Да этих Морозов, в каждом селе - полно! Не Петренко, конечно, но и до Красной Книги, как "Черноморцу" - до "Барселоны".
   Зато, когда приходила нужда расписаться в какой-нибудь ответственной бумаге, эффект получался сказочный - меж двух "дэ" он вписывал лихую завитушку, где-то так: Д-е-Д. Мороз.
   И росчерк - на полстраницы.
   Казалось бы, имея такой уникальный автограф, в сочетании с располагающей к веселью профессией... так - нет! За все свои шестьдесят четыре года, Митрич только дважды был в роли Хозяина Зимы, и то - по несчастию. Впервые - где-то в конце семидесятых, когда к Лёньке, штатному Деду их клуба, приехали двое городских друзей. Приехали нормально, двадцать пятого декабря, но к детской Новогодней Ёлке, двадцать восьмого, главное действующее лицо было всё ещё не в форме. Оно - лицо, в смысле - больше походило на сильно опохмелённого кота Базилио, чем на доброго старика Санту. Пришлось отыграть самому, хотя дети совершенно справедливо смеялись, а некоторые - дразнились.
   Второй раз лучше вообще не вспоминать...
   Дело в том, что завклубом заикался.
   В нормальных ситуациях - не сильно, но стоило хоть чуть-чуть, хоть немного разволноваться... представляете?! Как возглавляющему Очаг Культуры, это практически не мешало, но сказочный волшебник с дефектом речи...
  
   Сейчас, конечно, смешно.
   Денис Дмитриевич, улыбаясь, загружал холодильник праздничными деликатесами. Расстраивало то, что он напрочь забыл о пирожных... жаль, сладкое он любил.
   Горожанином ДД стал недавно, пять лет назад, когда старшая дочь с мужем уехала в Штаты.
   Вообще, нажили они с Галиной - Царство ей Небесное! - троих дочерей. Все умницы, все замужем... Только вот пошли сёстры по стопам матери - шесть внучек, и ни одного внука! Правда, Тонька, младшенькая, всё ещё грозится пацана родить... если муж, конечно, подсуетится...
   Дед закрыл холодильник и посмотрел на часы.
   Пирожные, блин. Ну, не идти же опять...
   Всё было хорошо. Новый Год ещё далеко, только начало четвёртого. До приезда Катерины - пару часов. Средняя дочь с мужем собирались гулять где-то в компании, и на любимого дедушку возлагалась ответственная миссия: встретить праздник с шестилетней Лизой, по сравнению с которой девочка из "Операции "Ы", доведшая Шурика до судорог, была тишайшим ребёнком. Продержаться следовало немало, почти сутки... где-то в обед, первого числа, возможность амнистии становилась реальной.
   Опыт бэби-ситтера ДД имел.
   Лизочка уже оставалась присматривать за дедушкой в конце августа, когда родители уезжали на какой-то корпоратив. И ничего страшного: костёр на лоджии Митрич потушил легко, почти сразу, а котёнок, без которого леди наотрез отказывалась уходить с прогулки - прижился, и стал всеобщим любимцем Шреком. Старую подушку, разрисованную акварельными красками в стиле Кандинского, давно было пора выбросить, а волнистый попугайчик Урка, охреневший, поначалу, от появления на его территории плохо воспитанного гадёныша с повадками рыси, научился членораздельно произносить: "Ур-р-рою!".
   На этот раз всё должно было быть ещё веселее. Дело в том, что до того, как Екатерина объявила отцу, что на Новый Год у него будет дама, он пригласил в гости приятеля по дворовому преферансу и доминошным битвам - Шурку Саныча. С женой. А у них, как выяснилось, тоже есть дети, которые знают, куда деть на праздники пятилетнего внука и семилетнюю внучку...
   - Да-а... - сказал Александр, узнав о том, что компания растёт, - ну - что? Двадцать первое декабря пережили, может, и здесь, даст Бог, обойдёмся малыми жертвами!
   Но сказал это неуверенно.
  
   ***
  
   На самом деле, Денис Дмитриевич внучек очень любил, а Лизочку, младшенькую, больше всех. И детская кутерьма его не то что не пугала, а даже радовала. Поэтому, когда около шести позвонила Катька, и сказала, что планы меняются, у него вытянулось лицо.
   - Понимаешь, пап... к Шульгиным, куда мы идём, неожиданно приезжают ещё друзья - ну, ты не знаешь! - и они будут со своими двойняшками, Ленкой и Леркой... тоже шести лет... на полгода старше. Лизок с ними знакома, если её не взять - теракты обеспечены до следующего Рождества, минимум! Причём такие, что специалистам из "Аль-Каиды" ещё работать и работать...
   - Т-т-ак - как же... я тут всё приг-г-отовил...
   - Ну и чудно! Мы ж к тебе всё равно приедем... часиков в пять, в смысле - первого, вечером... да, папуль? Не обижаешься?
   - Нет. Смотрите, чтоб ам-м-азонки с вас, сонных, скальпы не пос-с-нимали... под утро...
   Ещё в начале разговора, он автоматически взял сигарету и вышел на лоджию. Открыл окно и увидел, что пошёл снег. Жиденький такой, мелкий, но и то - дело! Если продержится хотя бы полчаса, унылый город, закатанный в черноту асфальта, посветлеет. Да и вообще - что за Новый Год без белых мух...
   Опять запиликал мобильник.
   - Слышь, Митрич... ты это... - Шурка говорил приглушённо, свистящим шёпотом, - ты ж ... в порядке, да? Скупился?
   - Ну. А свистишь - ч-ч-чего? - кроме голоса, в трубке ясно слышался шум спущенного унитаза.
   - Так я из ванной говорю, а то Райка - она, знаешь... так я - шо? Ты ж две взял?
   - Две. И к-к-коньяк. И шампанское.
   - Во... так ты одну - спрячь, на кухне там... где-нибудь. От греха...
   Щупленький Сан Саныч, майор в отставке, не боялся в этой жизни ничего и никого, кроме своей жены. По правде говоря, её побаивалась вся доминошно-пенсионерская рать двора... и уважала, однако. Ибо ушла Раиса Юрьевна со службы цельным полковником, а постоялицы женской ИТК, в тот день - все, как одна, изъявили желание сходить в церковь... кто исповедаться, кто свечку поставить.
   Нет, по большому счёту, баба она была правильная и справедливая, но гоняла полковничиха своего адъютанта за выпивку сурово. Целенаправленно и нещадно.
   - Я ж и говорю... мою заначку она уже нашла и изъяла... одну. Ту, что на завтра, в парадном кителе - нет. Пока. А если увидит на столе больше одной пляшки - пиши пропало... да иду уже, иду!!! - унитаз взревел повторно. - Да, Митрич! Твоей Лизке, похоже, не повезло... мы сами будем, без внучат. Что-то у них перекроилось там, переиначилось... звонили тока-шо... вот, салаты докрошит, и собираться будем.
   Телефон замолк. Бравый майор ринулся на кухню, к благоверной. Руководить.
   Снег, похоже, усилился. Дед закрыл окно и вернулся в комнату.
   Ну, значит, втроем встречать будем, по-стариковски. Тихо-мирно... сначала Путин чо-нибудь скажет... хорошее. Куранты, салют, Лещенко с Киркоровым... а там, глядишь, и наш подтянется.
   Новый Год, в смысле.
   Он начал устанавливать стол.
   Стол-книжка - знаете? - это целое дело! Сначала тумбу надо вытащить из угла на свет божий, потом по очереди взмахнуть прижатыми крыльями-столешницами, выхватив из загадочных недр упорную рамку... и - всё! Осталось только подложить под ножки два томика Пушкина, чтоб конструкция была геометрически выверена.
   К встрече Российских Курантов, которые, как всегда, лезут "поперед батьки в пекло" - аж на два часа! - комната дышала праздником. Телевизор включён на ОРТ, закуски: сыр - колбаса - хлеб, и снова колбаса - нарезаны, бокалы сгруппированы вокруг спиртного. Салаты, а главное - пюре с курицей, должны принести товарищи офицеры... во, обращение было!!! Что мужик, что леди - товарищ и товарищ! Не ошибёшься...
   С минуты на минуту позвонят в дверь.
   Запиликал телефон.
   - Димка! Дед... алло, ты слышишь... - майор был трезв и деловит.
   - Вы ч-что - совсем?! Я д-думал, уже в п-подъезде...
   - Авария, Митрич. У Райки приступ... сердце. Да нет, не шуми... всё уже ничего, скорая уехала. Но мы, сам понимаешь, не придем. Лежать сказали... Так что - давай там, празднуй... и за меня полтишок накати...
   - До-он! ДО-ОН! - огромные часы на весь экран. Стрелки совместились.
  
   ***
  
   - Вот такие дела, к-котяра... - сказал он трущемуся о ноги Шрэку, налил и выпил коричневого пойла из фигурной бутылки, с наглой этикеткой "Коньяк".
   Никогда, ещё ни разу, за свои почти шестьдесят пять лет, он не встречал Новый Год сам. Один. Он вообще, по жизни, был очень компанейским парнем, всегда среди людей и в гуще событий. Большая семья, клуб, сельская жизнь, когда знаешь всех и каждого, и тебя знают - как облупленного... Галька, опять же, тишину в хате не любила. Их двор постоянно был открыт для соседей, особенно - детворы. А уж праздники...
   Да и перебравшись в город, когда жены не было уже больше года, ДД относительно быстро завёл новые знакомства. Дворовая Рада пенсионеров с удовольствием приняла добродушного весёлого дядьку, не дурака выпить и с массой анекдотов, звучащих ещё смешнее от лёгкого заикания. Дочки не забывали, внучки любили... нет, брошенным он себя совершенно не чувствовал!
   И вот - пожалуйста. Один за столом, по телевизору орёт и скачет какое-то раскрашенное чучело, совершенно неопределённого возраста, пола и принадлежности к биологическому виду...
   Вариантов было несколько.
   Позвонить Антонине. Младшенькая родила одиннадцать месяцев назад, вряд ли соберутся куда-то. Да и зятёк, Вовка, был из домоседов... а живут рядом, недалеко, пешком - минут тридцать... ну, сорок. Для городских, понятно - конец мира, для него - пару пустяков.
   И время есть, до двенадцати ещё около часа.
   Трубку долго не брали. А когда подняли, стало понятно, почему - веселье шло полным ходом, темп набран.
   - Аллё... аллё... ты, пап?! С наступающим! А я думала уже после двенадцати звонить... да прикрутите музыку, блин! Не слышно же... алло! Вы как там? Ты ж говорил, тоже полроты соберёшь... - то ли приглушили музыку, то ли дочь вышла на кухню, но слышно стало лучше.
   - Да вот, доця... не получилось. Лизку заб-б-брали, а потом... - для чего-то он рассказал ситуацию, хотя прекрасно понимал, что зря.
   - Ну-у...- пауза затягивалась, Тоня искала выход из неловкого положения. Нашла.
   - Так давай к нам, пап! Тут, правда, банда пьяных студентов брэйк танцуют, рэп горланят и безобразия нарушают... но скоро угомоняться, часам к трём... не вечные же...
   - Ой-ой! Можно подумать, т-ты не горланишь... л-ладно, а Каринка - шо? Вы дитё там не з-з-затопчите?
   - Каринка спит в нашей спальне... причём вместе с папой... представляешь, Вовка, этот супермен, проиграл пари, и выпил залпом целый бокал водки! Грамм двести...
   - Пф-ф... тоже мне...
   - Тебе-то - понятно... а гениальному программисту, не пьющему даже пиво... так что, придёшь?
   - Д-д-да ну вас, охальников... соп-п-пьюсь ещё с вами...
   - Ладно, папуль, не скучай... телик смотри! С наступающим!
   Чмоки - чмоки.
   Так. До курантов сорок минут... меньше.
   Коту надоело гонять неуловимого попугая, выучившего целую фразу: "Шрэк, урою!". Теперь он царапался в балконную дверь, желая выйти на лоджию. Митрич открыл.
   Вот это - да! Мелкий снежок, которому он пожелал полчаса жизни, превратился в настоящий снегопад... крупный, пушистый, безветренный. Город напялил белую рубаху и был готов к праздничному действу.
   По сути, он смирился. Ещё три звонка были нанесены, скорее, для очистки совести - в двух местах приятели сами находились в гостях, а третий номер тупо не отвечал.
  
   ***
  
   Первый раз в жизни ДД встретил праздник сидя. Нет, поначалу он всё сделал, как полагается: с первым ударом часов налил коньяк (шампанское открывать не стал), с пятым - нацепил на вилку сэндвич из колбасы, сыра и маринованного грибочка, с девятым встал перед огромным, на весь экран, циферблатом... и сел.
   Сел. Кричать: "Ура, с Новым Годом!" в пустую квартиру... Не с руки, как-то...
   Даже чокнуться было не с кем! Тут, правда, он додумался: быстро перещёлкнув пару каналов, нашёл подходящего типа, с бокалом в руке произносившего здравницу, и лихо звякнул рюмкой по фужеру виртуального собутыльника.
   Дело пошло.
   Наливая, закусывая, и переключая программы, он довольно плотно поел и выпил грамм этак триста с известными актерами, культовыми ведущими и популярными певцами. Стратил Дед только один раз, минут через двадцать, когда чуть замешкался, и, бормоча: " Ну, Ёся - д-д-давай!", попал не по бокалу Кобзона, а в лоб Лолите, так как сюжет в эту секунду изменился. Пить с ней он не собирался категорически, и тост пришлось пропустить.
   На седьмой стопке развлечение надоело.
   Почему-то никто не звонил. Обычно, до часу ночи, телефон гремел, не умолкая - дочки, зятья, старые и новые приятели - все пытались побыстрее отзвониться, отметиться, потому что дальше - неизвестно как пойдёт... А тут...он даже проверил трубку - да нет, заряжена.
   Обязательно звонили "американцы". И всенепременно - пару звонков из села, от бывших соседей.
   Нет.
   За балконом громыхало. Город светился миллионом огней и ревел тысячью залпов. Митрич выключил телевизор, закурил и сел в кресло.
   Когда-то он смотрел передачу, в которой рассказывали, что такое "Глаз Тайфуна".
   Ураган. Вокруг всё летает, падает, ломается. Воет и стонет. Природа стала на дыбы, жизнь бьёт ключом. А внутри, посередине, на небольшом пятачке - тишь да гладь, порядок, ни ветерка.
   Вот, значит, куда его занесло. Сидит себе по центру тайфунового глаза, сигаретку, понимаете ли, курит.
   Нет, так не пойдёт.
   Он решительно встал, открыл шкаф, и долго там копался. Наконец оделся и вышел на улицу.
  
   ***
  
   Оказывается, из былых запасов сохранились только борода и шапка. Старая, светло-жёлтая дублёнка, под шубу волшебника ещё как-то сойти могла, но чёрные ботинки вместо валенок...да-а, халтура.
   Цельной идеи не было. Просто - в люди, в народ. Снегу намело, елка, что на бульваре, горит и манит публику...
   Возле пятиметровой красавицы, горящей разноцветными огнями, хороводили аж четверо Дедов - трое самостоятельно, один на пару с весёлой Снегуркой, пожилой и не очень красивой. Песни, конечно, пели, но в основном предлагали сфотографироваться с ними на память, по установленной таксе.
   - Слышь, Санта! - сказал один из них, как только ДД пробрался к подножию ёлки, - ты б валил отсюда, видишь - люди работают, мест нет... перепроизводство Дедов нынче...
   - Так я не... - но тут из веселящейся толпы, смеясь и размахивая бенгальскими огнями, выскочили три барышни, и, ухватив Митрича под руки, стали позировать перед объективом. Щёлк! - мощная вспышка...
   - Понял, Дед? - сзади ему под рёбра уткнулся посох одного из местных Сант. - Давай, не порть праздник...
   Настроение упало. Он выбрался из массы танцующих, пьющих и поющих людей, и двинулся домой - короткой дорогой, срезая путь. Народу становилось всё меньше, а когда вышел к своей, последней на жилмассиве девятиэтажке, подивился - двор был пуст. Ну, и ладно - начало третьего, поди... спать пора.
   - Эй, Морозко! Мороз Иванович! Ты - настоящий? Яви чудо... огоньку не найдётся?
   Надо же! На скамейке, возле его подъезда, скрючившись и кутаясь в богато расшитую шубу, сидел ещё один Дед Мороз! Вот уж точно - перепроизводство...
   Сидел он на расчищенной от снега лавке, подложив под зад практически пустой подарочный мешок. В руках вертел незажжённую сигарету. Денис Дмитриевич протянул зажигалку.
   - Садись, коллега... - волшебник прикурил и подал руку, - Коля... Николай. Чего один-то гуляешь?
   - Денис... э-э-э...Мороз. Так и ты, г-г-гляжу - без свиты.
   - Эт правда. Сани сломались, Снегурка сбежала... будешь? - он протянул красивую фигурную бутылку. - Давай, не боись... на дубовой коре, сам настаивал.
   Снегопад закончился. Январское небо, украшенное миллиардом праздничных гирлянд, включило звёзды. Два чародея, попивая качественный первач, сидели в центре Вселенной.
   - Да вот, как-то так... - закончил свой рассказ Митрич. - А ещё говорят, что к-к-ак встретишь, так весь год и п-п-ойдёт...
   - Глупости. На то мы и кудесники... хочешь - во, щас поколдую чуток... где твой мобильник?
   - Телефон... - Дед зашарил по карманам, - тю, надо же... д-д-ома оставил...слышь, Колян! - ему пришла в голову отличная мысль, - а пошли ко мне, там грибочки есть, и Шрэк, зараза, от скуки мается...
   - Не. Не могу - я уже такси вызвал. Снегурка-то моя на последнем адресе осталась, любовь там полыхнула... - он сделал глоток и закашлялся, - с первого взгляда, понимаешь... да Бог с ней, её из театрального ещё в том году вытурили... А ты - иди, всё будет пучком... зажигалку только оставь...
  
   ***
  
  
   Не успел раздеться, как заверещали оба телефона - одновременно. Спотыкаясь о путающегося по ногами котяру, он бросился к стационарному.
   - Папуль! Ура! С Новым Годом! - голос с другой стороны земного шара был слышен, как из соседней комнаты. - Ты где гуляешь? Второй раз набираем! Привет из Америки, сейчас внучку услышишь...
   Поговорить толком не дали, мобильник орал не переставая. Ого! Пропущенных...
   - Ты чо, Митрич? В загул ахнул?! - бравый Шурка что-то жевал, явно закусывая. - Мы щас-с будем... та - конечно... ты шо, мою Райку не знаешь? В час уже дала мне по шапке за вызов скорой... слышь, Дед - уймись! Если не перепробуем все её блюды... блюда...
   И тут позвонили в дверь.
   На пороге стоял Вовка - начинающий пьяница, он же гениальный программист и любящий муж его младшей дочери. В руках держал что-то большое, плоское, завёрнутое в целлофан.
   - Вот... - удивлённо сказал он, пялясь на так и не сбросившего маскарадный наряд тестя. - С Новым Годом... Тонька прислала. Э-э-э... "Наполеон". На сладкое, говорит... Вы ж пирожные купить забыли!
   ***
  
   ЛЕСТНИЦА В НЕБО
  
   ...2008.
   Марстон не был здесь тридцать один год. Да и вообще, в Украине - стране, городе, - уже лет двадцать. Нет, девятнадцать. Многое произошло... вот
   он, например, превратился в Эрика, а крестили - Игорем.
   Хорошая осень, тёплая. Кленовый солнцепад...а мост, кстати, практически не изменился. И лебеди на светлой воде - вроде, как те же... белые, величественные.
   ...1977.
   Они бывали здесь редко. Да и сегодня - случайно. Просто так ближе к центру, к автобусам... а вдруг ещё ходят?
   Из вязкой темноты парка доносилась музыка -вокал Планта и струны Пейджа.
   There's a lady who's sure
   all that glitters is gold,
   and she's buying a stairway to heaven...
  
   Долго целовались посередине моста, наконец, пошли дальше, на выход. Всё произошло мгновенно, за пару секунд. Топот ног. Он успевает развернуться, и тут же получает удар в лицо. Две тени хватают Инку, тянут куда-то влево, в темноту. Рванулся, но чьи-то руки вцепились в волосы, отшвырнули назад, и тут в голове взорвалась граната.
   Били сбоку. Наверно - кусок трубы. Или кастет.
   Ни угроз, ни крика, никакого "дай прикурить!". Валялся долго, как потом выяснилось, около часа. Под мостом. Приходил в себя медленно... Сначала - гул в голове, потом - залитые кровью глаза, попытка встать на ватные ноги... шатаясь, выбрался на асфальт. Парк спал. Людей нет. Инны - тоже. Он звал, обшаривая в темноте аллею, кусты... Нет.
   Зажав глубокую, рваную рану - от брови, через висок, к уху, - Игорь брёл по мёртвому городу.
   ...2008.
   Эрик расстегнул дорогой белый плащ. Тепло, не по октябрьски. А вот дома, в Лозанне, - дождь. Интересно, когда это он стал думать о Швейцарии, как о родном доме? Недавно ведь, лет десять... нет, больше... семнадцать. Как Инга родилась.
   Мост. Перила. Солнце падает справа, на многоликую детвору, кормящую неугомонных уток и трёх степенных лебедей.
   - Мужик, на пиво не одолжишь?
   Марстон повернул голову. Три сопляка, лет по шестнадцать - кожаные куртки, заклёпки, браслеты... Да-а...
   Но ухмылки уже сползали. Что-то было в глазах у этого крепкого дядьки, очень смахивающего на иностранца... немца. Страшненькие глаза. На их фоне даже шрам, через пол-лица - не производил должного впечатления. И не боится, гад, лежит на перилах, смотрит...
   - Ладно, - протянул самый высокий, - нет, так -
   нет... делов-то... Игорь медленно выпрямился. Не глядя на шпану закурил, щёлкнув золотым "Ронсоном", и пошёл к дальнему берегу.
   Аллея, конечно, уже не та. Расширили, вместо диких кустов - жасмин, что ли.... Скамеечки. А вот под мост - всё равно, скатиться можно.
   Он сел на лавку, докуривая, и стал смотреть, как на дальнем конце озера народ гоняет водные велосипеды.
  
   ...1977.
   ...пошёл дождь. Мелкий, прохладный... стало легче.
   Инка. Где она... что произошло - понятно, но...куда делась? Чёрт, ничего не соображаю... опять этот гул, гул и звон. Милиция? Да, наверно... позвонить.
   Позвонить... и? Побили, а девушка - пропала? А... который час? Тут выяснилось, что часы исчезли, и не только часы. Карманы были пусты абсолютно: ни денег, ни сигарет, ни студенческого... выгребли даже мелочь.
   Игорь автоматически брёл в направлении роднойобщаги, прислушиваясь к нарастающему шуму где-то за глазными яблоками. Судя по тому, что никто так и не встретился, было от трёх до четырёх утра.
   - А вот, я сейчас постучу, щас я постучу... хулиганьё лагерное...
   - Баб Тань, это я, откройте... - он долго ломился в запертую дверь, пока вахтёрша проснулась, откликнулась, и стала грозить небесной карой
   Совместно с милицией.
   - Какой - такой "я"? Звоню вот уже, щас приедут...- Да - я, я... Игорь! - Внезапно осенило, - я ранен, баб Тань...
   Просто повезло со сменами. Была б сегодня Васильевна - нипочём бы не впустила.
   - Господи! Да где ж тебя... - открыв дверь, вахтёрша быстро превращалась в человека. Тем более, что Игоря она знала - третий курс! - и относилась хорошо... насколько вообще позволял её начальственный статус.
   - Потом, баб Тань... голова... - он стёр опять пошедшую кровь, - а... Инка? Инка - приходила? Нет?
  
   Тётка поджала губы. Баб Тань - это так, для своих... полтинник только. А их роман не одобряла - вертихвостка... да!
   - Ну. Тоже, недавно... стучала, просилась... вотте хрест, если б не ты - не пустила б...
   Он уже не слушал. Быстро, как мог, поднимался по лестнице.
   Общежитие спит. Но за дверью номер 805 что-
   то шуршало, всхлипывало, и сквозь щель пробивался свет настольной лампы. Тихо постучал... в коридор сразу выскочила явно заплаканная Райка, ближайшая подруга. Глянув на него, распахнула огромные цыганские глазищи и зажала ладонью рот.
   - Что? Что... там? Как... - Игорь, покачиваясь, держался за стену.
   - Лежит, - зашептала она, - на лампу смотрит, молчит... да ведь и так - всё ясно... Как же это? Где вы...
   Он объяснил - в двух словах. Сказал, что пойдёт в милицию.
   - Ты с ума сошёл! Какая милиция?! И думать несмей! Чтоб никому и ни гу-гу! Ни слова. Ты ж мужик, ничего не понимаешь... Коридор стал раздваиваться, удлиняясь до бесконечности.
   - Всё. Иди к себе, зализывай раны... время лечит.
   Держась за стены, пошёл вниз. Зализывай раны. Зализывай раны. Зали... - он никак не мог решить, почудилось ли ему в Райкином голосе издёвка и презрение?
   Не смог. Не защитил любимую...
   Не мужик.
  
   ...2008.
   Солнце - у него за спиной - нырнуло в кроны деревьев. Озеро и противоположный берег тускнели, а народу прибавилось - пары, компании, пенсионеры.
   Слишком уж хорош вечер.Эрик покрутил головой и хмыкнул. Надо же...
   Вечер, парк, озеро. На одинокой лавочке сидит угрюмыйиностранец в белом плаще, со шрамом через половину рожи. Жаль, нет тросточки. Кого не хватает? Правильно!
   Ивана Бездомного и этого... Берлиоза. Вон, позади, метрах этак в ста, даже трамвай зазвенел.
   Мысль позабавила. Так-так! Быстро нашёл ещёодну аналогию: лавочка стояла на более высоком берегу. Он сидел как бы на сцене, а перед ним, через гладь озера, толпилась гуляющая публика... ни дать, ни взять! -
   Князь Тьмы оценивает изменившееся человечество.
   Кстати, судя по недавним "бойскаутам", не очень
   оно изменилось, не очень...
   Иностранец.
   ...Игорь никогда не собирался уезжать. Ни на историческую родину, ни в Штаты... никуда. Зачем? Он и при коммунарах дослужился до начальника
   производства, и в Перестрелку... пардон, Перестройку, - вошёл, как этот... при хорошей смазке. Представитель крупной фирмы, деньги, командировки - то в Германию,
   то в Швейцарию.
   Там, в Лозанне, он и нашёл Грету... вздор, конечно. Это она его нашла.
   ...На противоположном конце моста пристроился уличный гитарист.
  
   Серебром - благовест, на стихи и на звук маракас,
   Никогда и нигде, но всегда, и, конечно - сейчас...
   Докембрийская осень дала имена паре муз,
   А на магме дождя нацарапала свой первый блюз...
  
   ...1977.
   ... утром его положили в стационар. Зашили рану,
   но главное - сотрясение мозга, серьёзное. Неожиданно пришёл следователь. Всё-таки, это был кастет, и засветился он уже не впервой. Игорь рассказал всё, как было, дал опись пропавших вещей. Но - был сам. Один.
   Гулял по парку.
   Через пять дней выписали. Студенческая жизнь покатилась дальше.
   Личная - нет.
   Конечно, прямо из больницы, рванул в 805-ю. Инна бросилась к нему, плакала, говорила взахлёб, малосвязно.
   Туман, туман... да, да - добралась до общаги, пешком... плохо помнит... Но - никому! Слышишь?! Никому! Будто он собирался митинг собирать.
   И - всё. Они встретились ещё пару раз, Игорь был сама нежность, но любимая отдалялась... отдалялась.
   Через неделю стала избегать. Наконец выследил и поймал прямо на крыльце
   общежития. Сели на скамью. - Я не знаю. Не знаю... - Инна смотрела на носки туфель.
   - Прости, Игорь. Сгорело что-то... сломалось.
   Ты... - порывисто поднялась с места, - прости. Прости.
   Через год она вышла замуж за офицера и уехала в
   Россию, вроде как в Архангельск.
  
   ...2008.
   Возле старика-гитариста стояла одна пара, лет по двадцать. Держались за руки.
   Не такой уж он был и старик, полтинник - максимум. Аскетическое лицо, длинные, ленноновские волосы, затёртый турецкий "Левис". Имидж. В чинной Швейцарии подобных мало, а вот в Германии, особенно
   - Голландии, Игорь повидал... Гитара всхлипнула и замолчала.
  
   Мастер, безусловно, это был Мастер. Он не играл... не брал аккорды или отдельные ноты - он рисовал музыку. Свою, какую-то свою, неведомую и непонятную большинству людей, завораживающую только единицы. Молодёжь положила в открытый кофр мелочь и ушла. Эрик вспомнил, что так и не поменял деньги, самая мелкая купюра в бумажнике - пятьдесят евро. Не
   зная, что делать, он опять закурил, помялся, но всё же вытащил бумажку и бросил на небольшую кучку монет.
   Повернулся к выходу.
   - Подождите. Минуту, прошу... - у музыканта оказались глубоко посаженные чёрные глаза. - Минуту...я сыграю... для Вас.
   Лёгкий ветерок снова понёс листву, закружил, и опустил в кофр десяток осенних костров. Европейский полтинник затерялся.
   Странный день, странный вечер. Игорь даже не удивился - Мастер играл "Лестницу в небо". Пальцы и струны были одним целым, и неизвестно, кто кого перебирал - серебро струн шевелило тонкие, нервные
   фаланги, или - наоборот.
   Волшебник колдовал, низко опустив лицо. Волосы падали на гриф, но не мешали. Эрику стало жутко.
  
   Лиловые ноты на цвет,
   На вкус - кисловаты, но спелы.
   А лестницы в небо макет
   Приставлен к созвездию Девы...
  
   Опять порыв ветра. Марстон побрёл к выходу. Из багрянца кленового пламени выпорхнула желтоватая купюра, крутанулась в невидимом дуновении и опустилась вниз, под мост, на тёмную воду озера.
   Никто не видел.
   Мастер рисовал звуки.
  
   ***
  
  
  
  
   НАВАЖДЕНИЕ
  
   - Пахлава! Сладкая пахлава!
   Двое мальчишек-коробейников ловко пробирались по гальке, плотно усеянной загорающими телесами. Единственный бесплатный пляж Гурзуфа напоминал пчелиный улей... А может, и того хуже - огромную плоскую коробку с опарышами, заготовленную к завтрашней рыбалке.
   Поверхность шевелится, вспучивается... была у меня такая коробочка, была - жёлтенькая.
   Четвёртый день. Восемьдесят часов между солнцем, водно-мочевым коктейлем и парой пивнушек. Одна из них называется "Кружка дикаря".
   Ладно.
   Я отлепился от горячей ограды набережной и поплёлся... Куда? В тень? Просто на лавочку? Ветеран броуновского движения...
   Гад всё-таки Валька. Когда сам тонул в депрессухе и резал маникюрными ножницами недописанный холст, поливая мусор дешёвым коньяком - тогда да, конечно! Не уходи! Не бросай!!! Неделю вытаскивал. А сейчас - занят...
   Занят, понимаешь, творец... Бля Винчи.
   Я, правда, рукописи не жгу. Не жгу. Хотелось бы посмотреть на Николая
   Васильевича, угрюмо заталкивающего в камин подержанный ноутбук со вторым томом "Мёртвых душ".
   Скамейка под платаном была пуста. Удобно откинувшись на спинку и вытянув ноги в пляжных шлёпках, я напялил на лицо старую панаму и закрыл глаза. Так. Что мы, значицца, имеем? А имеем мы пятидесятилетнего,
   обиженного на Мир остолопа, графомана и чистоплюя с огромным знаменателем. Сказано: человек - это дробь.
   Наверху, в числителе - то, что он есть на самом деле; внизу, в
   знаменателе - то, что он о себе думает. Понятно, умник? Чем больше знаменатель, тем меньше сама дробь...
   - Дядь, а Вы Люшку не видели?
   Сквозь щель между носом и краем панамы, просматривался белобрысый пацан лет шести.
   - Люшку. Нет, вряд ли... Точно - нет. Я б запомнил.
  
   - Наверно. Хотя она - старенькая, может лечь где- нибудь тихонечко, в теньке... и сны смотреть.
   Пришлось вылезать из панамы. Миграции Люшек в середине августа - дело серьёзное.
   Хлопчик никуда не спешил. За его левую руку держалась совсем маленькая, поразительно красивая девчушка, не доходящая брату до плеча - в первичную смотровую щель она просто не попадала.
   - Сны? Твоя Люшка видит сны? А потом рассказывает?
   - Я твёрдо решил выяснить люшкину природу без прямых вопросов.
   - Конечно. То есть - нет, она же телепат... Просто смотрит - и я всё понимаю.
   - О-о-о! И - что? Только сны?
   - Ну да... тоже скажете! Она всё говорит - и когда купаться хочет, и когда булочку...
   - М-м-м... а перья у неё - красивые?
   Зависла пауза. Мальчишка пристально смотрел мне в лицо, но не как на сумасшедшего, а очень, очень подозрительно. Похоже, я попал - только не в десятку, а куда-то там... в семёрочку, максимум - восьмёрка.
   - Перьев у неё нет... - протянул задумчиво, обычно. Перья она надевает только тогда, когда мы собираемся в Страну Оз.
   - Всё! - размазав шоколад по восхитительной мордашке, леди дёрнула брата за руку. - Пошли. Я писать хочу.
   - До свиданья. - Вежливый волшебник повернулся, и загадочная пара ушла влево, в сторону парка.
   ***
   А началось всё третьего дня.
   Помнится, со мной это и раньше было, давно только. Но вот позавчера...
   Я забрёл в утренний парк. Людей мало - с маниакальным упорством, толпа бежала на берег, покрывая собой квадратные километры прибрежной гальки. Забравшись в дальний конец, вышел на небольшую "поляну динозавров".
  
   Четыре каменных монстра - больших, ярко раскрашенных, охраняли клумбу. И - ни души. Вечером, часов с шести, здесь будет - о-го-го! Мамаши с детёнышами, детёныши без мамаш... Компании, смех. Ещё позже, в сумерках, ящеров оседлает буйная молодёжь, в открытые пасти пристроят пивные бутылки, и - вспышки! Фото на игуанодоне... обнажённая блондинка в когтях тираннозавра! А пока они мирно паслись.
   Не было ни щелчка в голове, ни вспышки в глазах, ни других мистических знамений. Просто солнце чуть сместилось, и я отчётливо осознал, что это уже было, всё это я видел, именно так, с этого места и под этим углом.
   Ирреальность происходящего усиливал полный штиль, хотя секундой раньше ветерок был вполне ощутим... И звуки. Они пропали. А ещё я почему-то, твёрдо знал, что сейчас всё закончится: вот, малюсенькое облачко закроет солнце...
   Тень - малым пятном - скользнула по поляне.
   Вздохнула и зашелестела листва, задышал прибой, из дальнего конца аллеи донёсся смех. Ближайший ящер вроде как подмигивал.
   - Ну-ну, Саныч, - сказал я себе, стряхивая головой марево, - ну-ну...
   Наваждение повторилось вечером, на набережной, когда до меня дошло, что этот натюрморт: сидящий на парапете патлатый хлыщ с гитарой и орущий благим матом пацан, содравший об асфальт коленку я уже видел. Точно! Я даже знал, что сейчас из-за тира выскочит велосипедист, и, чуть не сбив пожилую пару, умчится влево, на подъём.
   Велик вылетел... пенсионеров, правда, не сбил, и за рулём сидел не лысый дебил, а красивая девка с пышной гривой.
  
   ***
   Нет, конечно же, я тоже купался! Просто - не лежал возле моря часами, а шатаясь по набережной, парку, кафешкам - регулярно выходил на пирс и прыгал с него в сине-зелёную муть прохлады, нырял, плавал, фыркал от удовольствия. На третий день выяснилось, что таких, как я - немало. С могучим хохлом Мыколою я уже дважды пил пиво, с Эдуардом Марковичем, не по детски сцепившись, разобрали на молекулы творчество Пикуля.
   Чаще всего мне попадалась забавная семья дончан.
   Не поверите - Женя, Женечка, и... Катюша! Томная барышня семи с половиной годочков. Не знаю, разводили они меня, или нет, но оба - очень убедительно! - клялись, что ни о фильме с Далем, ни о песне про датские капли - понятия не имеют.
   Ван Дамма - знают, Вовку Даля - нет! Шварценеггера - да, Шварца, который Исаак - нет...
   С ними-то меня и накрыло третий раз.
   Глава семьи стоял на краю пирса и смотрел тоскливым шахтёрским взглядом вдоль пляжа, отчаянно кося в сторону "Кружки дикаря". Женечка с Катюшей сидели у его ног, на большом махровом полотенце. Обе - не в духе... Старшая подсознательно чувствовала вектор мужниного взгляда, а Катя априори не нуждалась в причинах для плохого настроения.
   - А вот и Максаныч! - Женечка томно улыбнулась. - Здрасьте!
   Папаня угрюмо подал руку, небезосновательно подозревая меня в литре выпитого пива. Сварливая Катерина отвернулась.
   - Угощайтесь... - я положил между женщинами килограммовый пакет винограда вперемешку с персиками.
   Вот тут-то и пропал лёгкий, освежающий ветерок. Бесшумная волна о пирс, чайки, молча разевающие клювы... Но голоса моих знакомцев остались... правда, звучали странно, как из довоенного мультика.
   - Доця, скушай персик... смотри какой... Вкусняшка! - Не хочу! - радостно сообщила будущая стервочка, с удовольствием устраиваясь в "своей тарелке".
   - Да попробуй, доця... Кусочек!
   - Ну, не хочет человек, чего ты давишь? - Папа вступился за дочь, с отвращением глядя на фрукты-ягоды.
  
   Я сидел на корточках, открыв рот. Было! Всё - было!
   Небо, море, капризный ребёнок, банальный диалог...
   Только - где, когда? С кем? Со мной?!!
   А ветер не появлялся. И звуки, фоновый шум - тоже.
   - Не хочет - не надо. - Глава семейства оторвал взгляд от вывески. - Идём, Катюх, скупнёмся...
   - Не хочу! - Чего? Чего - не хочу?
   - Ну, не хочет - и всё! Сам купайся... - жена была довольна. - А мы - загораем!
   Женя прыгнул с пирса и приличным кролем пошёл к буйкам.
   Я поплёлся в "Кружку".
   С каждым шагом проявлялись звуки - плавно, из какой-то вселенской ваты. Зашумел пляж, мужик с громким "Гы-ы!" скрутил сальто и плюхнулся в море.
   Бред. Так не бывает. Передо мной, будто на экране, кто-то крутил ролики... то ли прошлого, то ли будущего... То ли моего, то ли где-то подсмотренного. О-о-о! - я споткнулся при выходе с пирса и чуть не вспахал носом кипящий асфальт.
   Блин! Вспомнил! Миниатюрка "хочу - не хочу!" - это жэпизод из Токарёвой! Повесть "Ехал грека..."! По ней ещё фильм поставили, такой, не очень...Ну - да, с Янковским! Первое, что приходило на ум - дежавю.
   ***
   Очень хорошо! - я отпил полбокала. Что мы знаем о нём... Или - ней? - кроме изумительной комедии Юлиуша Махульского? Это - не болезнь, это - неисследованное состояние человека, его психики, когда кажется, что данная
   ситуация... э-э-э... уже имела место. Было, было, случалось...Короче - мы это проходили. По статистике, более 90% людей хоть раз в жизни, но попадали в клятый омут.
   Далее. - Я решительно допил пиво.
   Так как явление - редкое, а главное, искусственно не вызываемое, наука в принципе бросила попытки объяснить данный... м-м-м... казус.
   Всё о загадочном "дежавю" я читал очень давно, когда азартно ваял роман, где главный герой... Но тут на экраны
   вышел "День сурка", и стало ясно, что забег проигран.
   - Ну, и - ладушки... - второй бокал настроил меня примиренчески. Всё хорошо, прекрасная маркиза...
   Хорошо... только - плохо.
   Дело в том, что при дежавю человеку кажется - понимаете, только кажется! - будто здесь он был, а это уже видел. Игра ума, баловство психики. Но... как же велосипедист? А ещё круче - велосипедистка?! И как проекция художественного произведения - до совпадения диалогов! - смотрится на совершенно реальной стервочке Катюше?
   И ещё. Умные книги подчёркивали, что с обычными людьми такое происходит несколько раз за всю жизнь... а не каждый, блин, день - два раза!!!
   Набережная клубилась ночной жизнью. Огни аттракционов, громыхают дискотеки, манят рестораны. Теперь люди похожи не на пчёл, и не на опарышей, а на сказочно- мистических существ, которым почему-то очень весело. Вот
   компашка из двух толстых гномов и четырёх Белоснежек, за ними - пятеро гоблинов во главе со Шреком. Пара Иванушек, Гудвин с красавицей Несмеяной, на лавочке поёт Трубадур со своей бандой... Причём один - таки вылитый ишак.
   Звёзды. Огромные. Некоторые - падают.
   Я устал. Хотелось спать, а до заветной койки в частном секторе, надо минут пятнадцать пробираться сквозь толпу эльфов... Куда там собирался хозяин Люшки? В страну Оз? Так я, похоже, уже прилетел...
   На открытой верандочке моего временного прибежища сидел хозяин дома, давно охохлившийся турок Бурхан и пил вино. От первичных генов у него осталось только имя, даже усы - огромные, висячие, - были классикой казацкого имиджа.
   Он усадил меня рядом, налил рубиновой влаги. Я выпил и в деталях пожаловался на дежавю.
  
   - Э-э! - сказал южный философ, - марево-шмарево,
   повести-шмовести. Кто такой Токарёв? Вилли? Ехал грека... Пусть едет. Не думай. Не бери в голова... на, выпей - всё пройдёт! Подход был правильным. Вот, кстати, Галчонок - это моя жена - отреагировала б строго перпендикулярно: "Пить меньше надо"! Это у неё рецепт унифицированный, от всего,
   Даже от вскочившего на глазу ячменя.
   Бурхан рассказывал какую-то захватывающую историю из своей феерической практики, но я не вникал. За годы журналистики жизнь научила слушать сразу двух, а то и трёх ораторов.
   Галчонок. Да. Тридцать лет с таким дебилом, как я.
   Мощный старт, четыре повести, три романа, и - пшик. Быт, быт... рассказики, мелкие ссоры... Крупные! Стрессы. И вот, сейчас - что происходит? Я ведь не собирался ни на какие моря! Скандал в редакции... Да какая разница, кто прав, сейчас не об этом! - Валька, гад, со своей гениальностью и атрофированным чувством дружбы, сын-умник с мешком советов... Правильных, кстати, - но кто же следует правильным советам? Галчонок... Под занавес.
   Стиснутые губы и взгляд. Как плётка. Вот Вы, батенька, и повредились.
   Тонкий Вы наш, чувствительный.
   Динозавры тебе, понимаешь, подмигивают...
  
   ***
   К обеду я уже был в Симферополе.
   Наваждение взбрыкнуло ещё раз, в автобусе. Стандартно: опустилась тишина, сознание раздвоилось. Я узнал сидящих в салоне людей - нет, знакомы мы не были, просто совершенно точно, видел их раньше, в таком же "Икарусе". Только ехали мы тогда в Гродно... да, Гродно, на какую-то конференцию.
   Поезд отправлялся вечером, билеты были.
   Потусовавшись по вокзалу, я уже собрался в город, но, каким-то непонятным образом, оказался на перроне. Вагоны сливали пассажиров. На платформу - тугим, непрерывным потоком. Дальше он разбивался на реки, ручейки, кое-где образовывались озёра людских тел - этих встречали.
   И вдруг... Мгновенный, резкий водоворот. Крики, ругань... секунды. Трое крепких парней профессионально скрутили средних лет рыжего дядьку, заломив руки до самых лопаток.
   Народ шарахнулся в стороны, но один из силовиков взмахнул удостоверением - спокойно, спокойно, оперативное задержание.
   - Ворюга... - тут же прокомментировала событие интеллигентная дама пост-бальзаковского возраста. - По чемоданам лазал!
   - Да что вы такое говорите?! Какие чемоданы - это шулер, "катала" железнодорожный... он на сорок тысяч студентов облапошил, всю ночь в преферанс дулись!
   - Ха! А откуда у студентов...
   Два часа я гулял по городу. Симферополь не относился к любимым мегаполисам, было скучно и жарко. Наконец я сдался и засел на площадке крошечного кафе, рядом с вокзалом.
   - У Вас - свободно?
   Так. А, собственно - чему удивляться? Шоу, как
   известно, must go on... Звуки, правда, не исчезли. Я кивнул.
   Огненно-рыжий мужик поставил на столик две
   кружки "Черниговского", сел, вытер лоб и сказал: " Ф-у-у-у "!
   - Сбежали?
   - Э-э-э... видели, значит... все видели, - терпила
   горько вздохнул и присосался к пиву, - весь город видел...
   - Суки, - изрёк он, допив бокал. Подумал, и добавил -
   волки позорные... двоечники!
   О! Это уже кое-что! В двадцати известных мне
   Ментооскорблениях "двоечники" не числились. А дядьке требовалась жилетка...
  
   - Да обознались они! Представляешь, работнички! - Обознались! Лохи! Рыжего им подавай, твою... два часа мурыжили, штаны по швам разобрали... Экстази им... героину... а я даже, как выглядит - не знаю! Всю жизнь на
   Сорокаградусной сижу!
   Короче, горе-оперативники ловили наркокурьера. Что там, как - неизвестно, но одна из ориентировок - рыжий. Ну, и завалили огненного фермера Лёху, который опоздал на свой поезд и уедет теперь только в 22-10, а дома - жинка... суровая, мнительная и ревнивая. Версию о курьере она воспримет как наглое издевательство и призыв к рукопашной...
   В моём лице бедолага нашёл идеального слушателя. Сто человек из ста, ржали бы до икоты. Но - не я.
   Дело в том, что уже с минуту стоял полный штиль. И секунд тридцать, как транспорт ездил бесшумно, ругающийся с клиентом бармен был явно глухонемой, а Задорнов, на огромной настенной "плазме", смешно жестикулировал, молча открывая рот.
   Это вообще не лезло ни в какие ворота... Лёха рассказывал мою, - МОЮ! - невероятную историю, из далёкой и бурной молодости. В свое время она была хитом номер один на пивных посиделках, под хохот и умничанье любой публики.
  
   ***
   ...поезд Баку - Тбилиси опаздывал, но кого это волновало? Что вообще может волновать двадцатичетырёхлетнего, явно гениального журналюгу,
   с азартом молодого щенка носящегося вдоль и поперёк Эсэсэра по заданию редакции? Делов-то... Из Байрам-Али, через пол Туркмении - в Ашхабад, далее - Красноводск, и на пароме, поперёк Каспия, в Баку. Конечной точкой был Рустави, единственный, по настоящему, пролетарский город Грузии. Тогда, в середине 86-го, социализм уже, как бы, и не развивался, но и помирать, вроде, готов не был...
   До легендарного Тифлиса оставалось около часа. Я вышел в тамбур - курить.
  
   - О! Зажигалка пришла... Куда едешь, брат? - двое крепких южан, лет на пять-семь старше меня, явно обрадовались компании.
   - В Тбилиси. Потом - Рустави.
   Зависла пауза. Горцы смотрели на меня как-то странно.
   Надо сказать, что по необъяснимому загибу молодости, я в те времена курил папиросы.
   - А - откуда?
   - Ну... даже сложно сказать... из Байрам-Али. Туркмения.
   Опять пауза, опять настороженность. Поезд начал притормаживать.
   - Слушай, а чего не выходишь? Тебе - что, Рустави надо? Так вот - вокзал!
   - Как?!! - я был убеждён, что от столицы ещё минут сорок автобусом!
   Тра-та-та, бегом, мухой - сумка, шмотки, постель... будь она неладна...успел!
   Поезд тронулся. Я стоял на перроне, глазел на
   Миниатюрный вокзальчик и киоск "Союзпечать", в котором рядом с газетами, почему-то, были разложены мандарины, хурма, несколько различных бутылок вин, и, даже, охотничьи сосиски... Колбаски. Охренеть...
   - Э-э-э! Слушай... подожди!!!
   Оба знакомца бежали ко мне, соскочив с поезда.
   - Всё! Пошли... - Который помоложе, крепко ухватил левый локоть, а второй сорвал с плеча сумку.
   Ни... себе! Вот, значит, кавказское гостеприимство! Крутнувшись вокруг оси, я крайне удачно (самбо, два
   года!) подсёк главного бандита под голеностоп и выбросил кулак в сторону второго, целясь меж наглых усов. Почему-то промазал, а он - нет, и через секунду меня тащили куда-то в позе "зю", с заломанными за спину руками и полным отсутствием воздуха в лёгких.
   То, что не всё так плохо, стало ясно, когда бандиты впихнули добычу не в подворотню, а в привокзальное помещение, с обнадёживающей надписью
   "Милиция". За столом сидел грозный абрек в капитанских погонах. Меня швырнули на стул. Стражи громко заговорили на родном языке, азартно жестикулируя и тыча пальцем в кипу бумаг. Битых полчаса парочка рылась в сумке, а я отвечал на вопросы пожилого кэпа. Среди них были странные.
   - Что куришь? - Папиросы.
   - Покажи.
   Я автоматически полез в карман шведки, и вытащил... сигареты. "Приму". Ну да, в Ашхабаде меня провожал Сашка
   "Авария" и сунул как бы на дорожку...
   - Так - откуда?
   - С Украины!
   - А говорил - Туркмения... Байрам-Али. Нет?
   Недоверие росло.
   И вот тогда, когда я уже поставил крест на своей карьере, а заодно и жизни, меня отпустили! Ничего не изменилось - ни интонация гортанной речи, ни темпераментная жестикуляция, ни косые, сердитые взгляды - просто кинули
   на колени растерзанную, обесчещенную сумку: - Иди. Повезло тебе... драчун.
   Уже в дверях я набрался наглости:
   - Да скажите хоть, в чём дело? Я - журналист... умру ж от любопытства!
   Странный, всё-таки люд. Молодой прорычал пару слов, и они начали ржать. Потом кэп выудил из бумаг фото.
   Да-а... бывает. Это был я... м-м-м... нет, парень, всё
   же, смотрелся постарше и крупней. Одет лучше - модный летний костюм, белый. В остальном - даже бородёнка моя, "шкиперка".
   - Курьер. Травку возит, из Туркмении... понимаешь?
   Понимал я, кстати, плохо. В те времена с пьянством боролись, а нариков, как и секса, в Союзе не было...
  
   ***
   Телефон Галка не брала весь день. Принципиально.
   Позвонил сыну. Егор ответил, доложил, что у них - всё в порядке, что страшно занят, и - когда ж это папка объявится?
   Я сказал, что соскучился, еду уже... еду.
   Домой хотелось очень.
   Так и не дозвонившись, отправил СМС: "Прости, Галчонок. Прости. Всё будет хорошо, с завтрашнего утра".
   Сухо получилось... глупо и сухо.
   ***
   Я быстро прошёл через здание родного вокзала и остановился прикурить на ступеньках. Так. Сейчас - такси, двадцать минут, возле дома - цветы... не забыть, склеротик!
   - Максим!
   Галчонок. Стоит возле колонны. Мы медленно сошлись и уткнулись друг в друга.
   - Егор звонил. Сказал, что Симферопольским...
   - Всё будет хорошо...
   - Знаешь, последнее время...
   - Всё будет хорошо...
   - Дурак ты, - Галка подняла мокрое лицо, - мне всё время кажется...
   - Всё будет хор...
   - Дядя, а Вы к нам в гости? Да? И на нашем поезде?
   Я обернулся. Не может быть; белобрысый Волшебник и повелитель Люшек, только без сестры. Королева сидела на руках у мамы, а та заразительно смеялась в большой, дружной компании. - В гости? Можно и в гости! Хотя, вообще-то, я здесь живу. Слушай! А Люшка нашлась?
   - А как же... мы тогда вернулись на пляж, а она уже там... но в Страну Оз
   ещё не летали - не хочет... Люшка!
   Люшка!
   Из-за шумной компашки выглянул неимоверных размеров сенбернар, посмотрел, зевнул, и опять скрылся.
   Подул утренний ветерок. Трамваи звенели, люди смеялись, с шумом взлетали голуби.
   Всё будет хорошо...
  
   ***
   Аура
  
   У неё всё и всегда было не так, как у нормальных людей. Взять, скажем, сны.
   Никаких фантасмагорий, глупых триллеров и разорванных тем, закрученных детективных линий с размытыми акварельными образами, а поутру - ощущением недосказанности.
   И были законы жанра.
   Например: в порнографии нет сюжета, в мыльных операх нет порнографии. Правда, с сюжетом, тоже... не очень. В индийском фильме мотоцикл поёт, в американском - стреляет.
   ... Она поймала себя на том, что стоит перед эскалатором.
   Торговый центр "Дафи". Да, тот самый, в конце проспекта. Толпа набухает и худеет, толкает её локтями. Эскалатор.
   Ей-то, ей - что здесь надо?
   - Женщина, вы уж... или туда, или - сюда... Елена Георгиевна развернулась и пошла сквозь толпу.
   Домой.
  
   ***
   На-до-е-ло! Всё-всё! Надоело...
   Тридцать восемь и два... почти три. И это не показания градусника. Температуру можно сбить... аспирином, к примеру. Возраст не сбивается ничем. Его можно загримировать, подретушировать, иногда - обмануть. Но всё это - временное, факирские штучки.
   Она стояла перед зеркалом.
   Теперь - вопрос. А зачем? Кому, собственно, это надо, чтоб вон та унылая физиономия выглядела лучше? Моложе. Красивей... нет, красивше... именно так - красивше!
   Жалеть себя - любимое занятие. На самом деле, всё не так уж плохо.
   Фыркнул, охнул и забормотал чайник. Пока дошла, свисток уже вопил, словно паровоз из старых фильмов.
  
   А себя, между прочим, она до сих пор называла - Ленка.
   На кухню заглянул Гоша. Остановился в дверях.
   - Сейчас. Не мешай, иди... садись в кресло. Гоша не спеша прошёл, уселся на подлокотник.
   - Геор-гиевна... крас-савица...
   - Не морочь голову, мачо. Старик уже, а туда же...
   Ара, свернув голову на девяносто градусов, обиженно защёлкал что-то неразборчивое.
   Вечер катился по колее. Как там, у Высоцкого: " ...
   и доедешь, туда, куда - все...". Предсказуемость событий даже не поражала - прошло время. Макс был вчера, значит, сегодня не придёт. В лучшем случае - завтра, а то позвонит, командировочку какую-никакую придумает...
   Два года. Удобно ему, устроился... котяра. И не мальчишка уже, и холостой, и в порядке у них всё... вроде. А вот - молчит, дорожит, понимаешь, свободой своей мужицкой!
   Через час-полтора объявится Ирка. Трата-та-та, событий - масса, все глобальные. Колготки порвались, Нюська котят родила, - хорошенькие, такие! - муж, зараза, - ну, ты в курсе... тра-та-та. Потом, может, позвонит мама...тоже, проблем хватает.
   Далее - телевизор. Две звезды... на льду... вместе сКВН... голосом Украины... и какой-нибудь Шустер! А завтра - на смену, два дня по восемь часов.
  
   ***
   - Ур-р-р-а!!! - заорал Гоша. - Ур-р-р-а!
   - А-а, птица, привет, привет... - Максим с попугаем дружил. - Что скажешь?
   - Р-р-еволюция! К-р-р-ах!
   - Да, уж - прямо... лети, пернатый, не мешай...
   Ленка была счастлива. Когда этот крупный, немного суетливый мужик, наконец, появлялся, в доме становилось светлее.
   - Ленок, я совсем ненадолго... тут такая каша заварилась! В общем, я на пару дней - в Харьков, потом Донецк.
  
   - Так ты ж недавно... - она не была в курсе его работы.Там, где-то при речпорте, какие-то баржи с металлоломом. Ну, и - да, командировки.
   - Сегодня, хоть, останешься?
   - Сего дня, сего дня... - он рассеянно шуровал в ящике стола. - Сегодня... знаешь, Ленусик, вряд ли. Дел - валом.
   - Ясно, скиталец. Что ищешь-то?
   - Да, тут... вот, вернусь, мы с тобой гульнём, по-полной...
   Она усмехнулась. В отношении денег Макс был прижимист. Гульнём - на его сленге - означало: секс на природе, с добавкой шашлыка, анекдотов и недорогого коньяка. А уж загул.... Загул - это средненькое кафе, гривен до двухсот!
   Ладно. Хозяйственный. И пьёт мало.
   С высоты балкона восьмого этажа, Елена смотрела, как её мачо впрессовался в подержанную "мазду".
   Дом стоял, пожалуй, в самой верхней точке города...который на трёх холмах. Район назывался "Подстанция". Отсюда отлично просматривался проспект, большой и популярный центр "Дафи", широкое шоссе на Запорожье.
   Красиво.
   Интересно, но за два года полу-совместной жизни,она так ни разу и не была дома у Максима. Жил он где-то на Воронцовке... или Амуре... со стариками. Да, встречаться можно было только у неё.
   На следующий день пошёл дождь. И на следующий. Летний, тёплый. Но всё равно... небо, улицы, люди - плоские, серые...словно сквозь матовое стекло. Бытовуха- депрессуха. Троллейбусы мокрые, каблук отвалился, попугай нахохлился, молчит...
   На четвёртый день Месяца Дождя стало совсем плохо.Елена Георгиевна была вызвана к директору типографии, где трудилась уже четыре года. Милейшему Семёну Эдуардовичу крайне неловко, но - что делать? Не сезон, заказов - кот больше плачет, да и вообще... кризис.
  
   - Лена, вы ж знаете, как я к Вам... чуть зашевелимся,как тока - так и сразу... - натуру не победишь, он всё равно пытался погладить Ленкину попку, - а пока отпуск. Отпуск.
   - Ненадолго, хоть? - она грамотно-отработанно ускользнула от начальственной пятерни.
   - Нет, конечно - нет! Месяц, ну - полтора. Ни фига себе! Плыла-качалась лодочка...
   - Значит, - так! - сказала она родному зеркалу, отражавшему её и Гошу на плече. - Жалеть себя - не будем. Не будем!
   А почему, собственно, - не будем? Вторая красавица института, красный ну, почти красный диплом, блестящая партия с возможностью работы в Италии. И?! Что имеем? Техник небольшой типографии, полу муж, закодировано-командированный... средне крупный попугай, температура - чёрт, возраст! - тридцать восемь и три! Ленка села в любимое кресло и твёрдо решила выплакаться.
   Запиликал мобильник.
   - Лен, ты не поверишь! У меня уже троих взяли! Представляешь! По сотке! Мои котята... - слова в подруге никогда не помещались, а тут прямо обвал, словесный сель.
   Вот так. Котята, понимаешь, кому-то нужны...И Елена Георгиевна, наконец, зарыдала.
  
   ***
   Первый солнечный день.
   Она сидела на краю большого сквера, чистенького, умытого неделей дождя. Ждала Ирку.
  
   ... Он точно знал, что облака -
   Из брызг парного молока...
   А звёзды - это ноты тишины...
  
   Где она подцепила эту песенку? Второй день бубнит... а, вон уже Ирок плывёт...
  
   ... но тот кричал, что всё не в счёт,
   Что прав еврей, и всё пройдёт!
   Какой-то там мы искры лишены...
  
   Вот, надо же. Есть, есть такие бабы... в юности - никто, серые мышки, а к сороковнику.... Ирина рассекала гуляющую толпу, как каравелла Атлантику. Мужики спотыкались.
   - Привет, подруга, - она плюхнулась на лавочку, но впечатление было, что взошла на трон. - Что, продолжаем депрессовать? Убоище твоё - не звонило?
   Да, Макс молчал уже неделю. Восемь дней.
   - Ладно, не нюнь... наука давно доказала, что все мужики - козлы горные, муфлон называется. Исключения были, были... но - вымерли... до семнадцатого. Планы на сегодня - есть?
   ... А у неё, оказывается, были. В двух кварталах открывался новый торговый центр. Поэтому и встретились - на другом конце города, обе попадали
   сюда редко.
   Полтора часа шастали по бутикам, отделам, этажам, поднимаясь всё выше, пока не оказались на последнем, четвёртом. Здесь не было магазинов, предполагалась территория развлечений. Несколько кафешек, бильярд, детский "Игролэнд"... аттракционы.
   - Неинтересно. - Шары Ирку не соблазняли. - Хотя... пойдём по кофейку... или - чай?
   - Подожди.
   Ленка двинулась к дальней стене.
   Экспозиция. Десяток картин. Солнце через огромные окна падало прямо на них, от чего краски вроде как...светились.
   - Ну, - сказала толстокожая Ирина, - ну, - и?!
   - А знаешь... знаешь, я ведь когда-то рисовала... давно, правда. В школе. Хотела в Питер... Ленинград тогда ещё.
   Мечтала.
   - Понятно. Былое и дамы. Ладно, любуйся, я сейчас. Где тут у них - дамская комната?
   Полотна не впечатляли. Она не могла сказать, в чём дело, терминология живописи - композиция, световые контрасты, гармония цветов - всё было для неё пустым звуком. Просто...ну, совершенно же ясно, что здесь надо больше голубизны, а здесь глаза... м-м-м... не живые.
   - Так. Не нравится... - интонация была утвердительная.
   Кто-то подошёл и стал рядом.
   - Да. Не нрав... в смысле? - Она оглянулась на собеседника и спохватилась. А вдруг это - автор?
   - Нет. Нет, не волнуйтесь... это не мои шедевры. Не сподобился. - Он, посмеиваясь, смотрел на Елену. - Гуляю, глазею... впрочем, как и Вы. Или - нет? Вы пишете? Профессиональный интерес?
   А ведь сам-то - очень даже смахивал на художника.
   Где-то под полтинник; джинсы и лёгкий свитерок, высокий, худощавый. Светлая бородка и умные глаза.
   - Я? Пишу? Нет, нет... с чего Вы взяли?
   - Сам не знаю. Что-то в лице... в глазах... аура у вас яркая, наверное...
   Ленка удивлёно подняла брови, и вдруг поняла, что он только выглядит на пятьдесят, на самом деле - сорок, ну, - сорок два. Это борода такая... с проседью.
   - Я могу предложить Вам кофе? Здесь, недалеко, есть очень приличное кафе.
   - Простите. Увы... - она улыбнулась. - Я с подругой, и
   мы...
   - Понимаю. Очень жаль. Простите. - Незнакомец галантно, по-старинному, склонил голову.
   Почему-то засуетившись, Елена Георгиевна бросилась искать Ирину. Что такое? Что за подёргивание рук и покалывание в кончиках пальцев? Ну, понравился мужик. Нормально. Бывает. Почему ж так расстроена? Да понятно - почему! Телефон не попросил... муфлон днепропетровский...
   ... Когда они, уже вдвоём, вышли из туалета, ухажёра не было, да и возле картин - ни души.
   - Пошли, пошли... кофе хочу...
   Пытаясь догнать подругу, Елена разогналась больше,чем надо, поэтому врезалась ей в спину, резко затормозившую в дверях ресторанчика.
   - Ты - чего?
   Молчит.
   - Ну? Так и будем...
   - Расхотелось. - Ирина как-то неуклюже развернулась на каблуках, оттесняя её от входа.
   Но Ленка уже всё видела.
   За дальним столиком сидел Максим с очень эффектной дамой. То, как он держал её за руку и гладил пышную чёрную гриву, не оставляло сомнений, что это - не деловая встреча. Да и не Харьков здесь... не Донецк.
   Ну, - что? Ушли, конечно. Барышни интеллигентные, цивилизованные.
  
   ***
   Расставались быстро, без сантиментов. Просто она прервала Иркин монолог о природе мужского сволочизма, сказала: "Пока, созвонимся" и поехала домой. Уже возле подъезда вспомнила, что Гошке нужен корм, да и себе... чего-ни будь. Развернулась, зашла в родной продмаркет, "Дафи", на первый этаж.
  
   ***
   Почему она оказалась на эскалаторе, уверенно тащившем её вверх, она так никогда и не смогла объяснить. Ступеньки поднимались всё выше, выше... и прямо перед ней, в ярких бегающих огоньках, появилась небольшая стойка, ресепшн, на фронтоне которой значилось: "ФОТО
   АУРЫ".
   ***
   Эскалатор закончился, её мягко, но настойчиво подтолкнули сзади, и Елена Георгиевна остановилась в шаге от огоньков. За стойкой сидела средних лет женщина, почти без косметики, в белой блузке, и чуть улыбаясь, смотрела на неё. Так они и играли в гляделки, молча... секунд двадцать.
   - Плохо?
   - М-м-м... видать, выглядит она...
   - Садитесь. - Женщина сделала рукой полукруг, показывая, где сесть. За стойкой.
   Сейчас Елена видела, что хозяйка старше её прилично, лет на пятнадцать.
   - А хотите - чай? Нам, тут, - нельзя, но мы потихоньку,
   из термоса.
   Ни чай, ни кофе, они с Иркой так и не выпили.
   - Спасибо, - взяла тёплую пластмассовую кружку... вот это... это - да!!!
   Забыв отхлебнуть, Ленка уставилась на бэйджик, светло-зелёную карточку, прицепленную к белоснежной блузке.
   Елена Георгиевна... чуть ниже - Оператор. Ах, да, это - не фамилия...
   - Как?! Как вас зовут?!
   Женщина округлила глаза. - Так вот... - она ткнула пальцем себе в грудь. -
   Елена Георгиевна...
  
   ***
   Попугай коршуном налетел на еду.
   Ленка положила фотки на стол, достала подушку, плед, и свернулась калачиком под пушистой теплотой. Не так, всё, значит... не так...
   Её цвет.
   Баланс ауры и чакр. Бирюза. Что там ещё... ах,- да, - горловая чакра... понижена.
   Материалистический Бес строил рожи и хихикал.
   - А как? Ну, давай! Как? Он подмигивал, и один раз даже показал дулю.
   Спектр оттенков определяет характер... склонности, потенциал. Цветотип не обманешь... Что ж получается? Надо делать то, под что заточен; к чему ты... А как это узнать? Что ты хочешь? Тем более, пораньше, в детстве.... А - сейчас?! Её пружиной выкинуло из-под пледа. Схватила
   Фотографию. Ярко-оранжевая. Тонкая, одухотворённая, творческая личность. Да она всю жизнь это знала! А чем занималась?
   Физика-математика, технический вуз, постылые работы...
   А в быту?! О-о-о!!!
   Что она хочет?!
   Мужа? Нет! Денег? Ну; чтоб хватало. Детей? Да, конечно, но вот... ну, не так вопрос поставлен, не так!!!
   Однозначно ответить... ха! И ещё три раза...
   Ха!!!.. Ха!.. Ха......
  
   ***
   Она решила поболеть. Просто - решила. Ни горло, ни по-женски...
   Отказала во встрече Томке, потом Светке. Ирину допустила на десять минут - нет! Всё в норме, температура...
   - Ой, не могу!!!... - тридцать восемь... да, с кусочком!
   ... А вечерами ходила гулять. Просто по проспекту, один раз - под дождём.
  
   ...Тормозной замерен путь, не хватило мне чуть-чуть.
   Капли веры... час надежды... миг любви.
   Можно выть, а можно лгать,
   Можно крест свой проклинать,
   Но портьеры и одежды - выжжены...
  
   ***
   - Ур-р-р-а! Р-р-еволюция!!!
   Гоша орал уже пару минут. Звонок пиликал, телефон разрывался. Понятно, Максим.
   Вылезать из-под одеяла не хотелось. И не потому, -что, а... пошёл бы он... даже, не - ТУДА, а просто - пошёл... Нет. Пришлось вставать!
   За дверью сучила ногами лютая, как взвод обесчещенных Белоснежек, Ирина.
  
   - На! - она ткнула хлопающей глазами Ленке огромный куль... упаковку, мешок. - Дура! Малахольная...
   Развернулась, и ушла.
   Ленка забывала поесть. Сутками. Мало того, она забывала кормить птицу, которая от такой наглости разучилась внятно произносить букву "Р".
   Досталось и материалистическому Бесу, рискнувшему, было, высунуть наглый шнобель из-под дивана, но тут же получившему палитрой по ехидной морде.
   В мешке оказался мольберт. Кисти, краски... палитра. Она рисовала. То есть, рисовала первые полдня. Ну, - день.
   А потом поняла, что... пишет.
   На третий вечер Елена Георгиевна очнулась и строго посмотрела вокруг.
   Всё было в порядке.
   Подушка, плед, и в хлам разорванная пачка чипсов аккуратно валялись в углу. На столе лужа чего-то, разбитый бокал и томик Бродского. Гоша, видимо, самостоятельно, перенёс клетку подальше, от греха, на старый шкаф.
   Дотянуться туда она не могла.
   Хозяин клетки сидел смирно, не шумел, копался клювом в кишках недавно ещё нового компьютера, подаренного Максом в каком-то припадке мазохизма. Копался тихо, но поглядывал с опаской.
   - Так, - сказала амазонка, по- пиратски уперев руки в боки. - Хорошо. Ну, а там-то... что? С холста смотрело дивное лицо. Нет, не лицо, конечно,
   а... МИР, ЗРАЧОК... КРИТЕРИЙ... Ум и злость, бездна женственности и пропасть Ада, музыка урагана и акварель моря. Подлость, любовь, Иркин словопад и гениталии Макса, грохот летящих нейтрино и блюз Страшного Суда.
   Женский взгляд, короче.
   - Лажа. Туфта. Разберёмся...
  
   Она сбросила с подушки крошки чипсов, завернулась в плед и заснула.
  
   ***
   Прошло две недели.
   Ирина сидела на диване, в центре по-прежнему разгромленной квартиры. Тихая, молчащая... сама не своя.
   Хозяйка полулежала в кресле, чистила апельсин. На мольберте- новый, уже перегрунтованный холст, девственно чистый. Две законченные работы стояли у стены.
   - Сумасшедшая... ну, и... что теперь?
   - Не знаю. - Ленка дёрнула плечом и скривила губы. - Понятия не имею...
   - Революция, - уныло наябедничал Гоша. Ленка швырнула в него долькой апельсина.
   - А этот... Делон подержанный... появлялся? - Ирка разглядывала фото Ауры, так круто изменившее жизнь подруги.
   - А как же. Приезжал... из Донецка... - она с удовольствием, по-кошачьи, зажмурилась. Видимо, воспоминание доставляло огромное удовольствие.
   ... Максим изумлённо обозревал погром.
   - Ты это... что? А? - мазанул взглядом по мольберту. -
   Рисуешь? - но тут в поле зрения попал растерзанный монитор.
   - Э-э-э...!!! С ума сбрендила?!!
   Он по-хозяйски орал, метался по комнатам. Ленка, сюсюкая и чирикая, носилась следом, успокаивала, гладила по головке. Наконец утащила в спальню.
   Активно и с удовольствием, она переспала с его телом. После чего оделась и, не вдаваясь в подробности, объявила, что это - последняя встреча. Всё, типа... пошёл вон.
   Удар был ниже пояса, и мачо потерял лицо. Он даже попытался ухватить её за гриву, вращая глазами и крича какие-то пошлости, но Ленка была уже не та.... Теперь у неё было оружие! Вывернувшись из жадных лап, она схватила палитру, так хорошо зарекомендовавшую себя в драке с материалистическим Бесом.
   - Всё. На выход. Халат не забудь. - Зубы оскалены, глаза - амбразуры. Пантера.
   Простой Иркин вопрос: " ...Что дальше?" внезапно стал приобретать глобальные масштабы. Действительно - что? Нет, она по-прежнему писала запоем, отключаясь от действительности... быта, времени, погоды. Но в короткие промежутки возвращения в реальность, ей, как вода и еда, стало необходимо показать кому-то свой труд... образы...
   Картины.
   Подруги были не в счёт. Необходим настоящий ценитель, спец, профессионал.
  
   ***
   Непотопляемая Ирина потихоньку приходила в себя, восстанавливая природную толстокожесть.
   - В субботу! - выпалила она, залетая в прихожую. - Мой падишах, наконец, снизошёл...
   Вымазанная во все мыслимые оттенки радуги, Елена усмехнулась. Дело в том, что подруга была замужем давно и удачно, тот редкий случай, когда муж - богатый, красивый, совсем не старый, - до сих пор отчаянно влюблён в этот клубок энергии... женственности и противоречий. А их - обоюдные!
   - уколы и приколы, стали какой-то давно сложившейся игрой, придуманной и отшлифованной ещё в студенчестве.
   - В субботу - что? Светский ужин? Армагеддон? Выставка кошек?
   - Малахольная. В субботу он привезёт Борис Ефимовича... забыла? Я ж говорила! Мой благоверный, кроме своих финансовых отчётов - сама понимаешь... тук- тук, войдите; Но! Есть у него дружок, Боря... с детства. Они редко встречаются, раз в год, а то и реже, только если уж сойдутся - пару дней зависать могут! Так вот, Борька этот, Ефимыч, который, - могучий искусствовед и по страшной силе антиквар...
   - Ну?
   - Баранки гну! Бред свой покажешь! Ты, Ленка, не из воды, как все люди, а из тормозной жидкости... причём её явно не долили. Он консультирует все европейские аукционы!
   "Кристис" там всякие, и этот... с трудным названием. Живёт в Питере, давно, лет двадцать, но в Днепре бывает, старики его здесь.
   Елена Георгиевна тупо смотрела на извержение энтропии. Кракатау отдыхает...
   - Так что к субботе - берлогу прибрать, попугая причесать, клюв заклеить это... скотчем! Купить пойла какого- нибудь. Что?! - ну, что ты глазищами хлопаешь?! Фильмов не видела? Светский раут, дамы в соболях, господа - в бабочках... Хозяйка салона демонстрирует своё творчество.
  
   ***
   Гоша всё слышал.
   Поэтому в субботу, с утра, он уверено умостился под потолком, на старинном карнизе, и снять его оттуда можно было только прицельным дуплетом из дробовика.
   Действо было назначено на семь вечера.
   В пять Ирина влетела в дом, по инерции проскочила прихожую, коридор, и, упёршись в кухонный стол, выгрузила на него пару тонн каких-то деликатесов.
   Ленка... - щ-а-а-с! - Елена Георгиевна! - Вешталась по непривычно чистой, и от того ставшей огромной, комнате. Она училась курить тоненькие дамские сигареты через длинный мундштук. Получалось плохо.
   Наконец - звонок.
   -Ша, мать! - свирепым шёпотом приказала Ирка и пошла открывать дверь.
   Правильно. Очень правильно. Ша, - значит, - Ша!
   Ленка за долю секунды сбросила экзотическое пончо, добытое подругой, и надела любимую рубашенцию, проверенную, как старый друг. Вытянула из волос причудливые заколки, тряхнула золотой гривой. Что ещё?
   А-а, да. Точным движением сломала мундштук и забросила останки под диван. Села в кресло. Теперь она была собой, она - это она, Ленка Настоящая.
   В прихожей смеялись, целовались... запахло цветами.
   - Всё. Проходим... сюда, налево, - Ирина аж звенела.
   Дверь распахнулась, в комнату вошёл Борис Ефимович. Хозяйка встала и сделала навстречу шаг. Конечно, никаких бабочек, смокингов и белых манишек.
   Те же джинсы, тот же лёгкий свитер... бороду, правда, чуть подбрил. И проседь... теперь заметна ещё больше.
   - Какой, всё-таки, остолоп... не попросить телефона... Так они и стояли, молча, пока Ирка с мужем, не сообразили, что происходит что-то, непредусмотренное программой церемониала.
  
   ***
   - Не пишешь, значит, не пишешь... Балуешься! - Борис уже минут десять ходил вокруг Ленкиного холста-первенца. - И давно... м-м-м... не пишешь? Балуешься - давно?
   Ему никто не отвечал, так как поняли - не надо. Он всё равно не слышал.
   - Ладно. Давай дальше. - На "ты" они перешли с первых минут. Позиция не обсуждалась.
   Хозяйка повернула лицом последнюю работу.
   Толстокожая Ирка охнула.
   "Ейный" муж задышал - быстро и тяжело.
   Но он был человеком дела, пауз не любил, поэтому спросил: "Как называется"?
   - Ты... что - слепой? Не видишь? - Борис растягивал слова. - Прищурившись, он перевёл взгляд на друга детства. - Нет, олигарх, здесь всё понятно... "Аура" это называется... Аура.
   ***
   Прошло более трёх лет, пока на известных мировых аукционах за её полотна стали предлагать существенные суммы.
   А до этого - так, по мелочи...
  
   ***
  
   ОКРОШКА
  
   Какая в этом году осень... полулето. Август ни за что не желал превращаться в сентябрь, тот, соответственно, оттяпал половину октября. Деревья больше ждать не могли, начали желтеть, но медленно, как бы, не спеша... мало ли, глядишь - народ опять в шведках ходить станет - и кем они тогда будут выглядеть? То-то...
   Говорят, депрессия напрямую зависит от погоды - дождь, слякоть, туман на душе... Врут. Врут! Чаще всего состояние зависит от закатившейся под стол губной помады и недосоленных котлет. Вот, сегодня: вечернее солнце... Двор, засыпанный тёплой бронзой кленовой листвы, ветра нет. Ну - и?!
   Она пулей вылетела из парадного и попыталась как можно сильнее грохнуть дверью. Но даже в этом удовольствии было отказано... сами попробуйте хлопнуть китайской дверью с домофоном. Там какой-то подленький секретик... В последний момент он тормозит и мягко чмокается с магнитом. Ничего толком сделать не могут...
   - Вика! Да погоди же... Виктория!!! - Муж высовывался из окна третьего этажа, в белоснежной майке и с вилкой в правой руке. На ней сидел огурец.
   Проще всего было тупо проигнорировать. Но этого, почему-то, казалось мало, и она сначала предъявила вилке средний палец, потом сделала издевательский книксен, и, гордо вскинув голову, прошла мимо трёх мужиков, пьющих пиво на самодельном теннисном столе. Компания, с пониманием ситуации, качала головами, двое молча аплодировали.
   Машина стояла на автостоянке, прямо за домом.
   - Ничего... Ничего-ничего! В конце концов, не в борще дело, а счастье - не в подгоревшем мясе по-французски... окрошка! Да она терпеть её не может!
  
   ***
   Вариантов было много.
   Виктория завела свой сиреневый "Гольф" и выкатилась на проспект. Так. Сначала можно позвонить Светке. Вторая половина пятницы, её незамужняя подруга как раз сидит, и соображает, чтоб такое учудить на выходные. Или нет, звонить не надо, просто приехать и сказать: "Привет"! А мобилку вообще отключить, а то Сашка подождёт с полчаса, и начнёт наяривать, почём зря...
   Машина проскочила набережную, фестивальный причал, где опять сооружали сцену по поводу какого-то праздника, и влилась в плотное стадо четырёхколесных, бегущих через мост, на левый берег.
   А что, собственно, произошло?
   Да ничего. Просто последнее время... чёрт, на подсознании, без слов, всё вроде понятно, а как начнёшь формулировать... Ладно. Скажем, так - дух безразличия. Утро - вечер, котлеты - телевизор, привет - привет, чмоки - чмоки...
   Давно, пожалуй. Только пока был Никита... Да, учудил сынуля, ничего не скажешь...
  
   - ... Чего вы боитесь? Ну - армия... подумаешь! - семейный совет разгорался крутым пожаром. Вика носилась по квартире, а чадо сидело на диване и качало ногой. Отец смотрел в окно... Многозначительно так. Молчал.
   - Сейчас и службы-то той... год всего. А универ... не знаю, вряд ли вернусь. Не моё.
   - Что значит - не твоё?! Ты ж почти отличник! Тебе всё так легко даётся... Саша! Что ты молчишь?!
   Виктория была вне себя.
   - Спокойно, мать, спокойно... - муж, наконец, оторвался от созерцания двора. - Никите почти девятнадцать... ты в это время уже родила. А я махал цветами под роддомом и думал, не бросить ли мне институт. Не бросил... Наверное, правильно. Только у каждого... Да, голова у Никиты Александровича, без сомнения, не для строевой подготовки... а вот, чтоб это понять, может и стоит промаршировать годик?
   - Сашка! Что ты говоришь! Ты сам себя - слышишь?!
   - Слышу. - Он попытался её обнять, но Вика вывернулась.
   - Мамуль... ну - всё, всё... всё будет хорошо... - сыну удалось согнать родителей вместе, к столу, и теперь он обнимал их обоих.
   - Дурачьё... - всхлипывала Вика, сговорились...
  
   ***
  
   Во двор к подруге заехать не удалось - угрюмые дядьки ремонтировали въезд, пятнами асфальта раскрашивая дорогу. Ну да, выборы...
   Светлана открыла не сразу - она явно только выбралась из ванны, на голове - тюрбан из махрового полотенца, халатик такой... интересный, в цветочек.
   - Ой, Викуль... привет, заходи... Ну, ты ж в курсе, у меня, как всегда - бардак... - хозяйка махнула рукой на художественный беспорядок в квартире. - А что не позвонила?
   - Да - вот... решила кавалерийским наскоком, как татарва... примешь? - Вика разгружала пакет, набитый едой: сыр, конфеты, бутылка "Мартини"...
   - Понятно... мадам поцапалась с благоверным... И что на этот раз?
   - Поцапалась... как тебе сказать... вот, не поверишь - не знаю! Не из-за окрошки же, будь она трижды... Вообще, как начинаешь сама себе объяснять - чушь какая-то, мелочи и бред, а - душно...
   - Дура ты, подруга... таких, как твой Сашка - днём с огнём искать надо!
   Вика перестала резать сыр и отложила нож. Что-то и здесь шло не так... Обычно, Светка действовала на неё успокаивающе, сегодня - нет.
   - Слушай, а у тебя - всё в порядке?
   - У меня? Ну, мадам... Видать тебе действительно плохо! С каких это пор тебя заинтересовало, что у меня и почём?
   Это прозвучало так дико, и главное - совершенно несправедливо, что Вика дёрнулась, как от пощёчины.
   - Я... Ты... да ты - что?! Светка! Я не...
   - Ладно, замнём... хотя - вот! - тебе хреново, нужен громоотвод и всё такое... Бизнес-леди фыркает на мужа, набирает в маркете вкусняшек и едет сюда. Без звонка. А у меня, между прочим, свидание... сыр ты, смотрю, уже порезала...
   А ведь действительно. Светка младше её на семь лет... и всегда играет вторую скрипку, так повелось. Красивая, неглупая, но замужем не была. И на нервный срыв прав у неё поболее... наверно. С другой стороны...
   - Пока, подруга!
   - Удачи, подруга...
   Сухо щёлкнул замок.
  
   В машине она откинулась на сидение и закурила.
   Сумерки.
   Стал накрапывать дождь, мелкий... как морось на душе. Ладно, съезжу к маме, давно уже... Только сначала - позвоню!
   Телефона в сумке не было. Холодея от мысли, что оставила его на кухне, рядом с недорезанным сыром, Вика приказала себе успокоится, досчитала до тридцати восьми, и ещё раз перебрала сумочку - да вот же он, слава Богу, в левом кармашке! Включила, чтоб посмотреть пропущенные.
   Пропущенных вызовов не было.
   Муж не звонил. Сан Саныч закусил удила.
   По крыше щёлкали капли.
  
   Мелодия дождя -
   Старинный перезвон
   Стучат по козырьку сырые ноты...
   Их спеть пока нельзя,
   И октября наклон
   Сливает звук в души пустые гроты...
  
  
   Эту песню она знала. Её пел один знакомый бард, на каком-то корпоративе, недавно. Выбросила сигарету и добавила в приёмнике звук.
  
   Умытый город спит,
   Качаясь на волнах
   Днепропетровской вечной колыбели
   А осень говорит,
   Что здесь, на трёх холмах,
   Звучали и покруче менестрели...
  
   ... Трубку мама не брала. Это бывало, и не раз - то забудет из сумочки достать, то телевизор орёт, как раненый.
   Ладно. Здесь езды - всего ничего, на "Солнечный".
  
   ***
  
   Она давила на кнопку уже пару минут, но дверь не открывали. Телефон, по-прежнему, молчал. Не зная, что и думать, Виктория спустилась с третьего этажа вниз, обошла дом - мамины окна светились. Запаниковав всерьёз, она опять взбежала наверх и ткнула пальцем в проклятый звонок - ключи у неё, конечно, были, но они висели дома, на вешалке.
   Дверь тут же распахнулась.
   - Вика? - Любовь Сергеевна стояла в домашнем халате, но при полной боевой раскраске, с удивлением глядя на дочь. - Ой! Да на тебе лица нет! Что? Что случилось?! Никитка?! Саша?!
   - Мам... мама! Ты чего не открывала?!
   - Да в порядке всё, в порядке...
   - Я ж тут полчаса звоню! И по телефону... А окна - горят! - женщины кинулись обниматься.
   - Фу... как ты напугала... я у соседки была, вот - она новую косметику показывала, смотри - нравится?
   Выглядела маман просто великолепно. Стройная, миниатюрная... ей и сейчас сложно дать больше сорока пяти, а ещё лет восемь назад, так их вообще принимали за подружек.
   - Садись... чай - будешь? Я, правда...
   - Нет, лучше кофе.
   Знакомая обстановка кухни. Запах детства. На стене, возле телевизора, висит фото - молодые родители. Весёлые, смеются. Занятно получилось: она полностью пошла в отца, и его суровая, мужская красота в её, женском варианте, оказалась ещё удачней. А вот с матерью - действительно, подруги. Ничего общего.
   - Ну, давай. Я ж вижу, что не просто явилась... - Любовь Сергеевна поставила на стол кофе и стала примерять у зеркала какой-то шарфик.
   - Не знаю. Может... да нет, ничего. Осень. Тускло как-то... всё раздражает. Работа, быт... ходишь за всеми, как нянька. Сашка, вот, со своей окрошкой...
   - Ну, милая... - шарфик не подошёл и полетел в сторону. - Работа - на то ты и директор, а Сашок - так такого мужика днём с огнём не сыщешь! Своя фирма, не пьёт... литрами, в смысле. Депрессия! Плюнь, сходи к Светке, мотнитесь по бутикам...
   - Мам... - голос задрожал, Вика чуть не разлила кофе. - А тебе никогда не хотелось...
   - А ну - глянь... Так лучше? - третий шарфик, действительно, был удачней. Зелёненький...
   - Лучше.
   То ли изменился угол падения света, то ли она чуть отклонилась, но отец на фотографии, уже, похоже, не смеялся.
   - А ещё лучше, возьмите с Сашкой путёвки, и махните в Крым... Ялта там, Алупка. Да, кстати... а Никита - звонит? Мне уже две недели, поганец... Слушай, а эти туфли, белые...
   - Ты что? Куда-то собираешься?
   - Да понимаешь, Борис Фёдорович...
   Вика скривилась. Отец умер четыре года назад, и друг семьи, Борис Фёдорович, стал чуть больше, чем друг семьи... но она его не любила. Да нет, всё понятно, жизнь катится... только уж очень неравновеликие фигуры.
   Мать была почти одета, и что-то говорила, говорила... Виктория очнулась.
   - Ты меня совсем не слушаешь! В центр подбросишь? Опаздываю, совсем закрутилась.
  
   Любовь Сергеевна вышла возле ЦУМа.
   - Прекрати хандрить и - выше нос. У тебя всё хорошо... Муж, отличный сын, работа. По крайней мере, судьба не швыряет, как меня - с восемнадцати лет! - По захолустным гарнизонам и пыльным погранзаставам! Давай, доця... Чмок - чмок!
   Всё правильно. Отец ушёл в отставку майором, Борис Фёдорович - полковником.
   Опять пошёл дождь. Даже странно: когда она с кем-то - лето и звёзды, но как только остаётся сама...
  
   Последний звук упал,
   Скатившись с октября...
   Сырая нота будущего блюза!
   Закончен карнавал
   Осеннего дождя
   На улице вождя - напротив ТЮЗа...
  
   Вика достала мобильник.
   Тот, кого требовалось искать днём с огнём - не звонил. И вообще... никто не звонил, ни одного: "Привет, как живёшь?" По крыше "Гольфа" стучали капли, от сигарет стало подташнивать. Она набрала Никиту - иногда, по вечерам, сын умудрялся служить вместе с телефоном... Нет, отключено.
   Ясно. Раз так, раз она никому не нужна - ни семье, ни подругам - ладно. Ладно! Остаётся ещё работа... И там есть, что делать! Пятница, вечер... Во-первых, масса документов, во-вторых - на офисе, в её кабинете, отличный диван и плед, египетский. И в-третьих - в баре есть представительский коньяк, водка, и что-то там ещё. А в холодильнике икра и хлеб... нет, хлеба, понятно, нет, но это сейчас поправим. Вот.
   А трубку мы, само-собой, отключим... Когда-то муж всё же позвонит?!
   Офис находился недалеко, в пяти кварталах. Называли его так, правда, для солидности - фирмочка была небольшая, и трёхкомнатной арендованной квартиры вполне хватало. Она, секретарша Зинка, и ещё четыре человека.
  
   Открывая парадную дверь, Вика чувствовала, что настроение, хоть немного, но поднялось.
   Значит, так. Свет везде она зажигать не будет, в кабинете включит только любимое бра, над диваном. Потом на кухне сделает три бутерброда с красной икрой, достанет маленькую хрустальную рюмку - под водку, и большой пузатый бокал, коньячный... мало ли, чего она захочет? Всё это - на поднос, закутаться в плед и сесть в кресло, возле журнального столика. Нет, неправильно... Столик подтащить к дивану, забраться на него с ногами, а потом...
   В тоненькую, узкую щель из-под двери её кабинета, просачивался свет, и это был свет от бра, мягкий такой, пастельный. И ещё: там кто-то находился! Дверь стояла отличная, почти звуконепроницаемая, но какое-то шуршание... постукивание...
   Мыль о взломщиках не пришла. Да и никакая другая - тоже. Вика тихо подкралась, надавила на ручку...
   Диван ходил ходуном, он-то и постукивал. Из-за большого письменного стола виднелась треть, не больше, но этого хватало.
   Коммерческий директор Виталик был очень занят... И глух, как токующий тетерев. Благодаря малому росту - метр шестьдесят! - ему было удобно, лицо как раз зарывалось в третий размер Зинули, которой дивана не хватало... Почти метр девяносто! Приходилось изгибаться через мягкий подлокотник, свесив плечи и голову вниз. Да, она летала где-то в другом измерении: копна волос мечется по ковру, по разброшенной одежде, лицо перекошено, ногти до лунок впились в накаченные плечи.
   Виталик зарычал, диван проехал ещё пару сантиметров, а Зинуля крикнула "О-о-о!!!" и распахнула очи. Её без того огромные глаза стали в два раза больше и тут же полезли на лоб - во входном проёме стояла хозяйка фирмы.
   Вика прикрыла дверь, пару раз глубоко вдохнула, восстанавливая кровообращение, и вышла из офиса.
  
   ***
  
   Хотите - верьте, хотите - нет, но опять пошёл дождь!
   Виктория сидела в машине и нервно хихикала. Это что ж получается? Мало того, что в этом промокшем мире она никому не нужна, мало того, что она и сама не знает, чего хочет, так её ещё и из собственного офиса вытурили! Да что там - офиса! Из личного кабинета, с любимого дивана! Отняли коньяк и два бутерброда с икрой... Три. Три!
   Да, понятно, завтра всё будет не так. Хандра пройдёт, магнитные бури там, возмущения на солнце... Завтра. А - сегодня? Что ж за день-то такой...
   Саша не звонит. Оскалился муж, на "слабо" проверяет. Ладно!
   "Гольф" рванул с места, носом на юг, в сторону Запорожья.
   Вот, всё-таки - директор она хороший! Во-первых, потому, что не стала кидаться рюмками и не родившимися бутербродами в подчинённых, нагло использовавших её территорию. И диван - в частности. Как показывает опыт, офисные романы были, есть и будут. Просто свой кабинет положено запирать. А во-вторых, в логике и здравомыслии ей не откажешь... ну - да, да... Когда женские взбрыки не одолевают. К примеру: она быстро сообразила, что если все её отвергли, то это временно... Стоит не ломиться сквозь стену, а спрятаться. Отсидеться, забиться в норку... и такая нора у неё есть!
  
   Вика ехала на старую отцовскую дачу.
   Строго говоря, это была не дача, а домик в селе. Когда-то, там жили папины родители, её дед с бабкой, которых она видела только на пожелтевших фотографиях. Сейчас это была летняя резиденция Любовь Сергеевны... а надо понимать, и Бориса Фёдоровича. Сама Вика с мужем бывала здесь редко, три-четыре раза за лето, но вот в октябре - никогда, ни разу. Одно она знала, точно: ключи от дома всегда лежат в тайничке, под дальней стеной сарая.
   Деревня встретила городскую штучку враждебно, о чём сразу же доложили местные псы, шавки, кобели, а также, прочие барбосы. "Гольф" банду игнорировал, и скоро вкатился на подворье, через сломанные деревянные ворота.
   Всё шло хорошо. Ключи лежали на месте, замок не заело, свет был во всех комнатах, кроме одной - перегорела лампа. Вика набрала чистой колодезной воды, поставила электрочайник, и поняла, что хочет есть, как парочка Гаргантюа на фестивале уничтожения гамбургеров. С момента бегства из дома прошло часов семь.
   В ожидании кипятка, она вытряхнула из пакета всё, что набрала в АТБ на окраине города: французскую булку, ветчину, минералку, сыр и пачку кофе. Второй пакет: коньяк, конфеты, лимон. Пачка "Собрание".
   С могучим бутербродом, под дымящийся кофе, сделала обход трёх небольших комнат, стащив в зал, на огромную тахту, массу "полезностей": четыре подушки, пять одеял, два пледа... и устроила царское ложе. Этого показалось мало, на столе она зажгла свечи.
   Теперь всё получилось, грамотно и правильно, только коньяк в кофе надо было добавить.
  
   Нет, нельзя сказать, что она плохо спала... наоборот, всё было прекрасно на мягких волнах подушек и одеял! Просто сон был какой-то... тонкий, что ли, воздушный. Один раз даже показалось, будто проснулась, потому что в кресле, за столом, Вика увидела большую мохнатую игрушку... то ли панду, то ли лемура. А, может - плюшевый мишка из далёкого детства. Но это, всё же, был сон, только сон, потому что зверушка оказалась живая, и весело чавкала её "Радомер" вперемешку с конфетами.
   Она улыбнулась и заснула.
   Проснулась от тишины.
   То, что в городе называют "тишиной", ею не является. По трубам бежит вода... пусть еле-еле, но урчит холодильник, на улице шелестят авто... Привыкли просто, сознание не фиксирует. В деревне же, часов этак в пять утра, да ещё и в середине октября...
   Свечи догорели. За окном только начинало сереть. Высунув нос из тёплой берлоги подушек и одеял, Вика сквозь сумрак изучала новое пристанище. - Здесь и буду жить, подумала она, - спать на этой тахте, есть за этим столом, сидеть в этом кресле ...
   В кресле кто-то сидел.
   - Привет тебе... скво!
   Это было необъяснимо, но она совершенно не испугалась. Во-первых, каждый современный, цивилизованный человек знает, что в старых домах, особенно сельских, обязательно живут домовушки. Во-вторых, если с ними... э-э-э... по-человечески, то и зла от них не будет... угостить надо, поговорить. А судя по остаткам сыра и распотрошенной коробке конфет...
   - Привет... а почему - скво?
   - Не знаю. Так сосед наш, Савельич, бабку свою называет... мне нравиться...
   - Бабку? - Вика решила обидеться, но передумала. - А я - что, похожа?
   - Нет, ты красивая... только слово всё равно - подходит!
   Закутавшись в плед, она села напротив, не слазя с дивана и подобрав под себя ноги. Домовичок выглядел точно так, как в известных мультиках-инструкциях по обращению с ними.
   - А ты зачем приехала? Тут до Цветня никого не бывает.
   - Цветень?
   - Ну - апрель, по-вашему...
   - Да. А зачем... Не знаю. Меня все бросили... Не с кем поговорить... и вообще. Осень, дождь. Светка, вот...
   - Что - Светка? А - ты?!
   - Ну - хорошо, хорошо... я - тоже... Не всегда. А Сашка?! Газета - пиво, котлета - футбол...
   - Ты ещё окрошку приплети... - Домовичок грустно вздохнул. - И то, что голова по вечерам часто болит... якобы...
   - И - болит! Болит! А окрошку меня так мама учила!
   - Не правда! Любовь Сергеевна всегда говорила - на квасе, домашнем... Домашнем! Конечно, в АТБ легче сыворотку купить! Просроченную... И вообще, чуть что - мама! Мама! А у неё, между прочим, - любовь! Ладно, потом... - Домовичок спрыгнул с кресла и заковылял к двери.
   - Ой-ой! Любовь... лямур... ту жур...
   За окном, почему-то, светлее не становилось. И опять захотелось спать... забралась в берлогу.
  
   ***
  
   Солнце. Сквозь занавески. Никакого дождя.
   Вика глянула на часы - ого! Половина двенадцатого. Она натянула джинсы, лёгкий свитер, и вышла на подворье.
   Осень, действительно, золотая.
   Её "Гольф" сплошь обклеен мокрой листвой вчерашней непогоды.
   А вот Сашкин "Land Rover" - нет, совсем немного... ночью приехал, после двенадцати. Блин, она ж так и не включила телефон, ещё тогда, сбежав из офиса...
   - Как ты догадался...
   - Сам не знаю. Обзвонил подруг, знакомых... потом - Любовь Сергеевна... - он подошёл, встал сзади и крепко обнял. - Ну, что, скво... едем домой. Вчера, стати, Никита звонил, ему отпуск дали, часов в шесть будет. Ну, и тёща... С бой-френдом. Окрошку обещала...
   ***
  
  
   ПЕРЕД УЖИНОМ
  
   Солнце зависло над пирамидами тополей справа от пятиэтажки.
   Жарко. Июльский вечер только начинался, долгожданная прохлада опустится вместе с сумерками, часа через три. Да и то... просто, чуть легче дышать станет.
   Когда он минут двадцать назад уселся на эту лавочку, под иву, тень только начинала заползать на её давно не крашеные рейки, отполированные годами честной службы. Теперь-то уже всё в порядке, можно откинуться на высокую спинку и даже снять панаму.
   - Ага, явилось чудо... движется по маршруту, хрыч старый... - Карпенко едко хмыкнул, насупил кустистые брови и провёл пятернёй по седой шевелюре. Даже в этом Иваныч ему проигрывает... вон, как лысиной блестит, пенёк усыхающий...
   По асфальтовой дорожке, в его сторону, уверенно топал плотный, невысокий старик, опираясь на чёрную трость с замысловато выполненной рукоятью. Лёгкая шведка аккуратно застёгнута на все пуговицы, серые брючата, размером больше, чем требовалось, пузырятся на коленях... не сильно, допустимо.
   - Идёт-то идёт, кочерыжка, а шахматы - взял? Чи забув? Шо-то пакет в правой руке пустоват... - привычка бормотать вслух выработалась давно. Ещё в молодости друзья смеялись, что он, как аксакал на ишаке - что вижу, то и пою...
   Лысый, тем временем, добрался до скамьи и молча устроился рядом. Сегодня они уже виделись не раз, поэтому приветствия были не нужны.
   - Что, Владлен Иванович? Шахматишки-то - де? Склерозничаем, мабуть... понемногу?
   - У меня, Петро, с памятью всё в порядке, это тебя зрение подводить стало. То ферзя под самым носом не углядишь, то ширинку свою, не застёгнутую, в упор не замечаешь...
   Карпенко опустил глаза. Вот, зараза... неужто через весь двор так и пёрся?
   Он сердито засопел и принялся дёргать подлую молнию, категорически не желавшую застёгиваться. Наконец одолел.
   Владлен хихикал, расставляя фигуры - и здесь он выиграл! - доска в пакете всё же была.
   - Э-э-э! Стой... чего это? С какой такой радости ты - белыми?!
   - А с такой... Во-первых, я старше - и по возрасту, и по званию. Во-вторых: я в прошлый раз выиграл... - лысый невозмутимо двинул вперёд королевскую пешку.
   - Ага! Звание, понимаешь... звание своё можешь засунуть... да хоть куда! А застрянет, так я и помочь могу...
   - Угу. Помогалка сломается...
   - А возраст - это да... тоже мне, дитё войны - на две недели старше...
   - На три. Ты уже сентябрьский, а я - августовский, летний.
   - Ладно. Хай будэ гречка... белыми, так белым... о-о! слушай! А як же с принципами?
   - Не заедайся. Красных шахмат не бывает.
  
   ***
   Пару минут деды сосредоточено двигали фигурки.
   Вообще, по большому счёту, шахматы не являлись самоцелью - они оба играли неважно и прекрасно это знали. Предстоящая схватка была впереди, но для того, чтоб получить максимум удовольствия от главной баталии, необходимо было завести себя, разогреть на второстепенных, вроде как несущественных упражнениях. Так опытные спортсмены разминаются перед решающим выходом, а конферансье делают гримасы и проговаривают что-то типа: "Корабли лавировали, лавировали... да не вылавировали".
   - Значит - это, Кирилыч... сны по-прежнему одолевают? - лысый поправил сползающие очки, задумчиво вертя в руках ладью - предстояла рокировка. - И, поди, все - жёлто-блакитные?
   - Да уж не кумачовые... вот ты, Владлен, вроде бы умный мужик, хотя и москаль... седьмой десяток перескочил, а в голове...
   - Ты мою голову не тронь!
   - Ага. Не буду... може, с ней действительно поделикатнее надо. Скажи лучше, к чему это сон такой - иду я степом... мороз, вьюга метёт... а - то сзади, то по бокам - волки воют. Тоскливо так... у-у-у!.. у-у-у...
   - Это, Кирилыч, не волки. Это совесть твоя, хохляцкая, проснуться никак не может... мечется всё, мучается, а - никак!
   - Тю, варнак... - Карпенко, похоже, собрался обидеться, но передумал. Лысый продолжал:
   - А я вот, с настоящими волками дело имел!
   - Та понятно... у вас там, в Москве - каждый третий...
   Рассказчик замолчал и тяжело уставился на собеседника. Тот, посмеиваясь в усы, внимательно изучал партию.
   - Было это в семьдесят втором. Я тогда, с товарищами, по линии ВЛКСМ, выезжал на Урал, под Соликамск... командировка такая. И вдруг приходит телеграмма - срочно вернуться назад, одному... - Владлен приосанился и веско посмотрел на приятеля, - стоял вопрос о переводе меня... ну, не важно, короче - надо.
   - Та понятно...
   - Ничего тебе не понятно, душа твоя куркульская... - он сердито пожевал губами, - так вот, выхожу я из гостиницы - а городишко маленький, таёжный, и стоит она - гостиница - на самой окраине. Можно автобус ждать, он полный круг набросит и вынырнет из снегов прямо к узкоколейке. А можно - в тайгу, по просеке, и минут через двадцать, спустившись по косогору, выйти к той же станции. Четыре часа - и Пермь... цивилизация. Шах!
   - Нам такие шахи - что зайцу стоп-сигнал... ну и - шо?
   - Не шокай. Дело вечером, около одиннадцати. Посмотрел я на звёзды декабрьские, на снег и на градусник - минус тридцать шесть... тишина, ветра нет. Сумку вскинул и пошёл через просеку, мимо конечной остановки автобуса, прямо к станции.
   Иду - а вокруг всё как в сказке! Снег хрустит, просека широкая, метров двадцать, и под уклон норовит, под уклон. Из освещения только луна, полная тогда была, кстати. Слева горит.
   Дорога всё круче вниз ныряет, а по бокам - нет, и скоро я оказался как бы в ущелье. Справа, надо мной тёмный монолит тайги, слева и впереди - утёс огромный, черней чёрного, потому как луна за ним вовсю сияет, мою сторону не освещая.
   И вдруг, смотрю - на скале этой, утёс которая, собака появилась. Чёрный силуэт. А за ней - вторая, чуть поменьше. И ещё, и ещё... ровно стоят, в рядок, как шеренга солдат - по росту.
   - Та ты шо... - рассказ явно заинтересовал, Карпенко перестал ёрничать и слушал внимательно, собрав в жменю казацкие усы.
   - Да. А мне под этой скалой пройти надо. Иду. Только вот ведь дело - я человек городской, столичный... собаки - и собаки... волки, известное дело, где живут? - в зоопарке! Обитают, в смысле. Или в цирке. Ни страха, ни одной мысли о серых...
   Более того! Поравнялся я с утёсом, стал, и любуюсь! Дурень молодой! Полная луна, а на её фоне - как из чёрной бумаги вырезаны! - кряж этот тёмный и пять собачьих силуэтов. Застыли. И тишина. Мороз, сугробы вокруг... красиво!
   Ну, постоял я с минуту, и двинулся дальше. Дорога скалу обогнула, а там и станция.
   Забрался, значит, в поезд - будто в трамвай... паровоз у них доисторический, даже по тем временам, народу - как в фильмах о революции, где солдатики с фронта едут. Мужики водкой балуют, байки травят. Еле втиснулся, сбоку. И тут слышу - парень такой, краснощёкий, в ушанке огромной - то ли енот, то ли лисица - компании своей рассказывает:
   - А слышали? Вчера здесь, возле станции, волки семью задрали?
   - Угу. Слышали. По радио передавали.
   - Да-а. Мужик с бабой и двумя погодками автобус вечером ждали, в тупике. Как свора кинулась, он детишек на крышу остановки забросить успел, бабу стал подсаживать, и - не смог, стянули... только утром народ на работу пошёл, глядит...
   - Да. Зима нонче суровая... а детишки - что?
   - Один замёрз, второго, вроде, откачали.
   Лысый сделал грамотную паузу, воздев, для усиления эффекта, указательный палец. Всем своим видом старик подчёркивал значимость повествования и те серьёзные горнила судьбы, которые он прошёл, с честью выходя из сложнейших ситуаций.
   - И тут до меня дошло, что за собаки провожали меня к поезду! Волки, самые что ни на есть - волки! А не тронули, потому что я не испугался, не побежал от них...
   Такой неожиданный вывод смазал все трагические ноты, превратив историю в дурацкий фарс, старческое бормотание. Карпенко оставил в покое усы, и, ухмыляясь, принялся потрошить сотоварища.
   - Вот! Видишь, Иваныч... даже волчары голодные, и те брезговали партийными... и их меньшими братьями! Как сейчас говорят, предпочитали здоровую пищу... а як же? Слопаешь такого коммуняку, а через день уже и охотиться не захочешь, тока руководить стаей да отбирать честно добытое... и вообще! На шо ты мне байку эту рассказал? Я тебя о чём спрашивал?
   - Спрашивал? Что спрашивал... про волков, значит... а Партию ты не трогай, дерьмократ империалистический! Да если б не мы, то...
   - То, то... ходи уже, вождь... не помню, кто казав: если в семнадцать лет идеи коммунизма не дороги - у тебя нет сердца! А если в тридцать ты всё ещё коммунист, то у тебя нет разума! Та и не будет, мабуть...
   Владлен начал багроветь. События принимали совершенно ожидаемый, стандартный оборот, но реакция ушлого хохла была лучше, поэтому стадию разогрева он проскочил быстрее.
   - Бендера недобитая... да социализм тебе всё дал - вырастил, выучил...
   - Та понятно...
   Очень довольный собой, Пётр Кириллович воровато оглянулся и достал из кармана сплющенную пачку "Примы". Закурил.
   - Тебе, контра, никогда и ничего не будет понятно! Я, когда был следователем...
   Но тут запиликал телефон, и что произошло в те далёкие времена, когда Иваныч защищал интересы социализма, осталось не озвученным. Карпенко выхватил мобильник из футляра, как шашку из ножен.
   - Алё! Алё! Кто? Плохо слышно... сына, ты? Сынок! Привет, Вовка, здорово! Что ж ты так редко... - он замолчал, слушая объяснения чада, почему так редко оно, чадо, звонит отцу, - ну да, ну да... понятно! Как там внученька... та ты шо! Ну, Оксанка даёт... и кой месяц? Третий... - он опять замолчал, на этот раз надолго. Пару раз вздохнул.
   Владлен деликатно отвернулся, но левое ухо зримо увеличилось в размерах и даже стало мелко подрагивать, настраиваясь на необходимую частоту звуковых волн.
   - Да. Ну, дай Боже... а как там Америка - вообще? Понятно, что стоит... ты, главное, звони! Дорого, да... конечно... Леночке - привет, целуй красавиц наших...
   Он опустил трубку и секунд десять сидел улыбаясь, разглядывая свои коричневые сандалии, припорошенные июльской пылью.
   - Вот, - наконец вынырнул на поверхность реальности. - Дети. Из Америки. Я ж говорил - скоро позвонят!
   - Говорил, помню... в феврале где-то...
   - Какое - в феврале?! Вовка недавно звонил, в конце мая...
   - Ага, как же... и что ж это они папашу к себе не забирают? И квартира твоя...
   Теперь багроветь начал Карпенко. Брови сошлись, а усы грозно вздёрнулись.
   - Заберут, друже, заберут... не переживай. Обживутся, привыкнут... что ж - полтора года? Внучка, вот... правнук у меня скоро будет! Янки стопроцентный...
   Последнюю фразу он произнёс по убывающей, на выдохе.
   - Гарде! - решил изменить тему Иваныч, но не тут-то было...
   - А твои, Романовы, шо-то тоже... не каждый день звонят! Ха! Романовы! Слушай, Ваныч, ты мне объясни, чем твой батько Иван думал, нарекая своё чадо... не, вроде как и красиво - Владлен, тока ж все знают, что крестить таким имечком - Владимир Ленин - низзя! Низзя! Чи ты - нехристь?
   Судя по глухому пыхтению, ситуация выровнялась, счёт опять был по нулям.
   Атака! Самый раз. Покой нам только сниться!
   - Но самое главное - где ж твои принципы? Владлен Иванович Романов... а? Каково?! Та ты ж - просто приспособленец... ни вашим, ни нашим!
   - Петро... смотри у меня, Петро...
   - Так я - шо ж... я - ничего, просто так получается...
   Солнце уже полностью нырнуло в тополя. Оно подглядывало за битвой титанов через сетку листвы и неширокие промежутки между стволами.
  
   ***
   - Хорошо! - Владлен решительно стукнул кулаком по скамейке, от чего шахматы испугано подпрыгнули, но не разлетелись. - Вот ты - такой грамотный, умный, незалэжный... неужто не видишь, какой бардак твориться? Неужто...
   - Ага. А кто этот бардак построил?
   Лысый оторопел. Он ожидал чего угодно, но только не обвинения в строительстве бардака.
   - Я?! Мы?! Да... да что ты понимаешь! Народ на идею работал, цель великая была! Такую страну отгрохали - мощную, единую...
   - Ну и шо ж она дуба дала? Ежели такая сильная и цельная? Шо - вражина напала, бомбами закидала? Ты, Ваныч, как цуценя слепое... урожай снимают не сразу, понимаешь? Что-то садят, поливают, выхаживают... И только через время становится видно, шо проросло. Результат! Так вот... ежели бросили в землю вместо хлеба будяк какой, или чертополох, то будь хоть Мичурин... работай, вкалывай, махай над грядками лозунгами - сорняк повсходит! А ежели ещё и честно, от души работать - хороший такой будяк получится... сочный, колючий и густой. Як джунгли.
   Совершенно неожиданно, Владлен принял эту тираду спокойно. Кивая головой и вытянув губы трубочкой, он сосредоточено изучал диспозицию на доске.
   - Демагогия. Махровая демагогия и словесная шелуха. Такие, как ты, и просрали дело социализма. Страна - до семнадцатого - была нищая и голодная... безграмотная, тёмная. Мрак. Революция дала народу...
   - Та понятно... лампочку Ильича. Которую Эдисон изобрёл...
   Иваныч как не слышал.
   м ... вот я, к примеру. Если б не Октябрь, мой дед так и работал бы на сахарозаводчика Лейбовича, под Москвой. Читать не умел. Пил горькую и умножал его капиталы. И отец от этой судьбы не ушёл бы. И я. И тысячи таких же. А кем бы стал пан Карпенко, если б не Аврора? Сидел, поди, в какой-нибудь Гончаровке, батрачил...
   - Шо твой дед на революции поднялся - это понятно. Что тут неясного? Кто был никем, тот станет... спорно, конечно. Не, многие из низов вышли... а вот сколько из верхов в пропасть кануло?! Причём не кровопивец толстых, а - учёных, инженеров, врачей... художников, литераторов. Цвет нации! Заменить Бальмонта на Тычину... а мой дед, кстати, хирургом был, весь уезд ему свечки ставил. В девятнадцатом шлёпнули - лечил всех, без разбору - красный, белый... А отец - инженером, его в славной памяти тридцать седьмом... вражина, сказали, на папуасов работал.
   - Трепло ты, Кирилыч, - Владлен сбавил тон, - конечно, великие революции бескровными не бывают... всё равно! Могучая страна, братские народы...
   - Так я и говорю. Эволюция нужна, а не революция... знаешь, есть такой фильм - "Стакан воды". Очень занятный, исторический. Лавров там ещё, молодой. И Демидова. Так вот - дело происходит в Англии, где-то в самом начале восемнадцатого века. Лавров - оппозиционный министр, газету выпускает, речи всякие, обличительные, в парламенте говорит... против правительства. Интригует, значит... улавливаешь, Ваныч? 1703 год! Пётр наш - пацан ещё, Полтавой и не пахнет! Он боярам бороды тока-тока брить удумал! А у них - парламент! Газеты, да не просто, а - оппозиционные... На триста лет...
   - Слушай, философ... а куда это твой суржик хохляцкий подевался? На чистом русском, по-москальски...
   - Та ну? Не, ты зубы не заговаривай... шо ж до братских народов, так я тебе такое расскажу...
  
   ***
   - ... Было это тоже, где-то там, в середине семидесятых... когда ты волкам уральским хвосты крутил... - всё, всё! - молчу... тока южнее, в самом центре Грузии. Кавказ! Исконно российская территория... да ладно, не буду, не буду! - ты дело слушай. Есть там один городок занятный, недалеко от столицы - Рустави называется. А интересен тем, что он, пожалуй, единственный, по-настоящему пролетарский город Грузии. По крайней мере - на то время.
   Вот. И приехали мы с одним хлопцем - не помню уж, как и звали, - в командировку, на комбинат металлургический. Неважно. День этак на третий - стоим за столиком в кафешке - прямо на улице, только без стульев, - пьём пиво. У нас такие "Минутки" аж в середине восьмидесятых появились... И подходят двое местных, лет по тридцать... всё, как положено, усы навскидку, носы с горбинкой - свободно, спрашивают? Свободно. Пьём пиво, мы по-своему гутарим - "шо та шо", они - по своему, гортанно. И спрашивают: откуда, мол. А работал я тогда наладчиком, и контора наша - головная! - под Москвой находилась, в Мытищах. Ну, я и брякнул - из России.
   Что тебе, Ваныч, сказать? Улыбки стёрлись, глаза потускнели. Через минуту забрали кружки и перешли на другую стойку, тоже, кстати, занятую.
   Ни шума, ни слова обидного. Просто стоять рядом не захотели.
   А чуток попозже, к нам Звиад подошёл - технолог цеха, куда мы приехали. Мы ему и рассказали - странные мужики, мол, попались. Думали, посмеёмся вместе... так не до смеха оказалось. Вы, говорит, поосторожнее. Лучше объясняйте, что с Украины... к русским тут это... не очень. А мы с вами, Украина и Грузия - это две республики, что давно за независимость борются...
   Мне тогда где-то под тридцать было, хлопцу моему - вообще, двадцать четыре, не больше. Мы ж - из одного инкубатора... октябрята-пионеры-комсомольцы! Дружба - фройншафт! Союз нерушимый, республик, понятно, свободных... кто борется? И за шо?! За независимость? Украина?!!
   - Да что ты несёшь! Я, что ли в Грузии не был? - лысый опять начал багроветь. - Гагры, Пицунда... отличные люди, гостеприимные и радушные...
   - Пицунда, говоришь... а ты что-нибудь об Абха... ладно, слушай дальше...
   Я, между прочим, тогда приблизительно так и сказал, даже больше и убедительней. А Звиад мне - о пятьдесят шестом, когда студентов танками перемололи, о русифицировании грузинских школ... короче - разошлись мы в дурном настроении. И, буквально на следующий день, в той же пивнухе, был поставлен эксперимент: мы с Лёнькой - о-о-о! - его Лёнькой звали! - напросились за столик к местным, и принялись "шокать" в полную силу, как могли.
   Откуда? С Украины! С Днепропетровска!
   Что тут началось! Братья! Пиво, шашлыки... кебаби и хинкали, тосты, "Шуамта", "Ахашени"... за Грузию! За Украину...
   - Чушь! Это с тобой только и могло случится! Нашёл каких-то бендеровцев грузинских... себе подобных! И вообще: ну - развалили Союз, получили незалежнисть свою... и - что? Что?! Что тебе это дало?! - Романов, наконец, завёлся по-настоящему, на этот раз фигуры, таки разлетелись. - Полстраны - воры и бездельники, вторая половина - нищие... депутаты на "Кадиллаках"... слуги народа!
   - Ага! А что ж ты сюда из Московии припёрся? Кто звал? Ну, и сидел бы...
   - Я... а твоё какое дело?! Надо - и припёрся... приехал... двадцать лет назад!
   - Правильно! Сам говорил - сынуля в девяностых столько наворовал, что аж до Харькова бежать пришлось, а потом и дальше, в Белоруссию! Тока батьку шо-то забыли...
   - Мой сын не вор! Его подставили!
   - Та понятно...
   - Хрен понятно! А твой - вообще в Америке, нет ему места на земле родной! Только деньги на содержание отца высылает! - Владлен стал привставать.
   - А як же! И высылает, и уеду к нему... через полгода. А тебя твой давно забрать бы мог, да шо-то не спешит...
   - Ты - хохляцкий националист!
   - А ты - дурень москальский!
   - Бендера!
   - Коммуняка! - оба уже стояли на ногах, чуть не соприкасаясь лбами.
   Карпенко выглядел помощнее.
   - Всё! - казацкие усы ощетинились. - Шоб я с тобой ещё хоть раз... э! Э! Ваныч... Владлен! Ты - чего...
   Романов хватал воздух. Побледнел. Сполз на скамью и откинулся на спинку.
   - Там... там, в пакете... Кирилыч...
   - Щас, Ваныч, щас... держись, держись... - он нащупал в сумке упаковку нитроглицерина и выхватил таблетку. - Давай... давай, под язык...
   Через минуту старик вздохнул и открыл глаза.
   - Шо, Иваныч... порядок? Попустило? Ну, ты напугал...
   - Да вроде. Вроде... Ладно. Давай, соберём шахматы. И пора, ужин скоро.
   - Та понятно... пять минут.
   Приятели встали, и, поддерживая друг друга, двинулись к центральному корпусу. Дом Престарелых считался одним из лучших в стране, с приличным уходом и совсем неплохой кухней. Дороговато, правда.
  
   ***
  
   ТРОЕ В "ДЕВЯТКЕ" НЕ СЧИТАЯ ФОРТУНЫ
   А произошла эта история раскалённым июлем, где-то в первой половине 90х...
   Я с Жекой валялся на песочке городского пляжа, одобрительно наблюдая за стайкой кучевых облаков, подкрадывающихся к осатаневшему пятаку пылающего солнца.
   Шёл третий день, как мы вернулись из командировки в Днепр, имея на руках победный акт о сдаче станка в эксплуатацию, и командировочные удостоверения с открытой датой убытия, что гарантировало нам до недели праздной жизни без посещения родной пуско-наладочной конторы, но с аккуратно капающими суточными...
   - Ну, так что? Я звоню Шпилевому, пусть готовит бабки, собираю наших, и, в пятницу?
   Всю дорогу домой мы обсуждали идею свалить на три-четыре дня в лес, на Самару, - с палатками, удочками, и, понятно, гитарой.
   - Угу! - я прикурил. - только ты это... пограмотней с ним, чтоб опять не спрыснул, как тогда; то батя в отъезде, то головка бо-бо у дитяти!
   - Та ты ж меня знаешь, - кипятился Женька, - никуда комерс наш не денется!
   Я иронично хмыкнул.
   Толя Мастистый по кличке "Шпилевой", заработанной за болезненную любовь к преферансу и необъяснимую тягу к "палённым" мизерам, занимал в нашей троице место Портоса. Проигрывал он стабильно- регулярно, но благодаря своему папане, яркому представителю малого бизнеса, расплачивался более-менее аккуратно.
   Вот и сейчас он торчал своему Арамису с Атосом приличную пачку "экю". Так что вопрос с экипировкой и дорожными финансами на предстоящую кампанию в принципе был решён.
   Хуже было другое...
   Вот уже с месяц, как я расстался с последней своей пассией. Рыться в книжке и поднимать имена из мрака истории что-то не тянуло.
   Арамис, правда, сказал, что вопрос - говно, ваще не вопрос, он решит!
   - А тачка в порядке? Как там твоя Антилоп-п-п...
   Он неожиданно замолчал, уставившись куда-то мне за спину.
   Я кивнул. Да, машина была только у меня. Строго говоря - нет. Подержанная Вишнёвая "девятка" была куплена на нужды семьи для дачи - в основном за родительские деньги; плюс мы с братом.
   Перекатившись на другой бок я посмотрел, куда уставился Жека.
   Да. Смотреть было на что.
   Метрах в 30-ти, 40-ка, в чахлой тени невысокой ивы обустраивали пляжное место три нимфы, если не лучше, то по крайней мере не уступающие контурами фигур ночным грёзам всех мужиков того времени - группе "Виагра". Более того... блондинка, воронённая брюнетка и бронзово-волосая подруга Джеймса Бонда.
   - Ну-у... - прохрипел Женька, - я пошёл...
   Здесь надо сказать пару слов о Евгении Летове.
   В свои 25 (я был почти на три года старше), он выглядел как юный Адонис до знакомства с Афродитой.
   Стройный голубоглазый блондин, с чёткими кубиками пресса на впалом животе и едва уловимыми чертами молодого Делона. Плюс имеющий более трёх степеней свободы язык...
   "Снимать" тёлок с ним было проще простого, если, понятно, не пытаться передвинуть лидера на второй номер. Используя Женьку как инструмент, следовало просто подождать, пока барышни сориентируются в мировом эфире и некая часть из них сообразит, что Летов дремуч, инфантилен, и интересен только в качестве античной скульптуры.
   Понятно, добрую половину аудитории это устраивало. Но вторая же половина оставалась... Да и я не выглядел как пожилой Квазимодо, не заикался и не краснел в обществе сестёр наших меньших...
   - Влад!!! - замахал мне призывно руками великолепный Евгений, давая понять, что добыча поймана, придушена, и прайд скоро может начать трапезу.
   Я подошёл.
   Вблизи нимфы очарования не теряли. Впрочем, брюнетка, ни в чём не уступая фигурой, явно выделялась лицом... нет, она не была дурнушкой, но чем-то сразу напомнила мне ослика ИА в его женской ипостаси.
   Поразила медноголовая.
   Я только закончил читать очередного Флеминга, и зеленоглазые образы подруг Бонда не давали мне покоя.
   - Ксюша, - она протянула руку.
   Мир померк. А что я в самом деле ждал? Кэролайн?
   На ней был абсолютно белый, белоснежный купальник.
   Интересно, как он будет смотреться, когда намокнет?
   Женька уже лежал головой на животе блондинки, почёсывая у неё за ушком. Блонда оказалась Татьяной.
   А вот цыганка - Кариной.
   - Ну, что, - Ксюха неожиданно проявила лидерство, - Кто купаться? И она ухватила Карину за руку, - пошли, Фортэ!
   Я удивлённо поднял бровь.
   Девки унеслись по раскалённому песку к воде.
   - Фортэ? - зашевелился Арамис.
   - Ну... - Блонда выползла из под Женьки и встала.
   - Та да, она ж румынка, Карина Фортэску. Партийная кличка "Фортуна".
   Облака всё же наехали на солнце. Без толку. Всё равно около сорока...
   Следующий час Летов трепался безостановочно.
   Он уговаривал гарем ехать с нами, в лес, расписывая прелести палаточного лагеря, ухи на костре и вечернего концерта под гитару, упирая на то, что его друг, я то есть, лауреат фестивалей авторской песни, близкий друг Розенбаума и ученик Никитина. Он, де даже фотку с Никитиным показать может...
   Девки смеялись, справедливо не верили, ибо я в те времена только-только увлёкся авторской песней, написал пару опусов, и из всей этой пурги мог доказать одно - фото с Никитиным, на каком-то фестивале мы сидели рядом в зале, и кто-то из друзей клацнул.
   Короче - не велись. Зря Жека делал стойку на руках и демонстрировал сетку кубиков на животе. И - вдруг, Татьяна лениво пропела...
   Да ну, мальчики, лес, костёр... если б на море, хоть на Азов!
   - А чё, - подхватил интриган Адонис. А, - Влад? 4 часа, Под Бердянск?
   - Ну, встрепенулась Карина, которая Фортуна.
   И дальше всё пошло на удивление гладко.
   Старт был назначен на девять вечера, ибо ночью ехать легче, трасса пустая...
   Разбежались. Сборы, сборы. Молодость не терпит промедлений!
   Жека полетел к Толе, выбивать долг. Я- забирать Антилопу с СТО- брат крыло поцарапал, отвозя родителей на дачу, а сам в Польшу спрыснул, за товаром!
   В полдевятого я был у Летова на Гоголя, в девять мы тормознули возле общаги "Володарки", где жили наши феи.
   - Ну, и что будем делать? - я фыркнул в лицо накосячившего Адониса.
   Дело в том, что денег не было. Шпилевой Портос обещал достать их только в том случае, если возьмём его с собой. Мы курили возле машины. Барышни не выходили.
   Издёрганный Арамис побежал за своей де Лонгвиль в общагу.
   Минут через пять вышел, держа в одной руке дорожную сумку, поддерживая второй Карину- Фортуну. Я наблюдал уже с водительского кресла.
   - Да ладно, сказал он усевшись с дамой на заднее сиденье. - Короче, Влад, тут дело такое...
   В общем, блондинистая Танька, собирая шмотки, умудрилась навернуться со шкафа, и сломала ногу. А лучшая, блин, подруга Ксюша, понятно, остаётся сидеть при ней. Зато Карина была готова на любые авантюры, лишь бы на море... Я обернулся, посмотрел в лицо госпожи Фортеску, которое даже при наличии доброжелательной, открытой улыбки не теряло сходства с североамериканской ламой, или осликом ИА в подростковом возрасте. Нет, меня она не интересовала. Да и Бердянск, скажем прямо, тоже не был любимым местом.
   - Поехали,- сказал неунывающий Арамис. - Он, кстати уже нежно облапил барышню за талию, быстро переключившись с герцогини на камеристку.
   - Куда? - хмуро буркнул я, лихорадочно соображая, как бы поинтеллигентней свернуть дурацкую затею.
   - Ну, как минимум, к Толяну, за баблом...
   Это было разумно. Правда жил Мастистый на 3-м Тополе, в непосредственной близости от Запорожской трассы... походу, интриган Летов сообразил, что там, стоя носом на Азов, мне будет сложнее отвертеться от задуманного автопробега Днепр - Бердянск.
   ... Мастистый идиллически, как Буда, сидел на лавочке возле подъезда, охраняя здоровенный рюкзак и средних размеров, явно продовольственную сумку.
   Пожав мне пятерню, он нацепил радостную улыбку и сунул рожу в салон. Лыба сползла, как только вместо трёх задекларированных красавиц обнаружилась одна...э-э... лама, да и то в цепких, бескомпромиссных лапах Адониса.
   - Так, строго прервал я вопросы. - Бабло! - и протянул руку.
   Портос плюхнулся на переднее сиденье. Я пересчитал деньги, вздохнул и послал Антилопу сквозь быстро сгущающиеся сумерки в направлении Запорожья.
   - Давай, может, я за баранку? - предложил Портос. Я отмахнулся, - После Васильевки, ближе к Мелитополю... Вообще, водительский стаж у Тольки был поболее моего, пока папенька не отнял у сына старенькую "бэху", узнав, что чадо участвует в ночных гонках по набережной родного города.
   На заднем сиденье Фортуна возмущено взвизгнула, а Женька заржал. По всей видимости он включил форсаж.
   Ночная трасса действительно была практически пустая. Удивительно, но машин со стороны моря было даже больше чем туда, на Азов. Минут через сорок заскучавший Толя вышвырнул в окно недокуренную сигарету и повернулся лицом к резвящейся парочке. - Слышь, Фортуна... А ты Фортуна в смысле судьба, удача, или это... типа "болгарка", электроинструмент такой, знаешь...
   - Не строй умника, комерс! "Болгарка", Фортуна - главное, чтоб не "динамо"! - Женька опять заржал.
   - Не, я не болгарка, подала голос Карина, - я румынка.
   - Ясно, - Цыганка! Портос хмыкнул и опять начал канючить у меня руль. Я уступил.
   Строго говоря, Портос мало походил на свой знаменитый прообраз... Да, покрупней меня, и уж тем более хрупкого Арамиса, но не более. Да и пограмотнее нашего красавца.
   - Может и цыганка! Обычно безэмоциональный голос Карины прозвенел колокольцем. Вот брошу тебе карты на будущее...
   Я безучастно курил в окно, наблюдая, как далеко впереди показались фары встречной машины.
   - Будущее... Толя полез за сигаретами. Я, наоборот, выбросил бычок. - Толян, смотри...
   Свет на встречке приближался медленно, но рыскал по обеим полосам движения. Расстояние сокращалось. Портос сбросил скорость до 40-км.
   - Да он что, козёл... Заснул?!
   Фары вильнули в очередной раз и перешли на нашу сторону.
   - На обочину! - заорал я. Но "опытный гонщик" решил по- другому. Он нервно бросил машину влево, на встречку, пытаясь избежать классического тарана в стиле Гастелло.
   Судя по всему, эта же мысль пришла в голову нашему визави. Он резко вернулся на свою полосу.
   Удар. Слава богу, боковой. Что-то матерное орёт Летов, На грани инфразвука визжит Карина. Толян дёргает меня за локоть, открывает дверь, и как-то обыденно спрашивает:
   Монтировка - есть?
   Мы выскочили.
   "Девятка" стояла на разделительной, поперёк шоссе. Южные звёзды пялились на то, что нас ударило.
   - Не может быть...- сказал Женька, открывая свою дверь.
   В пяти метрах от нас стояла та самая "инвалидка" из операции" Ы", которую "Бывалый" разворачивал самостоятельно...
   Предусмотрительный Мастистый, нашедший всё же в багажнике монтировку, приближался к не подающему признаки жизни НЛО.
   Я достал из бардачка фонарь.
   В этот момент Толя неожиданно нанёс сильный удар монтировкой в то место, где у приличных машин обычно находится передняя дверь.
   - Оп-па!- осторожно прокомментировал Арамис выпавшее из внутренностей драндулета тело.
   Ну, Портос, он и есть Портос, - не вдаваясь в детали, сходу пробил пыром с правой, куда-то в район печени.
   Я направил фонарь на тело. Мужик был гораздо пьяней, чем я в тот день, когда легендарный полковник Ватько объявил, что так и быть, поставит мне "уд" по обще военной подготовке!
   Карина выключила сирену и тоже вышла.
   Толя обошёл нашу Антилопу. - Ну, что, Влад, скажу тебе как Портос Атосу... правое крыло и карточка двери, делов - рулей на сто, ну, двести.
   - А я тебе - как преферансист преферансисту: живы, и марьяж с ними.
   - Эй, подала голос Карина, пассажир валит...
   Да, пьянчужка ожил и по собачьи грёб через кювет в сторону кукурузного поля.
  
   Поразительно, но шоссе было вымершее, как в романах Стругацких.
   - Поехали, сказал я.
   - Вы что? - Фортуна охнула. - Да он же назад прискребётся, сядет и кого-то убьёт.
   Все вчетвером мы подошли к драндулету. Н-да.
   И тут Женька навёл мой фонарь внутрь инвалидки. Вместо водительского сиденья, стояла какая-то-то тумбочка, накрытая старой советской фуфайкой.
   Ну и что? Если б не Фортуна, сдёрнувшая эту фуфайку, любопытной женской рукой....
   Этот Моргунов, чтоб не сказать, инвалид, ехал куда-то, сидя вместо сидушки на ящике водки, имени уже почти забытого Григория Распутина!!!!
   В полной тишине, не обмениваясь мнениями, трофей был перегружён в багажник Антилопы.
   Инвалидку мы вчетвером перевернули на крышу. Так вряд ли уедет...
   - Ну, вот, - почему-то невесело протянул Женька, глядя, как я погоню тачку в сереющую ночь. Утром уже будем купаться...
   Карина фыркнула.
  
   Окраина Бердянска встретила нас южным солнцем и устоявшейся пылью провинциального городка. Мы уже с четверть часа колесили по частному сектору мало изменившегося с советских времён курортного местечка, интуитивно пытаясь выбраться к морю из ловушки дряхлых заборчиков и покосившихся палисадников.
   - Здесь направо, а там, за водонапорной башней - налево! - Неожиданно уверено начала командовать Фортуна-Удача. - Погоди. Тормозни. Здесь.
   Я остановился возле высокого, давно не крашеного забора, обернулся и удивлённо уставился на неожиданного штурмана.
   - Щас, две минуты, - она выскочила из машины и исчезла за неприметной калиткой. На подворье заржала лошадь, дружно залаяли явно немелкие псы. Раздался хор приветственных голосов.
   Через пару минут наша "Удача" вышла в сопровождении двух крепких усатых парней лет тридцати. Оба радостно ухмылялись. Который постарше, сунул мне в открытое окно руку - Богдан! - Спасибо, что привезли сестрёнку! Заждались уже... Он лихо вращал шальными цыганскими глазами.
   - Влад, - буркнул я, пожимая его лопату.
   Второй, представившись Марком, с интересом разглядывал выбравшегося на волю Арамиса из под косой чёлки чёрных волос, прикрывающей длинный свежий шрам через весь лоб к левому виску.
   - Да, говорил он, - погулять, значит... на пару дней; А - чего, дело хорошее... момент, правда, сейчас не очень - он пошевелил пальцами, ну, увидите!
   - Ладно, - защебетала хитрая лама, - меня сейчас всё равно родня не отпустит, Марко вам расскажет, как проехать, где лучше палатки ставить. А мы с братьями к вечеру подтянемся. Вы только там на трофей не особо, это... налегайте. Ну, не расстраивайся, Делон, она игриво- издевательски потрепала Женьку по макушке.
   - Короче, сейчас прямо, налево, и опять прямо, до упора! Будет посадка акаций, по кромке обрыва, там море. - Обстоятельно наставлял Марек. - Слушал я невнимательно, увлеченный тем, как он крутил в пальцах неизвестно откуда взявшийся кастет.
   - Та-ак, - уныло протянул Портос, когда "антилопа" отчалила от цыганской хазы, - ты обратил внимание? Я кивнул.
   - Прокатились, значит, с девочками по морям...
   - Тикать треба, убеждённо сказал Летов, никогда прежде не вставлявший в речь украинизмы.
   Минут через двадцать мы уткнулись в акации. Глиняная стена чуть ли не отвесно падала вниз, к морю, на неширокую полоску пляжа. К нему по обрыву стекала узкая тропинка. С высоты метров двадцать спокойное, штилевое море выглядело почему-то рябым, в белесых пятнах.
   Метрах в тридцати от нас, уткнувшись в чахлые кусты капотом, стояла синяя "копейка". Из-за "жигулёнка" выглядывала выцветшая брезентовая палатка, потухшее кострище и расстеленное по земле одеяло. Людей не было.
   Вернувшись к обрыву, я увидел на пляже три фигурки, которые брели вдоль воды к подъёмной тропе. Явно хозяева этого "копеечного" микролагеря.
   - Ну, и... - Толя вытащил польский раскладной столик с сидушками, достал свою продуктовую сумку и трофейную бутылку "Распутина". Вскрыл банку шпрот.
   - Я считаю, - встал в третью позицию Женька, - что надо выкупаться и валить. Мне этот меченный Марек - ну, совсем, совсем! От слова "вообще" - не нравится!
   Портос пожал плечами. - Та понятно, бандосы классические, бандюки как бандюки. И - что? Я с такими пацанами реальными через день по работе общаюсь. Но мы ж, - почти свои. За сестрёнку они конечно тебе, Арамис, могут бубенцы прищемить, если очень уж активно наседать будешь... Он разлил водку по кружкам.
   Я молчал, больше склоняясь к мнению Летова. Не столько потому что боялся "непоняток", сколько потому, что жидкая тень от акаций и вертикальная тропинка к морю, равно как и отсутствие женского общества у меня не ассоциировались с хорошим отдыхом.
   Со стороны тропинки появились соседи- тётка лет сорока, худой муж с клеймом советского инженера на аскетическом лице и белобрысый "мелкий" лет десяти. Они уставились на нас как тюлени, обнаружившие на своей льдине палатку двуногих... теоретически - быть может, но практически - нет! От приглашения "за знакомство" аборигены отказались, и мы выпили самостоятельно.
   -Я так понимаю, вопрос решён, Мастистый налил ещё. Если едем, то завтра.
   - Ладно, сказал я закусив шпротиной. - Пошли скупнёмся! - Мать семейства фыркнула и как-то противно захихикала.
   Подойдя к прибою, мы поняли смысл её насмешки.
   Море было покрыто толстым слоем дохлого бычка. Только метрах в десяти- пятнадцати от берега появлялись промоины чистой воды. Когда-то давно я слышал о таком явлении, как мор бычка. Но видел впервые. Ковёр из белесых трупов плавно колыхался на мелкой волне.
   - Вот... сказал кто-то у меня за спиной.
   -Да, фыркнул я, купаться невозможно. И повернулся.
   Это была соседская белобрысая мелочь, причём с маской в руке.
   - Можно, - сказал он авторитетно. Надо поднырнуть под них, и вынырнуть во-он там. В оконцах. Они конечно, всюду, но уже не слоем.
   - А вы давно приехали? Спросил я чтоб что-то сказать.
   - Позавчера, ответил Ихтиандер. - Тут ещё ничего, сначала мы были на косе, в Кириловке. Так там не поднырнёшь...
   - Пошли, Портос подтолкнул меня к стене обрыва. Женька уже карабкался вверх по "тропе жизни". - Короче, Она не то что не Фортуна, она даже не динамо, как боялся Адонис. Она Мата Хари. Ладно. Здесь, понятно, королева, но в Днепре-то я её достану!
   - Ты думаешь, она знала?!
   - Ей просто надо было домой, вот и нашла трёх мушкетёров...
   Когда мы вылезли из обрыва, Арамис уже расчертил пулю и задумчиво тасовал карты. - Вот, Сергеич, - он кивнул в сторону мнущегося рядом главы семейства, тоже желает, говорит, что с студенчества фишек в руках не держал. Я посмотрел на Портоса и кивнул.
   Солнце легко пробивало хилую тень южной акации. Метрах в двадцати от берега то ныряла, то появлялась голова Ихтиандра. Мадам возлежала с кроссвордом на одеяле.
   Мы окунулись в преферанс. Сергеич, оказавшийся Игорем, играл совсем неплохо. И судьба Портоса, так и не завязавшего с непродуманными авантюрами, вырисовывалась всё ярче.
   Появилось накупавшееся чадо и затребовало обедо-ужина, - так и сказало!
   Учитывая жару и количество выпитого, всё было хорошо.
   Солнце давно свалилось с зенита. У Игорева прайда оказался устроенный из десятилитровой емкости душ, который регулярно пополнял Александр Игоревич.
   Наконец закрыли пулю. Женька с Игорем выиграли чепуху, Толя традиционно пролетел. Дело шло к вечеру. Обаятельный Адонис вошёл в доверие к самке прайда, которая даже открыла ему фамилию, назвав Сергеевича Машкиным. Безусловно, всё было хорошо. Да, грязное море, жара, Но послезавтра мы будем на Самаре, костёр, гитара, барышни и ясность в будущем. И никаких, понимаешь, Фортун... Ещё в перерыве на обед, мы с Портосом обсудили то, что, Карина и не собиралась к нам, она свою задачу выполнила.
   Сумерки. Машкины, младший со старшим, затеяли угли к шашлыкам - у них, оказывается есть маринованное мясо. Я перебирал струны возле зарождающегося костра. Мадам оказалась рядом.
   - Так вы здесь третий день?
   - Ну, выбрались на недельку... Я уже знал, что прайд из Запорожья.
   - Сначала в Кириловку. Там ваще... она махнула рукой. Здесь...
   Чего ж не уехали? Кладбище бычков...
   - Та, Сашка приспособился Ну и деньги заплатили. Сказали неделю без проблем.
   - Деньги? За что?
   - Мы только палатку кинули, подлетели, эти... братки. Наша земля, за постой... и немного...
   Женька отнял гитару, видя, что простаивает.
   -Не падайте духом, поручик Голицын, - завёл он коронку.
   Я встал и пошёл за кусты. Тут всё и началось.
   Рыкая, что динозавр, на поляну залетел джип. Было видно в свете фар, как мадам ухватила Сашку и отшвырнула его за палатку.
   - Та не бздо! Из динозавра выскочил... Марек! Шо кипишимся? Влад, Жека! Свои!
   Я вышел на свет.
   -Ну, всё пучком?!
   Энергетический напор сумасшедший.
   В свет костра и фар вышли Толян с Жекой. Марк, как родного обнял Арамиса.
   Женька, всё ОК!
   Я помотал головой и протёр глаза. В фокус попал Портос. Я не верил себе. У него в руке была монтировка, которую он пытался спрятать за спину.
   - Да что вы как неживые, Каринка шас тёлок подтянет, загнём по полной, ну! Марк орал и метался, только что не прыгал через костёр.
   Из джипа не спеша, как-то вальяжно, вышли ещё двое. Первый длинной, как у гиббона рукой ухватил Сергеича за шею и подтащил к себе. - А это -кто? Ты ж говорил трое!
   Марк ухватил Машкина за уши и развернул по оси. - Ты кто? Я попытался встать между ними. Не получилось.
   И тут заговорила мадам. Сидела по-турецки у костра с напрочь сгоревшим шашлыком. Она спокойно рассказала, что приехали раньше и заплатили за место.
   - Что?! - заорал Марек, и вдруг успокоился. - Кацап, сука, опять объявился, опять, пся крев, на моих землях жирует. Урэкаю, - пообещал он звёздам, задрав голову в небо.
   - Ладно, проехали, сегодня гуляем, сестрёнка вернулась! Вот, кстати, и она, похоже, с тёлками...
   По дороге в нашу сторону неспешно приближалась машина.
   Я смотрел на надвигающиеся фары, но в голове, где-то под мозжечком, на подкорке всплывало слово "дежавю". Да, точно так шёл на таран бухой козёл в инвалидке.
   Каким-то боковым зрением я увидел, что Женька отложил гитару и нашарил на столе большой кухонный нож, А Портос перестал прятать за спиной монтировку.
   Дальнейшее свернулось в необъяснимый узел энтропии, звуков и размытых образов. Машина, похоже и не остановилась, но из неё посыпались фигуры в чёрном. С цепями, бейсбольными битами и ножами.
   - Падла! - орал гиббонорукий, выбивая нож из лапы квадратного гоблина, и перебивая кадык его соратнику ребром ладони.
   - Кацап!!! - ревел Марек, пытаясь сбросить с себя долговязого детину, что и получилось, когда монтировка Портоса врезалась тому в затылок.
   Но страшнее всего был оскал Сергеича, вгоняющего шампур с пережаренным шашлыком в горло что-то орущего гнома, свалившегося на его жену.
   Арамис в моём ОЗУ не отпечатался, по крайней мере до тех пор пока мне не прилетело битой откуда-то из мрака ночи.
   Очнулся от женских причитаний и от холодной воды, льющейся мне на лицо.
   Причитала мадам, воду лил Машкин- младший. Сосредоточенный, с прищуренными глазами. Старший пил нашу водку, и похоже не мог остановиться.
   Поляна выглядела чуть лучше, чем битва при Калке. Но трупов видно не было. Прислонившись к акации, сидел на земле Портос, как с креста снятый, хоть и без видимых повреждений. Было позднее утро, солнце уже жарило.
   - Что Женька? - Прошелестел я. - Голова болела, но не так, чтоб особенно. Видимо не бита, или вскользь. Где эти... все... Толян махнул рукой.
   За ними приехали. С обеих сторон. Сказали, - ничего не было. Забыть.
   Я встал на колени и уставился на Сергеича. Тот наливал очередную порцию.
   Я пошевелил пальцами, он понял.
   - Женька у Карины, сказал Портос. Жив, да можно сказать и не ранен.
   Я выпил.
   Влад, ты б не пил, у тебя походу, сотрясение.
   - А тебе можно?
   - Мне - можно, только ехать надо, за баранку. Слышь, Атос, - валим, это не наша война, пусть разбираются.
   - Да... я тоже вяжу, промычал Машкин. Вечером на старт!
   Видимо я заснул, А Толька просто молчал. Уже на трассе я открыл глаза и он заговорил.
   - Там пару жмуров, включая Кацапа. Марк жив. Женьку отправят домой завтра.
   - Да, и ещё...- Карина в Днепре на тебя запала. И карты разбросила. Это, говорит, твоя не последняя война.
   - Я? И война?! - Да я единственный из потока, кому в диплом по военке "неуд" светил! Еле уговорили господ офицеров! Я - паталогический пацифист!!!
   - Ага, - сказа Портос, только карты, понимаешь, не обма...
   Но я уже спал.
  

***

   ЭПОС РАЙОННОГО ПИВБАРА

   А он, на самом деле, один из...
   По крайней мере, лет сорок назад, тогда, когда я только начинал интересоваться пивом, раками и вяленой плотвичкой, подвальчик уже был, работал и процветал. Понятно, не раз и не два помещение реставрировалось, меняло облик, наносило завлекающую косметику. А во времена любительского бокса с пьянством, не будь к ночи помянуто, заведение даже пыталось заштриховаться под благообразную безалкогольную кафешку... всё зря... марна праця. Суть, харизма, и незыблемая идея основания выпирала из-под любой маски, любого грима.
   Вечерами здесь людно. Чем отличаются старые заведения от современных, только испечённых пивнушек? Правильно, контингентом. Добрая половина почтенной публики - постоянные клиенты, сообщество и клуб по интересам. Нет! - ни Саныч, ни Полковник, ни даже Витюня - не пойдут пить пиво куда-то ещё... они здесь выросли, постепенно вытеснив предыдущее поколение, и сами теперь сдают позиции напирающему молодняку. Студенты и пролетариат, мелкий бизнес и перманентно опускающаяся интеллигенция. Ротация поколений идёт непрерывно-поступательно... круговорот типажей в пивнушке.
   Конечно, ещё остались динозавры. Мастодонты, помнящие похороны Сталина, стоимость пачки "Примы" до развала СССР, и вкус пирожка с ливером за четыре копейки.
   К примеру - Биолог.
   Сколько ему лет, не знает никто. Мнение "обчества" расходится - от семидесяти, и до уверенности многих, что он - старший брат дедушки Вечного Жида, в середине шестидесятых заглянувший на открытие нашей пивнушки, да так и прижившийся в ней, между третьим и пятым столом.
   Или - Сам Самыч. Этот помоложе, Бородиновское сражение не помнит, но как чуть не подстрелил самого Петлюру, из именного "калаша", подаренного ему маршалом Тухачевским... за помощь Зорге... который Рихард... - это докладывается часто, красочно и очень убедительно.
   Вечерами не только людно, но ещё и шумно. Поэтому я прихожу где-то к четырём. Зал укомплектован на половину, накурено несильно, топор - если подвесить! - висеть не будет, но и на пол не упадёт, а мягко опустится.
   Конечно, это не "Кабачок 13 стульев". Качество миниатюр и смеховой порог значительно ниже, талант актёров поскромнее. Если же говорить об актрисах, то тут дело совсем неважно... их мало, они в годах и практически не поют. Нет ни пани Зоси, ни пани Моники.
   И всё же, - всё же! - удачные премьеры бывают. Надо только забиться куда-нибудь в угол и внимательно слушать. Причём не только известных мэтров, но и молодых залётных гастролёров... у этих тоже бывают перлы...
  

***

  
   ... - Вот я и говорю. Чуть не убил потом... - пара весёлых мужиков добивала уже второй литр. Судя по здоровенному лещу, у которого были съедены только плавники и полхвоста, обосновались они плотно, мероприятие недавно стартануло и набирало силу.
   - Жена послала в магазин - молоко там, хлеб... то, сё... пошёл. Иду через рынок, а на встречу Колян... ну, ты знаешь, этот... что Барского возит, на "Мазде". Весь такой, в расхристанных чувствах, глаза на переносице. Тёща, говорит, достала. Мало того, что месяц назад приехала на пару дней погостить и немного задержалась, так ещё и выяснилось, что у неё биоритмы идеально совпадают с его, Колькиными.
   В смысле? Биоритмы? А то и значит, что как только приспичит главе семейства в туалет, а он уже занят... соберётся в ванную, пока трусы чистые с майкой достанет - а Фёдоровна уже на полкорпуса впереди, водичку тёплую регулирует. Дошло до того, что проснётся терпила ночью, на предмет оправиться - так специально паузу делает, ждёт, пока тёща через пару секунд не засеменит по коридору... Сначала, говорит, помогало, но потом они, - "Мамо", в смысле, - разгадали Колькину хитрость, и тоже стали считать до двадцати, прежде чем стартануть...
   Что ты ржёшь, что ржёшь... у человека, можно сказать, горе... а я вообще с тёщей живу, тема близкая... пошли мы с Николой к ларьку, пиво выпить. Взяли по сотке, стоим, ля-ля-ля... потом вспомнили, что пришли за пивом. Он мне все эти мистические страсти рассказал, смотрю - полегчало, глаза, вроде, от переносицы отклеились.
   Разбежались.
   Скупился я в магазине, иду домой, и чувствую - подпирает меня, пиво-то мы по два бокала, всё-же, успели... а туалетов по дороге нет... зато народу - что на майской демонстрации, в её лучшие годы. И, вдруг, - телефон. Жена забыла капусту заказать... и перец молотый, чёрный.
   Эти мобилки... как люди вообще до них жили? Кошмар какой-то, полное впечатление, что ты у жены, вроде на ладони... да ещё и под микроскопом. Помнишь сказку: "Не садись на пенёк, не ешь пирожок... высоко сижу, далеко гляжу..."! А наиболее продвинутые, словно мутируют: они по телефону запах пива ловят! - а уж сто грамм - так без напряжения, лёгкий жанр...
   Я б не пошёл, но вспомнил, что не взял сигарет. Взвесил возможности, прикинул расстояние и время... успею. Смогу... надо силу воли вырабатывать!
   К своему парадному я, Лёха, добрался ускоренным шагом, почти спортивной ходьбой - да прекрати ржать!!! Вид строгий, взгляд затравленный... на соседские "Здрасьте!" не отвечал, так как сцепленные зубы свело, и разблокировать рот можно было только сбросив общее давление всей системы.
   Домофон. Ты, Лёшка, счастливец... у тебя частный сектор...
   Шаря по карманам в поисках ключей, я с ужасом понял, что их нет... забыл взять. Во-первых, потеряны драгоценные секунды, во-вторых... да, семья дома, в сборе, но ход событий, всё же, непредсказуем... я набрал код.
   Картина маслом - как живая, перед глазами. Домофон звенит, разрывается. Сын сидит перед компьютером, в огромных "ушах", которые я, дебил, сам ему и подарил. Мочит монстров... не слышит ничего, проверено.
   Дочь, скорее всего, на лоджии. С ноутбуком... то ли в "твиттере", то ли в "одноклассниках". Ноут - тоже я... Кретин.
   Любимая на кухне. С ней всё в порядке, она занята делом - готовит обед, но между плечом и левым ухом имплантирован новый смартфон, купленный мной (идиот!!!) буквально неделю назад, в ознаменовании конца ссоры. В такие моменты её можно вынести из квартиры, положить где-нибудь на необитаемом острове, и подглядывать из-за пальм, как через пару часов она очнётся, с изумлением посмотрит вокруг, и спешно перенаберёт номер.
   Проще всего с тещёй. Трели домофона она прекрасно слышит, и, если б дома никого не было, давно открыла бы парадное. Но так как... - что ты "Гы-гы"?!! Лёха, какое может быть "гы-гы", если я тебе - Шекспировские страсти, драма с трагедией, а ты проливаешь пиво себе на штаны и ржёшь над бедой друга?!! Так вот... она думает, что кто-то из "помоложе" сейчас оторвёт свой зад, подойдёт к домофону, и спросит: "Кто там"?
   Слушай дальше... произошло маленькое чудо, которое я, недоумок, принял за подарок Судьбы, а оказалось - очередное издевательство.
   Дверь подъезда открылась! Это вышла соседка, милая пожилая дама. Игнорируя добрую улыбку и чистосердечное "Здравствуйте!", я рванулся вперёд. Замысел был прост: пока я буду плясать в лифте, поднимаясь на родной пятый этаж, кто-нибудь из моих родственничков подойдёт, всё же, к домофону. Догадается, что папа, глава семьи и кормилец, вернулся из магазина, очень хочет пи-пи, и ему надо открыть не только парадное, но и ещё две двери - в тамбур, и, собственно, в квартиру.
   Когда я вылетел из лифта и стал конвульсивно дёргать бездушную ручку, до меня не сразу дошло, что позиция проиграна... отравленный навязчивой идеей мозг отказывался верить в очевидное.
   Как потом выяснилось, тёща таки подняла трубку домофона, спросила: "Кто?", не услышала ответа (я уже маялся в лифте)... пожала плечами и вернулась к своим делам. Каким - это отдельная песня.
   Наконец мне открыли.
   Подвывая и корча рожи, я пронёсся мимо изумлённой жены и чуть не оторвал ручку клозета.
   Можешь верить, Лёшка, можешь не верить... он был закрыт. Поговорив с домофоном, тёща отправилась именно туда...
  

***

  
   Чернявый Лёха стонал под столом. Потом, не переставая смеяться, выпрессовался на волю, промычал: "Я сейчас... в туалет..." и сгинул.
   Публики прибавилось. Рядом слева устроилась большая компания, уже сдвинули два стола. Кого-то, похоже, ждали.
   - О-о! Какие люди! Наконец-то...
   Да, это неординарное событие... в зале появился Шаляпин.
   Сходства - никакого, ни лицом, ни фигурой. Рост, пожалуй... Длинный и худой, как шест для прыжков в высоту, Боря Латынский заслужил могучее прозвище благодаря двум позициям: он бывший актёр местного драмтеатра, уволенный тогда, когда пришлось делать выбор между сценой "там", у занавеса, и сценой "тут", у стойки. Второй пункт - он до сих пор прилично поёт про поручика Галицына и седое утро, но только по достижении стадии номер три... коих у него всего пять. Четвёртую стадию Шаляпин неизменно начинает гениальной "Дубинушкой", ею, правда, и заканчивает, как правило, не допев...
   Его любят. Он знает множество анекдотов, баек и всяких историй, которые, не моргнув глазом, выдаёт за былины, произошедшие либо с ним самим, либо, в крайнем случае, в его присутствии.
   - Женщины... - гудит он низким баритоном, вытирая пену с бороды, которая делает его лицо ещё более острым, - женщины и театр! Вот для чего стоит жить! А кто знает, что своему Творцу сказала Венера Милосская? Нет? Было сказано: "Когда я говорила: "Только без рук!", то имела в виду совсем другое..."
   Спустя четверть часа и дважды по пятьдесят, он полностью готов к действу.
  
   ***
  
   ... - Я уже не помню, какой год, но ставили у нас что-то этакое... пафосное... со смертями, любовью и прочей героической матютёй. Премьера! Режиссёра трясёт, актёров колбасит. И не зря... за пару часов до спектакля выясняется, что главная героиня - была у нас такая пятидесятилетняя прима, играющая двадцатилетних прелестниц - слава Богу, объелась мороженого, и выступать никак не может, не говоря уже - петь. Сел голос, температура! А спектакль музыкальный, песен много... - ну, ладно, ладно... давайте - за искусство! М-м-м... вот я и говорю...
   - Режиссёр, который Михалыч - да не помню уже фамилию, давно было... мне самому тогда лет двадцать - в панике: билеты раскуплены, аншлаг! Аншлаг! Что делать? И тут - как в сказке: прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте... только не волшебник явился, а прекрасная фея, хористочка из местной массовки. Я, говорит, всё жизнь мечтала и ждала шанса... я все-все знаю, без единой репетиции отпою, значит, отыграю и отпрыгаю! А - что... случаи бывали, голливудская схема! Он смотрит: барышня - прелесть... губки, носик... ножки, опять же... да и выхода-то нет! Деваться-то особо некуда!
   - А ты, Борь, кого там играл? Принца, небось?
   - Не, врать не буду... я вообще задействован не был, за кулисами стоял... потому всё и видел... слушайте, убогие!
   Шаляпин опрокидывает ещё один "полтинник" и продолжает:
   - Короче, машет режиссёр рукой, кладёт под язык таблетку импортного валидола и отпускает будущую Сару Бернар на сцену... молодым - везде у нас дорога!
   Но как только поднялся занавес, а молодое дарование открыло свой прелестный ротик, тут же стало ясно, что волшебство на сегодня не запланировано...
   Да, роль, слава Богу, фея более-менее знала. Но петь ей, иначе как в большом хоре, где её голос гарантированно терялся, Создатель не предполагал. Более того, он никак не ожидал, что найдётся режиссёр, который рискнёт выпустить её дальше массовки, а уж тем более - дать роль хотя бы с одной строчкой текста. Увы, господа, увы... ни петь, ни играть, прелестница не умела...
  
   Всё-таки, он был Артист. Последнюю фразу Латынский выдавал с такой экспрессией, с такой внутренней силой и горечью, что даже эта безбашенная и циничная публика притихла, осознавая трагичность ситуации.
  
   - Что делать? Что делать, господа?!! Михалыч за сценой тихо стонет, царапая щёки, свободные артисты хватаются за сердце и пьют кто валокордин, кто коньяк. Но... не останавливать же спектакль! Жалкое зрелище продолжается... наконец - второй акт... кульминация! Героиня встречается со своим бывшим возлюбленным, страсти кипят, и в самый патетический момент она в отчаянии призывает его: "Убей! Убей меня!". Всё правильно, всё по сценарию - и герой должен воткнуть нож предательнице прямо в сердце, так и не простив измены.
   - Убей меня! - кричит красавица, раскинув руки и подняв к небесам ангельские очи.
   Оскорблённый любовник бросается на любимую с острой навахой... надо полагать, что лицо у него действительно зверское! Намучился актёр с этакой партнёршей... ну - ничего, сейчас всё закончится...
  
   "Обчество" замерло. Но лицо рассказчика вдруг начало разглаживаться, теряя угловатость и трагические черты. Маска Гамлета размывалась, тускнела, из-под неё всё явственней проступал комик... ёрник и баламут.
  
   ... - Так, или иначе, но юное дарование испугалось всерьёз. И в последний момент, чисто рефлекторно, отскакивает в сторону, избегая страшного лезвия. А, стало быть, и смерти... как по сценарию положено.
   Сцена замерла. Оба стоят, что делать - никто не знает. В конце концов, решение лежит на поверхности... "несчастье" опять раскидывает руки и взывает: "Убей же меня! Убей..."! Мужику - что?! Да с радостью!!! Он кидается вперёд, но инстинкты у дуры срабатывают быстрее... опять промах, опять критическая пауза. Тогда герой, чуть не плача, решает действовать самостоятельно, не дожидаясь магического призыва. Изловчившись, мачо таки отлавливает девицу и, как предписано сценарием, "убивает".
   - Да-с, господа, - опять трагическим голосом вещает Шаляпин, невозмутимо глядя на рыдающую от смеха публику. - Да-с, я стоял за кулисами, и видел всё своими глазами. В тот момент, когда негодяй всё же погубил красавицу, за сценой должен был грянуть патетический хор... это был бы апогей чувств и триумф режиссуры! Но нет, хор не грянул... нет. Все хористы и хористки катались по полу в припадке гомерического хохота. Поверьте, господа, я сам плакал и стонал от смеха, потому как Михалыч, не в силах более наблюдать происходящее, бился головой о бутафорскую колонну, и взывал:
   - Поймай её, суку... поймай и убей! Поймай, и убей... ну, что тебе стоит?!!
  

***

   Я взял ещё бокал и пересел в самый дальний угол зала. На сегодня Борька выдал, всё, что мог, и минут через пять у него наступит третья стадия... а поручика Голицына я слышал не раз.
   Слева сидела троица серьёзных мужичков, которых я, почему-то, сразу отнёс в категорию "пролетариат". Сидели не тихо, но и не громко, разговор шёл о рыбалке. Как я знаю из опыта, обычно в этих компаниях темы узкоспециальные, и вряд ли удастся услышать что-то оригинальное. Хотя, конечно, бывает.
   Справа - двое студентов, курс третий. Здесь варианта два: если они шибко продвинутые, то слушать их - всё равно, что чехов или сербов... не то, что не понимаешь темы, а просто не знаешь языка. Иногда вываливаются более-менее знакомые слова, временами - целые фразы. А вот что к чему... зато второй вариант, если попадёшь на двоечников... тут опять две возможности: понимаешь-то всё, но интересно бывает редко... итого - вероятность 25%.
   Трое рыбаков обсуждали последний поход одного из них - крепкого лысого дядьки, чем-то смахивающего на Розенбаума, за щукой, в результате которого было поймано и зафиксировано (со слов жены) около килограмма мелких окуней. Породу рыб мужик подтверждал, но с бестолковой женщиной очень сильно расходился в оценке размеров (средне-крупные) и тоннаже (два с половиной - три килограмма). Друзья подначивали и борьба за истину скоро должна была перейти в партер.
   - Ладно, остряки... я вам расскажу действительно удивительную рыбалку, которая произошла очень давно, и что особенно ценно - у меня есть свидетель, которого вы хорошо знаете... Виренко, наш завгар. Дело было в Туркмении...
  

***

   ... - Нас послали в командировку, меня и Генку. Случилось это тридцать лет назад, когда нам стукнуло по двадцать с хвостиком, и люди были, якобы - братья, а загадочный Туркменистан лежал на окраине того самого, Великого и Могучего. Знали мы только то, что там совсем не холодно, вокруг сплошные Каракумы, а басмачей, вроде как, извели ещё в двадцатых.
   Проваландались мы в предгорье Копетдага почти неделю, обзавелись приятелями, и к нашему отъезду было решено устроить "отправную" - что-то среднее, между пьянкой, пикником и рыбалкой. Да, темнота вы... там есть арыки и каналы, в которых водится совсем не мелочь - амур, сом, толстолоб. Смейтесь, смейтесь...
   Выехали мы с ночёвкой, пятеро молодых баламутов. Состав интернациональный - два хохла, один здоровенный туркмен Чары, один шустрый татарин Ильяс и весёлый толстый узбек, с исконно национальным именем Прохор... о чём думал, и что имел в виду его папа - не знаю.
   Забрались на Уазике неизвестно куда, на берег неширокого - метров тридцать - канала, разрезавшего унылую пустыню... пески, перекати-поле, и почему-то серые - не жёлтые! - барханы. Поставили палатки.
   Вот вы хмыкаете, а природа таки дикая. Мы уже видели бегающих фаланг - пауки такие, мохнатые, - скорпионов и подлых комаров, с загадочным названием "пендинка", от укусов которых на лице остаются оспинки... причём вся эта радость мирно проживала на территории завода, куда мы приехали. А тут - девственные Каракумы... но! Но! - забегая вперёд - ни с чем подобным в этот выезд мы не столкнулись, врать не буду... так я о чём? - а-а, да... рыбалка...
   Мы с Генкой занялись костром, Прохор - шашлыками, а опытные рыбаки ставили донки... причём каждая - на свой трофей. Амура вообще взять тяжело - он траву жрёт... не помню, что там ещё, но к ночи они натаскали только толстолобика, небольшого, правда - целое ведро.
   Надо сказать, что к темноте, рыбалка была уже вторична... несмотря на догмы Корана, советские азиаты никак не отставали от белолицых собратьев в уничтожении спиртного. Звенящий на снасти колокольчик иногда просто игнорировался в пользу общехорового:

"... Из полей, доносится - налей!

Из души уходит прочь тревога..."

  
   И вот, уже ближе к полуночи, богатыря Чары осенило: надо поймать сома! Тем более - чего проще: на донку с самым мощным тройником, насаживается большой, аппетитный кусок шашлыка... забрасывается на середину и выпивается грамм сто - сто пятьдесят, на удачу... и на рыло... каждому... для усиления эффекта.
   Напоминаю: нам всем - по двадцать с хвостиком, энергии - хоть капиталистам продавай! Сказано - сделано. Могучий Чары раскручивает донку, и посылает снаряд в ночь, в звёзды, на голову самому крупному сому, обитающему в канале. Снасть тщательно крепиться... шоб не втащив, падла! К этому времени Ильяс с Чары уже сносно говорили по-украински...
   Праздник продолжался. Но спиртного было много, а нас - мало, поэтому веселье постепенно угасало... угасало... и вскоре сошло на нет.
   Проснулись мы одновременно! В только-только начавшей сереть ночи, колокольчик гремел, как самый большой колокол Собора Парижской Богоматери! Намертво прикрученная к стволу ивы донка, с толстой, миллиметровой леской, дёргалась, как бешенная, грозя оторвать чахлое растение и утащить в омут. Сом! Сомище!!! Мы скатились вниз, к воде, и, мешая друг другу, занялись добычей.
   Ага! Щас-с! Не так просто... около минуты борьба шла на равных, без существенных сдвигов. Тогда неопохмелённый Чары разъярился, бросил на плечо скатанную фуфайку, на неё - лёску, повернулся спиной к воде, и, как бурлак на Волге, потащил рыбину на берег.
   Этот вариант результат дал, но всё равно было тяжело... сомище упирался по-взрослому... однако вскоре всё же вымотался, и леса пошла легче. Нет, он по-прежнему дёргался, но, судя по всплескам, и плохо видимым в сумерках бурунам воды, вышел на поверхность. И дело пошло... даже странно... совсем легко.
   Он то нырял, то всплывал... метра за три до берега, мы поняли, что сом огромен... что-то гигантское устроило во мраке серого утра последний бурун, и ушло под воду. Матерясь на родном наречии, Чары вывел трофей на отмель. Ильяс бросается к нему...
   И вдруг... вопль ужаса!
   Победители падают, на карачках лезут к обрыву... татарин, неожиданно, выхватывает нож и перерезает леску...
   Из воды торчит голова чудовища, настоящего доисторического динозавра... и нам с Генкой требуется секунд десять, чтоб понять, что на нас из канала лезет здоровенный... варан! Варан! Метра полтора... уставший, правда... не агрессивный и малоактивный. Выбравшись на берег, он, качаясь, удирает в кусты...
  

***

  
   - Ну, что ты мелешь?!! Что мелешь?!! Варан? На донку?! Со дна канала?!! - компания от такой гнусной брехни аж задохнулась.
   - От, темнота... хоть бы чуть мозгой пошевелили... - лысый невозмутимо допил бокал. - Варан... со дна... конечно - нет! Это Чары наш... нерусский, понимаешь... лоб-то здоровый! Вот он и перебросил шашлычок через канал... на тот берег! Пустыня, варан гуляет себе, видит - мясо ничейнинькое... ну, и ухватил! Мы - тащить, он ни в какую, упирается... а как в речку затянули, так оно и пошло... не в пример легче...
  

***

  
   На другом конце зала пир шёл горой. Шаляпин встал.
  

Много песен слыхал я в родной стороне;
В них про радость, про горе мне пели,
Но из песен одна в память врезалась мне -
Это песня рабочей артели.

  
  
   Пора уходить. Завтра зайду, а-а, нет... не получится, послезавтра. Шоу, как известно...
  
   ***
  
   СОДЕРЖАНИЕ.................................стр103
      -- Первый снег.................................стр.1
      -- Где-то в провинции........................стр.7
      -- Реинкарнация...............................стр.19
      -- В антракте....................................стр.28
      -- Лестница в небо.............................стр.38
      -- Наваждение.................................стр.43
      -- Аура..........................................стр.52
      -- Окрошка.....................................стр.62
      -- Перед ужином..............................стр.72
      -- Трое в "девятке", не считая Фортуны..стр.81
      -- Эпос районного пивбара..................стр.94
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

103

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"