Аннотация: Человек может испытывать самые разные реакции на слово религия. Но религия ли делает людей? Возможно религию делают люди?...
Церковные байки
Отец Иван благодушно шёл по подсвеченному редкими свечами церковному переходу. Только что сытно поев, он с удовольствием жмурясь, мерной упругой походкой нёс своё дородное тело.
В конце коридора показался отец Матвей. Молодой высокий с редкой козлиной бородкой, он недавно закончил духовную семинарию и вот уже полгода вёл службы для прихожан. Постепенно приближаясь к Матвею, отец Иван замедлил шаг. Вид Матвея ему совсем не понравился: всклокоченная шевелюра клочьями вылезала из под черной, поповской шапочки, которая от стирок приобрела серый цвет. Обычно приглаженная бородка решительно торчала куда-то в бок. Глаза отца Матвея были понуро опущены. Иван остановился и как бы ненамеренно встал у Матвея на пути: "Бог в помощь, брат Матвей". Молодой проповедник вздрогнул, остановился, и быстро подняв глаза глухо промолвил: "Твои слова бы да Богу в уши, брат..."
- Что-то не в духе ты брат мой, и за столом я тебя не видел, - Иван был участливо настроен. "Понятное дело, молодой ещё, что-то видать не получается иль злое слово близко к сердцу принял". И видя, что Матвей мнётся, дружески добавил - Ты расскажи, расскажи, облегчи душу. - В сумрачном переходе не было ни души. Поколебавшись, Матвей оглянулся по сторонам. Но древние стены хранили молчание уже сотню лет, им можно было доверить что угодно.
- Понимаешь, брат Иван, плохо мне. Бес во мне сидит. И даже, - он снова оглянулся по сторонам,- похоже, я начинаю разуверяться в божественной силе. Во всяком случае, не несу я людям искру божью. А значит, грешен, кара мне.
- Плохо, плохо, брат Матвей, - отец Иван слушал очень внимательно, его цепкие черные глаза, казалось, видят дальше и глубже. - В чём суть да дело, расскажи без обиняков.
- Уходят люди с моих служб. Откровенно зевают. Когда я поднимаю глаза от книги, я вижу, что некоторые спят. А на последней службе, - Матвей шмыгнул носом, - Сидор плотник захрапел так, что стёкла затряслись. И храпел он всю оставшуюся часть проповеди... и его даже никто в бок не толкнул...
- Да-а-а. Что же ты собираешься делать?
- Завтра моя проповедь... я иду в молельный зал буду всю ночь стоять на горохе и хлестать свою плоть, - только тут Иван заприметил черную рукоять плети-семихвостки, угрожающе блеснувшую из под рукава, - буду, читать псалмы, пока не упаду замертво. Быть может, Бог вознаградит к обедне благодатью и люди начнут слушать и понимать божьи заповеди.
- Оно конечно дело хорошее, - брат Иван мягко, но непреклонно разжал побелевший кулак Матвея и быстро перекрестившись, опустил плеть в карман своей широченной рясы. - Беса выгонять, конечно, нужно. Но это кто ж тебя научил-то уму-разуму?
- Брата Кирилла встретил, - казалось, Матвей ещё больше расстроился. - Бесы в тебе говорит. Наказывай тело. Жги грехи свои калёным железом. И кайся, кайся... - Отцу Ивану возможно показалось, но на глазах молодого попа блеснули слёзы.
- Брат Матвей, как ты себя чувствуешь, когда читаешь проповедь?
- Плохо, - слезы всё-таки действительно покатились. - Я нервничаю и стараюсь не поднимать глаз от книги. Я всё больше и больше пытаюсь собраться, но начинаю ещё больше нервничать... А в конце проповеди глаз не могу поднять на паству, мне кажется, они все смотрят на меня осуждающе. Бесы, бесы во мне! - в отчаянии Матвей вскинул руки, и потянулся за плетью. Отец Иван мягко остановил его.
- Вот, что, брат Матвей, послушай добрый совет. - Успеешь ты ещё и покаяться, и наказать себя. Давай ка попробуем вот что. Опыта ведь у меня побольше, дам я тебе несколько напутствий. - Матвей только утёрся рукавом.
- Давай не вешай нос. Изгоним мы твоего беса. Смотри, - Иван как бы невзначай встал полубоком, слегка наклонившись к Матвею, и продолжил полушёпотом. Этот прием, похоже, заставил Матвея поднять глаза и прислушаться.
- Завтра, приди на проповедь раньше всех и встань у входа. Встречай каждого, кто приходит, останавливай, здоровайся, спрашивай как дела...
- Так ведь не положено! - вскричал Матвей. - Встречать надобно служке!
- Вот олух царя небесного, - Иван рассерженно мотнул своей окладистой бородой. - Слушай, что я тебе говорю! Это... - он помялся, - это наказание тебе такое, понял?
- А, да, да, понимаю, старший брат, - Матвей сокрушённо мотнул головой.
- Так вот, - Иван снова перешёл на шёпот. - Встреть каждого, это тебе епитимья*. - Еле заметная искорка веселья промелькнула в глазах отца Ивана, или это просто случайные отблески. - Да запоминай каждого, кого как зовут, какие у него проблемы.
Матвей быстро закивал головой, наказание есть наказание, надо тщательно запомнить, чтобы исполнить в точности.
- Когда все соберутся. Закрой двери. Поднявшись за аналой, не торопись. Встань прямо, выпрями голову как Иисус на иконе. Посмотри в глаза каждого, и мысленно вспомни у кого какие проблемы. Не огорчайся, если кого забыл, - предупредил Иван протестующий жест Матвея. - Будешь повторять это до тех пор, пока не сможешь сделать полностью. - Матвей понимающе закивал.
- Начни читать. Да не челом в книгу! Делай так: прочёл строку, перевари её в душе вспомни проблемы людей, сидящих перед тобой. Подними глаза и скажи им это. От себя! - Иван погрозил пальцем. - От сердца, а не по-книжному. Старайся донести слово божье до самых дальних рядов, направляй мысль каждому прямо в глаза и убеждай их мысленно, что надежда есть. Потом читай следующую строку, и снова подними глаза, и скажи это от сердца, да не прикидывайся! Мысленно держи каждого в поле зрения, как будто ты с ним одним разговариваешь, но только со всеми одновременно... Когда закончишь, спустись с аналоя и поговори с паствой.
- Да они не разговаривают со мной, быстро уходят, зевая, да перекрещивая рты - "Прости господи".
- Слушай, не спорь. - Брат Иван говорил тихо, но наставительно. - Всё понял?
- Да, - вымолвил Матвей, и утёр рукавом капельки пота выступившие на лбу.
- Вот и умница. А сейчас разворачивай-ка чресла и шагай себе в келью. Ты должен хорошо выспаться... - и с еле видной усмешкой добавил. - Чтоб наказание даром не прошло. - Он слегка подтолкнул Матвея. Но тот покорно и как даже показалось Ивану с какой-то надеждой в глазах, потопал к себе в келью. Было видно, как шевелятся губы: Матвей повторял про себя все этапы завтрашней службы.
Отец Иван вздохнул, с широкой улыбкой почесал живот и тихонько перекрестил удаляющуюся спину Матвея.
***
Отцы Матвей и Кирилл степенно вели беседу, прогуливаясь во дворике храма, освещённом ярким солнышком. Как вдруг, из-за угла спешно появился отец Матвей, улыбающийся во весь рот. Увидев отцов, он тут же ринулся к ним, казалось, он сейчас захлебнётся от потока слов и чувств.
- Отцы!... Отцы...!!
Кирилл нахмурил брови. Отец Иван среагировал молниеносно. Он незаметно, поднял палец к губам, подняв бровь, тихонько качнул головой в сторону Кирилла. И громоподобно начал вещать - А-а, вот ты где, негодник! Прости господи! - Иван, заметив, что Кирилл к нему оборачивается, сделал вид, что поднял руку для крестного знамения.
Иван решительно двинулся вперёд навстречу ничего не понимающему Матвею, и крепко ухватив его за рукав, быстро потащил в здание храма. - Не здесь! Тихо! - сердитым шёпотом осадил он растерявшегося Матвея. И вслух. - Будешь у меня знать, как бросать псалтырь посреди молельного зала! Я научу тебя науке!
Кирилл удовлетворённо хмыкнул и продолжил степенно расхаживать по двору.
Почти бегом дотащив бедного Матвея до своей кельи старшего отца, отворил дверь, резво втолкнул того внутрь, заговорщически огляделся и нырнул в сумрачную прохладу.
И когда хлопнул засов, тело Матвея было усажено на монашеское ложе, а грузное тело Отца Ивана водрузилось напротив на единственный табурет, Иван сказал. - Ну, давай, молви, торопыга! - лицо отца Ивана лучилось улыбкой, глаза одобрительно блестели! - Выполнил епитимью?! - попытался пристрожить Матвея наставник, - или увильнул?
- Да что ты отец мой, конечно, - Матвею вернулось его возбуждение, - не то слово! Это просто... уф... это просто... Благодать божья! Я всё сделал, как полагается. И встретил, и расспросил. И читал, я как ты старший брат наставлял. Я доносил до них слово божье прямо, не опуская глаз, до каждого, помятуя их боли и страдания. Как вдруг, - Матвей медленно и как бы торжественно встал, поднял глаза в потолок. - Как вдруг нашла на меня искра божья! Я как будто впервые увидел, что передо мной живые настоящие люди. Как будто светлее стало всё вокруг. Я вдруг понял, как нужна им поддержка божья, и я как будто растворился. Я говорил и говорил, а божья благодать вливалась в меня вначале как ручеек, а к концу проповеди, как водопад. - Матвей поднял руки ладонями вверх, как бы показывая, насколько широкий поток его омывал. - А когда я спустился с аналоя, многие подходили ко мне, пожимали руки, просили благословения и просто говорили Спаси Бог! И даже этот... даже этот не сносный Сидор и тот молча тряс мне руку и на его глазах были слёзы!
Закончив свой рассказ, Матвей воззрился на Отца Ивана, который явно был очень доволен. Скрестив руки, он наслаждался от всей души, посмеиваясь над рвением молодого брата.
- Но откуда ты... откуда ты узнал, что нужно делать? - усевшись на прикрытые тонким одеялом доски, справедливо вопросил Матей. - Ведь этого нигде нет, нас этому не учили не в семинарии, не здесь.
- От верблюда! - Засмеялся отец Иван, запрокинув голову и обнажив два ряда крепких как жёлуди зубов. - Жизнь ведь, тоже учит. Из опыта. Что-то другие братья подсказали, что-то сам ощупью нашёл. Ведь в чём наша планида? Нести искру божью людям и зажигать её в них. И поддерживать её горение. Ну а если у священника не получается зажечь искру божью, можем мы сказать, что он делает свою работу? То-то. Поэтому нужно смотреть, наблюдать, делать выводы, исследовать, пробовать и не боятся, быть внимательным к себе, к людям, к писанию. - Иван наклонился вперёд, упершись руками, с разведёнными в стороны локтями о свои широкие бедра.
- Бог учит! - озарившись, выдохнул Матвей.
- Точно! На всё воля божья. - удовлетворённо откинулся Иван на табурете.
- Ну, надо, же надо... - Бормотал впечатлённый Матвей. - Это надо всем братьям рассказать!...
- Не торопись, брат мой. - Иван внимательно наклонил голову и предупреждающе поднял указательный палец. - Не торопись. Не все хорошо могут воспринять откровения...
- Но почему!? - горячо вскричал Матвей. Лицо его раскраснелось, глаза горели как угольки.
- Ну вот, не то что вчера, - улыбнулся Иван. - А то вчера выглядел как моль побитая. Внемли. Не все могут понять твои откровения, - он задумчиво пытался подобрать слова. - Ведь божье касание это дело сугубо личное. Именно тебе дал это бог, ведь именно тебя он научил, а не другого...
- А-а-а, дошло! Зависть! - лицо сверкнуло пониманием. - Ведь все стремятся к этому, а получил я один.
- Ну как то так, - облегчённо вздохнул Иван. - Так что ты смотри. Буду я тебя учить премудрости. Только ты никому...
- Да. - Только и вымолвил Матвей.
- Подожди, а как же отец Кирилл... старший брат, ведь отец Кирилл мой наставник и он не новичок! Почему ты увёл сегодня меня от него?
- Понимаешь, - Иван встал, побуждая Матвея сняться со своего места тоже. - Мы ведь можем с тобой позволить Кириллу иметь свои, скажем так, особенности. Его Бог тоже учит и проводит через свои жизненные ситуации. И ведь, кто-то посылается Богом для наших испытаний.
- Конечно, конечно, - забормотал Матвей, остановившись в нерешительности. - Только я опасаюсь, а не будет ли это грешно... одобрит ли это настоятель Алексий. Ведь я делал то, что не прописано в книгах...
- Что грешно? Помогать людям!? Олух ты царя небесного! - хлопнул ладонью по столу отец Иван. - Прости господи. А не грешно делать вид, что проповедуешь, а не грешно упускать паству?! И отпускать их как ягнят на бойню.
Глаза Ивана возмущённо горели. Матвей сел, а Иван мерял шагами комнату. - Да пойми же ты, он наклонился к Матвею, крепко взял за плечи и заглянул в глаза. Если не мы, то кто же? Кто понесёт этот крест, эту божью благодать?
Успокоившись, он сел и задумчиво посмотрел в видимую только ему одному даль. - Когда то и я был молодым. И что-то получалось, что-то не получалось... И помню свой первый опыт откровения. Когда-то и я бежал с горящими глазами по этому древнему двору после проведённой исповеди. Я летел прямо в трапезницу поведать братьям. И - упёрся прямо в широкий живот отца настоятеля, непонятно откуда появившемся в нашем коридоре.
- Алексия?
- Нет, преподобного Мефодия, царство ему небесное. И я как будто в мягкую стену упёрся, хотя меня не держали. Как будто само провидение послало его остановить меня.
- Куда летишь отрок? - строго спросил настоятель. Но глаза Мефодия мягко по-отечески глядели из-под мохнатых бровей.
Я взахлёб рассказал ему что, я сделал и какие получил результаты. Мефодий молча выслушал, глядя прямо в глаза. Помолчал. Ничего не сказал, а только - "Иди с богом вьюноша". Повернулся и степенно направился. Но при этом он так на меня посмотрел, что я всё понял - я на правильной дороге. Вдруг почему-то пришло осознание, что незадолго до этого я был наедине с Богом и что этот тёплый свет, то осознание, должно остаться у меня здесь, - Иван положил ладонь на широкую грудь. Оно должно остаться не тронутым, не запятнанным чьим-то сомнением или тщеславием. И я, вдруг успокоившись, безмятежно направился в свою опочивальню.
- Но почему отец-настоятель тебя не благословил!? - изумлённо, настаивал на своём Матвей. - Ведь вы были только вдвоём, и никого рядом не было!
- Понимаешь, я понял это потом. Отец настоятель тоже поостерёгся...
- Разве настоятель может кого-то боятся? - недоверчиво вскинул брови молодой отец Матвей. - Ведь, он же самый, самый... ведь над ним только архимандрит и Бог.
- Вряд ли Мефодий когда-либо чего-то боялся. Но я думаю, он хорошо понимал, что чтобы делать свою работу ему нужно, чтобы приблудные собаки не вертелись у него под ногами, пустым брехом отвлекая от работы. Ведь и я мог не сдержаться и обмолвиться кому-то, что, мол, отец-настоятель одобрил то, что я делал. А злые языки могли начать использовать это, чтобы ему мешать. Ты понимаешь, о чём я?
- Кажется, начинаю понимать, они... - он открыл было рот, но Иван мягко наложил ему ладонь на уста.
- Вот и умница. Иди с богом, иди, а если что - сразу ко мне. Записки не пиши, лучше дождись и расскажи о своих успехах с глазу на глаз. С Богом! - Отец Иван легонько подтолкнул задумавшегося Матвея к двери.
Оказавшись один в коридоре Матвей, встряхнул упрямой головой, как бы выбрасывая из неё плохие мысли, улыбнулся, и, взмахнув рукой, энергично пошёл навстречу своим новым победам.
***
- Бог в помощь. Ну что опять не ладится, брат Матвей? - моментально оценив ситуацию, поприветствовал отец Иван гостя, который быстро закрыв дверь, уселся на своё обычное место в келье старшего брата.
- Ничего не понимаю, как такое может быть. Ну что же я не так делаю! - В сердцах хлопнул себя Матвей по колену.
- Успокойся, расскажи всё с толком, с расстановкой. - Черные глаза Ивана внимательно смотрели из-под дремучих бровей.
- Ну, я ведь всё делаю, и посты соблюдаю и десять заповедей и молюсь и... - но почему, почему!? Понимаешь, отец Иван, ходит ко мне по субботам на исповедь один паромщик...
- Не волнуйся, мне ты можешь рассказывать, я тоже связан обетом хранить тайны исповеди.
- Кается, что бьёт жену. И так истово исповедуется, винит себя, говорит, что стыдно, просит прощения у меня, у Бога, говорит, что сделает всё, чтобы замолить свой грех и через неделю вновь бьёт жену и снова у меня на исповеди. Я не понимаю. Если он облегчил душу, и я вижу, что искренне, то почему он снова и снова делает это! Почему зло продолжается. Я уже не знаю, как ему помочь. Я ему и грозил, и умолял и карой небесной пугал, и епитимью накладывал, и ночные бдения и ... ничего не помогает.
- Но ведь сегодня суббота? - удивлённо вскинул брови Иван.
- Вот именно! - с горячностью ответил Матвей. - И он опять пришёл, я видел его в окно, со второго этажа. У меня уже руки опускаются. Не хочу идти я на эту исповедь. Пусть хоть режут меня.
- А что посоветовал Кирилл? - Глаза отца Ивана блеснули озорством.
- Отец Кирилл сказал срочно начать мне поститься, перейти на хлеб и воду, стоять ночами у алтаря и читать молитвы за паромщика и его жену. А его - на горох на три ночи в старую церковь читать псалмы. Господи, я почему-то уверен, что это не поможет!
- Понимаю, понимаю, спрашивал ли паромщика о его других грехах, не связанных с битиём жены? Прелюбодействования, воровство может быть, наветы.
- Да спрашивал. Нету. И ведёт он почти праведный образ жизни, я ведь наведывался в его деревню, проверял. И помогает церкви, работает на строительстве храма, и не пьёт, и посты соблюдает. Ну, просто святой человек. И работящий. Но нет, вдруг - вот тебе на! - и не выпивши по трезвости, вдруг избивает жену. Ну как такое может быть? А потом кается.
- Вот какая есть мысль, брат Матвей. Сделай-ка вот что. Поди сейчас в комнату для исповеди, прими исповедь паромщика. Прими, не ершись! А вот когда он закончит, спроси его прямо глядя в глаза,- "Что правильного в том, чтобы бить свою жену?" Запомнил? Да скажи это так, как будто читаешь слово божье, с душой, с жаром!
- Что правильного в том... чтобы бить... - проговорил Матвей. -Ага. Что правильного в том, чтобы бить свою жену? Понял, понял. - Матвей оживился.
- Да не довольствуйся ответами не от сердца. Пусть расскажет, не давай ему увильнуть.
- Спасибо, отец Иван за добрый совет. - Матвей энергично вскочил. - Пойду, и уж на этот раз не ускользнёт от меня лукавый.
***
Иван поднёс ко рту ломоть ржаного хлеба и с удовольствием начал жевать. Тёплое солнце пригревало, заглядывая в маленькое окно кельи. Как вдруг дверь резко распахнулась.
- Победа! Вот хитрый бес, совратитель рода человеческого, сукин сын, прости меня господи!
- Хлебушко хочешь? - Иван всё понял с полуслова. - Да, дверь прикрой, егоза. Да присядь. - Матвей моментально выполнил это указание. И сидел, довольно сверкая глазами, жуя поданный Иваном ломоть.
- Ну, - усмехнулся отец Иван, - что из тебя клещами что ли вытаскивать?
И Матвея прорвало:
- Ты не представляешь, что было! Он, конечно, как обычно покаялся, что побил жену, молил о прощении, обещал всё сделать, только в ногах не ползал. Я всё это терпеливо выслушал. И когда он закончил, я задал вопрос. Поначалу он не хотел говорить. Твердил лишь - "Что вы батюшка, грех, это грех!". Но я всё же добился своего. И после первых же слов его понесло, как реку в половодье. Он кричал и бесновался, он плакал и орал, что её убить мало, что он её так любил, а она кошка драная, спуталась с Яшкой конюхом. Он кричал и его корчило. Я подумал, ну всё попал я как кур в ощип. Помрёт в корчах прямо здесь или Диавол сейчас из него выскочит и набросится на меня. Но до тебя, отец Иван, бежать далеко, да и научился я смотреть прямо, на проповедях. Короче, вышел из него весь этот гнев, и тогда расплакавшись, он и поведал мне историю, как в далёкой молодости пытался сильничать девушку на сеновале, как ударил её, когда она пыталась закричать. Как приказал ей всё забыть, что было и что не было. И как боясь , что всё откроется, попытался утопить свою совесть в вине. И как забыл всё и отрёкся от старой жизни. Но через многие годы, когда женился, догнала его кара небесная.
- И что дальше? - Иван, слушал с большим удовольствием, дожёвывая кусок хлеба.
- И только после этого, я вдруг увидел божью благодать на его челе...
- Зело любопытно, молви.
- Мне показалось, что у него даже лицо расправилось, посветлело, и даже морщин стало меньше.
- Кажется - креститься надо! - засмеялся отец Иван. - А ты должен наблюдать. Так расправились морщины или нет?
- Да, да, несомненно, расправились, улыбнулся Матвей. - И я понял, вот теперь только он исповедался. У меня язык не повернулся сказать ему обычное "Отпускаю тебе грехи". Прочти молитву сто раз". Я только сказал ему "Ступай с богом, сын мой. Всё у тебя теперь будет хорошо". И он пошёл молчаливо блаженный, умиротворённый божественной искрой. И даже "Спаси Вас Бог не сказал". Да мне этого и не надобно было. Я смотрел ему вослед и чувствовал, наверное, то же, что и он. Только ещё больше...
День близился к закату. И оранжевые отблески солнца радовали добрых людей своим согревающими душу лучами. И было ощущение, что эти ласковые лучи света шли отовсюду. И то ли от солнца, то ли ещё от чего было так хорошо на душе...
***
*Епитимья - Церковное наказание (поклоны, пост, длительные молитвы и т. п.)
"Чем больше человек проникается идеалами своей религии, тем больше уважения испытывает он к людям, исповедующим другие религии. Полная веротерпимость -- отличительное свойство благородства души человека. Я сказал: "веротерпимость", но слово это мне не нравится, в нем чувствуется что-то не совсем доброе. В самом деле, когда мы говорим о терпении, то это предполагает, что человек терпит болезни, нужду, голод, поношение и всякую другую беду. И ко всему этому человек нашел нужным присоединить терпение иной веры, нежели той, которую он сам исповедует. Но разве можно говорить о терпении в том, что разные люди по-разному исповедуют и славят Бога? Нет. Слово "веротерпимость" для просвещенной души человека не пригодно. Не веротерпимость, а веролюбие -- вот вернейший признак души благородной" Архимандрит Сергий (Савельев)
"УВАЖАЙТЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ВЕРОВАНИЯ ДРУГИХ. Терпимость -- это краеугольный камень, на котором держатся отношения между людьми. Когда мы видим массовые убийства и страдания, к которым приводила религиозная нетерпимость на протяжении всей истории человечества (в том числе и в наши дни), мы понимаем, что нетерпимость является очень серьёзной помехой для выживания"