По дверной филёнке пощёлкали ноготки, и тут же послышался голос:
-Баб Маша! Баб Маш! Эт я - Светлана!
-Слышу, слышу! - Мария Фёдоровна открыла дверь. На пороге стояла соседка, директор кондитерского цеха. Красивая женщина! Белая, кудрявая, справная. - Проходи. - И баба Маша посторонилась.
-Я вот зачем... Понимаете, купила путёвку, ну на юга. Мой-то ехать наотрез отказывается. Значит, еду одна. А он на эти две недели дома без присмотра остаётся. - И тяжко вздохнула, поджав губы.
-Ну ить не маленький.
-Да в том-то и дело. Напьётся, друзей наведёт, либо уснёт спьяну, обворуют. Я вот, - и она протянула бабе Маше ключи, завёрнутые в пятисотку, - попросить вас хотела. Пригляньте, уж. У вас через стенку всё слышно.
Лицо бабы Маши выразило неподдельный испуг. Николай, муж Светланы, мужик не хилый и не робкого десятка. Так что при чём тут она, старая да немощная?
-Да вы только за квартирой пригляньте. Потому как нет на моего надёжи. Ну, сами знаете, - вздохнула Света.
Баба Маша посмотрела на пятисотку, вспомнила свою пенсию, и согласно кивнула головой.
Вместо детей у Светланы и Николая водились деньги. Оно, конечно, пил Николай, будто за уши лил. А чем ему ещё заняться? Вода и горячая и холодная - из крана сама собой бежит, батарея греет, никаких дров не надо. Жена в постели. И семеро по лавкам не пищат. Но чтоб валялся где (такие мужики у нас, точно, на дороге не валяются!), или драку устроил (да кто ж на такого мордоворота кинется?), в этом замечен не был. А что иногда по вечерам вопли из их квартиры слышались так это потому, что поиздержавшись и не надеясь выпросить у жены на водку, мог и пропить какую-нибудь вещь. Вспомнив всё это, баба Маша уже более спокойно отнеслась к просьбе соседки, и, закрыв за ней дверь, положила ключи на видное место, чтоб не запамятовать.
А буквально через день баба Маша, сидя вечером на лавочке возле подъезда, увидела соседа, который нёс тряпичную сумку по виду нагруженную бутылками.
Ну, сами подумайте, какой мужик в добром здравии, при деньгах, да в отсутствии жены, пойдёт на рынок за картошкой? Вот и Николай, поняв, что у него, наконец, тоже наступил отпуск... от семейной жизни, на все деньги, которые ему оставила на прожитьё жена, купил водки. Дома, не пряча (О!!!), составил бутылки рядом с диваном. Потом принес из кухни табурет, расстелил на нем газету, разложил несколько соленых огурцов, три куска хлеба и блюдце с нарезанной колбасой. Покончив с сервировкой - переоделся в старое трико и тапочки, включил телевизор и отдых от семейной жизни начался. Мария Фёдоровна иногда заглядывала, проверяя - как он там. Картина не менялась. Николай лежал на диване с открытым ртом, по колбасе с удовольствием ползали мухи, огурцы засохли и скрючились, телевизор показывал настроечную сетку. Всхрапывание и причмокивание убеждали, что отдыхающий жив. Убедившись таким образом, что все в порядке, баба Маша оставленным ключом замыкала квартиру. И только однажды вечером , подозрительные звуки насторожили её. Вместо шипения неработающего канала она услышала громкую музыку и вроде голоса. Некоторое время не решалась пойти к соседям, но, вспомнив, что полученные от соседки пятьсот рублей уже потрачены, всё-таки насмелилась. Выйдя на лестничную клетку, приложила ухо к двери, та была не заперта и стала потихоньку открываться.
На диване в той же позе, только с закрытым ртом и открытыми глазами, полулежал Николай. Напротив него, среди зала на табуретке, стояла местная пьяница - одноглазая Анька. На ней красовалось новое платье Светланы, красное, с крупными перламутровыми пуговицами и объёмными выточками, для пышного бюста Светы. Но и выточки и пуговицы располагались вдоль тощего Анькиного хребта. Коричневато-синие, то ли от грязи, то ли от синяков ноги, тощими палками торчали из-под роскошного красного подола. В руках она держала флакон французских духов, который хозяйка не взяла с собой даже на отдых, так как берегла для особо торжественных случаев. Пахло прокисшими огурцами, водочным перегаром и французским парфюмом в жуткой концентрации. И Николай, и одноглазая Анька были в полном восторге от происходящего. Мария Фёдоровна, осознав свое полное бессилие в этой ситуации, сделала единственно возможное - замкнула парочку в квартире.
Только мера эта была бесполезной, потому что у Николая, как хозяина квартиры, были собственные ключи. А на следующий день во дворе дома видели Аньку, которая меняла дорогущий французский флакон духов на выпивку. И выменяла на пол литра водки и бутылку портвейна три семерки.
В этот же день, вечером, баба Маша посмотрела на календарь, где красным кружком был обведён день возвращения соседки, и потуже затянув концы головного платка, ну бандана такая для старушек, направилась в соседнюю квартиру. Выгнала Аньку. Приказав ей, сей момент выметаться от сель. Собрала пустые бутылки, напоила Николая капустным рассолом, и, тяжко вздохнув, постучала согнутым крючковатым пальцем по лбу Николая, потом потыкала им же в дату календаря, мол, глянь, завтра жена возвращается!
Вернувшейся из отпуска Свете, Мария Фёдоровна подробностей не рассказывала. Обойдясь кратким: "Ну, ить пил..." А вечером чутко прислушивалась, через тонкую стенную перегородку: что будет, если Светка хватиться духов, да увидит недостачу своего платья на вешалке. Потому как, Анька, бросив прямо посередь зала своё тряпьё, в этом роскошном платье и умелась. Мария Анкино тряпьё собрала, да выбросила, а вот платья и духов было уже не вернуть. Но, в соседской квартире стояла тишина, и уже совсем стемнело, когда послышался звук работающего пылесоса.
-Обошлось, однако, - вздохнула баба Маша, укладываясь спать. Но сон не шёл. Она перебирала в голове соседей: Иван из тридцать пятой - ну, не особо, однако, пьёт. Григорий из сороковой - тоже не дурак приложиться, Василий, Андрей... и не могла вспомнить хоть бы одного мужика в их панельной пятиэтажке, чтоб не прикладывался. Она ещё немного поворочалась и уснула. Во сне ей снился Николай под ручку со Светланой, а за подол её роскошного красного платья цепляется целый выводок ребятишек. И вдруг как они закричат все хором! Баба Маша даже проснулась. Ругались соседи. Видно Светка обнаружила пропажу.