Кто слышал однажды как играет пианист Франтишек Хрдла, никогда не забудет это неслышное прикосновение (если бы кто-то сам так попытался). В основе всего его бурный темперамент и виртуозная техника о которой говорил большой критик столетия, сравнивавший его с Антоном Рубинштейном, Эдуард Вацник, этот Нестор Музыкописец, которому сейчас 104 года, правда, он время от времени путал счет опусов, хотя был еще вполне на высоте своей возможности восприятия. Вацник даже выкрикнул однажды "закройте глаза, так вам покажется, что вы слушаете Листа". В Лондоне и Каире, в Париже и Уильямсбурге, штат Пенсильвания, всюду врывалось его Богом данное мастерство, вызывающее бурное одобрение, как только выцветал его последний звук. Тогда он медленно вставал, полностью изможденный, но скромный, только слуга в работе композиторов. Он низко кланялся, с ту сторону, куда нужно, он устал играть и его угол рта играл. Чистый художник, думали невольно слушатели, любимый ребенок, должно быть! И еще немного: также я, его друг детства знаю трагическое, вызывающее у него усталость от игры. Хрдла - бывший страховой агент.
Франтишек Мария Хрдла.
Хрдла происходит из музыкальной семьи. Его отец искал педагога по музыке, который бы работал с классикой в четыре руки, и это было неоценимое приобретение. Как композитор он был свободен и ничего "поучительного"больше сделать не мог, его симфония была забыта. Его мать была ода из шести дочерей Иоганна Непомука Гуммеля. Также она была арфисткой и вполне завоевала свое положение в музыкальной жизни. Маленький Франтишек вряд ли, встав из колыбели сел на табурет у пианино, это было, когда ему было четыре года "Лягушачий соотечественник" был осилен им, затем, четырьмя годами позже он смог стать таким, что бархатные штанишки вундеркинда ему подходили. Это развитие стало внезапно пугающим в связи с тем, что произошло: через несчастный случай юный Франтишек узнал о страховых агентах. Так в десятилетнем возрасте у него в уме пробудился интерес к страховому агентству. Сейчас начался конфликт, размер которого один лишь читатель может разглядеть. Такая собственно судьба молодых, борьба за достижение идеалов против непонимания и непростительности отца. Не без глубокого соучастия представить изнурительное чувство вины молодого человека скрытое с встречей с агентами и статистикой, а так как отец его был слишком строг, представлялось, что он запретит такое ремесло. И к тому же: как Франтишек мне потом признался, было такое время, когда он ночью под одеялом читал "Судебную практику и страхование вещей" Баумгартена. - самобытную, правильную, красивую - сам он пытался писать "Резерв капитала и налогообложение"в счастливый период своей жизни. Но ни один человек действительно не прочувствовал, что его что-то сдерживает, продолжается сопротивление его требованиям. Побежденным и безвольным должен был быть юный Франтишек, его судьба сложилась, и наступило скоро началось его триумфальное шествие через весь мир, где до сегодняшнего дня ничего, никаких лавров не собирал. На долгое время я потерял его с глаз, но часто, если я видел его фотографию в газете, очевидно для меня, все так же его усталый взгляд с тягой болезненный, отрешенный страстное желание исчезнувший идеал. Вчера только он вернулся из иностранного турне домой, впервые за этот год, он играл новый концерт Малинчевского, который к тому же до этого восемь раз, посвященный Хрдле. Он играл так божественно, что чужиелюди жали руки и сам я признавал эксперта, и и слезы из глаз.
В паузе "Героики" я проследил зонтик восторженные охотники за автографами наплывали в комнату искусств. Мой друг Франтишек сидел зачерствевший, усталый и исчерпанный между лавровыми венками от которых он отвернулся, сидя с рассеянным выражением лица. Я подошел к нему и поцеловал его в обе щеки и сказал что его игра, было очевидно какое. Он спросил прохладно, что приблизительно еще сейчас будет. Лишь так, крикнул он взволнованно можно играть Маличевского. Это нелеполсь, настаивать, что этот композитор не удлиняет ни одного рубато, ни одного изменения темпа. Скудное бряканье, превозношение моторики, так называемой фактической пианистической школы. Но он меня не слышал, особенно видел меня в стороне. Я колебался. Этот настороженный взгляд страхового агента по рискам. Путаность в речи, потом, это ведь было выше редких комбинаций с граненой техникой и истинной экспрессией. Это его повергло в холод. У меня было чувство, что эти переуды по ветру несутся, стою отрезвленный, еще раз пожал ему руку и хотел удалиться, с возрастающим натиском собиратель автографов идет по свободной дороге, и спросил осторожно с невозмутимостью.
-Скажи мне, любезный, ты собственно, страховщик?
Что-то прохрипел он и дал что-то, что я не видел.
Его глаза засмеялись, он выглядел возбужденным. Одним прыжком оказался он возле стола взял и двинул некоторые полисы, прежде чем я мог сказать "Героика", он перебил: убийство, несчастный случай, град и туман и все катастрофическое, сверху донизу акты, все, от чего только можно страховать, страхуйте. Я эти минуты никогда не забуду, его высокохудожественное красноречие и его теплый пафос, пришла на самом деле первоначальная мощь, сравнимая с его мастерством пианиста. Подписанный полис в его руке, проводил. Он крикнул на меня. Впустите ко мне собирателя автографов. И потянул толстую стопку бумаги из выдвижного ящика. Я говорю это неохотно, но последний взгляд, который он на меня бросил, также был с ухмылкой. Странный человек, думал я во время "Героики", истинно, размеры двойного таланта не могут повседневно проявляться.