За тувинской деревушкой Йиме река Хемчик входит в горы Хемчикского хребта, бьётся в каменных тисках, сильно извиваясь в скалах. Каменные берега сходятся иногда на несколько десятков метров, образуя узкие каньоны с отвесными стенами. За деревушкой, на каменной осыпи, где как-то умудрились закрепиться скудные травы и колючие кусты караганы, возле костра сидели трое. Огонь трещал и брызгал в небо золотистыми искрами. А вверху раскинулся чёрный бархат неба, сплошь усыпанный бриллиантами звезд.
- Давно это было. Так давно, что дед моего деда еще ребенком от своего деда слышал. Однако знаете ту каменную дорогу, что начинается и кончается в степи?
- Бывал в тех местах. Приходит та дорога из ниоткуда и уходит в никуда. Странно, однако. - Борис вопросительно посмотрел на Монгуша.
Старый шаман подбросил сушняк в костёр. Пошевелил его длинной хворостиной. Подождал, пока огонь вновь наберёт силу. И, глядя поверх метавшихся языков пламени, задумчиво, будто про себя, заговорил:
- В былые времена на том месте Чингсхан устраивал смотр своим лучшим воинам. Были это пешие лучники урянхайцы. И конные кешиктеки - верные стражи Чингисхана. Сыновья и младшие братья знатных людей. При каждом по пяти лошадей.
- Помните, в том году на соревнованиях в Монголии тувинские лучники лучшими были? - Улучил момент Донгак, пока Монгуш раскуривал трубку.
- Однако была в роду тех тувинцев кровь урянхайцев. Руки помнили, тело знало. В давние времена луки урянхайцев были более длинными, стрелы летели дальше. Своих сыновей этому мастерству с четвёртого года рождения учили. А ещё... - Монгуш пыхнул трубкой, и стадо лёгких барашков дыма поплыло куда-то в ночную мглу. Рыбаки ждали, не решаясь его потревожить.
- Мать Чингисхана тувинского рода-племени. Той его ветви, что от урянхайцев ведётся. Вот и благоволил Чингсхан к ним. Одно племя, одна кровь. И не зря, однако. Страха урянхайцы не ведали. Не щадили никого. Так мой дед говорил. - В чёрных стрельчатых глазах шамана сверкнул красный отблеск костра.
- Однако если от нашей Йиме спуститься по Хемчику километров двадцать, а, может, и все двадцать пять (уж больно крутит он между каменных уступов), то есть там одно место... От него до Шанчи километров семь будет, - затянувшись любимой трубкой, рассказчик опять надолго замолчал, казалось, заснул. И Борис не выдержал:
- Что за место-то? Какой год с тобой рыбачим! Говори, коли начал!
Родители Бориса родом из Новгородской области, но забросила их судьба много лет назад в Туву. Тут и родился у них сын. Родился и живёт на лучшей, по его мнению, земле. Рыбак и охотник он заядлый. Свой для местных.
- Ночь только начинается, однако. Еще чай не вскипел. Не спеши. Вот думаю, не зря ли я этот разговор к ночи затеял? - и потомок вольных кочевников, сдвинув свой борт, шапку из тонкого белого войлока, почесал затылок.
Где-то на склоне прошуршали камешки из-под копыт козерога, и по каньону разнесся его крик, чем-то напоминающий собачий лай.
- Раз начал, продолжай. Мужики-то все взрослые. Чего бояться? - поежился Донгак, сосед и бессменный товарищ Бориса по рыбалке и охоте.
- Тут думать надо, - засомневался Монгуш. И опять надолго замолчал. Только плеск воды да редкий крик ночной птицы нарушали тишину.
- Ну вот, растравил людей, теперь думать будет, - беззлобно подначил Борис.
- Давно думаю. Предупредить надо бы. От неразумности да неведенья и до беды недалеко. Однако, плохо это. Вдруг не поверят, поднимут старого на смех? Опять плохо. Сказать - плохо, не сказать - плохо! - старый шаман заерзал на своем бревне, то ли удобнее устраиваясь, то ли от волнения.
- Да нам хоть говори, хоть нет, все одно недалече от тебя живем. Куда твою тайну денем? А насчет смеяться, это ты, эжим*, загнул. Виданное ли дело! С твоим-то возрастом и положением кто посмеет? - Борис подбросил в костер сухих веток, тот щелкнул и вдруг вспыхнул неожиданно ярким языком пламени. Огненный змей взметнулся в ночное небо, оторвался от костра и исчез в бездонной черноте.
- Знак, однако. К худу или к добру? - Монгуш не мигая смотрел на огонь, словно ожидал ответ на свой вопрос.
Прохладный воздух доносил до рыбаков речные запахи, наполняя пространство таинственными шорохами и неясными звуками. Старый шаман снял висевший на поясе небольшой изогнутый нож и выковырял им остатки табака из трубки. Потом неторопливо и бережно спрятал нож в вырезанные из дерева ножны, а трубку в вышитый мешочек. Ножны и мешочек крепились к терги - кованой пряжке на поясе Могуша.
Потом приподнялся, высыпал горсть заварки в котелок с водой, подождав немного, снял котелок с огня.
- Где подвесной мост перекинут, помнишь, Борис? Сколь ты меня ни уговаривал, я в том месте не рыбачил. И ночевать не оставался.
Оба рыбака место помнили. Удивляло оно. А местные, вообще, обходили его стороной, хотя в последнее время там даже деревянный дом из трех комнат построили. И стали появляться приезжие, охочие до удивительно красивых и загадочных мест. А уж что там за рыбалка!
- Хемчик вон какой, - Донгак повел головой из стороны в сторону, желая показать бесконечную, по его меркам, длину реки, - а чего-то всех приезжих туда манит. Прямо наваждение какое-то.
- Оно и есть. Силу это место имеет большую. Вот она людей и притягивает.
- Ну, Монгуш, это ты хватил. На вертолетах из дальних краёв прилетают. Это ж какую силу надо, чтобы вертолет притянуть? Да кому и зачем сюда людей тянуть? - недоверчиво и чуть насмешливо покачал головой Борис.
- Зачем винтокрылую машину тянуть? Куда ее люди направят, туда она и полетит, однако... - Монгуш замолчал на полуслове, глядя то ли на языки пламени, то ли сквозь огонь прямо в текущее через него время... Говорил шаман негромко и неторопливо, поэтому рыбаки напряженно вслушивались в его слова.
- В том месте под Хемчиком великая сила сокрыта. Стремнина... стремнина бьётся предупредить... а у них уши, будто золотом завешаны. Не слышат Хемчика, рыбачат.
- Чему быть, того не миновать, - вздохнул Борис.
- Так и мы рыбачить... - чуть слышно проговорил Донгак. - Почему сразу о плохом?
- Хорошее дарят. Предупреждают о беде...
В который раз за вечер, Борис увидел, как узкие чёрные глаза шамана вдруг блеснули кроваво-красным огненным блеском. То ли костёр отразился, то ли видел старик нечто страшное, недоступное ни Борису, ни Донгаку.
- Шибко воды Хемчика камни катают. Зло катают, - покачал головой Монгуш и даже снасти рыбацкие готовить к утренней зорьке не стал.
- Да, как обычно, вода перекатывает камни, а в ночной тишине да в горной теснине звучит ... - Борис помолчал, прислушиваясь, и уже не так громко и уверенно закончил, - ...внушительно.
- Ты с горы на Хемчик смотрел? Видел, в том извилистом месте река два русла имеет? Текла по одному, потом по-другому, да вдруг и на прежнее вернулась, - старик разлил чай по кружкам. И на некоторое время все опять замолчали.
- Кому надо реку с места на место гонять? - удивился Донгак. - Я сколь себя помню, всегда так было. Только вот дом недавно построили, да гости туда зачастили, что правда, то правда.
- Извилину реки в том месте сначала спрямили. По новому руслу, как мне думается, бежала она недолго, только путь по камням накатала да чуть новые берега подмыла в каменной осыпи. И тут ее в прежнее русло вернули. Было это, я уже говорил, так давно, что дед моего деда еще ребенком от своего деда слышал.
Монгуш, не отрываясь, смотрел на огонь, блики метались по смуглому морщинистому лицу охотника, будто пытаясь заглянуть через глаза в самую душу.
- Значит, клад там спрятан, - предположил Борис.
- Клад? Хм... - Монгуш заглянул в опустевшую кружку, - наверное, и клад есть.
- Ну, так зачем реку-то с места на место? - не терпелось Донгаку.
- В те далекие времена по этим местам возвращался Чингисхан в свои земли. Много военной добычи: золота, драгоценных камней, мечей и разного другого добра, - при нем было. А еще его любимых прекрасных скакунов и коней кешиктеков - тьма-тьмущая. Шел, да заболел. Решила Судьба остановить его и выбрала для этого место, откуда его мать родом. В коем месте род начался, в том и пресечь. Как ни били шаманы в бубны, какие камлания ни проводили, неумолима была Судьба. Умер Чингисхан. Солнце же палило нещадно. Лето было, самый разгар. Стал великий Хан, как простой лучник, смердеть, и деть его было некуда, а почести полагались великие.
Шорох осыпающихся камней и призыв козерога вновь разнеслись над рекой. Жутким уханьем прокричал филин, и в вернувшейся ночной тишине всем послышалось, что вода в Хемчике не просто бурлит, перекатывая камни, а рокочет: "Хан, Хан, Хан..."
- Давайте спать. Хватит уже сказки сказывать, - Борис зябко поежился.
- Нет, уж пусть доскажет, - Донгак слегка охрип от волнения, а ведь на волков в степи без страха охотится.
- Придумала мать Чингисхана план такой: отвести воды Хемчика в сторону, устроить на основном русле усыпальницу сыну, - шаман умолк, будто размышляя: стоит ли открывать людям эту тайну. Но, видно, всё-таки решился.
- Повелела она положить в усыпальницу вместе с сыном все его богатство. А ещё жен любимых, лучших скакунов да воинов для сопровождения и достойного представления перед царем небесным. Потом вернуть реку в прежнее русло, - и шаман опять умолк, глядя на затухающий огонь костра.
- Это же сколько душ загубили? И людей, и лошадей... - Донгак подкинул хворост в костёр, огонь взметнулся веером искр. Монгуш подождал, пока сухие ветки перестанут потрескивать в костре, и продолжил рассказ.
- А чтоб никто на богатство сына не польстился да покой его не потревожил, сварила, как только всё было окончено, поминальный напиток и угостила всех присутствующих. Когда напиток был выпит, в живых остались только она да её маленькая внучка.
- Ну вот, и концы в воду, - заключил Борис. Но Монгуш слегка склонил голову, мол, это не конец.
- Боясь мести, мать Чингисхана как простая степнячка вернулась в дом отца с ребенком на руках. Выдав внучку за дочь, сказала, что муж погиб в степи от рук грабителей, - шаман замолчал. Молчали и Донгак, и Борис. Только Хемчик бурлил, да камни перекатывал.
- Сама же всё думала, что, когда внучка подрастёт, она ей тайну рождения откроет. А там видно будет, как дальше жить. Но Судьба опять вмешалась, и бабушка, которую дочь Чингисхана считала матерью, умерла, не успев вырастить ребенка.
Монгуш замолчал, устав от длинной речи. Он и прежде рассказывал удивительные истории, но эту его друзья слышали впервые. В воздухе висело странное напряжение, и слова шамана вовсе не казались выдумкой.
Коряжина, на которой сидел Донгак, лежала как раз на границе всполохов костра, и пламя то выхватывало его из ночи, то он вдруг исчезал.
- Получается, под руслом Хемчика могила Чингисхана? - пламя выхватило из темноты лицо Донгака. - А сколько похоронено там воинов смелых и женщин... красивых? Скакунов молодых, ретивых... - он прислушался, будто через время до него донесся предсмертный трубный зов лошадей. - Тысячи душ... - выдохнул громким шёпотом и исчез в темноте.
- Дед так говорил. Вот оттуда и сила, что притягивает людей, - кивнул шаман.
- Так что ж ты до сих пор молчал?
- Не моя тайна. Хемчик молчал, вот и я молчал, - Монгуш глянул в сторону Донгака, который опять на мгновенье появился в отблеске огня.
- Дочь-то, что с ней стало? - спросил Борис, отец четырех красавиц.
- А смотрите, те из тувинок, что имеют рысьи крапинки в зрачках, это ее правнучки, - серьезно и горделиво ответил Монгуш. - Да не о том вы спрашиваете. Беда рядом ходит. Под руслом - могила. А люди над ней празднества и всякие развлечения устраивают. За шумом и суетой не слышат предупреждения. Не к добру это. Не за тем их в эти места судьба приводит.
Тут, будто подтверждая слова старого шамана, костер опять выстрелил ярким языком пламени, хотя, казалось, уж и веток не подкидывали.
- Ладно. Теперь точно пора на боковую, - произнёс Борис и стал устраиваться на ночлег.
Ночь прошла неспокойно. Монгуш еще долго сидел, глядя на огонь, и, казалось, разговаривал с ним на только им понятном языке. Донгак никак не мог улечься и сердито поругивался, беспокойно ворочаясь. Борису снился незнакомый поселок и странная дорога, белая и блестящая. Тревога даже во сне теснила грудь.
Наконец забрезжил рассвет. Ещё не выглянул солнечный диск из-за скалистых берегов теснины, но его лучи уже посеребрили воды Хемчика, наполнив воздух щебетом птиц.
Монгуш потянулся, разминая затекшую спину, прислушался к рокоту воды и вдруг тревожно засуетился у тлеющего костерка.
- Однако сколько спать можно? Как под боком у жены разлеглись. - И направился к реке с котелком.
Донгак и Борис тоже поднялись. Не успели перекинуться парой слов, как увидели спешащего с берега Монгуша:
- Вот оно как бывает. Старый не значит глупый. Однако шибко домой надо.
- Что случилось? - видя тревогу старого охотника, спросил Борис.
- Наклонился воду котелком зачерпнуть, а на меня, как из зеркала, глаза смотрят, да злые, недовольные, и тут волна как швырнет котелок! - Монгуш пошарил на поясе, нащупывая ракушку-амулет.
- Мне тоже рыбалка на ум не идет, - подтвердил возникшее беспокойство Борис.
- Да ну вас! Наслушались на ночь глядя. Надо было вместо чая капнуть в кружечку на донышко, вот и спали бы спокойно, - огрызнулся Донгак.
Монгуш так стрельнул в его сторону из-под косого разреза своих глаз, что тот осекся на полуслове.
- Однако еще сон мне приснился. Вода в Хемчике с виду обычная, а я вижу, будто второе течение под верхним слоем. Вдруг вода потемнела, вроде гуще стала, и направилась со страшной силой вниз, в Улуг-Хем, значит. А потом голос, не знаю откуда, говорит: "Вода придет туда, где мраморная дорога", - Монгуш смотрел то на Бориса, то на Донгака.
- Я тоже плохой сон видел. Да сразу, как встал, забыл. Однако где это видано, чтоб дороги из мрамора строили?
- Моя дочь в Абакане живёт. Хвасталась, что есть там место, где дорогущий мрамор добывают и прямо по склону этой мраморной горы дорога идёт. - Борис говорил, а сам будто всматривался в своё ночное видение. - Давайте-ка домой собираться. Что-то не до рыбалки.
- Долго ли голому одеться? Подпоясался - пошел, - невесело пошутил Донгак.
Раскинувшийся в тувинской степи городок Шагонар светил окнами новых пятиэтажек. Подъезжая к дому, Борис все сильнее спешил. Монгуш человек серьезный, из семьи шаманов. Лишнего не скажет. Ну, слава Богу, ворота. На крыльцо вышла жена.
- Никак что случилось? Вернулись, не успев уехать.
- Да так... Затапливай баньку, а я пока Светлане позвоню. Как они там?
Но телефон всё время оказывался вне зоны доступа.
И только поздно вечером, когда уже все жданки съели, она, позвонила:
- Папа! Алло! Не беспокойтесь. Мы живы, здоровы. Ну да, авария на ГЭС. - Дочь, успокаивая родителей, пытаясь шутить: - Люди испугались, в магазинах скупили все спички, соль, хлеб, воду. На год вперёд хватит. А мы с девчонками на Мраморной горе отсиживались. Телефон разрядился, не могла позвонить.
На третий день Борис прочитал в газете, что авария на Саяно-Шушенской ГЭС уникальна, ничего подобного нигде ранее не наблюдалось.
- Хм, не наблюдалось? Что же тогда старый Монгуш на Хемчике наблюдал? - рассуждал сам с собой Борис. Ни в какие чудеса он не верил. А тут поди ж ты! Как за много километров только по рокоту воды в горной реке шаман смог предсказать катастрофу?
"Вот ведь напала головная боль!" - вздыхал Борис. И понимал, что снять такую головную боль никто лучше старого шамана не сможет.
От дома Бориса в Новом Шагонаре до посёлка Хайракан, где жил Монгуш, чуть больше десятка километров. Всего-то!
Лето в Туве всегда солнечное и жаркое. Вот и в тот год асфальт плавился и над ним струился горячий воздух, искажая пространство. И в этом струящемся мареве, набирая скорость, японский "Марк" белой стрелой несся по чёрному асфальту. Возле горы Хайракан, упавшей посреди степи огромным каменным медведем, Борис повернул машину на укатанную просёлочную дорогу. Солнце раскалило добела Тувинскую степь, заставив шуршать песок так, будто это не песчинки, а годы минувших столетий стелились под колеса машины. Ещё несколько минут - и показались почерневшие от времени деревянные домики. Посёлок Хайракан встретил Бориса зарослями полыни и сорняков в палисадниках. Казалось, люди здесь вымерли, а время остановилось. Ни во дворах, ни на улице ни души. Ни одна собака не выскочила облаять чужую машину, ни одна кошка не шмыгнула под крыльцо.
Дом Монгуша Самдан-оол ничем не отличался от других, когда-то построенных колхозом, который ещё десяток лет назад "приказал долго жить". Одноэтажные деревянные домики, каждый на два хозяина, приткнувшись друг к другу покосившимися заборами, тянулись вдоль улицы. Последним в этом ряду престарелых близнецов расположился дом Монгуша. Высушенные и выбеленные солнцем ступени крыльца чуть слышно скрипнули под ногами, Борис тихонько стукнул в дверь:
-Есть кто дома? - и не дождавшись ответа, нажал ручку. В открывшемся дверном проёме, в солнечном луче, кружились пылинки в немыслимом танце. Возле незашторенного окна за накрытым цветной клеёнкой столом, сидела пожилая тувинка.
Изрезанное глубокими морщинами, потемневшее от солнца и времени лицо с раскосыми глазами было повернуто в сторону двери. Чёрные пряди волос, выбивающихся из-под платка с красными розами по выгоревшему темно-зелёному полю и байковый халат в цветочек, завершали образ.
- Здравствуй, Сотпамаа. Вот Людмила тебе гостинец отправила, - Борис положил на стол, собранный женой свёрток. - Где-сам-то Монгуш? Дело у меня к нему.
- Экии, Борис. Людмиле четтирдим. ** Садись. Будем чай пить, - как и большинство тувинцев, Сотпа понимала по-русски, но её разговор был смесью тувинских и русских слов.
Борис всю свою сознательную жизнь, проживший в Туве, казалось, не замечал этой причудливой смеси.
- Спасибо, Сотпа, спасибо, ты уж не обижайся, спешу, - развёл руками.
Но хозяйка явно не торопилась сообщать, где муж.
- Однако, Борис, тут его подожди, не надо его беспокоить. Очень он волнуется, душа его мечется, - женщина вздохнула и потянулась за трубкой. Раскурила её, медленно вдыхая дым, так же медленно повернулась к окну, уставившись в него странным потусторонним взглядом. На мгновенье глаза её расширились, и Борис вдруг различил сверкнувшие в них золотистые искорки.
"Вот оно! Всё, всё, что Монгуш рассказывал на рыбалке, правда!" - ещё сильнее заволновался Борис. Терпеть этот раздрай он больше не мог. Оставалось идти к Монгушу.
- Знаю, о чём думаешь. Не ходи к телам ыяш*** Монгуша. Одному ему там надо быть теперь, - и жена старого шамана налила Борису, сваренный на бараньем бульоне слегка подсолённый чай. Отхлёбывая из пиалы небольшими глотками горячую ароматную жидкость, Борис всё-таки, вопреки предупреждению Сотпамаа, решил не откладывать встречу со старым другом.
-Ладно, Сотпа, спасибо. Пусть мой железный конь возле вашего крыльца постоит, а я до Каа-Хема. Пройдусь по бережку с удочками, - проговорил он. В ответ женщина выпустила клуб дыма, спрятав за ним своё лицо и более ни слова не сказав, отвернулась к окну.
Борис вышел из дома, подошёл к машине, минуту другую стоял неподвижно, видимо, размышляя, как поступить дальше. Ждать ли возвращения Монгуша или всё-таки пойти ему навстречу? Взгляд его остановился на священной горе Хайракана. Удивительно видеть раскинувшуюся каменную гряду посреди ровной, как огромное блюдо, степи. Говорят, что это старая шаманка заколдовала зверя за то, что он задрал её сына. Вот и лежит окаменевший медведь на том месте, где она его застала, возле реки.
Всё-таки решившись, Борис открыл багажник, достал небольшой рюкзак, связанные между собой болотные сапоги и не оглядываясь зашагал в сторону Каа-Хема.
Невидимый для постороннего глаза остров, заросший густым кустарником, скрывался между рукавом протоки Каа- Хема и основным руслом могучего Улуг-Хема. Старые деревья шумели листвой в крупную мужскую ладонь. Борис направился через протоку. У берега длинные гибкие ветви серебристой ивы тянулись к самой воде, раскачивались и будто шептали:"Слыш-ши-шь? Слыш-ши-шь?" Он осмотрелся. Чудится? Шаг, другой... вдруг, будто кто схватил за рюкзак! Он дёрнулся, но освободиться не смог! Рванулся изо всех сил, хлесткий удар ивовой ветки по лицу заставил зажмуриться. И тут же почувствовал, что летит вперед, будто им выстрелили из рогатки. Споткнулся и упал прямо возле коряжистого и толстого, в два человеческих обхвата, ствола речного тополя. Только тополь это или какое другое дерево, кто ж его разберёт? Листва вроде тополиная, но жилистая, крупная, темно зелёная. На острове много таких деревьев. Сколько им лет, не знал никто. Местные старики говорили, что с детства их такими помнят.
-Наверно ветка ивы зацепила, а я уж ... - додумывать, что с ним произошло, он не стал, а только ещё больше заспешил вглубь острова. Там, в самой чаще находилось растущее из одного корня, двуствольное дерево шамана Монгуша - тел ыяш. Возле этого дерева раз в год Монгуш проводил ритуал - хам ыяш дыгыыры**** - торжественное камлание. Но ритуал был давно позади. И Борис терялся в догадках: зачем шаман направился к священному дереву? Что же должно случиться, чтобы старый шаман в неурочный час отправился к тел ыяш?
То ли странный шелест листвы, то ли влажные испарения, исходившие от земли, так подействовали на Бориса, но от первоначального плана дождаться Монгуша на бережке не осталось и следа. Желание было только одно: быстрее добраться до друга, чтобы не оставаться одному среди этого шёпота и шороха! Безотчётная тревога вошла в сознание, заставляя вслушиваться в каждый звук, и гнала, гнала вперёд сквозь густую чащу.
Вот какое-то насекомое жужжит? Нет, нет, это другой звук. Шорох травы под ногами и шелест ив на берегу смешивались с этим звуком, мешая определить, откуда он исходит. Борис замер на месте, прислонившись спиной к толстому стволу. Минута, другая, и он скорее почувствовал спиной, чем услышал: бум, бум, бум. Глубокие размеренные звуки набирали ритм. Он сделал шаг в сторону. Теперь уже и земля наполнилась этим ритмом: бум, бум, бум, отдавалось во всём теле. А ещё этот звук... гудящий и звенящий одновременно. Пространство вокруг завибрировало, стволы деревьев перед глазами стали расплываться. Зелёные, коричневые и серые краски леса смешались и начали медленно вращаться перед его мысленным взором. Он хотел крикнуть, но вырвался только глубокий выдох: "Ха!" Однако этого хватило, чтобы прийти в себя. Он раздвинул качающиеся возле самого лица зелёные ветви, сделал шаг, другой и замер. На открывшей его взору поляне странным образом сплетенные, выросшие из одного корня, ель и лиственница, упирали в небо растопыренные пальцы-ветви. Дым курильницы заполнял поляну почти прозрачным серым туманом, который клубился и растворялся в соседних кустах. Шаман в полном облачении приплясывал и ударял колотушкой в бубен: бум, бум, бум. При этом он издавал гортанные звуки, иногда перемежающиеся с обрывками фраз и слов. Звук шаманской песни стал проникать в сознание Бориса, забирая и унося от реальной действительности. На груди и спине Монгуша, а это был именно он, Борис не сомневался, отблескивали старинные кованые шаманские зеркала. Лицо прикрывала повязка с бахромой из шелковых нитей и конского волоса. Сознание Бориса с трудом цеплялось за действительность: "Нельзя встречаться взглядом с шаманом. Нельзя-а-а-а..." Шаман продолжал плясать возле тел ыяш, ничего и никого не замечая вокруг. Бум, бум, бум - в такт ударам шаманского бубна вибрировало тело Бориса. Прыжок, наклон, поворот... повязка над лицом шамана качнулась, отошла в сторону, и Борис почувствовал, как земля уходит из-под ног. Лица знакомые и чужие, страшные и обычные, перемешавшись с образами животных, картинами знакомых и незнакомых улиц, казалось, неслись ему навстречу.
Или он с невероятной быстротой проносился над всем этим потоком? А вот прямо перед ним, чуть навалившись на правую ручку кресла, сидит крепко сбитый мужчина. Лицо, какое знакомое лицо! Костюм, рубашка, галстук - всё современное. Борис даже часы на правой руке рассмотреть успел. Но тут его вдруг будто кто-то схватил за шиворот, такой резкой была остановка. Прямо перед ним простиралась каменистая осыпь. Борис стоял на горной тропинке, за спиной у него по крутому обрыву шуршали осыпающиеся камешки и бурлили зажатые в теснине воды Хемчика.
Борис присмотрелся. И точно, очертания группы камней на насыпи не оставляли сомнений, это пёс пытается высвободиться из каменного плена.
- А выше, видишь? Никто не свете теперь не может узнать этого человека. А когда-то пред ним склонялась тьма.
И правда, чуть выше и правее пса, если стоять лицом к насыпи, каменная осыпь имела вид человеческого лица столь явно и отчётливо, что сомнений в его подлинности не возникало. Лицо смотрело насмешливо и высокомерно. Будто там, за этими каменными осколками, скрывалась живая душа.
-Ты прав. Там сокрыта живая душа. Люди представляют её хозяина молодым в сияющим ореоле славы. А он покинул этот мир больным стариком. С тех пор прошло восемь столетий. Истлело тело, но его бессмертная душа смотрит на оставленный мир через эту каменную осыпь.
В этот момент Борис услышал шорох осыпающейся насыпи, хотел оглянуться, но вместо этого (о, ужас!) полетел в какую-то воронку. Скорость была такой, что различить мелькающие картинки было просто невозможно.
И тут Борис почувствовал, что трясёт его неимоверно. Тошнота подступила к горлу, а перед глазами поплыли какие- то зелёные разводы.
Очнулся он на подстилке из травы. Рядом в обычной своей одежде сидит Монгуш, возле него аккуратно сложены шаманские атрибуты.
- Ну вот, очнулся. Давай поднимайся, домой пора, - и, более не обращая внимания на Бориса, Монгуш стал собирать в котомку свои вещи.
Голова кружилась, да и тошнота ещё не прошла.
- Погоди немного. Оклемаюсь чуть.
- Оклемаюсь... кто тебя сюда звал? Тебе Сотпамаа говорила - не тревожь Монгуша, а?
-Так я не просто так. Дело у меня к тебе.
- Никаким делом нельзя беспокоить шамана, когда он общается с духами. Кабы не знал, малым ребёнком был, а то сколь годов рядом живешь! - а сам тем временем шагал, по только ему ведомой тропинке. Борис плёлся следом.
До дома Монгуша добрались затемно.
- Ложись спать. Завтра поговорим, - и было видно, как устал и вымотался шаман, однако злость на гостя уже отступила, - вот глотни, - и он выудил откуда-то начатую бутылку красного вина.
- Не пью я красное, у меня с него давление поднимается, - покачал головой Борис.
- Тогда на сухую спи.
Утром, сидя на крылечке, Монгуш ждал, пока Борис умоется, причешет светлые кудри, и только потом кивнул, мол, садись рядом.
- Верь, не верь, но есть такие места, где прошлое встречается с настоящим. Окажись там человек, кому дано слышать время, много добра или зла может принести людям, - старый шаман не спеша раскурил трубку.
- На Хемчике, там, где два русла, как раз такое место. Помнишь, на рыбалке я про Чингисхана говорил? Ему судьбой велено людьми править. Вот и не знает его дух покоя, - Монгуш помолчал, попыхивая трубкой.
- Когда умер Чингисхан, мать его исполнила полагающийся ритуал. Захоронила вместе с сыном его лучников, любимых жён и скакунов. Много душ в одном месте в один день покинули тела. С тех пор то место большую силу в себе держит. Однако без толку кричать зачем? Нужен живой человек, с которым хан говорить пожелает.
Шаман окинул взглядом соседские домишки, потом поднялся с крыльца, перевёл взгляд на подножие Хайаркана, на установленную там телевышку.
- Хоть и стоит у тебя дома ящик для показа, а без неё, - он кивнул на вышку, - ничего не показывает. Вот я и камлал, чтобы узнать, живёт сейчас на земле такой человек или нет?
- ... и как?
Шаман вынул изо рта трубку, повернул к себе одним, другим боком. Что уж он рассматривал? Кто знает? Но Борис и не торопил, ждал.
- Эх! - наконец выдохнул он. - Только направилась моя душа в мир теней, как тут твоя откуда ни возьмись. Мечется, как раненая птица от испуга, понять ничего не может. Но самое худое - ведь и дороги назад не знает. Кто твоё потомство на крыло ставить будет? Подхватил я её налету, думал, уж и оба не вернёмся. Из последних сил камлал.
- Так это что ж, всё, увиденное мной, не сон?
- Нет. Трудно непосвященному человеку в потустороннем мире. Надо, однако, шаманом быть. Большим шаманом, как мой дед и прадед. Или те, что были кузнецами и выковали шаманские зеркала много - много лет назад. Вот, наверное, столько лет, сколько у меня сейчас песчинок в руке, - и он подхватил у крыльца горсть песка. - Ладно, поезжай. А то однако твоя жена потеряла тебя и плачет, а вернёшься, ух, ругаться будет, - и лукавая улыбка тронула уголки губ Монгуша.
- Так это что, из каменной осыпи дух Чингисхана пробивается? - в нерешительности продолжал топтаться у крыльца Борис.
- Однако так.
- А камлал, чтоб удостовериться и узнать, кто его преемник?
- Ты же не веришь. Думай сам. Сон тебе приснился или, может, не достиг чего твой разум? Но к скале сходи. Раскрой глаза: осыпь каменная на месте.
- Ладно, а собака-то причём?
- Не знаю. Твою душу назад волок, не всё смог узнать, - и глаза шамана сердито блеснули в сторону Бориса.
- После нашей последней рыбалки стал сомневаться, может, и есть что-то такое... - Борис неопределённым жестом помахал рукой, - ехал к тебе поговорить, ну, либо ты меня убедишь и перестану сомневаться, либо разуверюсь окончательно. А приехал - и попал как кур в ощип.
- Хм. Курицу сварить - для человека одна польза. А от тебя на камлании - хуже не бывает. Свалился на мою душу! Кто тебя звал? - от одного воспоминания о случившимся шаман схватился руками за голову.
- Дым там, на поляне, клубился. Может, нанюхался я, вот и примерещилось.
- Однако помню, ты приговорил, как бабка можилась, да скорёжилась. Скалу шайтан не утащил. Сходи, посмотри, заодно и порыбачь, - покачал головой Монгуш.
Борис возвращался домой. Кондиционер в машине обдувал прохладой. Ну и что? Съездил, выяснил?! Уже подъезжая к Шагонару, решил, что на Хемчик к скале обязательно сходит, а там уж и будет решать - померещилось ему или нет.
*эжим - друг. Перевод с тувинского языка.стр.2
**Экии, Борис. Людмиле четтирдим. - Здравствуй, Борис. Людмиле спасибо. Перевод тувинского языка. Стр.7
***тел ыяш - смешанное дерево из двух разных пород носит тувинское название тел ыяш стр.7