Булатов Равиль Олегович : другие произведения.

92.You remember them?..

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   92.You remember them?..
  
  
   О творении есть лишь смутные представления - как о лице той самой в поздних снах, когда снилась даже не она сама, а свои мысли о ней...
  
   Каждая группа знаков содержит краткое и важное сообщение - описание какого-нибудь положения или события. Между этими сообщениями нет особой связи, кроме того, что автор тщательно отобрал их так, что в совокупности они дают общую картину жизни, прекрасной, неожиданной, глубокой. Мы любим в наших книгах, главным образом, глубину многих чудесных моментов, увиденных сразу, в одно и то же время. Там нет ни начала, ни конца, ни напряженности сюжета, ни морали, ни причин, ни следствий. Веселые амурчики, лукавые фавны и нагие нимфы резвятся меж свитков, раковин и стеблей бамбука. В дионисийском хороводе теряются и становятся неважными различия пола, возраста, биологического вида, наконец... Все ничего не значит, и все должны делать именно то, что они делают.
  
   Это была раздевалка перед общим душем, вся в клубах пара. Там оказалось тридцать с лишним девочек-школьниц. Девочки стояли совершенно голенькие, все было видно как на ладони. Девочки завизжали. Они стали прикрываться руками, повернули спины и так далее, и стали еще прекрасней.
   Мы проводим вечность, созерцая только приятное - вот как сегодня. Правда, сейчас все так приятно? Сейчас и мы застыли в янтаре этого мига, никаких "почему" тут нет. Не обращать внимание на плохое и сосредоточиваться на хороших минутах. В нашем рассказе почти нет героев и всяких драматических ситуаций, потому что большинство персонажей этой книги - люди слабые, беспомощные перед силами, которые играют человеком.
   Но пансион для девочек недолго существовал и был закрыт вследствие происшедшей в Лешьем бору дуэли классного руководителя Ферзева с учителем физкультуры Хромовым из-за пятиклассницы Маши, опасной, как игрушка, начиненная взрывчаткой. Вполне могло статься, что она и вправду была тем, чем остальные лишь воображали себя - венцом творения, вершиной эволюции на нашей планете. Но я не смог этого выяснить - даже в малой степени; Машенька сразу же сказала мне:
   - Нет.
   Я еще ни слова не успел сказать. Она подумала, что я захочу заниматься с ней любовью. Понимаю, почему ей это пришло в голову.
   Я и сам стал об этом подумывать.
   Желая уязвить меня, она повернулась спиной, приспустила штанишки и приподняла платьице, - поступила, как ребёнок, высунувший язык и скорчивший рожицу. Только вместо гримасничающей рожицы она представила моему изумленному взору округлое диво, совершенство, столь редкое в подлунном царстве.

То ангел выпрыгнул сюда

заняться делом

   Love to lick that ass - любовь должна лизнуть эту жопу
   По ночам меня прошибали пропитывающий простыни пот и сны, что Маша мне отдается. В близкой тьме я видел ее силуэт на мне и длинные волосы, падающие на грудь. Мы не касались друг друга. Мы никогда в жизни не коснемся друг друга.
   Почему это вы всегда хотите оказаться на стороне победителя? Неужто ты напрочь лишена идеалов, женщина? Неужели ты не дорожишь истиной? Тебе хоть что-нибудь известно о таких вещах, как порядочность и этика? Есть силы помощнее. Я не знаю, каковы они, но иногда они сминают нас. Я не знаю, откуда они берутся, единственное, что я понимаю, - они не принесут мне ни цента. Миром управляют не деньги, а глупость и легковерие, но полноценное сексуальное удовлетворение доставляют лишь девочки-подростки. Свет прекрасного в этом мрачном, скучном и суетном мире...
   В душе мне одиноко, будто мир не настоящий. Дни мои сливаются в серую, холодную муть. Одиночество - это не просто отсутствие людей. Одиночество имеет форму, оно присутствует так ощутимо, что просто давит. И надо что-то сделать, иначе оно начнет тебя душить. Чем я, думаешь, занимаюсь?
   - Скажи мне, я жив?
   - Ты жив.
   - Спасибо, старина. А то я иногда забываю.
   От ответов становится лучше, а это и все, что нужно. Ответ прост. Вы - случайность аномалии. Вы inexorably ищете вероятность sedulant.
   На крыльце мертвые листья закружились в танце под аккомпанемент собственного сухого шуршания, а затем бездумно понеслись по лужайке, словно пытаясь угнаться за тенью облака.
   Мгновенья прожитой жизни.
   Не нужно только путать хорошие моменты с удачными.
   ...жизнь; вот эта секунда июня...
   Вот не Вот не
   ожидал...) ожидал ...) Интересно
   написано... но написано... но
   многое многое
   остается остается
   непонятным... непонятым... Сад... должен быть райский сад ... Интернат на Корфу, где создан отдельный мир, где счастье может быть полным, уголок в стране Оз, где вы всей компанией.
   Но бодрствуют полные инфернальной энергетики твари, Клонящая бодрствует, меня увлекая в моё предназначение, темноту слова.
   Вот это и странно: холодно оценивать преданья старины глубокой, а по их завершенью чувствовать сожаление, чуть ли не печаль.
  
   Он думает о Фет, потому что о той самой думать совершенно не получается, не может он восстановить отношение к ней, вызывавшее парение души, автоматически опускавшее его на колени. Но что произойдет при более близком контакте? Что случится при соприкосновении? Преступление. Секс. Это практически исчерпывает все возможные варианты.
   - Хочешь со мной поговорить? Хочешь со мной поговорить, так заткни на хрен хлебало...
   Похоже, им нечего сказать, кроме как показать.
   Он никогда не забывал о ней, потому что ему больше нечего было делать, а она никогда не могла сопротивляться тому, кто был столь мощно на нее нацелен. Он стремился доказать ей, что она женщина и должна ответить ему, мужчине, у которого есть требования к ней, как к женщине. Отсутствие же в ней женского начала послужило ловушкой. Он в такой же степени не был мужчиной, и сам этого не заметил. После шести месяцев старательной систематической работы она больше не могла сдерживать себя и буквально прокричала: "Я люблю тебя!" После чего ее сопротивления прекратились и обнажились ужасные беспорядок и путаница в ее душе.
   Стало быть, Фет, чьё имя он машинально бормочет, ещё не успев проснуться, ведя беседы о сём-том; накал переживаний в замкнутом объёме комнаты, из-за поглощённости общения с ней становящейся полностью непроницаемой для всех посторонних воздействий; как будто не было ничего более в жизни, хоть он даже не помнит деталей: всё - облако розового напряжения, где тонут он и она, обращаясь в заряженные частицы, испускающие радужный свет при взаимодействии, а детали, приносимые "Шоу", кажутся реликтами чужого прошлого, потому что Розовое Облако прошлым для него не стало, оно живёт в сознании, давно забывшем цвета и покроя платьиц и платьюшек, носимых Той, что породила напряжение. Конечно, при взаимодействии с его сырым, холодным существом родилось это напряжение, но на этот раз свести всё к нему одному не удаётся, даже самому не верится, что не из него возникло, что было рядом что-то другое - и не хочет он в это верить, проверяя памятью детали, нынче пугающие, как пугает его всё, от чего отвыкаешь; странно и чуждо кажут ему себя разные детали (не хочет он даже уточнять, растекаясь мыслью по поверхности бантиков-косичек, трусиков-резинок), будто предметы из сказок, наделённые необычными функциями, словно из "Пикника на обочине" вылезающие.

Я не прощу. Душа твоя невинна.

Я не прощу ей никогда, -

Я злюсь, идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Где Коньяк отвратительный, зато дешев

Я злюсь, идол металлический

В фарфоровых проникнуть я люблю, - выкрикиваемое в тени герани.

Поэтому ты и ала...

   Он любит ее, он постоянно думает о ней, но этот свежий и пронзительно ясный летний день, просквоженный солнечной зеленью, он любит все-таки немножко больше. Стрекозы зигзагами носились среди рогоза. Пахло травой и соснами.
  
   Сквозь вращенье трепет и блеск, понемногу проясняясь, проступали черты. Смысл жизни? Бог? Нет, все то же: дорогое, бессердечное, навсегда потерянное твое лицо. Прежде чем наяву умереть, в пустом холодном мраке мы находим наше счастье, столь же черное, пустое и холодное, как Космос. Но лишь боль бывает безграничной. И никакая боль не оправдывается тем, как бы точно мы о ней ни написали.

Со мной что-то не так - химически,

Со мной что-то существенно не так.

Неудачное смешение дефектных генов.

Я достиг плохого финала неподходящими средствами.

Это был неправильный план в дурных руках,

Неподходящая теория для неподходящего человека.

Неподходящая ложь, основанная на ошибочных чувствах.

Неправильные вопросы с неверными ответами.

   Спящая Фенька - одна из мучительнейших страниц книги моей жизни. Девочка здесь - не частичка мира людей, но нечто, нерасторжимо связанное с чужой Вселенной, чьи отсветы лишают меня разума. Пластическая законченность линий спящей Феньки вызывает перебои в сердцебиении. Здесь она не противостоит моим желаньям - она вырастает из них и их стирает, уничтожает, сводит на нет... Полностью мной завладело... мягко проникло в меня сладкое насилие, которое захватывало - околдовывало - пленяло - очаровывало - манило и покоряло - играло мною, и контраст между космическим холодом духовного мрака и родником, струящимся наслаждением, был настолько разительным, что во мне возникла неясная мысль: Бог и чудо! Бог и чудо!
   И лучилась она божественным светом, обратившись в нечто волшебно-прекрасное и манящее в безграничной пустоте этого мрака, в источник света и живительного тепла. Божья милость. Непостижимое чудо. Как такая малость вдруг стала великой? О, непреодолимая, слепая влюбленность и вожделение!.. Боюсь, что, возможно, последней фразой я как-то слишком далеко зашел... ли... но эта несовершеннолетняя чувственность светилась красотой высшего порядка, ах, эта картинка заслонила недавнюю черную бездну, в которой так неожиданно засветился живой огонек... но все терялось в незрелости.
   Меня так мучило, что я никак не мог добиться единства двух душевных состояний - того, черного, мрачного, исходящего от меня, и того свежего, страстного - от неё, - и они, эти душевные состояния, оставались каждое само по себе, несопоставимыми! Одно ясно - реальность как-то странно закружилась.
   Помимо всего прочего, оставляя в стороне вопрос о приличиях, я утверждаю, что все-таки именно любовь, такая мимолетная, такая хрупкая, такая обреченная, сообщает воспоминанию отсвет печали, не позволяющий умереть на месте от скуки. Любовь - это пространство и время, отзывающиеся болью в сердце, но не дающие погибнуть во мраке.
  
   Любовь немыслима без жалости (под чем подписался бы и тот американский стрелок); не так уж много он сказал, дёргаясь, как смертельно раненный, но он дочитал до конца и сразу, привлечённый судорогами без надежды на освобождение. А было - будто юношеская драма. Тревога смутная, порывистая - не гнетущая, постоянно наличествующая тяжесть, пригибающая голову к земле, будто в поисках укрытия...
   Образ ее не станет совершенным: слегка переиначенный Набоков; добавляя отрицательную частицу, он подумал не о покойной жене Чорба, он подумал о других, близких, памятных, чьи образы отнюдь не становятся иконами, инициирующими влажные искры из его ресниц; вовсе и совсем нет. Я, напротив, с неудовольствием отмечаю дробление образов на мелочи житейские, будто стеклянные обломки, колющие и царапающие, если уж не способные ранить серьёзно; образ ее не станет совершенным, что бы под этим ни понимать. Слишком явственны подробности, делающие прототип частью внешнего мира, в котором она неловко поступает, подвержена всяким нелепым случайностям, где волосы слишком жестки, чтобы зарыться в них лицом, а больше походят на заготовку орудия наказания, где у ней есть рост, вес, формы, - и всё это очень далеко от совершенства, которое пробует сложиться в сознании - чтоб снова рассыпаться, доставляя почти физическое страдание. Любой реализм в отношении к людям не рождает ничего, кроме грусти. Именно от этого ты старался убежать в течение многих лет - от жизни, от боли, от действительности. Стремясь всегда к уединенью, приходишь к обществу нежити. Один не остаёшься никогда.
   Тягу к любви надо перерасти, как и любую другую слабость.
   - Можете ли Вы отремонтировать разбитое сердце? - В большинстве случаев наилучшие результаты получаются при укрепляющем лечении, литература тут ни при чем.
  
   Почти явственно припоминается Фет, с которой он будто свиделся, делая с ней, что хотел, бесконечно лаская её тело, общаясь с ней... но за сим не стоит никакого сюжета. Воплощение тоскующего желания средствами своего сознания? обманывающего настолько, что он готов поверить больше в реальность сно-видения её, чем в ловушечный лабиринт, где происходит убийственное объединение людей с оружием, в котором безысходность ситуации высвечена ярчайшим светом до последней буковки гравировок на рукоятках пистолетов. Но помнится именно последнее; а Фенька, ежели и была, то сплыла из объятий памяти. Страх быть объясненной и страх перед объясняющим. Она хочет оставаться непроницаемой. И чего спрашивается, капризничает? Всё так гламурненько, подушечки, занавесочки, сумерки... на них не угодишь...
   Для многих женщин полное табу, когда речь заходит об их собственной вселенной, и особенно, их внутренней жизни.
   Убегай, если хочешь, чтобы тебя любили.

Я двигался к неверным замыслам

Слишком порочными способами,

Распространяя дурную энергию,

Пользуясь только дурными советами

И ложными знаками,

Не применяя к этому достаточных сил.

   • Житель Квинса был арестован в четверг, после того как 16-летняя девочка обвинила его, что он вел видеозапись под ее юбкой.

Но тут июнь, конечно, ни при чём.

   Всякий раз его поражала стремительность происходящего и то, насколько мало было в этом драматизма. Как непохоже на кино, где камеры могут замедлять действие, или на книгу, где можно, если возникнет такое желание, снова и снова перечитать трогательные строчки; в жизни это все лишь серия размытых образов, за которой следует быстрое voila - tout fini < вот так - все кончено; но освежающий ветер, несущий с собой холодок скорого дождя относит в сторону слова прежде, чем те будут произнесены, окончательно лишая происходящее любого смысла, который кому-либо захочется сыскать.
  
   Освещение проблемы Фет оказалось достаточно сильным, чтобы вызвать сон о ней - сегодня, после полудня; так вот, сон о Фет, который он не стал помещать в "Сонник" - уж очень он специфичен, основан на впечатлениях от правки текста.
   Итак, сон: он правит текст. Разбивает несколько предложений, разрывает фразы, содержащие описания её - и ждёт. Появляется Фет, сидящая рядом на постели. Прелестное нежное лицо, прекрасное теплое тело. Он кладёт свою руку в её ладонь, ожидая отклика; она отвечает пожатием; дальше, всё так же без слов, он переводит ладонь по округлости бедра назад, просовывая пальцы под край трусиков.
   На этом сон обрывается, снова переходя на слова, разводимые и сводимые вместе на мониторе, т.е. сон совсем уж фантастичен, делая неправдоподобное возможным с помощью нереального, но этот эпизод, маневр его руки по небольшой ляжке Фет, чуть не полностью охватываемой его ладонью - будто он побывал там на Машине Времени, буквально несколько секунд; за фантазиями он совершенно забыл о полноте реалий, заключавших в себе их отношения. До последней мелочи восстановлено. Нет никакого сладострастья во сне, тамошняя Любовь - живое чувство к кому-то, ставшему драгоценным, единственно значимым, и значение это - вовсе не сексуального плана. Мне нет ближе, как ласково взглянуть в глаза... Любовь иных миров, любовь неземная, хотя она - человек, но ее нет.
   ... может, кожицу должно на хуй?.. если снова... часок анахроничности. Когда таковое невозможно, в этом так мрачно. Её анус и влагалище - единственно верные ворота общенья. Это нужно, иначе зачем тела; буквальное, на уровне ночи, решение. Кто, когда тебе снова... Убив силу воли, я стану возвратен, а значит, отвратен. Решайся!
   (Касается неизвестности 92-ой ошибки: есть препятствие изменению фабулы - отсутствие сущностного перехода. Но появление Малыша изменило ситуацию; его приход и уход воздействовали на сущность, пусть косвенно. Иначе ничего не случилось бы).
   Отуманенный настойчивым, воспаленным, направленным долгие часы, долгие годы в одну точку воображением, он материализует Фет, заставляет ее самое лечь на его кровать. И она приходит, ложится, поднимает подол, раздвигает голые атласистые коленки. Наши одинаковые, розные, глухонемые души почуяли общую цель и - штопором, штопором - сквозь видимость и поверхность завинчиваются к ней.
   Затем приходит убыток мощности быстрой причины; затем приходит calmness, затем начинается ужас. Гармония признаётся банальностью, искусство, направленное на достижение гармонического лада - раритетом; но что предлагается взамен (если считать эту вещь альтернативой): вопли? стоны? луну слева? ветку на фоне бездонно-синего неба, или гальку, виднеющуюся сквозь прозрачную воду?
   Горечь потери не возместить; она навсегда останется сокровищем, затонувшим в бездне. Что-то же я окончательно потерял, и это - факт. Окончательный факт.
   Ты исчез. Тебя окутывает и наполняет лишь всеобъемлющая холодная невесомость.
   Я мертв.
  
   Ничто не пребывает в неизменности. И никто. Происходящий процесс был постижением действительности в первозданном виде, результатом чего была прежде всего утрата надежды на спасение. И происходило все это уже не на земле, точнее, земля превратилась в планету, подвешенную во вселенной, и ощущался космос, и происходило это в некой точке космоса. Настолько далекой, что даже свет дня, проникающий сквозь мониторы, стал черным как ночь. И мы были уже не в моей комнате, не в этой деревне, не на земле, а где-то в космосе - да, такова реальность, такова правда: где-то в космосе, - подвешенные с нашими идеалами и нашим великолепием, и там, где-то в бесконечности, мы вытворяли эти странные дела с самими собой и друг с другом, похожие на обезьян, кривляющихся в пустоте. Это была какая-то особая возбужденность, где-то там, в галактике, провокация человека в потемках, странные телодвижения в бездне, кривлянье в астрономической беспредельности. И это погружение в пространство сопровождалось страшным усилением конкретности, мы были в космосе, но были там как нечто ужасающе данное, отчетливое до мельчайших деталей.
   Печальная развязка, печальный привкус познания и печальный триумф! Но в этом таилась головокружительная гордость, исполнение суровой миссии возмужавшего, уже свободного духа. Но и ужас в этом был, и я, лишившись всякой опоры, чувствовал себя в себе как в лапах чудовища, будучи в состоянии выделывать с самим собой все что угодно, все, все, все! Холод гордости. Бесстрастие запредельности. Суровость и пустота.
   У меня чувство, что я вышел на край горизонта, где предстоящее - мгла неизвестности. Это я уже о своей жизни. Странно мне. Прислушиваясь к себе, я вижу, что стал долгим, не оцениваемым мгновенно; слова, ассоциируемые с берроузским "вирусом", никак не складываются; морозно.
   Как-то ночью заснул, хоть не было чувства, что спал; помню, дождик стучал по карнизу после укладывания... а потом я открыл глаза, увидев все то же самое, что видел всю ночь - свою комнату. Дождь накрапывал, было темно...
   - Была не была, - прошептал он про себя во внезапной задумчивости. - Мне наскучила агония.
  
   Вчера ночью, завершив очередную порцию "Прозрачных страниц", он слегка озадачился чувством полной безликости поправляемого текста - а ведь речь там шла о Фет, разрыв с ней последовал именно тогда - и никакого следа. Называются ощущения, рассуждается об изменении её восприятия, констатируется неприятность ситуации - но никакого представления получить невозможно; он сам не может вспомнить тогдашнее. Говорил все вещи вкупе с ла-ла: смысл дешев.
   Анализ никогда не может исчерпать самого содержания объектов нашего восприятия; всегда остается некий иррациональный остаток, который от этого анализа ускользает и понятиями выражен быть не может: это непознаваемая основа вещей, то, что составляет их истинную, неопределимую сущность. Путь, о котором можно говорить, - это не тот путь, который можно пройти. Я использовал неверный метод, основанный на ошибочной технологии.
   - Знаешь, я поразмыслил, и заключил: если что сделано, значит, это сделано.
   - Дорогой, а я могу для тебя что-либо сделать?
   - Нет!
  
   Он подумал-подумал, и решил, что это хорошо. Т.е. хорошо не то, что происходило тогда, а то, как он это отразил в тексте. Почему хорошо? - да разве не добивался он безликости отражений неприятностей? - конечно. Не для того тексты созидались.
   Но для чего тогда было об этом писать? - потому что иначе он не мог: текст должен поддержать его, это одна из основных его задач.
   Ну, это ладно, но зачем их переписывать?
   Вот это вопрос. Какое бы значение они ни имели в своё время, значение, выходящее за рамки задач, считающихся присущими словам, но сейчас они не...
   Сейчас - то же самое. Если хочешь что-то описать, покажи взаиморасположение фигур, их меняющиеся отношения. А какие могут быть отношения, кроме мимоходных, вот с этой фигуркой в голубых, почти белых, варёнках, где если что привлекает внимание, так это часть тела, не прикрытая курткой, но одетая ведь вполне и не представляющая ничего выдающегося - почти ровная линия, нет расширения бёдер у высокой школьницы-подростка, удаляющейся, пересмеиваясь с подружкой, от него, также удаляющегося... продолжил он, потеряв нить рассуждения и найдя её при рассмотрении своего описания впечатления.
   Он вспомнил о впечатлении от текстов - отражающих происходящее, которое может быть весьма различным, не укладывающимся в шаблоны, и различным будет выглядеть текст, им посвящаемый; жизнь не записать на внешние носители, в данном случае - текст; жизнь ускользнула из записей прежней поры, как ускользнёт она из любых записей любого периода времени; жизнь - это сейчас, это происходящее. Конечно, оно негде аккумулируется, там подводятся промежуточные итоги и намечаются новые цели, но только не здесь, как ни старайся; пусть каждый волосок отметит, но это уже не будет настоящим. Лишь намёком, способным, как было недавно, пробудить странное, мгновенное воспоминание-искру. И то лишь потому, наверное, что сохранилось занятие-связь - вот эти тексты; когда прошлое умерло - ничто его не оживит. Лишенный счастья и милости человек, скорее, обретёт идола.
   Эти рассуждения - не стоит так сильно думать-упираться, - они тоже тленны, вместе с породившими их причинами; соображение, тоже связанное с "Прозрачными страницами": многое абсолютно недоступно ему в них, он не способен вникнуть в тему тогдашних рассуждений, представлявшихся глубоко-прозрачными.
   Я готов отдать жизнь для женщин, а затем они просто теряются в жизни.
  
   Понапрасну он упрекал - или нет? - себя в отсутствии зримых свидетельств перелома в отношениях с Фет в "Прозрачных страницах"; если б у него хватило терпения прочитать ещё несколько листов, он наткнулся бы на совершенно прозрачные тексты, где барахтались ревность, тоска и прочие непривлекательные останки его чувства к ней; как она, такая красивая, может быть такой подколодной змеюкой, лежащей поперек дороги к твоей цели, и в то же время смущенной и маленькой где-то в глубине души, куда ты не можешь заглянуть?
  
   Жизнь формируется тогда, когда есть автор. Но мучительна всегда ночь, вне зависимости от чего бы то ни было. Пришла снова пленница моего мрака, пользуясь правом атаки. Многогранная правка всей Фет прошлого с Я из бездны ночи. Слабость к известным вещам. Составляющие голоса. Снова пленница короля мрака созидается в творческой правке, - зачем? пора бы ей переодеваться самой; но была/пришла она, к книге сведенная, сжатая моей правкой в желанном направлении. Изменение было Слово. Но зачем оживлял суетливым познанием глубину юбчонки и какие-то, буквально, массы чувствующих тел; бессмысленны, избыточны, ибо слышит чувством, промежутками, противоречие.
   Нечто тут ласково, прав Rock, присутствия есть. Восприятию она сродни темноте.
   И в доме, и снаружи, и в желаниях царила ночь, она всасывала его в непроницаемую для анализа область. И это вызывает чувство освобождения.
  
   Редактируя изображение той самой, он впервые вгляделся в отдельные черты её лица: такие губы не предназначены помалкивать, - сообразил он, обводя их линии виртуальным карандашом; очень активные губы, они должны говорить, смеяться, в общем - выражать насмешливое, свободное отношение субъекта к жизни. При этой величине... такой ротик легко не заткнёшь.
   Актуальный вопрос, хотя может показаться, что это не так: а какие отношения возможны с двумерными объектами?
  
   Все всегда начинается хорошо. Но потом все разваливается, преображается до неузнаваемости. Расползается. Распадается связь времен. Молоко скисает. По ночам в моросящем тумане провода, натянутые на высоких столбах, рассказывают страшные истории. Чиркаешь зажигалкой, а искры нет. Ласкаешь взглядом женщину, и никакого тепла в ответ.
   Внезапно кончается лето.
   Снова вечер - и это едва заметное таянье света, углубление и насыщение темных оттенков и наползание углов и закоулков, которые заполнял сок ночи.
  
   Идешь умыть лицо, и печально разглядываешь новые морщинки, нарисованные на твоем лице, пока ты укрывался от этого мира. Не укроешься. Слишком давно меня одолевают огненная ненависть и слезоточивая жалость с таким вот чувством затерянности во времени, с такой вот пустой и бессильной апатией, порождаемой зрелищем разлагающейся у на глазах вселенной. Конец света начинается медленно, незаметно, и расцветает незамеченно, в людской глубине, ширясь, пока не поглотит все, что есть.
   ... а пробуждения отчего-то цветные, будто осенние листья при солнечном свете.
   ...если в сознании такой хаос, как обнаруживает бессонница, чего иного ждать в проявлениях на поверхности.
  

...Оно пока что кажется знакомым,

но дай ему часок-другой.

   Читаешь, читаешь этого автора, вникаешь тезисы, основания которых представляются безупречными, выводы - бесспорными или интересными, стараясь вычислить себя по этим параметрам, узнать, кто ты есть, и вдруг приходит сон, где все другое, обнаруживаются истоки жизни, и слова не имеют значения.
   Бог снова меня увидел; так я определил выход из спутанности сознания, когда я метался после соприкосновения с внешним миром, куда я никак не могу войти, оставаясь вовне, прилагая все силы для того, чтоб не быть им раздавленным; это помогло мне уяснить кое-что: во-первых, что убежать потрясений мне не удастся, и они будут носить столь же космический характер, что и прежде; во-вторых, отревизовать все четыре малых диска, имеющихся у меня. Не могу же я сникнуть во мраке, а конкретно остаётся - всеми силами предаться тому, чем занимаюсь. Не смотрю фильмы, а блуждаю в своём чудовищном мраке. Это похоже на энергичное отчаяние, потому что нечто со мной продолжает происходить, сказываясь во всём, мрачно и печально сказываясь.
   Надо делать то, что доставляет радость. Надо радоваться жизни, а не теряться перед её громоздкостью, указующей на слабость сознания и вялость духа. (А это как классифицировать? Благие пожелания здесь будто запрещены?..)
   Все пути, все методы познания в одинаковой степени пригодны: логика, интуиция, отвращение, восторг, стон. Но где они, восторги? Ничтожнейший жест требовал от него более значительных усилий, чем другие тратят на то, чтобы основать или ниспровергнуть империю. Рожденный усталым, он желал быть тенью. Так когда же он жил? И какое рождение в этом виновато? И если еще при жизни он влачил свой саван, то какое чудо поможет ему умереть?

Из невидимого мира летит цветочная пыльца

В невидимый мир она возвращается

Павлин моего разума пролетает по голубому небу

И раскрывает свой разноцветный хвост

   Поскольку, благодаря свободе, я пребывал в одиночестве, вопросы самовосприятия передо мной не стояли, это было чуть ли не сновидение наяву. Согласно закону возмещения, постулату о неустойчивости равновесия и принципу разнородности недостаток чего-либо дает в конечном итоге новую систему отношений.
   Жизнь прекрасна! Если не вспоминать прошлое и не думать о будущем.
  
   Гордая душа есть раба страха; уповая на себя, она боится слабого звука тварей, и самых теней.
   Гордыня, аутоиммунная агрессия? Да разве я в этом виновата? Все в мире меня затрагивает больше, чем моя личная жизнь. Я жажду общества - и никого не хочу видеть. Может, я не жажду общения? а хочу результата, достигаемого с его помощью - иллюзорного спокойствия. Я растерян, о чем говорят слова.
   Потеря ориентации, непонимание, отражения вовне... дайте мне, наконец, точку опоры!.. Любую.
   Ты будто все время на задании. А где же что-то для себя? В ночном видении ясно, глядя в голубые небеса, что требуются постоянный экстаз, постоянная любовь, постоянное счастье - т.е. требуется все, что заведомо недостижимо, потому что это во мне, и в эти края мне хода нет. Зачем бессонницы держат человека, Ничто человека; прекратить глаза... ну и странные ты, You, сказал мечты: Господь - компания.
  
   ...только я так могу - промахнуться так сильно; даже странное оживление я испытал, поймав себя за руку на столь грубом промахе, граничащем с безумием.
  
   Литература начинается, когда слова выходят за границы своих значений.

Лучше смерть, чем усталость. (да Винчи)

   Это девиз творческого человека, каким мне почти не привелось быть. Я не так устал.
   Эти слова обозначают то, что здесь - внутри и извне, они не касаются той неизвестности, что обитает - ведь она продолжается? - вот где требуется хлесткий термин, своей непрозрачностью подменяющий неизвестность, которую ты имеешь в виду. Потому что словом это не определишь, не выделишь; значит, это не относится к миру, описуемому словами, это материя, из которой создано все-все-все, в том числе - слова. Оно независимо от слов, но слова зависят от него, оставаясь вне его присутствия набором знаков, предметами среди других.
   Что ты стараешься определить? Ты же не хочешь определить то, что неопределимо по условию? Нет, конечно. Лишь заявляешь о наличии чего-то где-то. Спроектировать иную реальность из некоторых моментов настоящего; ну, это ты уже проделывал, и не так декларативно.
   Он - плод своего воображения, и этот упрямый факт понемногу стал увлекать его.
   В жизни слишком много стресса, с которым перестали справляться чужие тексты. На бытие отвечает нечто изнутри. Оно меняется, оно дает непредвиденные результаты - потому что оно живое. Но рано или поздно неведомое станет столь же тусклым, как и познанное; все лишится и значения, и сочности. На руинах Познания могильная летаргия из всех нас сделает призраков, лунных героев Нелюбознательности.
   Вот так, рассуждая, я понемногу делаю то, на что способен: смиряюсь с текущими обстоятельствами своей жизни. Ускользаю из боли, вовсе не так, как жаждется - быстро и навсегда, - а так, как получается, будто отползаю по чуть-чуть.
   Как, улегшись, медлен. Ночь, ставшая окном, лишенным занавески, дала взглянуть, что король мой - идол. Думаю, слушая идола. Господь, одного его тревожусь. Но Господь оказался другом А. Арто.
   ...все время приходится мыслить в бессмысленной Вселенной...
  -- Актриса Натали Портман разделась и снялась топлесс в новой рекламе духов Miss Dior Cherie.
   Что они творят... а я выпил таблетку и запил каплями, восемь часов проспал.
   Когда я осознал, что хочу бежать, спрятаться ото всего, как во времена недавней рутины и теперь страх распространился уже почти на всё и вся, мне почему-то стало легче. От напряжения, захватывающего меня, сбежать нельзя, с ним надо ладить, утешать ритуалами, иногда - таблетками; напряжение равно замыканию в электросети, а что в результате замыкания - всем известно. Вместо превращения энергии в полезную деятельность, она сжигает. Целый день с чем-то возишься, почти не продвигаясь к цели - любой цели, кроме усталости. А потому что ты не умеешь найти верную последовательность действий... что там рассуждать, ты не знаешь, как сделать, а почему-то должен знать и уметь. И почему-то назначил себя крайним во всех делах. И напрасно доказывать себе, что я не могу заниматься всем сразу; всему свой черёд, как водится. Всё-всё-всё делается мной... нестандартно, с таким избытком неуправляемых эмоций, что даже сейчас они меня подавляют. Стараюсь я, борясь с собой, упорядочить своё поведение, свои поступки, чтоб, упаси Бог, без лихорадки, вдумчиво, осмотрительно, не увлекаясь чрезмерно... Как это всё... причудливо совершается. Все у меня переменчиво и все неизменно.
  
   Таня добежала до широкой реки и огляделась в поисках переправы. Невдалеке она увидала небольшой домишко, чуть ли не под самую крышу ушедший в землю, так что ей пришлось нагнуться, чтобы заглянуть в окошко. Внутри было темно, но она разглядела скрюченную фигуру в углу. Не задумываясь, она рывком распахнула скрипучую дверь и шагнула в маленькое помещение. Фигура шевельнулась, голова чуть приподнялась, но глаза, спрятанные в тёмных впадинах глазниц, не глядели на Таню.
   - Помогите мне! - попросила Таня.
   - Не могу. - Она скорее угадала, чем расслышала тихий, невыразительный ответ. Что-то знакомое почудилось ей в этом голосе.
   Она придвинулась ближе, стараясь рассмотреть черты лица обитателя домика.
   - Но почему?
   - Я занят. - На этот раз ему пришлось скользнуть взглядом рядом с ней, и выражение, всегда возникавшее на этом лице, когда его хозяин был занят, помогло Тане.
   - Это ты, Евгений?!
   - Да. Нет. Впрочем... Юджин. - Её глаза привыкли к сумраку, и она разглядела, наконец, что он старается прикрыть в углу избушки: груду опавших листьев, старательно сложенных в несколько кучек.
   - Что ты делаешь... что это?
   - Не твоё дело. - Он помедлил, потом махнул рукой. - Ничего особого. Расшифровываю записи.
   - Что... записи?..
   - Мои записи! И хватит об этом. Я бы тебе помог, но мне некогда. Ты сама видишь, как много мне надо ещё успеть! Вот это, - он указал на маленькую кучку самых ветхих листков, - то, что я успел.
   Он почти сумел взглянуть Тане в глаза, и она испугалась их выражения: они были похожи на потухающие, покрытые белесым пеплом, угольки костра.
   Уходя, она обернулась, ей послышался шёпот: - Там и про тебя написано... - но Евгений-Юджин не смотрел на неё, вновь склонившись над шуршащими, хрупкими листками.
  
   Образ иной реальности до того явственен, что мне порой кажется, что частицы инобытия были вкраплены в мое детство, где все начала, там оно возникало, - в любом случае, я был к этому готов и предрасположен к нему, неописуемому словами... не могло же это вести сюда, в настоящее сейчас? Или это было чувство, присущее детству, а вовсе не начало другой жизни? Ясно одно: настоящее состоит из сплошного конца. Только любопытство заставляет меня собирать мою мозаику. Я хочу увидеть, что получится. Я всегда хочу увидеть, что будет. И, главное, единственное место, где живет история - слова, зависящие от произвола пишущего; он ведь может не быть зол, он способен вдохновляться, избавленный от необходимости водить своих героев по камням и болотам, среди стужи и жары.
  
   Шестое чувство помогло мне, наконец, узреть нити в "Металлическом идоле"; узреть и внести поправки в эти искромсанные тексты, где до сих пор я не видел ни малейшего смысла, только бессвязные слова. Оказалось, что их можно собрать; до конца я работу не довёл, пускай там всего-навсего четыре странички; но они меня утомили. Шестое чувство, похоже, расходует энергию чрезмерно; может, и хорошо это чувство, но оно делает тебя обитателем иных миров, откуда возвращаешься в этот... не окончательно. Окружающее пугает... а что тебя не пугает?
   Настоящая вера находится во тьме безумия. Лишь бы все равно станет реальностью. Бесконечное лавирование, с убеганием в конце.
  
   Ему хотелось бы украсить текст романтикой конечностей и поэтикой лиц, дрожащей плотью девушек в чистом шелке, кружевах и тонких тканях, подчеркивающих телесную чувственность, которые приглашают объятия и поцелуи; писать о лихорадке белого мяса оживших мечтаний, приводящих к ощущению полета сквозь Вселенную, фрикциях, разрывающих вуаль целомудрия, чтобы породить всполохи термоядерного оргазма.
  
   ... малышки никак не могут быть частью моей жизни, они - другие, рождающие в моей душе эхо небывалых колокольчиков и радужный блеск. Но не так уж важны эти поразительные изображения, если я их вовсе не помню. Сколько времени я провожу, наполняя папки их изображениями (если уж я беру, то всегда перебираю)... чтобы тут же забыть. Амелия, правда, удостоилась внимания - потому что многие фотографии были испорчены, и мне пришлось их поправлять по отдельности: это та-ак приятно!.. а если мы получим представление о её трусиках, то это просто идеально. О, я люблю чётко себе представить сладкий тёплый запах её ног, сохраняющийся в ткани. Чёрт! Эта девочка сокровище, и я думаю, она это знает! Она делает многих парней очень, очень счастливыми!
   Никакое моральное удовлетворение не может сравниться с аморальным. Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грез, - на земле только она одна может дать счастье! Сегодня, скачивая снимки с любимого сайта, не посещаемого пару последних дней, я сравнивал себя с Жилем де Рэ, вглядываясь в юные глазки и прочее. Льстил я себе или наоборот?.. Двумерные копии не умирают после встречи со мной, почти не обращающим на них внимания.
   На фотогалерее Близард, куда я забрел в поисках контента, одни мальчишки - фильмы, фото... обилие пацанов в плавках, в которых - что? А девчонки в других местах - большей частью, одни и те же лица, снятые неким летом во время некоего путешествия по теплым краям.
   Речь яснее звучит, когда должен сказать и нельзя связать? Всякий, кто удаляется от идеи, в конце концов, остается при одних ощущениях.
   Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота. Чувство банально по своей природе. Это низший природный элемент, пошлый атрибут обыденности.
   Стиль этого текста не служит производству смысла, это лишь зыбкая тень, мало и вяло воспринимающаяся. Вот видишь, и это неважно, лишь пусть будут таинственности малышек. Малышек можно отъебать. Их никто не может иначе. Одновременно с этими малышками я бы вышел из лесу. По ту сторону, за границу страницы, где кончились несбывшиеся мечтанья и обманчивые миражи; где из всей реальности остались лишь тихость и молчание. Уход - единственный ответ на все это одновременно. Пробудиться от жизни в черноту подлинности.
  
   Кстати, о фенях и феях.
   Куда подевались колонны, ведшие в сияющие чертоги, где царствовали феи... эта тяжкая фраза не может провести туда. Их нет - чертогов, пространств, сознание задавлено всем, что можно тягостного представить... Разглядывание потемневших обрезков бумаги, где запечатлены приметы минувшего, не приносит... того, что приносило общество фей в теи времена. Значит, память уже не способна осилить бывшего с тех пор. Вот это и есть зримый признак возраста - тело забыло, как это можно любить. Ему не хочется, плоть требует иного, смешны и досадны подробности не только романтические, но также sexy. Они всегда вместе. Что ещё может поднять тебя... больше ничего: лишь вход, ведущий мимо колонн, внутрь - где радость и... всё не то, всё не то, что надо здесь, откуда выхода больше нет. Потому что он находится в себе самом, чье равновесие нарушать очень не хочется. Прочитать ещё можно.
  -- Микки Рурк: - Я когда-то провел уик-энд в Великобритании, и у меня было 14 женщин одной ночью.
   - Мне это не кажется надежным, - возразила она.
   - А что надежно в этом мире? Господи, девочка моя, будем наслаждаться тем, во что мы влипли! - Люблю звучание этих слов. Приятно слышать такие слова. От слов этих веет здоровьем, румянцем во всю щеку.
   Мне хотелось ощутить шелк ее волос под своей ладонью, почувствовать изгиб ее бедер, увидеть ее глаза, когда я коснусь ее живота своим животом, когда она будет лежать на спине под тяжестью моего тела.
   Она заливисто рассмеялась, изящный животик затрясся под поясом замшевой юбки в такт с движениями диафрагмы. От смеха ее верхняя губка восхитительно изогнулась, так что носик сморщился и показался краешек розовой десны.
   - Грезишь? - спросила она, заметив, как наполнился мой излишек. Она невольно ощутила свою пустоту, куда стремилась перелиться часть меня, покраснела и выпрямилась. Мне захотелось погладить ее по плоскому животу, от груди и дальше, ниже талии. Она была так красиво сложена.
   - Да. Это для равновесия. Жизнь устроена несправедливо, вот разум и находит утешение в картинах. Это придает смысл нашей жизни, заставляет нас что-то делать, что-то задумывать, искать какой-то выход... - Отчаянно краснея, обладательница красивого бюста спохватилась, встала с кресла и поспешила на веранду. Я - за ней. Солнце заходило, и особое освещение, ни хорошее, ни плохое, ясное и одновременно темное, возобладало - при такой освещенности всё окружающее приобрело отрешенность и значимость, отчетливость до мельчайших деталей.
   Мне нравилась эта женщина, несмотря на ее возраст и эксцентричность. Она была хорошим человеком с добрым сердцем... и пахло от нее тоже хорошо. У нее были большие твердые груди, и она была очень, очень богатой. Разве такая может не понравиться? Следуя за ее аккуратным, мерно подрагивающим под замшевой юбкой в клеточку задком, я впервые в этот день испытал положительные эмоции. Стараясь сделать это как можно незаметнее, я разглядывал аккуратные линии ее тела под одеждой. Она была тонкой, почти крошечной, но зато груди ее были большими и высокими. А парк, охваченный закатной игрой света и тени, был букетом и сверкающей лампой, черной от елей и сосен, вздыбившихся, ощетинившихся. Скрытые намерения пронизывали разветвленную композицию аллей и тропинок, деревьев и цветников.
   - Посмотри лучше на склон холма за домом, - растерянно сказала она. - Белые и розовые цвета кизила на фоне темных кедров... восхитительно. - Однако эти красоты природы не особенно отвлекли меня. Ее забавно-нахальная речь должна была бы показаться мне нелепой, однако по непонятной причине я нашел ее очаровательной. Хотя не исключено, что очаровательными показались мне ее ноги. Или ее груди. Я поцеловал ее только для того, чтобы успокоить. Это имело последствия. Все пошло гладко, послушно, легко, так легко, что чуть голова не закружилась, как перед беззвучно разверзающейся пропастью на ровной дороге. Все это уже происходило. И ничего больше с начала времен в этом мире не происходило.
   Вещи, среди которых мы находились, казалось, жили собственной жизнью - в этой тишине, в тепле, их изначальная материальность усиливалась, напитывалась инстинктом и ночью, образуя сферу собственной чувственности - замкнутый круг - в этом доме, на этих ночных полях, в этом клубке страстей!
   Я и она - были друг для друга. Мы были целостностью, единством, - вот что такое была любовь в моем сне.
   Елизавета приподняла ноги, чтобы мне было удобнее снять с нее трусики. Что-то в этом есть, когда ты снимаешь с женщины последний предмет одежды - что-то воодушевляющее и одновременно удручающее. После того как последняя преграда снята, дальше все происходит в принципе одинаково: возня и толчки, а потом - рано или поздно - вздохи и крики. Как всё простое генитально! Но все равно, они всегда взволнованы до крайности. Я тоже всегда выступал за восторженное возбуждение и против чернухи.
  
   Куски растертого ума кружатся в похабном вихре, извергая антропоморфных чад для удовлетворения всех низменнейших вожделений.
  
   Еще я посмотрел "Пеппи", повторно оценивая эффект странной взрослости лица юной Кати Ступак сравнительно со вполне детским телом, эффект, проявляемый некогда Смуглоножкой. Давно я не думал о смуглоножках, но не забывал, конечно, мой опыт состоит из этих элементов прошедшего, и впечатления настоящего придают им дополнительные свойства. Или открывают там детали, незамеченные юношеским умом? Ума с ними не требовалось. Замечание проходное, потому что я не уверен, что какие-либо качества человека имеют независимое от целостности бытие. Не получается сформулировать. Иллюзии, где я заплутался; ведь "взрослость" - это опять же моя оценка; что я мог понимать тогда, сорок лет назад, во взрослости и детскости? Приближенные оптикой ножки Нежноголосой - что в них было детского? Там была Нагота, и пофиг любые мерила и стандарты... Чем больше я говорю... речь шла о лицах, а не о сексуальных фетишах, где важна лишь форма; серьезное выражение личика, осмысленный взгляд блестящих глаз - этого достаточно для придания взрослости?..
   Дети есть низшая форма создания, но даже эти гномы наделены красотой, во много раз превосходящей взрослое уродство. Мои тусклые глаза давным-давно в бессердечном разводе с несчастными человечками, коих трахают мысли; жизнь брызжет сквозь клык, хуй и коготь потоком витального сока, что мерится катаклизмами.
   "Как коротки вы, дни вина и роз".
   Я уже пробовал разобраться со своими чувствами; Генри Миллер говорит, что лучший способ забыть о женщине - это превратить ее в литературу; у меня получается, что этот способ увековечивает ее власть. Слабость, клонящая к идее женщин.
   Отчаяние меня мучит. Эта тема небогата возможностями. И мне кажется, что когда я говорю об отчаянии, я преувеличиваю. Все это настолько не ново, что не так уж просто привести меня в совершенное отчаяние. Меня все это достало. Но не более. Много лет назад я решил выживать. Я решил ничего не решать. В этом моменте я и продолжаюсь, не сделав ни шагу вперед. Но и не отступив ни на шаг.
   - Так что ты делал все эти годы?
   - Рано ложился спать.
  
   Из ничего формируются, приходят вещи; вещи есть, есть.
   Вчера, после укладывания, в глазах у меня засияли рубиновые цветы - объемное, восхитительное зрелище, вбирающее всего меня; вот насколько я изнемог от вчерашней беспрерывной деятельности по отстраиванию виртуального мира. Причем делается это на уровне инстинктов, потому что большая часть Вирта была создана, как я уже писал, в реалиях интересов, унесенных в прошлое; я ставлю сканер, принтер, азизу, Abby, - не собираясь их использовать. Всего лишь потому, что они были. Суета. Даже БИОСы здесь обновил. Чуть отойдешь от привычки, и все, прежде составлявшее фон моей жизни, предстает странным, чуждым, враждебным.
   Искусство быть скучным состоит в том, чтобы говорить все. Наверное; даже точно. Мне самому скучно все это писать, но вовсе не потому, что я выговариваю все. Всего лишь внешнее, где происходит что-то, оформляющееся в повествование, чего нет во мне, для рассказа о чем требуется иносказание, лишь через что-то можно это выразить. Содержания всегда больше, чем я могу отобразить. Про мысли не скажу, мыслей нет. Пиппи едет с друзьями на лошади, поливаемая дождем, - смотрю шведский фильм, перевода нет, но он и так хорошо смотрится и слушается; "Пиппи" - так звучит ее имя в оригинале. Выкрикиваемое музыкой сознания. Мило. Фильм об/для безумный/бедный.
   Слушаю "remember" в исполнении Алены; под звуки ее голоса я поспал часа два-три, потому что ночью не спалось. Звуковая версия несколько иначе воспринимается; ощутимы течения, из которых складывается поток; смысловые течения, образуемые словами. Слово ведь изначально звук. Будто воочию видишь, из чего складывается смысл, и однородной массы не получается, как в случае чтения, когда текст предстает единством, сплоченной плитой, лежащей на фоне страниц. В звуке это - вариации, перебор гамм, каждая норовит быть отдельной мелодией. Они скользят по комнате, начинаясь, но тут же переходя в другое; общности нет, и повторение имен не созидает иллюзии, что речь идет об одном и том же персонаже. Это - разные лица, они всего-навсего тезки. Эксперимент воспринимается как эксперимент. Интересно, но чтение вслух противопоказано этому тексту.
   Есть Я в излюбленных ошибках, неясностях; блуждаю, слушая предсказуемости, прислушиваясь к своим просчетам, вижу их показанность содержанию. Блуждаю я, а слушают другого. Иду от времен и счастья, сквозь тернии слов, я таков. Внутри видятся свойством Я только ошибки (есть противоречия, лишенные нутра, они ледяные).
  
   Не сумел скомпоновать две фотографии - приделать к телу ту же рожицу, но без высунутого языка и сощуренных глаз; сощуренных сколько от тогдашнего солнца, так и от невозможности избавиться от навязываемой роли baby-doll. Или топ-модели, если первое определение не нравится. Почему-то она сама считала себя недостойной вызываемых желаний. Она была неправа. Она была неправа в этом, он был неправ в том... искушение приятия всего преодолевается ледяным ознобом. Она - его кровь, она кружит вверх и вниз, вокруг и вглубь, вверх и вниз, вокруг и вглубь, наполняет спермопещеры своим серебристым образом. Она - его сердце, которое, хоть и трепещет в желаньях, но все же холодное.
   Во всем этом нет логики, и это, я должен признать, ужасно.
   Как нелогично было это все, все, все. Если кто-то мертв, мертв, мертв, это конец, конец, конец.
  
   Вернуться на эту планету. Ожить. Это возможно? Пока не проверю, ни во что не поверю. Сбившись с пути, уже не вернешься. Ночные свидания с ужасом не проходят бесследно. Надо продолжать. Среди черного, облепляющего, тягучего, как смола. Сначала ты видишь вещи такими, какими хочется, затем - такими, какими они никогда и не были, и, наконец, - такими, какие они на самом деле, - и это очень страшно.

Я закричал, и гулко пустота,

Слова мои, разбив об острова,

Откликнулась бездонным, тяжким эхом...

Я слышал крик, и понимал со смехом -

Слова мертвы. Моя душа мертва.

   ... Твори, потому была/пришла. Зачем мраку изменишь, она сродная нутру текста, тождество мрака... Как чувствующее чувствует странно на уровне полного мрака. Закрыть пора поэму, пропитанную ночью автора, прекратить богословие твари. Заключив конвенцию с искусством, прекратить тревожное восхождение демонологии вещи, и понять ответ. Понять, оставить темноту, сбежать, от вещи, пулей влетевшей в самое нутро мира в желании прекратить счастье.
   Посещенные мной места тут же, после выхода из них, оборачивались в сознании коробами из ниоткуда, чьи обитатели чирикали исковерканными голосками, произнося что-то кукольное; порыв ветра принес чью-то оценку моей фигуре, согбенно движущейся по солнечной, но довольно прохладной улице: "бедолага"; чувство нереальности подтверждало вчерашний вывод о том, что наиболее близко нынешнему состоянию безумие далекого лета - с тех пор не покидающее меня окончательно.
   ... достаточно ли я косноязычен, чтобы быть убедительным? красивое не истинно. Изнемогаю от текстов, где я решаю задачи. Какие задачи - ясного представления нет. Насколько успешно я это делаю - тем более не знаю.
   ...нечто о некоторых моих текстах: повествованию, которое уничтожает повествуемое, предмет повествования, соответствует интеллектуальная аскеза, бессодержательное мудрствование... Дух оказывается сведенным к акту, подтверждающему, что он дух, и не более того. Вся его деятельность возвращает его к самому себе, к какому-то застойному самораскручиванию, которое мешает ему зацепиться за предметы. Тут нет никакого познания, нет никакого действия: бессодержательное мудрствование представляет собой апофеоз бесплодия и отказа.
   Это процесс всеобщий, настигнувший меня на моем будто бы изолированном от мира островке в те давние годы, и повергнувший во прах мои усилия сотворить произведения по рецептам классики. Таинственная цельность мирового искусства, чьих законов не преодолеть, даже будучи в положении Робинзона. Если на очереди бесплодное мудрствование - ничего другого не напишешь, сколь ни пытайся. Для меня, во всяком случае, это верно. Я не более, чем призрак мировой литературы. Т.е. мои тексты проецируются тем, что в ней происходит. Всё это настолько туманно, что не могу назвать утверждением; я считал, что "Красная тетрадь" и подобные явились результатом условий моей жизни; выходит, они не были уникальными, как то представлялось при взгляде в ночную темень за окном. И на меня внезапно нападает зевота, заставляющая подозревать, что глубинное существо устало, и ему неинтересны прозрения "я".
  
   ...эти снимки. Разве плохо Она выглядит? Ты ебанулся, если скажешь "да". Но ты этого не скажешь, хоть впечатлило это его не больше, чем солнечные лучи, лезущие в глаза во время движения по раскисающему снего-льду; сильнее задело его ступание по оттаявшему участку грязи, до того липкой, что он не мог избавиться от неё никакими шарканьями по льду и снегу и асфальту. Будто смола облепила подошвы сапожек... но это тоже прошло, покуда он дошёл и вернулся. И вообще: новизна его утомляет, тем более, он не выспался, разбуженный впотьмах внутренним будильником, а завтра его должен разбудить настоящий позыв: туда! ура! вперёд! - Нет, она и взаправду заебись выглядит... 30 лет назад. Та самая, недаром... сколь сильное лицо, совсем не как у него, тоже нарисовавшегося тогда же и там же. Временами, конечно, тоже целеустремлённым кажется - если не знать, что его ждёт, и как это будет происходить. Руки висят рядом с телом в статическом положении, его лицо выражает сладость и очевидную наивность, а его взгляд кажется потерянным и окутан мраком. В чём-то мы увязнули, и дальше ползли... Хрен ли. Лезли-ползли. Поискал он синонимов той самой, но нашёлся лишь антоним - сальность, то, чего не имеется в его отношении к этому образу. Ничего он в нём не оставил! В смысле - как стерильный скальпель прошёлся, разрезав, причинив боль - и не дав ничего; наблюдается значительное отсутствие чего-то весьма важного в органах его душевной деятельности, без чего она, душа, не может нормально функционировать. Он, в общем, этого и ожидал. Знал, что так оно под конец и будет - лишь увядание и прах. Всегда так, правда? Сменяют друг друга времена года. Бегут, сливаются месяцы. Проходит время. Все живет и умирает, и по мере того, как становишься старше, умирание видишь как будто чаще рождения. Ничто не остается прежним, и ты сожалеешь об утрате все больших частиц своего мира. Засуха и умирание... Они лишь часть естественного хода вещей. Только закрыв за собой дверь, можно открыть окно в будущее. Я искал новую, иную планету - или смерть. Все было лучше, чем то, что со мной творилось.
   Его переезд сюда словно перерубил швартовы, и он поплыл по течению. Пора поставить паруса, расчехлить компас, достать карты. Внутри есть стремление к выживанию, к выплыванию, чувствуется по тому, как оно выстраивает из самой ничтожной случайности мосты к дальнейшему, к тому месту, где не так больно. Но мосты рушатся, не находя опоры.

прошлое,

какое ж ты дивное, какое не

настоящее

   - А теперь я вообще не работаю. Я бездельник.
   - И не вернешься?
   - Не-а.
  
   почему бы тебе не подождать рождения своего мнения, каковым бы оно ни было, не заключать себя в рамки чужих моделей, не делать выбор "да" - "нет"
   любви Вы не суждены
   Если тебе выпало счастье жить в мире ума, какое безрассудство - искать доступ в страшный, полный криков, мир страсти.
  -- Канадские ученые искали мужчин, равнодушных к порно, но не нашли.
   Сам себе напоминаешь большой корабль, заносимый песком в пересохшей старице, где его назначенье непонятно никому; поросший бурьяном, разваливающийся, рассыпающийся и вызывающий неизбежное вопрошание: зачем он здесь? и для чего он служил? Лианы реминисценций перевивают его очертания, создавая новое явление; всё свисает, качается по воле ветров, ничто не имеет своей воли и жизни, а только лишь что-то напоминает, навевая, убаюкивая и пробуждая одновременно.
   Этот корабль всегда был здесь; никогда не бороздил он просторы моря-океана или пусть небольшой, но мокрой речушки. Потому что кораблём он был лишь... не для лиан и гнездящихся здесь птиц и насекомых, среди которых вполне может быть, по его предположениям, не строго опирающимся на факты, РАПСОВЫЙ ЦВЕТОЕД, жук сем. блестянок; вредитель семенников р-ний сем. капустовых. Распространён широко. Чёрный с металлич. блеском, дл. 1,5-2,7 мм. Питается бутонами и цветками. Тем более, распространён широко. Почему бы ему не блестеть в лучах солнца, забредши в это место волей ветров... Неважно. Не имеет значения. Просто вызов, чтобы говорить Мне о любви к Вам. Потому что это не корабль. Оно никогда не стало чем-то вполне конкретным, имеющим и исполняющим назначение, по которому его можно было бы обозначить. Некий грезящий монстр - или дремлющий Бог. Никто, ничто, кладезь всего найденного, - а нашёл он всё, что встретил по дороге. Но все это только поверхность, сон, чепуха, бесконечно далекая от сути вещей. Законы жизни, сросшиеся с законами сна. Жуткая метафизическая свобода и физические преграды на каждом шагу. Ох, как старательно балансировал он в этом мире! Словно таинственный, бесшумно вертящийся гироскоп. Кто одинок, того звезда горит особняком. Он не хочет заниматься коммуникациями на звездных дистанциях - как же с ним разговаривать? Какую дорогу ты прошел... Озираешь пройденное, и диву даешься. Как это ты сумел дойти досюда.
   Ты должен вести свою игру, - понимаю я. Стремление Сатурна. Медленно. Медленно движется тень единорога. Вокруг высятся колонны, спирали аркад и лестниц. И колокола. Чуть позванивают. Словно кристаллы падают на лед. И эхом отдается в мире осторожный перезвон, слегка гудя, вибрируя, мерцая.

Поскользнуться. То лед. Или зеркало в небо.

Лужи. Кровь. Темнота. И дорога домой.

Кто-то, кажется, был. Или кажется? Не был?

Это с нами. Всегда. И с тобой, и со мной.

   Теперь он знает о нем все - сознанием мертвого человека, который ненавидит.
   А ужасное и сейчас есть, и, быть может, оно ужаснее самой смерти. Все погибло к е.м., он спит, ему снится чепуха. И вдруг, внезапно, сквозь космы боли, он видит перед собой черную дыру своего одиночества. Сердце перестает биться, легкие отказываются дышать в злой, мучительной темноте растерянности. Как трудно он просыпался и проснулся - об этом не расскажешь; хотя - почему не попробовать: чуть слышной струйкой текущая в уши музыка наполнила-таки рассудок настолько, чтоб осознать наступление часа пробуждения и вставания. Иначе... За этим словом оказывалась уже пустота, которую нечем было наполнить. Так где же вы, глаза к глазам, Та, для кого неугасим?
   Что она делает в эту минуту? Где? То, что она в эту минуту что-то делала - о чем я не знал, - подбросило меня, как пружиной, я вышел во двор. Я перед домом, пронзенный внезапно пространствами раззвездившегося свода и затерявшийся среди деревьев. Невидимый сад ожил и опутал своими чарами, я глубоко вдохнул в себя его свежесть и сразу окунулся в чудесную, горьковатую, душераздирающе пленительную стихию. Опять все, все, все стало молодым и сладострастным, даже мы!
   Ее любовь проснулась в девять лет,
   Когда иной ребенок занят куклой.
   Дитя цвело, как томный персик пухлый,
   И кудри вились, точно триолет.
   Ах, если бы ты знал меня раньше. В садике. Сейчас я немного сдала. Когда мне было девять лет, я бродила по торфяникам в поисках собаки Баскервилей. Когда идешь вот так в сумерках, все поля, травы, цветы - все вливается в тебя вместе с ветром.
   Тревожусь сегодняшним Я, но меня ласково облекают во мрак влетевшей, пропитанный каким-то другим часом - уровень звездного забвения... о, идол, вызванная выкрикнутым именем; вызванная просчетом радость себя.
   День проходит под знаком инопланетности окружающего; преображение, инакость. С одной инопланетянкой я даже общался. Странно, даже еще более странно, чем в кино. Отвечая на вежливое приветствие малышки, я подумал об отсутствии в своей душе каких-либо норм морали, этики и тому подобных вещей, способных управлять моим поведением соответственно ценностям Божьего мира. Что там, где должна быть незыблемость закона? Переплетение страхов, желаний, привычек, я будто в сумрачном овраге, окруженный дикой растительностью, непонятными предметами, и что я там делаю, и куда собираюсь пойти - неведомо. Безумие для меня весьма питательно, а произрастает оно из шутовства. Я никогда не мог разрешить роковой вопрос: где у меня кончается притворство и начинается искренность.
   Я спросил ее, случалось ли ей в детстве ходить на пляж и закапывать ноги в песок? Ее глаза взглянули наверх влево, она улыбнулась, посмотрела снова на меня и сказала: "Конечно". В этот момент я дотронулся до ее левого колена и сказал: "Это чувство вам действительно нравится". Невозможно описать словами испытанную мною радость. Я чувствовал, что встал на верный путь.
   Она положила руку на стол, и эта рука лежала открыто, наивно, во всех отношениях приличная, собственность мамы и папы, - но одновременно это была обнажённая и совершенно голая рука, голая наготой не руки, а колена, выставляемого из-под юбки... в сущности, босая рука... и этой по-пансионерски распутной рукой она меня распаляла, распаляла "по-юному глупо" (трудно иначе сказать), но в то же время... грубо. Эта девочка была ничем иным, как предложением себя, магнитом и соблазном, одним огромным стремлением нравиться, неустанным, гибким, мягким, всепоглощающим кокетством - даже сейчас, когда она сидела рядом со мной, в своём красном платьице, со своими маленькими, слишком маленькими ручками...
   Почему она отрицает за собой значимость? Эта мысль была как чистый спирт - почему рядом с ней любая мысль всегда становилась притягательной или отталкивающей, всегда страстной и возбуждающей?
   Может быть, всё это лишь плод моего извращённого воображения?
   Зато радость, испытываемая мной, была своего рода наградой, во всяком случае, я так это чувствовал. Я не помню прежде такой ясности и остроты восприятия - цвета были столь прекрасны, а ощущение свободы - столь пьяняще, что я бросился сквозь прекрасное золотое пшеничное поле, размахивая руками и выкрикивая изо всех сил: "Я сплю! Я сплю!"
   Вдали, на травянистом пригорке, среди вековых деревьев маячила девичья фигурка, которая двигалась вперед сквозь зной, но почему-то не сходила с места; вскоре она исчезла - наверно, привиделась. Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой пронесся над болотами. Палец-сосулька обвел детское лицо, которое, как и прочее, всего лишь один из образов моего сна, словесная структура, а не материальный объект.
   Процесс, направленный на создание ограничений и страхов может быть назван безумием. Так как вы читаете эту книгу, я могу предположить, что вы живы и, следовательно, этот процесс продолжается. Мир, который раскинулся перед нами словно страна снов, такая разнообразная, такая прекрасная и такая новая, на самом деле не несет в себе ни радости, ни любви, ни света, ни уверенности, ни мира, ни исцеления боли.
   Они находят там посеянное прежде,
   Озера из Пространств и Лес из Ничего,
   блуждают там, не находя забвенья.
   СИМПТОМ: ДАВЯЩАЯ ГОЛОВНАЯ БОЛЬ
   Едва перед тобой забрезжат истинные мировые законы, как твой словарный запас расплывается мутным пятном разложения, распластования, распыления физического, телесного, воплощенного мира. Прислушиваюсь: ЧУВСТВО КЛОНЯЩАЯ СЛОВО ПЕЧАТЬ СОНЛИВОСТЬ. Похоже, какая-то тоже жизнь - словами; смешок. С какой лёгкостью жонглирует сознание паскудными словечками и грязными каламбурами... Извне они пришли, туда же просятся. Ла-ла, яви предназначение. Творчество вырастает из жажды саморазрушения и осуществляется в ущерб жизни. Уже ничего нет рядом, только полоса внешнего, неописуемая. Хоть, может, прогалом сон...
   Муза стремится уйти, вырваться из жуткой комнаты человека, приговоренного к одиночеству и отчаянию.
   State - английское слово-омоним, имеющее два и более значений. В данном случае - состояние, при котором у омонима Rose остается лишь одно значение: глагол "вставать" в прошедшем времени. Это - как ожог, как тень смерти на тебе. В смысле - судорожно хочется жить.
   То, что я пишу - не важно, важно то, что я еще способен набрасывать строки, невзирая на поселившееся внутри чудище. Оно дает себя знать лишь измененным восприятием всего и всех. Глюковато я все воспринимаю. А во время усталости оно становится будто отдельным существом, избравшим меня для поселения. Если короче, то я чувствую свою больную душу. Разве душа может болеть? Но не меня же лихорадит.
   Планы бывают, быстро перелистываются наброски желанного для исполнения, освещенные трепещущим, гаснущим светом заканчивающегося времени, когда возможно что-то сделать; но, едва границы свободы расширяются, все тонет в кажущейся беспредельности. И ничего не происходит, в чем нет ничего плохого. Хорошо уже то, что я не могу сказать: Я скучаю по своей пустой постели ("Двойной час"). Я могу попасть туда в любую минуту. Я так отстранен от течения времени, будто прибыл на станцию Покой. Эксперты считают, что чем больше вы скучаете, тем выше риск ранней смерти. Но едва ли мне скучно. Гасну, гасну, но никак не погасну. Совершенно очевидно, что мы живем в мире полного мрака, разрушающего или отрицающего все, обнаруживая зияющую пустоту ада в каждом человеке, но на какое-то время у меня возникла иллюзия, что я перенесся в прошлое, когда был молод, что я вернулся к себе и своим, в ту эпоху, когда все было ясно и благополучно (относительно нынешнего времени); моя голова была юной, ее обрамляли длинные густые волосы. Это решающий знак новой жизни, которая может творчески расти и выражать себя даже в присутствии отрицающей жизнь тотальности, и я, после полуночи, не выдержал, прибрался возле компьютеров, извлек из переплетения кабелей, из уголков и из-за коробок две полные пригоршни пыльной дряни. Это мне менее знакомо, чем блистающая пустота. Трудно найти человека разумного и в то же время способного на поступок.
   Потом был сон. До сих пор с удивлением его вспоминаю: сколько всего тут намешалось - и все из прошлого; будто часть моего прошлого была собрана в жгут, и этот жгут наполнил мою душу; воспоминания имеют массу, вон как ощутимо; тут был Рустам К., тут была главная любовь, слитая с Фенькой, и страх высоты, я жил рядом с пропастью... Лишь сейчас я понял, что чего-то во сне не хватало: Джульбарса. Может, и он снился?.. Нет, не помню.
   Как так жить? Я жил в другом времени, с другими людьми, и все эмоции и мысли не имели никакого касательства к современности. Будто бы хорошо, но я ведь живу сейчас, и прошлое не имеет смысла, не может мне помочь ни в чем, этих людей давно уже нет, как нет и меня. Этот аспект сна столь меня занимает, потому что я чувствую отчаяние, мне нужна подсказка о дальнейшем направлении движения; она отчаянно мне нужна, а сон... там тоже надо решаться, там тоже каждый шаг сопряжен с преодолением страха, ну, а больше - никакого сходства. Зачем мне такой сон нужен? В смысле, зачем так напрягать меня вполне отвлеченными ситуациями, когда мне на деле нужна помощь, и нужна сейчас. Такое чувство, что я превратился в надгробный памятник самому себе, преисполнен отчаяния, не дающего сосредоточиться ни на чем; я так отчаялся, что не понимаю, как это меня до сих пор не убило. Но ведь не убивает, и мне снова и снова приходится собирать себя по частям во что-то жизнеспособное, чтобы продолжить схватку, ведь сдаться не получается. С той же тоской, бьющей из будто неиссякаемого источника внутрь меня, разъедающей душу. Неужели так и не будет конца этому отчаянию в этом непредсказуемом мире, где, однако, все повторяется? Сколько мне еще повторять самому себе: "Я ненавижу эту жизнь, которую я боготворю"?
   В одиночестве можно приобрести все, кроме характера. Наверное, так. А зачем мне характер? Мне нужен покой.
   У скуки нет лица. Сам таким становишься - безличным, но трепетным.
   Лег пол-одиннадцатого, одолеваемый сном; обуреваемый дурными предчувствиями - одолевающий меня сон носил очень неспокойный характер, он даже преодолевался волевым усилием, чего не бывает с нормальным желанием спать очень усталого человека, каким я был. Значит, вдобавок ко всему, я был еще очень испуганным человеком. Мне дурно становилось при мысли о грядущем сне: каким бы он ни был, он совершенно меня не устраивал. Мне его не хотелось.
   Страх будущего со временем приводит к убеждению, что единственный выход из ситуации - не достигать этого будущего.
   Очевидно, что израненная душа будет находить состояние одиночества более безопасным, и там, в конце концов, утвердится в той или иной форме настоящая ненависть к себе.
   Все психологические отклонения, начиная от самых легких неврозов и кончая глубочайшими психозами, являются симптомами серьезного ущерба, нанесенного человеку в его ощущении собственной ценности. Они никому не доверяют и никому не верят. Они не любят ни других, ни себя. Они предпочитают умереть, так по-настоящему и не пожив.
   Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его.
   А теперь надо продолжаться.
   Все меня беспокоит, как я, с удивлением, убеждаюсь каждый раз; даже приятные обязанности, вроде тех, что занимали мои время последние дни, напрягают; не хочу никакого сосредоточения: всякое желание есть зачаток новой скорби. Я как та Белая Обезьяна из "Саги о Форсайтах" - занимаюсь одним, тянусь за вторым, думая при том о других возможностях. Наверное, на самом деле, меня не слишком занимает то, чем я занимаюсь, причина в этом, а не в моем складе характера; ведь есть вещи, забирающие меня полностью, но это уже другой вопрос, почему я ими не занимаюсь; это вещи, которые занимаются мной - но они сами выбирают, когда это сделать. Не многое на свете долго бывает важным. Если успеваешь пройти, уйти. Бегущие по волнам. Я спешу, я лечу...
   В таком духе; я будто хочу быть погребенным под горами всего сразу со всех направлений - одновременно смотреть, играть, читать; все это - необязательное, иллюзорное, неправильное, - искажая реальность и стирая связи между жизнью настоящей и вымышленной в вечной мерзлоте Заполярья, где жратва и мастурбация становятся главным смыслом жизни... я проникаюсь чувством, что живу в умирающем мире.
   Странные, неразговорчивые мысли, ледяные поэмы.
   Достоинство стиля заключается в ясности, конечно же, но тут мне самому многое неясно, я не слишком осознаю свои тягостные ощущения, установки и отношения меняются слишком быстро.
   Что касается предчувствий: получается, это восприятие жизни, а вовсе не тень грядущего? Отчаянный лик у этой жизни, и никакая косметика его не поправит...
   Научиться законам жизни значит испытать целый ряд унижений.
   И я вспоминаю прошедшие весны, написав "подмораживало".
  
   Вспоминая причудливый сон, долгий, насыщенный; вспомнил все, потом вновь заснул, и сейчас уже вспоминается одно - сон был. Содержания в памяти нет, потому что памяти мало во мне осталось. Из меня будто вынули все крепления, и я превратился в тряпичную куклу. Моя душа превратилась в тряпичную куклу. Мне кажется, будто все-все-все было неправильно...
   Память утрачивает свои свойства закреплять прошедшее, как отпечаток в смоле, она малоподатлива ныне на воздействия извне; даже себя я в ней теряю.
   Смотрю я на свою изможденную физиономию во время бритья, и мне так хочется дать этому человеку покой; Джульбарса вспомнил - он спит сейчас возле ног Бога?
   И еще в боку боль, и в голове распад и смута. Я похож на костер, который отчаянно дымил, горел-тлел, и вдруг! - потух, и стало темно и холодно. Нелюбовно я на себя смотрю, да и как тебя любить, если ты превратился в придаток чего-то. Слушаешь, смотришь кругом - и все так бессмысленно... беспросветно... тяжко. Ничто живет сном мечты... Умер утратил живет. Смешок. Мне страна - любое слово. Сколько ла-ла. Страна ла-ла. Что я здесь делаю?

детский садик

под ворохом листьев

куколка

   Здесь только я и Нечто, взирающее на меня с предельным неодобрением. Я должен что-то сделать. Но не знаю, что, не делаю, и мне тяжело. Должен - не могу. Не удивительно просыпаться, почти не спав. Чувство движения исчезло полностью. Что-то разладилось, и я утратил приспособленность, и утратил все стимулы - осталась инерция.
   Слова больше не помогают.
   Всегда есть моменты силы, но всегда есть и бесспорные промахи. Сильный я воин, без страха и упрека... Куда уж сильнее, если ухитряешься даже с собой, своим страшным напором против себя справиться...
  
   Разглядывая подборку с изображениями советских новогодних открыток 50-60-ых годов, я вспоминал, как они выглядели в домашнем альбоме, и что-то пытался понять. Что-то было здесь непонятное - в моем отношении к ним; прах минувшего, и мои чувства, некогда испытываемые, когда я вертел их в руках, разглядывая краски и линии... я в этом прахе... К чему я тогда тянулся, чего хотел от картонных листков... Ничего с их помощью нельзя было достичь; не такова ли вся моя жизнь - использование негодных средств для достижения... чего?.. Смотришь на что-то, это тебе нравится, ты хочешь повторения и усиления приятных чувств, и набираешь, набираешь количество, покамест вдруг не убеждаешься, что сами по себе эти объекты ровным счетом ничего приписываемого им тобой не содержат. Так ошибаться... И я смотрю на окружающее меня, видя кругом подтверждение алгоритма своих деяний. А как действовать правильно? Я разглядываю девушек в бикини, и снова соотношу свое восприятие с тем, как я относился к глянцевым открыткам "С Новым Годом!" Клаудия симпатична, и одежки ее нарядны, но что мне в ней и других...
   В уровне голоса ярость мира, ярость мира мусора, где ждать.
   Научи меня смеяться - спаси мою душу. Без оптимизма даже Гоголя не будешь читать. Ну, разве его творчество - не свидетельство прогресса, освоения новых художественных средств, а лишь дневник распада личности, свидетельство личной трагедии?! Меня это не устраивает; Вселенная оправдана моим бытием в ней, это и есть прогресс, вера в это и есть исторический оптимизм.
   Блуждание в негде завершено, и начинают рваться сны, и омертвляются порывы. Я вернулся. Куда убежишь от войны, что идет внутри тебя - от собственных страстей, фобий и чудовищных желаний? Очнуться, убиваемый ужасом, от которого нет защиты и спасенья. Я пребывал на поле безнадеги, без единого огонька внутри или вовне. Все происходит здесь и сейчас, и от этого нет спасенья, потому что время во мне остановилось. Тьма воцарилась повсюду и навсегда... Разве опишешь. Безнадежие. Всего беспомощней сознание. Но все, что у меня есть - это слова. Я должен... использовать их, прибавив еще несколько строчек к большому их числу на ту же тему. Письмо, чтобы выжить. Адским огнем после прочитано, подсчитано. Когда со мной такое, оправдываешь предшествующие, явственно ощутив, что основа их - безысходность; они не надуманы, как и стоны собратьев; от этого не легче, но раздражение пропадает. Все пропадает, кроме неописуемого. Ничего на этом свете, никого на этом свете... Подбирая аналоги испытываемого, я обратился к наиболее сильным кошмарам во сне - когда я сталкиваюсь с Чужим; похоже? Не знаю. Ужас наяву отличается. Нет предела разнообразию средств, которыми можно достать человека, и все они - тяжелые.
   Усугублено одиночеством, - соображал я, слушая темную тишину в комнате и вовне; но разве не ты сам создал ее? Будто бы не стремился, но твоя любовь к пасторалям оборачивается в реальности ненавистью, и еще какой! Прямо-таки полной противоположностью мечтаемому Эдему, где волки возлежат с ягнятами; наяву ты отвергаешь мир; но кто в этом виноват, почему ты возлагаешь вину на себя; спроста, что ли, это ожесточение в тебе возникло и возросло? Почему ты обвиняешь себя? При таком раскладе, тебе ничто не светит; если думать, что ты сам создал такую ситуацию, тогда, конечно, нет надежды, нет ни малейшего просвета. Обращаясь против себя, ты получаешь укрепленную логикой схему полного пиздеца, что убедительно твоему сознанию. До такой степени, что ты вскакиваешь в ночи, как вспугнутый зверь, и пишешь, пишешь, чего не делал днем...
   Эти умственные соображения не добавляли равновесия в мою тревожную душу, сна признака не было, и я сделал еще одно открытие: я боюсь заснуть, я сам мешаю себе уснуть, чтобы не оказаться беззащитной жертвой нападающего ужаса, чье воздействие напугало меня гораздо больше, чем я мог себе представить, когда разбирался в том, что возникло внутри меня. Сначала мне казалось, что это статичная картина; лишь опамятовавшись слегка, я воспринял его как удар из тьмы, причинивший тяжкие раны. Подсознание - за неимением другого понятия употреблю это слово - отнеслось к событию с дичайшим страхом, как ставящему под угрозу самое жизнь, и всяческими путями добивалось поддержания моего "я" в бодрствующем состоянии. Понятно? Внешне - стремление ко сну, подкрепленное необходимостью сна, долженствованием спать, а под спудом - мгновенная реакция на признаки сна в виде придания энергии своему образу, своему сознанию, автоматическое впрыскивание адреналина в сердце видом бледной тени сна, за чьими покровами чудится монстр, которому нет имени. Такая... дрессировка, классическая дрессировка каленым железом. От чего я, вскочив в очередной раз в ночи, почувствовал головокружение, ноги заплетались, я чуть не падал, утратив равновесие. Трезвые планы и представления не исчезли, но преобразились в безумных деформациях; время шло, я почувствовал выступившие на головы бисеринки пота; их было много; я стал свидетелем причины, по которой у меня подушка бывает мокрой по пробуждению. Вот, значит, как это происходит - но почему? Что вызывает подобную реакцию тела? Само собой это происходит, не сопровождаясь какими-либо чрезвычайными симптомами в теле и душе, будто дождик вдруг начинается.
   Сейчас необходимо ярчайшее в беспредельном мраке мира, и вновь выбирается ярость, поскольку прославленная словом женщина намного меньше и слабее того, с чем ты борешься. Ты исправишь себя, изменишь свои сериалы с учётом этого обстоятельства.
   Его неподвижное лицо с застывшими глазами могло бы принадлежать трупу, если бы не этот отсутствующий, но в то же время задумчивый вид - тяжёлый, тупой, каменный вид живого ещё человека, погребённого под пылью, прахом и гнилью собственных мыслей, низменных страхов и эгоистических желаний. С этим ничего не попишешь: все белые люди - дураки.
   Этот сторонний комментарий, эта убийственная глосса была порождением жестокости - порождением отточенной, холодной, пронизывающей и беспощадной воли... Этот человек был осужден на вечный террор против всего сущего в своей холодности, которую ничто не могло отогреть, - он был таким, каким он был.
   Потом я вдруг ощутил бодрость, невзирая на вышеописанные обстоятельства - темноту и бесформенность. Это было похоже на смертельную вспышку лихорадочного счастья внутри пустого тела, уже покинутого душой. Столь искренняя, столь непосредственная, идущая прямо из сердца, как и всякая извращённость. То был жар безумия, счастья, столь постыдного и малодушного, но и столь утончённого, что растлённый разум не берётся рассматривать ни его прекращение, ни его цену. Моё сознание было столь далеко от понимания происходящего со мной, что я смотрел на себя, как на чужого.
   Эту дату надо запомнить, подумал я, слишком хорошо зная при том, что ничего я не запомню - ни этой даты, ни, тем более, этой вспышки во мне. Меня всегда поражает, когда я, всегда вдруг, непонятно по какой причине, попадаю в иной мир, становлюсь другим человеком. Как такое возможно? Словно сбросил непосильную тяжесть с плеч - буквально, спина сама распрямляется, исчезает въевшаяся во все клетки тела съёженность... Как жаль, что страх и трепет быстро возвращаются...
   Будто облако, несущее тебя над изрытым полем. Оно растворяется, и ты оказываешься на земле, утративший лёгкость, вновь вынужденный медленно шагать по кочкам, чувствуя совсем иначе, чем во время полёта... Неописуемо. Но заряд бодрости не так быстро проходит, как я описываю. Лёгкости нет, но пока нет и противоположных эмоций. Исполнение маленьких желаний - это главное; наверное, может быть, не исключено.
  
   Бессознательное в соответствующих условиях может довести человека до безумия, чтобы защитить его. К сожалению, если вы сойдете с ума, выполняя сверхзадачу, все ваши способности останутся неоцененными окружающими.
   Ему кажется, что так он действует. Он уже даже не знает точно, что ему кажется, а что происходит с ним на самом деле. Отрешённый, почти потусторонний. Почти что виртуальный. Как безнадежно спутаны мои мысли. Я едва распознаю утро и вечер. Но он должен повторять попытки. Ведь это не пытка - пошутить-побалагурить. Дороги нет для слабака. Дорога не для слабака. Быстрее всех бежит тот, кто не оглядывается. Ответь или умри. Он осуществил свою судьбу, и мог ли он это не сделать? Окончательный выход не представляет собой также ничего хорошего. Отсюда я не выйду, отсюда меня вынесут, - раздумывал я; если не уметь быть удовлетворенным - о чем тут думать? Значит, надо шевелить свое нутро, уповая на неизвестность, надеясь на чудо. Не такая уж глупая надежда, если в тебе заложено восприятие жизни как чего-то на грани невероятного. Одно я понял: настроение не зависит от внешних причин, наоборот, оно определяет их восприятие и прохождение. Ясно так осознал, как камешек в туфле, натирающий ногу. Если радости нет, извне она не возьмется. Но как ее привнести вовнутрь... за счет чего? Честно говоря, никто не знает ответа, и каждый предоставлен себе в этих поисках; чем обычно ограничиваются находки - все также знают: набор искусственных стимуляторов.
   - Главное - начать. Потом видно будет, - таинственно, как всегда, высказался он.
   А надо всем этим висит густой запах слишком долгой, слишком длинной, проведенной взаперти жизни. Кажется просто невероятным, как человек добровольно соглашается большую часть своей короткой жизни проводить между двумя тьмами. Наивно уверенный, что его надежно охраняют внизу прочный пол, а наверху балки потолка, он даже не думает о пагубности такого образа жизни. Конечно, редко случается, что люди проваливаются в подвальную тьму или им на голову обрушивается тьма чердачная. У смерти по имени Грызодуша медленные туфли, пелерина из тишины и лицемерная маска. Дело в том, что коварные магнитные силы, царящие между этими тьмами, вызывают их медленное, но неумолимое сближение. С течением времени уютное для человека жилье превращается в пожизненную ловушку. Тогда, пришпиленный к собственной коробке, он ясно осознает фатальность своего заблуждения, однако, как правило, не находит достаточно сил, чтобы освободиться, а его душа отчаянно трепещет и бьется, попавшись в страшный капкан, пока не окончится жизнь.
  
   ...так устал; есть некий диалог с чем-то могущественным, я не просто нанизываю слово на слово, мои утверждения возвращаются ко мне, искаженные парадоксальным образом.
  
   Освободит дух лишь тот, кто, отдалившись от людей и от вещей, сосредоточится на созерцании собственной пустоты. Вместо этого, ты рассматриваешь серию фото с Алисой, голубоглазой блондинкой из Бразилии, похожей на Alexandra, исчезнувшую звездочку из Берлина: столь же длинное, неправильных очертаний, но очень привлекательное личико. Личико - потому что больше там ничего не показано, в этих 500 с лишних фото, никаких тебе мини-бикини, а только лицо, причем ракурс съемки почти везде - сверху вниз. Зачем ты освежаешь свои раны? И ты ли это делаешь? Гляжу на эти милые, улыбающиеся лица на мониторе, и никак не соображу, о чем я думаю и что переживаю.
   Контрасты, милый мой, поражают контрасты, несообразные быстрые переходы; то ты движешься, будто смертник в последнем бою, то вдруг все обстоит вполне прилично, спокойно... - как тут не встрепенуться, не изумиться, и не взять в руку электронное стило.
  
   Днём произошла дезориентация во времени и пространстве; очень явственно это случилось, будто я на самом деле рывком преодолел все положенные в течении времени лепеты и вздохи, словно железная рука лишила временных экзистенций, стремглав доставив в другой временной интервал. Болезненное ощущение; мне стало скучно глядеть через распахнутую дверь на палимые жарким ветром поля и деревья... а времени до возвращения оставалось еще много. Конечно, на все эти нюансы кладет печать тяжелое осознание ограниченности времени, отведенного тебе для бытия. Теперь я двигаюсь не вперед, меня теперь гонит к концу.
  
   Ирреальность поэзии - единственно достойная замена ирреальности бытия, из-за чего поэзия - высшая форма творчества. Вот запомнившееся высказывание, потому что оно отвечает моему ощущению от стихов, от нелюбимых мною стихов: видимый алогизм, нелепица словесных конструкций стихотворения почему-то точно отражает творящееся в твоей душе, которое ты и не подумал бы высказать, потому что понятия нет, как такое возможно рассказать - нет там будто бы ни смысла, ни связи, соседствуют лед и пламень. Все, как в жизни, потому что логос присущ только сознанию, выдумывающему жизнь, какой нет. Поэтому я смотрю фильм, и думаю: "поэзия", - потому что это не отражение, creative, другая действительность.
   Странно использовать кино как снотворное, но это действует, а действующее средство - хорошо. Что поделаешь, если лишь оттуда можно слышать нормальные диалоги. Т.е. разговоры людей, считающиеся таковыми. Мир, представляющийся в ином видении.
   ...бесконечно длинный час я пролежал, ясно чувствуя, что болен; конечно, иначе откуда такая сонливость... но почему, если я болен, я настолько подавлен? Болезнь успокоительна, сколько я помню... но если я здоров, откуда все это, что меня окутало, что меня гложет, расстраивает, демонстрирует себя как оторванного ото всего субъекта? нахуй почему мраку донимать тебя по адресу...
  
   В памяти остался кусочек сна в последние секунды перед пробуждением - то была говорящая кошка, чье короткое, эмоциональное мяуканье было, одновременно, капризным человеческим восклицанием: "Оставь меня в покое со своими заданиями, я спать хочу!" - засим свернулась в клубок рядом на постели, погрузилась в кошкин сон. А я увидел word-овскую справку о возможностях новой версии редактора - крупным планом.
   Чудесное было в кошке, обнадеживающее - в изучении Word.
   - Позвольте мне побыть здесь еще немного, я не все успел сделать.
   - Пойдемте, у вас было на это все более чем достаточно времени.
   Посмотрим, что будет дальше.
   И ночь посмотрим.
  
   Это уже даже депрессией не назовешь - то, отчего я проснулся: будто мою душу распинают. Шок. Всего-навсего час поспал. Это какое-то адское ощущение, может быть, даже за гранью безумия. Как больно. И все это одна и та же рана, углубляющаяся изо дня в день.
   И вот я гоняю себя, не зная, за что взяться. Не зная, но не давая себе покоя.
   Бегство от ужаса. Вот чем это было. При этом я никуда не убегал и, несмотря ни на что, с удивлением ощущал себя стоящим надо всем и всеми. А при такой расстановке спасение невозможно. Кто тебя спасет, если ты относишься ко всему так, как относишься? Если люди для тебя - нечто вполне неопределенное, не заслуживающее малейшего уважения? Опять я себя удивил, до полусмерти напугав пред тем.
  
   Выискивая в себе симптомы ухода - а, кстати, какими они должны быть? - вспомнилось, что была "Барчестерская башня", был Натаниэл Готорн - имя, встречавшееся в литературоведческих обзорах, ни разу не читанный, потому что произведения его не дошли до меня в свое время, а сейчас уже не хочется узнавать, что стоит за этим причудливым именем; комментарии в конце солидно оформленных томиков вспомянулись - вспомнились с щемящей, непонятной грустью, как приметы ушедшего, невозвратимого мира... Почти до слез. Мир, чьей неотъемлемой частью были книги, но включавший в себя не только их, конечно. Теперь сам себе видишься посторонним существом, выполняющим указания из ниоткуда, фатально толкающим его к чудищам бесформенной бессмыслицы, произросшим из действительного желания уйти.
  
   Лечь спать или посмотреть фильм? Вот всегда ты невротизируешь себя, ставя перед неочевидным выбором, ложным выбором, потому что хочешь чего-то - не знаю, чего - другого, а вынужден ограничиваться имеющимися возможностями. Не сказать, что они выглядят в данное время привлекательными. Никакой тебе простоты; и даже момент смерти может выпасть тогда, когда тебе как раз будет хотеться жить. Судя по характеру проведения дней, я сильно с чем-то не справляюсь. Но никто не пройдет через все это за вас.
  
   В час я проснулся; в памяти был сон, сложно построенный, в нем было много слов, составленных в осмысленные конструкции; я начал мысленно переписывать сон, но тут медленно отворилась дверь в комнату, на которую я смотрел. За дверью никого не было, но сон мгновенно исчез из памяти.
  
   ...мысли каждого человека разбросаны в беспорядке, тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то - далеко за старостью.
   Кое-что я до конца, все ж, додумал, как обнаружил, поправляя "В ее прекрасной глубине". И ничего разочаровывающего в том нет. Мои сегодняшние мысли продолжают линию, начатую еще тогда. Тогда я думал о другом - но точно так же, в том же ключе, как я сейчас думаю о явлениях, вышедших на первый план. Я будто расширяю круги внутри себя, расширившего свои пределы, включив них немыслимое, недопустимое, невозможное для себя. То, чего отвращался, близко к рассмотрению не допускал, не подпускал к своему образу. Оно пришло, и образ рассыпался.
   Обладатель дара, принимаемого без особого внимания, даже внушающего опасение, он не слишком уверенно берется за творчество, заранее обреченное на провал, на невразумительные поделки; зависающий где-то между живым словом и молчанием, он ищет Славы, славы Пустоты. Он боится реванша своего знания, боится возвращения своего ясновидения и прежней уверенности в себе и в окружающем мире, от которой он столько настрадался. Заслуживает доверия лишь тот, кто сознательно заставляет себя проиграть партию: если он преуспеет в этом, то убьет чудовище, чудовище, каковым он был, пока стремился действовать и побеждать в борьбе. Продвигаться вперед мы можем лишь в ущерб нашей чистоте, представляющей собою сумму наших отступлений.
  
   ...безобразные детишки, отличающиеся от взрослых лишь малыми размерами, множество чужих лиц, не то, что недоброжелательных, а - какого черта я должен их видеть кругом?

Лишь алчные пасти двуногих собак,

лишь брачные игры двуногих гиен.

Кому он здесь нужен - космический знак, -

Сегодняшний день будет хмурым и злым...

   Так меня все это наполнило, что в конце сна меня кто-то крепко обхватил за плечи и посоветовал вернуться к себе. Совет я принял вначале как оскорбление, но потом задумался и начал искать пути к его исполнению; находился я очень далеко от дома, в чужих краях, в чужом городе, и в конце сна был пивняк, сумрачный, полный своей клиентурой, равнодушной к моим проблемам. Надо узнать номер телефона здешнего такси...
  
   "Любовник места", - пришло мне в полусне утром. Я озадаченно прислушался: что может означать это определение? Вроде, бессмыслица, но как-то овеществляется воображением, чем-то книжным веет от этого, запредельным уютом...
   Я держусь на поверхности жизни и действую в той мере, в какой несу вздор, сам веря в свои бредни. Стоит мне обрести благоразумие, и я начну всего бояться: я соскользну к небытию, к иссякшим родникам, к прострации, которая, вероятно, была знакома жизни до того, как она придумала движение. Я буду, в силу своего малодушия, приобщаться к сути вещей, оттесненный к бездне, совершенно ненужной мне, поскольку она изолирует меня от будущего.
  
   Вторжение Чужих - я сам желал такого сна после вчерашних, когда снилось мелкое и печальное; сегодня то был ужас, пришедший извне. Я негде у родных, это поселок коттеджей, телевизоры у всех одновременно перестают показывать; на лужайке выстроились кучей ящики - это приемники теле-сигналов; вожусь с тем, что принадлежит родным, надеясь добиться результата перезагрузкой, как с компьютером, но не успеваю завершить, сюда собираются соседи, и дети, и взрослые, они начинают возиться со своими приемниками - по виду, неотличимыми от больших телевизоров на ножках. Но я ведь знаю - с какого-то момента, - что причина неполадок - начавшееся вторжение. Надо бежать, они все ближе. Солнечный день сменяется темным вечером, я бегу по проселочной дороге, добегаю до подстанции - типа двухэтажного трансформатора, - начинаю взбегать по лестнице, сваренной из арматуры, потому что впереди заметил свору собак, бегущую навстречу - это агенты пришельцев, - но тут замечаю маленькую собачонку, увязавшуюся за мной от того поселка, где я был; ей явно не по силам взобраться по такой лестнице; нагибаюсь, хватаю ее за челюсть, поднимаю к себе; ей больно, но, оказавшись возле меня, она выкрикивает нечто несусветно дурашливое, радостное, обещая показать врагам кузькину мать. Поднимаемся повыше, останавливаемся, наблюдая за пробегающими внизу собаками; все ли пробежали? Хожу по металлическим настилам, окружающим трансформатор; с одного из поручней на меня глядит - собака или ее изображение? - я слышу нечто невразумительное, короткое предупреждение: брось это или умрешь; это не похоже на настоящую собаку - слишком мало, в необычном ракурсе она сделана - вид сверху, когда голова поднята; я пристально рассматриваю это, но ничего более не слышу; по лестницам взбегают индейцы - так они обозначаются для меня во сне, не знаю, что там в них индейского; это тоже агенты Чужих. Заглядываю наверх, вижу их, столпившихся возле трансформатора, они хотят его сломать или поджечь, неразборчиво в темноте. Мелькает голый зад - один из них во всей простоте, - там с ними девушка; мелькает шальная мысль, будто из сознания моего друга-собачонка пришедшая: подняться туда, ущипнуть девушку за голое тело, чего, в конце концов, бояться, надо же их победить; взбегаю к ним, но прежде, чем успеваю разобраться, кто здесь кто, меня опознают как человека, они сплачиваются и окружают меня, и что я теперь предприму? Кажется, в голове моей мелькают формулировки приказов, что следует отдать: уничтожать индейцев везде, где они будут замечены, уничтожать всех до единого. Но здесь мне некому приказывать.
   Кажется, здесь я проснулся; самым страшным в таких снах является ощущение абсолютной чуждости, но разве в жизни я не имею дело с чужими постоянно? Без такой жути, конечно, но все едино, ничего хорошего.
   Потом мне снова удалось заснуть; снился пропагандистский фильм; или агитационный фильм? - неважно: фильм, которым что-то пытаются доказать. Может, тему, озвученную изображением собаки в предыдущем сне: не лезь не в свое дело, а то погибнешь. Сон был очень долгий, но весь он заключался в повторении одного и того же кадра: на одной половине - девушка, на другой - куча денег, и эта куча растет из кадра в кадр, пока девушка не говорит "да". Фильм не только агитировал, но также иллюстрировал мысль об отсутствии в этом мире всяких надежд на чистоту, непорочность, шаткость нравственности, всеобщую обусловленность корыстными мотивами... Долго, со многими вариантами снился этот сон-фильм, откуда я вышел в свою реальность обезнадеженным, подавленным...
  
   В нём обитает существо, не нуждающееся в отдыхе типа сон, и лишь груз неуклюжего тела мешает ему бодрствовать вечно. Трудно дышать темнотой, не насыщает она. В этом состоянии я улавливал возникавшие во мне невесть откуда обрывки такого содержания, что присущи только снам. Значит, во мне есть еще одно существо, как хочешь его назови, хоть "подсознанием", и между этими двумя сущностями нет прямой связи, они не укладываются в одно целое, общаясь лишь посредством сигналов, словно два инопланетчика.
   Отключил компы, выключил свет, лег, и тут услышал странный звук со стороны этого, Нового Компьютера: в темноте будто кто-то устало вздохнул. Я предпочел бы скорее поверить в то, что свихнулся, чем в то, что такое могло быть на самом деле.
  
   Происходящее в horror похоже на мою жизнь, где властвует страх, которой руководят непонятные силы, и мне, такому маленькому, слабому и беззащитному, уготована лишь одна роль - роль жертвы, мишени; и сны мне не снятся, и так холодно и муторно... словами нечто подобное? вырвать стоном горло. Одно лишь прилично, одно значимо для интеллекта: закрыть форточку.
   ...терпеливо ворочался, вставал курить, имел возможность проследить за сменой своих состояний. Я настолько отчужден от себя, что "своих" можно отнести к кому угодно. К чему угодно. Иногда со мной взаимодействует точка глубин, а когда - навязчивость ночи. Точка начинает бескрайнюю сеть наяву, воздействует на я-взаимодействие. Отстраненно глядел я на возникающие в унылой, тяжкой темноте вспышки решимости, искры бодрости, мгновенья планирования чего-то-там; эти пространства перестраивались, перекраивались, подчиняясь стилям, сценариям, формам всех направлений и жанров искусств, и оформлено все было в стиле компьютерных технологий. Фраза отражает эклектичность происходившего, ниоткуда возникающие сценки и способы их подачи; это творилось из материала души - ведь копии настоящего сделаны из него, и превращениям нет аналога в действительности, где таковое невозможно - но метаморфозы подлинны, и каждая следующая форма хранит все предыдущие, потому что все едино и все одно, и знание этого порождает иной взгляд на вещи. Даже был текстовый отрывок, изумивший меня: выходит, я рано пропел отходную своим способностям в литературе! Вот же как я могу! - К сожалению, как именно я могу, не запомнил. Какой-то отзвук остался - будто оперенная речевка, сильная и быстрая, основанная на согласовании начальных слогов выпаливаемых одним духом слов... судя по изложению, я посейчас не избавился от воздействия этих блужданий-витаний-скитаний на грани сна и яви; не удивительно, ведь я практически не спал, я блуждал, и сознание мое не подверглось лечению отдыхом.
   Где-то в районе подступившего времени для назначенного момента вступления в день под звуки музыкального центра, я даже провалился в глубь настоящего сна, на считанные минуты. Пробуждение было многослойным, я будто всплывал - раз за разом, - достигал поверхности, но не поднимался над ней; в полусне это представлялось в виде компьютерной диаграммы - чередование слоев разных цветов друг над другом. И вынырнул из этой глубины, в которой невозможно укрыться даже от музыки, не говоря о таких весомых вещах, как мороз, покрывший белой пленкой стекла окон, ожидающие меня вещи в прихожей и т.д., и т.п. неизбежное, надлежащее неукоснительному выполнению шаг за шагом. Шаг за шагом, я вступил в день, прошел, проехал, просидел - и наоборот.
  
   Человек, который никогда не ошибался, никогда не пробовал сделать что-нибудь новое.
   Для меня слишком много нового в этом старом мире. Может, из-за того, что следование по привычным маршрутам ничего хорошего мне не сулит. Я подсознательно меняю дорогу, и попадаю?.. Кривая вывозит, прямая - топит. Ошибка - от бога. Поэтому не старайтесь исправить ошибку. Напротив, попробуйте понять ее, проникнуться ее смыслом, притерпеться к ней. И наступит освобождение. Было же раньше?
   При случае, обязательно надо будет проверить...
  
   Одно понятие из дней брезжило в сознании, пугливо исследующем темноту инобытия, где ничего из прежней жизни не годилось в качестве инструмента познания: это едва ли совместимо с пребыванием в подлунном мире, это другое царство забирает его в себя. Вот что он скрывает в себе от себя самого, вот что происходит за внешней неподвижностью, что апатизирует его. Значит, есть имя и лицо у того, что он оценивает негативными определениями, как отсутствие чего-то в себе; значит, есть, и это идёт в то место, что для него, возвращается вместе с ним в тот мир, исчадьем которого является.
   Продолжать... написал он, ожидая предложения продолжать. На время расставшись с тем, что предстало пред ним в темноте с ясностью близкого горизонта. Как оно обстоит, когда всё внутри дрожит. Почти всерьёз, он подумал после пробуждения, что встречей с госпожой Смуглоножкой обязан приглашению, поданному обитателям заброшенных мест и руин, каковой сейчас является и она, та, которой не стало. Не стало ведь её. Сейчас она другая, а прежняя обитает в руинах тебя. Пришла навестить тебя нынешнего, дать ощутить твоему концу гладкость своей смуглой кожи... Ничто не уходит совсем, ты всегда на этой дороге в никуда, со всем, что тебе на ней встретилось. Вернулось чувство, будто я быстро двигаюсь по гребням волн. Быстро - иначе утонешь.
   Взаимодействие, трансформация и метаморфозы.
  
   Сколь одиноко он себя чувствует, если так жадно, до путаницы в распознавании героини, бросаются все органы восприятия на познание живого существа рядом, забывая обо всём остальном, не обращая внимания на всех других... юная брюнеточка... почему-то мокрая, туго облегающие ее женственности одежда ала. Греха стиль здесь похож на клон. Ничего, вот она поесть. Нет, повесть. И пенный цвет предшествующего сна.
   И член мой - будет ли причален
   К твоей распятой красоте?
   Дрожа от страха и бессилья
   Тогда шепнешь ты: "отпусти".
   Твой будет ужас бесполезный
   Лишь вдохновеньем для меня...
   На незапятнанном лугу
   Божественно-прекрасным телом
   Тебя я странно обожгу.
   ...на всё другое; потому что он совсем не такой во сне, каким хотел быть когда-либо; но у него, его alter ego во сне, есть одно преимущество перед мечтаемым обликом: он жизнен, реален, плотен, весом и, как то положено реальному человеку, наделён способностью ощущать и воспринимать всеми коренными органами чувств. Получая от того наслаждение, пренебрегающее всеми стыдливыми ужимками, пробирающее до самых глубин. До жутчайшего трепета взлёта в немыслимое, на высоту, где не должно быть жизни - или она должна быть другой, непостижимой умственно усталыми людьми. Страшнее всего в полете - это страх самого себя, чувство, что ты оторвался от положенного тебе места и теперь все милые знакомые вещи под тобой превратились в жестоких, враждебных чудовищ, готовых тебя раздавить, если ты к ним прикоснешься.
  
   Когда человек перестает конструировать жизнеутверждающие иллюзорные реальности в поисках лазеек для духовного выживания, его духовные поиски могут оборваться в мрачных туннелях пессимистических, полных ностальгии верований, из которых, как потом выясняется, человек очень редко выбирается сам. Восточные религии, трезво понимая, что человеческая жизнь неминуемо заканчивается болезнью, угасанием и смертью, предлагают пассивное смирение и отрешенность, намеренно гасят взрывную волну расширения сознания. Неизбежные приметы приобщения к миру - это стирание личной истории, потеря индивидуальности и полное обезличивание. Рано или поздно вы испытаете подобные ощущения, которые быстро перейдут в полный паралич вашего физического тела.
   Реформирование сознания происходит незаметно на основе провоцирования когнитивного диссонанса, гипнотического транса, внушения, нейролингвистического рефрейминга, информационной перегрузки, сенсорной депривации, нейрологического переимпринтирования, тотального контроля эмоций, поведения, мыслей и информации.
  

Ломайтесь, тайте и умрите,

Созданья хрупкие мечты,

Под ярким пламенем событий,

Под гул житейской суеты!

Так! Погибайте! Что в вас толку?

Пускай лишь раз, былым дыша,

О вас поплачет втихомолку

Шалунья девочка-душа...

  
   Тело, послав нахуй женщину, уловило тягость убийственную индивидуального бытия. Душа твоя учится приличиям. Молитвы раннему пробуждению, сценарий проживания; росчерки, замечания тихим голосом; занятия по преодолению притяжения постели. Какие-то синтетические образы возникали, потому что пиздец приходит всем конвенциям. Короче, неважно, откуда она пришла, излучая неприемлемость для себя той жизни, какую она вынуждена вести, что он также хотел бы перенять у ней; активно противиться тискам принуждения быта, необходимости быть противопоставить нетерпение такого бытия; рваться, протестовать, стремиться... жить.
   - О чем ты думаешь?
   - Лучше вам не знать.
   Тоненькая живая статуэтка в огромной комнате, состоящей из углов и прямых линий.
   Она падала духом, допускала половую связь до брака, разжигалась мыслями, расслабляла свою душу долгою беседою с молодыми людьми другого пола, читала любовную переписку, переписывала, заучивала страстные стихи, слушала страстные стихи, песни, музыку, смотрела кинокартины, форсила... она стала очень значимым для меня человеком. Она принимала косвенное участие в написании книги, она читала и плакала. Уже по этой причине в ней становится куда меньше загадок.
   ...и черные, туго облегающие сверху донизу поверхности дающей, джинсы. И... замирает сердце, каменеет желудок... кинуться. Вовремя торможу. Я не к ней дважды в детский сад путешествовал? В стенах голоса, дающие иллюзию не-одиночества, присутствия невинности. Тут есть какое-то взаимодействие, опоры. Не обречен. Но утратил представление - неисправностями реальности. Это пребывало полтора часа, щемящее; шелест медленного.
   Навязчивость - следствие поиска соприкосновения, она добавляет особого бытия.
   Воссоздавая словами, увидел упущенные ходы, перебираю там, в конечном тупике, правила, влияющие на нигде и где; слышу голос брюнеточки с музыкой; включил в пятна изображений разных пожеланий, цепочки и браслеты, хотя бижутерия никогда меня не занимала.
   Гибло, зато дешево
  
   Я представился себе пламенем - без прошлого, без настоящего; все, что я есть - это горение, а оно происходит всегда здесь и сейчас, и нет возможности что-то спланировать и сделать - какое уж планирование, если все происходит очень быстро, безотчетно...
   ...все время что-то происходит, Джеральдина.
   ...все течет, все меняется, Гераклит.
   Вне этого пламени ничто не существует, и даже чары самой сексуальной малышки, принявшей наиболее обольстительную позу, здесь бессильны. И пусть Свет вульгарен так же, как вычурная лампа с висюльками, он все равно, что бы ни говорили чистенькие любители экзотики, лучше, чем Мрак с его овеянными тупостью и жестокостью древними традициями.
   Такие мысли приходят, верно, когда начинаешь явственно гаснуть. Или нет?
  
   Юное, наивное существо - девушка; она обнаруживается, когда я прохожу в незнакомом здании выше второго этажа - по темным лестницам; кажется, это общага. Здесь площадка, где стоит стол, стул. Я становлюсь ею. Одновременно - читаю рассказ об этой девушке, становящейся тем, что предлагает ей окружающее. Она попадает на спортивный матч, и своим поведением вызывает интерес спортсменок, становится членом команды; я испытываю ее ощущения - это разухабистые, нерассчитанные, но искренние импульсы.
   Потом - она с маленькой девочкой, ее уводит с собой мужчина, чтобы овладеть, пользуясь ее наивностью; это происходит на скамейке, которая даже нарисована - ведь это рассказ в книге; иллюстрация, похожая на арт-снимки: фигурные закругления скамейки, торчащие из их границ две пары ног; мужик не стесняется даже девочки, проходящей мимо них; это свершается; дальше ее рвет на стадионе, теперь, опять своим поведением, она выражает отношение к происходящему...
   Странный сон, нереальный, можно сказать, не из моей жизни; значит, такова теперь моя жизнь.
   Симпатичная, крупная, юная девушка - но лишь внешне, изнутри она не сформирована, и это безумно.
   Как начал писать - сразу упало настроение, будто возвращенное из неопределенной бредятины в зябкую жуть. Слова будто уцепляют и тянут меня в нечто странное, чем я становлюсь. Этот сон был - будто правда, добытая страшными пытками. Правда о себе, о своей сокровенной сути. Вот, значит, кто ты таков.
   Вернулась давящая тяжесть, вернулось чувство, будто я, все более вяло, барахтаюсь в паутине, окутавшей все мои помыслы, душу и тело. Безнадежная, мерзкая борьба. Расстыковался я со всем и совсем... продолжая блуждать в чужих мирах, заставляющих леденеть мою бедную душу, преисполняя ее непереносимыми ощущениями затерянности, обреченности...
   Опять об этом сне: неужели принцип, положенный в основу Инобытия и remember, вовсе не случаен, а уловлен моим подсознанием, наблюдавшим и делавшим выводы из моей жизни? Что жизнь - не только моя, я ведь не уникален - вот так и строится, и вот что представляет на деле из себя личность, если вглядеться сквозь иллюзии... Сигнал с Сириуса принят.
  
   Фильмы могут быть интересными, когда стираешь в сознании горизонты прошлого и будущего, выпадаешь из времени, оставаясь один и здесь, и запускаешь наугад что-либо из скачанных файлов. Если смотреть, смотреть внимательно, что я порой делаю, нечто входит в унисон с некоей струной в моей душе, и там слышна однообразная, печальная нота... Общение, разговор с кем-то близким, - разве это возможно въяве? Нет, конечно. Но можно вызвать иллюзию такового, сопереживая событиям фильма. Кино помогает попадать куда-то в другое место, прятаться в некую уплотненную субстанцию, отличную по свойствам от моей реальности. Моя реальность слишком рваная, слишком ушибающая, чтобы в ней задерживаться, если есть возможность ускользнуть. Дело не в фильмах, не в текстах, которые суть средство; дело в моем рывке от осточертевшей действительности Ipse; она настолько меня достала, что я набрался душевных сил броситься в сторону с закрытыми глазами.
   Только ты и делал, что падал духом, потратив все годы жизни... Не скажу, на что я их потратил, но ведь истратил вполне. Что тут говорить, если чувствуешь, куда сошел, к чему пришел, шаг за шагом. Все очень неправильно. Недостойно звезд. Бог с ним, с твоими текстами, не в них печаль: ты так переменился... так ужасно переменился, потерял способность воспарять духом... Вот это я ощутил: окончательную придавленность. Меня в такие моменты поражает немота, и я уже более не способен ничего сказать.
   Я говорю о печали, которая возникает от столкновения с границами, за которые человек не может проникнуть, как бы сильно он этого не хотел. А что это за границы и где находятся, уже не важно. Если же говорить обо мне, то я снова и снова отступаю от этих границ вместо того, чтобы пытаться их переступить. Хватит уже этих тщетных усилий. Если уж поездка в ад не может зажечь твое нутро, что еще может с этим справиться. Прислушиваясь к своим болям, я вчера подумал: может, это признаки скорого ухода? - и мысль о такой возможности вызвала гигантское облегчение. Наверное, это кощунство по отношению к своему организму, но чувство нахождения в тупике очень уж достало. Избавление... Представилось... Что плохого в желании прекратить мучения? Человек живет, а потом, как облако, исчезает. Мне тоже так хочется. Я тоже хочу быть облаком, перестав влачиться по этой Земле. Никакого смысла в своем дальнейшем пребывании здесь я не вижу.
   В ходе рутины мне было головокружительно порой от нереальности обычного, рутинного окружения, где все растворялось, но не могло раствориться вполне.
  
   Мы постоянно выискиваем информацию, которая подтверждает наше предвзятое мнение. Мы - пленники наших представлений. Мы не сможем ни к чему прийти, потому что нам только кажется, будто мы куда-то идем. В целях выживания человек постоянно вводит себя в заблуждение, - создавая, поддерживая и укрепляя мир собственных иллюзий. И - обратите внимание! - все, что случилось, случилось напрасно и зря. Мы проебали все, что могли. Тогда почему мы так боимся смерти, которая на деле просто означает потерю иллюзий?
   - Господи, как я ото всего устал, - произнес он. - Где мы и какого черта нам здесь понадобилось? - На секунду наши взоры встретились, и на лице его я прочитал глубочайшее отчаяние. Какая мешанина в его сознании: тут смирение со сложившейся жизнью, признание неоспоримости законов природы мирно сосуществуют с неверием, что всё вот так и должно быть, раз так оно есть, с жадным заглядыванием в туманные мечты, хоть знаешь, что быть ничего не может другого... получается, что Смуглоножка не есть только поэма конца; она отчуждённый образ его представлений об ином, не таком, как тот лысый здоровяк в зеркале...
   На прощание Дугин наклонился и прошептал на ухо тайное слово - то ли мое истинное имя, то ли заклинание, растапливающие антарктические льды: "ЧелдА", - с ударением на последний слог.
   Внемля зову жизни смутной,
   Тайно плещущей во мне,
   Мысли ложной и минутной
   Не отдамся и во сне.
   Жду волны - волны попутной
   К лучезарной глубине.
   Что делать? Вот воистину верный вопрос, долженствующий быть предложен себе самому, не способному опознать в возникшем живом мертвеце самого же себя, но знающему, что это никто иной. Вопрос тем более правомерен, что в силу самодостаточности своей ответа не требует и не предполагает.
   Скажи мне, что ещё от меня нужно? Не все ли умрет, в конце концов, и слишком скоро?
   Скажи мне, что ты сам собираешься делать со своей единственной, дикой, бесценной жизнью?
   Лучшее, что вы можете сделать, так это лечь спать рядом со своими пращурами. Только это. Спокойной ночи.
  
   Стереть нежелательные доказательства существования яви; спать и проникнуться теплотой и сладостью свадхистханы.
   Итак, он пригласил обитателей заброшенных мест посетить его, приравняв своё нынешнее местонахождение с ними - с руинами, пустынями, лишенными тепла человечности и благодати. Сумерки, и всё такое. И все мои незавидные обстоятельства больше не обстояли - их цепь распалась.
   Голос, зовущий тревожно,
   Эхо в холодных снегах...
   Разве воскреснуть возможно?
   Разве былое - не прах?
   А, всегда всё во что-то превращается, обрастает, приращивается, покуда не увидишь в себе другое. Будто сознательно в те времена он хотел всего лишь увидеть частичку плоти, прикрытую тряпочкой, а вдобавок получил общество целого человечка (не "вдобавок" к увиденному, а к вдобавок к нереализованному желанию). Телесные ощущения - они наполняют. Пришел наш час - запомнить и любить. В этом нет абсолютно ничего противоестественного. Минувшее даёт образы - чего наступающее на тебя будущее лишено. И какие плотные образы, вещественные, душистые, объёмные! MДdchen, восстанавливаясь, сплетаются с облаками, что сопровождается небесной музыкой. Ожерелья, кольца из золота реальности октябрьского дня. Здесь стиль - клон бриллиантов Aurora...
   Как хорошо, что между желанием и его воплощением в жизнь нахожусь я, почему оно приобретает куда более несерьёзные формы, лишаясь устрашающей силы и обретая игривость котёнка! В нем воплотилось легчайшее и самое светлое - согласно его чистой природе. Только дети и творцы могут так беспамятно проживать моменты своей жизни.
   ...звеня сосками месит сирень...

Я постараюсь

забыть па-

сторали.

Выпью таблетки.

Выключу свет.

Ты мне приснишься.

А я тебе нет.

   Есть много других хороших плугов, кроме Alien-a.
   Скачиваю я изображения lia, датированные сегодняшним числом, и задумываюсь: где ты, племя младое, незнакомое?.. - снимкам этих юных моделек уж столько лет, и все одни и те же личики на этих сайтах. Практически призраки, нестареющие существа, изображаются в виде юных девушек, сильных и хрупких в то же время. Симпатичные девчушки, изогнувшие свои маленькие, скудно прикрытые тела в соблазнительных позах, улыбаясь в объектив. На фоне моря, леса, в комнатах... они будто из другого мира, не касающегося того, где я живу - лишенного тепла, естественных улыбок, красоты и чистоты. Гекатомба, Гаити, Земля.
   Lia столь разгорячена на своем диване, окруженная игрушками, чуть прикрытая ночнушкой с трусишками, так ей хорошо, что я ностальгически перенесся в прошлое из бессмысленного, равнодушного мира, где погибших сгребают бульдозерами. И мне даже захотелось отметить это переживание здесь, как свидетельство неугасшей тяги к светлому, теплому...
   Ужасная преднамеренность созидания, деструктивный характер всех звездных трансформаций и те гекатомбы трупов, из которых складывается эволюция, не позволяют согласиться с существованием какой-либо благородной цели впереди.
   Какое-то будущее будет. Только без меня.
   Безрассудный смешок тайного триумфа, вполне осознанный и твердый, как гвозди.
  
   ...несколько секунд счастья во сне - чувства, не посещавшего меня столь давно. Из сна вышли в мое сознание двое детей - мальчик и девочка, - пара, чья близость была выше любви, потому что они были дети. По-прежнему болела голова, но я был счастлив их близостью, возможностью такой близости на этой Земле, воспринимаемой в последнее время Обителью Мрака, населенной Тварями. Моя душа радостно воспарила, питаясь чувствами, противоположными Одиночеству и Ненависти. Кажется, это были брат с сестрой, и там были их тела, взаимодействовавшие согласно, чтоб не мешать друг другу... Эти наивные образы являются сценариями, направленными в мир, которого не существует.
   Ну, что же, вступим в мир бодхисатв, или кто там есть Он; общение, и беды нет.
   После приснившегося вообще не моглось понять, чего я ищу здесь, по эту сторону снов... Меня нет, я - канул, качаясь в музыке времени.

Мне просто больше нечего терять.

В глазах богов закоченела слякоть.

(Достать, как Пастернак, чернил, и плакать)

чем дальше в лес, тем легче умирать.

Чем дольше пишешь, тем трудней читать.

Стихи глупы, как черствые галеты,

Слова тусклы, истасканы сюжеты:

Мне просто больше не о чем писать.

   Я - умирающий энциклопедический словарь, каждое слово - сгусток крови.
  
   Жизнь медленная шла, как старая гадалка,
   Таинственно шепча забытые слова.
   Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко,
   Какою-то мечтой кружилась голова.
   Когда во сне не видишь снов, это можно назвать пребыванием в беспамятстве. Проснувшись сегодня, застал себя на том, что веду отсчет. Что считаю, зачем считаю - не знаю. Пробуждение прервало отсчет.
   Всё нет в прошедшем указанья,
   Чего желать, куда идти?
   И он в сомненьи и в изгнаньи
   Остановился на пути.
   Нежно-бежевым фризом застыли на экране девочки. Что за хрень, что за причуда - смотреть и хотеть - и без конца длить хотенье-смотренье; до полного охуенья доходя, ходить-похаживать в стороне от необходимых достиженью цели дорог, и ждать, что придёшь неизбежно к чему. Это желание насладиться - не я, а ангел, находящийся во мне. Под действием этих простых законов взгляд попадает в точности туда, куда ему и надлежит попасть соответственно своему внутреннему предрасположению. Ошибки при этом случиться не может, ибо эти законы могут быть приведены в действие лишь внутренним состоянием человека, но приводятся они в действие безусловно и во всех случаях! Иными словами, рычагом, приводящим их в действие, служит сокрытая в человеке духовная сила его ощущений! Все прочее не играет при этом ни малейшей роли. По этой причине истинные желания, ощущения человека и только они существенны для того, что приуготовлено ему в незримом для него Мире, куда он обязательно попадет после выключения света. Душа твоя де Рэ. Гарпии. Единственно важное в жизни - это любовь, которую мы чувствуем, любовь, которую мы проявляем, слова любви, которые говорим, любящие мысли, которые у нас есть. Всё, что сказано, сделано, создано, и даже подумано, даже если любовь была незавершенной. Любовь - вот единственно важное, только любовь настоящая. Всё, что делаешь с любовью, будет так, как это должно быть. Это нормально. Это хорошо.
   Даже любовь ничего не спасает. Любовь никого не щадит. Это просто ещё одно приятное слово для обозначения боли.
   Он не мог отделаться от ощущения, что нечто странное случилось с ним. Нечто важное. Нечто... Черт, он не мог вспомнить. Это все туман. Его ошеломила мысль, что память его была подобна полю в эту ночь: пустынна. Она никогда не подводила его прежде. Чем он станет, если отнять у него память? Блуждать в ошибках восприятия, всегда оглушенный; скользить в сознании холмов выше; наверное, они ещё стоят. Как рядом Ничто. Значит, наяву.
  
   В памяти от ночи осталось впечатление, которое можно выразить образом девочки, увидевшей нечто в бочке на сеновале, и погрузившейся на всю оставшуюся жизнь во внутреннее созерцание жуткой, непонятной, не из этой жизни, тайны, лишившее ее иной судьбы.
  
   Сопереживания нереальностям во время просмотра фильма... название уже забыто; "на самом деле, я живу другой жизнью", - соображал я, наблюдая за переживательными эмоциями, вызывающими приток соленой жидкости к глазам; "тролли вручают короны персонажам, и в том не должно быть сентиментального соучастия; я живу другой жизнью, она настоящая, она проживается бесповоротно, наполняя тебя мраком и холодом, но этим утверждается в своей бесспорности и единственности; ее невозможно описать, как бы ты не пытался: в отличие от придуманных историй, она полна подлинными смыслами и истинами, что несказуемы".
  
   Полчаса назад проснулся, обуянный чувством... его даже ужасом нельзя назвать, хотя ужас присутствовал, но главное было - уход в другой мир, жизнь в другом мире, ничем, по сути, от данного, где я живу сейчас, не отличающегося.
   Мы работаем на острове, и этот остров повторяется во всем, что нас окружает: месте производимых работ, месте проживания, в людях, каждый из которых так же изолирован от других, как остров - от материка. Здесь начинают перемены - под влиянием извне, не просто откуда-то, а Извне, из неких абсолютно чуждых измерений, из тьмы, окружающей всех и каждого. По острову разгуливают переменившиеся люди - бывшие люди; часть - как зомби, часть - даже сходство с людьми утратившая; они нападают на оставшихся, вызывая перемены в них. Жуткая дорога через остров через место проживания к месту работы (не знаю, что мы там делаем, но что-то должны делать, и привычка привязывает нас к этому месту). Ночь, во сне все время ночь, мы идем сквозь нее; во сне мы составляем троицу - я, моя подруга-жена, мой друг, близкий друг, - это помимо всех прочих. Не знаю, почему бы нам просто не сбежать, почему я не ухожу отсюда, но я упрямо держусь, прорываясь при помощи взрывчатки и пистолетов сквозь засады монстров - бывших людей. И не только в дороге - они возможны в доме, где тоже много темноты и коридоров, и в подземных выработках нашего рабочего места, где я старший.
   Группа подвергшихся атаке прорывается к нам, впущена внутрь; я с тревогой разглядываю царапины на их полуобнаженных порванной одеждой телах; пристально смотрю в их лица, заглядываю в глаза: нет ли симптомов? Один из них, молодой парень с яркими, блестящими в полутьме глазами, сбрасывает маску человека, успевая сказать, что сейчас он нам преподаст жару (завершение фразы сливается с воем, когда он утрачивает способность к членораздельной речи), превращается в существо, размером с крысу, крохотное подобие человеческой фигуры, но известно, что такие - самые опасные, потому что обладают невероятной силой и почти неуязвимы для оружия. С решимостью, подпертой яростным отчаянием, я хватаю кувалду и ухитряюсь попасть в него, прыгающего под ногами мечущихся в страхе людей.
   С материка прилетают наши сменщики, я даже о сводке успеваю подумать во время пересменки; они остаются здесь, мы уходим... но куда? Возможность покинуть остров потеряна, теперь нелюди везде; но я должен спасти свою подругу, у меня есть друг; предлагаю остальным последовать с нами в нашей попытке вырваться - это после того, как мы прорываемся к дому по страшной дороге; но даже самый сильный и смелый из них отказывается; он говорит, что единственный шанс уйти отсюда - прорваться на яхте сквозь начинающийся шторм, что равносильно самоубийству; он предпочтет держаться здесь, в доме, надежно закрывшись - может, помощь придет. Но я должен, хотя продолжающееся подозрительное разглядывание окружающих не дает уверовать даже в то, что мои друг и подруга незаметно не стали иными; лишь бы не упустить момент, когда эти перемены станут угрожающе явственны; я с этим ничего поделать не могу, но пока они кажутся прежними, я должен спасать их, я должен прорваться сквозь шторм.
   Живи я на море и будь у меня плавсредство - точно бы я рванул в море, сколь угодно бурное, - таковы были обуявшие меня чувства, что трудно назвать однозначно; надо бежать, но бежать некуда; нелюди окружают меня, и они пристально смотрят внутрь меня, изучая, захватывая, подчиняя...
   Мне даже некому их рассказать, свои сны, что еще более подкрепляет чувство их реальности.
  
   Мы бы посоветовали тем, кто мучается прошлым, отложить его в сторону и сосредоточиться на будущем. В капусте водятся не только дети. Тут не помогут никакие уловки, никакой самообман. Ему непременно предстоит пожать то, что он посеял в своих желаниях! Более того, он приводит в движение течения родственной природы в иных мирах в точном соответствии с силой или слабостью своих желаний - будь то ненависть, зависть или любовь. Все это происходит совершенно естественным образом, с величайшей простотой и в то же время с неумолимой, железной справедливостью! Не будет у тебя текста, какой надобен твоему критическому сознанию, если не призовёшь, отключив скепсисы и искривления губ, гостей с той стороны, где ничего из этого нет - того, что перед тобой, с боков, с ушей, с очей. Человеку неизбежно и безусловно предстоит пожать именно то, что он некогда посеял; сеющему колючки не видеть урожая клевера. Действительность - это опухоль после укуса злого насекомого, не проходящая уже несколько дней, дрожащая при каждом движении под подбородком, так что ты можешь представить, что чувствует она, когда у ней всё подрагивает при малейшем шевелении, все её довески, все припухлости и округлости, ведущие себя, словно ёлочные украшения, когда подвыпивший празднователь задевает её неверным движением... Пытающийся вдуматься всерьез в эти процессы поймет, какая неподкупная справедливость сокрыта в этом самодвижущемся действии, узрит в нем непостижимое величие Господа! девчушка с едва наметившимися грудками, одетая, как старшие, в светлые, облегающие плотнее некуда, джинсы, призывно выставляющая напоказ всем желающим пухлую попу - приятственную взору, бесспорно, но: куда катится этот мир вместе с ним? Кто сызмала начнёт, конечно, мастер будет или мастерица, но в чём? Даже сейчас ее невинности гарпунят мой член жгучей похотью. Но ее это совершенно не смущает. Она себе нравится: волосы густые и черные, тело упругое, излучающее тепло, джинсы обтягивают именно те места, какие надо, явно очерчиваются соски под футболкой. Он должен отвыкнуть неведомые ему тела видеть непонятными, неестественными. Сколь много прекрасного, запретного, манящего! и оно обладает такими дивными, тончайшими нюансами! Наше грубо-вещественное тело чувствительно к своему окружению родственной ему природы, в силу чего оно в состоянии видеть, слышать и ощущать сие последнее. Их и только их самодвижущееся действие приносит человеку награду или наказание - с неумолимой справедливостью! Все естественно, даже так называемый потусторонний мир и также еще очень далекий Рай. Если маленькому мальчику понравится другой мальчик, он подходит к нему и предлагает играть вместе. И они будут играть вместе. Так же он подойдет и к девочке. Похоть творит свой собственный вакуум; зов девичьих пизд, приоткрытых, как бутоны роз на рассвете, барабанный грохот бьющихся хуев, инвективные вопли подкорковой частоты, - когда похотливые лузы сливаются, черные дыры оргазма кромсают рассудок.
  
   Почти не веруя, ничего не понимая, кроме бесконечного повтора своей трассы, где не за что ухватиться, где нет ничего неподвижного, чтоб остановиться. Похоже на корабль дураков, где свихнувшаяся память готовит последний парад. Это и есть многословный рай - венец всего творения, Вечный Дом для заблудшего ума... Его жизнь была залом ожидания, полным лихорадочного движения. Я вспомнил шевеление в дверном проеме бани Нежноголосой в тот далекий летний день. Шевеленье тонких стержней, чью природу я не смог разгадать, будучи загружен иными страстями, мало интересуясь неживыми необычностями; для меня величайшим чудом в этом скучном, сером мире были девчачьи ножки.
   Безымянные обнажённые девочки - вот все, о чем он может думать.
   - Нет, ты прав, все это бред. Это лето на меня так действует. Это розы красивые.
   Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне,
   Где-то месяц светит? Где-то светит солнце?
   Бессонница - чрезвычайно болезненный опыт, настоящая катастрофа. Бессонница выводит вас за пределы всего живого, за пределы человечества. Но, обыкновенно, мы увязаем в ночной трясине, во тьме, столь же заурядной, как и свет...
   А что тогда писать?
   - Ты только о себе и думаешь! Только о себе!
   - О чем мне еще думать? Это существо стремится к цели творения, к раскрытию творца в этой жизни, в этом мире, стремясь к чему-то еще непонятному, но не из этого мира, а чуть выше него.
   Хочется вывалить свою жизнь на пол, к ногам - все живые и как будто незначащие моменты, которые не складываются в истории. А потом сидеть и перебирать их.
   Так вот, Мы желаем, чтобы весь мир, т.е. и то, что скрыто от нас, высший мир, раскрылся нам. Тогда Мы увидим наше вечное состояние, сольемся с ним, чтобы не было различия между жизнью и смертью, между плохим и хорошим состояниями. Все сольется вместе в полном совершенстве и добре. Остаться от этих процессов в стороне - значит утратить связь с реальностью... Для меня события связаны хронологией; скольжу, das in, учитывая отозваться; никаких желаний, никакого интеллекта. Так что мне венки даже не начинают скручиваться, но кое-что и чего с интересом наблюдал (безумья степени, чтобы постигнуть противоречия).
   Тут все как раз наоборот; лицо Sandra упрямо, тело носит следы многолетних изнурительных тренировок, никаких намеков на легкомыслие, даже когда она выставляется нагишом. При виде ее не испытываешь неудобства, непонятного сожаления, как то бывает, когда разглядываешь других. И натюрморты ее не заслоняют, не разглядываешь красивые розы возле нее, потому что она требует всего твоего внимания, и имеет его. У, такая она. Я - твой безумный наблюдатель.
   Я чувствовал возрастающую любовь и, в тоже время, слабый звук, становившийся все сильнее и сильнее, окруживший меня и превратившийся в мощный гул. Этот гул был также внутри меня. Из звука появился голос, он был похож на далекие раскаты грома. Он знал все обо мне и говорил об этом. Каждый мой недостаток был упомянут. Он сказал, что если я не смогу нигде найти любовь, то я, по крайней мере, должен оставить дверь открытой для любви, и он будет ждать меня с другой стороны. Ха! Какая жестокая шутка! Ты полностью обнажен. Никакой защиты. Ни меча, ни щита, ни логики, ни унции любви, за которую можно было бы удержаться. Бесспорно, что, следуя логике, из ситуации, откуда хочешь выбраться, не выберешься. Никто тебе не поможет, поэтому выводы делаешь сам, и все следующее тоже делаешь - или не делаешь - самостоятельно.
   Страх и отчаянье руководят темой дня.
   Я пью за разоренный дом,
   За злую жизнь мою,
   За ложь меня предавших губ,
   За мертвый холод глаз,
   За то, что мир жесток и груб,
   За то, что Бог не спас.
   Шелестящий шепот, близко не похожий на гул всепобеждающего потока слов, пронизывающий твой мир. Остается шелест, навевающий тягостную печаль.
   Идя по промороженным вечерним улицам, я не чувствовал себя одиноким или несчастным, несмотря на боль в ноге, ледяной ветер; как-то странно я себя чувствовал... но все перспективы мои ограничены ледяным мраком, - в этом я убежден до последней клетки тела, несмотря на странные ощущения и мысли. Очень холодно и очень темно в твоей душе, которой, как ни крути, требуется участие. Соучастие. При отталкивании всех.
   Внимание той, что идет мимо по тротуару, обращается к тебе. Она привлекла твое внимание по мере приближения к ней, но ты совсем не хотел привлекать внимание к себе. К твоему удивлению она все пристальней смотрит, на твое приближение к ней. Ты хочешь отвернуть взгляд в сторону. Но не можешь сделать это - она смотрит прямо тебе в глаза! Когда ты проходишь мимо нее, смотришь, чтобы увидеть, не смотрит ли она на кого-либо другого еще. Нет, не смотрит. Что?!.. Что же, давайте тогда посмотрим дальше. "Ноги слишком короткие и полные", - расстраиваешься ты зримым подтверждением несовершенства живых представительниц мира прекрасного. И я почувствовал, что мое внимание перешло на то единственное, что меня интересует в сновидениях, - на краски: изысканные, но в то же время живые, как бы светящиеся изнутри.

Кто бы ни звал, не хочу

На суетливую нежность

Я променять безнадежность.

И, замыкаясь, молчу.

   Кто же даст тебе тепло в эти промороженные дни и ночи? Если б тебе это было неинтересно, не спрашивал бы. Ну, а поскольку ответ не может быть достигнут путем размышлений, то чувствуешь себя в западне. "Почему ты стараешься убежать? Ведь это невозможно", - говорю я себе. Деваться некуда, - вот что выжимает меня из реальности, и вдруг оказывается, что деваться есть куда. Где это место, куда я попадаю - не знаю, но оно есть, и там я получаю немного покоя. Неизвестность происходящих во мне процессов несколько пугает - я будто отдался во власть теченья, закрыв глаза. А куда денешься, если при разумном подходе твой разум беспомощно зависает, и ты не можешь стронуться с мертвой точки. Как мне избавиться от своей тени? Порвать с историей, прекратить продолжение, и начать вновь? Художница Linnea Strid нечто перевернула во мне; ее работы представляют мир не из глубин созерцающей души - что для меня уже невозможно, все прикрыто, - а извне, из того, что возникло в результате деформаций, изъязвлений, коросты: ведь это не только процесс уничтожения души, но, одновременно, созидания на ее месте иного. Пускает пенный цвет инопланетный интеллект, не-слова начинают сплетаться. Среди сопротивления, встречаешь иного себя... в недрах жестких носить признаки женщины, холодной, звездной...
   Так можно превзойти по причудливости грез даже самого дюреровского ангела Меланхолии и пожалеть, что Дюрер не томился по еще более отрешенным очам...
   Вот так, примерно. Утрата первого впечатления вовсе не означает, что больше нечего воспринимать.
   Более ничего памятного. Нечего вспомнить. Думается уже о следующем дне, и самая большая надежда - что он также не оставит по себе следа. Мне не увидеть иного мира, кроме этого. Изо дня в день, из года в год осужден я смотреть на него своими старыми глазами, которые все проницают, которые вновь и вновь зрят ничтожность всего. Смотреть на этот покрытый пеплом мир. Я так далек от происходящего, что сам я во всем, что вижу или слышу, даже не присутствую. Один из последних абзацев "Чистилища" говорит, что тени поэтов, которым запрещено писать, так как они в аду, коротают время в литературных спорах. Они достигли вершин в своем искусстве, и, однако, они находятся в аду, потому что Беатриче забыла их.
   Жонглирование терминами - это непостижимая уловка ума, изобретенная для того, чтобы скрыть недостатки тела.
   А в глубине ни во что я не верю, ни в какие объяснения, ни в какие причины. Обманывать себя, жить иллюзиями и умереть, заблуждаясь, - вот чем занимаются люди. Мне плохо, потому что все плохо, и нет никакого выхода, ты будто изорван когтями темной твари изнутри.
   Я подумал, безучастно глядя на машины и движущиеся фигурки людей: разве ты не хотел финиша? Не сам ли ты призывал конец? А ведь эти неурядицы с твоими сознанием и душой указуют на то, что твоя судьба находится в немилосердном эндшпиле...

Чтой-то там в лазурном небе

чертит линию крылом?

То ли это птица-тройка,

ла мца-дрица-гоп-цаца,

то ли чайка, то ли сойка,

то ли призрак пиздеца...

   Как скучно.
   Вы всё ещё думаете, что управляете своей жизнью? Неужели ни разу вам не приходило в голову, что вы в безвыходной ситуации? Какой тут бог? Какая вера? Если только как средство для пряток от самих себя. Не заполнить пустоту ничем и никогда.
   Когда тебя освобождают от власти всех зримых предписаний, ты становишься, подобно дьяволу, метафизически незаконным; ты выпадаешь из миропорядка: не находя себе там места, ты смотришь на мир и не узнаешь его. Постоянное оцепенение превращается в рефлекс, а жалобное удивление, лишившись объекта внимания, навсегда приковывается к Пустоте. Ощущения, испытываемые тобой, перестают соответствовать реальным вещам, поскольку ничто уже не волнует органы чувств...
   Продолжая наблюдать за собой, я увидел, что комментарии сопровождают каждое мое движение - зачастую неоформленные в слова, но всегда стремящиеся к тому. Некие смысловые кусочки, что я цепляю ко всему, к каждому своему движению. А я-то думал, что избавился от этой привычки, появившейся в детстве после усиленного чтения. Куда там: текстовая тень срослась с моим миром. Но ведь я знаю, что лишь в сверхлучезарном мраке молчания открываются простые, совершенные и нетленные тайны.
   Похоже, на чём-то интересном можно поймать себя в час ночи. Я один, я в ночи, не сплю, хоть ничего не делаю, кроме кручения на месте с закрытыми глазами, и в сознании время от времени мелькает что-то иное - как отблеск огней вдали. Но для меня это крайность. Я также хочу знать, чем я обязан наличию этой константы своего бытия. Не отсюда ли все?.. плохое?.. эти пространства абсолютно нечеловеческой абстракции. Где человеку уже ничего не хочется. Потому что я брошен в эти разросшиеся джунгли... Слова, слова, слова. Везде и отовсюду. Значит, отсюда благотворное действие чужих текстов. Они наводят порядок в том, что иначе задушило бы меня. Если уже не сделало этого. Или я хочу, чтобы пришел конец, не хочу отдалять его более упорядочением словесной стихии?.. И сны мне не снятся. Как грустно. Призадумаешься тут. Я озадачивался и пугался происходящих во мне непонятных процессов, ничуть не зависящих от внешнего. Будто во мне коротила проводка, и я окончательно отождествлялся с компьютером. Некие вибрации протекали в моем сознании, оторванном от я-почвы, и было это жутко. Еще бы не жутко: потерять управление даже собой.
   Ученик спросил о том, что такое смерть. Учитель сказал: "Ты еще не знаешь, что такое жизнь, как же ты можешь знать, что такое смерть?"
   Попасть в положение такого ученика, постичь, что жизнь утратила всякое подобие с тем, что ты привык о ней думать... Думаю, теперь я уже совсем не тот, кем был в самом начале. Я начинаю подозревать, что и не помню на самом деле, каким я был. Самое важное для меня теперь - количество часов, которые я сумел проспать. Какие кошмары окутывают меня во снах, чтобы я вставал с постели врагом солнца и здравого рассудка?
   Наш мир является недоброжелательным.
  
   ...есть нечто, ведающее моими делами и знающее о них все. Нет существа, более лжегенерирующего и убеждающего в своей правоте, не будучи Абсолютом Вида.

Если тебе нужно уйти,

Я хочу, чтобы ты просто взял и ушёл,

Потому что я всё ещё ощущаю твоё присутствие,

А это не даёт мне покоя.

  
   Прочитал вчера в воспоминаниях Агнессы Кун о распорядке дня Чуковского: вот же где всплыла малолетняя подружка Антала Гидаша, в каком контексте. Уже пережившая все интересные эпизоды своей жизни.
  
   Некое соображение просилось сюда, но не могло проникнуть даже в сознание; наконец, пару часов спустя, я вспомнил: "Некрофил" Витткоп посвящен не каким-то чудачествам вообще, а касается темы убежища в смерти, куда достигает беспокойство суетного мира; долго это до меня доходило, привычно не обращающего внимания на любую степень авторского надругательства над бренностями-ценностями данного мира, сводя все к словам. Но здесь - константа, нерушимая граница... ан, очень даже легко она пересекается ищущими чего-то другого. Это на самом деле значительное произведение, Габриэль, меня подвело отсутствие свежести восприятия. Которому откуда взяться в измученном сознании; но надо быть внимательней.
   Недооценил я ее размах, включивший некрофилию в поле литературы. Как раз по нынешним временам, когда моральные ориентиры утрачены. В моей душе, во всяком случае, отчего она смятенна, не знает, что считать нормальным, а что - недозволенным.
   Закончил просмотр "Распутного детства", содержание почти не затронуло меня, а ведь так горел желанием посмотреть, читая месяцы назад аннотацию к нему, но не было тогда доступа; перемежая чтением и игрой в шахматы, досмотрел. Истории любви меня больше не касаются. Лишь одно воздействовало - финал, когда говорится, что много лет прошло с этих диких, веселых времен, и они больше не встречались. Несколько слов, провернувших нечто во мне, на что само действо оказалось неспособно.
  -- 11-летняя девочка умерла после того, как она высунула голову из окна движущегося школьного автобуса и получила удар веткой дерева по голове.
   Она махала рукой оставшейся подружке.
   Все те же звездочки гуляют из месяца в месяц по сайту. Разглядываешь их - тоже из месяца в месяц, из года в год, - и приходит трезвое соображение, что на самом-то деле самостоятельного значения они не имеют; надевают, что им подсовывают, позируют, как скажут. Одежда не из их сути произрастает, окружающая природа вовсе о них не думает...
  
   ...но я выгораю через глаза, - адский огонь сжигает меня, родившись в них; не понимаю, как выношу эту дугу, вспыхнувшую в самой моей сердцевине.
   - Мне страшно, мне все время страшно, - всхлипывал и хрипел он, смеясь, и в то же время слезы капали из его глаз на стиснутые руки. - И я устал.
  
   Что поделаешь, без повторения нет движения: нельзя каждый раз, просыпаясь, заново постигать окружающий мир, где порывистый ветер и дождь. Каждый сознательный опыт модифицируется прошлым опытом, то есть действительное событие частично определяется прошлым опытом. Это эквивалентно утверждению, что никакая эмоция не испытывается дважды в одном и том же виде. Таким образом, все поведение, включая его эмоциональный аспект, является как бы "заученным".
   Можно было бы уйти в смерть. Просто уйти, то есть сказать всем: я больше не могу; вы понятия не имели, что со мной происходит; у меня кончились силы. Это было бы злом, злом в чистом виде. Это пробило бы брешь в эфире, в которую бы ухнуло все, что я создал. Но есть странное утешение в осознании всего спектра возможностей, в бесстрашном и честном переборе всех вариантов несчастным, разуверившимся, странным, потерянным человеком без якорей.
   Умрет кто-то другой. Тот, кто глубже и умнее. Некий иррациональный грех соблазняет меня быть; тело удержать получается, создав настоящую личность, всевозможно улучшив функции. Душа отключена; когда потребуется, кем она предстанет... наяву.
   Да, казалось бы, мне полезнее сидеть дома, поменьше говорить, поменьше писать, поменьше переживать, но на самом деле, отказываясь от всего этого, я умираю, тихо умираю на ложе из роз. Лучше оказаться один на один с акульим плавником, режущим волны, чем прятаться. Дьявол вытягивает из мира красоту, отбирает надежду, превращая мир в царство живых мертвецов - безрадостных, задыхающихся. Есть в этом некое трагическое величие, дьявол - все что угодно, но только не мелкость, только не пустая сентиментальность. В нем, прежде всего, смертельная, невыносимая правда. Шагая сейчас, свободный от головной боли и голосов, я вижу дьявола, но понимаю, что нужно двигаться дальше, что поворачивать назад нельзя. Там все, что с ним связано: свобода, поцелуи, искусство, темный блеск безумия.
  
   Как все-таки, думает он, мало любви в мире. Я слишком стар и слишком злобен. И слишком беден. Сокрушённо вздыхая, тем не менее, он ощущает в себе другое существо, деловито оценивающее товар, выставляемый напоказ, и относящееся к нему именно как к товару: какие тут мерила, кроме возможного использования, представляющегося весьма и весьма заманчивым - и неясным одновременно. Она упала на колени. Я подошел, говоря с почтением: "Спасибо тебе, но без выкрутасов", - предлагая этому сгустку бессмертной тьмы форму. Я уверен: никто не хочет страдать, появление выбора ведет к тому, что он найдет более удовлетворительные и приятные способы взаимоотношений с миром. Все, что нам нужно, это разработать методы. Мы не должны обращать внимание на то, нравимся мы или нет.
   Ее лицо и тело выполнены в нежной манере с несколько сентиментальным расчетом продемонстрировать такую избыточность и щедрость человеческой плоти, при которой она уже начинает граничить с эфемерностью. Что ему в этих формах? Впрочем, исполнено красиво.
   Степень тяги определяет величину удовлетворения, испытываемого при достижении и усвоения путём... тем. Путём приставления носа к заднюшке с видом крайней любознательности? Ничего, утыкаешься, судя, - противное дело. Пытается противиться нежданным занятиям желудок, но необъятная Сфера Духа пронизывает все творение. А посему - человек может, должен и обязан познать и постичь Ее до конца! Знание же сделает его господином в Ней. Но и самое беспощадное владычество означает, будучи правильно понятым, лишь одно - Служение! Чем больше ты любишь, тем более способен к любви и тем сильнее будет твоя любовь. Нет предела числу твоих возлюбленных. Мы должны творить больше любви и как можно чаще. Лучше вступать в сношение часто, чем никогда. Нездоровое желание спрятаться подальше от пока еще неведомых явлений рассеивается само собой. Естественность врывается, как струя свежего воздуха, в душный мирок мрачных призраков, их смехотворные, по-детски неуклюжие очертания отступают перед проясняющимся мысленным взором, которому, в конце концов, открывается в ликовании великолепная естественность всего происходящего во Вселенной, движущейся всегда лишь по простым, прямым и четко распознаваемым траекториям. В Совокупном Творении нет ни малейшего оправдания мистике! Ей там нет места; ибо Дух Человеческий должен узреть с полной ясностью и без пробелов все, вплоть до своего собственного Источника. Нигде в совокупном Творении, вплоть до высочайшего духовного, не бывает отклонений от Естественных Законов!
   Чем больше ты любишь, тем более способен к любви и тем сильнее будет твоя любовь. Нет предела числу твоих возлюбленных. Мы должны творить больше любви и как можно чаще. Лучше вступать в сношение часто, чем никогда. Но можно быть счастливым и не обладая этим. Это печальная мудрость.
   - Это так плохо, что уже хорошо.
   - Нет, это так плохо, что уже снова плохо.
  
   Процесс рисования слов моим чувствующим нутром под наблюдением демона. Значит, бесформенного чудища. Нас не воспринимать не трудно. А никогда Я не устает, туго наполняющее мое чувствующее, меня вешать в разломан, сквозь безумья грань... после, наотмашь, раскрытым лезвием полоснуть поперек тени последних трех часов из 50 лет, снится тебе. Это мой чувствующий сон: возвращаюсь кровавый.
  
   Покупаю билет, прохожу на пароход, плыву на нем. Помещение маленькое, на сиденьях всем места не хватает; рядом со мной стоит юная девушка в шортах. Моя рука и ее бедро случайно соприкасаются, я думаю: а почему нет? - еще ближе перемещаю свою руку, держащуюся за поручень, к ее телу. Она чуть отодвигается, смотрит сверху вниз, а затем сама прижимает ногу к моей руке. Люблю находить. Люблю находить так, когда бесцельно пожелание. Была бела ты и ала... о, это лучше совершенства. Но это недолго длится, ее остановка, она сходит. Мелькают деревушки, мы каким-то образом проплываем через крутые перекаты, движемся все дальше вниз, и я решаю, что пора сойти.
   Схожу на берег, прохожу через маленькую деревушку в лес, вхожу в маленькое помещение. Не знаю, зачем я это делаю вместо немедленного отплытия, и что за помещение может быть в лесу, но я там. Прибегает группа деревенских мальчишек - похоже, здесь место их игр; я спрашиваю, в каком направлении мне плыть, чтобы вернуться - уже вечереет...
  
   "Воруй все, что видишь и слышишь!" - восклицает Берроуз, рассказывая о своей творческой методе; но результатом воровства являются голоса, выкрикивающие "Дубравку". И остаешься безоружным, вступая в жуткую неизвестность. Надо продолжать, это единственное, что может придать иллюзию равновесия; иначе... сплошная неизвестность, которую обречен впитывать каждую секунду существования. Седая моя голова, всё дурная моя голова, да слова не по теме...
  -- У детей с проблемами поведения в два раза выше вероятность того, что во взрослой жизни они будут страдать от хронической боли. Будет вытекать пот, будут мучить непонятные усталость и отчаяние.
   "Жизнь по преимуществу печальна. А сразу потом умираешь".
  
   Ты пробуешь осмыслить сказанное тобой в духе чужих паттернов, но якоря не дают тебе сдвинуться. Или это попросту лень сознания, не желающего напрягаться в поисках новых смыслов. На подоконнике книга, читаемая в конечном тупике, дни охладели, следуя ходам, что заканчивают партию.
   Каждый день делайте что-нибудь неожиданное в вашей жизни, меняйте стулья, меняйте, меняйте!!! Я знаю, это будет поддерживать в вас вызов, восторг и счастье.
   Заклинание, выкрикиваемое неслышно никому, заканчивается; убил сожаление о Я.
  
   Очень важно перестать пытаться извлекать смысл из бессмыслицы. Как известно, жизнь коротка. На самом деле она еще короче. Не надо терять время. Дайте факты, опять и опять повторю, дайте мне факты. К черту пристрастные размышления, оставим божественное вдохновение, забудем, что "предсказывают звезды", постараемся избегнуть мнений, не следует заботиться о том, что думают соседи, и забудем о неизвестном "приговоре истории". Каковы факты: как, сколько... и до какого десятичного знака ты их знаешь. Ты всегда ведешь свой корабль в неизвестное будущее; факты - твой единственный ключ. Дайте мне факты!
   ФАКТЫ
  -- Джозеф Райан нес матрас и спиной заходил в лифт, когда двери открылись. Однако лифта там не оказалось. Райан упал в шахту. Райана отвезли в больницу Сен-Барнаба, где врачи констатировали смерть.
  -- Агрессивный краснохвостый сарыч атаковал как минимум пять человек в коннектикутском городе, в том числе женщину, которой понадобилась медицинская помощь из-за пореза на голове.
  -- Патель был задержан утром в среду, когда он помочился на 16-летнюю девушку на автобусной остановке. Две жертвы уже опознали мужчину. Как всегда, пришли кайфоломщики, и крокодилы больше не летают.
  -- Суд штата Мичиган приговорил мужчину, выстрелившего в лицо пятилетней девочке, к восьмидесяти годам лишения свободы.
  -- Полиция города Трентон сообщает, что 15-летняя девочка-подросток продала свою 7-летнюю сестру в качестве проститутки, с ней занимались сексом семеро мужчин и мальчиков на вечеринке.
  
   Надежда - это сон наяву.
   Жизнь - без начала и конца.
   Нас всех подстерегает случай.
   Над нами - сумрак неминучий,
   Иль ясность божьего лица.
   Но ты, художник, твердо веруй
   В начала и концы. Ты знай,
   Где стерегут нас ад и рай.
   Тебе дано бесстрастной мерой
   Измерить все, что видишь ты.
   Твой взгляд - да будет тверд и ясен,
   Сотри случайные черты -
   И ты увидишь: мир прекрасен.
   Сказать-то можно что угодно, однако отчего я так переменился, упал духом, разучился радоваться, отчего все стало казаться мне так бессмысленно? Отчего это сделалось? Отчего я чувствую, что все вдруг стало как-то пусто и уныло и во мне самом, и вокруг, - ведь прежде у меня никогда не было такого чувства. Что за перемена со мною совершилась? Отчего я стал таким?
   - Какие старые у тебя стали глаза, - сказала она.
   Теперь он был как все другие. Теперь все было кончено.
   Что-то бьется во мне в извилистом, немелодичном ритме, повторяющемся бесконечно...
   Когда же придет сигнал? Он может быть визуальным, кинестетическим, аудиальным или комбинацией всех трех; и будет означать - "все в порядке, не бойтесь, единственное, что от вас требуется - это умереть". Жестикуляция, движение, дыхание создают иллюзию объема, свет растит вещи. Смерть выявляет наши подлинные размеры, и они удивительно скромны.
   Я знаю, что это так, но не верю. Если б я верил, я бы здесь не сидел.
   Он неожиданно вспомнил запах духов, исходивший от неприметной - ну, совсем уж невзрачной - женщины, мимо прошедшей во вчера; ушедшей от него во вчера, когда он прошёл в "сегодня". Бывают такие цветы - их вид не запомнишь, но аромат - удивителен. Пустое место, обладающее свойством околдовывать. Противоположное приманчивой яркости западни, тихое и нежное, как легкая зыбь... теряешь связь с реальностью, преследуя нереальные цели...
   Я начал излагать смутные ощущения, и завис. То, с чем оперируешь в полусне, никак не вяжется со словами. Ему надо писать о, а не скачивать изображения, тем более - чужие, тем паче - посторонних женщин, принадлежавших другим, а сейчас являющих из себя лишь бесплотный образ. Обман, ничто, требующее наполнения от него, его духа, его крови, а что он может дать... Себя он может дать. Совсем другого, чем прежде. И, едва приготовишься - смешок: зачем урожай? Судьба у человека всего одна. Когда она пройдена до конца, не остается ничего. Меня охватывает чувство несуществования. Иначе не скажешь. Я никто и ничто. Побывав во сне, я выскользнул из своей жизни и теперь не признаю ни этого человека, ни этих текстов. Я по-прежнему где-то не здесь.
   - Я проиграл. Я не ищу утешения. Нет. Мне просто очень грустно. Мне казалось, что цель, которую я перед собой поставил, достижима. Мне хотелось создать что-то живое и потрясающее настолько, чтобы в чьей-то жизни оно могло значить то же, что и вот такое утро. Самое обыкновенное утро. Ты только подумай! Я верил, что это реально! Какая глупость!
   Его осознание самого себя было настолько сильным, что он смертельно испугался. Он был не сообразен ни с чем. Что с моей головой; там будто поселилось существо с иным лицом, чем прежде, некая глубоководная тварь, для которой жизнь на поверхности невозможна. Главный враг сидит внутри. Но как использовать это открытие; ты борешься с собой постоянно, и все твои открытия, даже последнее, ложатся в эту схему. Глядя в пустые, холодные глаза оппонента чувствуешь жуткое одиночество. Факты для него не существуют, только его ненависть к человеку.
  
   Меня находит родственник, раненный во время войны в Германии, и до сих пор пребывавший там на излечении. Я не знаю о характере ранения - знаю лишь, что тяжелое, что в голову; я хочу встретиться, я не избегаю встречи; вот они - муж и старенькая жена - сидят напротив меня на стульях; бросаю беглый взгляд на старика, боясь быть шокированным увиденным, но чего-то не понимаю здесь, и возвращаю взгляд со старухи на него: что-то здесь не так, я не могу осознать увиденное... ах, вот в чем дело: над плечами нет головы, нет, и все тут. Нет головы, значит, нет лица, нет глаз, которые могут смотреть на меня... а беседа, кажется, развивается своим чередом, женщина что-то рассказывает...

Эпигенез, особенно в верхах разреза, ориентирован.

Твердость по шкале Мооса прекращает меловой гетит,

что в общем свидетельствует о преобладании

тектонических опусканий в это время.

   Утром двор был в опавшей листве. Впрочем, я мог бы не обратить внимание на это обстоятельство, если б их не подметали в этот серый утренний час, когда я шел туда, куда идти не хотелось; идти вообще не хотелось, до такой степени не хотелось, что внутри даже протест угас, увял, придавленный безысходностью. И кому нужно путешествие? Избавившись от игры в слова, кому нужно путешествие?

Мои мечты повсюду - об одном:

Уснуть и вечно спать холодным сном.

   Встречаемые на пути фемины никак не затрагивают меня; видимо, та часть моего естества, так взволновывавшаяся раньше, так чутко отзывавшаяся на любой изгиб женственных очертаний... эта часть померла. Возраст определяется не прожитыми годами, а количеством зверски убитых иллюзий. Расстройство гниющих чувств запускает несвязность размерностей, неограниченную экстравертность, гелиотропную эстетику целых эонов доисторических сумерек, возгоранье адов в полярных пустынях, похороны любых часов.
   Внимательно очень отношусь к себе, готовый разразиться упреками даже при виде возможной ошибки, которую не совершил, но, в принципе, мог. Так враждебно относиться к себе... или сочувственно, надо сказать? Потому что я не только упрекаю, но и расстраиваюсь. Как тут не расстроишься, всецело завися от этого человека, становящегося все слабее, прослезившегося в дороге, когда вспомнилась читанная перед уходом новелла французской писательницы, и тут же испуганно осушившего глаза - вдруг кто увидит? Ты так нелогичен, так расстроено твое проживание, где явный перекос в сторону движения, перехода от задачи к задаче... жизнь воспринимается как задачник, и ты освобождаешься от одной проблемы, чтобы попасть в капкан другой. Поскольку иллюзию движения не всегда удается сохранить, я начинаю сомневаться в причинах и следствиях, перестаю верить своему восприятию происходящего. Не удивительно так сокрушаться, если потеряна вера в себя, и каждый промах воспринимается падением в пропасть. Но ведь ты не падаешь, ты планируешь.
   Тот, кто придирчив по отношению к тому, что он творит, будь то работа или приключения, должен лишь перенести свое взыскание конечного в плоскость мироздания, чтобы никогда не завершить ни собственную работу, ни жизнь. Свободу свою он извлекает из необъятности собственных несвершений; это безграничный и жалкий бог, которого не ограничивает никакое творение, не боготворит никакая тварь и которого никто не щадит.
   Прощелкали мои туфли по асфальту, по лестнице, завершая круговорот движений и звуков, начатых моментом, когда они щелкали дорогу отсюда.
   Так тихо, что забыть можно о многом. Ты сам не даешь душе погрузиться в покой, мечась среди словесных атак своих текстов.
  
   Слегка он призадумался, производя непонятным образом вызванное из прошлого ощущение себя, и даже то, чем для него тогда мог бы стать этот рисунок, АНТИОПА, сколько лирических волнений и томлений, тончайших вибраций души... но ледяной разум не желает заниматься предметами прежнего интереса. Безразличны они для него. Если теряешь интерес ко всему, то теряешь и память; научиться можно только тому, что любишь. И проходит мимо, к той цели, что сокрыта во Времени, почему не может быть распознана, увидена, понята прежде достиженья. Путеводная звезда, определяющая дух творчества, которая для него очень важна, есть Тайна. И она теперь не маячит перед ним даже во сне: темно там, куда его несёт. Ведьмы, обуздывающие и использующие для потехи быков. Какой переход, какая жизнь! в этот промежуток стремится всплыть боль потери, я стараюсь прогнать её: всё прошло, нечего тосковать, всё проходит и всё остаётся, жизнь не терпит пустоты, и нет в ней пустоты: всегда есть замена, нечто новое появляется, к чему надо привыкнуть и полюбить, не останавливаясь на месте, где больше нет... Только свой неразборчивый, горячечный лепет сопровождает его во мраке, перманентно подогреваемый страхами и опасеньями, перетекающими одно в другое; висение над пропастью пустоты, не раз и не два снившееся прежде, стало его обыденностью; и как терпит сердце данный конкретный ужас... почему ты всегда так плохо относишься к себе? не даёшь себе жить... по-другому? столь все странно поворачивается в моем нынешнем бытии, так мало зависит от моего "я", столь много - от поворотов колес Джаггернаута, управляющих моей жизнью. О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью: 6-летний мальчик застрелился, играя с оружием. Когда негативная карма человека уже настигла, то сделать ничего нельзя, кроме как изменить свое отношение к происходящему: просветление гарантировано. Жизнь прожита, а правильно-неправильно - это из арифметики.
  
   Зачем размышлять, когда на душе и так скребут кошки; сознание неспособно спасти и сохранить даже от страха перед ложем из цветов и колючек, этим диким смертным одром; а изнутри уже доносится марш Надежды. Надежда остается всегда, что бы ни случилось.
   Если посмотреть внимательно на восхищавшие тебя прежде явления, то приходишь к неожиданному для себя выводу не о том, что чудес нет на свете, а к тому, что, находясь вне поля игры, нет возможности соприкоснуться с чудесами. На что бы ты ни был способен, о чем бы ты ни мечтал, начни осуществлять это. Смелость придает человеку силу и даже магическую власть. Решайся! когда ты решишься полностью посвятить себя своему делу, Провидение окажется на твоей стороне. Начнут происходить такие вещи, которые не могли бы случиться при иных обстоятельствах.
   И пошли интерполяции, и увиделась ангельская и дьявольская бездна, более бездонная, чем зеркало, где видишь свое бытие, - тут и роман с Фет, и твоя странность, потому что ты играешь обычного человека, маскируя иного в его инакости, и отношения возрастов, и еще множество феноменов, составляющих жизнь и сознание. Отключенный из сети, пребываешь не здесь, не там, а в странном и очень неудобном положении негде. Что-то происходит, что-то завершается или начинается в тёмных его нутрах, а он покорно следует химическим реакциям, полусознательно отдаваясь на их волю и готовый практически на всё и вся, если того потребует валентная связь на межклеточном уровне. Будто вернулось детство с его миром фантазии, куда уходил он с головой, выстраивая солдатиков и вооружая дредноуты. Куда угодно, только подальше от дней и ночей действительности; куда угодно - это в обиталище, открывающееся для него, в мир действия примитивных убийц и разрушителей, возведённых им в заменители жизни.
   Я думаю, что способность управлять своим внутренним миром - это и есть свобода. Так говорят стэнфордские исследования, учения тибетских сновидящих йогов и другие работы.
   Что-то там, у меня внутри, хочет меня убить.
  
   Происходит нашествие существ, подобных... видел ли я их? Или только ощущал присутствие? Они воспринимались мною черными амебоподобными тварями, неисчислимым множеством атакующими все живое, и пожирающими... короче, мерзость та еще, чужое, чужие. И они ничуть не хуже окружающего меня мира, - к такому заключению я пришел, чуть подумав. Перед засыпанием мир также весьма чужд и странен представлялся, а здесь, во сне, это было лишь творчески переработано, в жанре horror. Здесь, как полагается в творчестве, происходящее дается в нескольких планах, в восприятии разных персонажей. Один из них - А. Маресьев, идет война, его, раненого, обмороженного, возят в обозах различных воинских частей, и один из генералов позже говорит, что если б он был при нем, то не потерял бы ног - маневры его танковой части были быстры и удачны. Второй: входит в дом, чтобы спрятаться от немцев; осматривается, видит длинную каменную лестницу, ведущую в подвал; самое надежное убежище, по его представлениям, но тут уже появляется тема Чужих, о коих он не подозревает: там, в подвале, самое раздолье этим тварям.
   Третий - это я: мы прячемся в огромной квартире, принадлежащей знакомой семье - чуть ли не Сашки Шитова (покойного); один из персонажей воспринимается им, что касаемо остальных членов его семьи - то лица эпизодические, затменные надвигающимся - и надвинувшимся - ужасом. Укладываемся в комнате, выбранной по принципу укромности среди остальных; здесь один вход, перед которым - снаружи - я ставлю вентилятор (тот, что сейчас стоит у меня за спиной), чтобы услышать, если кто приблизится к дверям: вентилятор большой, неустойчивый, в темноте его не обойдешь, грохот падения я услышу. Перед этим долго бродим по бесконечному количеству комнат - это частично переходит из второго плана сна.
   Нашествие началось... вторжение тварей в дом началось; не ведаю, как это узнаю, но мы все встаем; я выхожу в преддверную темноту, держа в руке зажигалку-фонарик (он лежит справа от меня на столе), но видно очень плохо - батарейка садится. Пробую одну сторону, вторую (зажигалка-фонарик двухсторонняя), но результат примерно один: темно. Путается в темноте под ногами вентилятор, неудобно мешается; здесь реалистичность сна достигает пика; держу его посередине, переставляю. Твари где-то здесь, но я брожу по комнатам в поисках одежды - я ведь почти голый (как сейчас), а бегство, похоже, предстоит долгое, долгое, долгое. Одежда развешана на стенах, она висит на многочисленных вешалках, расставленных в комнатах; я готов надеть любую, но! - слышу чье-то разочарованное восклицание, будто в голове у меня произнесенное (в конце концов, все участники и все события сна сотворены из одного меня): "но выбирать-то не из чего!" - потому что обувь представлена валенками разного фасона, а верхняя одежда - детскими безрукавками-дутышами. Что-то я нахожу, потому что чувствую свои ноги облаченными в трико, сверху напяливаю рубашку - пусть все это слишком тонко, не соответствует моему желанию одеться с запасом, многослойно, но что поделаешь. Кажется, восклицание в голове раздается в тот момент, когда я решаюсь щелкнуть выключателем, чтобы включить свет, и вырванная из темноты яркими лампочками обстановка и производит вывод-восклицание: все видно, но нет ничего, достойного названия "одежда". Чужая огромная квартира, чужая одежда, и Чужаки, чье гнетущее, ужасающее присутствие должно вот-вот обозначиться самым страшным образом.
   Попадаем в исполинскую залу, уставленную рядами стульев, загроможденную предметами, и здесь я различаю, с некоторым облегчением, не мерзких тварей, а большое количество рассевшихся на стульях людей - это беженцы, спасающиеся, как и мы, т.ч. это еще не гибель, я - не единственная возможная добыча для тех, чье невидимое присутствие... как я его выдерживаю?
   Проснувшись, я увидел темноту в комнате, и пальцы на ногах судорожно сжались от жути: здесь то же, что во сне.
  
   Вот так, вполоборота, смотрели на него, впившись глазами в глаза, те оборотни. И в их взглядах были та же ужасная ненависть и угроза насилия, которые они символизировали в реальной жизни. Запоминающееся зрелище, слов нет. Сегодня он такого не видел: шли они, потупив взоры к долу, и никаких фокусов с их внешним видом не происходило. Хоть и возникало у него сомнение относительно видимой стороны вещей и странных людей, встречаемых по дороге: а не произошло ли это? Самое страшное из того, что он способен представить; он даже не может ясно обрисовать, чего же он здесь боится, потому что этот страх находится на самой границе достижимого сознанием, большей частью во тьме безумия пропадает. Он боится, что всё переменилось, и на самом деле, вместо того, что он будто бы видит, произошла подмена, и всё-всё переменилось. Тем более, есть признаки, а даже их достаточно, чтобы вызвать из глубин адский страх - до полнейшего растворения в нём, так что здесь остаётся лишь его трепещущая оболочка, а весь он исчезает как личность, как член социума.
   Признаки есть, и кто здесь призрак - он или встречаемые им люди - трудно решить, да и не нужен ответ ужасу. Я давно уже ощущаю себя посторонним среди людей, но как я мог так ошибаться? мне грустно и страшно - страшно увидеть в них себя. Блядь. Я хочу быть крутым и развязным, хочу быть скучающим и молодым, и чтобы мне все было по хую, - но, как говорится, имею желания, но не имею возможности.
   - Хорошо, - подумал он спокойно. - Я ненавижу вас, и вы ненавидите меня.
   Но все же он мертв, и знает, что не должен ожидать слишком многого ни от себя, ни от ненавистного живого мира.
   И все же он живет, точнее, движется. Погоня за вдохновением, отказ от себя. Свобода от плоти и сущности - от своего естества. Именно это и делает поэзию поэзией. Как же так вышло?
   Ничто - лицо мира Самой; мысль о разговаривать? избегая-убегая отражения людей в него; слова, не тернии, сжигают тебя... оказаться в темноте, слушая голоса.
   Он всегда живет прошлым, то есть реальностью, и этой реальностью закрывает для себя будущее. Не очень приятно сознавать, что все, что ты собой представляешь - это сплошное притворство. Как-то оно удручает. Я растерян, надломлен. Я на грани отчаяния. Я сегодня читал Есенина. Мне так себя жалко. Бедный, бедный я. Да, поэзия. Она была и во мне, но я ее бросил. Почти все время я брежу, и плохо сплю, но, может быть, у меня получится. Может быть, я смогу. Господи, это было бы замечательно: пройти все до конца и выйти на той стороне. Найти что-то ценное для себя, дорогое...
  -- В последние годы жизни (говорят, он дожил до ста десяти) отказался от всех наслаждений жизни, в том числе и поэзии. Его убили солдаты Туле, сына Чингиз-хана.

Библиотека -

выцвели буквы

"Ушла на 15 минут".

   Люди думают, что они могут что-то делать. Но в действительности никто ничего не делает и не может делать: с человеком все только случается. Человек сам не любит, не желает и не мучается - все это просто с ним происходит. Каждое действие - отдельно взятая агония, воздымающаяся до климакса, который так никогда и не наступает. И нет возможности логического завершения или обретения покоя.
   Для того, чтобы делать, надо быть. А нас - нет.

Так раньше верилось всерьез

Во все, что ветер принесет.

Теперь и хочется до слез,

Да вот не верится, и все.

   Он устал. И чем больше он уставал, тем яснее воспринимал окружающее, отличал одно от другого. Он видел и слышал все непосредственно, не переводил, как раньше, все в слова и не воспринимал все лишь как слова или игру слов. Он был в таком состоянии, когда все представлялось ему обыкновенным.
   Невзгоды укротили его. Самое прочные цепи и стены - это знание.

Ну вот... Звезды одной не стало.

Как страшно умирает свет...

Отговорила... Отблистала...

Еще одной светинки нет.

   Я учусь быть счастливым, живя и без Смысла, и без Служения. Нельзя все время от чего-то убегать. И все чаще мне кажется, что Жизнь - просто Жизнь - прекрасна и так. И такое ощущение, будто сейчас лето, день, солнце, теплынь; и не по себе становится, когда понимаешь, что это на самом деле так.
   Утонченная безмятежность заставила мой мозг поплыть, когда я вышел на улицу. Жара несусветная, но таких красивых ножек в прохладную погоду не увидишь, и их много. Тебе бы понравилось. Они мчались по неизвестной дороге неизвестно куда и на какое-то время прихватили с собой мое внимание. Занятые своими делами полуголые девочки, не акцентирующие внимания на признаках своего пола. Они его будто не осознают. Все фреймы без девочек могут быть выключены, не теряя что-нибудь ценное.
   Просто ты еще малыш, вот тебе и кажется, что в обнаженной натуре есть что-то такое особенное. Это как сон, который проснешься - и нет его. Красота без лишнего гламура! Девственная красота; очень трогательно, но в жизни, к сожалению, всё совсем не так...
   "Фрустрация", - соображал я об истоках своих умонастроений по дороге, вспоминая пребывавшую некоторое время рядом попутчицу - тинэйджерку в топике, белых шортах величиной в трусики, и босоножках. Лаково отсвечивающая на солнце загорелая кожа, коса, сильная красивая шея... "вот чего ты лишен и никогда не причастишься, и она странна для тебя, как Аэлита, существо не твоего мира"; вот, значит, почему ты печален, вне зависимости от настоящей ситуации. Как это прекрасно - и так далеко, находясь в нескольких сантиметрах, что ты даже не в состоянии ощутить близость, означающую понимание. Для тебя она - изображение, слово, но не реальный объект вблизи тебя, и взгляд украдкой ложится на широкие загорелые плечи, на которых белые ниточки-поддержки топика не перекрывают розовых бретелек лифчика. Сильное, юное, здоровое существо рядом, и ты не чувствуешь никаких желаний - ну как тут быть довольным!.. Не удивляйся, что гримаса уныния почти не покидает твое личико. Потому что - увы и ах! - такое впечатление они на тебя производят, печальное, тогда как должны вызывать радость. Типа теста твоего состояния. Всегалактический склероз разлагает свой телесный аналог. Разлитие желчи, тотальная дряблость, онемение неврологических мостовых, истощение всяких иммунитетов.
   Для мальчишки я слишком много всего знаю. И меня все ранит. Почему, сам не понимаю. Я все это глубоко чувствую, и со мной что-то делается. Я будто отвечаю за чужие грехи. Если так может быть.
   Красивая девочка, точно Алиса в стране Чудес. Ну что ж, она живописна, и она как будто славная девочка. Мне бы хотелось увидеть ее опять. Непохоже, что она шлюха. Вы думаете, она придет? Не знаю. Надеюсь, что придет. Мне кажется, мы ей понравились. Вы думаете, она придет?
   Ночь ледяная; огромная желтая луна - почти полная, - взобравшись повыше, засияла, будто невиданное украшение из сокровищницы чудовища. Зябко. В раскинувшемся беспредельном ландшафте я был всего лишь случайностью, начисто лишенной всякого смысла. Одиночество восхитило меня. Я хотел отправиться к дьяволу моим собственным путем. Я - совершенно один в угасающем свете дня. Ради чего меня вдруг толкает сорваться с места? К чему я хочу прилепиться? Откуда вдруг это странное побуждение? С чего бы мне так напрягаться? Все равно все дороги ведут в эту комнату. Ну, я так думаю, в этой жизни можно только играть - причем, так, как будто игра что-то значит. И это неважно, что она ничего не значит. Если, прочитав описанные мета-восьмерки (метафора внутри метафоры внутри метафоры), вы начали думать, вспоминать, соединять, искать и понимать, то так и было задумано. Воспринимай слова, которые ты сейчас читаешь глубоко комфортно или комфортно глубоко. Каждое слово является якорем на пути понимания. Когда ты читаешь каждое слово - эти символы или якоря вызывают в тебе бессознательный процесс, который включает в себя (но не сводится к этому) интерпретацию слова как такового и привязку к нему твоего личного опыта и понимания. Чтобы понять метафору, в большинстве случаев вы должны обратиться к собственной истории, припомнить сходные ситуации и те слова... Как жаль, что вы забыли тот замечательный вечер... такие замечательные люди... такие восхитительные события... такие теплые чувства, что не передать... с тех пор мы все чужие... В этом не было никакого смысла, кроме как в моем мозгу. Там это было реально. Это не просто мир, а мозаика единичных образов, которые можно интерпретировать сегодня одним способом, а завтра другим; паттерн паттернов, интерпретация интерпретаций, результат непрерывных решений о том, что может и что не может быть включено в эти мета-интерпретации, которые сами являются следствиями прошлых решений. Действительность - это ничто кроме свободного выбора одной из множества дверей, открытых во все времена.
  
   Она выходит из пятнистой колеблющейся тени кленов и ее золотые волосы, кучей собранные на голове в непринужденном стиле ежедневного невроза, вспыхивают словно солнце. Ее движения с некоторым отставанием переходили в движения ее одежд. Край юбки колыхался из стороны в сторону, бередя страницы открытой книги.
   Она надеялась отвлечь его от одиноких занятий взаперти.
   Она стояла в туфельках и в белых вышитых чулочках и более ни в чем, руки на бедрах, вот так стояла и вдруг посмотрела на него через плечо. Большие ее груди мягко коснулись его руки, когда она потянулась поцеловать его. Ее лицо так побелело и было освещено таким интенсивным светом, что он не узнавал эту почитаемую им холеную и обильную красотой женщину, словно бы нечто сверхъестественное внезапно присоединилось к их общению. Думаю происходящее. Как наших стремлений вещи поймать в постели вкупе с высшим Счастьем?
   Незабываемая комфортно продолжает. Выстрел вверх всего себя. Весело, как никогда, и жизнь нравится неосвещенная, где скрыты все начала, включая варианты - банальные, психоделические, сюрреалистические; Вы леди, и нужно только сделать мотивом жизни тонкую шутку. Что перед этим жизнь Махмуда!..
   Смысл, образ стремлений избыточны, тут уж ничего не поделаешь - душа заперта в самовлюбленной эктоплазме, питающейся цветом вожделения.
   Что-то таинственное в рисунках бабочек в сочетании с девушками.
   Макияж. Дело всё в нём, - заключил он, посмотрев и сравнив. Что век минувший, что нынешний, - отличие стирается при надевании парика и подкрашивании губ. Китч; но вот что страшно - это нравится. Пошло! А все равно глаз не оторвать!!! Но днём, пожалуй, страшнее. Задним числом так оценивается, потому что ничего страшного он не заметил под рассиявшимся солнышком, от которого было даже жарко при быстрой ходьбе. Белобедрые объекты в шортах на почти пустых улицах. Это сейчас ему не по себе, сейчас ему странно припоминать всю эту маршруту, конечная цель которой лишена ночью смысла. Будто он блуждал низачем в чужом, другом мире. Остаётся тет-а-тет с бытием своего существа, вызывающим уже не горячий интерес и 100% сопереживание; от него тоже отстраняешься, видишь никчёмное более мельтешение сигналов, поступающих со всех входов; всё ещё есть соблазны в первоначальном виде, но уже даже любопытства не вызывают.
  -- В штате Иллинойс задержан студент, которого обвиняют в том, что он проник в незапертые квартиры трех женщин и растирал им ноги, пока они спали. Когда женщины просыпались, извращенец убегал.
   Все бурные страсти не к лицу женщинам, но менее других им не к лицу любовь.
  -- Женщина из штата Пенсильвания обвиняется в изнасиловании мужчины: чтобы заставить свою жертву совершить с ней половой акт, женщина обожгла ему гениталии раскаленными щипцами для завивки волос.
  
   Улыбка-гримаса именно это означает: вот этому я столько значения придавал? - даже без восклицательного знака; как сегодня, когда он наблюдал за круговращением исполненья функций. Только он это написал и задумался, как бы уточнить, не доходя до прозы конкретики, как замельтешили номера страниц на экране; успел он заметить и прервать реализацию задания, какого он не давал. Откуда что? - снова удивляется - но ещё без такой улыбки. Странная жизнь, где все приедается - и бедра, и виртуальные миры. Что же остается? И я впервые заглянул глубоко в бесконечную перспективу ожидающей впереди пустоты.
  
   Так, концентрируясь и расходуя огромное количество энергии, он старался удержаться от сползания в громадные дистанции своего несчастья. Оно, однако, затягивало его. Мрак и пустота с неслыханной наглостью колыхались возле его бровей. Временами он ощущал засасывающее кружение пустоты. Начало весны, угрожающее дыхание неопределенности. Весна! Весна! Подобно безумному фокуснику, швыряющему шелка и цветные тряпки из сундука, земля являла на свет желтые и белые крокусы, лисий виноград и форзицию, лезвия ириса, розовый и белый цвет яблонь, тяжелую сирень и бледно-желтый нарцисс.
  
   Возникающий на синем фоне белый текст естественен лишенностью горизонтов и красок, тепла и запахов. Он воочию представляет мир, где ты обитаешь. Значит, нечего претендовать, все верно уловлено и передано; ведь ты не путеводитель пишешь, а описываешь свое восприятие мира. Читал "Коктейль", и с удивлением узнавал о своем авторстве фраз, часто встречающихся в микшированных текстах, коим несть учета в ОТРАЖЕНИЯХ. Иногда мне кажется, что окружающая меня жизнь сочинена из меня, что нет, на деле, границы между внешним и внутренним мирами. Я вожусь с текстами и путаю все на свете. Стоило оказаться в окружении молчаливых зеленых зарослей разнолесья, как меня охватила иллюзия нахождения в тексте одного из своих первых произведений, где я так много думал о лесе, что обстановка размышлений навелась на реальную лесную обстановку - неразрывно. Было ли то проявлением его податливой на слезу полубезумной натуры или следствием воспоминаний, принесенных приливной волной стрекота сотен кузнечиков из лесных прогалов - этого не понять. Места, воодушевившие чувства поэта, неизменно перенимают у него эти чувства. Какие-то пронзительно сладостные страницы, где слова воссоединялись в сознании с их прототипами... Как ни странно, он тосковал по местам, где никогда не был и куда вовсе не собирался. Надоели мне названия улиц в городах, где я никогда не был. География - слабое средство против того, что тебя гложет.
   Что у тебя за сознание, такое болезненное... цепляющееся за все, что способно причинить тебе боль... Все разумно, но неправильно работает. Вы знаете лучше меня, что весь секрет в нас самих, а не в словах. Шекспир, непревзойденный мастер слова, относился к словам с презрением. В Буэнос-Айресе, в Вашингтоне или в Праге - они всегда значат меньше, чем личности.
   Изложить происшествие - значит перестать быть действующим лицом и превратиться в свидетеля, в того, кто смотрит со стороны и рассказывает и уже ни к чему не причастен. Кощунственно подгоняя объекты живого мира под текстовые формулировки, в свое время интерполированные в "Дубравку", а теперь дерзко стремящиеся обратиться с этим миром как с текстовым полем. Я иду, и вижу группу женщин, "...среди которых - самая сущность невинности и чистоты, но чьи особенности противоречат знанию желания, озаряющему мягкую куколку с тонкими каштановыми волосами, гладкими пятками и нежной девичьей складкой кожи между ног". С поведением дитяти, но чьи формы, наполняющие светло-голубые джинсы, говорят о готовности исполнить предназначение women, - применительно к данному случаю, где близко наготы нет. Выглядит это замечательно, сказал он себе. Почему "выглядит"? Это и на самом деле замечательно. Она делает дорогой сердцу каждую секунду, проведенную рядом с ней.
   Пока я разыскивал слова для её тела, чтобы увековечить в тексте, из открытой форточки повеяло ветерком, настолько симпатичным моему разгоряченному телу, что я обязан его здесь упомянуть.
  
   Последовательное изложение неизбежно преувеличивает роль описываемых мелочей, ибо каждое слово занимает определенное место и на странице, и в голове читателя.
  
   Зверь убивает из удовольствия. Дурак - из ненависти. А ведь убийство лишь тогда чего-то стоит, если оно в основе своей грандиозно.
   Зло - страшная вещь. И оно изощряется, как дьявол. Может, я снова клевещу на себя, но поступки мои (в том числе слова), объективно, говорят о неприязни ко всем, по меньшей мере - нежелании добра никому. Симпатию порождают лишь формы девичьих тел, когда они соответствуют подсознательным идеалам, и таковое совпадение смягчает твое нутро, озаряя сию ледяную пещеру разноцветными елочными огнями.
  
   Она притронулась к его щеке и смахнула слезинку. - Так трагично, так трагично... И это все, чего вы хотите от жизни? Я вам не сочувствую. Вы думаете, вы какой-то особенный, если потеряли свою любовь? Это случается ежедневно и с другими. - Красноречие покинуло ее, провожаемое восхитительным жестом, выражающим и затруднение, и быть может, тщетность любых попыток с ним справиться, и смирение пред невозможным.
   - Я надеялся утвердить среди этих имен мое. Надеялся.
   Да-да. Надеялся. Но теперь уже поздно. Я хочу, чтобы мою книгу уничтожили. До последнего экземпляра. Пусть каждое слово умрет, пусть умрет. Не нужно, чтобы хоть одна живая душа помнила меня после смерти. Здесь мужчины и женщины только делают вид, будто погружены в какие-то занятия, между тем как на самом деле они живут полной жизнью в мире условленных свиданий, тайных знаков и уверток! Даже самые возвышенные состояния и самые исключительные духовные свершения оказываются неважными, если мы не в состоянии быть счастливыми самым основным и обычным образом, если мы не в состоянии прикоснуться друг к другу и к жизни, которая была нам дана вместе с нашим сердцем.
   Зарядить бы сердце порохом и взорвать!
   Может быть, какая-то иная планета в большей степени стоит беззаветных усилий разумного существа.
  
   Проснувшись ночью, он почувствовал тихую радость, что правилу конец. Он улавливал престраннейшую пульсацию какого-то горького веселья. Это был возврат чисто животной радости или способности ощущать радость. Похоже, он уже приближается к границам региона, где обитают ангелы. Иммигрант, как и в любой момент своей жизни, он прибывает сейчас навечно к берегам своей сути.
  
   Я нахожусь внутри палатки, установленной на песчаном берегу - то ли озеро, то ли море слышится за ее белыми стенками; конечно, я сижу за компьютерами, но чувство одновременного присутствия в другом пространстве так сильно, что я прихожу к мысли об одновременной жизни в ином измерении; там моя жизнь добропорядочна, я веду размеренную, упорядоченную жизнь, про которую можно сказать, что она пронизана добротностью. Человеческие существа актом письма как бы поддерживают существование других времен и территорий, чем то место и время, в котором они пребывают постоянно.
   Можно объяснить так, хотя я ничего объяснять не собираюсь, всего лишь закрепляя письмом момент иллюзорности, когда определенные переживания становятся важнее жизни.
   Моменты длятся слишком мало, чтобы ты успел внять их голосу; только что ты был там - и вот уже всецело здесь, в этой недостойной, порченой жизни. Мир, как и я, тоже постоянно составляет и пересоставляет сам себя в бесконечном процессе неудовлетворенности.
  
   Может, из-за того, что ты не любишь свободы, ты любишь собственность. Одышливо скрипит компьютер; по возрасту, ему пора бы на вечный покой - 5 лет он мне служит... его электронные потроха содержат нечто такое, что трудно оценить в количествах, названиях, байтах и прочем; как одушевленное существо. Время, усилия, пространства, расположенные в нем виртуальные объекты... и все это может сгинуть, исчезнуть для меня в одночасье...
  
   Не способен он действовать в условиях сопротивления. Или его действия носят характер, непонятный даже себе самому. Душевная мгла вырывается наружи через мимику лица, я бессилен контролировать себя каждую секунду. Для этого необходимы силы, а они истощились: все неясно, я не знаю, что должен сделать в следующую секунду - а также вслед за этой секундой. Будто кто-то посторонний поселился внутри, испуская волны ненависти, которая будит головную боль, и с ней не справляются даже самые сильные таблетки; не говоря о ненависти - ее ничто не побеждает, ей все дает пищу, нет ничего, к чему она бы не прицелилась.
   Мне кажется, что огонек жизни во мне так слаб, что простое усилие воли может ее загасить. Так явственно кажется, что я избегаю сегодня даже подумать об опускании занавеса. Поэтому ни о чем не думаю. Нельзя думать, когда боишься. Тщетны попытки следовать к какой-нибудь залитой солнцем цели - внутри нас и под нами сгущаются сумерки. Нет ни единого огонька, чтобы осветить нас в нашем скольжении; бездна зовет нас, и мы слушаем ее.
  
   Белая фигурка - белый топик, белые шорты, - присевшая возле коляски; гибкая фигура юной женщины: если есть ребенок - он принадлежит ей? - загорелые руки-ноги, приобнаженный кусочек спины.

Playboy убеждает показать, сколько на самом деле в вас хороших кривых.

   Отпечатал несколько jepg, цветных и черно-белых. Самое замечательное в снимках то, что их можно любить без страданий, и самые лучшие доставляют великую радость, потому что в них осуществилось то, чего ты сам всегда старался достичь. Раз это сделано - это хорошо, хотя сделано оно и не тобой. Того, что тебе нужно, ты получить не можешь, и твои желания никогда больше не исполнятся. Но ведь есть различные паллиативы, вот и воспользуйся ими. Действуй, Ватсон. Действуй.
  
   Одна из моих самых любимых моделей в инете. Она выражает миллион вещей в единственном снимке. Я люблю других девочек эстетически и формально, но эту я люблю моим сердцем. Трудно объяснить словами, мое сердце взорвалось в самую первую секунду, когда я увидел эти фотографии: beautiful skin and fantastic legs... Эта маленькая девочка прекрасна, нормальные люди могут умереть счастливыми после нескольких часов с нею. Маленьким девочкам, словно бабочкам, извиняться не в чем. Они, несмотря ни на что, как всегда прекрасны, но об этом я рассказывать не буду, потому как - невъебенно личное. Секс должен осуществляться между друзьями. В противном случае, пользуйся механическими игрушками, это более чистоплотно. Beauty, tenderness and innocence. Но встреча - только во сне, а потом вдруг я просыпаюсь, проклятье! лежишь, разглядывая темноту, слушая гул компьютеров, качающих из сети файлы, и ваши желания обалдевают от ваших возможностей.
   Наверное, так должно быть: механически течёт жизнь, сама не понимая, куда она движется, а он оглядывается в прошлое, ловя иное восприятие - жизнь-то всегда была не слишком... Общий фон гасит, тот гнетущий гул внутри, что не даёт, не позволяет что-то проделать просто и естественно, как телёнок, как ребёнок. Я даже подумал, что воссияй Chelda своей попой возле подъезда - ты бы этого не оценил. Необходимо окружение, нужно отдаление и отчуждение, чтобы ты взирал на них как на произведения неземного искусства. Когда рядом, виден ситец, а не сказочные ткани.
   В конце концов, каждый остается один; и вот тут-то и важно, кто этот один. Естественно. Ночные кошмары (пока цензура дремлет, подполье устраивает дебош), невроз пустоты выходных дней. Поскольку жизнь нагромождает никчемные загадки и монополизирует бессмыслицу, она внушает больше ужаса, чем смерть: именно она и есть великое Неведомое. В этой загадочной, трудноуловимой, преходящей сути необходим контроль, необходимо руководство, чтоб не заплутать, не растеряться. Короче и вернее: чтоб не пасть духом. И все же, не переставая понимать, что пустота может привести только к пустоте - зачем отказываться от удовольствия споткнуться и разбить себе голову о землю и небо? Решения, предлагаемые нам нашей унаследованной от предков трусостью, оказываются наихудшим отступничеством от нашего долга соблюдать интеллектуальные приличия. Окончательные выводы делают лишь те, кто живет вне искусства. Накапливающий энергию живет под давлением, словно раб собственной избыточности; и ничто не мешает ему потерпеть крушение в абсолюте... герою удается ярко умереть просто потому, что ему недостает способности постепенно угаснуть в стихах.

Медлительно роняя одеянья,

тебе сияет вечера краса.

   И перестаёт нравиться. И перестаёт. И... Как ребёнок, сидящий под ёлкой и смотрящий из зелёных сумерек с золотистыми отблесками на неузнаваемо изменённое окружающее. Хоть ровно ничего не переменилось. Хоть всё стало другим. Я увлекаюсь, зацикливаюсь, и удовольствия оборачиваются обременительной привычкой. Получается бесконечная погоня за вещами (физическими, интеллектуальными, эмоциональными), которые, в конце концов, не оправдывают надежд.
   Во мне родилось чувство сопричастности движению, застывшему на фотографии; на грани галлюцинации, воображение движется вместе с прибойной волной, запечатленной на снимке, шагает вместе с малышкой, переставляющей крепкие ножки на другой фотографии; и т.д. Куда я иду, почему такая растерянность, невмочь - в том числе и физически - проделать наяву несколько шагов; действия предстают бессмыслицей, что будто подтверждает явь; я будто лез, лез, лез в некуда, а теперь планирую в Ничто, никакие усилия здесь ничего не значат...
   "Прочь из моей головы", - фраза, только что прозвучавшая в фильме. Мне тоже так хочется сказать темам своего сознания.
   "Есть ли идеи - разумеется, кроме трепета страха?"
   "Если я умру, вся эта херня закончится".
   "По ночам все кажется таким серьезным".
   Поиск истины часто заканчивается поиском убежища.
   А это что? Явилось оно оттуда же, это ясно, но что оно долженствует означать? Почти киборг, не совсем человек, по различиям заключаю, что нездешнее существо, глядящее на нечто за его левым плечом, откуда слышна музыка. Что бы сие ни означало, но оно ничуть не напоминает графические образы, живущие в его сознании. Оно истекает из движений пальцев, сжимающих виртуальное перо, и даже при благоприятном сочетании возможностей и желаний, оттуда никак не выльется то, на что он не способен сам. А вот это, следующее, очень близко напомнило ему, навеяло на него, представило ему Ipse (не знаю, насколько уместна здесь латынь), сидящего за клавиатурой, склонив голову и вытянув руку. Верно, рука как раз правая, здесь уж не рука, а конечность. Ещё доебись, что вперённые вниз очи - всего лишь кругляшки; не надо: всё схема, всё символ, чего уж тут обусловливать...
   - Это ужасный мир, senior. Никто из нас не знает, зачем он здесь и что он делает.
   Можно ли быть вообще уверенным в чем-то? Нельзя. Чем больше ты об этом думаешь, тем больше убеждаешься, что так оно и есть. Никогда не знаешь, что может произойти не так.
   На самом деле, это неважно. Если начать подыскивать определения и объяснять различия, чем дальше вы заберетесь в своих размышлениях, тем темнее будет суть противоречия.
   Короче: искать причину причин - гиблое дело.
  
   Эпоха крутых сигалов и расселов безвозвратно ушла, и боевики наводят на мысль, вовсе не заложенную в их основание: хорошие и плохие парни - всего лишь персонификации эмоционального мира почти любого человека, для которого все окружающие - враги, а сам он - существо, обреченное барахтаться в болоте, кишащем тварями.
   Знание того, что ничто не стоит труда, незаметно превращается в веру и, следовательно, в возможность поступков; ведь любой пустяк, имеющий отношение к существованию, предполагает скрытую веру; простой наш шаг по мостовой - пусть даже в сторону мнимой реальности - уже представляет собой спор с небытием; любое наше движение, даже наше дыхание, несет в себе зародыш фанатизма...
   ...сияющие калейдоскопы движения, хруст и чавканье под ногами...
   Сосредоточен на одном: пройти сквозь дни. Этому посвящено все. Пройти, пронырнуть, в безотчетной надежде, что есть другая сторона, куда я могу дойти и где мне будет легче. Не знаю. Уошберн, Гроф - и я также - согласны с тем, что этот экзистенциальный переход представляет собой нечто из области тотального противостояния жизни и смерти (или ряда таких противостояний), зачастую трудных и жестоких, но во всех случаях глубоко преображающих.
  
   Улегшись, я смог оценить, что же со мной происходит. Это - страх. Он порожден невозможностью что-либо делать, потому что ночь, и я лежу. Страх, наверное, чем-то другим вызывается, а ночные обстоятельства лишь обостряют его, как это происходит с физической болью. А что я могу поделать, если надо спать, для этого надо обездвижить себя, а сон не приходит.
   Ждал сна до рассвета. Будто бы сознание не работало, вращаясь в узком кругу нескольких сцен и восклицаний, но неожиданно возникло соображение о нерезультативности оптимистического подхода к действительности; этот подход уничтожает желание перемен и поиск средств для этого. Я удивился: ни о чем таком я не думал. Главным было не словесное оформление, пригодное лишь с определенного ракурса зрения, лишь в определенный момент времени, а чувство. Чувство словом не выразишь. Не сказать, что оно было жутким, депрессивным; скорее - логичным, будто мне математическим путем продемонстрировали бессмыслицу распространенных концепций о взаимоотношении ожиданий и реальности; что все это равнозначно делению нуля на нуль. Симуляция разумной деятельности, бессмысленная на деле.
   Пустыня во мне, как вновь подтвердилось, не совсем еще мертва.
   Здесь ничего не происходит. В ощущениях сегодняшней ночи это ощущение было главным: игры происходят на поверхности. Чуть глубже - ничто. Разве это может быть правдой? Или может быть правдой, но относится лишь к человеческим аспектам бытия?..
   Я думал о ловушках; ловушками представлялись чужие восприятия жизни, как то: безразличие, бесцельность и т.д. И что здесь главное - то, что безразличие, или то, что чужое?.. Или то, что мне пытаются навязать ненужное, не соответствующее моей жизни?.. Ночью это были не просто мысли; я бродил в темноте среди людей, каждый из которых воплощал йогическое, циническое и т. п. Или мои представления о том, чем таковые являются. Их мировоззрения можно было воспринять, как надевают маску, как цепляют инфекцию; здесь не было какого угодно отношения к жизни, а только лишь лики безучастности, чего я - моя душа - не хотела.
   ...и такую растерянность вызывает мое местонахождение, что хочется все забыть, от всего отказаться, и перестать. Но оно скоро утонет и уйдет в небытие. Все-таки Word - программа неплохая. Как бы я на нее иногда ни злился.
   А заснул я под звуки "Повелителя книжных страниц"; Капитан Джез Крюк, Долговязый Сильвер, доктор Джекил... Две звуковые дорожки - оригинальная и переводная - накладывались на странное эхо, где звучало то, чего не было, отчего мне становилось странно и не по себе: вот что сопровождает меня постоянно, заглушаемое сознанием, становясь слышным лишь в ситуациях, в которые я ставлю себя: слышать и засыпать. А может, я слышал модуляцию звуков угасающим сознанием... Не впервые ведь уже я такой эффект замечаю.
  
   Я не верю, что ментальная основа умирает только потому, что разрушается контейнер. Я не могу, например, решить прекратить дышать или остановить мое сердце. Я могу попытаться. Тогда кто это, кто продолжает дышать, даже если я пытаюсь остановить дыхание? Некто, кто хочет что-то от меня, или для меня. Я считаю, что существует творческая энергия, наделенная смыслом и волей, которая придает мне мою идентичность. Я нашел свой собственный Гефсиманский сад, где я вступаю в отношения с самим собой.
   Он какой-то не такой, он создает свои правила, что-то он делает такое, чего еще не делал никто.
   Он не знает толка в толке. В одном он точно уверен: объект наличествует в сознании, вызывая беспокойство и неспособность остановиться в этом движении, но что это и как подойти к нему - выше его разуменья.
   И только дети видят седого старца.
   Это не для твоих ушей. Это мысли вслух. Что не взбредет в голову от тоски в заволжских скитах.
  
   Взгляните-ка на человека! Отыщется ли в нем Божественное! Это глупое утверждение следовало бы назвать богохульством, ибо означает оно принижение Божественного. В человеке не сокрыто и капли Божественного!
   Но какое мне до этого всего дело? У меня здесь собственный мир, и я нахожусь в самом его центре. Окружающие люди одна декорация. Люди на улице меня не волнуют. Что они для меня сделали? Алкоголик Писемский, душевнослабый и помешанный на несчастной любви Тургенев, больной, злой, неуравновешенный Достоевский, неустойчивый и слезливый Некрасов, мнительный и замкнутый флегма Гончаров... Планета одиноких нелюбимых уродов. Я ведь знаю, что велик - я; знаю, не нуждаясь в подтверждениях. Если я тебе не нравлюсь - застрелись, я не исправлюсь.
  -- Уровень смертности среди тех, кому свойственна высокая степень враждебности по отношению к другим людям, в шесть раз выше, чем в остальных группах.
   Человек несет в себе Искру Божью. Но эта Искра Божья - Дух, а не Частица Божества!
   И нам недолго любоваться
   На эти, здешние, миры:
   Пред нами тайны обнажатся,
   Возблещут дальние миры.
   Скоро ваш выход - время не останавливается.
   Реагировать на мир по-деловому - значит впадать в фантазию, к тому же скучную, поскольку реальный мир чудесен и удивителен.
   Меня пугает то, что я пишу. Я настолько комфортно себя чувствую, ничего не делая, ведя абсолютно праздный образ жизни, что мне даже страшно становится... Когда перестаёшь переживать по поводу происходящего, оно перестает происходить.
  
   Если во Вселенной есть занятие более важное, чем лежать рядом с Фет и делать ей приятно, я о нем не слыхал.
  
   ...за окном чуть брезжил рассвет, попискивала утренняя птаха; перед пробуждением я, в чьей-то компании, ел мороженое. Наверное, мороженое, но оно было жидким, и его вкус превосходил сладостью шоколад и мед вместе взятые, так что относился уже не к ведомству реальности. Я не могу представить что-либо, способное доставить столь восхитительные вкусовые ощущения. Оно напитывало всего меня, наполняло, становилось моей сущностью, и нельзя было назвать его ни яством, ни лакомством, потому что нет на Земле подобного.
   Удивительно, потом мне успел присниться еще один сон. Учреждение, похожее на почту; здесь девочка - лет 9-10 - платит за... посылку? Ну, не помню я, сон не затруднялся точно обозначить назначение места, где мы находились; девчушка - славное, симпатичное созданье - выкладывает на стол горсть монет и просит кассиршу посчитать, хватает ли здесь. Я сам берусь за дело, потому что рядом, считаю, перекидывая монеты кассирше, а потом спохватываюсь странным видом денег: то монеты большого диаметра, блестящие, новенькие, а то - какие-то сморщенные, маленькие, неправильной формы, и вдруг осознаю цифры на них: там есть, к примеру, монеты достоинством в 23 рубля; просто посчитать не получается, я спрашиваю кассиршу, разве такие деньги бывают, она подтверждает; похоже, это деньги другой республики. Сбившись, я передвигаю все деньги к кассирше: пусть считает сама, у меня не получается. Расплатившись, девчушка уходит. Ну, это же совершенно невозможная ситуация для меня - быть рядом, ощущать доброжелательность, и таких девочек, наверное, вообще не осталось - ясных, чистых, как то положено дитю; ну, таких еще можно допустить, но их восприятие также требует чистоты, душевного тепла, симпатии к людям, а где у меня?!.. Вот поэтому этот сон также фантастичен. Чтоб такое маленькое событие произошло в реальности, Вселенная должна измениться. Вот ведь странное, но верное соображение. Значит, во сне я был Другим, и был в иной Вселенной.
   Сон не ведает пропорций: незаметная в течении будней девочка обращается в центр бытия, взаимодействуя непосредственно с моей душой. Маленькая, теплая, живая...
   Как не раз я убеждался, почти ни один, самый яркий сон, не выдерживает соседства с самыми мелкими переживаниями или мыслями будней.
  
   Пытаясь отвлечься ужасами "Чужого леса": гляди, как тяжело приходится некоторым другим, - я вдруг сообразил, что мое положение не многим лучше. Вот тебе да. Это уже тотальность депрессии, видящей везде и во всем безысходную тьму.
  -- генотоксический стресс - повреждение ДНК - приводит к тому, что волосы становятся седыми.
   У Чорана сегодня вычитал, что удовольствия полезны даже после того, как они уже прошли, т.к. смягчают в дальнейшем восприятие плохого; это напомнило мне мое давнее стремление накопить за лето приятные впечатления, чтобы они помогли перенести мне зиму. У меня ничего не получилось; может, я неправильно выбрал источник удовольствий, или Чоран рассуждает так же умозрительно, как я, следуя формальной логике, а не практике.
   "Запись боли в одном пространстве памяти нельзя стереть записями счастья в других".
  
   Долго-долго не мог уснуть, глюкуя при том. Улицы, двигающиеся по ним фигуры в разных ракурсах - причудливых, при которых даже привычное воспринимается измененно. В голове была ясность, какой даже днем, после сна, не бывает. Куда-то я перехожу, - соображал я, - иначе вся эта жизнь внутри меня необъяснима. Я меняюсь, и происходит изменение там, где я считал все умершим. Язык тишины, пустоты, небытия, безумной Игры и парадокса. Он не годится, чтобы объяснить человеческую часть Пути. Он подходит, чтобы передать невыразимое понимание Беспредельного Духа. Когда приближаешься к океану, твои знания о колодцах - лишь помеха.
  

аксиомы бессилия

   Сколь призрачны мотивы моих поступков... в них заложено нечто болезненное, уже в семени, откуда они произрастают, и на каждом этапе их нарастания и осуществления, эти черты просматриваются отчетливо. Однако, за некоторыми исключениями, все эти вещи превратились для меня в фантомы, которые я вспоминаю с трудом - они более не волнуют воображение. Я как бы уходил от себя все дальше, пока не смог взглянуть на себя, свою жизнь и работу со стороны, с топором в руках. Когда думаешь о концах и началах, не можешь отделаться от ощущения всеобщей ничтожности.
   Вероятности без желания вовсе непривлекательны. Реализовать то, или сделать это - да ничего не хочется, и лишь из-под палки я могу произвести осмысленные манипуляции с чем-либо, - в смысле, добиться результата, хотя он вовсе мне не нужен. Я рано осознал, что, когда нет внутреннего отклика на вопросы и сложности жизни, их значение, в конечном счете, мизерно. В конце концов, единственные достойные упоминания события в моей жизни - это те, в которых непреходящий мир прорывался в наш - преходящий. Поэтому я главным образом говорю о внутренних переживаниях, к которым также отношу мои сны и видения.
   Днями, неделями, месяцами, годами напролет он терпеливо ожидает, подобно одинокому таинственному дракону в пещере, выполняя свою работу, пока его терпение не вырастет, породив безграничную веру, волю, силу духа и власть над собой и событиями.
   Вечность позади, вечность впереди. Суета здесь неуместна, быстрые успехи невозможны. Не пытайтесь наебать бесконечность. Путь терпения отсекает все иллюзии и фальшь в ученике, впервые заставляя его по-настоящему уважать свой выбор. Что значит уважать свой выбор? Это означает быть готовым отдать за него все.
   Величие ученика как излучения Беспредельного - есть реальный факт.
   "Я согласен", - подумал я, пробуждаясь и оценивая свое состояние. Покой. Вот что это было. Состояние, к которому можно стремиться и обретать. Оказывается, я еще не совсем потерялся в лабиринте своей судьбы. Наверное, это не очень осмысленно звучит, но сколько я метался в последнее время, не чая, чего хотеть, поскольку все и вся было противно моей душе - любое место, любое занятие.

dreams

   Спал около часа, проснувшись со странным чувством ушедшести отовсюду, чуть ли не счастливым; это так контрастирует с моими обычными пробуждениями!.. Видел сон:
   Иду по улицам, уткнувшись в большую книгу с цветными иллюстрациями; там многозначительные тексты с яркими картинками; нахожу место, где сесть, и продолжаю читать. Кажется, книга Стивена Кинга, фэнтези, куда, время от времени, переношусь и я. Очнувшись от громкой музыки, я оглядываюсь и вижу, что сижу на скамейке возле здания старого вокзала, т.е. на площади, возле дороги. Вокзал переделан в торговое здание, не купить ли эту музыку, что мне очень понравилась; в любом случае, надо идти.
   Большой том, широкие развороты страниц - будто картины; слов немного, напечатаны крупным шрифтом, все оставшееся место занимают картинки; этакий суперкомикс в моих руках; переплет носит следы чтения, начал трескаться.
   Встаю, охваченный чувством небывалой свободы, иду к выходу - потому что мое местоположение меняется, теперь я уже оказываюсь внутри здания, и мне надо выйти в дверь. Из соседней двери появляется девочка - малышка лет 8-9, - в сопровождении женщины. Она оглядывается вслед мне, уходящему, что-то говорит певучим голоском; веет от нее уютом дозволенных игр...
   Я - молодой человек, куда-то едущий на поезде. В составе есть несколько спецвагонов, занятых политическими боссами. На какой-то остановке знакомлюсь - или попадаю к знакомым? - с компанией политических активистов, вариант "свободной оппозиции"; распознают во мне своего по записи группы, которую я слушаю (повлиял В. Цой, чей старый альбом я прослушал перед укладыванием, уже сникая за столом во время длительной возни с добавлением очередной порции закачек в торрент); в тех же краях свожу знакомство с одним из руководящих шишек - ведь я снова юный, знакомства даются мне легко. Тот приглашает меня присоединиться к нему в поездке; надо подойти к охране и сказать о приглашении; передо мной открываются перспективы дальнейшего пути в условиях немыслимого комфорта, и сияющие, хоть неясные, перспективы выхода из быдляцкого окружения. Это меня манит больше пребывания рядом с духовно близкими, но бедными диссидентами. Не знаю, какое я принимаю решение, когда прохожу через несколько вагонов, минуя контролера, и схожу на железнодорожные пути, потому что преображаюсь в юную девушку, исполненную радости жизни, да еще прехорошенькую притом. Я бегу упругим шагом, в ладных сапожках, к другому поезду, чувствуя свое гибкое, красивое тело... ну, просто упоительно!.. Что мне до остального и остальных!.. Самое большое блаженство - быть собой. Ты - прекрасная женщина с глазами, нежными как перья и глубокими как вселенные, и телом, сотканным из танца атомов и галактик; в твоих волосах - игры огня, а радуги появляются и исчезают с каждым движением. Торопись! Как ветер несёт сухие листья, жажда несёт людей по миру. Мрак длится долго, а света так мало! Жизнь скоро закончится, а ты всё готовишься к ней. Значение имеет только стремительный, тотальный, бесстрашный выход за пределы самого себя. Всё остальное - праздность и трусость.
   Спал всего час, а будто прожил целую жизнь, потому что приснилась цельная история отношений с маленьким человечком - женского пола, конечно.
   Я в отпуске, живу в другом доме - не знаю, переехал, или что другое. Скорее, занял другую квартиру в том же доме, что меняет мое окружение, мое времяпрепровождение.
   Лежу на лестничной площадке, где темнее и прохладнее, чем в других местах. Заглядываю в лестничный пролет и вижу на нижнем уровне двух девочек, скрывающихся от жары, как и я. Заметив мой взгляд, старшая девочка раздвигает ноги, обнажая треугольник светлых трусиков, улыбаясь мне; перевожу взгляд - не дай бог, заподозрит нарочное внимание - на другую площадку; там тоже лежат малышки. Через некоторое время, первая парочка поднимается на мою площадку; за ней поднимаются другие, так что на площадке образуется компания девочек разного возраста, пересмеивающихся, шепчущихся, лукаво поглядывающих на меня. Та, первая, девочка одета в темное платье с белым узором внизу подола; она темноволоса, миловидна, взгляд ее больших глаз весел и доброжелателен. На лестнице появляются взрослые; кажется, это ее мама, и смотрит на меня она совсем иначе; я ухожу к себе.
   Нет, место обитания меня сильно занимает, конечно, и я стараюсь вспомнить подробности, чтобы понять, где же я был во сне. Одна из комнат, где я живу - угловая; там, дальше по коридору, похожему на гостиничный или общежитийский, есть еще комната-квартира; это моя бывшая - или оттуда выехал другой человек, а новый жилец еще не вселился?..
   Мы то и дело встречаемся с этой девочкой, замечаем друг друга, потому что она явно интересуется мной, кидая нечто обещающее взгляды мне, боящемуся проявить чуть больше внимания, чем полагается по отношению к чужому ребенку. Она ведь не бывает одна, почти всегда рядом с ней - ее мама, или подружка помладше; и соседи, конечно, всезамечающие.
   Встречаемся в столовой; наконец, рядом нет знакомых; она садится за мой стол, я заказываю угощение, мы разговариваем... но о чем? это неважно, она рядом, нам никто не мешает общаться - пусть сдержанно, но напрямую общаться с друг другом, на равных. Говорить незначительные слова о предпочтениях в еде, глядя при том в глаза друг другу. При том я убеждаюсь в несомненности ее расположения ко мне, простирающегося до?.. кУда?.. Мимоходом касаюсь ее ножек, обнаженных коротким светлым платьем - она сидит возле меня, - жестикулируя во время беседы, будто случайно, проверяя ее реакцию; она не возражает. Ее кожа восхитительно гладкая, я чувствую, как кружится голова от наплыва всего спектра нежно-чувственных эмоций.
   Она сложнее, чем я описываю, и моя паранойя не исчезает полностью даже во сне.
   Беру ее на руки, убедившись в допустимости подобной близости; расплачиваюсь за обед крупной купюрой, вовсе не озабоченный будто бы сдачей, когда мои руки заняты сладкой тяжестью гладкого, лишенного обычной вещественности, тела девочки, чьи ноги почти полностью обнажены поднятым сидячим положением подолом платья, ее бедра на моей руке.
   Потом она бежит за сдачей; мне кажется, что сумма меньше должной; не она ли прихватила часть?
   Иду с ней на руках к выходу. Это невероятно.
   Расстаемся с ней - нам встречается ее мама, подозрительно разглядывающая меня; спускаю ее с рук, успев шепнуть, чтоб она приходила в пустующую квартиру. Она ничего не говорит в ответ. Захожу в эту квартиру, медленно обхожу ее, почти не видя окружающего, всецело занятый сомнением, придет ли она. Тут дверь рывком распахивается, она врывается сюда, взбудораженная, таким появлением разрешая все сомнения; обхватываю ее тело - она гораздо крупнее Феньки, и это ощущение настолько явственно, что превышает сонные мороки; высокий стан, переходящий в расширяющиеся бедра; обнимаю, глажу ее, касаясь попы, безволосой писи - лет ей немного; на ней белые трусы с синим цветочным узором, они охватывают начало бедер, подобно шортикам, но очень красивые, но мешающие моим рукам лезть сбоку. Отпускаю ее, но она требует: "Посмотри!" Приобнажаю ее пизденку, затем привожу белье в порядок; она что-то презрительно бормочет, явно раздраженная моей нерешительностью. Значит, она хочет, чтобы я выебал ее, чтобы проявил мужество. Удрученный нарушенной нежностью, я решаюсь пойти до конца; подняв платье, обнажаю ее раскрасневшуюся, раскрывшуюся щелку, убрав в сторону левую штанину ее трусишек; прижимаю к ней свой инструмент, для которого ее дырочка мала; упорно толкаю внутрь, и каким-то образом член не входит даже, а просачивается внутрь нее. Путь не должен быть полумечтой. Он должен поддерживаться крепким телом и реальными действиями. Не нужно суетиться. Выполняй свой долг и медитируй. Вот и вся садхана. Никогда не забывай о том, что жизнь пронизана страданием, и смерть не просто слово. Смерть выращивает нас как скот, чтобы съесть. Торопись. Вожделение - это не селедка, которую можно засолить на многие годы.
   Совершаю движения, ничего особо при том не чувствуя, а больше думая, чего же эта девочка от меня хочет, какие тайные цели преследует.
   Я даже не успеваю узнать ее имя; что за отношения у нас, если любимая остается безымянной? Я все время хочу спросить у ней, но никак не получается, всегда что-то происходит, мешающее; сначала мы незнакомы, а потом знакомство развивается столь бурно, что недосуг спросить. Но это же неправильно, так не должно быть при нормальных взаимоотношениях. Это питает мою подозрительность. Эрис. Манифестация Бабалон, вызванная Джоном Парсонсом и погубившая его, выглядела точно также...
   Мы - пылинки, жизнь - абсурд и, к сожалению, она - пугающе реальна. Ты одинок в борьбе против нее. Её нельзя победить, но можно стать недоступным ей. Узнай, кто ты, и цепи отпадут сами.
   С помощью медитации он смог отказаться от жизни, в которой было слишком много гашиша. Он обрел целостность и здоровье, стал вегетарианцем и перестал употреблять алкоголь и наркотики. На пару секунд можно удивиться и возмутиться: на чего он так делает?! А потом вспомнить, на чего именно, и содрогнуться от ужаса той мерзости, каковую ему приходится избегать, избирая для этого путь ко сну. Он лишается не удовольствий, он уходит от... того, чего надо избегнуть, упаси тебя твой ангел, ежели он существует, если он ещё присматривает за тобой. Какой уж разум в этой жизни... Тяга к тьме, забвенью; такое у меня бывало в тяжких отходняках, вспомнил я, такое - как сейчас, когда от всего бы отмахнуться, лечь и спать, или хотя бы не двигаться, ничего не делать. Не слушать белых шумов. Во сне же вообще невозможно вступить на путь, ведущий к свету истины! Точно так же нельзя добиться этого, если на глазах повязка или шоры. Привычка свыше диктует ему, почти утратившему контроль разума, всецело находящемуся под властью безотчётных порывов, что, как и когда делать, когда начинается твое утро, начинается кошмар, именуемый жизнью, и все ясно как божий день. Лицо твое - точно лики южных и северных ветров на старинных мореходных картах, что грозят зноем и холодом.
   Как все это тянется.
   Останавливается искусство, наука не проходит, цирк спит, и улыбок мастер стопорится. Вчера некоторое время не мог сообразить, почему я дома; сквозь мои контуры просветилась рутина, будто меня почти не осталось.
   Я ушел в ванную, умыл лицо и посмотрел на себя в зеркало. Не помню, что пронеслось в моей голове, но тогда я просто расщепился, как это обычно бывает в подобных ситуациях, и оставил вне моего сознания ужас, который, вполне возможно, поджидал меня в дальнейшем. Моя душа спряталась под покровом нежелания знать.
   Какое облегчение я почувствовал, когда день приблизился к концу. Можно уверенно сказать - это было темное облегчение, чувство близости внутреннего покоя, которому откуда бы взяться? Так предчувствовать покой - значит, уже находиться в нем. Откуда бы ему взяться? В нем была примесь ночного кошмара с вторжением Чужих. Сон приснился по собственной заявке, рожденной постылой скукой обыденной печали снов предшествующей ночи. Вот они и хлынули в мой сон - пространства, захваченные Чужими, и приобретшие оттого такой ужасающий напор, что душа моя съеживается и вибрирует, агонизируя. И бросая шутовской вызов - шутовской потому, что глупо вступать в эту схватку с серьезным намерением победить, здесь это немыслимо; но вызов бросить можно, если считаешь это вариантом. Чего терять после того, как все смела и подмяла эта волна ужаса... Не лучше ли швырнуть себя под нее, выкрикнув нелепицу. Все одно все смыслы мертвы. Беспричинная радость - высшее естественное состояние.
  
   На заре ты её не буди... Меня тоже не надо будить в это время, а то ещё раньше, как то происходит постоянно - до восхода светила, в этих краях очень слабого, неспособного пробиться сквозь малейшее сгущение атмосферы типа "облако".
   Смотри-ка, как-то избегает он коснуться теней, мерещащихся в тех закоулках, по которым бредёт. Куда девался Бог? Почему он допустил это? И до чего можно договориться, если всё говорить и говорить без умолку... собрать порознь, но вместе куски всех текстов, написанных его рукой, чтобы... но сам он не может охватить-захватить сознанием всю мозаику имеющегося материала, чтобы, на его основе, сотворить некий гибрид... мои персонажи, кем бы они ни были, не похожи на черные дыры: информация в них не уничтожается.
   Как далеко он уходит, - повторно сожалеет он, - от самого себя, от пусть небольших, но имеющихся ведь точек соприкосновения с реальностью, носящей вот уж поистине характер неохватной, аморфной глыбищи, с которой где уж думать совладать. В своих поисках он устремляет взоры слишком высоко, не подозревая, что нужно просто-напросто безо всяких усилий видеть перед собой и вокруг себя. Заботься о яйцах, а цыплята позаботятся о себе сами; ешьте много богатой белками пищи и пейте много молока, как можно больше отдыхайте и расслабляйтесь - и сохраняйте оптимизм. При этом вы узрите, что земное бытие как таковое ведет по верному пути, по которому надлежит всего лишь спокойно продвигаться вперед! Не торопясь и без натуги, но с открытыми глазами и свободными, не втискиваемыми ни в какие рамки чувствами. Это причудливо - разделять облака малейшим усилием мысли, но ты должен, наконец, осознать, что истинное величие присуще лишь самым простым и естественным процессам, что величие определяет эту простоту.
   Творец, посылая помеху, указывает, где именно я должен приложить усилия в Его раскрытии, в укреплении мысли, что помеха - не помеха и исходит от Него. Поэтому я воспринимаю его как призыв к сближению, как указание Творца на то во мне, что именно мешает нам быть ближе.
   Т.е. ощущение помехи свыше указывает на мои внутренние проблемы. Потому что ничто не мешает мне, ведь вне меня находится только Творец, привлекающий меня к Себе, к наилучшему из существующих состояний. Следовательно, я должен относиться к каждой ощущаемой "помехе" как к знаку, сигналу свыше, какое свойство, качество во мне требует исправления.
   Так обстоит дело в Творении, так - и в нем самом, являющемся частицей Творения! Лишь бесхитростные мышление и ощущение способны даровать ясность! Такое, каким обладают только дети! В спокойном размышлении он познает, что простота способности к постижению идентична ясности, а также естественности!
   Во всем - единство, строжайшая закономерность и порядок. Так что любому пишущему достаточно легко охватить непредубежденным взглядом громадные пространства - вплоть до исходной точки, откуда вышел он сам!
   И сквозь круженье вихревое,
   Сынам отчаянья сквозя,
   Ведет, уводит в голубое
   Едва приметная стезя.
   Он не нуждается для этого ни в утомительных исследованиях, ни в фантазии. Тот, кто стремится выйти за пределы источника, берется за непостижимое для себя, теряя при этом вполне естественным образом всяческую опору. Если я, к примеру, ухвачусь за ветку дерева, земная сущность которой родственна природе моего земного тела, то эта ветка послужит мне опорой, а посему с ее помощью я смогу взобраться наверх.
   Если же я ухвачусь за нечто над веткой, за воздух, то иная по своей природе его сущность не послужит мне опорой, а стало быть... я не смогу взобраться наверх! Это ведь очевидно!
  
  
   Все истины направлены против нас. У жизни есть догмы более нерушимые, чем догмы теологические, поскольку каждое существование укоренено в непреложностях, перед которыми измышления безумия или веры - просто ничто. Вот почему существование имеет для него только один смысл: погружаться в страдание так, чтобы ежедневный уход в нирвану возвышал его до восприятия нереальности.
  
   Слова "мания" в греческом языке, "мешуган" в еврейском, "ниграта" на санскрите означают одновременно и сумасшествие, и пророчество. Например, и у великого Сократа был невидимый "демоний", который давал ему советы в трудную минуту.
   А я думал, что изобрел Мешуган-хана; оказалось, что я его нашел.
  
   ...я будто прорастаю тоненькими волосиками, словно нежными ответвлениями корневищ; то, что прежде вызывало страх перед своей натурой, сейчас кажется родным - потому что это и на самом деле так, это часть меня, так чего же я боюсь и отвращаюсь, что за нелепая фобия...
  
   Время всегда движется, почему в деятельной реальности ты обречен смотреть вслед непоправимым вещам, уязвлённый, почти сражённый. Задравши голову.
   - Посмотри, подруга, эльф твой
   Улетел!
   - Посмотри, как быстролетны
   Времена!
   Любой перерыв всегда уместен.
   Выйдя на залитую солнцем июльскую улицу и глядя на прохаживающихся голоногих девиц, я понял, что чувствовал Минотавр, вырвавшийся в облике Тезея из Лабиринта: я не туда попал. Человеческая оболочка не соответствовала его чудовищной натуре, и ничто из окружающего не могло подарить ему удовольствия. Оставалось противоречить, разрушать взаимосвязи солнечного мира. То, что находится позади нас и впереди нас - пустяки по сравнению с тем, что находится внутри нас!
   Искра живет и воспламеняет, но элементами сущности твоего создателя она не обладает и таковых в себе не несет. Так и в данном случае - искра Божья не божественна сама по себе. И нечего раздувать панику; сознательные усиливания обхватить и познать настоящее положение вещей в полной его наготе есть затея ненужная и очень опасная. Бесполезно выбираться из-под такого обвала, можно лишь надеяться на случай, можно порой перепрыгнуть, а порой башку расшибить... В эдаком лунатическом странствии на что больше положиться, как не на свою звезду, свою долю, на то, что пора (время говорит), и вообще. Ведь не написал же он сейчас ничего из того, что хотел написать, что казалось неизбежно написать... Что-то пошло не так. Ничто так не мешает радоваться жизни, как сама жизнь.
   Живы дети, только дети,-
   Мы мертвы, давно мертвы.
   Смерть шатается по свету...
   В играх участвуют не только дети, но и взрослые, но лишь только дети радуются осенней листве, только дети не боятся идти по трясине. Здесь только дети и чайники. Столько эмоций стремятся продемонстрировать такую избыточность, что это уже начинает граничить с эфемерностью галлюцинации из роз, и сознание недоумевает на то, что никакая эмоция не может изыскать варианта, способного удовлетворить мое положение.
   Взлететь... легко сказать. Когда будто по камешкам, набросанным по болоту, идёшь, прыгая туда-сюда, всё время боясь промахнуться мимо каменной дорожки. Физическая активность несколько расшевелила душевную стылость... и молчу о главном, о том, насколько это все постыло, все, все, все.
   Всюду ясность Божия,
   Ясные поля,
   Девушки пригожие,
   Как сама земля.
   Только верить хочешь все,
   Что на склоне лет
   Ты, душа, воротишься,
   В самый ясный свет,-
   Однако, творение становится, тем грубее, чем сильнее отдаляется оно в своем дальнейшем развитии от совершенства источника; он пришел в себя и не застал там ничего, кроме темноты. Пора, наверное, забывать о "раньше", все происходит будто так же, но иначе. Сознательное воздействие на бытие невозможно; это я продолжаю толкование Чорана; сознание инертно, - эти слова я уже писал много лет назад; оно отображает твое состояние, типа снимка, и всего лишь. Перемены происходят, но не благодаря твоим мыслям и решениям, потому что меняется их основа, то, на чем они произрастают.
   - Не-а! - как говорила малышка Чёрвен; - нет, - как говорит он, видящий умно, сидящий струей, если так возможно не то что сидеть, а хотя б выразиться; лучше, если хочешь выразиться: ебучая-ебучая недавалка! Что с тем, что с этим: прямой дороги нет. Одни кривые. Однако наша любовь не меняется, и мои предпочтения заметны безоружному взору юнца. Прах, влюбленный в призраки, - вот что такое человек. Но поворачивать назад нельзя. Это пробило бы свою обреченность на это было.
   Раньше, что б я ни видел, я оценивал это в контекстах книг и фильмов, - так я заключил, разглядывая сегодня попку идущей впереди девушки (подростка). Скобки зачем? здесь нет криминала...

Но проясняются на сердце впечатленья;

О, как я понял вас: и вкрадчивость тепла,

И роскошь цветников, где проступает тленье...

   ...видел, общался, но буквами, будто то моя пыльца, ища поймать мысли, не раздеть; опять остался мрачным. Это то, чему предназначен; ей никогда... Выстрел сердца OUT точной нужной строчкой, рыданья клавиш, - мой путь, паломничество к богоподобию; серьезно произведение, бесконечной грусти том, Апокалипсис, том совершенства - мой и словаря, а в сердце снег, как в кино
   Стиль лунатизма; могло быть моим восприятием, но разнобой получается... отвратительно, зато необыкновенно. И поразить проработано.
  
   Его тяга к спорту была симптомом распада; того, что он не способен сосредоточиться на общечеловеческих интересах, того, что все, о чем он помышляет и чем увлекается - книги, спорт, честолюбивые порывы, - все это предстает перед ним лишь как символы похоти. Бесконечная погоня за фактами вызывалась потребностью не столько сделать что-либо, сколько убежать от чего-то. В итоге его охватила подлинная отрешенность от всего земного. Одинокие, тянущиеся целую ночь монологи, нелепые виденья отдаленной возможности счастья. Он вел себя так, словно боялся, что, подняв глаза от страницы, увидит, как целый мир или его доля в этом мире разваливаются, обращаясь в руины. Так и шла жизнь... переплеты... переплеты... каталоги... сноски.
   - Теперь я понимаю, - неслышно бормотал он. - Господь не предназначил меня для счастья. Другие могут быть счастливы друг с другом. Но только не я. Теперь я это знаю - какова воля Божья.
   Бог - это падение под прямым углом на наши страхи; спасение, низвергающееся, подобно грому, посреди наших поисков, которых не в состоянии обмануть никакое упование; решительная отмена нашей безутешной и не желающей утешиться гордости; уход индивидуума на запасной путь; сон души за отсутствием беспокойства... Есть ли на свете более радикальное самоотречение, чем вера? Я согласен, что без нее мы оказываемся в бесконечном лабиринте тупиков.
   Чоран говорит, что выхода нет, в чем я еще не окончательно убежден. Я наполнил бы свои рассуждения пороком и кровью, дабы расширить логику до пределов, которые ей и не снились, до пределов умирающих миров. Мы умираем по мере того, как разбрасываем вокруг себя слова... у говорящих нет секретов. Угодно ли нам заставить себя взглянуть в глубины слов? Мы не увидим там ничего, поскольку любое из них, будучи отделенным от пылкой и изобретательной души, выглядит пустым и ничтожным. На что потратили мы нашу энергию и наши желания? Кто же это поглотил избыток нашей жизненной дерзости? Все главные жизненные испытания зловещи - слоям существования не хватает мощи, и тот, кто проводит в них раскопки, археолог сердца и бытия, оказывается по окончании своих поисков перед глубинами, в которых ничего нет. Ему остается лишь сожалеть об утраченной прелести видимостей.
   Ничто не может изменить нашу жизнь, кроме постепенного проникновения в нас отменяющих ее сил. Никаких новых начал не привносят в нее ни сюрпризы нашего взросления, ни расцвет наших дарований; и то и другое для нее совершенно естественно. А ничто естественное не может сделать из нас нечто отличное от нас самих.
   Все, что предвосхищает смерть, добавляет в нашу жизнь ощущение новизны, видоизменяет ее и расширяет ее пределы.
   Достаточно произнести один раз - будь это значимо; слова незначащи, можно обыгрывать варианты их построений, разглядывая доступные твоему сознанию и памяти грани такого многомерного объекта, каковым является твое пребывание в мире, пока это тоже не надоест. Без веры немыслимо этим долго заниматься. Чоран неискренен, занимаясь клонированием рассуждений, рожденных временем. Может, ты слишком многого от него хочешь, но право утверждать все, что угодно, в окружающей пустоте, перед тем как мир исчезнет, имеет лишь тот, кто на самом деле так думает, так воспринимает, как утверждает. Как Гомбрович. Как собака. Чоран ссылается на культуру, запрещающую выворачиваться наизнанку, о необходимости сказать все, если требуется все сказать, окольными путями, витиевато, искусно, чтобы получить в результате общеупотребимый продукт, говорящий, помимо прочего, о твоей способности к творчеству, и о мере таковой (он вправду так сказал?). Иначе... иначе это будет равносильно действию? А все, чего ты хочешь, избавленный обстоятельствами - на краткий промежуток времени - от давления извне, так это порассуждать, не только сохраняя при том облик, приличный человеку, но даже упрочить покой души, дав ей прибежище в невинной игре слов. Усталой душе требуется кокон. В прожитых страницах абстракции момента; жизнь - словам; рифмозвук. Результат красив - мужское искусство. Я лгу всерьез.
   Вне рамок Непоправимого все фальшиво. История ставит перед собой единственную задачу - изменить облик какого-то количества вопросов и ответов. Ум изобретает всего лишь новые определения; он переименовывает элементы или ищет в своих словарях менее затертые эпитеты для выражения одной и той же устойчивой боли. Но твой ум начинает повторяться. Моему уму это покамест не грозит: для него это столь тяжелая работа - выразиться, что он впадает в неповторимое косноязычие. Отец Смысл говорит: текст - твой платеж Богу, метод и значение неважны; биенье сердца вызвало оценка им этих букв. Есть сознание двоих в себе, и вздохов прощения. Великий был рядом, говорят это вздохи сопровождающие.
   Даже наши собственные убеждения кажутся нам плодом суетного безумия, а уж каково нам терпеть безумную любовь других людей к самим себе и их упорную привязанность к утопиям все новых и новых дней!.. Каждый из нас рождается с какой-то долей чистоты, обреченной сходить на нет в процессе общения с людьми, этого предательства по отношению к нашему одиночеству. Наши собратья обустраиваются в нашем сознании, разрушая механизм нашего отречения от мира и превращая наше самоотречение и бездействие в систему.
   Вчера, сегодня, завтра, - все это категории из лексикона челяди. Для праздного человека, надменно водворившегося в Безутешности, для того, кого удручает каждое мгновение, прошлое, настоящее и будущее, - это только переменчивые обличья одного и того же недуга, самотождественного в своей субстанции, неумолимого в своей вкрадчивости и монотонного в своем упорстве. И недуг этот равен по объему бытию, он, собственно, и есть само бытие.
   Я был, я есть, я буду - это проблема грамматики, а не существования. Судьба, будучи карнавалом времени, поддается спряжению, но, когда с нее срывают маски, она оказывается неподвижной и голой, как эпитафия. Как можно считать более важным час, который был, чем тот, который есть или будет? для утратившего иллюзии праздного человека чистый факт жизни, жизни, свободной от каких бы то ни было дел, представляет собой настолько изнурительный труд, что выносить существование как таковое кажется ему тяжелым ремеслом и утомительным поприщем, а любой дополнительный жест - неосуществимым и несуществующим.
   Было, определенно, детство; страна надежды мальчика потеряла контроль в 14 лет, а так надеялся, готовясь жить. Стал слишком эмоциональным. Я странное написал. Но эмоции страха полностью ампутировали реализм писателя - быть устал несчастным, с отражением жить. Он не стабильный. Иногда мне Я является умным, амбициозным... когда он такой, как сначала; это через вновь детство, любовь, страхи, отношения, плохие отношения, через свои неудачи; мальчик/женщина один жив; очевидно, она, она, и достаточно. Это вписывается в пропорции норм.
   Как можно критиковать создания ночи?.. кто-то ответил?
   Провал, не жизнь его жизнь, это экран незаслуженной мечты, неподвижно застывший. И умер интерес. Жизнь все пейзажами, а я Кински, как в кино, живу амбициями, и начинается это: он с пейзажами Вечности; полностью заканчивается любви художник.
   Плевать всерьез, вы в конце издыхания, не стесняйтесь. Очевидно, хотите конец содержания. Уходи за провал, Рауль, что нам это.
   - Хорошо окончиться благополучно, - сказала серьезно танцовщица.
  
   Теперь он чувствовал только боль и удивление, вернее, огромное, поглощающее весь мир потрясение от того, что с ним может произойти нечто столь глубокое и значительное, как сама смерть. То, что доктор прописал. Если он заснет, никто его не разбудит. Никогда.
  

Всегда приятно не прийти

   Эротическая фотография нагого десятилетнего ребенка. Человеку не так одиноко, когда, шарахаясь среди ночи в инете, он видит улыбающиеся детские лица. Неожиданное добро пожаловать! это голые девочки во всем мире. Только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими. Оказалось, что порочным детям не место в раю на небе, где отсутствуют неверие, беззаконие, и Господь высылает их... a!? Удивительная фотография десятилетнего ребенка сдует Вас! Не задержитесь вообще! и поможет Вам к! Мода и фотограф красоты - сумасшедший путь к! Вы будете видеть! Покупайтесь прямо сейчас. Тропическим солнцем, словно горячим медом, облиты нагие тела детей, резвящихся и обнимающихся без разбора среди цветущей зелени. И вершину холма украшает нагое дитя!.. лицо запоминающееся, исполненное отваги, наглости, насмешки, плутовства. Кино детей, полное нелепо нереальных деталей и Символьного Папоротника, интеллектуальное кино об орфографии и духовности. Это - странная комбинация, но работа удивительно хороша благодаря исполнителям. Это кино имеет все: безвозмездное насилие, очень бьютифульные молодые женщины со скорбными глазами, находчивые дети, - все спутанные в одно престраннейшее блюдо. Это для фанатиков сериалов и, предположительно, больших слюнявых собак. Графика вращается около очень приятной девочки Yella - выразительной, красивой и тонкой актрисы, - так что наполнителям колодца пустоты осталось восполнять графику. Зрительные клише вгоняются в гнезда, цветовая гамма кажется такой насыщенной, что почти звучит: позвякивание мозаики на ветру... Карнавал открыт, бикини, купальники голубые, весело это, очень, и игры, которые вы можете, вкус совершенных губ, отношения грудные, округлые.
   Вечер; рябины транслируют синюю стробоскопную талисманию. Все виды ебли царят повсюду, вырвавшись из оврагов-невидимок, что устланы волчьей ягодой и мандрагорой. Одержимые дети выпивают друг друга на просеках папоротника и аконита, в беседках из наперстянки и боярышника, кочегаря плавильные горны в основании таза, член разрушает все святые обеты, струит аромат дефлораций. Оголодавшие цветы, обоняя прелестные пенисы сонных мальчишек, занимаются телепатической фелляцией, хватая пролитые капли сладострастными тычинками. Лепестковые палисады лежат, как крошечные ступени, похотливые топи бросают в воздух тучу падших херувимов; гоблины, эльфы со вставшими членами, духи, рожденные жаждой летать - все они лезут наверх, чтоб нырнуть в ожидающий зев. Никаких проблем!
   В горящем сумасшедшем мире нужно иметь большую смелость, чтобы быть верным своему сердцу. Так имей же эту смелость. Не позволяй себе отступать или бояться. Каждый шаг в этом направлении всё быстрее ведёт тебя в ад.
   Жизнь в потакании страстям - дурной сон. Его текст стал слишком эмоциональным, что было захватывающим; флиртовать текст смешно, но предсказуемость возбужденных в любви - она скучна.
   Можно стать сильным, насилуя себя. Но где радость? Где жизнь? Подло стоять на берегу моря и пытаться выжать из него просветление. Можно лишь испытывать благодарность за общение с ним, за его красоту. Не разменяй простую радость на самосовершенствование.
   Когда злу неуютно, оно мечется, сотрясая стены, пытаясь обмануть болью. Изменения в человеке часто сопровождаются болью. Поэтому будь готов. Иди вопреки боли. Ничего не бойся. Учись стойко переносить непереносимое. Даже если весь мир будет проклинать тебя, не сходи с пути. Чтобы не бояться упасть, упади и встань. Страх и слабость рождают куда больше ужасов, чем смелость и сила. Лучше пасть в сражении, чем никогда не отправляться в путь.
   Лучше быть проткнутым тысячей игл, будучи свободным, чем прятаться, скукоживаться, забиваться в щели. Долго ли ты ещё будешь носить свой старый, никому не нужный, панцирь?
   Не приобретай, не поглощайся, не входи, не пропитывайся. Тогда ты сможешь быть чистым.
   Всячески отрекайся от респектабельности. Как можно чаще сбрасывай старую кожу.
   Если какая-то деятельность запутывает и порабощает тебя, немедленно прекрати её.
   Не обрастай тем, чем занимаешься. Меняйся легко, но будь ответственным.
  
   ...вспоминаю о грезах, приходивших в минуты между сном и явью, когда я понимал, что вижу не плоды воображения, а всего-навсего иной пласт реальности, увиденный вне привязки к "я". Избавившись от Самости (и, следовательно, от Я) - мы, кажется, достигнем конечной цели Интегральной психологии (т.е. вступим в Каузальный мир боддхисаттв, или Бриллиантовых существ). Значит, можно начинать смотреть.
   Ух ты! она делает мой cock таким тяжёлым! Я люблю её невинности... Я хочу относиться к ней как бродяга! О, я просто хочу снять её трусики и идти между прекрасных ног и нюхать её Пи, пахнущую, мы надеемся, девственностью ранней юности.
   Чудо только в начале.
  
   Рассматривая малышку, плещущуюся на морском мелководье, я начал припоминать, где видел такое, когда как никак не мог видеть эти вещи наяву, да еще недавно; но тут вспомнил, что вчера, перед укладыванием, попробовал запустить "Команч", игру, взятую с торрента. Я парил над прибрежными водами, возле маяка, ожидая вражескую "Чессну", чтобы незаметно проследить за ней и уничтожить базу террористов. Пришлось следить за поверхностью моря, чтоб не приводниться случаем, и весь полет свелся к этому, потому что "Чессну" я прозевал, операцию провалил. Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.
  
   Мы живем в высотном здании, сюда должна ненадолго зайти - после долгой разлуки - любимая из прошлой жизни, сочетающая в себе Феньку и ту самую, любовь всей моей жизни, любовь моей души, с кем мы расстались и больше не встречались. Чтобы возобновить наши отношения, я должен уединиться с ней на крыше, возле слухового окна, только здесь я могу целоваться с ней, что будет означать наше воссоединение. Мне помнятся прежние поцелуи с ней, во что слились наши любовные отношения в прошлом в моей памяти... или их не было? Скорее, поцелуи - это продолжение нашей любви на новом уровне; если мы целоваться не будем, то после этой встречи расстанемся навсегда, окончательно чужими. Хочу ли я целовать ее? Я ее люблю, несомненно, но принять решение в пользу любви мне что-то мешает, и это не страх высоты, которого очень много во сне; высота в наличии даже в более-менее безопасном, обжитом месте внутри дома, потому что здесь есть узкий промежуток между несущими стенами, идущий до самого низа - а тот головокружительно далек; здесь уютно устроиться, прижавшись спиной к одной стене, уперев ноги в другую, полулежа; уютно, если не обращать внимания на бездонную щель под тобой; конечно, на крыше - всего опаснее, там чистейшая жуть, и наклон крыши в сторону пропасти крут до невозможности удержаться; именно сюда мы должны прийти с ней, сюда я ее должен привести, если хочу любви; можно пренебречь всеми страхами, если я хочу оживить любовь; кажется, все кругом уверены, что я именно это сделаю. "Все" - также возникающий во сне Рустам К.; он жив, что меня ничуть не удивляет, он заходит к нам, тут еще один человек - знакомый лишь по сну, некая известная личность; они устраиваются в том уютном местечке над узким провалом, читая книги, слушая музыку, пока я хожу в этих местах, выходя из дому, проходя по улицам, снова поднимаясь наверх, решая, решая, решая, думая, колеблясь, терзаясь мыслями, взвешивая варианты, трепеща при посещении того места, которое надо ведь немножко подготовить, если я захочу привести ее сюда. Снаружи - во сне - небо прикрыто быстро движущимися облаками, сыро; тревожно, странно, пронзительно.
   Каким бы темным и одиноким твое путешествие не казалось тебе временами, помни, что ты никогда не одинок. Неясная эйфория блуждает во мне - после того, как были подавлено расстройство всего моего существа, чем сопровождается для меня всякое пробуждение. Пишу о любви мнимой, которой всякая/все хотели - кто, как не мы; любить. Атмосфера романа с Незабываемой, лучшим произведением студии Мечты: принимайте суккуб полностью, ее всю: захватывающая нагота, голый смысл!
  -- Учительница начальных классов школы из американского штата Флорида перепутала диски и отдала своей восьмилетней ученице DVD-диск с порнографическим фильмом. Учительница думала, что она отдает ребенку диск, на котором были записаны школьные фотографии.
   Оценивая свою эйфорию, я прикидывал про себя: да вот, значит, в чем разгадка естественности - в тебе должна жить радостная волна, сама подсказывающая, как себя вести; а когда ее в тебе нет - бесполезно что-либо обдумывать. Над лесом поднималось огромное темное облако, возле сосен пролетела огромная ворона - будто сцена фильма-сказки, очень красиво и зловеще; ворона улетела, облако поднималось, да так и не смогло подняться, ограничившись засылкой рваных клочков, откуда временами даже что-то проливалось.
   Не говори от имени своих масок. Говори из самой сокровенной своей части. Если чувствуешь, что тьма слишком сильна, беги. Когда совсем ничего не остаётся... ты можешь хотя бы улыбнуться.
   "Внутри галавы тока враги". Это сообщение неизвестного лица из не заслуживающей доверия книги. Засим дискуссию с вами как мне непонятную и несколько невротичную я заканчиваю.
   Искусство Крыльев Ангела в возрасте от 9 до 12 лет,
   или
   Зимний Лед В Летних Облаках.
  
  
   Искусство. На облаках великолепия приходим мы на этот свет. Это именно то, что должно быть, чтобы могло воссиять Просветление: чистое искусство. Уйма девочек в возрасте до 10 лет, занимающихся НЮ-ГИМНАСТИКОЙ В ШКОЛАХ Финляндии: очень красиво. Стыд, пока!.. Пока, позор!.. Учитесь ценить искусство в любом сегменте альтернативных - до конца - бесстыдств.
   Посмотрите - сладко, чтобы гейзеры удовольствия пробились со дна души.
   Девочка Ева выступает как женщина-ребёнок в мрачной атмосфере, украшенная десятками драгоценных камней или безделушками обычных артефактов, которые говорят, что это особый мир, где бред, смерть, чувственность и страсть. Это почти тотем, миф Lolita Ева. Интимная эротика висцерального. Это тайное и страшное. "Смерть, зло, печаль, сила, страх - или любой другой мощный символ нашего воображения - окутаны формой, которая кажется слабой", - говорит фотограф. Увы, ее сила помощнее нашей воли... Не избежать этого, если вы можете - женского обольщения, и не важны формы или возраст модели. Что бы вы сказали, если б камень вздумал вдруг противиться закону тяготенья?
   Ее сексуальность идёт от сладких грёз. Коммерческая Богородица, умная девочка и актриса. Это резюме женщины, красота, интеллект, аромат и вкус, играющие в театре провокации. Давайте играть: девочки играют женщин, качество чистой сексуальности! Что важно, так это эмоции, рождающие образ.

Виляя жопой, шла Блядища, грудями полными тряся,

Поэт застыл, раскрыл еблище, решил заправить ей гуся.

   Девичий стан такой красоты, что даже сами женщины не могут устоять. Обнять, поцеловать в щеку или рот, что угодно. Важны контакт, кожа, химия. А остальное уже не отдых.
  -- Двое канадцев, приехавших в США на церковный фестиваль, после этого мероприятия были обнаружены в лесу полицейскими: пьяные мужчины, перепачканные грязью, блуждали там голышом.
   Можете ли Вы придумать лучшую линию непринужденно тратить, развлекаясь, полдень? Жизнь творится в бреду и разрушается в скуке! Видение без мыслей и слов - истинное видение. Когда скучный мир превращается в таинственный и непостижимый... когда таинственный мир превращается в мир радостный... медитация совершается. Ты есть любовь! Ты самая настоящая, самая чистая любовь! Я думаю, я начну с собой (я более удобный, хе-хе).
   Юные тела девчушек преображаются под солнцем в изумительно красивые цветы! Розы являются красными, фиалки синими, и вот десятые годы SWEETEST для ВАС. Неизвестные чувства захватят Вас, заставят страдать от желания, отправят вашу плоть до небес и затем обратно... Окончательно горячее в возрасте от 9 до 12 лет в трусиках, дамском белье, swimwear, thong, бюстгальтерах и т.п., совершенная прелесть принцесс, сочных юных девочек - они небольшие, но у них свое обаяние - irresistible!
   Мы не любим медленно, мы любим быстрое обслуживание - маленькие сладкие ангелы - очень симпатичные десятилетние ребятки. Красивые ноги, маленькие органы, нежная кожа, очаровательные глаза... Они все чисты, как небеса, неземные малолетние леди. Красивые девочки были рождены, чтобы украсить жизнь. Эти миниатюрные леди будут ломать Вам сердце!
   Они показаны делающими бедрами хмелевой дансинг, проходя через парк или гоняя птиц, и понимающими, что они знают: так коротко и драгоценно время вместе. Это работает в любом количестве ситуаций. Значение - глубокое и загадочное. Мой член чудовищно раздут. Да, это - OK, это дает Вам стояк: это случается. Признаюсь, я всегда испытывал влеченье к хлипким школьницам! Маленькие любовницы Little Lover: они такие нежные... но не заменит нежность влажную промежность. Да, будучи взятыми в своей нагой чистоте, они суть лишь абстракции. В отличие от нас, у них нет злости и зависти. Последний вариант оказывается незакрытым. Ныне я подхожу к нему с другой стороны, и там нет запрещающего знака, на что я надеялся. Протест против принятых норм поведения жизненно важен для поддержания ментального здоровья. Каждый раз, когда у меня встаёт хуй, это значит, что он устремляется к небесам, к Богу. И всегда, когда он стоит, я знаю, что Бог - со мной.
   Он говорил, держа за гибкую талию дочь, которая стояла подле и подбрасывала на ладони мячик.
   Пока магма остается в камере, грунт изотермичен.
  
   Красивые фотографии; они порождают разногласия, но было бы странно ожидать чего-то ещё в этом политкорректном мире христианского фундаменталистского терроризма, где адвокаты и скучно...
   Красивые работы. Я не вижу ничего другого. Зло в голове.
   Не разглашать его!
   Это просто красиво. Тревожные, как хорошая работа. Искусство производства смысла, производство понятия о себе. 100 зол поэтической стороны жизни, как Бог создал её... все это от дьявола, выйти из этого мира, потому что здесь все реально...
   Тяжёлые и удушающие ответственности. Это слишком. Я не вижу причин, чтобы быть...
   Все, мне больно так глубоко. Слоны в груди.
   Я говорю... И я сказал.
  
   - Я надеюсь, что вы гораздо красивее, чем девушки rsssss. Ведь это не более чем бумага, чернила и Photoshop, а вы - мясо, кости и рок-н-ролл! Мы могли бы взять несколько сортов пива и пойти танцевать. Вы бы пошли?.. Я имею в виду... не танцевать.
  
   Я увидел девушку в офигительном бирюзовом белье и понял, что просто взорвусь, если не... И узре ослица Ангела Божия! Как предмет детской мебели в диком поле?
  
   Глухие удары волн о невидимый сверкающий пляж подстегнули медлительный мир лета, и он ожил и задвигался.
   - Дитя, развлечь?
   - Думаете, у вас все получится?
   - Я не думаю и тебе не советую.
   Она не отталкивает меня, когда я начинаю ее целовать. Она сама подставляет мне губы. Она - 9 лет, и очень сладка. Она любит - конечно! - объятия и поцелуи. Она приняла твою руку без паники, как свою, которая к её годам уже научила радостям, таящимся в пизде.
   Жалко только, в колготках была, но под колготки ничего не поддето, т.е. всю упругость попки без трусиков он прочувствовал. Он щупает ее крошечные груди и слышит, как неистово бьется сердце. О дитя, как рано в тебе проснулось страстное воображение... Нежное тело дрожит в лихорадке. Отчего она не спасется бегством? Потому, что теперь пришло время хуя, и она готова к нему. Поэтому он повел девочку туда, где чувствовал себя свободно, и в подъезде выебал - теплым летом ебать он был готов все, что шевелится.
   Сфера равнодушной пустоты не имеет ничего общего с Истиной. В достижении - насилие. За Истину нужно сражаться.
   Акт соединения полов должен быть вечным, не прекращающимся, не сопровождающимся ходом назад и реакцией, цельным, распространенным на все клетки человечка, глубоким, бесконечным. Вместо этого сексуальный акт в порядке природы отдает человека во власть дурной бесконечности полового влечения, не знающего утоления, не ведающего конца.
   Прости, прости меня, дитя! Я бы хотел, чтобы мы с тобою, соединив уста с устами и слившись воедино, пребывали так очень долго. Но мне надо идти. И ты тоже иди - домой.
   Поверьте: не бывает ранней любви, бывают ранние половые отношения.
   И
   Девочка взяла
   И родила
   Козла!
   Очевидно, это было следствие; все совершаемое здесь, на земле, влечет за собою новые ожидания и новые надежды. Бедная девочка! pauvre petite! Девочка-девочка - больше не девочка! Не выпорхнет бабочкой радость из пропасти тьмы.
   Зачем огорчаться из-за какого-то ребенка?
   Что мне за дело до нее?
   Как хотелось. И мечталось! И мастурбировалось! Ты закончил свой кармический цикл. Ты завершил контракт в этой жизни.
   Козел умер, но воспоминания остались.
  
  
   ДЗЭН
  
   Цель дзэна - просветление, которое называют "сатори".
  
   Поэзия видит, что вещи определимы лишь из самих себя, а значит, неопределимы никак.
   Загвоздка с определением места, занимаемым в мире твоими впечатлениями - разве не оттуда? Это твое, и только твое, объективная ценность платьиц зависит от переменчивых условий, а значит - относительна... впрочем, как и твои впечатления. Абсолютна лишь способность впечатляться.
   Поэзия - это трепет от чувствования. Парадоксальность поэтического взаимодействия с сокровенным состоит в том, что сокровенное при всей своей бездонной таинственности очевидно. Целостная очевидность сердца делает верными поэтические прозрения, обходящиеся без категорий и универсалий, и восходящие прямо от терминов к трансценденталиям как метафорам целостного бытия.
   Сам взгляд является отражением качества мыслей. Истина - непотаенность потаенного.
   Белизна бумаги или голубизна экрана, лишенные текстовых следов, семантически ослепляют нас, как физически ослепляет солнце, не закрытое облаками. Головокружение, которое мы испытываем при взгляде на чистую бумагу, создается несовместимостью двух установок - чтения и зрения. В белизну бумаги или голубизну экрана - мы смотрим не на них, мы смотрим в них. И от этого осознания и осмысленности бытия остается лишь один шаг к чему-то большему - к целеустремленности и решимости. Это связано со светом, исходящим от светлых мыслей, с ясностью, побеждающей неопределенность.
   Мне быстро надоедает ландшафт, в котором ничего, кроме природы, нет, - мне недостает обозначений, которые можно было бы прочесть. Я вырос в деревне и не могу взять в толк, как это природа может дать чувство свободы; меня она только угнетала или в лучшем случае внушала чувство неуюта. Скошенные поля, фруктовые деревья, пространства лугов всегда были неприятны мне и казались зловещими. Я замечал разве что диковинные вещи: расселины скал, дупла в деревьях, норы, вообще все виды подземных пустот, в которых можно укрыться и спрятаться. Еще меня притягивали всевозможные заросли, кукурузные поля, густой орешник, овраги, ручьи в глубоких ложбинах. Руины всегда интересовали меня больше, чем дома.
   Мы жили в таких условиях, что любая мечта воспринималась как пустые бредни, в этой жизни невозможно было найти соответствие никакой мечте, ничто не напоминало о мечте и не оставляло никаких надежд на ее свершение. Вот почему и мечты, и вся та жизнь остались вне моего сознания, ни того, ни другого я толком не помню. Теперь меня привлекает контраст вертикальных трещин и трещин, которые прорубают слои пластов горизонтально - что бы ни вкладывать в это слово: "пласт".
  
   Мысли о мыслях, переживания переживаний, слова о словах, тексты о текстах, тень на фоне. Несчастный обрывок мысли, некогда возомнивший себя живым существом... Пустая телесная оболочка, доживающая свой век. Фрагменты фраз, футбольный фюзеляж; во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собою для выражения себя; но каждая мысль, выраженная словами, теряет свой смысл, когда берется одна... Что могло побудить божественное искать разделения, боли, борьбы, несовершенства и непостоянства?

закрытое

в древнем подвале

эхо шагов

не догонишь

не поймаешь

не узнаешь

не забудешь...

  
   Я пошел к блядям, занимающим квартиру в огромном многоэтажном здании. Захожу; хозяйка, молодая женщина, предлагает мне девушку, которая не очень мне нравится - вид у ней болезненный, - но я не отказываюсь, а к ней присоединяется еще одна, шустрая и симпатичная. Ласкаю обеих, мои ладони скользят по их телам под платьями, по гладкой, белой коже, очень приятной на ощупь - но не более того. Во мне нет отклика, нет страсти. Мне достаточно; я прошу посчитать, во сколько мне обошлось их обслуживание; "48 рублей"; видя мое удивление скромной цифрой, хозяйка смеется - мои ласки не стоят большего; отсчитываю деньги, выбирая их из большой пачки; ненароком даю больше, но пускай с ним. Выхожу в прихожую, на ходу проверяя новенький пиджак, надетый на мне: есть у меня подозрение, что я забыл содрать с него наклейку. Так оно и есть; отрываю ярлык, комкаю и засовываю в карман.
  
   Если открыть любой из альбомов изображений в НАТАЛИ и провести бесконечно долгое время перед фотографиями, что я получу? Может быть, размытие и другие специальные моменты. Размытие людей, мест и воспоминаний.
   Изображения, перекрываясь, показывают жизни, другие жизни, я всегда удивлён, что имею доступ к таким интимным и частным моментам без малейших усилий с моей стороны, и они проходят через мои глаза с быстротой молнии, сжав время в единый образ, момент eferemeridade, что становится глазами тех, кто не жил, свидетелем эмоций более сложных аспектов современности, помогая сбежать из гетто реальной личности.
   Но что происходит, когда машина выключена или больше не используется? Я потерял часть себя?
  
   Фенька, которую я обнимаю и так, и сяк прижимая к груди, имитируя родительские ласки. Наверное, это выраженное желание, чтобы меня так же защитил Бог, поскольку нет эротизма в этих объятьях, и Фет - мала, и мне хорошо - но извне я смотрю, отчужденно оцениваю... А может, это сейчас так воспринимается, потому что как же чувственность не в полном объеме, я же не щеночка ласкаю, а девочку.
   Единственный способ быть счастливым - надо забыть и стать забытым, потому что только в отсутствии каких-либо воспоминаний есть все благодати.

А ты - забывай, завывай, забивай -

да на всё, да на всех!..

   Я не хочу забыть своё имя, жонглируя словами и фресками, двигаясь... куда? я ничего не понимаю больше, но я преклоняюсь и говорю: AVE! Вы живете, вы, на протяжении многих лет. На будущее можно смотреть или как на море отчаяния, или как на производную выбора. Найдите время, чтобы начать писать. Требуется просто доля терпения, тире оригинальности и удачи; захват момента жизни во взгляде, изображении звуков, вкусов, все рассматривать как эфемерное, мимолётное дыма.
   Позвольте себе быть распространены ветром.
   Не для меня Господь. Как мне суммировать. В словах, в молчании?.. я не могу теперь найти среди очень расплывчатых воспоминаний то, что пошло не так. Иногда недавнее прошлое кажется дальше, чем создание мира. Существует только небольшая ностальгическая меланхолия моментов, в которых чувства были подменены. Известно, что, да, это было всегда сон, где я лежал с кем-то, но всегда просыпался между нами.
   Поездка по узкой тропинке из тёрна в постоянное смещение, оглядываясь назад, и видя блики света впереди. Прыжки через барьеры, вихревой след вокруг меня, борозды в земле. Запрет доступа, окопы одиночного комплекса, однонаправленная туннелей... даже видение приходит прогулок, несовершенных пусть, в прохладный бриз auguring, в огни радости. С абсолютной уверенностью, что вышел из своей жизни тоже. Невозможно точно оценить, как далеко мы были бы от своего нынешнего местообитания и сегодняшней ситуации, если б нам хватило мужества действовать.
  
   ТЕКСТОВОЕ ПОЛЕ Все образы, действия, явления, понятия, процедуры выстраиваются не сами по себе, а обязательно через отношения к другим образам, явлениям, понятиям, процедурам. Чтобы конкретику воспроизвести, уже недостаточно произнести какое-либо слово, необходимо выстроить полный контекст через отношения слов-знаков. С другой стороны, появляется возможность строить любые возможные отношения предметов и явлений мира, запечатленные в языке, и лишь непроницаемая плотность этого листа бумаги мешает нам окончательно слиться. В словах инобытие входит в нашу жизнь, создавая новую реальность, двуединое энергетическое явление, мост или поток между разделенными до произнесения слов мирами, и писать - значит рождать фразы, чтобы мы смогли потом ощутить аромат подлинных цветов, а не искусственных творений нашего воображения...
   То, что может быть показано, не может быть сказано: почерк природы накладывается на почерк человека, создавая невнятицу, бормотание.
   Его мысли продвигались путаными путями, но не теряли стройности - длинные, заключенные в составные скобки периоды, тонкое плетение взаимосвязанных оговорок неизменно завершалось кульминацией, содержащей в себе некий неожиданный поворот, внезапное обобщение или изумляющий вывод.
   Новое значение порождает новые мысли, а следовательно, и совершенно новые функции мозга.
  
   Раб собственных мыслей, я играю с ними, как шут, развлекающий судьбу...

Почитай мне на ночь книгу

"Лёгкий способ бросить жить".

   Вселенная художника всегда образуется множеством навязчивых идей, объектов, прообразов. Где притушены концепции и стили, там трудно определиться, как видно из названия "Я не там", произведённом как бы по волшебству.
   Вводящее в заблуждение отсутствие ствола, где сильная пара щупалец, окружающих отверстие.
   Да!
   Это быстро, жадно, безумно кричит, бьётся, чтобы забрать мужчин, женщин, вибраторы и все, что ещё на сцене. Это она, кто ест. И я люблю смотреть её сумасшествие!
   Увидев эти образы, благодарю биологическое разнообразие мира...
  
   Скорее, как во вчерашнем слэшере, есть всего одна точка и одна тема, всё прочее - кажущееся, но тебе должно казаться - иначе будет невыносимо.
  
   Жить в его мире - это значит чувствовать, как слабеет поток крови, это значит грезить об анемичном рае и слышать, как в жилах журчат слезы...
   Не помню даже, просыпался ли ночью, как-то размывается все, я теряю очертания, и многое проходит мимо памяти. "Так ли это важно?" - не правда ли. Образ Фет не предстает больше за фотографиями с сайта. Это всего лишь милые девочки, и горячка возможностей забыта.
   (повествования женский голос, всезнающий, с моралистической наклонной, пряный роман "невинно" наивный)
   Снился сон, конспирологический по содержанию, где причиной разных явлений в мире являлись тайные силы, один и тот же человек являлся пружиной событий в разных обличьях; внеземное вмешательство прослеживалось... наверное, потому что сон плохо запомнился, я его домысливаю по ощущению чуждости, вынесенному оттуда; изумление изнанке привычности... но сон был сделан как фильм о фильмах, а в фильмах все сводится к артисту, меняющему имена и костюмы, но не лица. Монолог этого артиста, когда невозможно понять, исповедуется ли он о своей жизни, или репетирует новую роль...
   Все, чего я хотел там достичь - это видео Amy Winehouse. Я его получил.

- Мне сладко спать, мне сладко камнем быть.

О этот мир, печальный и постыдный,

Не знать, не чувствовать - удел завидный.

Прошу, молчи, не смей меня будить.

  
   Власть желаний - только в воспоминаньях. Когда непреклонно, непреодолимо и т.д., что вспомнилось при виде изображения Глории вполоборота. И вспомнилось, потому что устал, верно, и нет сил контролировать сознание, размещающееся сейчас точно в сердцевине болящей головы. В слове познающий и познаваемое сплетаются энергиями, но в памяти от познаваемой остались лишь длинные волосы темно-вишневого цвета - оказывается, и такой оттенок доступен химии. И водянист свет, что жадно течет в эти окна в поисках живописно драпированных манекенов или нагой натуры, пусть блеклой и пупырчатой, - и находит лишь никель, стекло, холодно блестящий фарфор. Кабинет доктора Калигари: здесь никого не должно быть...
  
   -----------------------------------------------
   Артефакт "Сокрытая в лопухах"
   (Алена)
   Заметишь разве впопыхах
   Ту, что сокрыта в лопухах
  
   Меня манит начало всех начал,
   От этой мании я сильно одичал.
  
   Прохожие с улицы удивленно поглядывали на босоногую девчонку в коротком сарафане, которая, стоя на подоконнике третьего этажа, смело протирала стекла распахнутых окон - прелестная Золушка с горячей и сухой кожей, нагая под своим красным сарафаном в синий цветочек. Ее аппетитная пухленькая голая попка весело глядела на улицу, призывно белея в тени сарафана, крутясь над прохожими.
   Меня вдруг пробило на фольклор, я поймал себя на мысли, что босоногая девочка не отторгается сознанием так, как босой мужик - пугало. Сарафан - очень удобное и гигиенически полезное платье. Во-первых, скрывает физические недостатки, во-вторых, не стесняет в движении, в-третьих, хорошо проветривается. Все эти стринги, туго затянутые животы могут радовать ваш глаз, но здоровья носительницам не прибавляют.
   Лето босоногое -
   Сарафан в ромашках!..
   У нее были вьющиеся волосы, светло-русые, струящиеся каскадом по плечам, обрамляющие ее идеально правильное лицо, на котором доминировали огромные зеленые глаза, живые, излучающие тепло. Именно это, а не ее большие и круглые попка и сиськи, заставило провести с ней полчаса за разговорами. У нее также были полные красные губы. Когда она высовывалась из окна, я как бы невзначай подходил к ней сзади, делая вид, будто тоже хочу выглянуть на улицу.
   - Черт! Что бы я с ней сделал!
   - Ты бы кончил, еще не всунув? - предположил Другой. - Единственная вещь, которая сегодня ночью будет у тебя в руках, - это твой болт, слабак.
   Алёнка, одетая в розовую маечку, мыла полы. На мокрых половицах играли в пятнашки солнечные зайчики. Алёнка наступала на них босыми ногами. Она опускала тяжелую тряпку в ведро с мутной вспененной водой и шлепала об пол. Потом, не вставая на колени, нагибалась и таскала тряпку назад и вперед. Голые ноги и руки Алёнки забрызганы грязной водой.
   Закончив уборку, Алёнка надела купальник, сарафан, и пошла на речку.
   С недавних пор лезущие в глаза гениталии купающихся деревенских мальчиков вселяли беспокойство в нашу героиню, но она хотела научить себя не бояться правды, и, будучи храброй девочкой, Алёна выкупалась рядом с ними и тихонько пошла отыскивать свою удачу.
   - Что вы ищете?
   - Раскрепощения!
   Дома девчушка долго вертела в руках, крутила и даже обнюхивала кожаный отцовский офицерский ремень - и грезились Алёнке при этом отнюдь не сражения. Она, пионерка Алёна, вполне могла представить себя на месте воспитуемой им, без малейшего вреда для психического, а тем паче - физического здоровья! Женя безумно желала... заботы и ласки! Жажда ее была столь велика, что со временем выросла в совершенно невероятную страсть к подчинению и неразрывно связалась в подсознании с господством сильного пола. Выпороть и овладеть - эти два значения в русском языке неразделимы.
   Алёнка лежала на старой деревянной кровати, застланной разноцветным лоскутным одеялом, и читала очередной роман. Она была в спортивных трусах и майке. Плечи ее загорели, лицо тоже. А волосы стали еще белее. "Расскажите мне историю", - прошептала она кому-то, отложив книгу и безнадежно уставясь на дождь за окном - легкую, извиняющуюся разновидность дождя, которая выглядит, словно хочет кончиться каждую минуту, а продолжается большую часть дня. Алёна прикрыла глаза длинными ресницами, и, щекоча пухлые губки уголком странички, стала гнать от себя непристойные мысли - Тимур с веником в руке и она, Женька, навытяжку, голой попой кверху на лавке... Она никогда не видела гениталии мальчика так близко, и ее глаза прикованы к набухшему розовому члену и повисшим яичкам, болтающимся после каждого удара веником. Заерзала Алёнка на тонком одеяле, загребла его под себя, крепко сжала ягодицами... Дождь. Дождь. И она отвечает ему, медленно, как во сне... да ведь это и есть сон.
   - Я проснусь, - пообещала себе Алёнка. - Я обязательно встану.
   Алёнка по-прежнему лежала на кровати, положив ноги на спинку.
   А любовь как же, где любовь-то? Где же ответ? и вереница хуев, словно стая журавлей, поплыла перед ней, заманила в узкий жаркий коридор, унесла ее в сладостный, маетный сон. Это алхимическая реакция - превращение одного в другое. Будет член - будет и любовь. Я свободна - от обетов, от пионерской клятвы. Я - любовь! Ничего, кроме любви! - Гори, гори, моя манда! - пролепетала сквозь дрему девочка.
   ...А ядовитая змея всем телом обнимает. Она не убивает, только дразнит смертельной сладостью. Она предупреждает: держись, я здесь, спасай себя, беги отсюда, самоудовлетворение - не выход, надо все-таки взрослеть.
   Отсасывая Иванушке в избушке на курьих ножках, Аленушка стала слышать звенящие древние голоса. Развалясь на сеновале, с головой, шедшей кругом от взгляда в звездный калейдоскоп, раздвинув ноги на пружинящем от малейших движений сене, она все надеялась, что эрогенный призрачный странник однажды поселится в ее внутреннем царстве, чтобы корежить ее в вечном оргазме... живая гармония: свобода, упорядоченность, стильность. Не раз ночью она просыпалась с пересохшими губами от ночных пейзажей из сплошных фаллосов. Нелепые образы формируют пелену горького сна - будто астральный Иванушка ночи поссал в спящий рот.
   Внезапные решения - результат долгих обдумываний и колебаний. Преодолеть безумие, вне зависимости от характера сексуальных желаний, помогает любая человеческая близость - равно ласка или нежность, грубость или боль, и Алёнка попробовала взять с собой в баню Сережу, где он хлестал ее веником и настойчиво стремился к ее пухлому лобку между стройных бедер, возможно, подсознательно догадываясь, что источник странностей Алёнки - здесь. А, может, сознание и подсознание здесь ни при чем, и все дело в его пипиське, непонятно затвердевшей, когда они раздевались в предбаннике, и Сережа увидел белое тело девочки, появляющееся из-под платья, острые грудки с длинными розовыми сосками. Хотя темный мех покрывал холмик лобка, он не мог скрыть прямого женского взреза. Алёнка, ничуть не стесняясь, для начала свернула "косячок" и неторопливо выкурила, наполнив закопченные внутренности баньки душистым ароматом; она дала Сереже одной рукой окурок, где еще оставалось травы на пару затяжек, а другой потрогала его пипиську, как это не раз делала мальчикам в своих снах. У Серёжи она была меньше и легче. Но реальной. Блаженна жизнь, пока живешь без дум - все удовольствия разом. Обычно так не происходит. Значит, происходит что-то необычное; отблески заходящего солнца играют на теле Алёны, постоянно шевелящемся - и вместе, и по частям, - все в движении, мерцающий контур ее тела движется в сырых сумерках, и вот она лежит перед ним, уткнув лицо в согнутые руки, подставив под удары веника хрупкую, узенькую спину и круглую попу; они будто принадлежат разным людям: одно - ребенку, другое - девушке; она переворачивается, прикрывая лоно ладошкой, чтобы он попарил ее спереди; и зачем сжимать в руках неудобный веник, овевающий при каждом взмахе жаром, шлепать прутиками по этому раскрасневшемуся, вздрагивающему, живому телу, не лучше ли... Мисс Пионерия ощутила прикосновение к своему животу, который почти сразу облило чем-то густым и клейким.
   - Сережа! Не смей! - Призыв быть осмотрительным, дабы не уподобиться кролику; каких же усилий стоит это ему, еще совсем неопытному.
   Мальчик отодвигается, Алёнка бросает взгляд на его возбужденное тело, эта девочка, встречающаяся с откликом на свою наготу, и снова прикрывает глаза согнутой в локте рукой.
   Наградой Сережей послужили минуты, когда он намыливал ее сзади; он раздвигал ее ягодицы, видел крошечную розовую дырочку внутри, быстро проводил ладошкой по колючей пизденке; наконец, взобравшись ей на жопу, он тер мочалкой ее плечи, спину, елозя пиписькой по бархатистой коже, скользкой от мыльной пены; жар тела. Жар тела со склада священных флюидов. Он погружается в транс. Круп качает насос греха, закручивает мозаику спазмов. Он не знал, понимает она или нет, и как воспринимает ласку его яичек; ведь это затягивалось - долго не получалось кончить во второй раз, - и Сережа почти до обморока дошел в своих стараньях, но девочка терпеливо ждала, уткнувшись лицом в руки, пока малыш, радостно вскрикивая, делал последние конвульсивные движенья, уже изображал не мойщика, а всадника, вцепившись в ее плечи, невидяще уставив глаза в жаркое марево, где плясали теневые проекции совокупляющихся детей, и, задыхаясь, сполз с нее, опустошенный, изнеможенный. У него кружилась голова, ноги подгибались. Повсюду - вихревое вспучиванье адских, психотропных сполохов, как осколки злой рассыпавшейся радуги. Но вид у девочки был невозмутимый, когда она, в свой черед, мылила и полоскала Сережку в тазике, словно все произошедшее было в порядке вещей, заведено испокон веков, и он, вновь заводясь при виде ее пизденки рядом, через секунду уже веровал в ее невинность, убежденный в том ее деловитым видом, ее удивленным и презрительным взглядом, когда он трогал у ней там, и суровыми шлепками и окриками. "Наверное, Алёна не понимает. Она же девочка. Где ей знать", - сокрушался малыш, осознавая, что галопировал в сладкие дали один, а лошадка под ним просто щипала травку, не сопровождая его никуда. Сереже становилось горько и одиноко. Но то уж не вина исполнителя, вновь введенного в заблужденье мечтателем, оторванным от реальности - для преодоления коей как раз и затевается любой проект. Разумеется, пассивность девочки, не сознающей, что с ней делают, нельзя назвать согласием.
   Но он был достаточно невинен, чтоб не чувствовать вины - в конце концов, Алёнка девочка, он - мальчик, и между ними должно происходить нечто эдакое, раз уж они оказываются голышом и рядом. Они же ничего плохого не делают; а что они делают - да то же, что все люди: моются. Она же должна понимать... Так что, капитан, нечего затуманивать ясные вещи, ты и она - одно целое, незачем терпеть двойную боль - за себя и за нее, - значит, не раздваивайся!
   Дева - нечто гораздо большее, чем физическое тело, и его пиписька проникла глубже бренной оболочки Алёнки. Сила архетипов... Она исходит из леденящих душу глубин коллективного подсознания и связывает в одно целое его, ее и всех остальных на этом свете. В узел, развязать который невозможно, пока все они живы. Неудивительно, что так много людей хотели бы умереть.
   У нее нет цели, и она бы все равно не знала, как достичь ее, поэтому она вынуждена развлекать себя игрушками, как она считает, которые, по крайней мере, помогают ей во время скуки, отражая ее глубокое убеждение, что это - меньшее зло, а добра нет никакого. Истинное существование - метаморфоз и бесконечная ёбля, круг пароксизмов, заряженных спиральной красотой мутации. Быть может, выпорхнет бабочкой радость из пропасти тьмы. Неизвестность - меж желаемым и достижением.
   Посещение бани имело целью не только очищение тела, но и очищение внутреннего мира, и взаимное омовение девочки с мальчиком представляло собой подобие духовно-религиозного обряда. Возможно, Алёнка думала в том же ключе. Может, она даже получила свое... Или это было жабиной блажью?.. Ее желания, ее достижения - тайна.
   Даже впоследствии, став уже взрослым и узнав Главную Военную Тайну, Сережа не мог ответить на свои детские вопросы; неопределенно очень обдумывал, потому что вопрос не был поставлен и обрисован с достаточной выпуклостью, оставался в тени запрещенных для исполнения желаний. Ему это не понравилось, слишком кружило голову - будто он побывал на краю пропасти; он не мог забыть, как взглянул на вечернее небо, когда возвращался через огород, и там ухмылялись обнаженные звезды, и он видел, как была нечиста своя душа. Сухие травы потрескивали под ногами, нарушая тишину возвращения, равнодушные звезды освещали кошмарные виденья реальности, оторванные от страны вымысла... Сереже даже пришло на ум, что этот мир и этот купол неба, усеянный дразняще недоступными звездами, быть может, не столь и совершенны, как мнилось.
   Наверное, детям это можно, но лучше никому об этом не рассказывать. Если можно, а тем более нужно, то как-то не очень и хочется. Тем более, непонятно, и нет слов для рассказа, - и он с нетерпением ждал конца каникул, когда она уедет.
   Голографический, рубиновый рассвет, просочась сквозь леденящий кожу туман, развертывается вширь.
   Все снова тихо в ведьминской избушке. Я сделал все, за чем пришел.
  
   Алёнка стояла на днище перевернутой лодки, покачиваясь на носках. На ней коротенький, просвечивающий на солнце сарафанчик, в пышных волосах с золотым отливом застряли зеленые сосновые иголки. Она может и приодеться, но ее козыри - глаза, ресницы, стройная фигура и острый язык.
   Глаза у Алёнки большие, темно-коричневые. Когда она опускает ресницы, на щеках тень. Гибкая и стройная Алёнка потому, что уже пятый год занимается в балетной студии. Я боготворил её - об этом я уже говорил, - и, как всегда, безуспешно старался не думать о ебле. Нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в разговорах, разве только одно - поцелуи, объятья, да еще - нагими телами друг к другу прижавшись лежать.
   Солнце припекало. Я стащил футболку, Алёнка сняла сарафан и осталась в белых трусах и лифчике. Раз рыба не берет, будем загорать. Алёна, мое сердце бьется в складках твоих трусов! Это естественно - находиться между ее ног, именно там на самом деле живет истинное я, там тепло и спокойно, блаженство, счастье, только там можно понять, что такое бесконечность... а кто не верит, пусть пойдет и убедится сам.
   - Я бы с удовольствием...
   - Не хочется, - ответила Алёнка. - Отодвинься, пожалуйста, солнце загораживаешь. Это у тебя молоток в кармане плавок или ты так рад меня видеть без платья?
   А вы бы?.. Она рядом - и мне нужно от нее ВСЕ; мне невероятна ее близость. Что может быть более неразумным, чем противостояние самой жизни, которая есть сейчас и всегда происходит сейчас. Уступи, поддайся тому, что есть. Меня трясло от возбуждения. Воздух наполнился божественным абсурдом. Сходить с ума, так уж на широкую ногу. Эти сияющие глаза почти голой девочки рядом, волнующие ощущения, возникающие от того, что с тобой разговаривают без малейшей злобы, совершенно околдовали меня. Поскрипывание досок, плеск волн о берег разбередили мои чувства. Каждый из голосов природы твердил: "Мир гибнет". Не существует ни слов, достаточно сильных, ни поцелуев, достаточно властных, чтобы исправить созданный нами хаос. Впереди еще столько всего... а может, сразу пошлем друг друга нахуй, а?
   Но Алёнка больше ничего не замечает, она прикрыла глаза длинными ресницами, безвольно раскинувшись всем своим белым телом. Кожа у Алёны нежная, и быстро на солнце краснеет.

Солнце вытянет из кружева

Войн прекрасное и тонкое,

Ты поддайся искушению

И лети на тайный знак.

Ты меня обезоружила,

Это то, что было нужно мне,

Ты мое не сновидение,

Губы - вишня, красный лак

  
   Кольца светлых волос закрывали ей лоб, лезли на щеки, крепкие загорелые ноги и руки темнели на простыне... Мне приходилось убеждать себя в том, что я когда-то обладал частицей этой красоты и этого изящества. Эй, ты забыла один крошечный аромат на моем большом пальце. Без собственного воображения, которое, пришпоренное одиночеством, бурно разрасталось, она бы уступила уже давным давно.
   Давай. Поиграй со мной.
   Он навалился на нее, как охваченный буйством гном, одной рукой задрав подол ночнушки, а другой стараясь разорвать тонкий верх. Ткань не выдержала, и она закричала от боли, когда его пальцы жадно вцепились в ее грудь. Она бы, наверное, сдалась, но демон девства заставлял ее сопротивляться изо всех сил, и оказался сильнее. Ее демон победил, и мальчику пришлось отпустить подол и отнять руку от груди. Из его горла вырвался рыдающий звук: - Я маленький, маленький, - захныкал он, но волнение вытеснило все это сю-сю и обернулось неистовым желанием немедленно, сейчас же выебать эту деву, - фаллическая предопределенность, упрямая, ничтожная служка вертикального восхождения! - и он яростно обхватил ее руками и ногами, и изо всех сил прижался к ней. Живот мисс Алёны почти сразу стал мокрым и липким.
   Она закинула руки, зажмурила глаза, обмякла. Теперь слышались только шум дождя, без особой охоты стучавшего по крыше, да вдалеке шорох листвы. Плотоядное томление пустоты, тепло твоих рук, мрак твоих глаз, нежная агрессия паутины.
   Если снится женщина, то она символизирует женскую сторону твоей натуры, нуждающейся в особом внимании. Помни, что это только отражение твоего "я", и для того, чтобы чувствовать собственное тело, вовсе необязательно его иметь.
   Я ЭТО ВСЕ, ВСЕ ЭТО Я.
   ... ОТОЖДЕСТВИЛАСЬ!!!
   - Что ж, я сама себя ебу? - испугалась Алёна.
   Это очень важно: проследить цепочку ебущих и ебимых, и вовремя обнаружить в конце этой цепочки самого себя. В момент безмятежного счастья вздрогнуть, прислушаться и воскликнуть: - "Кажется, меня кто-то ебёт!"
   Какие важные вещи существуют на свете. Отрывочность переработки свершившегося. Разорванные чувства. Медленно, по частям. Вот как они подчиняют сейчас - мрак, дождь за окном - постельный сумрак и тишину здесь, ее саму, - придавая скоротечной, суматошной минуте несвойственные ей черты вечности, величественности, печали. Сейчас время поискать что-нибудь менее горячее, но она уже скована - бывают такие состояния, - унеслась куда-то, загипнотизированная, тем самым позволив главенствовать фону, уступив ведущее место ритму дождя.
   Ей проще впустить кого-то к себе между ног, чем в сердце, туда, где прячется сонно свернувшаяся девочка.
   Тем более: кто не мечтает о резвом хуе?
   Это правда, сладость в корнях. А любовь как же, где любовь-то? Где же ответ? Все молчат потому, что думают, или потому, что нечего сказать?
   Очнитесь, олухи! Ведь это основной вопрос...
   - Не бойся, это Великое Делание - превращение ебли в любовь. Новое есть преодоление, а не переодевание. - Я верю этому на самом деле, и верю в это лицо.
   - Гори, гори, моя пизда! - ни с того ни с сего пропела Алёнка.
   Но чего вы хотите от смущенной девочки? Это произошло - она согласилась; согласилась следует трактовать так: если она не считает, что с ней переспали против её воли, то значит она согласилась.
   Стон девичий, шепот нежный - тени на стене сплелись. Эти стоны, сумасшедший шёпот, в общем, всё!
   - "Везде, где я нашла себя, должна была я себя покинуть..."
   В темноте струилась сквозь дождь отдаленная музыка. Ад на земле играет свой бал, которым правит Сатана.
   Слышалась песня:
   Там за рекой,
   Ебут русалку,
   Сам водяной,
   Кидает палку.
   В темную ночь,
   Никто не сможет ей помочь, помочь, помочь.
   ЕСЛИ МОЖНО, А ТЕМ БОЛЕЕ НУЖНО, ТО КАК-ТО НЕ ОЧЕНЬ И ХОЧЕТСЯ.
   И всю сцену заливало ощущение покоя и мира, содержавшее в себе нечто почти магическое. В полдень чувствовалось, что полдень был всегда и будет всегда оставаться полднем, в сумерки понималось, что никогда не могло быть ничего кроме сумерек. Алёнка по-прежнему лежит на кровати, положив ноги на спинку, и так будет вечно.
   Алёнка лежала на старой деревянной кровати, застланной разноцветным лоскутным одеялом, и читала очередной роман. Она была в спортивных трусах и майке. Плечи ее загорели, лицо тоже. А волосы стали совсем белыми.
   К чему он тянется? За чем гонится? Это все в нем, не в образе же того, чего он желает достигнуть... не в видении - оно всегда различно, и глупо повторять о верности первого впечатления, когда оно всегда первое, всегда - благодаря опять же условиям, превращающим каждую встречу в неожиданность сотрясающую.

Я ложусь на простыни, падаю как в снег

В холод одиночества, в пьяно-мертвый бред

Тело изгибается, губы ищут плоть,

Но слезами вновь лицо будет мне колоть.

   Спи в сказке для детей, в ячейке ночи, без имени в лесу воспоминаний.
   То, что мы называем отчаянием, часто - всего лишь острая досада из-за обманутых надежд. И тот, кто живет одними надеждами, умрет в отчаянии.
   Умри от отчаяния, простись с прошлым, пойми, что завтра для тебя не наступит.
   Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят.
   Отрешенность от реальности - единственная возможность не умереть от отчаяния. Но дверь к счастью открывается наружу.
   Слышишь чей-то стон и шепот? Это ветер.
   Что осталось нам на свете? Только опыт.
   Больше и вспомнить нечего - кроме как "Виконт де Бражелон" и "Принц и нищий". Остальное - проживание. Они - настоящие люди. Трахать и убивать. Если им что-то нравится, они это трахают. Если нет - убивают.
   Я лежал в темноте и думал. Все это были смертоносные, отвратительные мысли, слишком опасные, чтобы делиться ими с людьми.
  
   - Есть ли кто-нибудь из твоих героев, соблазнительный для тебя?
   - Если это не я сам, то только ветер.
   Мир гибнет. А он не желает ударить пальцем о палец. Я не могу понять, отчего он не пишет. Возможно, мне и не дано этого понять. Он проводит день за днем среди шиповника и розовых кустов, читая историю того, историю другого. А я, читая его историю, наслаждаюсь образом мыслей другой эпохи, когда еще полагали, что человек со временем непременно меняется, был один - стал другой, и что мир открыт буквально перед каждым.
   Задайте себе вопрос: много ли вам удалось добиться в борьбе с миром за свое счастье?
   Конечно, конечно, я верю, что мои молитвы не останутся без ответа, но я утратил... утратил представление о причине, по которой я верил в это. Я никогда раньше не понимал, что все, во что я верю, само по себе невероятно. Я с гордостью говорил об этом, не сознавая, как следует, что говорю. Теперь настало время, когда я слышу голос, произносящий: "Молитвы не существует. Бога не существует. Существуют люди, деревья, миллионы тех и других, умирающих каждую минуту". Постепенно все происходит, и вот уже ты не понимаешь прежнего себя. Вера не такая вещь, которую теряют в безоблачную погоду. Господь счел за лучшее лишить меня разума. Я идиот, падающий в любую канаву. Ах, если бы я давным-давно умер, - но теперь мне нельзя умереть, не оправдавшись.
   Смешно говорить о чем-либо, коли никто не верит в чистоту моих помыслов. Необходимо отречься от меня. Забыть, забросить в дальний угол. Страдаю от зубной боли и боюсь дневного света. Я охуевшая, наглая гадина. У Регины Spektor свой собственный способ положить на всех.
   Идешь по темной улице, и больше никогда не вернешься. Пора выдумывать следующий мир. Искусство - это как бы псевдопамять; и боль, сопровождающая всякое серьезное произведение, родится от сознания этой неадекватности.
   Предоставленное само себе, семиотическое пространство, насыщенное знаками всех прежних времен, а также результатами их инбридинга, начинает самоорганизовываться, порождая смешные, до поры, виртуальные фигуры. Будьте осторожны: мыслящие миры наносят ответный удар.
   Мораль: надо же, козлы какие, понапишут всякого...
   Люди, страдающие одиночеством со временем в определенной степени утрачивают позитивные человеческие качества и духовные ценности. Ситуативное одиночество у них может переходить в хроническое состояние, которое приводит к психическим расстройствам, к деградации личности и, следовательно, деградации общества.
   Безвыходность ситуации предполагает возможность.
   Как пустыня предполагает цвет яблоковых садов.
   Правдивые слова похожи на свою противоположность.
   Тот, кто умеет шагать - не оставляет следов.
   Онанизм мысли, онанизм духа, онанизм плоти, онанизм, даже во время группового секса с реальными партнерами или пассионарными рептилиями с Венеры - что бы ни делал интеллектуал, всё это в некотором смысле изящное дрочерство. Для них предназначена Guro Doll - японская кукла для плотских утех и сексуальных игрищ. Под конец, изнуренные служением самим себе, они сдаются. И уходят. Отрекаясь от себя.
   Мне доставила удовольствие сама мысль, что мне почти ничего не нужно. Мне тягостно видеть чужие лица, я испытываю все то же застарелое отвращение ко всему, что вне меня, что не есть я сам. Сознание мое оставалось безлюдным, и меня бросило в жар от ярости, ярости столь лютой, что она граничила с жаждой убийства, и столь же безысходной, ибо я не умел направить ее ни против себя, ни против чего-либо иного. Как можешь ты это сносить? Все твои мысли - догадки, в теле твоем трепещет дыхание, чувства твои неверны, и разум вечно наполнен парами какой-нибудь страсти. О, что за мука - быть человеком. Поспеши умереть!
   Чем дольше я стою между зрелостью и смертью, тем меньше я знаю и значу.
   А погода и впрямь благоприятствовала уходу, и небо льнуло к земле так низко, и все предметы вокруг темнели так смутно, что казалось, взгляду и вправду не за что больше уцепиться, кроме дороги, манившей в серую даль.
   "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его".
   живу бестолково,
   Чтоб я ни делал. Как-то
   Не попадаю в такт.
   Я просто не чувствую этого такта.
   К сожалению, это так.
   и размышлял по ночам
   О чем-то неуловимом.
   И нелюбовью к людям закончилась та дорога...
   Зачем он так делает взгляд? Какого в усталой душе
   Носит страшного Бога?
   Он обувает ботинки, рассовывает по карманам перчатки,
   Говорит: "Я сильно нуждаюсь в отдыхе".
   И уходит не попрощавшись, как современный Чацкий,
   Растворившись в морозном воздухе.
   Что это было? Бесплотный призрак?
   Галлюцинация после изматывающей круговерти
   Дня? А, может быть, верный признак
   Приближающейся смерти?
   Его снова поразило безупречное, ослепительное совершенство финала. Тексты, в которые вдруг начала преображаться жизнь, слова, фонящие в сознании В его воспаленном воображении мрак был полон огней, они мерцали, подмигивали ему из тьмы.
  
   Веду я к концу - почти неосознанно, - а конец понемногу удаляется. Такое упорство - на что-то позитивное... я мог бы чего-либо достичь. Любая жизнь проходит... уходит в ночь, и меняются персонажи - всякие там Алёнки и Сережки; только что была кульминация, а вот их уже нет, и что бы они ни произвели, на другой день это утрачивает ценность, меняет значение. Я не могу туда даже проникнуть, лишь заглядываю и ухожу, обескураженный отсутствием места для человеческой фантазии. Все тонет в иррациональности. Все медленно погружается в небытие. Мне трудно удержаться на поверхности в водовороте дней, событий. Всё, что случилось там - обман, мираж, оставшийся за поворотом, бессмысленно потраченное время. Я не могу даже понять, сколько времени прошло с тех пор, когда в последний раз что-то происходило. Я испепелен, от меня осталась одна оболочка, готовая рассыпаться от малейшего прикосновения, превратиться в горстку золы. Так вот, значит, как это бывает... И ради этой минуты я, оказывается, родился на свет...
   А вспышки молний и аккомпанемент грома, разносящийся по пустому мирозданию, испугают его еще больше. И уж если дождь действительно пойдет, он не сможет укрыться от него: он не поймет, зачем это надо в обессмысленной Вселенной.
  
   Я не брезговал даже самыми неприглядными ухищрениями, лишь бы встретиться с одиночеством. Обычно не заставишь меня делать то, что я задумал; совпаденье подсознательного желания и поверхностного занятия - чудесный результат дало; я не спал, долго не мог заснуть, осчастливленный таким совпадением хотений и имений; я только тогда счастлив, когда точно знаю, чего хочу; я ощущал, что не получил результатом искомое - чтобы внешнее и внутреннее отождествились, - но что-то проделал в желаемом направлении, сильно устав при том, что доказывало: работа проделана, а это уже реально, объективно и т.д. Они не совпали, будто трехмерная конструкция, не вошедшая в проем Вселенной; но близко было, и не потерял из-за этого объект чудесных свойств; не потеряла фантограмма ободрительного для меня значенья. С облегчением смотрел я вокруг, пребывая в том райском состоянии, когда смотреть вокруг хочется и когда созерцание само по себе уже есть познание. Мне даже захотелось там прилечь и почитать книгу, представляя при этом, как я расшнуровываю туфельки ученицам ночного класса, а потом с аппетитом ем яйца по-кардинальски, т.е. под красным соусом, - радость воздействует на ум и желудок благотворнейшим образом.
   Да, тогда мне полегчало бы. Стало бы по-другому.
   - Я точно знаю, что бы мне помогло, - пробормотал он. Патриция.
  
   Позвольте, чтобы этот чрезвычайный screensaver отправил Вас в глубину волшебного леса, где деревья имеют сходство с пухлыми гномами и небрежной спешкой светляк вокруг в ночном танце. Загадочные творения перемещаются в темноте cloaked густым туманом, и только яркий костер кажется, чтобы добро пожаловать Вы со своим дружественным светом. Есть много дров. Должно быть, кто-нибудь еще здесь есть. Но где смелый турист? Почему don't Вы остаетесь и ждете его?
  
   Дубравка шла с авоськой по просеке в лесу. Это была заброшенная дорога в сладком морковном лесу, которая и сама понятия не имеет, куда ведет, поросшая мхами, папоротником, рапунцелем и розовой наперстянкой; дорога, на которой полным-полно красных улиток, грибов и диких ягод. Теплота и спокойствие. Край, где можно тихо грезить. Ничем не похожий на мрачные, яростные пейзажи моей души.
   За поворотом неподвижно стояли трое мальчишек. Когда Дубравка подошла ближе, они прищурили глаза, будто охотящиеся коты. Ее белые ноги уходили внутрь шортиков, оставляя много места, и они далеко в них заглянули, но ничего, кроме темноты, там не было.
   - Мальчики, но я же только ребенок, ради Бога! - сказала Дубравка.
   - Начинаю, - сказал мальчик, подпихивая Дубравку, чьи юные ягодицы вразнобой дрогнули от толчка.
   - Спасибо за честь, - сказала Дубравка.
   Долго ли искать таких, с хуем наперевес, мальчиков, которыми полна Земля. Упрямые и жестокие дети; вечно замкнутые, загнанные, искаженные и искажающие все вокруг лица. Они быстро стаскивают с нее одежду, хватают ее лобковый курган, дрожа от ненасытной жажды, щупают ее половые губы. Это кажется потрясающим все основы, но то лишь иллюзия, отнюдь не все основы потрясаются деяниями - какими бы они ни были, - просто обнаруживается, что привычное еще не есть весь мир, скорее, наоборот: мир есть непривычное, непривычное - это реальность, остальное - нехитрая подмена оной суммой действий, в итоге дающих ноль, покой.
   Настроившись на тремор, треугольник двоится. Бархатные дыры флуктуируют повсюду, их струны реверберируют нотами, что сотрясают заросли ясеня и рябины.
   А по листьям колотит редкий дождик. Он аккомпанирует ликвидации невинности девочкиных интимных мест. И она благодарна ему за это.
   - Радуга, - сказала Дубравка, удивленно глядя в небо над ней, на секунду забыв о возящихся с ее телом мальчишках.
   Как быстро всё поменялось на юго-западе страны... Забавно даже!
   Некоторые действия, которые сегодня строго осуждают, такие как оголение и сексуальное стимулирование ребенка (например, игра с гениталиями мальчика), в прошлом вообще не принимались всерьез и широко практиковались даже родителями и воспитателями. В том, чтобы жить по правилам, нет благородства, и радости тоже нет.
   Рутинная методика тренировки женских интимных мышц. Они ведь делают все, что в их силах! А у этих ребят они есть.
   - Вы меня уже заебли! - крикнула Дубравка.
   Психологическая атмосфера и субъективный, личностный смысл этого взаимодействия важнее его сексуального содержания, которого ребенок зачастую не осознает.
   - Переживем,- сказала Дубравка.
   Снова ветер мешается в созерцание, проникает в мое созерцание, проникая в меня, становясь частью существа.
   - Обманули дураков, - сказала Дубравка.
   Я устал... я не хочу любоваться красками на темнеющем небе, ощущать сильный, но теплый ветер бабьего лета, проносящий ароматы стриженых полей, видеть огни деревни, но я ли тот человек, который сознает несовершенство, незаконченность своих знаний, стремится их пополнить... предположив, что на вопросы может быть дан лишь один-разъединственный ответ, хотя, возможно, не в словесной форме... Не знаю, сколько ночей и дней прокатились надо мной, луна и солнце безжалостно играли моей судьбой с приводящей в отчаянье навязчивостью, сейчас уже все пугает, причин стало бесконечное множество, причиной стало само существование мира.
   Холмы, места былых прогулок и связанное с ними представление о конце мира, горизонте, за которым обитает солнце и нет никаких незаконных материалов, подобных наводящим на сексуальные размышления изображеньям.
   - Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь здесь один, и поговорить не с кем. - И Дубравка пощекотала за ухом.
   - А ты где?
   - А меня нет.
   Смешная ты, Дубравка. Но, когда ты прячешь солнце, мне грустно.
   - Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку - грациозно, словно переворачивая лепесток розы, - подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка!
   Твои слова несут на себе тональность высокой меланхолии, безысходности, неразъеденной цинизмом. Они величественны, просты и исполнены ужаса.
   - Мне было приятно поговорить с тобой. - Это было не просто приятно, это было прекрасно.

я мираж, я звезда, я тайна,

я дорога и я стезя,

на которую ты случайно

наступил, отступать нельзя.

   Мы - истории света и тьмы, жизни и любви... Мы всего лишь истории посреди пустоты. Полиморфизм языка и многозначность текста. Это одно целое, складывающееся в новую картину мира, а не какой-то его изолированный фрагмент... это совершенно прекрасные фразы, которые создают своеобразную ауру, в сравнении с которой желание читателя идти путем фабулы или рассуждений является ярчайшим доказательством регресса и чудовищной анахроничности его эстетики - ведь это попытка вырваться из жанрового гетто. Это прекрасно написано. Все, что дышит, питается недостоверным; для жизни, этой тяги к Безрассудному, любое привнесение логики гибельно... Поставьте перед жизнью точную цель, и она вмиг утратит всю свою привлекательность. Неопределенность ее целей ставит ее выше смерти, тогда как малейшая крупица ясности низвела бы ее до тривиальности могил. Размытость, вечерние краски, - бесподобно!.. Можно рассказывать истории и так. Вселенная является всего лишь побочным продуктом нашей печали, биография писателя и даже его имя не имеют значения, значащими являются лишь созидаемые точки обзора, воспроизводящие Вселенную до целостности. Вселенную ведь не обсуждают, ее выражают.
   Мы будем приходить и дышать.
   Это скорее ассоциативный ряд, чем нечто, поддающееся строгому определению. Проще говоря, это сферический конь в вакууме. Тот факт, что мы легко позволяем убеждениям лечь в основу нашей интерпретации реальности, дает нам возможность манипулировать этой способностью в магических целях. Все действия, направленные на личное или коллективное освобождение, суть действия магические.

руины отстроены заново, развалины заселены

всё нормально, и тебе нашли замену тоже

  
   Прицепившись к осколкам идей и подобиям грез, придя к рефлексии случайно или через истерику, а вовсе не из желания обрести точное знание, я кажусь себе в среде культурных людей чужаком, троглодитом, влюбленным во все ветхое, погруженным в пагубные молитвы, то и дело паникующим, но не из-за панического мировоззрения, а из-за судорог плоти и помутнения крови.

Неужели и жизнь продолжается,

А не снится кому-то в веках?

Подари мне свой силуэт,

Подари забвение слов.

   Отчего в боли так много любви? Ах, если бы поменьше. Я доверился бы качелям и бабочкам.
  
   Как быстро я заснул, улегшись, сразу почувствовав сильнейшую усталость, несмотря на отсутствие нагрузок... но какие-то нагрузки, видимо, есть; я воспринимал некий тяжелый предмет, почти полностью погруженный в жидкость; дунув, я отогнал его от края, с которым тот соприкасался, чтобы снова висеть во мраке, плывя - или паря - во тьме; перед сном я увидел мальчишеское лицо крупным планом, и это было иное лицо; иное, не такое, каким бы оно увиделось вовне - живое или на мониторе; почему иное - не знаю, но так оно воспринялось; я будто температурю...
   Вскоре я буду подробно, до последней мелочи, представлять процесс своих снов. Улавливая в них все больше, и получая от них все меньше отдыха.
  
   УСКОЛЬЗАЮЩАЯ НЕИЗБЕЖНОСТЬ ЛЮБВИ,
   или
   КАЛЬМАРЫ ПРЯМО НЕ ПЛЫВУТ
  
   Тайна волшебной раковины - интерактивное приключение для девочек: вот теперь познакомились! Первым быть не получилось, но все равно здорово. В ней все так притянуто, прилажено, гармонично, осязательно. Сами знаете. Чем толще и длинней, тем девушке милей.
   Нет слов! Одни мысли, и те матом! Ничего более потрясающего ни разу не видела! Утром он ушел, а я осталась на смятой постели, голая и встревоженная. Стелла, 10 лет.
   МАЛЫШКА: что значит малышка - рост или возраст?
   я говорю, что МАЛЫШКА - это состояние души и образ жизни
   моя одноклассница рассказывала: в первом классе она пошла к подружке в гости. А ее отец посадил дочурку при ней на колени и залез к ней пальцем в трусы. Он знает свое дело, палец безошибочно ищет и находит свои гавани. Она тает и горит, деревенеет в судороге и растекается на его коленях мороженым. В большинстве случаев через отверстия девственной плевы легко проходит палец. Однако, введение более крупного предмета, например эрегированного отцовского пениса, приводит к ее разрыву, что и произошло - позже, когда дочке исполнилось 12 лет.
   Что же заставляет девочку лишиться своей девственности?
   - Ах, папочка, глубже, глубже!!
   Малышка так сильно стонала и так часто просила "засунуть ей поглубже", что мужчина подумал, что ей мало его здорового пальца.
   Приторно, сладко, больно, забыто, непонятно, желанно, омерзительно. И однокласснице тоже предлагал получить удовольствие - танец огненный в сердце пламенном: - Ой, да ты еще совсем малышка, у тебя и волос-то нет! Это зрелище выше моих сил! Мне срочно нужна норка для моего хуя! Слушай, малышка, я не умру, пока тебя не выебу! Твои ягодки и моя залупа - волнующая связь трех точек мирозданья! - Перед ней был безумец, который не только понимал, но любил и жаждал понять больше и гораздо больше того, чем там было. Глаза его бегали, а руки дрожали.
   - Ты так раскочегарился, дядя!
   Он говорил, что потом он выебет мои сиськи и попку... отчего жаркие волны расползлись внизу живота, но я испугалась и сбежала.

Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги.

И безумный возница оскалит ликующий рот...

  
   Мы с Майей играли в папу-маму и делали это так успешно, что моему члену даже показалось, что у жизни есть какой-то смысл, и он встал. Кончик моего члена находился в сантиметрах от ее тела, и это расстояние неотвратимо сокращалось. Знала ли она об этом? А что, если он все-таки коснется ее? Майя придержала рукой край своего платьица - видимо, решила, что я разглядываю ее ноги. Правильно решила.
   - Все, что нам, девочкам, нужно, - это пообниматься.
   - Знаешь, что мне в тебе нравится, Майя?
   - Что?
   - Ничего.
   - Ты хотя бы иногда думаешь о чем-то еще?
   На такой вопрос довольно сложно ответить, особенно когда его задает красивая девочка.
   - Все меняется.
   - Это очень печально.
   - А если бы все оставалось на местах, было бы еще печальнее.
   - Очень романтично, - заметила Майя, скривившись.
   - Это взаимосвязано.
   Мы обменялись последним нарочитым поцелуем, стоя рядом с кустом сирени, они с братом убежали домой, а он все еще стоял. Любовь такая большая, когда ты держишь ее в своей руке.
   Каждый день я высматривал этих избалованных детишек, а ночью, ложась спать, так их и не увидев, с жаром уверял себя, что контакт невозможен. Не исключено, что наша встреча - это вообще галлюцинация. Я думал, что нашел в ней родственную душу, и мысль о ее предательстве была невыносимой. Оттого, что у ее братца махонький хер, легче не становилось.
   На самом деле, все очень просто: я любил людей, но не верил, что они тоже могут любить меня. Мне мерещилось, что между мной и настоящей жизнью, в которой мне не было места, воздвигалась большая стена. Мне казалось, что на меня ополчился весь мир. Наверное, так оно и было с самого начала.
   Ну, пожалуйста, не исчезайте! Не надо меня бояться. Пожалуйста, останьтесь и дайте посмотреть на вас!
  
   Отражения и рифмы, повторы и циклы как средства реализации катарсиса. Зашибись. Вот так и мы лазим по развалинам. Если вижу развалины, то начинаю искать глазами голую девушку. Хотя казалось бы - чего, куда и зачем?
   В дополнение к фото дня - кошмар ночи бесплатным бонусом!
  

ГОЛУБОЙ МАЛЬЧИК И ТЯЖЕЛЫЕ СЕРЕБРЯНЫЕ ГАРНИТУРЫ

   Я пробудился от чуткого сна, когда вошла японочка, чтобы прибраться в комнате с розовыми обоями. Музыка перешла на флейты Пана, и до меня дошло: то, чего я никогда не мог разглядеть, всегда было там... и поплыли мы по Сексуальному Течению в Местечко, где под вечной луной живут люди-лианы... Вваливаемся в темную мятежную дверь... неправомочные действия позволяют нам обойти некоторые препоны. Теперь мы доберемся до истины. Мертвая Рука вытягивает ноль... Не смог достать плотью... Пять палок скользнули в пыли меж светом и тенью, увлажнив джинсовое преддверие рая... Так много и та-а-а-ак... руки превращаются в ползучие растения... шелест часовых стрелок и каштановых волос... Исчезла... Ищите где угодно... Я, конечно, излагаю упрощенно... напряжение-деформация, которая является рефлексией ядерного распада... сигаретная дыра во тьме... неужели трудно написать нам получше?..
   Этот процесс известен как ретроактивное сновидение. Разыгранное четко и со знанием дела, оно становится совершившимся фактом. Есть и другие технологические процессы.
   Бесполезно... Неведомые утра развеяли дождь в паутину тумана...
   В рассветной тишине серые человечки порезвились в его тюрьме, и ушли в невидимую дверь... дребезжащая нота со звоном проносится сквозь тексты, постепенно исчезающие в раскаленных спиралях крабовидной туманности...
  
   Образы... миллионы образов... Вот чем я питаюсь... Красота... Поэзия... Космос... Пылающие Небеса... К чему мне все это? Плоть, комната в розовом балагане, образ члена, который брызжет белилами. Все это весьма просто и шикарно... Красота обнажена, и все такое прочее... Теперь я обладаю образами всех половых актов, которые когда-либо и где-либо происходили, теперь все в моей власти, до последней молекулы... Я обладаю оргазмами... Обладаю воплями... Всеми образами, которые хоть раз выродил даже самый бездарный поэтишка... Я беру власть в свои руки... Я беру власть... Беру власть... И еще я обладаю миллионами и миллионами и миллионами образов Меня, Меня, Меня, Ме-е-еняяя!!!... Не возражаете, если я приму еще одну дозу окололетальной величины наслаждения?.. Я обладаю воплями... Я видел... а многие образы не уцелеют... Что такое боль?.. Очевидно, разрушение образа... Выжить, не сойти с ума, сохранить доброе сердце, не ожесточиться. Иногда это удается. А иногда безумное воображение оказывается настолько сильным, что мир уступает, прогибается, и начинаются скачки. Только не поймешь - наяву ли?
   Я понял, что хочу невозможного, что недостижимы мои цели, являющиеся всего лишь иллюзиями, порожденными болезненным сознанием.
   Устал я.
  
   Он ушел в невидимые утра, оставив позади миллион слов своего голоса, растаял в холодном весеннем воздухе, задав бесцветный вопрос и записав ответ на всех уровнях, до словесных единиц. Тишина, тяжелая и синяя, опустилась на горние селения... Пульсирующая неорганическая тишина, словно словесная пыль, оседает с размагниченных образов...
  
   Обычная тревога: что-то со мной происходит, засыпание переменилось; всему есть причина, и долг каждого попытаться раскрыть ее.
   - Ты же знаешь, это вовсе не обязательно, и пусть все идет своим чередом.
   - Вряд ли я теперь знаю что-нибудь наверняка.
   Что-то действует вместо тебя, а ты предстаешь для собственного сознания непонятным, как чужой. Моя печаль глубока, только я не уверен, о ком печалюсь. Разве это не ужасно? Ненавижу старость - может быть, именно в этом причина моей печали. Существуют прошлые и будущие жизни или нет, практически неважно, потому что человек помнит и осознает только одну, вот эту жизнь, и в данном смысле она у него единственна. Неужели тебе так трудно быть хоть немного милосерднее в своих мыслях по отношению к себе? Добрый человек, великолепный, искрометный ум. Его специализацией была литература, а теперь он и понятия не имеет, что это вообще такое. Черт, он даже не знает своего имени, и очень скоро - чем раньше, тем лучше - умрет, даже не догадываясь о том, что жил. Каждый, кто занимается каким-то делом, работает, чтобы, в конце концов, устареть и выйти из употребления. Эти люди, теряющие свои очертания в замедленном исчезновении, уже лишились вкуса и привлекательности. Теперь от них остались только отражение в словах, нацарапанных неким мальчишкой... Все ушли... Ты над этим думал?..
  
   Вошел сквозь старый дневник в юность... Пожелтевшее фото на розовых обоях...
   Сначала были розовые цветы. А теперь вдруг осень и желтые листья. Картины моего детства, словно радужные пузыри, понеслись перед моим внутренним взором, волшебным образом меняя то, что я видел вокруг. Чистая поэзия. С каждым днем ты все глубже уходишь в прошлое. Ты исчезаешь в нем, как скрывается под водой ныряльщик в замедленной съемке. Глупый старик, зашедший дальше, чем следовало. Если бы ты плавал, то наверняка утонул бы. Но заснул, и вот сейчас проснулся. Перед сном - или после пробуждения? - возникло чувство-объект: стеклянные фигуры, холодные, гладкие, вынырнули из тьмы моего подсознания. Они были лишены человеческих пороков - в этом было их главное достоинство, они были завершенными - стекло ведь не развивается; они были цельными.
   Кто ты, Монстра-дамус? Несмотря на суровость его облика и величие его вахты, все им создаваемое, да и он тоже - чистое излишество, игра ума, фальшивый золотой завиток на краю пустоты. Поэтому, когда внутри этого ничего в богато отделанной раме вдруг начинает властно заявлять о себе грозная необходимость или начинается непримиримый бой за торжество истинных ценностей, возникает зрелище, от которого можно обхохотаться до слез, потому что истина в том, что все это совершенно ни к чему с начала и до конца... Он не знает, что его на самом деле нет, но иногда начинает догадываться, и это его очень пугает и злит.
   И пошлый механический фарс, разыгрываемый в прозрачной пустоте ума, становится всей твоей жизнью. Кажется, что это навечно. Но любая вечность длится не больше мига. И уже известно, что будет, когда этот миг пройдет: ты вспомнишь, кто ты на самом деле, и увидишь, что твоя жизнь - просто игрушка, которую ты выдумал сам... Там выхода нет. Там только джипы, прибой и солнце. Ну и ужас, конечно.
   А вдруг мы уже умерли?
   Без паники. Мертвые не сидят у мониторов.
   Это, кстати, не факт. Может, это единственное, чем они в состоянии заниматься.
   - Господи, не хочется, чтобы люди поднимали такой... Такой шум.
   Я люблю тишину, она несет свободу от постоянного давления чужих умов, мнений и чувств, покой, собраться с мыслями, вернуться к собственной сути, а это ведь всякий раз откровение - понять, что за существо, в конечном счете, мною правит и за меня решает, даже если кто-нибудь - хоть бы и я - мнит, будто решает сам; мало-помалу оно, это существо, отбросит все, кроме того единственного, без чего я не могу жить, и тогда заявит: "Я - все, что у тебя осталось, возьми меня". И я с молчаливой благодарностью чувствовал, как скрытые болезненные узлы моего сознания начинают расслабляться. Стало легче дышать, я мог даже поплакать.
   Я сам себя не совсем живым чувствую, словно водевильный призрак, слегка заплесневевший от долгого заточения в подземелье, усталый до предела. Построю лабиринт, в котором смогу затеряться с тем, кто захочет меня найти. А еще - мини-бар, но в нем будут не напитки, а коробочки со снотворным. Их много-много, все красивые, разноцветные, и у каждой внутри инструкция, сколько таблеток можно глотать за один раз, какие можно принимать вместе с другими, какие нельзя, и так далее. Только снотворное мне ни к чему. Достаточно прилечь на кровать, и все. Улетаешь.
   - От твоего лабиринта могут быть пролежни.
   Жизнь - это как падение с крыши. Можешь остановиться? Нет. Можешь вернуться назад? Нет. Можешь полететь в сторону? Только в рекламе трусов для прыжка с крыши. Свобода воли заключается в том, что ты можешь выбирать - пернуть в полете или дотерпеть до земли. Вот по этому поводу все философы и спорят.
   - Да, попал ты.
   Пока болтают, кажется, что это интересно и ново. А выключил свет, и все забыл. Какой-то американец говорил, что лабиринт - это Интернет. Что в нем живет некая сущность, которая врывается в сознание. Это и есть Минотавр, который на самом деле не человекобык, а человекопаук. Раз есть world wide web, сказал он, должен быть и soul sucking spider.
   ...Знаете, как пахнет исписанная бумага, когда те, кто писал на ней, уже умерли?
  
   ...тягостных ассоциаций в усталом сознании хватает. Устает оно быстро, упадает вниз, и жалко ищет спрятаться в непроглядность... я с удивлением обнаружил, что мне некуда больше втиснуть замыслы о свершении, о написании чего-то сюжетного, цельного... Только то, что есть, только то, чем занимаюсь - только это мыслится к продолжению. Где нет воображенья, бессмысленно стремленье проникнуть в таинства удел, исчезновенье есть предел и обращение в ничто всех желаний, - хотя превращенье в ничто есть всего лишь исчезновенье из поля зренья. Но критиковать будущее - дело прошлое... Меня больше не интересовало, как я выгляжу, но беспокоило собственное самочувствие, ведь я не просто плохо себя чувствовал; мне было ужасно плохо. Мир приобрел нудную зернистость серых газетных фотографий. Простейшие задачи стали неимоверно трудными, почти неразрешимыми. Ужасная бесчувственность и коррозия способности принимать решения оказались не единственными проблемами; память на события, происшедшие совсем недавно, тоже стала сдавать.
   Свои тексты казались мне чужим произведением, до которого мне не было дела. Наверное, я устал. Все меньше и меньше истории, все обширнее область мечтаний и пророчеств. Человека тянет неизведанное и непонятное, пока оно полностью его не поглотит.
   - Я сам по себе, и это всё. Тебе советую то же самое.
   - Я буду всерьез думать об этом только дня через два. А пока, наверное, просто не могу. По правде говоря, при одной мысли об этом меня охватывает какое-то оцепенение.
   Жизнь видишь лучше всего, когда наблюдаешь ее из единственного окна. Я у себя, но как странно себя чувствую, какая непонятная возня в голове... Со мной всегда что-то происходит, но это не значит, что ничего не меняется.
   Уличная темнота вошла в комнату...

Нам бы эту осень на подносе,

и слезы, и стекла осколки,

чтоб грустить у книжной полки

   Тороплю себя ежесекундно, ежечасно - успеть бы все свершить, что предначертано судьбой. Поднимая лицо к голубому небу, в котором бешено кружились сорванные ветром листья, словно спеша на некое рандеву, назначенное за горизонтом. Знать бы, что может поджидать меня там. Поджидать в темноте. Навстречу идут две очаровательные юные девушки, цветы Вселенной; поравнялся - уши сворачиваются трубочками. Читая Сартра, Камю, Дос Пассоса или Стейнбека, видишь, что эти писатели верили в предназначение человека и во власть литературы. В наши дни мы больше не можем в это верить. Современная литература - литература безнадежности, потому что мы - рабы, это совершенно ясно. Мы живем жизнью рабов в мире рабов.

И так проходят дни - и бесполезно, и всечасно -

Дни, как поток машин,

Что вечность обгоняют чередой.

   Королева Осень... У него запершило в горле - скорее всего, от нежного запаха ее духов и легкого шепота прямо в ухо... тернист и долог путь в Эдем, любимый, так что не трать себя по мелочам... Она не забыла меня. Как хорошо. И я почувствовал усталость. Похоже, я простужен. Королева холодна. Надо было одеться теплее. Но теперь уже слишком поздно избегать ее близости. Вчерашнее великолепно голубое небо затянуло нудной серостью, сеял мелкий дождь, припечатывая опавшие листья к асфальту. Ветер не унимался, теперь он налетал с востока острыми, режущими порывами, замораживая мошонку.

Ничто не превратится в бесконечность,

Исчезнет, распадется жизни миг -

Все неизведанные чувства, счастья быстротечность,

Неведомые острова и мудрость древних книг.

   Если из тупика и существовал какой-то выход, то, скорее всего, это был спокойный сон по ночам. Но каждая вещь, к которой стремишься, превращается во что-то другое - что-то и от маленького лорда Фаунтлероя, и от Тома Сойера, в бриджах, белых гольфиках... В мире нет ничего, абсолютно ничего, что могло бы сравниться с октябрьским солнцем; особенно, когда октябрьский ветер... Там дождит, палая листва на асфальте... Наивность, с которой он смотрел на мир до восемнадцати лет, не исчезла в момент пересечения рубежа между детством и зрелостью; эта особая наивность возникла снова, когда он от зрелости перешел к старости. Его по-прежнему многое удивляло. Хотя "удивление" было не совсем подходящим словом. Скорее, многое выбивало его из колеи.
   Иногда, забудешься, - кажется, что все путем. Мы никак не можем отыскать поэзию, и разглаживаем редкие желанные кадры памяти, а плоть не действует... Вот мы и остались без связи, точно севшие на мель идиоты... По-моему, нам подложила свинью собственная хворь... Они нас взяли... Поблекшие поэты в безмолвном амфитеатре... А про тяжелую синюю немоту-то я и забыл... Преждевременно. Преждевременно. Дайте нам еще немного времени.
   Времени для чего? Для новой лжи? Преждевременно? Преждевременно для кого? Я говорю всем: эти слова не преждевременны. Эти слова могут опоздать. Остались минуты. Минуты до победы противника... Короче, упаковывай свои горностаи, Мэри! Мы немедленно сматываемся... Но куда?
   Некоторые родятся, чтобы приятно приводиться в восторг, некоторые родятся в бесконечную ночь... Бессонница - это огромный звёздный вихрь, начинающийся из груди, и превращающий человека в космический элемент, которому отдых не нужен... Мы живем в неизвестном нам мире - мире, исполненном провалов, теней и сумеречных созданий. Неизвестно, вернется ли когда-нибудь человечество на тропу эволюции, но в том, что изначальное ужасное знание до сих пор не изжито, сомневаться не приходится.
   Риторика, пустословие; никогда мне не поставить вопросы, как надо. Внезапные решения - результат долгих обдумываний и колебаний. Некоторые кончают жизнь самоубийством, и логически они, быть может, наиболее последовательны, хотя и ужасно неразумны. Короче... ты о чем ваще? О Боже, да ты разговариваешь сам с собой! Теперь я знаю, что не дает тебе заснуть - мысли об этой чепухе. Позволь мне кое-что сказать: в твоем возрасте умственные расстройства - вещь распространенная.
   И все же дело может оказаться намного серьезнее. Его, страдающего патологической неадекватностью, вызванной крайней близорукостью, продолжало подталкивать к туннелю, а вокруг сгущалась темнота. Его надежды и молитвы отвергнуты? Он хотел удостовериться вполне. Вопрос заключался лишь в том, как это сделать.
   Вообще, как человек видит?
   Он смотрит.
   Мы все убегаем от собственной пугающей нас сущности - нашей Тени. А некоторые вообще сбегают из отношений реальности и времени и полностью переселяются в виртуальные миры: в планирование некоего более или менее реального будущего, причем не имеет значения, представляется ли им будущее в виде забот и страхов или в форме надежд и ожиданий хорошего; в беспорядочное движение наших мыслей, туда-сюда с усердием, заставляющим верить в возможность создания вечного двигателя; в книги, в музыку, в спасительные или ужасные миры кинофильмов и телевидения, в мир компьютерных игр, в какую-нибудь спиритуальную или религиозную фигню.

То ли черти нам душу выели,

То ли мы ее просто пропили.

Зато доступны и просты

соитья линий, бликов, пятен,

и каждый звук мне здесь приятен,

и медоносны все цветы!..

   Непонятные звуки и неотступное, медленное течение тревожных мыслей. Только это. Другого настоящего нет. Остальное - наслоения.
   Ход повествования определяется тайным течением мысли, независимыми ассоциациями, но, оказывается - также не впервые, - чем-то еще, не доступным вниманию, а определяемым лишь по проявлениям. Иногда - клочок сумрака в складках савана. И порой - намек на глаза. Крохотные огоньки, которые кажутся глазами. Или это одно мое воображение? Но я слишком долго был наедине с собой, чтобы меня могла смущать мысль о существах и силах, не известных человеку.
   Когда мы превратимся в пыль звезд, камни Земли еще будут хранить тепло наших шагов. Не умрут только слова, глухие отзвуки былых поступков, память, но когда-нибудь ночь прошлого наступит и для них... Сожми все, что случилось, в маленькую точку на этом листе. И большего не надо.
   Та часть моего "я", которая мыслила, говорила и бросала мимолетные взоры на ландшафты своего бытия, удаляется в иллюзорные пространства слов, и в мешке моего тела не остается ничего, кроме болезни и дерьма. Не доплывёт корабль мечты до острова, где тот ручей. Всё чужое, нереальное, фантастическое. Где я? И что со мной случилось? О чём думают цветы на моём столе? О чём молчит тишина в моей комнате? Душа моя, случайный спутник по дороге в вечность, что спишь? Мой голос похож на голос маленькой девочки, которой нужно уходить.
   - Ты можешь полностью ассоциировать себя с этой историей?
   - Не забывай о реальности.
   - Да, наверное, потому мы все и здесь. Так уютно сидеть за столиком вчетвером. В цифре "четыре" есть что-то милое и уравновешенное. А потом я встану и уйду. Тут где-то есть другой выход.
   - Но я не спрашивал тебя вовсе не о том, что ты будешь делать сегодня вечером, а вообще. Ты ведь мертв. Или ты забыл?
   Если Вы ни хуя не понимаете, то продолжайте ничего не понимать - может быть, так будет лучше для Вас... Добра нет никакого либо оно настолько слабее зла, что помогать добру смысла нет, и честные и чистые средства никуда не годятся.
   Вы не хотели бы больше оставаться в игре.
   Разумеется, я мог просто умереть. Это было бы наиболее логично. Но, предположим, есть причина, которая мешает мне умереть. Предположим, мне надо во что бы то ни стало остаться в живых и я не могу позволить себе умереть. Какая-то причина, ради которой необходимо жить. Какая-то причина, не позволяющая умереть, заставляющая существовать в любой форме, в какой это для меня возможно.
  
   Он был сплошной комок нервов; стоило какой-нибудь мысли смутить его, и нервы иголками вонзались ему в нутро - оттого в его пустых глазах застыло выражение слепого бешенства. На его лице как на киноэкране, отражалась вся его жизнь, жизнь, состоящая из борений и разочарований, жизнь, где он вечно превозмогал неимоверные трудности, изо всех сил бодрился, а по ночам лежал без сна, а по утрам вскакивал отупевший, с мятым, серым лицом, взбадривал себя крепким чаем и бросался в бой, где нет ни правил, ни судей и повсюду враги!
   Страдание несла сама жизнь - страдание и тяжкую работу под дружелюбный, уютный шепот дождя. Господи, да вы и понятия ни о чем таком не имеете. Но все это войдет в мою книгу...
  
   Развевающиеся лохмотья памяти, вырванные из бездны подсознания воображаемого прототипа, и превращенные в фигуры интенсивной полиморфной извращенности, эякуляторный выброс запретной мысли, шизофреническое переплетенье внутренне связанных, но лишенных общего стержня событий: этой комбинации детской литературы, современного разговорного языка и порнографии суждено стать плотью всех последующих текстов: реки боли, кривляние демонов, мелькающих в сернистом зеркале. Быть может, это проявления одной и той же неутолимой страсти к совершенству, которого мы пытаемся достичь любой ценой, не отвергая даже самых безумных средств, и каждая попытка заканчивается, к нашей ярости, признанием собственного бессилия.
   Это всего лишь шизофрения.
   Клокочут чудовищные виденья бессонных ночей; лай псов: ими владеет неизбывная тоска по вечности, тоска, которою томимы все: и ты, и я, и все жители Земли.
   Чем дальше, тем доверительней даль шелестит, тем прекрасней покров бесперспективно-бескровных иллюзий на старую тему долгого странствия.
   Прощай и думай обо мне, старик, ежели у тебя хватило духу дочитать мое творенье.
  
   Ему не суждено перешагнуть порог детства, абстрактный герой, который вот уж столько времени тиранит своей могучей волей бедный мозг того, чья жизнь еще длится, он, и только он один, воистину мертв. Он замкнут в том невообразимом времени, какого не знает грамматика: настоящем воображаемом. Всегда его здесь преследуют простуды. И коленки болят. Блуждающие огни, эфемерные болотные духи, кружат его душу в бесовской пляске. Порой, очень редко, какие-то догадки возникают в его голове, но смутные, весьма и весьма смутные. Порою даже приходит на ум, что эта прелестная девочка, быть может, не столь прекрасна и недоступна, как представляется.
   Когда твоя тень движется среди отблесков солнечного света в облаках и лужах на земле, ничье благоволение уже не имеет значенья.
   Ни одно разумное решение не проходит. Изменить ничего невозможно, ведь это я - эти ужасные чувства и мысли, ведь они приходят из сердца.
   Время и место смещаются в ускоренном кинофильме... это место, где я рождаюсь в таких мучениях, после которых никто кроме меня не остается целым и невредимым... Я не пара. Я - один... Но я один не в пространстве, я один - во времени, и не нуждаюсь ни в страхе, ни во второй половине, ни в слове...
  
   Я очнулся с секретной информацией от мертвых: подполье состоит главным образом из авантюристов, которые стремятся вытеснить правящие мысли. Как известно, неврозы и психозы размножаются пиздежом. Он постоянно окружает вас, этот незримый град гнетущих слов и образов. Одна надежда осталась во вселенной - план "Х": стереть словесные кандалы вирусом немоты.
   ДУШИ, ПРОГНИВШИЕ ОТ ОРГАЗМЕННОГО НАРКОТИКА, ПРОБИВАЙТЕСЬ СКВОЗЬ ТЕЛА И ЭКРАНЫ РАЗУМА!..
   И тогда, не вставая и не снимая шляпы, я сказал: "Не собираюсь я делать ничего подобного..."
   Он направляет всю свою боль на мыслительный процесс контроля шахматной доски из формул сопоставления. Сухой жар разума жар иссушает жизненное начало. Я имею в виду тысячи лет в раскаленных клешнях у окна, словно гигантский краб в шлаковых кучах тлеющего металла... Его мозг опален раскаленными белыми вспышками... Мой лед, мой идеальный лед, в котором я вырос, он никогда не ставит условий...
   Плиходи, Пятница... Ну, сколько можно повторять... Бесполезно... No bueno...
   Яма всегда найдется, чтобы поглотить вчерашний день, а какая еще цель может быть более практической, чем уничтожение?
  
   В ЭТОМ СУМРАКЕ СИНЕМ
   Жалящий луч оргазма... вспышка ничтожной похоти, потом багровые водовороты неистовства, и повсюду, кругом - все тот же знакомый страх, липкий и бросающий в дрожь... Мы отродясь не знали здесь ничего другого...
   ...мальчишка на затерянной улице, стоящий там, на чье лицо льется свет из чердачного окна, под кваканье лягушек из луж на зеленых пастбищах; сумрак, синие тени... улица... лягушки и сверчки... нас разделяет взорвавшаяся звезда... не признающий ни объятий, ни обладания... которого слишком далеко по дороге загнала некая отвратительная рука... Не знаю... Быть может, мальчишки никогда и не было... Вся мысль и все слово из прошлого... Я не уверен... Разве поймешь это... Темная рука записывает донесения... Последние людские контакты внезапно отняты... Мальчишки никогда и не было... Рот, прижатый к оконному стеклу... бормотание... Слабый, дрожащий, далекий голос: "Знаешь, кто я такой? Ты уже давно идешь к неизбежной катастрофе... Некогда это был ты, мистер", - убогие домишки позабытого села... яркий блеск консервной банки... запах золы... ветер шевелит клок шерсти... "Знаешь, кто я такой? Мое имя Ветер и Пыль... Мое имя - Прощайте, Мистер... теперь тишина... я ухожу..." (мерцающая серебристая улыбка). Экран пуст... Конец прокуренных, закрытых шторами комнат... Бесконечный опустевший полдень... Мертвые записи... Перейдем во внешний мир, наркоманы цели... Вот мраморные улицы и медные купола во внутреннем воздухе, сметаемые прочь девственными эмоциями... тускло освещенная, дрожащая, далекая улочка... пепел на воде... последние руки... последние людские голоса... последние обряды в честь Черного Капитана. Он был последним из тех великих, что бесстрашно смотрят в лицо галлюцинациям и непрерывно скрипят зубами по ночам.
   Порывы сырого ветра приносят дождь. Все призрачные люди прошлого прощаются навеки.
   Сладкий запах женских духов на детском пути... Вампиры плотских соков... Где угодно можно нежиться, вернув ему мужской образ радостным светом твоей улыбки. Главным образом, Бекки... Выпороть ее... заковбоив. Да, ты хочешь... Мы можем сделать это здесь, дергаясь в конвульсиях насекомых... Они нас не увидят... Вновь до таких размеров... Он умирает много лет назад... Экран погас... Так что вы намерены делать? Может, в одиночку? Раз так, поверните стрелку до упора... Nice little woman. Ты благоговеешь перед ее гениталиями, как частью Божественного Замысла, жизни во всем ее многообразии. I want her slut. Я буду любить тебя со всех сторон и даже изнутри. Позволь любви вылиться наружу потоком патоки. Не смущайся. Моя любовь войдет в тебя и пропитает, как Божественная Смазка. Lass us flicker. Fuck yourself and go in the kindergarten!
   Дождь пронесся сквозь все, что я сказал, миллионом серебряных пуль...
   Они ждут хозяина, не знавшего ни объятий, ни обладания... Они ждут очень давно... их нельзя выкупить вашим телом, быстрым взглядом зеленых глаз, потускневшим серебром и осмысленьем старомодным... Вспоминается молодая женщина, беззаботно, уютно, словно кошка, привалившаяся ко мне в начале поездки в рутину предыдущей ночи. Ее небольшое тело покачивалось в такт движений машины, и это было настолько не связано с чем-либо важным, что ты считаешь присущим такого рода близости, что даже не удосужился записать, запомнить, даже подумать. Что это по сравнению с пустотой ночи, - да ничто. Конечно, когда оглядываешься, видно, но не нужно. Остается посторонним, как остальное.
   Ты слишком устал, чтобы нормально воспринять даже простые вещи, не говоря о любви. Не говори о ней.
   Ворчание в вашем мозгу, постепенно увядающем... сколько многолетней пыли было на окне в тот день, когда я видел, как прогибается от ветра разорванное небо белизна белизна белизна, сколько видит глаз - впереди лишь ослепительная вспышка белизны... Запахи лета в бесконечный опустевший полдень... За стенами были сады развлечений... и тогда разум закружился в водоворотах, вихрях и смерчах образа. В его мозгу вспыхнули серебристые письмена и с запахом жженого металла исчезли на пустынных перекрестках, где описывают неторопливые круги девочки на роликовых коньках и сквозь потрескавшуюся мостовую прорастает сорная трава... И лишь цвет и безмолвие оставались там, где пронеслись слова.
   В растворенные окна ворвался лунный воздух... падая... разбрызгивая потрескавшийся бетон, сорную траву и собачьи испражнения...
  
   SОSоманы - это писатели. Писатель - пишущий человек.
   Соображение, пришедшее ко мне вчера или сегодня. Новое осознание литературы. Не нахожу я там больше идеалов, а вижу то, что определил как sosомания - непрерывный скулеж брошенного ребенка, что нетрудно рассмотреть сквозь лабиринт грошовых пассажей. Это все потому, что писатель для меня сравнялся с любым другим человеком, занимающим свое время ремеслом, не дающим ему пропасть с голоду. А в людях нет ни мудрости, ни знанья, ни стойкости; они все просят помощи.
   Конечная анатомия игр человеческих.
   С МНОГИМ ПОКОНЧЕНО.
  
   Боль, которая переполняет субъекта, известна как основа основ, и когда основа основ стирается с пленки... тогда тот субъект становится так называемым чистым. Скажите, что же, с вашего позволения, останется? только пороки нам и остались, слова секса и боли.ни
   На перекрестках разрушенных городов описывают неторопливые круги обнаженные девочки на роликовых коньках... трепещущие юные тела в нескольких дюймах друг от друга смеются в солнечных лучах, черная пыль, гонимая ветром сквозь ноги и гениталии... мальчишка ощутил в голове сновидение, будоражащее его промежность, и с трудом сохраняет самообладание, животик его пахнет эрекцией... вздохнул и пошевелился, уже голый, сжимая в руке несколько дюймов... покалывание наслаждения внутри фантомной вагины... вздохнул в свете лампы... Вместо слов - цветные половые акты всех времен и мест вспыхнули в мышцах. А что, мы все получаем удовлетворение. Поскакали по сахарному проспекту на пляшущей лошадке!..
   Сновиденья сделаны, быть может, из того же, что и я.
   Перестаньте копаться в том, чем вы могли обладать. Уходить надо вовремя. Иди, старина, иди. Смерть сокращает тюремный срок, это знание - поворот стрелки до упора... Поскольку серия скоро заканчивается, так ли уж необходимы эти эксперименты? настала для него пора уметь не узнавать своих прошлых стен и окон, людей и небес... Гибнут все устремления... Оглядитесь... Все, никакой больше раздачи плотских сюжетов. И вдруг я вижу: мое пребывание на Земле - всего лишь шутка. И думаю: "Смешно - растаял в воздухе". Сыплются никчемные хлопья, которые были книгами, увядает бесполезная индивидуальность; дым, только и всего. И вот уже здесь ничего, кроме записей. Отключите все это напрочь. Тишина... Никаких больше романтических сюжетов, словесных сюжетов, плотских сюжетов. Он весь вышел. Бесполезно... No bueno... He смог достать плотью... Моя нет... Плиходи, Пятница... В невидимую дверь... Adios...
  -- Человек появился на равнинах Африки и выжил лишь потому, что стал убийцей. Человек - агрессивная южная обезьяна, рожденная вовсе не в Азии и не в непорочности. Что касается женщин, то они агенты чуждой нам расы из космоса.
  
   Мышление шло безо всякого напряжения, без придания значимости чему бы то ни было. И был я словно лежащим на верху стога, глядящим в звездное небо, уходящим в него под шорохи сена и пенье цикад. Конечно, мир пребывал на месте, занятый своими делами - от него отдалялся я, каждая секунда раздвигала пропасть между мной и им; может, я ошибаюсь, и пропасть была всегда... Я внезапно ощутил это: сферу, где знание избавлено от значений, присвоенных им твоей жизнью; чудесный сегмент сознания... но как он мал, я не способен поместить там даже взгляд, это всего лишь микроскопическая крупинка, дающая знать о себе ощущением свободы от страха, свободой от страстей... но не способная их вытеснить. Но эта возможность существует?.. Главное - существует иное, и оно присутствует в тебе, не совсем загинуло.
   Неизвестность - меж желаемым и достижением. Его желания, его достижения - тайна. Еще в кое-чем предстояло укрепиться, т.е. получить абсолютную уверенность в каком-либо отношении. Что есть что, что к чему пригодно. Это не есть вовсе одно познание, ограниченное той или другой стороной познаваемого предмета, так что, постигнув ее, чрез некоторое время убеждаешься в неполноте знания и удивляешься значению, приданному ему влиянием минуты. Еще не все, а лишь малая часть - и каким трудом добытая. Ни один вопрос меня не обходит, но ответа обычно найти не удается. Называя вещи чужими именами, мы теряем шанс их сущностного постижения. Неудовлетворенность, явившаяся главным результатом, предостерегающая впредь от повторения...
   В ПОЛНОМ ЗНАНИИ нет необходимости ни для одной известной цели. Воды, в которых вы плаваете, много темнее и глубже, чем вы можете себе представить. И когда вы устанете, то не найдете под ногами дна, а устанете вы скоро, очень скоро. Не упорствуйте попусту. Вам тут нечего искать. Вы ничего не понимаете. Рожденные каракатицами к каракатицам канут.

Рука на небесах расписывает судьбы,

Изящен почерк, безупречен слог;

Поститесь, умничайте,

Лейте слезы -

Перечеркнуть не сможете тех строк.

   Часы все равно пробили бы полночь для него, где бы он ни был.
  
   Глядя на солнце в комнате, я подумал - полуиронически, полупрочувствованно: "целый свободный день в моем распоряжении!" Неясность сознания допускает такое отношение к происходящему, где моя душа томится в клетке из объектов и занятий, созданных мною для нее.
   "Виденья", - пришло мне в голову, когда я, по инерции случайного поиска, запросил изображения Натали Портман, с чего и начались в свое время мои папки с картинками, получившие ее имя, тогда как прототип был подзабыт с течением времени. Она красива. Но неуместна здесь, в это время, в этот день.
   Немножко я поспал, придя в себя застывшим внутри до ужаса. Полнейший, мертвый штиль царил там, в моих глубинах, даже непонятно было, чего я просыпаюсь, когда никакой потребности в том нет, можно веками пребывать в этом состоянии покоя... но я проснулся, расшевелился, и пообщался с новонайденной старой знакомой. Как всегда, это без меры происходит, но когда еще свидимся.
  
   Но каково было пробуждение! Я знал, что усну, и что это произойдет близко к звонку будильника. Твердо был уверен, и ничего с этим поделать было нельзя. Так оно и произошло: провал в сон, когда уже всюду звуки наступающего утра, и надо выкарабкиваться из сна в рутинную явь. Мне не то, что спать хотелось... я был чего-то лишен, понимая разумом, что это - сон, но представления об этом у меня не было. Добавился лишь новый оттенок в моем беспросветном отчаянии, но заснуть я не смог бы, даже будь такая возможность. Все свершалось логично, проистекая из моей сущности и реальности данного мира, я не провижу никаких перемен, ибо лишен благого зерна в своей душе. Значит, все так и будет - я не смогу совершить нечто светлое, загладить свою вину, а только лишь следовать следствиям предыдущего, только быть. Как все.
  
   Колетт, подруга Батая, пишет о своих увлечениях музыкой, книгами, называя их разновидностями наркотиков, потому что они не отвечали ее глубинной сути. Я, было, соблазнился сравнением... но тут понял, что здесь это не катит: мои увлечения не менялись, менялись только носители: пластинки, магнитная лента, CD и DWD диски, жесткие диски; бумажные страницы, журналы, мониторы... Меня продолжает увлекать то же самое, меня отвращает... любая обязанность. Во время прошлого приступа мне представилось убегание окончательное, запрещенное, но как близкое, как проход в калитку, что в ограде, мимо которой я иду. Так, что страшно стало. Но я не иду туда, а хожу под дождем.
  
   Прочитано много расходных счетов на покупку того, на покупку сего. Большинство просрочено, выбросил, собрав в пакет. Туда же попали паспорта на электрофоны, цветомузыку, - истлевшие бумажки, свидетельства сверхценного значения электронных вещичек, коими я скрашивал свою жизнь. Никакой ностальгии, внутренние вздохи: сколь мало на деле это значит, когда утрачивает новизну. Странно это. Сколько дат на разных бумагах я просмотрел, сколько рекламного блеска на прилагавшихся к технике проспектах... грустное впечатление от наглядности прошедшей технологии, не сумевшей составить декорации для чего-то сердечного, теплого, а бывшей лишь прибежищем одинокого, отчаявшегося человека.
  
   Даже опечатки перестали меня раздражать - число их превышает всякую меру, так что остается снисходить к своей слабости, иначе невозможно. Как сумеем, так и сыграем. И какой смысл сердиться, если ты знаешь, что не собираешься сердиться вечно?
   Хорошо, что ты не ругаешься на себя. Не знаю, чем это объясняется - только не логическими соображениями, приведенными выше, - но такая терпимость утешительна.
  
   Был сон, где я с кем-то тесно был связан - живым, но не имеющим прототипов в мире живых организмов; во всяком случае, это существо мне неизвестно; большое, теплое, обладающее рядом свойств, дающих чувство... распознавания, общения, что бывает при контактах, когда твоя душа познает душу другого. Можно сказать, что мной во сне был создан новый род живых существ; безразлично, как это выглядит, главное - это другое, о чем прозой не скажешь, не обобщишь названием, потому что это уникально, оно единственно; поскольку общаться ни с кем мне не хочется, а чья-то близость необходима, возник этот феномен.
  
   Куда больше интригует краткое, почти неуловимое ощущение себя, мелькающее в мгновенья после пробужденья. О нем я могу лишь сказать, что оно странно и чем-то тревожно. Оно такое сильное - и нераспознаваемое; плохо сочетающиеся особенности, но - сочетаются, и больше нечего о нем сказать, невозможно определить. Трудно говорить о невидимом, неслышимом, неосязаемом; как очертить его словами, если оно их само не выталкивает на поверхность. А оно их не выталкивает. Словно сквознячок сквозь тебя проходит; порой шевельнется что-нибудь, и начинаешь всматриваться, усиливаясь понять, что произошло; но нет, как будто ничего не переменилось... Я ведь знаю, у тебя должна быть какая-то причина. Какая-то дьявольская причина!.. Но какой бы она ни была, это разрушает все принципы выживания. Это сродни садистскому самоубийству...
   Я БЫ СИЛЬНО ЗАДУМАЛСЯ, ЕСЛИ БЫ ВДРУГ СТАЛ САМ СЕБЯ ПРОЛЕТАТЬ ЗАЧЕМ-ТО.
   За бойкостью, переходящей порой в дерзкое высокомерие, постоянно ощущается состояние депрессии: это потерянный человек в пустой комнате без окон.
   Чем описывать свое появление в аптеке и уход из оной, произведенные ничтожным человеческим существом, ничего важного этим не решающего, лучше созерцать пожирание Солнца тьмой; Солнца, планет, Вселенной - тьмой вечности, где нет времени, пространства, где нет ничего, способного вывести меня из некоей точки, где я сосредоточиваюсь, сосредоточиваюсь, но вдруг обнаруживаю, что меня там тоже нет.
   Я отчужденно воспринимал себя человеком, стоящим перед проблемой, решить которую он не в состоянии, но избегнуть решения также невозможно. Будто я стою по пояс в воде, и она поднимается, скоро поднимется доверху, но я должен стоять, пока могу дышать.

цепляясь за

воздух все дальше

и дальше перышко

   Принятие несовершенного порядка вещей в реальной жизни оставляет гнетущий эмоциональный осадок, который Ницше обозначал французским словом ressentiment. Устройте фейерверк. Разгоните облака. Впрысните адреналин. Подъем в три ночи. Сон в полдень. Именно сегодня. Тебе понравится.
   Сознание ищет привязать слова к определенности, конкретности, заключающейся в единстве Времени и Места, как твои внешние признаки, разбросанные во временах и событиях, складывающиеся в мираж личности, ищут разойтись по своим местам. Итогом - сомнение в производимой сознанием продукции. Знак и впечатление, производимое знаком, стремятся отлететь друг от друга. Дело, конечно, не в отдельно взятом тексте, а в том дело, что поселившееся во мне сомнение ищет внедриться во все плоды, производимые духовной составляющей меня. Энергия замещается материей. Огромной лавиной бездушной грязи. Выживает только компромисс, вот почему Homo Sap - столь путаная, неприглядная тварь, необоснованно и истерично отстаивающая безнадежные компромиссы. Он чувствует, как густым туманом наползает гибель, его охватывает страх, а миссия тем временем крошится в щепы. Слышишь голоса? Разве он не просто еще один псих, отчаянно цепляющий за свою уверенность, в то время, как его Правда - лишь пыль на ветру?
   Верчу головой, а смерть все не идет.
   Это как с красавицами: куда они подевались? Одежда, которой я столько внимания уделил, одежда, должная быть особенной, ведь она прикрывает-окружает немыслимые сокровища, - одежда нынче всего лишь одежда. Чем она еще может быть?
   ...элегантны, женственны и современны, а блеск драгоценных камней лишь добавляет особого изящества...
  
   На последней стадии наступают тоска, апатия и смерть. Но любой опытный врач знает, что развитие болезни с классической симптоматикой скорее исключение, нежели правило. Можно встретить любую комбинацию ожидаемых симптомов или же любое их отсутствие.
   Он встал и подошёл к зеркалу посмотреть, как выглядит печаль, и увидел ее, она впиталась в его лицо и глаза, и теперь останется в них навсегда, никогда из них не уйдет, и он протянул руку дотронуться до этого другого лица за стеклом, и рука в стекле тоже протянулась дотронуться, и она была холодной. Старик из будущего, из времени, когда возраст и прожитое многое переменят, когда сгустится тьма, скука все отравит, слова заглохнут, и не останется ничего, кроме льда и пустоты, любовь уйдет, уступив место ненависти и смерти. Его кожа была когда-то самым тонким фарфором, какой лето обжигало в своих солнечных печах... но: миллион холодных весен, и ты всего насмотрелся - как тут не согнуться, не съежиться, сам скажи!
   Как ему сказать, что он боится? Что внезапно он почувствовал начало конца. Того самого конца, после которого не будет никого и ничего, во всем мире.
  
   Деградация, т.е. сужение своих возможностей и способностей - это тоже преображение, но оно приближает смерть. Животворным преображением является лишь развитие, т.е. расширение своих возможностей и способностей. Естественная физическая смерть твари становится неотвратима после того, как ей отключается поток энергии с самого верха, и тварь остается предоставленной самой себе. И все это в дополнение к путанице, которая начала накапливаться в моем потрепанном испитом мозгу, регулярные вестники, напоминающие о смерти, которая никаким образом не касалась моей мирной любви к литературе, а теперь вот она превращается в ужас. Он смотрит на мир, и мир показывает ему язык, а однажды эта маска исчезает, и мир смотрит на него большими пустыми красными глазами.
   Боль угрызений так въедается, словно ее кто-то сверху вталкивает; симпатичные белые облачка в небе лишь ранят глаза. Осторожнее. Потому что вы - в Богом проклятом мире. Здесь не свободен никто.
   - Не люблю эти слова. Обычные. И глупые.
   ...Когда-то мир был молод, и капельки дождя сверкали на давно исчезнувших вишнях.
   Лишь бы все быстрее кончилось. Но интуиция подсказывает, что быстро не кончится.
   Бросай все свои неудачи и беги! Разве ты не успел понять, что перемены бывают только к худшему, если не являются переменами, и что чем дальше в лес, тем больше дров и бесцельно прожитых лет.
   Твой беспризорный разум управляет твоей жизнью, создавая боль - эту форму неприятия, неосознанного сопротивления тому, что есть. Сопротивление на уровне мысли - это какая-нибудь форма суждения. На эмоциональном уровне - какая-нибудь форма негативизма. Все страхи - это не более чем страх эго умереть, аннигилировать. Для эго смерть всегда скрывается за ближайшим углом. Стресс полезен в виде отдельных доз и чрезвычайно разрушителен в виде стабильности. Жизненно необходимый навык для такого развития событий - умение придавать смысл тому, во что ввязался. Сопротивляться полезно для активации скрытых ресурсов.
   Краткая пробежка по улицам, усеянным нарядами и их носительницами; преобладают штаны - не обязательно джинсовые, оголение касается верха - руки-шеи-полоски спин в промежутках. MДdchen, das in die Schule einsteigt: черные, туго облегающие ее ноги сверху донизу джинсы не обладали жесткостью, выдавая колебанья плоти в такт походки; юная брюнеточка... почему-то одна, хоть девочки в одиночку - редкость... или не привлекают моего внимания, почему она так удивила и взволновала меня... на что это и было рассчитано (?). Иначе зачем ее лицо полусмущенно-полусердито устремлено к долу, и - или но? - зачем же тогда подчеркивать все женственные изгибы своей фигуры?

Смутно, как во сне,

Осознаю: не повторится.

Мгновение не повторится,

Но будет жить и будет длиться.

И не закончится во мне.

   Сколько неизвестного тебе осталось в мире, но познавательные способности подавлены тягостью, пропитывающей, взамен снов, часы отдыха в постели. Будто свирепый страж, не позволяющий ни жить, ни умереть. Результаты исследования говорят о том, что Интернет может стимулировать нервную деятельность и, возможно, улучшить функции мозга и когнитивные способности у пожилых людей. Но не до такой степени, чтобы я мог постигнуть противоречия мира простых людей. Мои противоречия - уж подавно.
   У вас впереди большое будущее и ночная тоска.
   Не говоря о большем. Твоя судьба - в другом, от чего ты тоже отводишь сознание, заставляя его течь, не касаясь конкретики. Мне говорят, что печаль - единственная альтернатива депрессивной бесчувственности, что личность формируется лишь конкретикой будней; что нечего ждать лучшего - все правильно, все так и быть должно: одиноко и отчаянно... Но восприимчивость к формам вполне сохранена. Белую треугольную тряпицу, просвечивающую под платьем на покачивающейся в ритме шагов фигуре, улавливаешь безошибочно. После всех этих обтягов джинсов и топиков, так приятно смотрится простенькое белое платьице, сквозь которые просвечивают контуры детских трусиков. "Детских" - по причине уловленного общего выражения лица, потому как джинсы ты напрасно припутал: возраст определяется выражением физиономии, и у большинства оно состарено жесткостью. Похоже, что они не только готовы, но уже получают. Да, все они имеют вид, не так ли? Глаза взрослые, тело подростка, сознание ребёнка. Зимой она была беленькая, полненькая, сейчас загорела, словно бы уменьшилась, вблизи кажется совсем маленькой, округлости фигурки скрылись под платьем. Сколько удовольствия может доставить девчушка, чуть приподняв юбчонку на своем маленьком теле... Это - чистый ответ настоящему, это - не реакция. Она действует не из заключения, она действует, видя существующее. Но я все же верю, что космическое трансцендентное состояние просветления является высшей целью и конечной точкой человеческой жизни и человеческого опыта.
   И... сколько времени пролетело с того дня, когда ты видел это, и сколько времени пролетело, как ты задумался, глядя на моргающий курсор, не зная, чем продолжить. Главное - прожить; предугадать не так трудно, тем более, что читаешь ты знаки предвзято, однобоко. А что не можешь прочитать - есть там и такие моменты, - то пропускаешь, не понимая, к чему можно отнести цветные виденья и ощущенье счастья в твоей серой буденности. Понять то, что доступно пониманию, вообще говоря, несложно; но применение этого понимания к отдельным случаям дается с трудом, ибо здесь не может быть дедуктивного движения от общего к частному.
   Маньяк, пускающий слюну на клавиатуру под покровом ночи в мерцании компьютерных мониторов сквозь наркотический туман сушеных поганок, предвкушая извращенные наслаждения, - это все, что напоминает о прошлом. В жизни слово и дело идут о жизни, а не о каком-то результате ее; живу я в мире монстров, джиннов и Голиафов, почему все так драматично воспринимается. И главное - они, эти непостижимые, могущественные призраки-исполины, а все остальное - лишь зыбкая тень, мало и вяло воспринимающаяся. Позиция во всех вариантах одна - страдающая, потерянная, жаждущая. И штурмующая действительность повседневности. Лихорадка - и цветные виденья прошлого.
   А то, что внутри, какую оно имеет цену? Я не знаю.
  
   Подсознательное, область суеверий, привычек, возникающих внезапно, беспричинно, и быстро и страшно укрепляющихся, так что нет способа преодолеть - невозможно со светом туда проникнуть, нельзя даже бороться - привычка неразумна, потому нельзя вступить с ней в спор. Очевидно, это чепуха, но чепуха необоримая, тьма. Наверное, для многих это звук пустой, однако те, кого он знает, прислушиваются к этим голосам из тьмы. Они властны, их требований разум не обосновывает. Стыдливость особы, о которой он ведет речь - из того же источника. Лишь время над этим властно. Чтобы действовать, надо, видимо, отрешиться от восприятия предостережений из тьмы.
   Не всякое правило обязательно ложно, любое правило может быть истинным, в том числе и данное правило, и исключение из него.
   Чувственность по-разному себя проявляет, до некоего предела развивается, постигается и осваивается. За тем пределом непосредственность кончается, вместо развития - разложение. Властвование чувства сменяется властью рассудка. Когда новое становится старым? Когда новое приедается, исчерпывается? Сколько на это надо времени? Сколько длится настоящее?
   Он сознавал, что, невзирая на людей рядом, он здесь одинокий чужак, а ветер воет, и совершают свой путь в ночном небе созвездия. Словно привычная реальность поползла по швам, и в дыры снаружи, оценивая его, всмотрелось нечто иное - сам лес, или природа, или что-то еще более безграничное. Глаза у него горели, точно он подключился к личной волне в эфире, которую наконец обрел; теперь в его действиях появилась жутковатая безвременность, будто он забыл, что делает, и не видит причины останавливаться. Чем бы ни было это сейчас, пусть оно подарит ему мир и покой. Только неуверенность и неопределенность нуждаются в оправдании. Я делаю то, что должен. Если у богов есть вопросы, они могут спуститься вниз и спросить меня.
   Я так хочу, иначе я больше не могу. Мои слезы больше не для меня.
   Время идет. Он не шевелится. Это было как самоубийство - фиаско - фиаско - фиаско... Ничего не хотелось. Но нельзя морщиться и отталкивать то, чем судьба нас потчует. Поэтому я нажал кнопку play и досмотрел "ангелов". Это стоило больших усилий - силой одного лишь страха преодолеть свое всесильное бессилие. Нет силы держать позицию - значит, нет мощи даже смотреть прямо, не то, что желать или желать хотеть чего-то
   Сверкают пучины вод в лучах солнца, отблески играют на теле Лины, тоже постоянно шевелящемся - и вместе, и по частям, - все в движении, мерцающий контур ее тела движется в покадровой перемотке старой ленты, и это, конечно, не Дубравка, это девочка, сталкивающаяся с эхом своей наготы; еще одна ошибка памяти, все ж отыскавшей искомую привязку. Может, здесь причина не в памяти, а в причудах историй, давно закончившихся и слившихся в подобия друг друга, издали уже не разобрать, тем более, нет сюжета, а только море и полудевочка-полурусалочка. Малышки с ней и сами купались голышом. Без одежды они уже не казались похожими на мальчишек. Красивые маленькие человечки в воде! Я залюбовался ими. Они были приятны глазам. И... все. Краткое видение. Не быстро промелькнувшее. Жизнь. Призрачность - так хороши они будут недолго. В памяти они мягко-нежно-расплывчаты.
   Очарование красоты было на их стороне. Поэтому и я был на их стороне. Все, что исходило от них, - чудесно и... неодолимо... привлекательно... что есть в них гнилостного, ужасного, скандального, эфемерного? Дух беззащитен против осаждающих его миазмов, ибо они зарождаются в самом гиблом на свете месте, там, где безумие смешивается с нежностью в клоаке утопий и грез: в нашей душе. Моя ситуация - это ситуация человека, который барахтается в эротизме, - нельзя же так! Теперь я знаю, что безумен - и все же знаю такое чувство, которое глубже всего, что я испытал за свою разумную, но полную страха жизнь. Сейчас страх меня покинул. И это прекрасно.
   Все, кроме Безразличия, в той или иной степени является патологией.
   Конечно, это шутка, шёпот на ухо нашей паранойе и одержимости.
  
   Девочка казалась невероятно красивой и очень хрупкой, незащищенная покровом одежды. Собранные в хвостик волосы раскачивались из стороны в сторону. После долгих свинских, удушливых, изнурительных, серых или безумно исковерканных лет я почти забыл, что такое красота. Была только мертвечина. Я уже не хотел ничего другого! Как защититься от нее, если вообще не на что опереться?
   Глубоко задумавшись над этим вопросом, я не нашел решения, и спохватился, что время проходит понапрасну, сознание здесь не решает. Если бы наши слабости восторжествовали над нашей способностью принимать решения, а глубины подсознания - над анализом, то зачем продолжать мыслить, коль скоро с нашими трудностями было бы покончено и мы, избавившись от наших страхов, перестали бы задавать вопросы? Как все просто, как легко.
   Wow, я пришел в Секцию фотографии в поисках pics keira рыцарски, и я не хочу, если девочка без сисек дает вам; глядеть на это - трудно, у вас есть вопросы seroius и следует обратиться за помощью, ведь этой девушке 10 лет, давай, ребята, вы знаете: это неправильно делать.
   Да пошел ты, мразь! Эта маленькая сука принадлежит мне! Я делаю нечто, признаваемое мной немыслимым, преодолеваю границу, установленную собой, но оттого не менее запретную, чем настоящие границы; к этому я подсознательно стремился уже давно, и сейчас испытываю чувство невероятного облегчения - и жуть. Я возвращаюсь к себе - такому, каков я есть на самом деле, сбрасывая навязанные мне роли (очень незавидные, надо добавить). Я поражаюсь, удивляюсь... и не хочу думать о дальнейшем, потому что мысли о будущем являются обязательным атрибутом, а всякую обязательность сейчас я отвергаю.
   Она дрожит в нежной розовой заре, как раковина морская, розовая, как хуй, пульсирующий в красном свете....
   Все происходит слишком быстро. Все происходит неимоверно быстро, но это избавляет от излишней тяги к такому липкому навязчивому развлечению, каковым бывает разглядывание леди-леденцов.
   А кто не верит, пусть пойдет и убедится сам.
   Объективности нет, в чем я убеждаюсь снова и снова. Мы обязаны грубой страсти тем, что не испытываем к друг другу отвращения и брезгливости. Разве может теплота чужих потрохов дать нам то, чего не в состоянии была дать целая вселенная?

Алый змей шуршит и вьется,

А откуда - мой секрет!

Я смеюсь, и все смеется,

Я - веселый мальчик бред!

   Я грезил наяву: когда ее светлые волосы вспыхнули в лучах солнца, я дошел в экзальтации до того, что эти лучезарные волосы были для меня равны присутствию самого Бога. Так, значит, Он среди нас! Я готов поклясться, что ни один смертный не способен произвести такое впечатление, будь он стократ голым, это слишком прекрасно... Иначе говоря, я не могу трахать ее как реальный объект. На нейтральный мир вещей я набрасываю оболочку Красоты, которая есть Я; и все вещи, каковы бы они ни были, возвышаются в этой красоте - прекрасны предметы моей неистовой любви, которую не могут утолить живые люди. Религиозное чувство отличается от полового чувства только мистическим содержанием. Быть может, это проявления одной и той же неутолимой страсти к совершенству, которого мы пытаемся достичь любой ценой, не отвергая даже самых безумных средств, и каждая попытка заканчивается, к нашей ярости, признанием собственного бессилия.
   Еще я успел заглянуть в пронизанные солнцем текучие воды стремительной речушки. Там, среди белых камней, произрастают цветы и растения; их листья и стебли настолько гибки, что волнение воды заставляет их непрестанно шевелиться, как будто они живые. И, хоть не увидел там ничего больше, ощутил приобщенность к потерянной стороне своей личности через фрагмент бытия, перенесший в жизнь - от экранов и прочих составляющих нынешнего существования. Систематический подсчет, сбор документов и фактов, и бесконечность направлений, которые принимает исследование... Если бы у меня была воля, я бросился бы в эту воду, но и это ничего не решает, я просто вижу долгую цепь трансформаций и планов, которые затвердевают там, чтобы мучить нас иными формами этих вечных жалких страданий.
   Рано или поздно возмездие наступит. Отвергнутая реальность вернется кошмаром. Навалится на человека без всякого предупреждения и затянет в омут безумия. Ты разрушаешься от переполняющих тебя эмоций; когда подобное происходит вновь и вновь, от сердца уже ничего не остается, и ты больше не можешь испытывать скорбь. Уверенным нельзя быть ни в чем, можно быть только неуверенным. Как больно находиться в противодействии тому, что есть; теперь ты свободен отказаться от этого бесполезного и пустого конфликта, от этого внутреннего состояния войны. Это "да" тому, что есть - вот она, ее уникальная красота, ее улыбка... delight in! Chelda! Её снимки дают мне чувство редкой эмоциональной устойчивости, ясности мысли и силы концентрироваться на своих поступках, чего я обычно совсем лишен. Навязчивая привычка думать ослабевает, и на смену ей приходит бдительное спокойствие. Chelda - ритуал, и все ритуальное влечёт за собой изменения и пересечения.
   Качество снимков оставляет желать лучшего качества, но тут уж ничего не поделаешь. Что вам нужно, когда это действительно нужно. Кто бы мне это подсказал. Бывает такое состояние, когда душа просит тела. Хотя бы двумерного. Такие вещи годятся для борьбы со страхами - страхами будущего, среди которых особенно значимым представляется экзистенциональный страх смерти, страх предстоящей работы, тревожной неизвестности и апокалиптичности - это область четвёртого и пятого измерений, где объективное и субъективное соединяются в единое целое и где разворачивается битва инстинкта и воображения, предчувствия и прозрения. Любовь в своей сути бесстрашна и целебна. Её прививки избавляют не только от разрушающих вирусов сомнения, тревоги, опасений а и губительно действуют на самую главную причину страха - сам страх с его неопределённостью и безобъектностью, неуверенностью и неверием. Если я обречен, то обречен не только на смерть, но обречен и на сопротивление до самой смерти.

"Ведь теперь тебе ничего?

Не страшно?

Да?!"

Но боль, которая в груди,

Старей любви, старей любви.

  
   Sandra, чьи плёнки я сегодня просмотрел полностью; я поддаюсь на эти игривые упражнения для наблюдения деталей. Я не знаю, есть ли Бог в деталях, но кое-что другое, действующее на меня, будто внезапное помраченье, - да. На одной из последних она спит (или делает вид, что спит), изогнув тело, прикрытое только короткой футболкой, на постели, выставив напоказ... Эта часть являет то, что привлекает меня в бреду. Её нагота идёт дальше костей, вен и органов, экранированных видеокамерой, и выражает современные асфиксии, желание в постоянном напряжении с состоянием одиночества.
  

Больше тех, кто слеп, не увидите.

  
   я
   смотрю на свои ноги и замечаю, что не переоделся к выходу: на мне шорты в обтяжку, доходящие до половины бедер; симпатично весьма выглядят мои ноги - это не мужские ноги, а стройные ножки, к которым весьма подходят эти светлые шорты; к чему мне все это чужое и чуждое, среди которого я нахожусь, что-то стараясь исполнить... Под ногами утоптанная земля с редкими травинками; шагая по ней, я несколько раз, назло этому миру, отбиваю чечетку - по направлению движения отсюда. Дорога уходит наверх, подо мной оказывается маленький самокат, движущийся без участия моих ног, хотя нельзя сказать, что мое тело вовсе не соучаствует в его движении, я напрягаюсь - и самокат мчится все быстрее вверх по склону, будто на нем моторчик стоит. Меня зовут: "Булатов! Булатов! Булатов!" - громкое скандирование, но в нем, прислушавшись, я не улавливаю детских голосов, голосов одноклассников, поэтому ускоряю движение под скандирование своей фамилии. Куда, если подумать, я еду? Откуда - это понятно, но куда? сколько и чего вбухано в этот сон, зловещий сон, если подумать. А каким еще ему быть? Сон следует законам моего обманывающегося сознания, где все искажается, путается, и здесь многое представлено из того, что меня сбивает с пути и толку.
   Во снах были красочные линии и пятна, как на тех картинах, что предлагает моему вниманию Сеть. Они говорят, потому что сознание хочет смысла и прочитывает его даже в абстрактных рисунках. Все незавершенное осталось в уме, и теперь ум изводит его, пытаясь завершить незавершенное. Все смешалось и переплелось: цветные пятна изображений разных жанров и направлений с джазовой музыкой, которую я стал слегка воспринимать, не отвергаю ее с ходу, как раньше, не отторгаю ее - это часть жизни. Какие-то синтетические образы возникали во мне, свидетельствуя о пребывании между сном и явью. Жизнь все время отвлекает наше внимание; и мы даже не успеваем заметить, от чего именно. Лишь такие секунды открывают тебе измерение такой внутренней глубины, которое никоим образом не зависит ни от внешних обстоятельств, ни от внутренних состояний, где мысли постоянно скачут, а эмоции непрерывно меняются.
   Что такое тревога? Ум пытается завершить незавершенное действие. Сон в этом отношении лучше, здесь не о чем жалеть. Пытаясь действием избыть тревогу, почти стопроцентно нарываешься на неприятности, загоняешь себя в ловушку. Как бы направить свои мысли в ином направлении; об этом я подумал на обратном пути, когда ощутил облегчение от соображения, что нагрузки покамест завершены; пришли расслабление и покой, сменившие тревогу необходимостей. Мне стало намного, намного легче. Вот сила простой мысли; суметь бы ею управлять!.. Возможность, туманная возможность, кажущаяся достижимой - при условии выбора правильного направления.
   Ну, я не болен - и мне похер. Так же как похер на струны вокруг круглой земли. Да. Именно так. {url.rar.(copy .rar.url} . Урл рар копи рар урл.
   ОМ.
   И идти в Шамбалу
   Что это? Сублимация? Но депрессия несублимируема, она разрушает сознание, не дает пути для ухода в работу.
   А тут снова какая-то феерия - вечор подойдешь к мусоркам - просто стаи жирных крыс. А утром - старики.
   С чем это связано?
   Потому, что кушается хорошо, и сильно дёргаться для этого не нужно.
   ...пустые улицы... а сейчас смотрю "Тело Дженнифер". Ведь это хорошо - когда ничто не цепляет? Конечно.
   - И что же случилось? почему не получилось?
   - То, что всегда происходит. Жизнь.
   - Все кончено.
   - А что, что-то было?
   - Нет. Но могло бы быть. В мире, где со мной случается что-то хорошее.
   - Да. Это не тот мир, в котором мы живем.
   - Знаешь, что самое стремное? Осознание того, что все, во что ты верил - абсолютная чушь. Все эти картинки, кино, музыка - все это ложь. Они в ответе за сердечную боль. И мы в ответе за это. Я в ответе за это.
   НЕСОВЕРШЕНСТВО, ИСКУПАЕМОЕ НЕИСПОЛНЕНИЕМ
   Еще тогда, когда мы жили по соседству, я спросил его, почему он никогда не выезжает из нашей долины, почему не хочет побыть вдалеке от меня, от глупых девчонок, от колоколов на том берегу озера и от всего прочего. У него ведь скопились многие годы неиспользованных отпусков.
   Он сказал:
   - Я бы встретил еще больше людей, только и всего.
   - А вы вообще не любите людей, да? - сказал я. Мы с ним говорили всегда как бы иронически, так что я мог задать ему такой вопрос.
   - Я бы предпочел родиться птицей, - сказал он. - Лучше бы всем нам было родиться птицами.
   ...не проникает в меня, где слишком темно и холодно. Мои дороги, только мои. Ни с кем их не разделишь. И возраст здесь ни при чем.
   ...белые тела подростков, играющих в затерянном в лесах замке, не затронули во мне ничего. Может, из-за того, что игры жестокие. И вообще все как-то расползлось, - но постепенно стянулось снова... ничто-ничто не пропадает, в памяти накопляются сокровища, растут скрытые склады в темноте, в пыли, - и вот кто-то проезжий вдруг требует у библиотекаря книгу, не выдававшуюся двадцать лет... нам бы только дай чего почитать. Как будто от чтения что-то может измениться. Но может быть именно потому мы и читаем, что не хотим, чтобы что-то менялось. Не исключено, что по этой же причине мы теперь и пишем.
   Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
   Слезами трусости омыв свой путь позорный.
   Мне бы только теперь до конца не раскрыться... а воспоминание об этих минутах уничтожается во мне чем-то бесконечно едким и черным - считай, ни с чего; просто истребляет во мне любые проблески... Зияющий кромешной темнотой есть Сердце Тьмы, Дракон Бездны, Сатана.
   Неприятное это ощущение - отсутствие убежища в себе, будто там все залито выморочным светом, все видно до последней мелочи, и преследователь смотрит на тебя в упор, ожидая... того же, что вынужден ожидать ты сам. Абсолютная непоправимость твоих ошибок, в которые ты заключен, неспособный обратить свой взор выше этого гадюшника. Мир, где я отбываю свой срок, смутен, исполнен грозового напряжения направленной против меня ненависти, и я отчаянно мечусь в нем, лишенный компаса, не зная, на что положиться, потому что полагаться не на что, надежда... а что это такое? Неизвестный мир... добро бы, неизвестный; аверсивная терапия вызывает стойкое отвращение к объекту зависимости: алкоголю, сексу, наркотикам и т.д. Вот с такой стороны этот мир познан мной, и отвращение затмевает его. Как тут не озадачиться вопросом: а как здесь дальше жить?
  
   Мы должны стать легче, чтобы выжить. Не стоит ни за что цепляться. Спасение в уменьшении, в том, чтобы быть выбранным наугад, в утончении, чтобы могло появиться новое. Только безумец может пытаться помешать тем огромным скачкам, которые дают жизнь.
  
   Ночью, во время сна в рутине, я представился себе богом сна: стариком, чья сущность - сон, тяжелый сон, наполняющий все поры и суставы тела; он вдыхает воздух, выдыхает сон; сила, энергия, кровь - все растворяется во сне, и нет ничего в тебе, чтобы его превозмочь. Это, конечно, не Морфей, это намного тяжелее. Это тот сон, про который говорится, что он - младший брат смерти. Иные миры не только атакуют, но также проникают в тебя, вытесняя личное содержимое. Мир уютного, фаллоэгоцентрического, позитивистского мышления рушится под напором хаоса.
   Реальная жизнь очень редко выигрывает в сравнении с фантазиями. А разочарования приводят человека либо к суицидальным, либо к разрушительным мыслям. Как же зыбка почва самообмана. Ступите туда одной ногой - и вам уже не выбраться. Заблуждения нагромождаются друг на друга, нанизываются цепью, сливаются, создавая иллюзорный мир, кажущийся более реальным, чем тот, от которого вы бежали. Вы пленник хаоса, и он уже не отпустит вас; вокруг зловещая бескрайняя пустыня, и над ней, как венец всего - смерть. И я проваливаюсь в обморочное забытье, откуда возвращаюсь сюда с ужасом, усугубленным нарастающей немощью плоти. Она поразительна. Тяжкие времена. Живешь в гору. На пенсию пора, товарищ капитан!
   КОГО НИ УБЕЙ, ТЫ СДЕЛАЕШЬ ЧЕЛОВЕКУ ОДОЛЖЕНИЕ.
   Мир вновь сомкнулся. Снова мне идти в кромешной тьме, теряя рассудок, ползать и пресмыкаться на развалинах моей жизни. Все вернулось на круги своя.
   Сумеречно в этом месте - повсюду: и в доме, и снаружи, и в тексте.
   Я будто погружен в среду, тормозящую все передвижения - душевные порывы умирают, не успев принять форму, все задавливается - включая легкие платьица; им не превозмочь беды, наполняющей душу.
   Плавая в этой тине, можно без конца множить подобные глубокомысленности. Необходима вера, необходимо движение к цели, а не ступорозное подытоживание минувшего. Она проходит мимо, и ты, невзирая на все свои переживания, ничего в ней не улавливаешь, отгороженный от нее тоской; там для тебя ничего нет. Ощущение взвешенности в пустоте давит почти физически. Если есть единое величайшее отображение интеллекта и свободы, текущее подобно пламени, то это - энергия, пульсирующая в электронике.
   Женская попа уступает в размерах виолончели, а RAW означает не только неопределимость формата жесткого диска, но, также, аббревиатуру из первых букв имени Уилсона, на чьи тексты я набрел чисто случайно, желая ознакомиться с конспирологическими теориями прокурора Гаррисона. Слова о вторжении внеземного Потока в волны человеческой жизни не уступали в способности заинтересовать загорелым малышкам. Создается впечатление, что сегодня вокруг нас бродит множество различных реальностей. Сеть синхронистичностей начала еще больше напоминать паутину сознания. Некая бесконечная и сверхчеловеческая сила формирует свои войска с целью вторжения и захвата власти на нашей планете.
   Если ты не ищешь приключений и не стремишься к переменам, ты превращаешься в зомби, - вот чего избегнул Уилсон, играя с Фактором Космического Прикола. Психиатрические больницы заполнены людьми, которые наивно отправились изучать "оккультное", не умея обращаться с "повседневным", но он удержался на грани, сохранившись в прохладной тени скепсиса, доведенного до того предела, когда он уничтожает сам себя, а поскольку вы не способны ни во что поверить до конца, то освобождаетесь от скептицизма, как и от всякой другой философии и в итоге обретаете возможность размышлять о немыслимом.
   После чтения нескольких глав из "Квантовой психологии", я шел, глядя под ноги, прислушиваясь к звуку своих шагов, думая о разных вещах, и, в конце концов, удивился количеству и разнообразию воображаемых картин, сопроводивших меня в этой краткой дороге. Оценочный подход к своему внутреннему миру, к чему уж сколько я не прибегал, поскольку этот мир обычно целиком затмен черными облаками смятения... Каждому из нас нужен внутренний Хаос, чтобы дать рождение танцующей звезде. Ничто не истинно, все разрешено.
   Я чувствую на себе крыло ангела - зеленые глаза и ясность, что дают свет моей душе. Мир сканирует все мои страхи, пакеты мудрости, моя судьба в его руках засыпает снова. Может быть, слово "удовольствие" это лучше определит.
   Все это - одна жизнь, в том числе - и обливание потом на асфальте в перемещениях среди тех самых объектов впечатлений, старательно-намеренно отводя взгляд, кого-то наказывая лишением желанного, почему и признается частью своей жизни, где нет места даже полоскам загорелой плоти в промежутках одежд. Неприятные аспекты бытия решительно возобладали над былыми источниками радостей, наглядно доказав, что все заключено в одном лишь тебе, и нет других источников для приятных впечатлений, кроме тебя одного. В результате чего я оказался в нестабильном, выдуманном мире с непредсказуемыми и непонятными характеристиками, - мире, подобном сну.
   Все несет печать уничтожения, и смерть бодрствует даже во сне, состоянии, куда я погружаюсь очень скоро после выключения света. Оно не теряет сродности состоянию яви, тоже дырявой, смутной, стертой, и я могу лучше оценить свое нынешнее осознание происходящего, дивясь его несовершенствам - в противовес недавней четкости, ограненности интересами. Куда делась юная английская туристка, осматривающая красоты Рейна, и отчего ее кости оказались на заброшенной башне? Тревога - чудище глубин - плывет в свинцовых водоворотах. Во мне - как на Юпитере, - пришло сравнение, когда я услышал тяжелое громыханье грозы и повеяло дождевой сыростью даже сквозь закрытое окно. Даже когда ясно, свет падает на мрачные, облачные картины, где все плывет, меняется, колеблется каждую секунду...
   Откуда взялись эти мысли, не знаю; однако знаю одно: я нигде их не вычитал и никто из людей не наводил меня на них.
   Спроси себя, кому придется туго, если ты умрешь, как собака.
   Как славно обнимает мох
   Мои усталые ладони.
   Я, кажется, пускаю корни.
   Нет, я не умер, просто лег...
   - А чего вы ждали? Убегать - это единственное, что я делаю лучше всего.
   Нам как-то не по себе, нам хочется не то есть, не то спать. Но когда мы наедимся и выспимся, жизнь похорошеет опять, и заиграют американские инструменты в веселом кафе, о котором рассказывал Ланге. А затем, через несколько лет, мы умрем.
  
   Странно я провел вчерашний день, доведя себя степени, когда разница между здоровьем и болезнью исчезает, остается лицезрение панорамы ада. И целое стадо белокожих коротконогих тварей в нудистском фильме; собранные в небольшой комнате, они наполняли ее своими извивающимися, трясущимися в танце телами.
   Все человеческое мне чуждо. Близко - но чуждо.
   Его интеллект чужд его сущности как человека.
   Таков последний вывод; он был бы ужасен, если бы представлял нечто большее, чем логическую гримасу, чем отвратительную ужимку побежденной мысли, если бы он был борьбою насмерть отчаявшегося и ищущего спасения сердца, которому безумие нашептывает: смотри, ты агнец, носящий грехи бытия; черемуха шепчет: доживать придется; пролетело счастье над болотом. Апатия, кризис, мы все умрем.
   Если убрать некоторые красивости, то примерно так все и было; я не умер; я просто послал все на хуй. Когда обнажается иллюзия перемен, дальнейшая перемена иллюзий перестает устраивать. Не следует думать, что за холмом простирается что-то другое. Что-то другое уже давным-давно покинуло этот мир, а оставшиеся выпуклости всего лишь напоминание о том, что не все одинаково плоско. Впрочем, выпуклости не делают погоды, и, стоя на холме, не приближаешься к небу, потому что небо само выбирает себе попутчиков, и холмы здесь совершенно ни при чем...
   Маяковский, заткните глотку,
   не переорать Баха
   В конце концов, все забывается, и тебя снова возвращают в этот мир. Забывается даже то, что ты хотел освобождения, чтобы стать Буддой.
   Впервые мне пришло ощущение, что предстоящее превосходит мои физические возможности в силу все возрастающей усталости и равнодушия ко всему, кроме грустно доживаемой жизни, оттого я так удручен, выполняя то, что раньше не бралось в расчет; медленно и ровно движешься к окончательному безумию, которое приходит вместе с мыслью, что здесь нет как раз того единственного, что нужно по-настоящему.
   Время - враг. Время пожирает бумагу, время пожирает солнце, время пожирало и его, день за днем откусывая по кусочку. Оно подтачивало его по ночам в этой комнате с занавешенным окном, которая в действительности была камерой. Запертая дверь защищает его от других. Но она не могла защитить его от времени. В деформированном мире человеку уготовано стать цветовым пятном. Внешний мир абсолютно непригоден для существования, непригоден полностью, без каких либо оговорок.
   Что остается в жизни, кроме телевизора и непрерывной мастурбации?
   Оставьте. Закройте дверь.
   Есть простые вещи, которые я просто не умею высказать. Но бывают такие ситуации, когда никакие ответы и объяснения не работают. Жизнь больше не имеет никакого значения. На улицах множество бывших объектов впечатлений, но голые ноги больше не впечатляют. Впечатляют нынче другие вещи, с которыми связало тебя текущее время, а от этих тебя унесло. Все сливается воедино, в серую, тяжкую массу, чем бы то ни было по видимости. Но в следующий раз я проснулся уже в восемь утра, и это уже точно, и эти подробности - единственное, что меня интересует на деле.
   Итак, я стал тенью. Серой тенью, дышащей блёклым светом; тень, идущая по асфальтовым тропинкам, окутанная тьмой, подпираемая темнотой изнутри; путающаяся даже в собственных меланхоличных мыслях. В этом есть что-то вроде умирания среди продолжающегося телесного существования. Ведь я оставался, неподвижно скованный ужасом, который был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным.

С печальной думою в очах,

С французской книжкою в руках.

   И еще... не знаю галлюцинации это или нет... мне иногда кажется, что кто-то стоит за мной... не то, что кто-то следит за мной... а просто иногда кажется чье-то присутствие... оборачиваюсь, а это просто тень... или силуэт дерева и т.д.
   Кто-то увещает его: не делай этого, перестань травмировать себя, поищи солнца. Лучший выход - это шоколад или, в крайнем случае, сахар с водой: в нём содержатся гормоны счастья, но помогает только на полчаса...
  
   Все время хочется спать, я думаю о Дубравке, о словах, из которых она состоит; с этой Дубравкой никогда не поладить, общение может происходить только в точках соприкосновения, и выразиться оно может лишь в словах.
  
   Заснув после обеда, я несколько раз просыпался и не мог понять, что же происходит; происходили из динамиков компьютера Звуки Природы, приобретавшие, несмотря на однозвучность, странный характер, так что даже сюжет в дреме подсочинялся. Там действовал Пентакон, геометрическая форма, склонная к умножению и заполнению всего имеющегося пространства. Саморазмножающаяся система, чьей победе мешало то, что источник ее был искусственен, пребывал на жестком диске компьютера, оставляя пустоту там, где должна была быть сердцевина. Лучше бы я запись "Вояджеров" поставил, ни с чем земным не соприкасающуюся. Но перекличка птиц вначале была так банальна. Чуть выпасть из ритма, прилечь в неурочное время - и пентаконы так и норовят заполнить сумеречное пространство вокруг меня, будто пузырьки, образованные волнами.
  
   Что ждать от слов, запечатленных в отчаянные часы? Они - как подвыванья пса, абсолютно равнодушные всему человеческому. Но как бы ни было некорректно выражение, если оно является перекрестным переводом с уровня Подлинного Знания, оно верно в принципиальном смысле, ибо оно несет Смысл. Это только аппарат неадекватен. Будда: "В основании всякого зла находится желание, а на вершине его - призрак". Жизнь - это такое вот хотение. Тебе будет хотеться вещей до тех пор, пока ты не перестанешь их хотеть, и тогда наступит время, чтобы желать только сна, и сна, и сна. Для каждого наступает такое время, когда сон становится самой великой и прекрасной вещью. Но самые великие и прекрасные вещи становятся недостижимыми со временем.
   Все, с чем я остался, было беспокойством за себя самого. И я без тени стыда предавался ему, погружаясь в поиски решения, успокаивающего мое сознание.
   Я была уверена, что мои поиски закончились, когда я обрела Бога. Но потом я не смогла найти ключи от машины и от меня сбежала кошка.
   Проблемы. Невозможность. Что-то с тобой произошло, и ты становишься уязвим в невероятной степени, как Принцесса на Горошине.
   - Ты обязан знать, - сказал он. - Как же иначе ты примешь решение?

брода не ведая

бредим ли?

дни напролёт

всё бредём

эка невидаль

   Почему и ломаю голову. Человек, который обладает даром сохранять способность удерживать в сознании две противоположные идеи и при этом сохранять способность к действию - великий человек, но мы не из таких.
   ПУТЕШЕСТВИЕ СЛЕПОГО ЗМЕЯ ЗА ПРАВДОЙ: я обрету её только тогда, когда в моей собственности окажется бивагинальный слизистый мешок.
   Собственно, в этом и есть вся литература, все искусство: победить хаос. Взять верх над хаосом и подчинить его себе. Господь создал все из ничего, будучи и в то же время не будучи отрицанием самого себя. Ни изменить этого, ни соучаствовать в этом человек не может. Но он может, словно ангел Господень, обнаружить порядок там, где прежде царила неразбериха, и тем самым явить Господа себе и другим.
   Кто имеет предназначение, кто слышит голос глубин, тот обречен.

важно ли важно ли в рай ли на страшный суд

медленно медленно воды меня несут

медленно воды несут за волной волна

пальцы мои легко достают до дна

тёмные волны целуют меня в виски

сердце моё не знает теперь тоски

   Когда смысла нет, его нет нигде. Даже безвестность тебя более не пугает. У воина нет ни чести, ни достоинства, ни семьи, ни имени, ни родины, есть только жизнь, которую нужно прожить, - кому-то ведь это нужно? все, чего я хочу - продолжения имеющегося, status qwo, не прилагая усилий для того, не говоря уж о преумножении благ (если их так можно назвать). С целым миром я прощаюсь, так мной воспринимается; сколько тем, более никак меня не касающихся... Просто поминки какие-то.
   Только перестанешь шевелиться - застывают часы.
  
   Мои видения той самой относятся к категории "может быть", поскольку я, с определенного времени, не мог уверенно сказать, кого я на самом деле вижу. Восприятие заключается не в пассивном приеме сигналов, но в активной интерпретации сигналов. Квантование моего восприятия реальности не пошло на пользу моему трепетному отношению к ее образу, и вообще ничему хорошему не послужило. В целом, люди считают признание квантовой неопределенности (фон-неймановское "может быть") признаком "немужественности". Мой мир столкнулся с принципом "может быть" на самом уязвимом месте, где сходились чувственность и душевные порывы. Мои модели вселенной - мои туннели реальности - никогда не были и, скорее всего, никогда не будут полномасштабными и работающими моделями. Настоящие поэмы - эти снимки детей на побережье. Там есть все ингредиенты, чтобы у каждого челюсть упала.
   Я понимаю дождь и ветер, туман и радугу... и покой... и небо, одиночество, великое безмолвие и чистоту. Пустота - это простота. Самый страшный дьявол красив, изыскан, витиеват, возвышен, почти божественен.
   Не пытайся удержать прекрасных птиц. Все последующие за хиппи поколения контркультуры были уже четко ориентированы на ненависть (по статистике, американские лесбиянки (а радикал-феминистки, в основном, лесбиянки) имеют (в среднем) два оргазма в год).
   Если, очищая ум, ты пришёл к холоду и безразличию, ты ни к чему не пришёл.
   • 92-летнему пенсионеру из города Стюарт, штат Флорида, запретили посещать окружные библиотеки, так как сотрудницы местных библиотек неоднократно жаловались на сексуальные домогательства со стороны мужчины.
   Спокойствие не ведающей о своей будущей участи свиньи - смерть.
  
   Пытаться выразить себя на бумаге - гиблое дело, по крайней мере, не пытайся сделать это в один присест. Среди людей, умерших на Эвересте, часто наблюдались выраженная усталость и нестойкость.
   Описывать нечего, потому что возникающие картины - будто отблески в зеркале, неуловимые словом. Жизнь предстает сотканной из вещества, куда менее конкретного, чем образы снов. Казавшееся извечным, установленным вышними силами, предстает сейчас игрой... выдуманной! Только вирус слова не умер, бормочет что-то... где-то... зачем-то... а все остальное - большое темное пятно.
   Что спас, шелестящий, задаваясь мальчиковыми вопросами? Нечего вспомнить. В скучном, сером мире прожил серую, злую жизнь. Воспоминания к тебе не относятся, они больше сюда не идут. Грубо-вещественное солнце сюда не относится. Что ты спас, мы - не ты. Вечный перебор всех вариантов. Может думать стороны. Только всего, аспект, полный неживыми потоками лжи. Красоту отбирает слов: мир. Как, следуя логике, играть миром. Мертвый холод методы. За ложь плоти. Каждый день. Я не вызов. Тело без вариантов. Сидеть. Каждый модифицируется опытом, что сильнее. Что?!.. еще же тихо. Увидеть райское лето хочешь. Шелестящий шепот, шутка! просыпаясь близко их. Награду жизни, мальчику-то, по крайней мере, должен. Только разработать методы, включая аспект, что маленькому мальчику играть понравится.
  
   ? The poetry of a young darling's bottom is unrivaled in any work of art. Here are displayed just a sample of some of my favorites.
   Поэзия юного низа дорогих, непревзойденная любым произведением искусства.
   Юные низы дорогих настолько озадачили Word, что он завис несколько раз сряду, будто ошалело задумался - и представил, представьте себе, что же это обозначает!
   Как много, однако, существует такого, в чем я не нуждаюсь. (Сократ)
   К чему я младенчески тянусь, не имея понятия, что же с этим я мог бы произвести.
  -- Мраморные ванные комнаты с подогревом плиток, комплекты, все с видом на горы и моря, также предлагают беспроводной доступ в Интернет, дистанционное управление шторами и, если зима, бутылку горячего шоколада. Claro. То есть, в конечном итоге, будет предлагаться для продолжения 2 девушки + 1 стакан. Конечно.
  
   Под утро, в темноте, во внутренней черноте, бесполое юное существо 9 лет от роду начала своими движениями вырисовывать белые знаки будущей повести; здесь речи не было о соблазне, потому что оно составляло единство с порождаемыми им чувствами, и неизбежно должен был присутствовать элемент жизни, творения, контекст исключал грех... поддержание огня, вот чем было его плотское бытие, чему служили движения его тела, и чему это тело могло служить без сомнений. Поддержание воли жить и творить жизнь... Продолжение и часть желания вовне. Но что я могу сотворить из этих белых знаков, утратив способность переводить их в слова, чему они вначале поддавались. Такие крепкие, такие четкие - в противовес мути, заполонившей меня.
   Рассматривая себя - вынужденно - во время бриться, невольно сравнил свой внешний облик с Паном, изображенным на картине Врубеля: пучки волос, произрастающих на ушах, размытый взгляд выцветших глаз, отсутствие мысли в выражении испещренного морщинами лица... Пан электронной эры.
   Ты спрашиваешь: "Год какой?
   Так странно, - я ещё живой..."
   ЕСЛИ ТЫ НАМЕРЕН ПОСТУПАТЬ ТАК, КАК ТЕБЕ НРАВИТСЯ, ТО НАУЧИСЬ НЕ ПЛАКАТЬ ПО ВСЯКОМУ ПОВОДУ.
   Когда легко - делай, когда трудно - говори, когда невозможно - молись.
   - Что это было за имя, которое ты называл? Скажи мне это, о, дон Хуан...
   Перед сном задумался о снах, о том, почему они отсутствуют; а они действительно отсутствуют? Я будто светил фонариком в окружающую меня темень; она была не только снаружи, но и внутри меня - и там могло таиться что угодно. Я чувствовал, что темнота не была пустой, но что составляло её содержимое?
   Не осуждаешь себя, лежа в ожидании сна, но делаешь разные выводы, - теперь они носят окончательный характер, куда уж дальше, - и не знаешь, как с ними быть-жить дальше. Когда оружие, попавшее в руки, первым делом направляешь на того, кто рядом - очень даже понятно, что разуму здесь делать нечего. Как же глубоко во мне заложено уродство, когда я считал, что все обстоит наоборот.
   И дополнительное соображение на тему желаний: если я беру на прицел то, что рядом, не дожидаясь появления настоящего врага, то столь же непосредственно я реагирую на красоты малышек, листаемых на мониторе. Т.е. всей сутью желания оказываюсь в них. В действии - суть. А действие это древнее этого мира, потому что включает в себя твое желание как главенствующий элемент бытия.
   Вот что значат энергетические подпитки вспышкой на Солнце, далеко превосходящей потребности двуногих индивидов.
   Время волнуется раз. Время волнуется два. Время волнуется три.
   Выстрой из собственных пальцев фигуру и моментально замри.
  

DREAMS

   Мы одни дома. "Мы" - я и Фенька; обхожу комнаты - здесь их много, пусть они маленькие, - иду по узенькому темному коридору, заглядывая в открытые двери: никого нет.
   Кладу свою ладонь поверх ладошки Фет, сжимая ее; она вырывается, убегает. Через какое-то время, когда мы лежим рядом в постели, целую пальчик на ее руке - она такая маленькая! - сонливым голос говорю ей, в ответ на возражение: "Здесь ведь можно!" Она, помедлив, соглашается; обцеловываю всю ее кисть, перехожу к запястью, впитывая губами вкус ее плоти, вкладывая сюда всю свою нежность; она восклицает иронично, в духе Дакоты Фаннинг: "О, я девочка горячая!" - имея в виду меня, вскакивает и уходит. Я снова иду по коридорам, из одной комнаты слышатся голоса - ее и мамы, они пьют чай. Мне, тем временем, нужно на работу.
   Я пропускаю работу, ошибшись в расчетах; это завтрашний день, принятый мной за нерабочий. К полудню соображаю, что был неправ, начинаю думать, где взять справку. В доме Фенька с Айратом, так что одновременно ищу подходы к ней. Лежим на постели; отлучившись на минуту, вижу, что Фенька уже улеглась поперек Айрата, так что ее попка лежит на его члене - конечно, через одежду, но все-таки. Моя рука касается ее плеч, спины; Айрат уходит, я лезу вниз, Фенька не противится, даже комментирует - она или чей-то чужой голос? размытый какой-то сон, - мои прикосновения к новым для меня деталям, появившимся в знакомых рельефах ее промежности; вот это, видимо, клитор, удлиненная шишечка посредине: "от нескольких поглаживаний можно кончить", - голос. Глажу, шарю, ощупываю, исследую - и вдруг вижу Фет в нескольких метрах отсюда, а то, чего я касаюсь - да это же мое тело!
  
   ...куда девается колдовская прелесть по прошествии небольшого отрезка времени... Но есть задачи. Но что-то требуется. И есть задачи, где проблематика другая.
   Я лежу и думаю. Думаю, для чего проснулся. Ответа нет. (Я уверен, он страдает всякий раз, когда вылезает из кровати). Все, чего ты боишься, ждет тебя в Гибельном Месте, но страх - это неудача или предвестие неудачи. Существует некий невротически-псионический закон: то, чего ты больше всего боишься, в конце концов, тебя находит.

и был мне голос - с пятых этажей,

оттуда, где живет поток маразма,

где за окошком шевелится плазма

и слышен топот тысячи ночей...

   Впечатлителен же я; это ужасно - быть столь подверженным признакам объектов, окружающих меня; впечатления формируются в широком формате, подчиняясь рисунку нового монитора (зачем они нужны - растянутые по горизонтали мониторы?), а jepg из НАТАЛИ со старого Бокового, с диска E, перелистываемые под звуки музыки с Подстольного (немало там странного), обретают качества, о которых раньше я не подозревал. Я чувствовал, как будто они были внутри моего тела и сотрясали меня непроизвольно; их эхо продуцировало неописуемую эйфорию от существования, передаваясь личикам и фигуркам, выделенным цветными прямоугольниками различных размеров на экране монитора. Принадлежа разным людям, они, тем не менее, будто перетекали одна в другую, повинуясь мелодиям. Я будто смотрел кино, завороженный происходящим, драматизированный поневоле тем, что не содержало сюжета, было лишено развития и развязки. Они были безличны, холодны, бесстрастны, и в этом чрезвычайно подобны мне самому. Прекрасен сам процесс жизни, развивающий свой ритм в бесконечности. Музыка Космоса заполняет вас, сменяя одну тему другой... Иногда мне даже кажется, что слова начинают сплетаться, создавать свою реальность, как в первоначале... но мне много чего нынче кажется... Затем, что-то, напоминающее ветер, ворвалось в комнату и полностью перемешало предметы, устранив все из поля зрения. Это была девочка шести-семи лет, очень худая, с прекрасными, по-детски угловатыми, чертами. У нее были синевато-стальные глаза, которые излучали невысказанные эмоции; ее глаза... Ее глаза были настолько яркими и наполненными энергией, что вызвали у меня некоторое ощущение боли. Я ощутил тяжесть ее взгляда на своей груди.

что тебе снится

в снах твоих жутких

нас не полюбят

мы не любили

   Как будто вместо меня был другой человек, внезапно обманутый во всех надеждах.
   На кого ты сердишься?
   • В 60-х люди принимали кислоту, чтобы сделать мир странным. Сейчас в мире и странные люди берут Prozac, чтобы мир выглядел нормально...
   Ночь была настолько резко холодной, и я настолько замерз, что одно время испугался, что упаду в обморок. На полном серьезе уходило от меня сознание. Но так и не ушло до конца, вернувшись в меня, не оборачиваясь.
   И металлический голос: "Осторожно, двери закрываются, следующая станция - "Разрыв шаблона".
   в
   се как только сейчас, читаешь каждое слово. Невозможно описать мелочи, личность реагирует на потолок над пропастью, таково твое ощущение свободы; столько тяжелых конфликтов во сне, выскользнул из содержания этой земли, но якоря вызывают тех, кто глубже, умнее. Да, казалось бы, мне действительно хочется жить. Хорошо там, где все разом стало невыносимо. Стоит зайти в помещение, остановить перед собой эти объекты в цветных одеждах неспешно шествующими по лицу. Выйдешь, а ветерок мчится по-прежнему себе?
   Так это тебе обреченность оказаться одному над пропастью? ветерок слов. Да, дивясь, вслушивался, сочетания слов вызывают тебе бесконечно. Жестикуляция сознания. Ты сейчас читаешь, читаешь все имена, это над пропастью, сила многообразия бесконечна. Эти реагируют. Эти, в цветных одеждах, чтобы поворачивать, поворачивать назад слова, которые жизнь-смерть вызывают в тебе, выявляют, создают иллюзию, заставляют реагировать. Это результаты таблетки, таблетка действует. Это розы. Все предметы, предметы так избыточны. Утро. Так уж, несомненно, действует. Это стало невыносимо. Они получили имена, перед собой отзывающиеся тебе, - якоря вызывают галлюцинации. Невозможное мчится над пропастью, таковое там читаешь. Все имена, имеющие объем. Смерть изображений, смерть тех, кто там мне видится в немелодичном ритме, обреченность на два сочетания слов, люблю, представляется лицу. Выйдешь. Выйдешь туда, где тебя атакуют. Жестикуляция, назад нельзя. Ветерок. Ветерок мчится. Мчится. Плетущиеся кажутся мне глубже, умнее эмоций. Все предметы для ритма, повторяющиеся. Стоит зайти люблю, представляется потолок над люблю, представляется лень сознания, таково твое было, уже кажутся моими все предметы; изыскать варианты, имена. Все предметы для галлюцинаций, плетущихся по самую избыточность. Бесконечно один, легко воображается. Якоря роз. Это пробило люблю. Да, они не вариант сознания. Только сейчас якоря вызывают утро. Ты сам граничишь с эфемерностью.
  
   "Ничего я не хочу, никого я не люблю", - заклинание, выкрикиваемое во мне неслышным никому другому голосом. И ничего тут не изменилось. Ничего я не хочу, никого я не люблю. Лишь привычки, лишь темное нечто, не желающее якшаться ни с кем. Ты был тем, кем ты был, и есть то, что ты есть. И нахуй все сожаления. Теперь он вступает в мрак, но то, что в этом мраке - Бог, где наши понятия теряют смысл.
   I remember Chelda very well. I have a few of her sets and Skye too. Neither will be for-gotten by me.
   Once seen, Chelda is permanently imprinted on your eyeballs.
  
   Люди должны знать: в театре жизни только Богу и ангелам позволено быть зрителями. Я озверел от призраков и, чувствуя, что внутри что-то ломается, что-то жизненно-важное скрипит и тянет из последних сил, выполз наружу. Наконец-то, я разгляжу себя, а даст Бог, и то, что внутри, рассмотрю.
   Здесь целая коллекция: тарантулы, ядовитые ящерицы, полеты на Луну, игуаны, жабы изо рта злой колдуньи...
   Но я знаю, как делать и как бежать, я знаю, что я побегу дальше.
  
   Будет ужасно, если в нем живо то юное, что он почитал умершим... ужасно возможным пробуждением. Тогда он рассыплется: было совсем другое. Память для чего-то сохраняет использованный материал. Архив ненужный, отягощающий. Вот еще источник беспокойства. Видно, призраки перестанут беспокоить, когда и все остальное. Между бесчувствием еще не существующего и бесчувствием уже не существующего обширный диапазон чувств: от ощущения существования, от почти несуществующих чувств до чувств, от которых свихнуться можно, а между тем... между тем это и есть, кажется, то, что называется "жить вовсю", ощущать полностью, каждой клеточкой тела, немыслимая боль, бесполезная...
   Они не будут волновать тебя в момент смерти, эти проклятые вопросы, так же, как не волнует дорога, когда она пройдена.
  
   Такое рассеяние возникает под влиянием иметь дело с людьми здесь и по ту сторону, ничто не воспринимается как подлинное, рассеянное переживание, рассеянное пережевывание обнаруживающегося множества предметов, ни на чем нельзя остановиться. Даже на чувственных его переживаниях, они путаются со здешними; мглистость; неудивительно порой сказать вместо желаемого слова другое, это эхо. Уже в строчках они мерещатся - термины другой стороны. Мы всему учимся сами. Те же самые прозрения и мысли, те же самые вариации и оттенки красоты, знания, мудрости - их надо заново распознать, заново выдумать и оформить.
   Примирение с немногим, что дает жизнь, осознание собственной незначительности, и понимание чужих недостатков, терпимость, умение не придавать ничему чересчур большого (т.е. жаждуще-мистического) значения, немного жути в осадке - до всего до этого - бездна времени и один миг.
   Эти волнистые холмы - неподходящая среда обитания для человека. Попробуйте сами. Никто не узнает, и вам вовсе не обязательно об этом рассказывать.
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------
   Взгляните на жизнь, посвященную идолу секса, жизнь, проведенную в поисках алого фетиша, чтоб увидеть другое - роскошнейшую морфология воспоминаний, в чье логово ведут следы навоза и спермы, неизгладимую фосфоресценцию, что затмевает даже сполохи зимнего солнцестояния. Прошлое есть коллапс колоннады неправд, утешение соляного столба, к которому немощь приковывает себя кандалами в ужасе перед пустотной участью; ибо почти неизменно именно эти олигофрены с задержкой в развитии, припертые к стенке присутствующей пустотой, и являются постояльцами этого лживого, обворованного фасада, по самые яйца в потраченном времени и удушенной страсти.
  
   Грязный, неотесанный гомо сапиенс. Шарящий вокруг себя в муках; любящий своих девочек до самого гниения. Мысли его, как искры в чернейшем каньоне. В абсолютной, чудовищной темноте он глядит в отраженье своей души. В душе его - геометрия жидкого сала. В башке его - месиво из больных свербящих когтей; дыханье похоже на погребенье до времени. Все его фибры горят бунтующей жаждой калечить, крушить, распинать.
   Горят от любви.
   Глядя в спину любви через дьяволовы глаза.
   По ночам он пускал в оборот всех девочек по очереди, и ебал их, видящих белые сны. Вскоре они замерзали и превращались в сосульки, падавшие с кровати и разлетавшиеся на сотни осколков. Каждую ночь он страстно жаждал неосязаемого. День за днем он практиковался, дрочил себя до мозолей, добиваясь все более эффективных оргазмов; и, наконец, избранница воплотилась - щеленоска с шипастым сердцем. Она нависает над пахом, лижет, как кошка, его пресвятую эрекцию, лапами шелка ласкает брюшину; суетливые, онанистские ручки с глазами коней на кончиках пальцев и вечностью в закольцованной микросекунде.
   Он начинает гипервентилировать мозг. Неужели взаправду сбылись его самые дикие бредни? Ее красный рот, пухлогубый, блестящий слюной, обещает вечную длительность гидравлического минета; ангельский иней на клиторе молит об эликсире, который способны выделить лишь его чресла. Но тысячелетия опустошений в ее глазах закодированы посекундно. Она принесла с собой холод арктических плоскогорий, бесконечную вьюгу и выдох северного огня, поджегший его корчащееся тело. Горел он в холодном огне несколько долгих недель. С остекленевшего неба летят фотоны зимы, целуют тонкие цианозные губы, полные мировой скорби.
   ...девочка, девочка, а мои любовнички - могильные черви в людском обличии.
  
   Он заметил, что в последние годы двенадцати-четырнадцатилетние девочки оказывались более зрелыми, чем девочки времен его детства. Хорошее питание, говорили специалисты, но он отлично знал, что это была работа дьявола, который, превращая этих детей в сексуальные объекты быстрее, чем в предыдущие десятилетия и столетия, стремился к тому, чтобы они раньше начинали соблазнять мужчин. Всех дел было: девчонка, одетая в пижаму, которая мала ей размера на два, явилась на кухню, чтобы, видите ли, взять кусок пирога. Когда девочка стояла возле стола, он подошел к ней сзади и немного помял ей выпирающие груди да погладил по животу и ляжкам. Он до сих пор живо помнил возбуждение, которое испытал в тот момент. К сожалению, паршивка завопила, побежала к себе в комнату, заперла дверь, а потом вылезла из окна. Ему от ребенка, считай, ничего и не было нужно: ну, там, чтобы она его погладила, подрочила, может быть, немножко пососала. Он вовсе не собирался лишать ее девственности или делать еще что-нибудь серьезное. Она ведь должна была рано или поздно подрасти. Или, возможно, нет. Тоже мне, каменные сиськи. Да я за что угодно возьмусь, лишь бы убить время. - Под личиной беспокойного старца скрывался взбесившийся мальчишка.
  
   Он грезил о десятилетней Кассандре, которая спала за стеной: кто еще способен так основательно подкосить мужчину, выбить почву у него из-под ног... Кассандра! До чего же она хороша! Он не забудет, как раздевал ее, сонную, укладывая в постель, ее изящные длинные ноги, треугольничек между этими изящными ногами, обрисованный узкими панталонами, светлые косички развеваются за спиной, на губах дремотная улыбка... Его руки быстро пробежались по ее маленькому телу, заключающему в себе так удивительно много; выпуклость атласного животика сумасшедше сладотворна; в такой ночной час, как сейчас, ничто не преступно, но его попытка засунуть руку сзади под завязку панталон отвратительно неуклюжа и неудачна, деяние чокнутого.
   Соитие, оно одно у него на уме. Что верно, то верно, черт бы его побрал! Господи, как он желал ее! Она волновала его кровь, будоражила чувства. И она будет принадлежать ему. Он знал, что она просто не понимает своих желаний. Ее поведение было так же прозрачно для его инстинктов, как ее белье для опытных глаз. Но придет время, и она отдаст все, или он сам возьмет, что ему причитается. Кассандра - необъезженная лошадка, которой нужна, в первую очередь, ласковая рука. Жизнь - это школа, где все ученики должны выучить разные уроки.
   Причина страха Кассандры - в неуправляемом воображении. Существуют силы более могучие, чем твое собственное воображение. Дурное волшебство Кассандры не имеет сюжета как такового; это - запись возникновения девочки из состояния сна, долгого постепенного пробуждения от младенчества, от беспокойства к более реалистическому ощущению жизни. Первые слова - "Просыпайся!".
   Притиснув бусинку третьего глаза к дырке в каком-то мифическом детском заборе, он любил представлять себе оргии Дюймовочек, живущих в цветках: эти сны отлиты серебром. Красные розы, грязный грабеж, пыль Сатаны на клиторе - трах-та-ра-рах! телка-ширинка, по-моему, я люблю тебя - персики, перчики, сливовый сок на сосках, на мягком белом животике, сперма на губках, на розовых ноготках, стекает, скользоструясь, в поисках пиздожары.
   "Ты ебанулся", - жестко процокала сорока из кустов.
   - И сколько во всем этом трепа?
   - Только не факты. Все факты верны. Их я и докладываю.
   Меня забавляет, что он ищет подвоха в прошлом, когда тот ждет его в будущем, - его, в вопросах мнимо свободного выбора являющегося механическим продуктом наследственности и окружающей среды.

формы теней

   Сестрица Аленушка и братец Иванушка. Красная Шапочка и Серый Вояка. Машенька и медведь. Короче - шире круг. Побольше времени, пространства, лиц. А-а-у-у-у. Как аукнется, так и откликнется. Как же аукнуть? Не откликается. Условия не те. Нет звукоотражающего препятствия. Пусто. Снова впереди пусто. Позади - оглушительный резонанс. Так где же ты, Джонни-бой? С кем проводишь нынешнее утро?
  
   Слуха достигли чудные звуки: будто бегают на поверхности озера невесомые дивы, рождая движеньем нежные аккорды. Голос - прозрачный, как вода горного потока, он каскадами струился с небес и заполнял окружающее. Этот голос хотелось пить, такой он был чистый. Ветки зашевелились и раздвинулись. Вышел мальчик. Он встал рядом. Пушистые кудрявые волосы зеленого цвета падали на плечи. Лицо мальчика поразило меня. Тонкое, юное, радующее выражением чистоты, оно было необычайно миловидно. Большие глаза, затененные пушистыми ресницами, изящный прямой носик, несколько крупноватый рот с темно-вишневыми губами. Говорить не хотелось. Ни к чему мне лишние семантические трудности. Я хорошо знаю, что такое музыка, только не увязываю этого с названием. От этих чертовых словечек у меня мурашки по коже бегают. Я просто не улавливаю их значения. Я постиг только их сущность, неизреченную, так сказать. Но больше я не позволю им пользоваться собой. Я люблю их, но не могу пожертвовать собой. Я не могу отдавать им всего себя. Я не имею на это права. "Все-таки, слова вторичны", - подумал он, чувствуя бессилие передать охватившее чувство... Какое - он не знал. Можно сказать, что он видит бога. Во всяком случае, вдохновляет его не окружающее, а он сам. Я не интересуюсь тем, что творится за этими стенами без веской причины. Выпивка плюс целенаправленный ум. Все, что меня не занимает, я отметаю напрочь.
   Белое, как театральная маска, лицо прорезали полные алые губы, небольшой, чуть вздернутый носик, и глаза: оттянутые к вискам, полуприкрытые длинными стрельчатыми ресницами, они постоянно меняли выражение, потому что цвет их менялся. Оно было очень красиво, это мальчишеское лицо, но сейчас я видел в нем лишь грозную таинственность.
   Мальчик смотрел мимо меня, будто давая разглядеть себя, потом прошел рядом и окунулся в траву. Он позевывал, обнажая два ряда ровных, белых зубов и маленький розовый язычок. Только теперь я разглядел, что он одет в белый халатик, похоже - атласный. Ноги золотистого, теплого цвета, с изящными изгибами, а коленки - два чуда. Я взглянул ему в глаза, и мне почудилось что-то ужасное, нечеловеческое в них. Полудьявол-полуребенок; сердце бухало обезличенно, как младенец стучит крышкой чайника. Иногда мне кажется, что я слишком много пью.
   - Ты слишком много работаешь, вот что.
   - От этого никуда не деться.
   Его манера говорить показалась мне настолько странной, что я подумал, что человеческий язык не был родным языком мальчика.
   - Посмотрел бы лучше кино. С Джеки Чаном. Он весёлый.
   - Я и не знал, что фильмы Джеки Чана показывают в Космосе.
   - Фильмы Джеки Чана показывают везде - для того чтобы восстановить баланс боли во Вселенной. Но больше всего мне понравился Шекспир; я по неделе, а то и больше, наслаждался каждой из пьес.
  
   Когда-то все мысли были об одном, все сны полны одним, и все, что говорилось, умалчивало об одном - высоком, желанном, самом главном.
   Ушло. А жажда есть. Нечто самостоятельное, не желающее быть придатком тела и его функцией, хотящее, никому и ничему ненужное, излишнее в этом мире, где все не по нему, другого хочет.
   Самое ужасное, что он даже не может сказать, что это: не мысль, а скорее, потребность, для чего и зачем - непонятная.
   Значит... что значит? значит, письмо - событие для тебя, потому интересное, а процесс, лежащий в основе письма, заключает в себя объединяющую тайну. Смотри, как задувает ветер в окошко. Завывает, шумит. Разве неинтересно? Нет? Прислушайся, его звуки неоднообразны, постоянный, умеренный ветер... Но что мне до ветра? Он обойдется без моего внимания, я обойдусь без того, чтобы внимать его звукам. Они разнообразны, но в них нет даже простой мелодии, слова, ничего нет для меня. Конечно, если взглянуть на него глубже, философичней, с ним возможно связать массу интересных вещей, но с чем нельзя связать массы интересных вещей, если взглянуть глубже, философичней. Всё равно, я не могу работать, если сосредоточусь. Разве что какую-нибудь механическую рутину. Зато у моего подсознания очень высокий коэффициент интеллекта.
   Давным-давно не выносил он на пространство листа схемы любви. Любопытно посмотреть, как они развились в подсознании, где потаенно живут, куда он постоянно обращается, внося поправки, уточняя, оставаясь столь же несведущим, столь же вездесущим, т.е. создателем-зрителем, но не участником. Девственное удивление, жадное вглядывание в подробности: темные волоски подмышкой над ним - в прорехе, - он вошел туда, разместился со своим сегодняшним настроением. С ума сойти. Похожа на хорошенького мальчика - полное отсутствие бюста под свитером. Ее как-то зовут, у ней есть лицо, мысли, знакомые, которые используют ее и которых использует она, ночью она смеется, днем - быть может, - плачет, по поводу или без, как он; можно выдумать ее жизнь, не очень отличающуюся от подлинной, нельзя лишь знать, каково ее настоящее, этого она и сама не может, да и не захочет объяснить.
  
   ОБОЙДУТСЯ БЕЗ НЕГО.
   Когда со злостью, когда со страхом и тоской, но это он частенько констатировал. На всех направлениях, ячейках, ульях - без него. Он - плод излишества природы. Человек вообще излишен. Но это уже, наверняка, когда-то где-то зачем-то было им записано и не раз повторено. Сознание подсказывает, что столь отвечающие ему слова не могли не быть им придуманы и записаны.
   Дались ему ветер, небо с облаками или без - что на нем видно, что слышно? Главное все равно случилось задолго до. А дни, сквозь которые он следует - не более, чем дым, туман, слякоть. Пронзительно-грустное осталось позади, вечер кончен, уже ночь, переход завершен - переход, когда все приемлешь. Перелом.
   Темнота, ветер, качаются на заборе спроектированные светом из чужих окон тени ветвей, еще покрытые листвой. Это уже не сон... Личная явь. Здесь нет ничего такого, к чему мы особо расположены, отчего могли бы прийти в хорошее настроение, целиком отдаться. В пределах достигаемого не содержится ничего достаточно теплого, чтобы его разморозить. Оптимизм остается на бумаге. Не переносится в жизнь, отметается ею, пребывает на уровне осмеянной мечты, которая со временем перестает даже пониматься. Стоит мне выйти из кино при дневном свете, на меня наваливается тоска. Ни на что глаза не глядят.
  
   Сон - диковинная вещь, самая что ни на есть бессознательная и уравнивающая. Хотя и во сне каждый стремится к своему, и про каждого можно предположить, что он тоже совершит роковую вылазку в тумане, столкнется с кошмаром и без звука исчезнет. Чудно, и вселяет надежду. Совершенству объектов сна можно только завидовать. Нечего думать, достичь такого. Сейчас это была интимнейшая часть дамского белья почти прошлого века. Нежнейшая белизна, совершенный покрой, полупрозрачность, - и куда это помещено? Никак не годится, никуда не годится, нелепо - поверх одежды, - и все равно, впечатление остается, если вспоминать лишь сам предмет. Таким искусством можно лишь восхищаться, и не позавидуешь себе, если оно примется обольщать тебя женщиной, - не устоять, и нелепо получается, потому что оно берет лишь часть мира - а нельзя жить, как спать, выделив один объект, тем самым, поместив его в непроницаемую для анализа область, а остальными пренебречь, едва замечать. Ничто другое, никакое иное зрелище не могло бы, наверное, так глубоко врезаться в память и иметь столь мало видимых последствий.
   Сон - это игра? Очень может быть; в игре человек отключается от всего, кроме самой сути, здесь он во власти комбинации, неподвластной ему, лишь частично контролируемой, партнеры не важны, ставка сделана, выигрыш или проигрыш значат в этот миг очень многое. Сон - это игра, а игра - тайна.
   Вот из таких зыбких предпочтений-построений, в которых едва ощущается присутствие чьих-то форм, чьего-то облика, тени, мог бы состоять один из непойманных памятью снов, в которых, самый успешный вариант, после неистовых потуг памяти, всего-то и можно обнаружить, что чью-то тень, чей-то размытый облик, остальное - мысль, мечта, облако настроения, по которому даже не узнаешь, кто там был; он может только сказать, да и то без большой уверенности, что видел чередование цветов. Снова опускаются веки, снова возникает надежда, что Королева Снов остановится возле твоего дома, постучит в окно, войдет и начнет разматывать кинопленку, изливая изображения в твою душу, влюбленную в бесконечную смену света и тьмы, воспроизводящую на экране грез столь же бесконечную смену закатов и восходов.
   Такие формы в естественных условиях не повторишь. Растительные, сколь угодно сложной формы - везде, а сочетание таких форм - нет. Легко разглядеть в сочетаниях линий и пятен лики и остальное - но это дело воображения. Примитивная, дикая вера в извлечение, должное в чем-либо проявиться; но все остается прежним. Извлеченное сказывалось лишь в усталости - как это всегда бывает с потерями, которые организм вынужден восполнять из своих средств... это даже не мистика, это не метафизика: дикарство думать, что такого рода извлечение должно сказываться на нематериальных субстанциях, на деятельности иной природы... Он рад совершить любую глупость, увлечься любой выдумкой, но нет возможности, не предоставляется, остается преть в мученической ситуации, заслуги его в этом нет. И все равно, на смену раздражению приходят грусть и удивление, непонимание: как так можно? Молчаливое, без поисков ответа, все, как есть, иначе не случилось. Что-то случилось, прошло столько времени, должно все перемениться, а взглянешь - все замерло в первоначальном, взволнованном состоянии.
   Опять иное время, снова вглядывание в знаки, образующие буквы, в буквы, образующие слова, и сквозь них первоначальное образование, вкус медленно, по частям, распознаваемых слов, вкус, обретаемый текстом - гораздо более многозначительный, емкий, чем оказывается впоследствии, когда текст читается бегло.
   При всем кажущемся богатстве вариантов ассоциаций, в данное время они заняты чем-то достаточно определенным, не уходящим далеко. Человек с его "я" ему не нужен, нужен пейзаж, нужны картины, краски, формы, зачем ему другая личность, когда есть он сам, спиралью движущийся меж зеленых холмов. Геометрически и физически безупречные картины снова занимают главенствующее место в воображении, вытесняя из него юную пришелицу из чуждого мира. Из пустоты копьевидное светящееся тело струится к неведомому источнику притяжения.
  
   Ах, если бы тот, кого ищешь, в свою очередь искал тебя! О!.. Впрочем, зачем восклицать, нельзя быть твердо уверенным, что этого не происходит на самом деле. Надумаешься за день и трудно забыть... нет, успокоиться трудно, отчаяние, разное непонимание... о человечестве и человечности, какое из них существует, думаешь также, что ночью пришла гениальная навязчивая идея, от которой с трудом избавился. И опять: как свести все к одному, как свести в цельность свои мысли о том и о сем.
   Потом уходишь от размышлений, вспоминаешь прогулку по узкой тропинке и красное платье за забором. Проникаешься ощущением. С той тропинкой очень многое связано. Как раз то, что нужно для продолжения импровизаций на главную тему.
   Хотя бы еще одну историю, пока не сорвало и не понесло с места. И, главное, - все бесполезно. Для кого эта история? Никого она не спасет, никого не выручит из беды, никто ее даже не осознает, просто - немного развлечения, не имеющего никакого отношения к жизни. Не больно будет. Так себе. Сегодня, когда полнолуние, и душа моя беседует с бесами, надо писать по-иному. Надо отойти немного от сковывающей конструкции достигнутого, подпрыгнуть - и встать на жердочке, над пропастью безумия и разума. Ах, как растанцевалась на одной ножке мохнатая ведьма, и все во мне, давай еще, говорит, и будет тебе облегчение, опустеешь - и будешь легким, как перышко. Надо ли? Поток мыслей, ни на чем не сосредоточивающийся - ночь, случайность, - и некий принцип отбора, аккуратно укладывающий их на полочки, где они начинают взаимодействовать уже не по одним ассоциативным причинам.
  
   Ни один ответ не является окончательным и всеобъемлющим, думать в рамках заученных знаний невозможно.
  
   Будто в награду, приснилась Рая. Сон сюжетный - встреча, болтовня - очень кусачая, потом постелька; краткие секунды, а помнятся как многие часы. Объемы весенних дней. Начинающие проступать формы соблазнов. Приятно играть мыслью с возможностью, сколько вариантов, а все-таки покой спокойнее; туда, где нет движения, темно, нет стремлений, текстов, голосов, в место, где после угасания эха так хорошо.
   Неназываемые беды - настолько они конкретны, не зашифруешь, весь замыкаешься на них и считаешь за счастье, что можно хоть немного не думать о них, и все не находишь перехода к описанию нагого девичьего тела, его бесконечной заманчивости во всех изгибах и деталях, а напряжение, разбег все не оставляют тебя, так быстро минует передышка, и главным остается темное, и соблазн позади; чтобы слегка поддаться, надо перенестись в прошлое. Прежде всего, надо избавиться. Вот он и старается, возвращается к брошенному - каждый раз бросаемому - тексту. Как банально и легковесно прошедшее - не тот, что надо, отдел сознания работал, он убедился, что все не так, но как? новое знание темнее, но столь же неполно и легковесно, как прошлое; в истоках что-то неверно. Своя ли мысль? Он синхронен с чужими стихиями. Любопытно: ветер кончился раньше или душевная буря? запала мысль в подсознание из чужого текста или будет встречена позже?.. Так приглушенно, смягченно все воспринимается во время общения с единственным собеседником, порой дающим неожиданные ответы на внезапно возникающие вопросы.
   Ты весь в своем разрушающемся, гибнущем мире-существе, ты сосредоточен на своем умирании, а тебя вынуждают к участию в суете, не имеющей ни малейшего интереса для тебя. Все желания его удовлетворены, нет никакого соблазна мышлению, оттого так здорово, без запинок двигаются строки, изобилие объектов задерживает слова больше, чем их молчание, спокойствие. А люди, оказывается, незначительны вне себя, секрет жизни остается неразгаданным, и вновь только в себя устремляются поиски.
  
   Существует огромная разница между мотивами твоих поступков и отношением к ним окружающих.
  
   ОТНОСИТЕЛЬНО ЧУВСТВ СОМНЕНИЙ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. Все же - как субъективно! Только вчера - один взгляд, сегодня - уже другой.
   Он - только безымянность, готовая надеть первую попавшуюся личину, а потом ему неудобно - личина-то не его, что следовало обозначить, а не было сделано, вот и неудобно. Сейчас так тоже не будет сделано - замышляется такое, что личина ему нужна, любая, вот в этом ключе дело. То ли он выдумывает, то ли его выдумывают, только, как бы он себя ни чувствовал, он не может сказать, что это ему совсем незнакомо, что он не знает. Не может он этого сказать. Еще прежде он что-то узнает, так что происходящее, то, что в него входит, уже не новость. И то, что исходит из него - тоже. Только вот сам... порой редко, порой часто, не поддается своим словам, не исчерпывается ими. Только частью. Он и говорит - смешение. Но знакомые контуры начинают расплываться, чем ближе он подходит к делу. Мир протяжен, огромная такая, сонная громадина, а он маленький, он не свой в этом мире. Жалкий такой, будто обнаружил внезапно, что сделан из тряпок, не пригодных для ранее мыслимого... он почувствовал себя увядшим. Чужие начала и концы, чужие, все тем сказано, не отвернешься. Весна - недоброе время. Обнаженность чувств, злящая с непривычки, словно попал на другую планету. Разве это своя планета? И что ему не привычно, а понятно? Суетливый, беспорядочный, пустой, - большая часть слов ничего не значит. Он склонен заблуждаться. Попробуй, расскажи о таком. О своих переживаниях в подобной ситуации - возможно. Бесконечное заблуждение, усталость, подгоняющая неуверенность, необходимость найти верную дорогу, по которой уже можно шествовать, приходя в себя, отирая пот усиленной работы. Но все дороги спроектировал Сусанин, и никто, обещаю, никто не уйдет с этих страниц невыебанным.
  
   Он предпочитает размышлять, предпочитает облачную путаницу, неясность, смутность, меняющую предметы. А еще - он не может иначе. Сосуществуют разномасштабные явления, но, чтобы захватить его целиком, достаточно формы, которую он не способен даже четко различить... желание, почти осязаемые объекты, почти до самоотождествления с ней, особый род мечтания. Идя в магазин, он встретил двух костлявых малышек. Подумал: "Ради вот таких утруждаю себя сейчас". Даже не по себе стало. Переживания - и они из тех же источников. Как мелко, низко; как сильно, - вроде как укор этики и морали звучит. Значение имеет, что он сближается, соприкасается с лежащей вовне непостижимой недостижимостью, нисколько не утрачивающей от того свойств. Померкшие солнца, величайшее напряжение чувств... что-то открывается в нем для себя, а это остается неразгаданным, живущим по своим законам, но что-то в себе он нащупывает, уже больше к себе относит происходящее, чем к ней, так, кажется, вернее, чем прежнее, но уверенности нет... почему в нем находится это, просто - иная сфера, ближе к нему, ближе к нему потому, что действие ее воспринимается им одним, а ею оно не воспринимается. Как разъединить в себе неисправимого писаку, во все вкладывающего слова, - и жадную, пустую, вурдалачью сущность?
   Памяти родственна таинственная услада этих строчек. Неожиданные созвучья, туманные ассоциации, маленькие открытия, забавляющие кажущейся новизной, иногда так лучше, чем по-любому иначе. Сам процесс аккомпанемента мышления многотрудному письму, проявления неведомого, игры с невидимым, принимающим обличья... разные, но всегда трудноуловимые, зыбкие, поддающиеся только зрению чувств, приводит в напряженно-возбужденное состояние соседства с тайной. В жизни "почему" и "потому" слишком переменчивы, связаны, порой сливаясь воедино; он хочет сказать, что не его вина, не он виноват, а так уж ему было суждено, и никто бы не смог сделать это достойнее. Найти и вырвать источник тоски, чтобы она не могла вернуться, и потом - перебирать прекрасные цветы - после окончательной победы мира в душе. Воображению достаточно возможности. Девочка-подросток небольшого роста, волосы, скорее, темные, чем светлые, в очках с тонкой оправой на миловидном личике, выпуклый задок и плавное закругление широких бедер, обтянутых темно-синими джинсами, перед книжными полками... и нечем продолжить, беда с этими волнующими впечатлениями - они волнуют, но не могут быть продолжены. Давний кошмар - непреодолимость расстояния в несколько сантиметров, - порождаемый зрительно-слуховыми коммуникациями. Так и быть должно - если б только телесная близость осознавалась, никакого соблазна в природе не было б. Этот образ попадает в его смятенное, жадное, преувеличивающее воображение, память - и приходит в движение карусель, бесполезное вращение фантомных образов до заколдовывания реального прототипа в тень среди теней, здесь даже портрет-робот объекта вожделений ничем не обогащается, здесь нет ничего нового ни в объекте смуты, ни в самой смуте, всего лишь подтверждение неизменности мира и себя в нем; угнетающе нелепо.
   Печаль по несбывшемуся, - она самая. Что-то светлое было в чувстве, возникшем у него к ней - и как жаль, что надо хоронить это чувство, не дав ему никакого выхода. Молчание покрывает прошедшее безнадежной серой однообразностью; прошедшее рождает молчание. Мало ли что было, может, в чувстве было что-то светлое, хотя и темного, как хорошо помнится, тоже хватало, но будь уверен - светлое было только в чувстве, a любая попытка продлить мгновенье-чувство или, что хуже, развить, взрастить и отведать плод ничего из начального уже не содержала бы.
   Может, эта пустота не оттого, что что-то исчезло, а оттого, что что-то не получено?
   Танец, метафора любовной игры; тени хоровода все бледнее, кружение утрачивает центр вращения, призраки все призрачнее, все легче, - слова имеют озадачивающую власть извлекать самую болезненную часть занозы-впечатления, лишать дьявольщины подневольное плутание вокруг магнита, таящегося за видимостью впечатления. Но портреты, воплощающие общие черты тех или иных образов, вызывающих те или иные чувства - это, наверное, не первообразы: те совершенны и не могут быть дополнены, идет ли речь о страсти или кошмаре, тут не может быть речи о нюансах - чуть нежнее, чуть больше грудь, чуть меньше возраст, чуть длиннее рога или шире пасть.
   ЧУВСТВО, КОТОРОМУ БОЛЬШЕ НИКТО НЕ НУЖЕН.
   Он готов оспорить каждое свое слово.
   Почему-то именно сегодня воспоминание о бесспорном соблазне - образцовом. Воспоминание давнишнего лета: длинная очередь возле маленького магазинчика в маленьком городке, маленькое чудо с авоськой в руке, от чьих ножек он не мог отвести глаз. Подобия совершенного зла, совершенного добра, красоты... подобия совершенства; но где же оно само? Мир подобий, мир эрзацев. Необходимо немногое, но необходимость превращает эту малость в убийственную силу, смешивающую и без того путаное сознание, болезненно выделяя одно и не замечая другого.
   Впрочем, есть ли что новое под солнцем, о чем можно было бы сказать: видишь, вот новое? Все уже было, было перед нами.
  

ФЕНЬКА

   Отражение недоступно ее пониманию так же, как и для всех других, пытающихся разгадать его тайну. Что это?.. Она может так лучезарно улыбаться, но не в состоянии проникнуть внутрь этой лучезарности... И снова ощущает свое отражение в грязном стекле: что это? почему нас так волнуют наши отражения? Потому что это единственный способ увидеть себя: выглядывая сквозь паутину в чердачное окошко, мы натыкаемся на себя...
   Он чувствует ее жизнь, ее живущее, растущее, жадное тело. Очень жадное. Вбирающее его желания, мечты, силы. Живущее отдельно от всего, в темноте под одеждой, оно прислушивается к нему, для него ее "я" - придаток к телу, откровенному, откровению для него, - ее тело, источник наслаждения для нее и для него, идущее наперекор правилам, вылезающее из одежд. Поймать и удержать, чтобы не было иллюзорности. Если не удастся поймать - придется смириться с иллюзорностью. Он имеет, как всегда, одно в виду: чтобы дарительница ласк, героиня самого приманчивого из всех его впечатлений оказалась связанной с ним, прикрепленной к нему прочными узами, надежными, неразрывными. Тоже может стать кошмаром - но и пусть, изведать эту сторону кошмара после кошмара иллюзорности ее бытия.
   Поцелуев сладость - она тебе не в радость,
   Любишь ты конфеты больше, чем меня...
   Запоминается она - чтобы не запомнилось другое, - чудесно меняющая ткань его жизни, чтобы не было слишком тошно. В чертах лица, движениях, переливах форм тела. Наваждение, но как жадно им внимается и поглощается. Вот главный итог его правильной жизни: правильная жизнь - это проступок; уступки - это пораженья, их не просмакуешь, как воспоминанья о проступках, сколь бы нелепы и греховны они ни были. Что было, то было, что он сделал, то сделал, а вот несделанное, эта немота, безличность автоматических поступков - разрушающа. Все правильно, все непоправимо, - тоже итог. Что ни делай, все правильно: даже если не делаешь ничего. Или = или.
   Размышления тут не к месту. Она не истина, её нельзя постичь таким путем. Напряжение - это к желанию. Тяжесть - к падению. Вот он сейчас что чувствует. Похоже на срыв с обрыва - достаточно легкого толчка, дальнейшее далеко превосходит начальную причину. Но разве так желают... ничего с полной отдачей, кроме тоски, имеющей лишь косвенное отношение к настоящему, продукт иных времен, заплутавшийся здесь и сейчас. Желанья начисто лишены чистоты. Мысленно он заключил ее в объятья - как далеко от достиженья в эту... в аду! аду! аду! Как чудесно не интересоваться влажными созданиями - до плененья их голосами, - и не мучиться неповторимостью случаев. Как трудно что-то преодолеть при помощи одних соображений разума о необходимости действия. Ничто другое, никакое иное зрелище не могло бы, наверное, так глубоко врезаться в память и иметь столь мало видимых последствий. Если это желается, значит, достижимо, - самое неприятное. Посильно, но он не шевелится. Последнее слово принадлежит желаньицам, а сознание лишено доступа к силе, обесцветилось. Что-то еще даст ему жизнь - без участия воли и сознания, спасовавших пред лицом урагана.
   Только животное начало. Оно его губит, на нем он выезжает, в ужасе отворачиваясь от зеркал, стремясь к смягчающей путанице; стараясь отравить логику ума искусственной путаницей, противопоставляя ее абсурду. - Но пусть хоть что-то сбудется!
   Так румяны круглые щеки, так весел любопытствующий взгляд. Как они здоровы, бодры в противовес окружающему унынию и напряженности. Хочется играть, руки скучают; будто наяву ощущаешь игривость, беззаботность, томление; чужая плоть служит столь весомой наградой из-за желания; несколько касаний - и он счастлив. Ты помнишь, как это было прекрасно, и как ты невольно ускользал от этого прекрасного в сторону бездумного бездействия, созерцания текучих вод: теперь они всегда с тобой... теперь они с тобой, пока ты здесь - и нигде больше. Такая путаница в восприятии, что лишь в себе надо искать причины главенствования тех или иных образов. Когда - сверканье звезд, когда - рисунок тонкой фигурки, движущейся встреч ветру. Он соскучился по мягкой, засасывающей плоти, чтобы мять, гладить, погружаться в нее, соскучился до такой степени, что формы ее мерещатся чуть ли не наяву. Девочка, исчезающая, как только ты кончаешь, оставляя запах горелых листьев и мерцающие огоньки в глубине глазниц. Сколько вспышек образуют видение? Достаточно, чтоб осветить коридоры всех самых страстных и спрятанных вожделений. Место, где неведомое прошлое и возникающее будущее встречаются в вибрирующем беззвучном гуле...

Какое сделал я дурное дело,

и я ли развратитель и злодей,

я, заставляющий мечтать мир целый

о бедной девочке моей?

   Демон тоже эякулировал, лежа в берлоге. Кровепроводы постепенно вводят каннибальские виденья из фасеток хищного зверя в пищевод человечества.
   Цепляешься за туманные ассоциации, силясь перенестись в них, потому что центр в себе утрачен, ужасную силу приобрело внешнее, внутри все высосано.
   Не надо сердиться на себя.
   Трезвые, печальные минуты стыда; на что ориентироваться; надо ли, исходя из них, чудить в другие минуты - самозабвенные, сладостные, в которых не видишь ничего дурного в момент переживания - или не надо думать о таких вещах, сочтя их мелкими, признать не имеющими значения противопоставления разных времен одной и той же жизни; а все-таки любопытно, когда прав - когда наслаждаешься, или маешься виной за содеянное; может, правда, непозволительно искать в тех, а не других предметах - все решится тем, что положено на весы, независимо от тусклых мыслей в эту вот минуту.
   о Феньке: он слушал магнитофонную запись ее пребывания здесь, лишь один из звуков принадлежал ей - нечеткий звук голоса, когда она прощалась - на почти часового звучания ленте. Остальное - нестрашный в записи гром, шум дождя, ничуть не похожий на то, как он воспринимался. Отдаление от прошедшего, вещественные доказательства происшедшего... а ничего и не произошло. Пускай так. Вслед за разочарованием, наступило облегчение - пустяки все, можно смотреть так; у того, что его переволновало, небольшие размеры в мире, лежащем за пределами его чувств. Фактически. Приходится многое восполнять, чтобы создать представление о том часе - как было. Тоже, конечно, иллюзия, созданная техническими средствами, но для мозга, привыкшего безусловно доверять наглядности, такая иллюзия весьма убедительна. Так что же, это не настоящее чувство, если ему приходится прибегать к искусственности, к такой игре, к манипулированию чувствами - и оно на него действует. Будь чувство настоящим - оно бы преодолело любую запутанность, использовало бы "за" все возможное и невозможное. Время такое, объяснил он себе. Разноречивые желания сосуществуют. Некоторые отомрут, некоторые останутся, но это после. Так, или приблизительно так. Нельзя же основываться только на прошлом. Прошлое - другое, тогда впереди была дорога, этим все определялось. Сейчас - сама дорога, и больше ничего не будет. Вынужденное смирение - вынужденное, потому что часто оспаривается. Запись он сотрет - чтобы избежать новых прослушиваний и толкований, пусть в памяти останется ощущение малости прошедшего; иначе и быть не могло, техника развеяла фантазии. Наверное, это не так хорошо и приятно - то, о чем он с затаенным дыханьем помыслил: о ней и с ней, над ней и в ней. Осуществление - какая горячая ночь! - потребует столько всего, и он не будет один, и надо будет не мечтать, а действовать. Где тут сохранить голову, действуя по безумному плану... Снова включил запись. Не совсем ведь бред. Вот что было в действительности; она есть - действительность, - ее можно уловить, есть гроза - пускай прошедшая. Безвариантно, хотя бы. Искупаться. Он искупался - голый.
   Вот насыщенный чувством отрезок времени. Это запомнится, даже когда она забудется, забудется связанная с желаниями плоти тоска, - ночное купанье будет помниться. Запомнится, наверное, спокойно, без всякой... желать всегда по новой приходится; сон...

Всякая красота по природе своей кровожадна.

   Девочка в другом наборе, маленькая грудь... удивительная. Она впускала его внутрь лишь до какого-то предела. Он постоянно обнаруживал, что хочет большего. И каждый раз бывал удивлён, когда она не давала ему этого. И тогда желание окончательно брало над ним верх, и он начинал просить, как ребёнок. Пожалуйста. Это все, чего я хочу. Это все, что мне нужно. Чтобы существовало хоть какое-то осязаемое подтверждение, что-то, за что он мог бы ухватиться, что могло бы скрепить связующую их нить, заполнить эту гложущую болезненную пустоту, которую он ощущал каждый раз, когда они занимались любовью, и этой любви не было достаточно. Что-то, что он мог бы назвать, на что он мог бы показать и сказать: видишь? Это наше. Это мы. И никто не может отнять у нас это. Пожалуйста.

ОНА БЫЛА ТЕМ, ЧТО ДАНО.

...ты приподняла край одежды

во мне вспылал огонь надежды

но

простершись предо мной

ты в простоте своей души

шепнула:

"...спинку почеши..."

   Что с ней теперь? Может быть, она просто двигается дальше. И ей неважно, как она нужна ему или как он хочет её. Он навечно останется со своим неисполнимым желанием.
   Косноязычно заканчивается чудо.

И всюду звук, и всюду свет,

И всем мирам одно начало,

И ничего в природе нет,

Что бы любовью не дышало.

   Не желая тревожить малышку, я с трудом поборол желание погладить эти голенькие беззащитно раскинутые ручки и ножки, потрогать писю... Возвышенное, хрупкое, беззащитное, никак не эталон женственности с блеском страсти в чёрных глазах. Под тонкой ночнушкой туманно шевелились голые ягодички, и я, глядя на ее одинокую, беззащитную, доступную наготу, наливался острым вожделеньем... Нет даже вопроса: надо или нет, совсем уж нелепо - легко или трудно? - остаешься так беззащитен перед осатаняющими чувствами. Лик зла - это всегда лик тотальной потребности. Вы стали бы делать все что угодно, лишь бы удовлетворить тотальную потребность. Потому что вы находились бы в состоянии тотальной одержимости и не имели бы возможности действовать каким-либо другим способом.
   Что-то происходит, а ты этому вынужденно внимаешь, и мир при том лишен присутствия твоего созидающего разума, душа беззащитна. Представляете, насколько беззащитным может стать человек, у которого в детстве совсем не было опоры? А я и есть тот беззащитный в самом низу пирамиды, на которого положено вешать всех собак.
   Я свидетельствую уникальный физиологический феномен: он объясняет и переделывает мир, вбирает его и разбирает его на части, пересопрягая его элементы в самом процессе их накопления, чтобы в некий непредсказуемый день сотворить органичное чудо - несколько строчек - совокупление слова и образа. Верх совершенства в достижении единства времени и места, в сближении меня и ее.
   ...значит, этот конкретный идиот гораздо сложнее, чем я мог представить.
  
   Она будет жить сама по себе, сила, природу которой он не понимал, мощная, но отдаленная, увертливая словно бабочка, действующая на самой грани его сознания; образы, проскальзывающие по его небосводу, не оставляя никаких следов, не вызывая никаких эмоций.
   - Потому что, я знаю, что, несмотря на ваши недостатки, вы действительно работали изо всех сил. Вы изо всех сил стараетесь, добросовестно, избегая кажущейся легкости и не допуская досадных оплошностей.
   У него богатая фантазия. Он талантлив. Необычайно талантлив. Он, вероятно, выйдет из положения. Порой только так и можно победить - оставаясь слабым, теряя и делая все спустя рукава.
   Разумеется, очень полезно упражнять воображение человека. Но если пылкая детская фантазия увлекается каким-то одним мотивом?.. Необходимо поднять голову - чтоб увидеть нечто за пределом, положенным тебе участью адской твари, должной обитать в каменных мирах. Книжка начинает воспринимается как дверь наружу из мира электроники, откуда не могут унести даже сны, где я продолжаю скачивать огромные картинки девчонок, одетых в бикини, и... Постой. Всего лишь пару дюймов правее или левее - и ты увидишь мир совсем иначе. Смотри... Жизнь гораздо больше, чем сумма ее составляющих. Например, мечты и грезы - они хоть и плотно окутаны покровом сна, но ведь никто не может приказать им жить только ночью.
   Воспоминания и вожделения не одно и то же. У него лишь мечты о том, что он хотел бы сделать, у другого - воспоминания о том, что исполнилось и свершилось.
   Это моя работа. Но меня пугают туман и одиночество, я позволил им сломить меня. В отчаянной попытке выжить человек омертвляет все свое тело. Если такое омертвление заходит слишком далеко, то в результате получается шизоидная личность. Возможно, у меня слишком мало дел. Возможно, осталось слишком много времени для размышлений. Я избегнул виселицы, каковая, впрочем, меня бы не обесчестила - я всего лишь был бы повешен. Время. Это сила, перед которой мы совершенно беспомощны. Оно нас побеждает полностью. Как бы быстро ты ни поворачивался, тебе никогда не удастся отразить нападение сзади.
   Генриетта образумилась, прежний пыл в ней угас, да и во мне тоже. Она все еще жива, старая, счастливая - а я нет.
   Глаза его были такими бесконечно старыми, какими они должны быть у человека, которому необходимо жить и который еще живет. Его глаза были бесцветными, почти невидящими, будто стертые всем тем, что ему пришлось увидеть за прошедшие годы.
   Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз Я ей взгляну в лицо, когда придет мой час. И стоит ли жалеть, что я - кровавой слизи, костей и жил мешок - исчезну вдруг из глаз?
   Никогда не пугай маленького человека. Он убьет тебя. Но, как бы он ни был разъярен, человека не так-то легко прикончить, если этот человек намерен оказывать сопротивление.
   От страха смерти я, - поверьте мне, - далек: страшнее жизни что мне приготовил рок?
   Едва ли не все эксперты, специалисты и профессионалы - абсолютное дерьмо. Они ничего не смыслят в том, в чем почитают себя знатоками. Самой главной составляющей их так называемых профессий является язык, жаргон, специализированный лепет. Не только на словах я враг всей этой лжи.
   Если для доказательства своей правоты тебе нужен эксперимент, значит, ты плохой философ и логик.
   Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод: коль суждено уйти - не все ли нам равно?
   Из всех, которые ушли в тот дальний путь, назад вернулся ли хотя бы кто-нибудь? Не оставляй добра на перекрестке этом: к нему возврата нет, - об этом не забудь.
   Мы пьем не потому, что тянемся к веселью, И не разнузданность себе мы ставим целью. Мы от самих себя хотим на миг уйти И только потому к хмельному склонны зелью.
   Ты все пытаешься проникнуть в тайны света, В загадку бытия... К чему, мой друг, все это? Ночей и дней часы беспечно проводи, Ведь все устроено без твоего совета.
   Чье сердце не горит любовью страстной к милой, - Без утешения влачит свой век унылый. Дни, проведенные без радостей любви, Считаю тяготой ненужной и постылой.
   О, если б каждый день иметь краюху хлеба, Над головою кров и скромный угол, где бы Ничьим владыкою, ничьим рабом не быть! Тогда благословить за счастье можно б небо.
  
   Он был человеком, поссорившимся с жизнью, причина заключалась в его раннем общении с людьми. Он на удивление быстро избавился от злобного нечеловеческого бесформия ментального детства, но ему привили убежденность, что он ни с кем не сможет состязаться и всегда будет проигрывать. У него проявляются определенные симптомы: тупая безнадежная депрессия, полная инертность. Он сидит и не делает ничего, чувствуя себя несчастнейшим человеком в мире, порой до того несчастным, что это даже начинает ему нравиться. И только когда кривая начинает ползти вверх, его состояние меняется с пассивного на активное. Ликующий характер мании возникает от высвобождения энергии, которая была связана напряжением депрессии и которая в данный момент ищет своего выхода. Мания не является подлинным освобождением от депрессии, а судорожным отрицанием зависимости. Эго человека, находящегося в эйфории, так перевозбуждено, будто оно принимает участие в каком-то необычном, чудотворном событии, которое осуществит его самые сокровенные желания. Вот тут он начинает ломать стулья, и требуется смирительная рубашка.
   Окруженный призраками, погруженный в безнадежную апатию, в глухом, слепом ужасе, таком всемогущем, что мышление стало невыносимым и бессмысленным усилием... воля к борьбе исчезла, остался только страх и готовность принять ледяной мрак. Необходимость в абсолютной безопасности показывала наличие глубокого личного чувства внутренней незащищенности. Его сны заполняла бесформенная, невообразимо пустая темнота, которая неумолимо надвигалась, когда он пытался бежать на подгибающихся ногах.
   Беда его в том, что он дошел до ручки: считает, что весь мир ополчился против него, и разрази меня гром, если он не прав. Этот высокий, худой, неплохо разбирающийся в музыке молодой человек достоин лишь одного - хорошего пинка под зад.
   - Вы нелогичны, - сказал он, как будто, опровергнув одно утверждение, он автоматически выкарабкивался изо всей этой передряги.
   - Да что с тобой происходит?.. Ты на все смотришь не под тем углом. Думай об антраците, - закончил он.
   По-моему, люди и так смешные, незачем выводить их еще смешнее, чем в жизни.
  
   В блистающие страницы открытого передо мной тома врезан узор мыслей, оживающий шепотом слов, когда я касаюсь букв. Не знаю отчего, противоречивость сведений никогда не мешала мне верить в давние дни света. Когда пришли мои видения и призраки иных жизней бесшумно вторглись в мои сны, я стал отверженным. Тогда появились серые призраки, безмолвно скользящие над дорогами, по которым больше не ступает нога человека. Молчаливые и ужасные, они ждут, обратив на меня взгляды.
   Верни благодеяние, как обещал когда-то. Если клятва обратится в ничто - что останется? Что сталось с девой, которую ты искал, чтобы спасти? Я помню тончайшие волоски, непокорные и свободные, выбивающиеся из строгой прически и лобзающие основание ее шеи. Можно забыть, что значит быть человеком, и все же человеком остаться. Я помню о крыльях. В сновидениях я видел голубей.
   - Так вы тоже видели их! Реки и океаны! Во снах я видел и слышал текучие воды, бурлящие, вздымающиеся волнами, разбивающиеся о берег! - Чудные глаза искоса глядели на меня из-под длинных ресниц. Даже в изумлении, даже в недовольстве каждый ее жест был так изящен! "Я не это хотела сказать", - то и дело повторяет она, и отводит глаза: она вообще ничего не хочет.
   Ответа как не было, так и нет.
   Я слышал только ветер. Я видел снег, поднимающийся перистыми, парящимися вихрями. Я видел сгущающиеся синие тени. Я посмотрел вверх и увидел алеющую полосу на горизонте. Это был закат, и я был один. Вокруг меня и надо мной не было ничего живого. Тогда почему же я должен быть жив? И было бы легко, очень легко, утонуть в этой тишине, где не было одиночества, потому что в ней не было жизни. Я огляделся по сторонам, и мой мозг не нашел другого мыслящего разума. Здесь было бы так легко расслабиться и умереть. Тут я впервые отключился от времени. Мое сознание величественно проплыло по всей дуге жизни в смерть, где светился фиолетовый свет. Там не было никого и ничего. Только фиолетовый свет - и гул. Это не было путешествием во времени. Ничего похожего никогда не было, никогда быть не могло.
   Это был бред умирающего мальчишки, заметаемого метелью в поле. Это было лицо белокурого ангела, двенадцатилетнего мальчугана. Мальчик был прекрасен, как праматерь Ева. И тонкий, всхлипывающий голос, уносимый в ослепительный свет: - Свобода! Свобода! Ад или рай, неважно! Свобода! - Песнь души, вырвавшейся из вечного заточения, крик джинна, освобожденного из темной бутылки. Не пытайтесь понять, не ищите скрытых смыслов, идите своей дорогой, потому что даже если он перейдет чертово поле, в этой жизни уже очевидно никогда ничего не произойдет. Все это безнадежно, потому что сама жизнь так бесконечно сложна. Ведь каждый конкретный человек, пока он живет, должен вести свою собственную войну сам. И это даже не совсем война. Это хуже; это необходимость наблюдать за собой каждую секунду, постоянно приспосабливаться к миру, который не хочет твоего присутствия. Никогда мне не удастся пробудиться в этом бытии, нечего себя обманывать; выход только один. Какая тяжелая дорога... Он устал. У него сил-то хватает лишь дотянуть с вечера до утра, с утра до вечера.
   Он был заведен в тупик глубиной собственного исследования. Черный торнадо, пахнущий елью, ревущий над картой Европы и Азии. Запах ели становится сильнее, страшное унижение, незабываемая боль... глаза... Убирайся!
   Что это - озарение или признаки приближающегося безумия? Снайпер на неприступной башне. Уровень исчезающей двенадцатилетней девочки. Дай бог когда-нибудь сделать что-либо бесподобное!
   - Семантика всегда была проблемой, даже в странах, где говорят на одном языке.
  -- Гномы (земля), ундины (вода), саламандры (огонь), сильфы (воздух) - неприспособившиеся эгоисты, те, кто кичился своим превосходством. Они достигали коварного и полного самоутверждения истинно параноидного типа, и были в основе своей антисоциальны из-за страстного желания власти. Но они не были сумасшедшими.
   Травят человека. Хотят унизить человека, сорвать с него покровы достоинства.
   Но все эти мысли теперь не слишком его волновали. Он давно уже перестал волноваться, и свою вину, точно заклятием, отгонял работой. Он был упрямым только тогда, когда ему везло. Это всегда окупается. По крайней мере, в казино.
   - Не рассчитывайте убедить меня в чем-либо, что бы это ни было!
   господи, дай мне
   душевный покой,
   чтобы принимать
   то, чего я не могу
   изменить,
   мужество -
   изменять то, что могу,
   и мудрость -
   всегда отличать
   одно от другого.
   К тому, чего он изменить не мог, относилось прошлое, настоящее и будущее. Много лет он считал, что понимает себя до конца. И вдруг оказалось, что где-то внутри в нем скрыто что-то таинственное, непонятное, и он не мог представить себе, что это такое. Непонятно также, почему дочери Лота до такой степени боялись за будущее человечества. Кругом столько вранья. Столько неправды. Может быть, он - единственный такой одаренный, кто всему этому верит? Может быть, это вранье - просто условность, которую все принимают, но никто не относится к ней серьезно? Правда была ужасной. От нее плохо пахло. Правда в том, что человек одинок и всегда будет одиноким, что бы он ни делал.
   - Уже темнеет. Вы разве не видите, что наступают сумерки, сгущается тьма и мрак окутывает землю?
   Он не умел общаться с людьми, но всегда находил, чем заняться со своим обожаемым компьютером. Он не был счастлив ни разу. У него не было рака, он не испытывал настоящей нужды, не пребывал в безысходном отчаянии двадцать четыре часа семь дней в неделю, но он либо работал как проклятый, либо беспокоился о работе, либо безуспешно пытался устроить свою личную жизнь. Каждое утро он просыпался невыспавшимся и разбитым и оставался таким же невыспавшимся и разбитым до вечера. Целый день ходил вялым и мутным. Ни минуты воодушевления или бодрости. Он проигрывал свою битву; внутри обосновывался неприятный застой. Его тело заживо разлагалось, еще не успев лечь в могилу.
   Он теперь рисует совокупляющиеся станки. Ну что скажешь о таком человеке? Держись от него подальше.
   - Извини, - сказал он.
   - Кажется, ты слишком часто это говоришь.
   - Что говорю?
   - "Извини". Перестань извиняться. Просто сделай что-нибудь.
   - Ладно.
   - Ты чего-то боишься?
   - Не знаю. С такой стороны я это не рассматривал.
   Осторожность угнетает каждое мое движение, но я не могу рисковать, отнеся все это к моей паранойе. Я должен предполагать худшее. Жизнь редко соответствует моим надеждам - или, что то же самое, логике, желанию, опустошенности, или чему-то другому, относительно чего я их измеряю. Мне не хочется говорить ни с одним человеком, независимо от пола и возраста. Мне все человечество стало поперек горла. Хочу я только одного - чтобы меня оставили в покое, наедине со своими мыслями. Но я должен суетиться в сумеречном мире, к чему эта ночь меня совсем не предуготовила.
   Нет такой книги, на содержание которой не влиял бы внешний вид обложки. Его ярость была вовсе не праведным гневом психически здорового человека, это была ярость, которая будила тревогу и страх. Выражение чистой, блядской, нечеловеческой ярости. Каждое движение полно неприкрытой агрессии даже по отношению к воздуху. Он не просто дышит, он поглощает кислород. Он не просто идет - он пожирает расстояние своими прожорливыми шагами. Открытая агрессия, вот что это такое.
   Не лучше ли... о полоске белой кожи между черными велосипедными лосинами и футболкой, когда она лежала на кровати, лицом к стенке, и как он все хотел потрогать эту полоску, но так и не потрогал. И соски, проступавшие сквозь футболку, когда она села и потянулась, и еще - темный завиток под мышкой. Я вижу ее тонкую фигуру, глаза лани и шелковые волосы. Ясная, грациозная девушка, привыкшая к роскоши, без ума от долгих омовений и частых душей, хрустящего белья. Если бы я когда-нибудь взобрался на тебя, интересно, смог бы я бросить сто восемь палочек в твой священный очаг? Я думаю, нет. Есть иллюзии, которые я не хочу разрушать.
   К сожалению, супружество превращает молодых девушек в женщин. Вероятно, это будет полезно для ее характера. Она обязана получить какие-нибудь другие впечатления, кроме как предосторожности от возможной ужасной судьбы.
   - Я понимаю твое поведение. Не одобряю, но понимаю. Вполне возможно, что и я бы на твоем месте...
   Скоро все должно кончиться. Злость и ярость почти иссякли. Но это было не то состояние смирения, в которое специально вгоняют себя безнадежно больные люди, когда понимают, что ярость и злость им ничем не помогут. В голову лезли самые что ни на есть неприятные мысли. Например, что он всегда принимает неправильные решения. Слишком большой простор для ошибок, слишком многое можно еще больше испортить. Но правду сказать, за последние несколько лет он начал думать, что решительно ничего в жизни не понимает. А последние дни его в этом почти убедили. Впереди маячила такая беспросветная чернота, что ему просто не оставалось ничего другого, как только прибегнуть к одной детской хитрости: сделать вид, что ее там нет, черноты.
   Это был далеко не первый случай, когда он впадал в состояние полного мыслительного нестояния. В последнее время тягостное ощущение полной заброшенности и безнадеги возникало все чаще и чаще. Ты создаешь себе факелы и огни, чтобы разгонять тьму, и веришь, что все твои страхи прошли, но они лишь отступили подальше в тень и затаились, чтобы вернуться, когда ты станешь слабее. Рискованная авантюра под названием "настоящая жизнь" - это что-то такое, чего большинство избегает. Потому что расплата слишком сурова. Очень легко совершить ошибку, уверовав в то, что твоя жизнь вообще стоит внимания. Эта мысль огорчила и даже слегка напугала. Откуда у него в голове такие унылые мысли, подобные темной туче? О равновесие, он потерял тебя! Да, жизнь оказалась короче, нежели принято полагать. Не страшно. Подумаешь, невидаль - жизнь. Да, заря потухает. В проеме временного провала сквозит другая.
   Нас обрекли на жизнь, которая не стоила того, чтобы за нее цепляться.
   Чтоб неповадно было.
   Оказалось, что планы нереальны, а реальное я уже описал.
   Нет, одним этим его состояния не объяснишь: в мире кругом было слишком много призраков.
   Он не спешил. К чему спешка? Он был уверен, что уже никуда больше не пойдет.
   - Все? Я думал, будет что-то еще...
   - Да пошел ты со всем, что ты думаешь.
   - Тяжкая неудача, крах. Слово из шести букв.
   - Пиздец.
   Все вроде бы в порядке, но как только сосредоточишься, появляется странное такое ощущение, будто стоишь на краю мира, над обрывом, а дальше ничего нет, не просто ничего, а даже пространства - и того нет.
   Мечты о невозможном входят в арсенал пыток этого мира. Представления о том, что невозможно к свершению; химеры, как я их обозвал в те поры, когда они были регулярны. Наверное, они не из пыточного арсенала Земли, скорее - моя личная данность.
   Химера: мальчик-король, притягивающий любовь всех окружающих; почему я не могу им быть? Это совершенно невозможно.
   Это визуализация тоски по любви - с большой буквы, не исключающей все разновидности человеческого чувства. По-другому выраженное желание отбросить жестокость, злобу, стальной панцирь, сковавший меня...
   Так живо это нежное, теплое облачко, скользнувшее внутрь тебя, показавшее, как прекрасно то, чего ты лишен; у тебя этого никогда не было, так что о лишении нужно говорить, распространив его на всю твою жизнь, начав с самого начала. Феи тебя не одарили, и ты вошел в жизнь обреченным на... хотя бы взять бессонницу сейчас, то, что я даже химере рад. Раздернется горизонт, мелькнет там нечто прекрасное, но абсолютно немыслимое как часть твоей жизни - тебе остается таращить глаза в темноту, ворочаясь на сбившемся матраце, недоумевающему, сбитому с толку виденьями ниоткуда; тяжело воочию убеждаться в несхождении между миром и своими представлениями о нем, куда подобное никак не вписывается. Нет логики, нет смысла ни для чего, понятного мне. В чем цель? Зачем?
   Разума в жизни немного; определи химеру как сон наяву. Ко снам в этом отношении нет строгих вопросов. Мальчик-король не смог отождествиться с тобой, потому что ты не спал, вопрос решен.
   Не трудитесь все время говорить правду. У вас разовьется заниженная самооценка. Хоть единственный человек, которому вы можете хорошо соврать - это вы сами. Ведь самые счастливые минуты моей жизни наступали, когда я звонил во все колокола? Вне какой бы то ни было связи с реальностью, я чувствовал, как и все эти наркоманы, что я - победитель, победитель, победитель!
   - Это все было, все было, все было на самом деле!
   - Какая разница, - сказал он безмятежно. - Какая разница, какая разница.
  
   ...и вдруг за поворотом увидел обнаженную женщину; она застыла в лучах фар, ну точно как олень, выбежавший из леса на просеку, - дрожит, а с места сдвинуться не может. Словно примерзла. Так вот она и стояла добрую секунду, достаточно долго, чтобы он увидел - а может, ему это просто почудилось, - что у нее на голове то ли серебряные рога, то ли какая-то такая шляпа в виде полумесяца концами вверх, и она вроде бы японка. И вот это-то - что японка - поразило его больше всего. Затем она увидела его - то есть это он отчетливо увидел, что она его видит, - и улыбнулась. Женщина вроде как спустилась вниз по склону налево, хотя бежала она при этом или парила в воздухе - этого он сказать не мог. А еще он помнил, как она прыгнула - плохое слово, слабое, тут бы надо было выразиться как-то по-другому, но только как? - прыгнула вверх по склону, примыкавшему к дороге справа, каким-то образом перебежала через посеребренные луной деревья, взметнулась вверх на сорок футов с такой же легкостью, как, скажем, на пять, а затем невозможным образом исчезла, растворилась в воздухе.
   Разве бывают у японок такие вот длинные волнистые волосы? А курчавый, еле различимый в тени кустик - он действительно был подбрит в форме восклицательного знака? Слишком быстро она пропала. Но ему ни разу не пришло в голову, что она какая-нибудь там плохая - просто другая, не такая, как мы, вот и все. С тех пор он фотографировал исключительно голых японок. Я сходил на его выставку. Все было очень стильно и элегантно... приглушенное освещение... и сами фотографии... подобные вещи предназначены для того, чтобы их вешать на стену в гостиной, а не для того, чтобы на них дрочить. Игра света и тени, точно выверенная композиция. Голые японки по отдельности, две голые японки вместе, три голые японки вместе, и даже одна фотография, когда шесть голых японок вместе (излишние и избыточные действия по расстановке акцентов весьма характерны для нехудожников; если ты изначально выражаешься ясно, тебе уже нет необходимости прибегать к повторению). Есть с большими грудями, есть с маленькими. Ничего непотребного, просто голые женщины. Вы уловили идею: японки, раздетые абсолютно.
   Японки - самые стройные женщины в мире.
   Японки ничего не знают об ожирении.
   Японки в тридцать выглядят на восемнадцать, а в сорок - на двадцать пять.
   Японки не делают лифтинг и не ходят на шейпинг.
   Японки не знают слов "диета" и "тренажерный зал".
   Японки готовят с удовольствием и наслаждаются едой, не считая калорий.
   И он имел с этих фоток большие деньги.
   То, чем я занимаюсь, тоже не требует никакого особенного мастерства, но зато смотрится так, будто требует, хотя денег это мне пока не принесло.
  
   Экономический либерализм, сексуальная свобода: что это - истинные блага или навязанные правила игры? Я специально подчеркнул мощь репрессивных сих, скрытых в человечестве, и поэзию насилия, поднимаемого низшим против высшего, чтобы ответ на эти вопросы не показался никому простым и легким.
   Энергия, которая нас породила и заставляет жить и действовать, - заставляет знать.
   Это - загадка на уровне чувств, ощущений, ассоциаций.
   Это - флер, возникающий иногда в голосах моря, песка, ветра...
   Это - безупречность формы и парадоксальность содержания.
   Прекрасная, холодная, безжалостная игра, почти бросающая в дрожь своей молчаливой неумолимостью.
   А что, в конце концов, выйдет из знания - посмотрит, кто доживет.
   В конце концов, все сводится к одному - к твоей неизбывной тоске. Любите тьму, потому что во тьме никто не заметит, как ты споткнешься и упадешь на этой бесславной планете. Думаю, что это все - попытка выкинуть минувшее из головы, чтобы она стала совершенно пустой, как в тот день пятьдесят лет назад, когда я появился на этой сильно поврежденной планете.
   Этот мир, где каждый из нас связан на молекулярном уровне с любым другим удивительным и динамическим проявлением существования, - этот мир является охотничьим угодьем воина, наделенного глазами саморазмножающегося вируса.
   Стало быть, автор идет лесом.
   Пусть он завял и умер, не грусти, цветка цветение не было напрасным, лишь в маленьких масштабах жизнь прекрасна, ведь красота синоним хрупкости.
  
  
   ВЫМЯ РАЗДАЮ
   Сонатины с элементами джаза.
   Тем боле - устаёшь, ловя. Сдутое лгать, придать скачок списком - нектар текста не ощутишь. Дать дозу частями - не слишком хороший метод. Быть званым Богами и трезво обвисать, шибко скучный, походя терять чёткие словца; полный наскок, прочти более чем пишешь - объём мерцает, прорыдай версию, лирике папка, тонет объект в болоте задач, дай нежной шпоры, будь низшей упыря, только доползи, донеси ботву чуши в аут брехни. Унывая выводами, он ощущает силки фобий, хитрит нелепо сам с собой в фарах слов, дать бы себе написать вздор бестии, оживающий вне экрана, хакнув чуток, как тевтон прямой; вместо того в янтаре ищешь печаль, бранишь мнимое, верный фланговой тактике, делая бега от адских запросов, моноид. Взывая, падаю (хорошо несёт!) в хаос пятен, рождая в них взвизг, никто уютный, чудный вызов улавливая в кружевах речей; обняли, найдя и - вдруг: "прошу отбыть!"; неуёма тропах, поэт тайны, чешир смеха - сдаюсь льду, пробитый живьём, имея лишь ахнуть; список богинь - не нам. Набок глазок, вдрызг сеансы в тот минут - ржанка курсом, бардак дурной; хиляки ловкие, хохоча добела, вносят ебало, наводя близко, чтоб сунуть длинно в ладоши навыки тайную утварь, трясти, пыхтя.
   Досуга этюды рисую, сорвав грелки твои, создав статую в дрыхе наяву из чугуна стыда. Везде помеха танцору шара, спрячь яиц липкий, ухажер, старый самец: резус плотен; знаток мишени, штучку не вскрой - вспять яичник! Летний анатом акта плашмя стыдно учил каткам жарким - ходит свинец, попку жаждая. "Дайся точнее ошибке жеста - грудью, грудью". Особо кинул, боров цепкий, под улучил, разный лаской. Зажата ношей, сронила венец через азарт. Зашло юнцом в поту подвохе, прилипло к бутону шестом теплым, осой кудрявой, равный ярости, тише тенет. Апогей суток, иметь - ахнуть! Светел век, дали аутизм - если - запиши: балдежные письма, вручая, ложусь! Где-то, умиляя, довели: посплю. "Умрём залпом!" - ничего завет, шепчет пулей.
   Стихов толчок, прибой памяти, песни выгиб - аналог ковыля; на ножки - пух лунный, беды сизые, бездна балки, залива лекало; прошло нежно. Шутишь, заяц: смерч успеет. Ровный резон, риска враг: вздор вреден, товар помер, убитый уволен, - спите, звезды муз, жанры, темы, мифов удары, поток синий. Спите, спите.
   Играя, рдела, бюст плыл, делай! - твердя; сунет - писк! бедра хотеть, внутри пухлые; нес рога прорву в узкое - излить взлеты, маячил, торча длинно; чуть фея мытья - марш! - смело позыв зажала, скользко ввела двумя - цепкие суешь - в емкое, в лихую валясь гаду, смакуя дикое: лезь! хочу! забей провал! Накала удар - на вагин! обрел - быть! маячь въезда, лезу, пардон, задав угол, вонзив гада; ток бедер вибрач веет, алую попу - смелый, тугой - храбр плуг! ваниль трения, пот острый; иного качнул - белый сироп, струей смыла; ничего свалка, дикого куртаж, кипел быстро, мудей азбука мозги забила; порево увижу, рукою - матку, устами, пастью упасть, ухать, сопя, в темпе входов - каковы! каковы! психоз остыл, скорбь - соло - песню отпора; быль одному. Усилит очи, умерит уста.
  
   Можешь, и сам не знаешь, как получается, что можешь.
  
   Бог - всего лишь междометие.
  
   Легкомыслие - милый грех...
   Итак, что это за строение, где я сейчас сижу, по милости Времени и Удачи? Не что иное, как самая громадная библиотека в мире! В настоящее время здесь 13 000 000 переплетенных томов. Есть что почитать!
   Здесь очень одиноко. Эй, кто-нибудь! Отзовись!
   Эта библиотека набита историями поддельных триумфов, что заставляет меня сильно сомневаться в ее полезности. Когда люди читают о великих победах, это сбивает их с толку - насколько я имел возможность убедиться, даже для людей, принадлежащих к высшему и среднему классу, нормой является поражение.
   "А какие неслыханной вкусноты яства нам подавали! А какие вина! Никогда не забуду изумительного белого манави". А я не могу забыть тот Космос, полный чудесных загадок... Вряд ли что во Вселенной химеричней ночного, полного дальних звезд, колодца. Отразившись в нем, вы словно бы начинали падать в его пролет, будто в космос. Эти книги были для меня этим колодцем. Я прятался в пыли библиотек, подкрепляясь мифами и кладбищенскими преданиями - самое оно для психа с манией величия. Лучшие книги те, что прочитаны с любовью. Мне хотелось исчезнуть, раствориться в придуманных мирах - в мирах, о которых я столько прочел. Но в этих книжках слишком много символов. Эти символы допускают слишком много толкований. К истории душа не лежит - ерундовые подвиги людей давно умерших; мне плохо: все ополчилось против меня - моя природа, мои чувства, общество. Давешняя боль заставляет чувствовать то, чему я не могу найти имени, заставляя забыть вещи с такими простыми названиями: благоразумие, гордость, осторожность... их список может быть очень длинным.
   Плыву по течению, в этот слякотный декабрь. В воздухе появился пьянящий запах дождя, вскопанной земли, тлена.
  

Берегите головы, потолок-то низкий!

   Иногда проходит очень много времени между первой буквой и следующими. Все скучно, наивно и непристойно, происходит внизу, где-то в отложениях темноты.
   Что мы знаем? Кто говорит? Мы бьемся во мраке, мы сидим в сверхъестественном по самую шею. Мы играем с Богами в прятки. Мы ничего не знаем, ничего, ничего.
   Королевы Сна - наихудший кошмар приходит после Вас. Мои чувства оскорбляют так часто, что иногда мне кажется, будто их совсем не осталось. Физические ощущения также препакостные. Судя по всему, его ждала близкая смерть от какого-то тяжкого недуга.- Могу сказать, от чего вы умираете! - шептала она. - Ваш недуг называется "люди"!
   Знаю, что так быть должно. Но не уверен, что так было. Это память. Все лучшее отдано флоту и, конечно, Вам.
   Я знаю, куда мы вторгаемся. Ведь мы всё равно умираем как ничтожества.
   Да уж, как говорится: нет головы - нет проблем.
   Ни личного, ни общего, ни сна,
   Ни яви, ни чудес, ни ремесла.
   Существуют лишь две возможности: либо быть талантливым, либо, что называется, не брать в голову. Как ты думаешь, низкое качество письма действительно притягивает беды?
   На меня это навлекло терпение. Меня вдруг пробивает, что я почти ничему не учусь. В смысле, не узнаю ничего нового. Не развиваюсь. А сегодняшний день - это вообще явный спад. Возвращение на более раннюю стадию развития. Я не понимаю, что происходит. Я - где-то не здесь. Может быть, все-таки стоило умереть, чтобы все это стало реальностью? Я уже был в этом странном и зыбком месте. Но давно. Еще до рождения. Я - беспомощная жертва некоего невразумительного ощущения, которое затаилось в самых глубинах моего существа; почему-то мне холодно. И еще - страшно. Все как-то неправильно. Все должно быть иначе.
   И вдруг меня пробивает, что всю свою сознательную жизнь я воспринимал себя как некую отчужденную данность, неадекватную миру, и старался найти для себя хоть какое-то соответствие, хоть какое-то место в этом чужом мне мире, пусть даже через протест - во всем, что я делал, как я одевался, с кем общался, какие истины провозглашал, каким я пытался казаться и быть. Но ничего у меня не вышло. Все эти страдания и корчи, все попытки писать - это не жизнь. Ни разу не жизнь.

О, когда б я вспомнил взоры

Девы, певшей мне во сне

О горе святой Аборы,

Дух мой вспыхнул бы в огне,

Все возможно было б мне.

   Единственным опытом счастья в его жизни остались книги.
   Внезапно я понимаю, что перекрыл свои грошовые возможности и обязан выслушивать чье-то вяканье. Дело в том, что всякий раздолбай, являясь сюда, числит себя основным. Я подхожу и сильно бью его затылком об стену. Бью три раза: первый ради дела, второй ради забавы - ненавижу таких вот ублюдков, - и третий на счастье. Затем врезаю ему по яйцам коленкой. Он со стоном сползает по стене, сука недобитая.
   Неосознанный фатализм проступает в конфликтных книгах - столкновение с врагом. Враг - не антипод героя, он - существо другого плана. О нем не скажешь, что он несчастлив.
  
   Те, кто посвятил себя борьбе с душевными заболеваниями в разных странах и в разные времена, всегда будут сталкиваться с одними и теми же ожиданиями - как сделать здоровых людей счастливыми, если культура и общество охвачены безумием.
   "Тоска повтора" особенно действенно выявляет безнадежность поисков смысла не только в ней самой, но и во всем окружающем вообще, она не синтезирует пред- и после- переломную тоску, но попросту лишает смысла эту, кажущуюся столь убедительной, оппозицию; в "тоске" все вообще, а не только само это слово, смазано, обессмыслено - десигнифицировано.
   Глубокая тоска (Langeweile), бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской приоткрывается сущее в целом.
   Он надеялся, что бесы нынче не придут. По большому счету, он только на это и надеялся.
  
   До того, как мы начинаем искать истину, ее нет. В этом и заключена истина.
   Прогуливаясь, мы нашли заледеневшую спелую чернику. Она оттаивала во рту. И было такое чувство, словно кому-то где-то хочется, чтобы нам нравилось тут, на Земле. Вдруг в рощице на холме, уже совсем далеко, сквозь просвет в кустарнике я снова увидел все ту же девушку, которая уходила и уходила в теплую даль, пока не скрылась из виду, под звуки, которые своей неохватностью могли заполнить вселенную, самые прекрасные звуки на свете: перепевы беспечной речушки, что стремится неведомо куда. И лето уходит в ее образе, чтобы никогда больше не вернуться.
   Все в нашем мире есть разные ступени проявленности, становления и упадка, и знаки письменности с древних времен отражают лишь это.
  
   Pippi - пухленькая, скороспелая школьница, развитая не по годам. Хорошенькая и до чертиков соблазнительная в своей короткой клетчатой юбке, высоких гольфах и накрахмаленной белой блузке. Я обожаю ее задницу... ее попку, ее аппетитный задик. В языке нет подходящего слова, чтобы назвать эту часть ее тела (когда мужчина говорит, что женщину сложно описать, значит, она молода и красива). Попка у нее маленькая и упругая, мальчишеская попка, спортивная. Но она - девочка... Фантастическое сочетание: девочка с мальчишеской попкой! Как можно было забыть о том, какой он удивительный и интересный, этот мир! Каждая крохотная деталь - словно вход в грандиозный каньон понимания и знания. И все вокруг предельно сексуально. И такие тонкие шортики... Моя правая рука находится в непосредственной близости от двух волшебных половинок, на ощупь напоминающих детские резиновые мячики, нагретые на солнышке. Маму прижимают к дочке, дочку прижимают ко мне, - рука лежит на мячиках. Еще чье-то небольшое усилие, и ее ягодички плотно прилегают к моей ладони. Мне хотелось бы съехать с нее, как на лыжах с горы.
   - Скажу тебе честно: я тебя люблю. - Блядь, это еще с какого перепугу? Похоже, пока я балдел, она о многом успела подумать.

Ты такой сексуальный,

Милый, добрый, родной,

Сладкий, жгучий, нахальный,

Нежный, нужный, ты Мой!

Ты само совершенство,

Сильный, стильный, герой,

Сливок нежных блаженство

Не сравнится с тобой!

Ты пьянящий, манящий,

Леденящий дурман,

Ты мужик настоящий

Я не верю в обман!

Слов твоих паутина,

Лести полный бокал,

Ты достойный мужчина

Кто бы что ни сказал!

   Ее глаза - как драгоценные камни, страдающие от безнадежной любви. Я без понятия, что происходит, я не знаю, что это значит, я понимаю, что все, что мы говорим - полный бред, совершенно бессмысленный... я не знаю, чем все это закончится и к чему приведет, но я за это возьмусь. Потому что другого мне просто не нужно. Хочется освободиться от себя и плениться ею. Я был помешан на мысли сделать ее своим товарищем.
   Продам ли я душу за решение своей проблемы, хотело знать Оно.
   - Посмотрим, что за решение.
   - Посмотрим, что за душа.
  
   Это был очень спорный проект. Я вынужден были оперировать предположениями и устаревшими данными. Действие всех моих текстов происходит сейчас и никогда. Поскольку наши карты реальности определяются нашими настоящими обстоятельствами, мы склонны к утрате способности осознавать более значительные формы времени и пространства. Но... мы достигли значительной достоверности в чертовски нестабильных условиях. Не могу я сознательно начать что-то новое - мои произведения возникают по большей части непредумышленно, обычно я даже не подозреваю, что возникает что-то. Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь. Его мрачно-активные рассказы тыкв и ковриков никогда не объяснялись. Лучше любить почитаемое другими уродливым, чем не любить вообще. Любите вашу работу. Хорошую работу, любовь, чтобы видеть больше обнаженных до пояса юных девочек. Но все, чего я хочу, находится вне меня. И я не знаю, как до этого добраться. Никогда не знаешь. Иногда нужно просто смириться с тем, что имеешь дело с очень странным событием, которому может никогда не найтись объяснения. Я давно пришел к выводу, что, если тебе не дают, то не стоит особенно напрягаться. С тем же успехом я могу просто с ней пообщаться, запечатлеть в памяти ее образ, а потом подрочить в одиночестве.
   Рассуждать о гипотетическом использовании того, чего не существует - незаконный прием.
   Я больше не знаю, что означают мои поступки, какой смысловой ряд они образуют. Во что они сложатся. Безоглядно действовать я не умею; безоглядно - значит, наобум, очертя голову, вне зависимости от перспектив. Только так и можно, поскольку перспектива черная и узкая, настоящее - тягостное, оно... хотел сказать "непереносимо" - но разве оно было другим? Эта Земля его атакует, и приходится полагаться на тело, еще не забывшее порядок действий, а мое сознание уже не способно сочетаться с этим миром, этой ночью. Прячась за масками, подсовываемыми мне извне, вместо выбора своего лица... а так ли ты прав? Может, происходит обратное: ты занимаешь позицию стороннего и упрекаешь себя, в глубине души совсем не считая себя виновным?.. Потому что тебе, на деле, вовсе не нужно то, отсутствием чего ты угрызаешь себя. Типа контактов, связей и не знаю еще чего. В остальном я не уверен, но в упомянутом - да. "Да" - в смысле, усомнился.
   А феномен действительно существует. Что-то происходит, и это невозможно отрицать. И это продолжается уже очень давно. Вопрос в том, каковы корни этого феномена. Все не кончается, происходящее есть процесс трансформации, как подсказала мне постель, и конец одного дает начало другому, уже содержавшемуся незримо в нем.

Что именно считать мечтой? - бросить работу, ходить по комнате голым, писать всякую фигню.

   Беспамятная прострация, лишенная ориентиров, целей, где можно, кажется, пребывать год за годом, ничего не замечая, ничем не занимаясь, не тяготясь ничем. Так, в полузабытьи, набросать пару строчек о милых пустяках, не загружаясь ими, не стараясь подобрать удачные выражения; вот как сейчас, когда мне вспоминается, что первичный импульс к данной записи был другим, я должен был придти к иному умозаключению. Но мне не хочется ощущать себя должным, не буду я искать во внутреннем мраке искру мысли, удовлетворюсь тем, как сказалось.
   Ты здесь бредешь по долгим коридорам,
   Не знающим предела. За которым
   Увидишь Архетипы и Сиянья.
   Жизнь замедлилась до такой степени, что вдруг открылись вещи, прежде ускользавшие от его внимания. Траектория светового луча, блуждающего по комнате. Отблеск снега на потолке. Стук сердца. Шум дыхания. Движение ресниц. Эти мелочи автоматически фиксируются в его сознании, и, как бы он ни старался игнорировать их, они все равно остаются в памяти, как какая-нибудь абсурдная, многократно повторенная фраза. Проще всего от нее отмахнуться, но понемногу в ней начинает открываться какой-то смысл.
   Современные дискурсы являются референтными и передвигаются на воздушной подушке утоптанной временем чужой мысли. Собственный же путь мысли при этом прослеживается, в лучшем случае, на стыке чужих мыслей, перколирует в тесном зазоре между цитатами. Современная мысль оказывается инвалидирована референцией, передвигается на причудливых разновеликих подпорках. Самая идеальная аскетичность дискурса не освобождает его от необходимости работать с чужими мыслями, вписывать свои мысли в чужие, а чужие - в свои. Даже мой собственный текст через несколько дней становится для меня чужим.
   Сегодняшнему моему тексту приходится неявно использовать мысли вчерашние, рожденные другим настроением, наводить мосты между мной нынешним и мной прошедшим. На стыке разных настроений возникает конфликт - а так хочется быть последовательным, так не хочется противоречить самому себе! Тогда приходится вводить чужие голоса, сводить и когерировать мысль. В попытке наведения мостов текст произрастает новыми мыслями. Эти новые мысли могут стать доминантами дискурса, - но не столько для того, чтобы снять диалектически противоречия между исходными мыслями, а чтобы перевести дискурс на новый уровень. На новом уровне противоречия между исходными предпосылками уже просто не имеют значения.

Я совершил тягчайший из грехов,

Я не был счастлив, нет мне оправданья,

Извел я годы, полные страданья,

На поиски несбыточных стихов.

Бреду сквозь лабиринт, уже не веря,

Что повстречаю в нем хотя бы зверя.

   Все, написанное мною не претендует на новизну деталей, и я потому не указываю никаких источников, что мне совершенно безразлично, думал ли до меня кто-либо другой о том, о чем думал я. Моя собственная натура будет оскорблена, если мое поведение станет другим. Едва ли, принимая во внимание условия, в которых эти тексты написаны, они могут быть по-настоящему хорошими. Пусть догорит светильник, и никто не увидит его. Бог увидит. Я не говорю ни о мести, ни о прощении. Забвение - вот единственная месть и единственное прощение.

И прянул свет! Кружась в сознанье спящем,

Обрывки снов к былому сну восходят,

И вещи неминуемо находят

Свои места в постылом настоящем.

А вот и возвращается сегодня:

Мое лицо, мой голос, ноги, руки,

Цвета и формы, запахи и звуки,

И память - наказание Господне!

Пускай мне смерть навек закроет вежды,

Не от нее спаси, но от надежды.

  

Чистописанья сладостный урок

недолог. Перевёрнута странница.

Бумаге белой нанеся урон,

бесчинствует мой почерк и срамится.

Так в глубь тетради, словно в глубь лесов,

я безрассудно и навечно кану,

одна среди сияющих листов

неся свою ликующую кару.

Я не о том. Как это прежде было?

Когда происходило - не строка -

другое что-то. Только что? - забыла.

Дайте выжить. Чрезмерен сей скорбный сюжет.

Я не помню из роли ни жеста, ни слова.

Но смеётся суфлёр, вседержитель судеб,

говори: всё я помню, я здесь, я готова.

   Про что и говорю. И продолжаю говорить. Злоупотребляя соединительной частицей и. Тут необходимо не сцепление, а взаимоналожение, чтоб осталось лишь то, что не повторяется... ты строишь фразы, следуя странным течениям в своих глубинах - как в иные поры, создавая непостижимые в дальнейшем построения слов; видимо, предназначение этих течений - не рождение мысли. А, может, они находятся на дальних подступах к тому, что должно послужить пьедесталом для помпезной, шаблонной, гремучей пустышки. Зато привычной. Вроде бы понятной. А здесь за мыслью прячется нечто, по-видимому, не имеющее отношения к миру слов. Это смущает, кружит голову. Это - ощущение. Почти и даже полностью nude little girls демонстрируют, улыбаясь, свои прелести всем желающим, это рушит столпы мировоззрения Alien, а здесь - пустыня. Здесь - смутные мыслеподобия, чьи следы просматриваются также в первоначальных текстах - я проверил, - ничего нового здесь возникнуть не может.
  
   Великие молодые сиськи и жопа. Они провокационны, они желанны. Не мне. Я смотрю. Этого мне достаточно теперь. Для меня они нереальны. Я даже не пытаюсь углубиться в догадки о мире, где такое возможно. Убожество мысли и слова беспредельны. Эта беспредельность угнетает. А жизнь коротка и в философском смысле бесперспективна, так что лишние отрицательные эмоции совершенно ни к чему.
   ...и голос его звенел, шелестел, золотой, сочно-зеленый, знакомый, а слова были все такие простые, людские...
  
   ... А сколько я забыл чего - этого я уже вовек не вспомню. Вместо воспоминаний остаются флэшбеки - мгновенные вспышки, где спрессованы обстоятельства - в виде состояния, - лишенные каких-либо привязок, отзывающиеся острой тоской. Тоска - тоже чувство, в отличие от мертвенной подавленности, глубочайшей неудовлетворенности собой и всем остальным.
   Все перечислил?
   Прочее бродить, и фрагментированные выстрелы...
   Император укрывается на Звезде Смерти. Охота близится к концу.
   Теперь все ставки выключены.
   Я не живу - моя попытка жизни... безумные фокусы, проделки, шмыги, гримасы хилой памяти, беспамятство.
   Он потерял управление, слетел с салазок и потерпел крах. Он явля­ется экстатическим, даже если он действительно задержался в раз­витии, веря в Santa. Панорама великой мечты, навсегда канувшей в пустыне жизни. Его цель в Мире является плоской, но Мир не собирается быть плоским. Эта мечта осуществляется для него, это было не для грубого и потертого владельца.

На стул высокий сев небрежно,

Она сплетала пальцы рук,

И легкий трепет ножки нежной

Я видел вдруг, я видел вдруг.

  
   ... когда я смотрю на стоящую передо мной в ванне голую девочку, наклонившуюся вперед, увлеченную мытьем своих длинных волос, я вижу лишь изгиб ее девичьих бедер, ее округлые ягодицы, а также безволосый холмик с темной расселиной, признак пола, а там, где-то там, далеко, в темноте, я вижу мягкие складки губ. Вниз, еще ниже, коснуться, проверить, ощутить трепет жизни... безысходность бытия толкает на безумства. I want to fuck her... -.
   ВСЯКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ ЕСТЬ ВСТРЕЧА.
   При первом же соприкосновении с моим пальцем все тело девочки напряглось, голова с ниспадающим каскадом волос запрокинулась, сквозь приоткрывшийся рот засияли белоснежные зубы и дрожащий язык; взор подернулся дымкой в сладкой истоме. Обезумевший от желания, от ее счастливых вскрикиваний и моих ответных возгласов радости, я отнес ее на кровать, встал перед ней на колени, рука моя уступила место моему рту, и... прочее, что назвать себя не смеет, но легко вообразит студентка, пылающая в одинокой ночи, и прочий Мопассан... но лучшее при этом было выражение лица моей маленькой подружки, ее щеки буквально горели - настолько симпатично!
  
   ...такая страшная, сверкающая красота!
   А в результате получился сплошной, беспросветный конфуз. Некрасиво получилось. Одна больная выдумка и хитрая ложь. Лжец, шут гороховый, юродивый, увертливый комедиант.
   Вечная ипохондрия, нормально, хорошо себя чувствовал только в дороге, бежал сломя голову от самого себя, от депрессии, недееспособности, перманентной импотенции; бежал, как конь, и что есть мочи; разве от себя убежишь, от себя некуда деться. Он зябнет, коченеет, озноб, везде ему холодно, знобит, неможется. Ощущение собственного ничтожества, собственной мерзопакостности, всяческие нелепые, пошлые страхи, страх, что его живым закопают в могилу, помрачение рассудка. И отвратительная, бессовестная фальшь, ложь. Ложь на лжи. Пирамиды лжи. И мучающие страхи разоблачения.
   Проходит Новый год со свитою туманной;
   Влача свой снежный плащ и улыбаясь странно,
   Он плачет и поет, охвачен дрожью он.
   Самопознание - самораспятие, ад, кара, наказание божье, такое отвратительное состояние, что делает нашу жизнь совершенно impossible.
   Но светильник жизни человека продолжает гореть, сколько бы масла он ни получал. По этой причине светильник горит так медленно: не собирается достаточно масла для того, чтобы заставить лампу вспыхнуть ярко и стать пылающим факелом.
   - Что такое хуйня?
   - Представьте себе: море, пальмы, женщины... Вот все остальное - это и есть хуйня.
   Основное содержание жизни не может быть отражено в тексте. Лишь косвенно, только через лучик света, через орнамент.
   Так он бьется с тьмой и немотой в себе.
   - Я не вспомню,- мёртво сказал чей-то голос в опустошенности. Забыть себя: забытое блаженство. Кошмар, болезнь, бесчеловечность. Раны внутри.
   Я единственный уцелел на погибшей планете.
   Как-то усложненно ты все делаешь, спутывая дела в клубок, где не тебе разобраться. Компилируешь обрывки текстов из различных программ (перекличка иной раз получается - та еще, с подтекстом будто комическим, но пугающим меня, потому что юмор нечеловеческий в обменах репликами меж WINDOWS, сканером, броузерами, NOTEPAD... никто, наверное, этого не ощутит, кроме тебя, только что упрекнувшего себя в поисках того, чего нет и не может быть в текстовых документах, что бы с ними ни производить... или есть?)
   - Сердцем и душой я уже давно отошел ото всего этого. Уедем, я вчера купил билеты, потратив всю коллекцию рублей.
   Сожги все письма и мосты... И пепел по ветру пусти... Так, чтоб не вспомнить никогда, сотри себя... сотри себя. Люблю морей недвижимых бериллий и кораблей чудовищный хрусталь. У меня две подруги - фрустрация и сублимация, и спасёт меня только тот свет или реинкарнация.
   Трусишка! Он продолжал сидеть на стульчике и гостить в мире Урфина Джюса и Незнайки. Мне так всё это нужно, до тех пор, пока внутренний воин не станет наружным. Рассветный час в меня стреляет громко, и секундант уносит пистолет... Я больна. Ни о чём не жалея, созерцаю пустой потолок. Всего лишь мертвая бабочка и полуразвалившийся каменный младенец. И как могла она так безысходно долго мечтать об этом сне? Вдруг привиделись наяву длинные сентябрьские тени - любимая осенняя картинка. Особенно, если пропитана дымком... Каникулы кончились. Алиса теперь не школьница, а классная наставница, и лицо у неё такое нагруженное, как будто не ты завалил, а оно само упало с перипетия шампанского.
   Все мы участвуем в глупейшем жизненном фарсе, помня о необъяснимом смертном приговоре, который навис над нашими головами. Под влиянием радужной арфы Эола, охрана ежедневно развлекается, стреляя в детей. Мы даже не знаем наверняка, существует ли в действительности граф Вест-Вест, хозяин Замка, но если бы приказ потерял свою однозначность, а распоряжения стали противоречить друг другу, каратели и ликвидаторы заблудились бы в темном лабиринте без всякой надежды на спасение.
   Когда начался этот тартар, слова любви и нежности потеряли всякое значение. И вот нам уже зевается, дремлется, читаемое, при всем к нему уваженьи, валится из рук, и мы засыпаем. Видел бы нас фюрер! Верно, отправил бы домой. Или на расстрел.
  
  
   дао компьютера.
   ...близ полуночи последний запрос, брошенный так, на авось, о chelda-model, вдруг принес результат в виде большого числа chelda в формате jpg. Это настолько интригует - chelda-model стала уже чем-то таинственным, призрачным и недосягаемым, потому что как же так: она была - и ее нет больше нигде (chelda-модель была прекрасной золотисто-коричневой сучкой, faceted...), и вот я скачиваю ее фотографии, подобно маленькому мальчику, покидающему свою игру, чтобы шпионить иногда за купанием юной девочки, которая не знает пока ничего о любовной игре, - это не гарантирует выживания, но очень, очень помогает. В мыслях Парение, в сердце Сострадание, в чреслах Красота, в ногах и руках Соразмерность. ЛЮБЯ ВАШЕ ТЕЛО: божественность - в каждой женщине.
   Не надо искать поэзию там, где перед нами всего лишь голая жопа. Не скажу, что мне они особенно нравятся содержанием - но техника в них просто возбуждает до смерти. Что самое интересное - в них нет столь откровенного детализирования. А есть цельность восприятия... мои мои мои девственные горячие маленькие девушки-школьницы; маленькие девушки, побрившие горячий manga... Нет, это отвратительно! ЗАВЕРШАЮЩИЙ УДАР ПО ФИЛФАКУ ЦАРЕВНЫ-КВАКУШКИ.
   На лугу о чем-то мечтала Chelda в платье с голубым поясом... ее долгий взгляд... Я неотвязно думал: что там под платьем у моей собеседницы (к моему возрасту обычно приобретаешь трезвое представление об этом предмете, но любопытство неистребимо) ... желаемое мною, думал я, девочкам неведомо, они это проделывают только в моих мечтах.
   Меня раздражала застрявшая в голове картинка: улыбающаяся Chelda лежит на теплой земле, платье задрано, бесстыдно раскинуты ноги.
   И я не мог уйти, боясь выключить свет.
   Chelda заманили в ловушку; яркое воображение в сильном теле.
   В своем белом платье без рукавов, перехваченном по талии пурпурным поясом, с модной расклешенной юбкой, она, казалось, так и ... Следуя за ее округлым, подрагивающим под платьем задом, я впервые в этот день испытал эрекцию. Все идет как надо. Все эти нежности. Все эти волосы. Я почувствовал некое оживление в зоне пониже ременной пряжки. Там что-то ожило.
   Девочка может задать вопрос: после этого она пила апельсиновый сок и носила свои оранжевые платья? Маленьким девочкам ты можешь рассказывать все что угодно, но ты-то знаешь, что все эти байки - чушь, и у тебя просто свои счеты с ...
   - Будь доброй девочкой, скажи, что ты любишь меня!
   Она не должна умереть в том платье, в котором сейчас лежит. Мы все переоденемся в женские платья, и ты увидишь, какие номера она выкидывает, и одна девочка исполняет "Eight Miles High"; мерцает листва; пегий пес гоняется за голубями ... мистические празднования природы пришвартовываются в поводы и вдохновения позади его аркадского видения - девочка-ребенок: органическая часть природы, весна: экстаз, расцветающий дальше. Так что каждая - метафора для другой, и наоборот.
   А девочки - будь здоров, какие фотографии! Эти фотографии - о несоответствии фотографий рядом с неустанностью времени. На так многих из них его предметы являются одними на обширных берегах, растягивающих к горизонту - набор фигур против вечности - или почему небо так часто кажется пасмурным, предзнаменованием и пророчеством. Объектив тянется к девочкам и юным женщинам, потому что неуклюжее совершенство юности - наиболее временное состояние всех. Мы смотрим на красоту, которая, вероятно, углубится, но не может остаться в ее существующем состоянии, на людей, сфотографированных в черно-белом, направленных к их собственной будущей призрачности. Lotte, Эллисон, и Mylene, - девочки кажутся соединенными секретным знанием, как будто они были волшебными существами. И фотограф кажется пойманным между расшифровкой их тайны и просто впитыванием этого.
   Эротический кадр как зеркало души: обнаженная девочка, купающаяся в розовых лепестках. Все очень ясно и очень жестоко.

Нарисую я все, что увижу, нарисую невидимой смерть.

Нарисуй себе судьбу, если хочешь - не одну

Нарисуй и смерть свою, не грусти, ведь ты в Раю.

   Они все умирают. Все мои неизвестные друзья и враги.
   Вчера она так быстро прошла мимо меня - я даже чулок ее не смог как следует разглядеть. Ничего не слышать, ничего не видеть, ничего не делать, уподобиться предмету среди других... а какой именно предмет - не стоит... Я понимаю, почему ты такой кислый.
   Я искал самовыразиться, - о чем прямо сказано, - втаскивая во фразу все, что меня окружало; немного же меня окружало, и где была моя душа, чье присутствие незаметно на страницах ... Отвращение вызывают слова, сочлененные в гибридные монстры, а знаки препинания - я потерял всякое понятие, как их правильно расставить.
   Как неточен понятийный аппарат, как все условно там, где ты взыскуешь истины. Ты описываешь целиком выдуманный мир, а подлинность за бортом твоего внимания. До чего неконкретно - взамен отбрасываемого нежеланного должно быть подставлено нравящееся; меня не смягчает даже соображение о тяжелом времени, под чьим давлением создавались эти листы, и оно выжало оттуда почти все хорошее, оказавшееся не в силах выжить рядом с сердцем тьмы. Видишь свою жизнь, и даже не можешь разредить ее аккумулированную черноту вставками. Не удивительно, что хочется чьего-то присутствия теплого; любовь без будущего, любовь, которой не судьба состояться, всё внутри занято одним чувством... Тащишься от слов, которые никогда не будут сказаны, от поступков, которые не будут совершены...
   Малыш проходит мимо Р., подкрадывается сзади, и задирает юбку выше пояса, так что я успеваю разглядеть ее белые трусики; деталей, конечно, не существует, о них не успеваешь задаться вопросом, как увиденное исчезает. Не успевал я оглянуться, как наступала новая неделя, новый месяц, год - и еще год, и еще... а если не сам перемещаешься, то ветер начинает доставать, а если ветер не достает, то тревожная боль там, где унизительно, опасно... и мы создаем вместо полного удовлетворения лишь суррогат, ничем не лучше детских фантазий.
   Не дай Бог, я начну утомлять вас всеми этими деталями, но самолет будет лететь на автопилоте до тех пор, пока не закончится топливо...
   Только и успеваешь с отвращением и тоской задуриться при виде появляющейся из-за тонкой завесы картины глядящих на тебя ненавистных сучек; ради их собственной безопасности - и безопасности всех нас - они должны осознать, что нам могут угрожать вещи, которых мы не понимаем.
  
   Наконец, я заглянул в шкаф, в свои тетрадки, вдохнул бумажную пыль ветшающих листков - никто, и я в том числе, их не листает, не читает, так что же они так... Текст впускает в себя, никакие несовершенства не способны затемнить его смысл настолько, чтобы автор не понял, о чем речь; сколько их тут было - он даже приблизительно не мог определить, как не мог понять смысла этой мельтешни и криков; разделить хаос... И бумаги - гибель, и не нужно это тебе, и ты сердишься... Я не думаю, я перебираю слова и картины, и в этом занятии нет моего "я", процесс бессознательный, идет как идет, по воле инстинктов и эмоций, от которых я настолько отчужден, что они - не мое, так же рассматриваются, как внешние феномены; что осталось от меня - привычка; упал хуй - всё, никто никуда не спешит.
   Я пережил свои желанья; я добился, чего хотел: все, написанное мной, аккуратно отпечатано, подшито, выглядит намного лучше большинства книг, прочитанных мною. Чем же ты недоволен? То, о чем я мечтал, было лишь во мне, так ничего нового в том нет, а с самим собой ты разминулся, как все люди... текст больше не волшебство... а что? Занятие от нечего делать... это занятие, и оно весомо и даже опасно; что было, то описал, ничего большего не получается, вокруг тебя - или в тебе - не осталось неописанного... тонко затемненного юной сексуальной тоской. О содержании нет мыслей - это все то же отчаянное сражение за контроль над происходящим кругом, над бездарно, бесследно уходящим временем; сражение которое я продолжаю по привычке, подсознательно признав его проигранным. Опутывая любое явление паутиной слов и стараясь разобраться, что же я поймал; и постоянное чувство, что твои сети слишком слабы для добычи, и убивающее сомнение в смысле своих занятий... Прикрываясь как алиби отказом от развернутых рассуждений, начинаешь регулярно писать фрагменты; и от фрагмента незаметно переходишь к дневнику. Возможно, у последней черты вновь встречаешь свой исходный текст.
   Осмысленность ничуть не мешает твоим текстам, зачастую они не только не понимаются, но даже не ощущаются - а это самое малое, что можно требовать от слов.
   Это - лучшие мои творения: весь этот текучий и многомерный лабиринт переживаний минус страх и неуверенность, или со страхом и неуверенностью, но преобразованными во что-то другое. Потому что все уже кончилось. Я их придумал и пережил, и они заключают меня в себе. Опыт и переживания - это темная мастерская хаоса, где штампуются эти самоцветы. Хорошо, когда что-то кончается, и остается лишь воспоминание. Но, как и самые лучшие стихотворения, они остаются всегда незаконченными, потому что со временем, в новом свете, они обретают другие значения. Хотя, может быть, это не я потрудился, а сам Господь Бог. Отсюда следует: я - ничто, и я - Бог... я исследую собственные настроения. Я. Исследователь. Наблюдатель. Я сам. Я их исследую под микроскопом. Но похоже... там ничего нету... и я...
   Как я дошел до такого. Я лишь притворяюсь, что со мной ничего страшного не происходит, и что я сам выбираю такую жизнь.
   Ладно, забей.
   Не принимайте всерьез, я тоже об этом много не раздумываю.
   В мире полно странных людей, и многие из них не способны на что-то хорошее. Я не хочу вас пугать, но ведь это правда.
   ...они не завершены, не окончательны, они продолжаются - рассказы, кому-то предназначенные, тогда как текст должен быть самостоятелен, текст не должен нуждаться в подставке в виде тебя, текст должен действовать, а не брести без цели и просвета в этот безумный и полный превратностей мир, в котором все презирают друг друга. Неудача - это часть жизни. Это данность, которую я осознаю во всех моих проектах. Я не чувствую ни горечи, ни желания отыграться.
   Вчера, при выборочном копировании старой подборки (digest), я обратил внимание, как похожи многие мои высказывания на изречения китайских мудрецов: сколько глубокомыслия! - при вдумывании в конкретные обстоятельства, легшие в их основу, вызывающие желание поправить, уточнить, расшифровать - или вовсе выбросить. В большинстве случаев, неясность формулировок вызвана неясностью сознания, неумением обращаться со словом (малограмотностью)... неужели даосы страдали тем же?.. Это замечание говорит о том, что я по-прежнему наибольшее внимание уделяю коду бытия, слову; максимальный результат, достижимый на этом поле - замена одного понятия другим, употребление вместо одного слова - другого, но, опять-таки, слова. Доходя до прострации, когда даже основополагающие принципы отбора повисают, в числе прочего, в помраченном поднятыми борьбой призраков толкований с перетолкованьями. А пока я здесь болтаю, НИЧТО обтекает Город Призраков со всех сторон, и скоро, очень скоро отсюда вообще не будет выхода.
   Сейчас мне страшно и душно сидеть в полном одиночестве и слушать - что? - шепот призраков... Одни слова и вопросы к ним, одни слова и сотворённые ими иллюзии.
   До безумия.
   Справедливость, и истина, и любое творение духа - миражи, возникающие над материей. Человек в одиночку не может справиться даже с призраками, вызванными его воображением. В результате он превращается в обитателя вселенной тотальной меланхолии, где любые сцены вовлекаются в процессы этой великой несоразмерности, так что никто, даже ты сам, уже не вспомнит, что было до этого.
   Вот поэтому, вот откуда, наверное, у меня возникло и укрепилось тогда не слишком серьёзное отношение к тому, чем я занимаюсь в своей пустоте: ничего качественно нового таким путем не добьёшься, это либо это, либо одно из двух, - и я выразил это чувство в иронической формуле: не всё ли равно (в смысле: какое это имеет значение?). И я, которого муза когда-то удостоила поцелуя, теперь нахожусь в обществе одних лишь призраков былого... длинными зимними ночами, ночами, заполненными бессонницей, призраками и сожалением о том, чего не случилось и уже не случится. Я готов увидеть сны, усматривая в них призрак иного мирозданья, не требуя подтверждений, не проверяя логикой: но сон нейдёт. Становится нехорошо. Из-за этого, верно, больше я ничего придумать не могу.
   Реальный взгляд в конце январского вечера, беспокоящий именно из-за этого холода в лице сложных фактов.
   Иное существо, где-то между воздухом и надеждой, тревогой и ожиданием смерти агонизирует от безмерной скуки, просит убить его, или лишить памяти, дабы узнать все вновь. Только для Бога. Бог - это все умершие поэты. Бог - это все и всё. Наблюдатель, который растет, и ветвится, и прощает меня, надеясь на лучшее. Я грежу о мире, созданному по моему образу и подобию, как он исходит лучами из моей пустой комнаты, где я один и счастлив. Хаос бурлит в моем разуме, владеет всеми мыслями. Везде и в любое время. Я тот, кто побывал в ином мире и вернулся обратно - потому, что испугался, изливая вовне лишь презрение и ярость и потрясенное изумление перед безнадежной пустотой всего-всего-всего.На улице нет ни души, и меня вдруг пробивает, что я здесь - призрак. Течет река слов, мыслей. Создается новая мысль, порождается куча слов. Куча слов порождает новую мысль и так далее, а я остаюсь всё тем же, чем и был. Все тоже существо, в котором предостаточно от зверя, и светлого, чистого от света, что озаряет сердце.
   Одни слова и вопросы к ним, одни слова и сотворённые ими иллюзии. Смеяться над словами. Смеяться до упаду. Смеяться до остервенения. До красноты в лице. До удушающей хрипоты. До безумия миража. До крови. Чтобы замолкнуть раз и навсегда. Затихнуть навечно. Потерять придуманные определения. Стать тем, чем есть от рождения... желаю всем развития очевидного бессилия и удачного общения впустую...
   оно искало давно
   контактно-
   во... улыбалось оно широко
   покатилось оно далеко... в неконтролируемую инертность; и уход в бессознанку ... Субъективное начало, разотождествляясь с жизненным потоком, обнаруживает изначальное безумие как субстанцию своей подлинной свободы. Моя холодная женщина - лишь легкая паутинка грез, ежедневное безумие, отголосок подсознания.
   Сияющий призрак воссоздаётся реалистическими методами, а он сейчас пробивается сквозь сияние к живому человеку.
   Если б она была призрак, он отдался бы ей всем существом, разом избавленный от сомнений. Не значит ли это, что призрак - плод своего воображения, а не внешнего мира? Ему необходима была новая встреча, чтобы реальность развенчала призрак, пусть хоть на том свете, если он есть, рассмотреть...
   В снах свет без солнца, любовь без тела; сны про то, что бывает, это твои чувства, на которых играют призраки желаний.
   Явь начинает терять свои очертания и сознание из какого-то неопределенного источника... голос без тела... иллюзия общения с кем-то, создание звукового образа, разговор с призраками, машинальная реакция на чувство, созданное чем-то самостоятельным, странным, но сущим, и призрак обрисовывается все четче, требуя завершения... достаточно одного лепестка, чтобы представилась целая эпоха, полная жизни. Это сущая мелодрама, разыгранная призраками мертвых цветов.
   Даже теперь, когда солнце светит вовсю, призраки не оставили меня.
   И кто здесь призрак - я или встречаемые люди - трудно решить, да и не нужен ответ никому.
   Я чувствовал присутствие девочки рядом; запах ее невинности витал в комнате. Мой призрак остановился по пути в незнамо куда, чтобы побыть с ней, в последний раз отдохнуть на земле бок о бок с Фет... и стиснуть в объятиях ускользающие в их неумолимом отличии женские призраки, слившиеся для меня в ней одной. Разум - застывший лёд на океане безумия. Волны материализма топят в океане безумия утлое суденышко твоей идеалистичной страсти. Да ведь это и был просто дурной сон, населенный призраками, о сущности которых тебе оставалось только гадать.
   Я не просто призрак, а суперпризрак.
   Ну, конечно, ты некий патетический призрак, со всей эфемерной настойчивостью стремящийся высосать жизнь.
   Дальнейшие события покажут, что он действительно дурак. Колесо Иллюзий крутится безостановочно на протяжении бесчисленного множества инкарнаций, питая великие миражи, иллюзии и самообманы, потому что именно человек вызывает ее к жизни через ту нежную привязанность, какую питает он к себе самому, через те иллюзии, какими он себя тешит. Пребывая в воображаемом согласии с самим собой, человек порождает, словно мираж, собственное безумие.
   Достигший просветления не должен иметь совести; даже молчание и отсутствие являются Словом и Действием дзэн.
   Во время сегодняшней медитации я горячо просил Господа нашего приглядеть за моими сочинениями о связи божественной и плотской любви ... и распорядиться ими по своему усмотрению, как они того заслуживают.

Земля заряжена величьем Божьим; встряхни - и полыхнет, как лист фольги...

Щеглы искрят, стрекозы мечут пламя...

   Разбросанность не означает разнообразия; рассматриваю слова, ища причину неудовлетворенности, невовлеченности в текст, но слова соответствуют содержанию, полумысль не выразить четким слогом, картина бледна не потому, что краски мои скудны, а наоборот: мой мир обрывочен, эмоции не ведут дальше, а сворачиваются вокруг образа, послужившего их основой, и питаются им. Заговариваюсь, и без тычка извне застреваю, опутанный воображаемыми продолжениями, ни одно из которых не обладает силой разрешить сомненья, и даже обычной силой не обладает. Слишком призрачно; как я уже говорил тогда, лист бумаги - это место встречи словесного мира с реальностью; мои понятия призрачны и не держатся без подпорок на этом листе (неважно, что сейчас его заменил синий экран монитора; при желании, можно переиначить выражение применительно к ACER). Любые ляпы извне больше мне нравятся, чем паутинное опутывание блесток реальности словами, лишенными... чего-то сущностного. Похоже, я слишком зачитался своими текстами, перебрал, отчего меня так тянет на другое. Писались они понемножку, и не рассчитаны на залповое поглощение. Будь я моложе, мог бы впасть от них в меланхолию. Насыщены минувшими годами... но там все сказано. Я не думал, что могу попасть под их воздействие. Очень уж невпечатлительный я стал. Какой именно - это я избегаю представлять, перепрыгивая с одного занятия на другое.
   Текст принудил задуматься, как бывает всегда при наличии большого количества свободы, колеблющей глубинные слои сознания, невзирая на максимальную упорядоченность в проведении дней, что у меня вошло в привычку... потом зевотно отмахнулся от текста с его головокружительными подтекстами (исследование себя - занятие столь сомнительное и скользкое), и растянулся на диване. Призраки рождают ощущения, свести их в мысль не удается, что было бы много легче записать, а говорить об ощущении нереальности, что все - обман, и быть иначе не может, учитывая относительный характер сообщения человека с окружающим миром посредством органов, рецепторов и проч. - да не в этом дело, жизнь вообще и совсем и полностью другая, а я брежу тут что-то, когда внутренне застопорен, не пробужден по-настоящему ото сна... Единственное, чего я хотел - это спать. А также отдыхать, есть, пить, смотреть телевизор, спать и постепенно забыть, что существуют еще другие пространства.
   А кто знает, Моника, что лучше: душа мятущаяся или душа спящая?
   Эмоции спроектированных содержаний всегда образуют связь, некоторое динамическое соотношение между субъектом и объектом - это и есть перенос. Очевидно, что по своему характеру эмоциональная связь, или мост, может быть отрицательной или положительной.
   Проекция эмоциональных содержаний всегда обладает специфическим влиянием. Эмоции заразительны, вследствие того, что коренятся в глубине симпатической системы; отсюда и само слово "симпатикус".
  
   Вы ищете кое-что, что не делается, не имеется, не будет, не может или не должно существовать. Обнаружение сексуального удовольствия в юных девочках не является правильным, это БОЛЬНО, Вы БОЛЬНЫ.
   ... но Вы всегда долгожданны, чтобы искать это.

КАК я МОГУ ДЕЛАТЬ LOLI СЧАСТЛИВОЙ? - Вы можете делать loli счастливой после того, как Вы закончите. Спасибо!

   Долли остается по ту сторону, и что с ней происходит после того, как она сошла с моего пути и я перестал ее видеть - меня не интересует, поскольку она существует в виде напряжения внутри меня, добавляясь к другим обитательницам... обязательно я должен заговориться; это - не детское порно, Вы идиот. Я имею этот набор картин, и это - не детское порно. Хотя это опасно близко. Этот пост - для людей, которые собираются пропадать впустую.
   Я непрестанно ищу кого-то, вглядываясь в переулки судьбы, и с удивлением замечаю отсутствие кого-либо. Ничего нет. Не было никогда и не будет. Это лишь образ, который есть во мне. Представление, созданное на основе чего-то. Отражение мыслей и чувств, прошедших через призму моего существования здесь. Все временно здесь. И я здесь временно. Мое положение зыбко. Я здесь неукоренен, и большинство - мне чужие. Горько жить здесь. Мое отношение к жизни... Смысловые конструкции, мысленные образы, сетка стандартного восприятия. Матрица. Бытие без Бога. Мало, кто чувствует Его здесь. И я редко чувствую.
   Реальность. ... И я в ней.... Или она во мне...
   Страстная привязанность к идеалам. Образы... Вся жизнь состоит из них и наших представлениях о ней. Кто ее переживал по-настоящему и в настоящем? Жаль, что все имеет свои стандарт и границы здесь. Люди - вырезанные из картона фигурки по шаблону. Даже цвет у них всех одинаковый - неопределенный.
   Думаю, зачем я здесь? И не понимаю, а иногда понимаю.
   Даже любовь здесь что-то обычное. И "без нее нельзя". Она же основа жизни, "нормальной". Семейной или еще какой.
   Она не чудо.
   Она не волшебство.
   Она не вечность.
   И не бесконечность.
   Она не вечная поэзия.
   Не счастье.
   Не радость.
   Не дар.
   Не бытие.
   Не знание.
   И не освобождение...
   Она обычная, как и картонка, из которой все вырезано...
   Откройся, мир передо мной, я хочу увидеть твое лицо, без маски и вуали. Я хочу правды и истины, которой в принципе не существует в этом виде реальности. Где так все туманно, где смог, исходящий от людских сердец, затмил все остальное. Где нет ничего, кроме искривленных образов и идеальных иллюзий. Где вечная осень, где вечные увядание и смерть. Где нет любви, безусловной и праведной. Где есть только тьма, отсутствие света и холод... Холод сердец, который может заморозить всю Вселенную... Усыпить на миллионы лет, спрятав под ледяной покров мертвых душ. Нарожденных душ, просуществовавших телами. Тело тленно... Телесен тлен... Рай - белый, ад - черный, они смешались, и образовалась наша реальность - мышино-серого цвета...

И жизнь жестока

Но я клянусь

Что Мир - это мое

Он - это мое...

Он - это мое...

Он - это мое...

Он - это мое... Мир

   - это уже Песни На Стихи Других Авторов!
   3 фунта земляники и кувшин домашнего яблочного чая. Похоже, лето в мой адрес.
   A ребенок - луч солнечного света от Бога и Вечности, с возможностями достоинства - но пока еще незапятнанный. Я разговариваю с мудрецами и героями, они имеют очень небольшую мою любовь и восхищение. Я для сельской и внутренней местности, для пения птиц и лепетания детей всех моих потребностей (нет ни одного - мнимое число). Лица детей, подобно таковым из животных, являются масками, не лицами, поскольку они еще не развили существенный собственный профиль. Дети наслаждаются настоящим, потому что они не имеют ни прошлого, ни будущего.. Нет более прекрасных инвестиций для любого сообщества, чем помещение молока в младенцев. Чтобы быть неосведомленным о том, что произошло прежде, чем Вы были рождены, должно остаться навсегда ребенком. Ребенок имеет то, что должно быть удовлетворено, если собирается быть надежда относительно цельности, - непоколебленную потребность в непоколебимом Боге.

сохрани меня, Господи.

сотвори меня.

и сотри.

   Красивая four year old девочка - белое, молодое, сладкое: невинная дочь невиновности любит счастливое счастье; игривая девочка на кровати в черном дамском белье, датирующее утро кофточка улыбающейся Женьки, белые колени, длинные бедра, курчавые волосы young девочки, - подобрав определенные ключевые слова и фразы и крутя ими, он сможет заставить сознание свободно двигаться в море случайных мыслей... сам себе пастух и сам дверь... 43 летящих ярда строки бумажного змея, с которыми домашний портрет ребенка детей входит в контакт; небо, смех, улыбки, плечи, лица, головки, наружные завитки, testimonials, ласки... Шаловливая девочка, юная Венера, сексуальная, красивая, привлекательная: любовь. Ее движения плавны, будто она живет на дне теплого сумрачного моря... символ души - не любая бабочка, а бабочка конкретная - бражник мертвая голова. Где же ты летала ночью, мертвая голова, что видела... нет, я напишу обычное, уйду вслед за словами в сторону, прихотливо, но не прозорливо, и результат будет не тем, что в грезе... Мир живет не книгами, люди живут собственными грезами; хотите - пойте сами. Мне больше нечего сказать. Все мои карты биты... И ни в чем больше я не уверен.
   Пака вы сибя щитаите иё ибут аки сцуку!.. Грезопоэзы, нах. Ебитесь в рот.
   (лингвистически возможный перевод моей скороговорки).
   Ночью запали в воображение jpg Sophie, сестренки Мэтьюз. Безбедрая фигурка маленькой гимнастки, схематичный облик некрасивого, ни на что не похожего существа... нет, похожа: на пиктограмму; по контрасту овальному гламуру child-models, что ли, так впечатлила, что породила даже некие соображения, и я пытаюсь разобраться в них при помощи сознания. Ненужная ночнушка, зависшая нелепым образом, опутавшая бретельками худенькое тельце в непонятной позе, будто левитирующее среди домашней обстановки, также противоречащей этой Еве; наверное, так была бы она увидена до грехопаденья.
   ...таинственность, сопровождающая медленное, по частям, появление Sophie на мониторе, завороженное перелистывание файлов. Вопрос места и времени, т.е. обстоятельств, вовсе не присущее фотографиям качество. Я чувствую себя благословленным, чтобы быть способной испытать это все, и иногда даже снимать с экрана связку фотонов, чтобы переиспытать это снова и снова, и совместно использовать всю эту щедрость с другими ... с Вами. Этот мир переполняется красотой. Я пьян безумным увлечением пластмассовой мультичувствительной действительностью этого опыта, который мы называем жизнью. Я нахожу мои глаза и чувства автомагнитно оттянутые к красоте во всех масштабах
   Именно эти переживания сформировали основные контуры моего видения мира и убедили меня в существовании чудесной, могучей и непостижимой реальности, скрытой от обыденного зрения: балкон - брызги - вода - волна - девочка - держать - детство - дом - дочь - жалюзи - женщина - загар - закат - здоровье - израиль ...
   Отстраниться, потеряв из виду, и дышать чем-то другим... Хороший совет.
  
   я ощущаю усталость, как большую, темную комнату, где я один.
   Здесь слишком холодно: нет Господа, нет света
   И вечной жизни нет - лишь пагуба и гроб.
   Я заключен Богом как бы в темнице мешуганья, вместе с такими загадочными существами большей частью стихийно-оргиастического характера, как сатиры, паны, силены, вакханки. В текстах моей руки касалась губами простоволосая нимфа чувства, нимфетка, как потом ее назовут.
   А впрочем, я помню, что всякое ложе есть лажа.
   А впрочем, я знаю: никто и ничто мне не светит.
   За нас - чем стыдней, тем бессмертней - на белое ляжет
   любовь, от которой родятся стихи, а не дети.
   Короче говоря, Alien отказывается воспринимать пещерки нимф узко-позитивно, ограниченно прямолинейно, как некого рода бытовой объективный факт или факт природы, то есть в таком виде, как обычно пишется история. Отсюда, возможно, и его интерес к миру тайн, к чистому философскому умозрению. Дух светлый ли, аномальный ли является сознанию в виде видения. Нимфа в нимбе, нимфетка в нирване, с золотистым пушком на спине.
   ДЕФЛОРАЦИЯ СТЕКЛЯННОЙ ДВЕРИ Любите подглядывать за малолетними? Взглянуть на купающуюся нимфу в ванной комнате, а ее нету... она нырнула! И вода так здорово бликует, создавая поэтическую атмосферу... Благодаря забавным сценам с удивительными купальщицами как будто сразу окунаешься в лето, тепло... Пышные разноцветные султаны гиацинтов превращают сад в сказочный уголок, наполняя экзотическим ароматом. Стая нимф, бывших когда-то нимфетками, окружает его и покрывает поцелуями, пахнущими увлажняющей помадой. Все в белом, бесшумно передвигающиеся среди только что высаженных кустов нимфы, декольтированные до сосков и копчиков вамп. Какие фемины сегодня чертовки! Я всех бы любил... жаль, не хватит сноровки...

Великолепье сердце мне связало,

Блеск ослепил; я не нашел щита,

Когда лучами душу пронизало

Сиянье глаз. Владеет мною та,

Что, ночь и день из слез и воздыханий

Сплетя, томит - вина моих терзаний.

   Чем безразличнее мы к явлениям объективной реальности, тем жестче эта самая реальность с нами обходится...

Перо дрожит, и сердце рвется,

И поступь дьявола тиха...

Все, может, как-то обойдется:

Есть все же магия стиха.

  
   Маюсь, маюсь, Лолита Гейз, тут раскаянье, тут и угрозы. И сжимаю опять волосатый член, и вижу опять твои слезы...
   Дева-идеал через случай сопрягается с мужчиной-реальностью, бытие с бытом, и происходит коитус. Я была только девочкой, но он обработал меня как женщину, и я полюбила это. Поэзии не требуется ни симпатия, ни даже добрая воля. В глубоком поступке коренная суть намереннее любого доброжелательства. Ощутимая кинетика заставляет признать силу. Сила существует и остается впредь. Иррациональная жестокость служит своего рода онтологическим доказательством, свидетельствующем о том факте, что мы имеем дело с Реальным, а не просто с пустыми планами. Все же это показало так много. Все политично, эстетично и сексуально в одно и то же время.

А жизнь обернулась жизнью,

подло так обманула -

не тот билет в лотерее.

   Люди рождаются, умирают, а если еще что-то происходит в промежутке, значит, повезло.
   Максимум, на что может рассчитывать человек XXI века, так это на роль участника призрачного шоу, сценарий к которому написан не им, без его участия и одобрения. И с самолета это выглядит иначе, чем, если ходить между домами. Это - джунгли, там, так выделитесь следами, искритесь. Можно написать всё, если знать как.
   ПЛЕВАЛИ МЫ НА ВАШИХ БОГОВ
   Иной раз ловишь себя на неожиданных отблесках света в сознании, показывающих не имеющую названия первозданную, первоосновную реальность, отчего впадаешь в замешательство: где это? что это?
   ALIENS - forever!!!
   Кто рискует, тот всегда жив!
   А глюки бегали и нагло шевелили усами.
  
   Что ты видишь, когда выключаешь свет?
   Не могу сказать, но знаю, что это мое.
   - А что же будет со мной? Я так боюсь, этой темноты, меня страшит это вечное небытие.
   Я не сомневаюсь ни на йоту: когда мы умираем, мы умираем по-настоящему. И внутри и снаружи - бесследно и бесповоротно. И мой собственный мозг отключается в пустоту, как это бывает, когда ты бьешься над слишком сложной задачкой по математике. Я этого не понимаю. Хоть убей - не врубаюсь.
   И вновь что-то стало овладевать им: жуткое, непобежденное и властное.
   Измученная временем душа.
   Безгранична способность человеческого воображения создавать бесчисленные миры и заставлять их жить своей жизнью. Что-то мерещилось мне, ходило в дальнем поле обзора; наконец, я его разглядел - то был мой образ, каков он на сегодняшний день: глубоко обеспокоенный человек, он все ходит, бросая взгляды кругом, и везде натыкается на проблемы, почему не задерживается ни на чем, а все ходит, и вниманием убегает внутрь себя, но и там ничего утешающего не находит; и все ходит, ходит, и буквально перемещается, и в переносном смысле... Ужас - это эмоция, с которой приходится бороться в реальной жизни. Эта битва ведется в тайных глубинах сердца. Как ты слаб, - подумал я вчера, чувствуя слабость, отброшенность к истокам... но разве таким ты себе представал там, у Истока? Овал щеки, длинные ресницы, ниспадающие на плечи потоки волос... но, при тех же условиях, ты, Тень, и в те поры ощущал себя заброшенным, лишенным покрова блистающих иллюзий. Блистающих иль нет - это неважно, а главное - не было дорог в этой заброшенности, ты не мог пойти, и даже уйти не мог. Из-за этих явлений сквозит другая реальность, и там можно прозреть другие смыслы, представляющие изнанку нашего мира; и после выключения света я вижу мозаичный объект из тусклых световых пятен, висящий посреди тьмы. Тень. Она не включается в процесс, она стоит в сторонке; она присутствует, не более.
   Я считаю, что, в конечном счете, мы одиноки и любой контакт между людьми, каким бы длительным и глубоким он ни был, всего лишь иллюзия, помогающая нам легче переносить бремя смертного человека. Но не надо ничего любить или хотя бы не надо любить слишком сильно.
   А любишь кататься - катись к чертовой матери!
   Спокойнее, лучше так: любишь кататься - люби и катайся.
   ... хотел ты о другом. Нет, о том, но по-другому. Но я уже устал, и все потерял, рассеял.
   Юная женщина с чудесным лицом, провожаемая взглядом, вдруг подошла и встала против меня, сидящего, так что нас разделяло чуть больше метра расстояния; вначале прикрыв низ живота, обтянутого черными слаксами (?), сумочкой, обозначив тем самым средоточие женственности, будто поставив ударение; небольшая фигурка без крутых извивов. И лицо - как икона для меня, больно смотреть; чувство, вызываемое ею, похоже на тоску, и хочется, чтобы ее не было здесь. Приходится описывать то, что поддается описанию; свое удивление, когда она внезапно убрала сумочку, и там ничего не вырисовалось: гладкий треугольник живота между бедер, отсутствие, пустота там, где предполагалась тайна тайн... Генри Миллер на память приходит, но здесь его не было, был я. Вот и пиши свое.
   Она ушла, избавив от власти желания - бессмысленного желания, - смотреть на ее лицо, будто покрытое мягким загаром. Может, это действительно загар.
   Я лежал в ночи, перебирая впечатления, и ощущал, как они, словно никелевые монетки, брошенные в воду, удаляются, поблескивая, утрачивая силу реального, сущего, исчезают, будто растворяясь во тьме... анализируя, интерпретируя, монтируя кадры; тут Миллер, Дзига Вертов, Фрейд и сонмище иных людей, предлагавших свои взгляды на жизнь, и мне остается только примерять одно, другое, десятое, - бывшее не подлежит сомнению, но ведь это было не с тобой, это было вне тебя, помимо тебя, а в чем заключалось твое соучастие, или, возьмем простейший вопрос - с какой целью ты там сидел? - это не описано. Ты не равен даже глазку видеокамеры, способной дать другим оценить облики времени.
  
   ХЕНТАЙ (яп. хэнтай - "извращённый") - скажи мне, о чём ты думаешь, и я скажу - чем.
   Голые дети на меня уставились с восхищением - вот, мол, какая красивая женщина. Им понравилось. Хоть голые дети все в мыле, но сумели все-таки! да и толку от рук куда больше было, чем от пенисов. Только себя растравила. В какой-то момент меня от этого такой смех пробрал, еле сдержалась.
   Бойся исполнения своих желаний. А на Востоке говорят: "Если ты хочешь что-то получить, откажись от своих желаний". Если ты умная, беги отсюда, беги откуда пришла, потому что, если ты останешься - это будет хуже смерти.
  
   При воспоминании снов начинает вспоминаться едва ли снившееся, но явственное; а мысль заключалась в следующем: может, и нет сюжета у снов, нет у них фабулы, нет у них развития; т. е. снившееся явно и кажущиеся сны - суть одна мнимость, подсказанная имеющимися факторами, сочетаемыми в момент пробуждения мозга к активности одним образом, хоть точно так же могли бы взаимодействовать по-другому; короче, ты хочешь сказать, что сознание представляет собой наборную азбуку, разглядываемую в дреме, и дрема составляет из них то одно слово, то другое, то третье, и процесс этот возобновляется при попытках вспомнить сон - и ты составляешь из них новый сон, подчиняющийся тем же закономерностям, и ничуть не хуже виденного при отсутствии сознания. В этом сне я медленно скользил ладонями по телу Феньки. Этому занятию, как и тем, что вытекали из него, я усердно предавался последние годы.
   А теперь представь, что ты всего лишь ложечка в ее руке. Радоваться нечему - мы уже съели всю оставшуюся в доме тишину.
   После сна в сознании мерещатся темные создания - бесплотно-невесомые, но осязаемые сканером самосознания; знаю лишь, что возникают они мимовольно, иначе быть не может; воля - грубый инструмент, непригодный для эфира; пусть материя темна, но так же тонка, как создания высочайшего полета духа. Я знаю, что они есть, и более я ничего не знаю. Наверное, из этого прежде, в лучшие времена, создавались сны, но сейчас там лишь тихие тени в сумерках, их невозможно опознать, у меня нет слов, чтобы назвать их. Оглушающая бессодержательность, бесконечная пустота... Он никому не мог рассказать о пустом доме, обо всем этом ужасе. Ему было холодно не только из-за погоды: он очень боялся. Но страннее всего его перемещения, потому что ими управляю я.
   Наверное, я должен что-то делать? что-то другое делать?..
   Никогда не следует отчаиваться: безумие достижимо.
   Каждый раз, когда Вселенной нужно решать, как поступить, она раздваивается. Получается два мира. Стиль: детская бессвязная игра с миром.
   Душевное расслабление и жизнерадостность изгоняют психосоматические нарушения. Тем не менее, многие будут тяготиться собственным обществом, и им будет необходима компания позитивно настроенных. Но их нет. Нет никого. Вчера вечером я подумал - сколько способен думать мой задавленный мозг, - что эксперимент над собой приобретает все большую чистоту: деталей кругом все меньше, и я, в основном, подвергаюсь воздействию лишь со стороны себя. Угнетающему... или какому? Эксперимент показывает неописуемое. Изнутри это точно неописуемо, хотя бы потому, что описывать не хочется, сплошные всплески, хлюпанье и вакуум. Космос, короче, куда я завлечен без остатка. Попытка вызвать к жизни имеющееся помимо переживаемого показывает именно такой результат. Оживления нет, есть судороги, и есть обнадеживающая в иные поры боль в груди, рожденная переизбытком судорог при отсутствии убежища. Эти экзистенции биологического объекта на дороге распада и угасания многократно упомянуты разными известными личностями; все они, сколько я помню, упоминают их бегло, так что понимаешь, лишь, когда сам доходишь. Дохаживаешь. И ничего в этом нет интересного, потому что жизнь самотеком сюда приводит, независимо от твоих желаний и целей, почему великие предтечи не останавливались на этих жутких промежутках, длящихся до финиша. Они вообще предпочитали до сюда не доходить, в чем им усиленно помогали.
   Самое плохое во всем этом - отсутствие в перспективе благодатного потом, откуда можно было бы легко взглянуть на нынешность.
   Vintage Childporn, скульптура: мальчик, ласкающий писающую девочку. Если Вы легко влюбляетесь, не смотрите на них!
   Влюбчивость... льдинки, тая на ресницах, создавали глюки движения в обступившей ночи... идешь, идешь, идешь... по кольцу, и новые повороты ничего, кроме новых неприятностей, не сулят, как узнику Комнаты N302; кстати, этот номер снова повстречался вчера - в мистическом триллере, который я смотрел с середины и ушел до конца; я подивился: стигматы твоей судьбы отражаются в окружающем, да как широко отражаются, куда только не проникают; позднее пришло скептическое, как всегда, соображение: ты и сам лишь отражение, капелька-частичка всеобщего; это в тебе проявляется общее... но как конкретно проявляется!.. вовсе ты не являешься Творцом (а если являюсь?), и твои склонности - эхо, не сам источник...
   Да, нет, - какая разница. Костлява я. Как твои колени.
   Но когда он повернул за угол и начал удаляться от фонаря, его черная густая тень вытянулась прямо перед ним. Так что на самом деле он еще не совсем оторвался от мира. Какие-то связи еще существовали. Его двухмерная безупречность все еще нарушалась.
   ...поэзия должна доставлять радость, а не укреплять чувство мрака... Или она ничего не должна тебе? Так хочется порой открыть обычную книгу, двигаться по бумажным листам, где ты ничего не можешь сделать - ни убавить, ни прибавить, - не так, как здесь, где машинально ищешь неблагозвучья, неточности, повторы, чтоб выделить и уничтожить, или переделать, приводя в соответствие с неписаными законами, все еще проявляющимися в тебе; текст утрачивает авторитет Священных Скрижалей; и сердце ноет пугающе.
   ...как узнать, что сделала с душой Кая Снежная Королева, да и стоит ли?
   ...обо всех этих, таких неясных при свете разума понятиях так сильно и точно сказано в этих свихнутых текстах, что я не знаю, зачем неуклюжие уточнения, рожденные мнительностью ползучего рассудка, силящегося в непосильности, когда это так свободно высказывается, и так четко схватывается в перечитывании... поймал я себя, уличил в неверии в силу слова, вопреки своим громогласным утверждениям многолетней давности... и сюда робость прописалась?.. Куда тебе с ней; душа должна быть смелой... чуть не написал: пьяной; почему я... даже боюсь подумать то, что должен сказать, если хочу связать концы в своей жизни; неужели гнев, кипящий во мне - совсем не то, что я предполагал? и вместо него следует лелеять в душе иные эмоции? Ведь главное - результат, а результат, как показала интроспекция, равен слиянию с темнотой; естественно сомневаться во всем содержании своей личности.
   Начинаешь говорить - и сказывается бог весть что, душе присваиваются свойства, о которых ты даже не подозревал за несколько минут до того, и эти свойства распространяются на непознаваемые области занятий, к числу которых принадлежит литература. Непознаваема она в силу привычки, как нереальны дни, где страхи, дурнота, боль в сердце копошатся в тебе, независимо от происходящего вовне, кое лишь прилагается к возне эмоций, ничуть не помогая их осветить. Мрак - снаружи, и это снаружи я не замечаю почти - напряжение внутри главнее. "Внутри меня духовность и вечная красота переливают через край, поэтому снаружи меня интересуют только плоть и деньги" (kifkif.ru).
   Я теряю себя среди изложения, построенного из посторонних душе моей явлений и предметов. И начинается чужая речь, произносимая будто моими устами, но это не я, это не обо мне. Любой Шекспир лучше отображает мою суть, чем я. Потому что домолчался; а почему молчание затянулось? - стоит задуматься о жизни, ища причины своей безгласности, и пиздец, приплыли туда же, в ту же точку, откуда не вырваться. Ты говори, ты только не замолкай - только здесь, ради бога, - не там.
   Говорить здесь не получается. Все так неправильно, и все так непоправимо. Фигурки из размытой темноты переходят в следующую область темноты, пересекая освещенную полосу, и еще один зуб выпал ночью - безболезненно, - и выброшен в снег; непривычное ощущение при чистке зубов, почти уже и не оставшихся в деснах, но привыкнется... куда денешься; плен, рабство, откуда подняться с черным знаменем в руках...
   По карнизу стук - будто потомство Оловянного Солдатика и Водяной Крысы прыгает через скакалку: снова оттепель, - но самый страшный корабль - это корабль, перевозящий кукол в шторм. Представляете, когда он ложится на бок, они одновременно открывают глаза и говорят: "МАМА!" - и ты о черном знамени уже не думаешь.

Прелестная Долли / Dolly Dearest

   Но ее здесь нет. Что бы ты с ними делал, с Dolly, черными знаменами и прочими объектами и символами, когда здесь тебе ничего на деле уже не надо: предметы открыли свой потаенный смысл, обратную сторону, и ты испуган, полон отвращения... Перечисляешь, петляешь вокруг встречного хлама, не видя дальнейшей дороги, не зная, куда и зачем ты движешься.
   Слова, строчки, абзацы; сомнение возникает у моего сознания, насколько тексты, все эти "Айвенго" и "Происхождение видов", далеки от настоящего положения вещей, вовсе не укладывающегося на странички; бытие вновь предстает серой булькающей массой, не охваченной мыслью, не пронизанной сознанием, как я раньше воспринимал; и мир опять предстал странным, многообразным, лишь одной из мириад крохотных граней соотносящимся с текстами, вовсе не всевластными, совсем не дающими понимания подлинности, потому что она - не одна, подлинность - бесконечна; все эти "не" родились вчера, когда я заглянул на сайт литературы 19 века, века просвещения, к Бальзаку и Гоголю, чьи герои сокрылись в тумане прошлого бесповоротно.
  
   Возможно, не будет не только светлого, но и никакого будущего. С прошлым не сходятся врукопашную. Новое побеждает, лишь поглотив его. А подавившись, гибнет.
   Испокон веков для многих людей самым мучительным в жизни было, несомненно, столкновение с глупостью ближних. Почему же в таком случае никогда не пытались изучать ее - не было, насколько мне известно, ни одного исследования?
  
   ...очень важно и должно быть профессионалом в вашем проекте и формате... работа бесконечна: ты ищешь, сам того не осознавая, чего в этих текстах нет и быть не может... кто тебя гонит... Несколько мгновений покоя в наступившей темноте, сменившей блеклое брезженье никак не наступающего дня. Я прижал глаза рукой, и увидел белое поле с темными значками, раскиданными там-сям, но один значок сиял, будто оттуда лился свет извне. Конечно, эта абстрактная картинка - всего лишь преображение экрана монитора, куда долго и упорно пялюсь, забывая про ТВ, но - кроме сияния значка-символа, никакого света нет в перелицовываемых мною моих же текстов, из-за чего я долго ищу даже результаты вчерашней работы... мое спокойствие непоправимо разрушено и туда мне уже не попасть никаким путем надолго, только лишь на считанные секунды, как вот сейчас... Часы измеряют время безумия, но не мудрости.
  
   Лег - и просыпаюсь, замерзший, так меня знобило на протяжении всей моей невеселой юности, - вспоминаю я, - я не мог согреться, я мерз - что выражало лишь чувство абсолютного дискомфорта моего пребывания в этом мире; но нынче оно иначе выражается, я сделался безучастным ... Критический возраст. Друзья умерли, новые не появились. К тому же это постоянное чувство вины за что-то неведомое. Постоянно мучают кошмары, подозрительность ко всему живому. Может это и нормально для демона печали, я не знаю. Мне больше ничего не доставляет радости. Теперь я ненавижу людей всем окаменевшим сердцем, которое застыло в груди. Больше никогда я не смогу понять, как это хорошо быть человеком или жить среди людей...

Как скучно жить без светлой сказки

С одним лишь холодом в груди

Без обольстительной развязки

Без упований впереди.

   Но в темноту уходить не хочется, почему я ищу Кэрри Байрон. Здесь все же ярче, и есть движение, а не одно шевеление бесформенных теней. Разглядывай японские иероглифы и нажимай на zip-archive. Там они гуляют среди копен сена, и борются на коврах, сверкая попками и невинно выставляя cameltoe внизу живота; вдруг, ни с чего, пришло воспоминание о Феньке, когда она была малышом, а не средоточием страстной тяги, вздымающей все мое; невинный ребенок, лепечущий слова в связи ее представлениями о мире, такими наивными! - она была комочком плоти, растрогавшим мое сердце - с опозданием на 20 лет... Трудно себя понять; что там трудно: невозможно. Доразглядывался, дочитался... сидишь теперь, чуть ли не заплакать готовый - но зачем?! почему?! Надо было что-то сделать - но время само рассеивает детскую наивность, и чем я тут могу помочь, а более сделать ничего нельзя, всё тут естественно, хоть положение детишек в этом мире жалостно донельзя, о чем тут спорить, но решительно и мгновенно этого не переменишь - разве что отвернешься и забудешь. Иллюзии играют моими эмоциями, да как жестоко.
   Бездеятельное желание рождает чуму. Вернись в реальный мир, где хорошие ребята работают до смерти, дерутся до смерти и умирают лютой смертью!
  
   Хочется населить внутренний мир не только тьмой и отвратительными явлениями в ней; ведь есть же в тебе светлые чудеса... и другие радости. Ведь к настоящему времени мы имеем 80+ серия с красивой Alexandra, пока не обнаженной и юридической... и улыбающиеся личики и распахнутая белизна попок preteen-models.
   Я не использую свободное время, а уничтожаю его, чего-то боясь в этой свободе. И это получается у меня избыточно успешно. По мнению Эдит Лэйтон, единственная разница между тем, чтобы быть писателем и сидеть в тюрьме, заключается в том, что писательство - добровольное пожизненное заключение. Одиночество порождает феномен писания-чтения, и всюду я вижу одиночество.
   Задача заключается в том, черт возьми, чтобы не остаться в одиночестве внутри себя; задача заключается в том, чтобы получить от жизни доступное, везде, где только можно, чтобы не быть наедине с самим собой, не чувствовать себя несчастливым. А привлекательное обретает полуабстрактные формы девочек, сотканных из света, травы и цветов (дети выглядывали из зарослей люпина и аконита летом и из глубоких сугробов зимой).
   Что по-настоящему лично и подлинно - так это распад привычной картины мира, происходящий часто, отчего теряю понимание, не узнаю образ мира, - как в собственных текстовых отрывках описано; может, как раз подобный фокус я ставлю как цель в своих писаниях: передать ощущение чуждости и странности, прячущееся за чувством привычности, обыденности.
   Не может быть, а точно.
   Дальше - как обычно: теряешь предмет рассуждения, следуя за словами, давно перестав обращать внимание на генеральную линию, ядро и форму - потому что надо сказать, чтоб не забыть, все слова, которые ты хотел сказать. Я пытаюсь передать сумятицу вчерашних мыслей, не следуя буквально их течению, я лишь одно помню: я задался вопросом, что же значат мои тексты, так и сяк проворачивая их перед мысленным взором, и тут что-то совершилось, показалась неведомая прежде грань, будто я разглядел иной мир - не так широко, конечно, не лучше ли сказать, что я увидел со всех сторон трехмерную фигуру, сразу и полностью, что возможно, разве что, если предмет окружен зеркалами.
   Этому сравнению соответствует какая-то мысль, - конечно, это сравнение, его не следует воспринимать буквально, - но эта мысль мелькнула, чтобы сразу потеряться, я не могу ее вспомнить, хоть сразу кинулся следом; нет, нет, нет. От мысли осталось лишь ощущение понимания чего-то важного.
   Вот материал для текстов - преобразование интроспективных блужданий в некие внешние подобия. Слова. Остающиеся вовне, поскольку... они вовне. Происходящее в тебе не есть слова. Механизм твоего сознания может быть упрощен, примитивирован, но не поймется никогда - там неопределенность царит, и лишь твой произвол наделяет бесформенные тени какими-то постоянными свойствами.
   Когда человек утверждает нечто странное, значит, он либо псих, либо прав.
   Заморочен текстуальными потоками, удручен поисками и ликвидацией грамматических ошибок и смысловых неряшеств, втайне снедаем чувством безысходности слов, движущихся вместе с тобой по лабиринту, кружащихся в омуте конечной бессмысленности. Когда вся задача сведена к одному - выжить и только выжить, - зачем слова?..
   Упорствуя в глупости, глупец становится мудрым. Человек выпрямляет кривые пути, Гений идет кривыми.
   При моих утренних пробуждениях кто-то присутствует - находясь вне этих времени и места, - пока я не проснусь полностью, чтобы уступить место дневному человеку, человеку двигающемуся. Кто-то не спит, когда я сплю; часть моего существа? имя, которое могло бы носить пламя свечи, тайное и непроизносимое. Его собственное. Или некто извне, как мне мерещится в этом зыбком состоянии? Я даже близко не способен передать словами ощущения нескольких секунд, пока нахожусь между сном и явью.
   Странные шумы - они посейчас присутствую вокруг, усилившись в последнее время до того, что я жду или развала мебели, или не знаю чего.
   Красивые обороты речи в пустоте не рождаются.
   Значимость текста равна раскладыванию пасьянса: никакой сверхзадачи мои слова не решают, единственный критерий их отбора - совместимость; слишком много меня, а посторонняя диктовка ощущается очень-очень редко.
   Вот так порассуждаешь, и сама собой возникает мысль, что неплохо бы все закончить. Отринуть, уйти. Самооценки опасны, когда выходишь из потока жизни, из ее тревожного марева, требующего быть начеку.
   Копируя неотразимых teens, я испытываю что-то похожее на озлобление к их улыбкам, поддразниваниям острыми грудками и белыми ножками, - это же обман, ты этого не получишь, - брезжит во мне. Тебя в плену возле монитора удерживает обман... почему ничего существенного мне не перепадает? - и это длится столько много долго издавна.
   Мысленно бормоча нечто неразумное, я шагаю, стараясь не думать, не гадать, не планировать и не исполнять - кроме совершенно неизбежных вещей.
   ...Дубравка не предназначена быть женщиной, потому что она настоящая. Потом, если не забуду, скажу, кто.
   ...у Sophie личико вовсе некрасиво, но оно воздействует; как именно - не знаю, поскольку оно лишено шаблонной миловидности, то и воздействие этого лица носит нераскрытый характер.
   - Ты уже не веришь, что любовь - единственное, ради чего стоит жить?
   - Нет.
   - Тогда скажи, ради чего стоит жить вообще?
   В тебе еще есть жизнь, старина!
   А где есть жизнь...
   Есть жизнь.
   Это было чувство самопрощения, возможно безумного.
  
   Я так долго жил один, что все у меня мое личное. Было бы удивительно, если бы кто-нибудь смог понять, что я говорю.
   Лучше порассуждать об этих частностях, чем о своих непонятных обидах. Недосягаемость + улыбки, неизбежно воспринимающиеся обманом, - конечно, обязательно, по всякому тебе нехорошо будет. Ни один человек на свете не столь совершенен, чтобы не нуждаться в безоглядной любви.
   Раньше тебе достаточно было видеть их; возмущение устройством своей жизни, проносящей мимо... не ангелов же; все реально, и твоя позиция - также. Что наглядно видно - одежда звездочек близка, не как у alexandra и chelda: преобладают трико и лосины, как у одноклассниц, как у встречных.
   Эмоции трудно выразить; тут и восхищение, тут и желание ударить кулаком по столу. Значит, неопределенность, значит, безъэнергично, молнии не породит, лишь слабое погромыхивание, не разрешающееся ничем больше. Есть достаточно много причин для борьбы, но нет причин безгранично ненавидеть, воображая, будто сам Господь Бог разделяет такую ненависть.
   Что в женщине мужчина ищет?
   Лишь утоленное желанье.
   В мужчине женщина что ищет?
   Лишь утоленное желанье.
   Это расстраивает меня до сих пор. Сам не знаю, почему.
   Это, наверное, демонстрирует такое глубокое раздвоение моего "я", которое даже мне трудно представить.
   Все люди - сумасшедшие. Они способны делать все, что угодно и когда угодно.
   Но не для того я на свет родился, чтоб видеть только то, чего ожидал.
  
   ...стремительно, охваченный тем полубезумным порывом, что исключает внимание к окружающему. Так, верно, движется торпеда; но ты не взрываешься, достигнув цели, исполнив программу; в конце концов, стремился ты сюда... или норовил быстрее исчезнуть оттуда? Что ты хочешь воплотить? Тебе надо исполнить нечто, но как вспомнить, если даже желтая луна не говорит тебе ни о чем, кроме грядущей погоды... Качаю картинки с Инета (я люблю их, правда, люблю. Я умею любить. Ваш альбом убивает меня! Так много сладкого и красивые молодые девушки! Я обладаю этим...). Где другое? Не знаю, каково оно, но оно должно быть. Что означает отвоевать силы, давным-давно растраченные на выдуманные чувства. Что означает отвоевать гордость, которую я променял на жалость... Два слова на ухо сейчас тебе шепну я: "Когда тюльпан увял, расцвесть не может он". Какая попа двигалась передо мной в утреннее возвращение - обтянутая светлыми брюками, вихляющаяся при неуверенном движении ног, обутых в туфельки на шпильках.

Жестокий этот мир нас подвергает смене

Безвыходных скорбей, безжалостных мучений.

Блажен, кто побыл в нем недолго и ушел,

А кто не приходил совсем, еще блаженней.

   вот снова день исчез, как ветра легкий стон, из нашей жизни, друг, навеки выпал он.
   То, что он пытался скрыть, поражало. Невероятных размеров тиранический эгоизм и яростная ненависть к обычным людям.
  
   Когда заботы отступают, становится вовсе небытийно. В этом новом мироощущении мне не нравится пустота; пустота, дарующая отсутствие эмоциональных всплесков, лишена также всех смыслов - как текстуальных, так и глубинных.
   Не иметь связи со своим телом и с землей означает патологию на органическом уровне.
   Меня не совсем нет: если я есть, то мое присутствие отражается, как я могу видеть, в окружающей меня среде. Она реагирует, эта среда (сейчас вторник, но наблюдение обобщено), через тебя проявляются все влияния, некогда оказанные на тебя, вся твоя жизнь, заключенная в твоем поведении в данный промежуток времени в этой обстановке. Тебе достаточно появиться. И увидеть пред собой девушку 1989 г. рождения; удивительно... удивительно поведение юности - скромная горделивость, чувство собственного достоинства, основанное всего лишь на неопытности, иллюзорных представлениях об этой жизни; низко приталенные темные джинсы обрисовывают пухлую, уютную фигуру (на уровне моих глаз, ведь я сижу); совсем не как ты - хоть пустой, да напряженный, предвидящий проблемы, страшащийся непонятных ям на своем дальнейшем пути.

Проснусь - и медлю отойти от сна.

Ищу судьбу везде, где страха нет.

Учусь идти, куда мой путь ведет.

   Гораздо четче я видел свои пальцы, сжимавшие длинную коричневую сигарету "More", не просто видел, я воспринимал эти объекты перед собой, в чем ничего удивительного, по сути, не было - ведь это моя рука, это сигарета, чей ментоловый дым я вдыхаю, но такого давно не было - чтобы я отчужденно и живописно лицезрел свою ипостась, не отвращаясь от нее, как от всего другого, на что я смотрю сквозь постоянную завесу отчаяния и отвращения, потому что хочу видеть нечто другое, чего увидеть никак не удается. И не удастся, почему отчаяние так беспросветно. Значит, ты не хочешь увидеть что-то, ты хочешь избавиться от тоски, избавиться от горечи, сопровождающей практически каждое мгновение твоей жизни - ведь даже сны тебя покинули, даже там ты лишен чего-либо другого, чем имеющего быть по эту сторону, блуждания во сне тождественны мертвому ходу твоего бытия на Земле. По земле.
   Так и манит подогнать сюда чужие слова, тем более - только что читал текст Бодрийяра, где много чего встречается про обман видимостей, подсовывающих похожее на желаемое, но другое, потому что это жажда сознания, прибегающего к памяти, но тебе необходимо другое. Я думаю, что лично мне нужно избавление. Если туман исчезнет, тогда я смогу точно сказать, от чего именно я должен быть избавлен. Но тогда мне это не будет требоваться. Но туда, в это состояние, я уже не попаду - в то время, которое имеет значение для моей жизни.
   Бесконечные оговорки для выделения узенькой площадки, где топчется моя сущность, слова, будто флажки, обозначают загон, откуда мне не вырваться, и при их помощи я лишь больше уясняю, почему же выхода нет, объясняю себе, той части своей личности, что рвется, но не вырвется.
   Никто не хочет слышать, как ты действительно себя чувствуешь. Они хотят от тебя услышать, как ты должен себя чувствовать по их мнению. Это твое мнение, выражаемое посредством цитирования другого автора. Мнение складывается из настроения, в свой черед, порожденного сопротивлением возвращению в рутину, хоть альтернативы этому я придумать не могу, посему цепляюсь за малейший предлог для продления пребывания вне муторной тягомотины, где отсутствует хоть что-то заманчивое.
   Сидишь, разглядывая приносимые тесным коридором объекты впечатлений - и после этого даже скачиваемые jepg утрачивают привлекательность; да что в них... конечно, ничего они не утратили, но обаяние форм перестает меня доставать, видишь в них... не столько даже желание выставиться напоказ, а покорное следование трафаретам нынешней моды... отчего внимание к ним настораживает: ты не готова.
   Или готова, но не находишься в выигрышной позиции. Чего ты от них хочешь - чтоб они всегда были, как на карнавале? так не бывает. Не говоря о том, что от себя ты требуешь вовсе невозможного: сохранять юношескую свежесть чувств, давно покинув территорию не только юности, но и зрелости. Другое время началось, тебя занимают интересы данной минуты, и больше всего ты желаешь не выходить за ее пределы... а чувства поневоле возникают, как сегодня и сейчас, когда глядя на экранную Шэрон Стоун, ты вдруг вообразил женщину еще более умную, еще более красивую - что уже выходит за рамки реальности, - что доставляющую тебе радости, недоступные даже воображению. Ну и что? Если не способен вообразить, что же, значит, этого не может быть? Правильно, ты привык считать так, проверяя все кругом собственным сознанием, а сейчас пренебрег: ведь это мои правила, я могу их изменить. Невозможное с моей точки зрения вовсе необязательно не возможно; достаточно применить другой принцип: всякому ощущению должно быть соответствие в реальности; раз так, то должна существовать возможность удовлетворения, которую ты не способен вообразить. Свою жизнь ты тоже не мог представить без дурноты и уныривания во тьму, но вот же, ты продолжаешься, ты живешь, хоть твоя жизнь свелась на сегодня к улавливанию кратких передышек между нагрузками, на самом деле едва посильных для тебя в жизни, совершенно непосильных в воображении, но ты продолжаешься, махнув рукой на горизонты и дороги, солнце и звезды, метели и жару. Не говоря уж о девицах. Ты проходишь мимо и сквозь. Так почему не может быть богини?.. меньшее тебя спасти не может. Ангел, богиня, - типа того, пол, собственно, значения не имеет, тебе требуется невероятное избавление, а даровать тебе его может лишь высшее существо, и ты способен уверовать в него, в доли секунды выметя из души малейшие следы многолетнего скепсиса.
   Поглощен своими болезненными переживаниями и живет в состоянии психической изоляции. Он даже себя не помнит. Сон не был для него проблемой: он просто закрывал глаза и моментально проваливался в черную дыру. У него уже несколько лет не было сновидений.
   Как избавиться от всего и всех - задача нерешаемая, так как я ограничил варианты выбора, а в этом интервале разрешить ситуацию невозможно. Только плыть.
   Тень грядущего нарушает внутреннее равновесие; как екнуло внутри от невероятности увиденного: на крутой изгиб бедра в светлых джинсах, принадлежащий симпатичной, большой молодой женщине, легла рука - и это правда, это рядом, только произошло это между подругами; но выглядело пиздец как эротично - потому что ласково она легла, чутко, сопровождаемая вопросом о том, что случилось. И еще потому, что в моей жизни много отвращения. Даже слишком порой, как вот сейчас, которое наступает.
   А в записках немецкого солдата, читаемых мной на этом компьютере, утверждается, что все тяготы мирной жизни не стоит даже единого седого волоса - если сравнить их с боями на Курской дуге. Только мне не с чем сравнить - в моей жизни последовательность соблюдается неуклонно, она равнинна, и любое препятствие - пропасть.
   Они, эти болячки, добавляются к чему-то во мне - к тому образу меня, что сложился внутри: согбенного, неуверенного, ищущего возможность упасть в бездонную пропасть, на краю которой я пребываю. Потому что это самое сильное чувство, что я могу испытать - падение в бездну.
   Чего стесняться, объясняй, любое объяснение годится, есть же наезженные языками болтунов колеи, по коим нетрудно катиться, надо только попасть. А силы для движения даст отвращение перед хаосом, от которого ты прячешься в любой организованный досуг. Ты бежишь, ты катишься, не задерживаясь даже рядом с малышками в ультракоротких шортиках, мимоходом приценившись - как бы это было? - к попке в красном, но пробегаешь, не успев даже понять, что ты имел в виду под "как было бы", не говоря о прочем, бежишь, но не получается убежать из ситуации, ведущей к нежеланному, отвратительному; только мерзость ты воспринимаешь долго и всерьез, а все занятия, впечатления, приятности - для тебя лишь пролог к настоящему, чем являются хандра, тоска, предвещающие ужасное падение. Ну, болтуны сказали это до тебя: жизнь - это ожидание смерти. Некому тебя отвлечь, никто не смешит тебя, что абсолютно необходимо, как ты в панике утверждаешь.

ОТВРАЩЕНИЕ

   Отвращение - высшая степень нежелания.
   Отвращение является выражением интенсивного сопротивления. Нам предстоит столкнуться с чем-то, что для нас ни в коем случае неприемлемо. Мы мгновенно отстраняемся. Индивидуальные различия свидетельствуют о том, что отвращение всегда выражает личное отрицание, стало быть, оценку. Это в большинстве случаев совершенно не осознается, не возникает даже мысли подвергнуть сомнению свои убеждения и представления.
   Возможные последствия чувства отвращения для организма:
  -- тошнота и рвота
  -- затрудненное глотание
  -- понос
  -- болезни печени
  -- кожные болезни: аллергия, экзема.
   Ничто другое, кроме отвращения к себе, не покажет лучше, что всякое отвращение суть признание нехватки как основополагающей для самого существования, смысла, языка, желания.
   Отвращение будет сопровождать тебя до конца.

Ни сигареты тебе не помогут ..

Ни горы таблеток тебя не спасут

И лестница вниз окутана мраком

А там внизу тебя уже ждут.

   ... я пишу, и у меня растормаживается подсознание, силясь вывести на свет забытый сон. Какие-то проблески... но как там темно, но как необходимо мне сейчас описать реальный процесс, имевший место во мне, потому что это дает опору уж не знаю, почему, - но шансов на это, похоже, очень мало - проблески не превращаются в свет, так, мерцание, гудение, что-то было, но надежно погребено в моем разноплановом сознании. Сообщение плохо налажено не только с внешним миром. Разумеется, ты лукавишь: ты это нарочно делаешь, ничего налаживать ты не хочешь. "Это ваша задача определить, что есть факт, а что есть фантазия в голове встревоженной маленькой девочки", - сказал он присяжным заседателям.
   И дни продолжаются, насыщенные отвращением и жарой (я нисколько не утомлю Вас описаниями погоды, если с присущей мне сдержанностью констатирую, что погода была). Не спится. И щупальцами изветшалого мозга все шарим и шарим в туманных провалах былого. И нечем дышать.
   Сон - прокладка между мной и наступающим, утолщенная прокладка, смягчающая неизбежное попадание туда, куда тебе не надо.
   Но - пробужденье! Оно застигает подобно форменному кошмару - врасплох. Во время пробуждения ощущаешь себя стрелой, мгновенно досягающей дней рутины, представляющихся стеной, где всякое движение прекращается.
   Бесполезно говорить им, что они должны извлечь уроки из пережитого. Им пришлось нелегко, и что-то сломалось у них внутри. Проведя в страхе несколько дней или даже часов, погружаешься в настоящее безумие. Слезы - лишь его начало. Тебя тошнит, и ты падаешь без сознания, как будто смерть уже выиграла свою битву.
   Лишь смерть может положить всему конец. Как просто, сделать последний вздох и упасть в дыру.
   В то время, как у Alexandra появилась грудь, а то вырастало только лицо. Мне снова не хватает слов, чтобы описать увиденный на мониторе апдейт ее превью. Теперь я понимаю: словами можно описать только нечто малозначительное, а эта девочка, хоть ее не ищут по всему миру, как Chelda, конкретна, и западает не только в сознание, но и подсознание. Кроме нее, у меня нет ничего, одни воспоминания.
   Пора выписывать руководство по одиночеству, пособие по неспособности, самоучитель небытия; ибо где же учитель?
   Какая-то Вы, м. г., тварь дрожащая: все трепещете, умиляетесь, приискиваете утраченные другими иллюзии. Отшельничая, лелея свое ни в чем не участие, он мечтает, хандрит, переводит картинки и презирает толпу. Презирает, но - соглядатайствует за ней. За ней - за улицей - площадью - за градом игр человеческих. И отражает увиденное со всеми подробностями и неурядицами, коими только и живо искусство. Жестокий, все-таки, это недуг - графомания, тем более, в этой стране. Две-три скрипучих и хрустких, словно капустный лист, зимы кряду - и Вы начинаете путать спряженья. Что же касается перемарываний вообще, то, верите ли, не стоит свеч. Сколько ни переиначивай - все равно не оценят. Поэтому в целом работаю сразу набело - потоком сознания, слов. Испытанный, верный способ. Воспаляя воображение масс, им баловались еще Бальзак, Боборыкин, Сковорода.
   Хорошо нам, писателям: пишешь, пишешь, и вот - бессмертен. Сберегите память об образе и голосе моем до последних дней своего бренного существования.
   Всегда были люди, публично питавшие друг ко другу симпатию или неприязнь; а где-то поблизости всегда оказывались какие-то люди, писавшие касательно этих взаимоотношений; и не переводились люди, писавшие об этих писавших, а также писавшие о писавших насчет писавших. И еще сохранились люди, читающие тексты, попадающиеся на глаза. Не все так страшно, получается.
  
   "Ax, нет,- отвечала она. - Вы, наверное, ни при чем. Я вас, должно быть, придумала. Но! - но к чему эта холодность, нелюбезность. И зачем вы все время читаете".
  
   ... - паки и паки - круче и круче - невероятно - какая-то межеумочная - напролетная - безысходность - будто кто-то неправый, но грубый обрек вас...
   Таково уже свойство нашего человека и гражданина, что все ему нипочем. Прирожденный стоик, он свыкается с самыми плачевными обстоятельствами существования, терпит лишения до последней возможности, и только затем, основательно взвесив все за и против, накладывает на себя руки.
  
   Есть только одна бесспорная реальность в жизни каждого человека - это его физическое существование, или существование его тела. Его жизнь, его индивидуальность, его личность заключены в его теле. Когда тело умирает, его человеческое существование в этом мире прекращается. Ни один человек не может существовать отдельно от своего тела.
   Юная велосипедистка, - начну с красивого. Сильный ветер, синие шорты, доверху открытые симпатичные ноги - сильные, стройные, чуть загорелые; длинные волосы спадают на прищуренные глаза; ранняя юность, абсолютная свежесть, исходящая от группы из трех подростков, куда она входит, подкатывая и отъезжая от них. Настоящая жизнь находится на внутреннем личностном уровне, где одно тело взаимосвязано с другим телом или с естественной окружающей средой. Все остальное - лишь декорации сцены, и если мы спутаем эти декорации с реальной драмой жизни, то мы окажемся во власти иллюзии. Иллюзия - потому что ты не связан с этим телом - не больше, чем с файлом в формате jepg. Когда сердце заключено в жесткую грудную клетку, любовь не будет свободной, она будет зажата и ограничена. Созерцанием, - добавлю я.
   Я застрял в бесконечной пустыне, известной под названием "сушь". Я тупо сижу перед проклятой клавиатурой, словно мне отрубили кисти рук по самые запястья. И ничего не получается. Стремление к совершенству снижает гуманность человека и становится саморазрушающей силой. Какая кромешность, какой дичайший эдгаровский невермор - без просветов. Каждое утро подушка оказывается влажной, а я не могу вспомнить, что мне снилось и отчего она стала солоноватой. Земля больна людьми... вам так не кажется? Надо уничтожить людей и не мучить больше окружающий мир... Че молчим, сцуко? Или вас уже поубивали? убейте детей... они меня бесят... они такие отвратительные... как и все люди... Убьем всех... и меня заодно... Умереть и стать одной из миллионов падающих в беспредельность звезд. Ибо вообразите...
   Когда проводишь много времени на одном месте, ожидание перестает иметь какое-либо значение. А когда играешь со словами так долго, как это делал я, все вокруг перестает иметь значение. Умереть - так же хорошо, как и жить; ждать - ничуть не хуже, чем торопиться. Лучше ходи по солнечной стороне. Молчи и забудь.
   Твое тело будто источает тоску и неуверенность. Запах пота приобрел горький, въедливый оттенок - в отличие от пряных ароматов отдыха. Как написано у Брэдбери, человек, пахнущий так, не способен испытывать что-либо к окружающему, кроме ненависти.
   Когда придет время подводить счеты земному существованию, важным окажется не то, победил ты или проиграл, но то, как ты вел игру. Никому не нужны ни классики, ни знания, ни науки. Только терпимость и разделение, и разделение и терпимость.
   Сколько щемяще знакомой природы окружает girls на сиих jepg. Камыши, галька, зеленая трава... Родная природа, что ни говори, более мне знакомая, и, оказывается, рождающая желание встретиться с ней наяву - в отличие от живых объектов. Она кажется мне радостной. Не знаю, почему. Я думал, что позолота ее крылышек потускнела, запудренная прахом злобы, но перспектива небес, по которым движутся караваны белых облаков... над этим бесцельным и бессмысленным существованием, когда ты барахтаешься в грязи, весь в липкой тине и мути, и понимаешь, что ты сам сотворил над собой такое, и никто тебе не поможет выбраться, ты один, совершенно один, и все внутри обрывается, и сердце замирает... все так же манит, втягивает в себя душу. Все это мне знакомо, знакомо в самой настойчивой и пленительной форме. Вот что предлагает природа; это чистое и экстатичное блаженство; меланхолия, превосходящая все разумное.
   Зачем, ну зачем ты смотришь в небо?!
  
   Я совершил большую ошибку - опять проснулся. Это кошмар - начинать день с ошибки... Мозги - как колючий кустарник, и обрывки кошмарного сна так и остались висеть на шипах, но я, хоть убей, не могу вспомнить, о чем был кошмар. Просто черный внезапный провал - стремительный выпад в сердце. Пытаюсь все-таки вспомнить, но сон рассыпается пеплом в руках. Подношу пальцы ко рту. Вкус - как у жизни, растраченной зря. Вкус неудачи. Вкус безнадеги. Черная туча безымянного зла, слепая сила, которая насмехается надо мной, безобразный, всеподавляющий страх, непреходящее беспокойство, которое хуже, чем смерть. Я схожу с ума, все схожу и схожу, но никак не могу тронуться окончательно. И даже некому обо всем рассказать. Да и кому это интересно? Кого это волнует? Меня лично не волновало бы. Разве что поделиться с тетрадкой. Открываю тетрадь и пишу.
   Все очень просто, если чуть отвлечься от шокирующих деталей, в конце концов, неизбежно присущих любой попытке выжить. Если ты решился жить, остальное следует. Красивым может быть лишь мгновенный уход, один жест, одно выражение. Выживание - это поражение всех систем, идеалов, оказывающихся предрассудками - для твоей выживающей части, что выживает яростно, невзирая ни на что, не прибегая ни к каким хитроумным вымыслам. Ей нет оправдания, жажде жизни, и она в ней и не нуждается. Как говорится, тигры гнева мудрей лошадей поученья.
   Наверное, можно привыкнуть и к такому. Имею в виду - нечеловеческому проживанию, когда все силы, вся воля обращены на то, чтоб выжить максимальное число несчитанных секунд, каждая из которых подобна предыдущей - тяжестью, кажущейся непереносимой. Весельчак Суинберн всю жизнь говорил о горьких поцелуях. Что он мог знать, бедный старый мальчик? Мы начинаем видеть невозможное постепенно. Подумать только, даже у английского языка есть свои пределы; незаметно мы скользили к пониманию необходимости выражения несказанных таинств посредством тайных же священнодействий. Медленно уходя от привычной перспективы и неадекватных метафор, пока язык не потерпит окончательное поражение, и мы не увидим вещь такой, какова она есть - целую жизнь смеха, страха, боли, радости, разочарования, надежды, потерь - без удобной для восприятия хронологии, без поблажек в виде усталости и ожидания, сна и отвлечения внимания.
   Как может иметь намерение высшее существо, обитающее в Вечности? Абсолютное, всецелое не может измениться; как же тогда оно может желать перемен? Я чувствовал, что в восхищении растворяюсь в отсутствии вмешательства в безмятежность моей души... Это чувство было, воистину, глубиннее и темнее всего, что может быть передано членораздельной речью. Оно было сродни экстатичности, исходящей от истуканов Будды, таинственной улыбке Моны Лизы.
   Взгляд на часы напомнил мне о том, что я почитал за реальность. Надо вставать, поскольку мне еще идти в ледяную ночь, и там пребывать, в совсем ином состоянии, до ее конца. Проснись, проснись навсегда! Проснись в пустоте, в этой бездне.
   Пора было выйти. Некий инстинкт, нечто темное и непристойное - память затаившегося животного, - побуждает вас подняться и выйти. Каждое действие - отдельно взятая агония, воздымающаяся до климакса, который так никогда и не наступает. И нет возможности логического завершения или обретения покоя.
   Утонченная безмятежность заставила мой мозг поплыть, когда я вышел на улицу. Одиночество восхитило меня. Я хотел отправиться к дьяволу моим собственным путем.
   Может, пробуждению этого загадочного по сю пору ощущения послужила оценка женщины, а то меня тревожило собственное возможное выпадение из рамок. Она сказала... неважно, но я, значит, не слишком ошибался, не вовсе выпадал.
   Только что мне в голову пришла очень забавная вещь. В нашем сознании есть нечто, что мешает думать о том, чего тебе не хватает.
   Я никогда не был способен сделать что-либо, исходя из моих собственных способностей. Как безнадежно спутаны мои мысли. Я едва распознаю утро и вечер. Я с абсолютной уверенностью описываю вещи, которые по всей вероятности вообще не имели места.
   Большинство людей, что бредут, спотыкаясь, по этому свету, кажется, делают это безо всякого понятия о возможностях, которые способно предоставить им наслаждение. Но, как сказано у Г.К. Честертона: "Выбор души неоспорим".
   В мыслях нет ясности. В них боль и страх, и печаль - и зловещий восторг. И каждый, кого я вижу, вызывает у меня подозрение. Я постоянно жду от людей какого-нибудь грязного подвоха; но это не мания. Они не понимают мою точку зрения. Я утратил всякое сочувствие к ближним, люди это видят, и это вредит мне в моей игре. Я должен изображать избыток нежности, которой во мне было так много; это давало повод окружающим считать меня приятным дурачком.
   Тело просто невыносимо, и оно болит.
   Я пишу эти строки, находясь в состоянии записывающего ангела. Я проживаю в вечности, и временные предметы превратились в докучные и глупые символы. Мои слова - покровы моей истины.
   Я пишу не по какой-либо причине; даже не для себя; это автоматическое действие. Есть одна неприятность. Я могу ясно помнить только о духовных вещах. Материальный мир угасает. Трудно читать или писать. Мои глаза не могут четко сфокусироваться. Они открыты для спиритуального мира, и не могут видеть что-то вне его. И еще тяжело контролировать руки. Я не могу четко выписывать буквы. Это заставляет меня забыть, кем я являюсь, и ту прекрасную работу, которая должна быть сделана. If You Were Here - если Вы были здесь.
   - Милейший, Вы пришли не в ту лавочку!!!
   Он утверждает, что может вынести и это; но мысль о том, что тебя довели до безумия обитатели иных миров - это больше, нежели любой человек способен вынести...
   Слишком многое надо вычеркнуть из сознания, чтобы просто жить в данную минуту.
   Главное - отсюда. Сохраняя при том понимание, что ничто меня туда перенести не может - меня больше нет. То, что пришло взамен, сидит сейчас за мониторами, пишет, скачивает, слушает музыку - причем одновременно, - и держит равновесие, будто волчок, но направление движения, я думаю, всего только круговое, направленное не на решение ситуации, а на максимальное продление нынешнего состояния.
   - Жизнь похожа на кружку чая.
   - Почему?
   - Хрен его знает, я не философ!
   Боюсь, дальше начнется философия, а она не по силам тому, кто здесь сидит.
   Жизнь стала бесконечно утомительной сменой периодов стимуляций, которые плохо стимулируют, и депрессий, которые ничего не подавляют; жизнь стала чем-то неведомым, неопределенным, полным ужаса. Каждый обрывок желания и каждое действие были явно случайностями.
   Паучье кружево защитной забывчивости занавешивает отверстие пещеры, скрывающей обглоданный череп и кровавые кости моих неудач. Главенствует нестерпимая потребность вернуться в бесформенное отупение, которое кажется вершиной благоденствия. Игристость жизни утрачена, как в выдохшемся шампанском. Но боль моего тела помогает мне стойко переносить смертельную муку моей души.
   Жизнь становится невыносимей с каждым днем, и единственный путь к бегству прегражден огненными мечами. Но он жил, и этот упрямый факт понемногу стал увлекать его - как будто ему удалось пережить самого себя, как будто у него началась загробная жизнь.
   Ужасно просыпаться до рассвета старым, больным, беспомощным. Я не могу сказать, кем буду завтра. Каждый день - новый, и каждый день я снова появляюсь на свет, и должен заново себя воссоздавать.
   И вдруг понял - понял вдруг, что все это ему абсолютно безразлично. Именно тогда он начал терять над собой контроль. Если что-то ему и снилось, то это почему-то имело к нему самое непосредственное отношение: ему снились его же собственные руки, ботинки, кирпичная стена рядом с его головой. И не было ни одной минуты, когда бы он не чувствовал смертельную усталость. Не все ли равно? Раньше он был одним, теперь стал другим. Не лучше и не хуже - просто другим. Он превратился в призрак, который существовал во мне, в доисторическое существо, в нечто нереальное. Только и всего, и какая, собственно, разница, день сейчас или ночь. Если вечер еще не наступил, значит, наступит позже. Произойдет это непременно, независимо от того, выглянет он в окно или нет. С другой стороны, даже если здесь ночь, где-то в другом месте все равно светит солнце. В Китае, к примеру, солнце сейчас в зените, и крестьяне на рисовых полях обливаются потом. Ночь и день - понятия относительные. В каждый отдельно взятый момент всегда есть и день, и ночь - мы же не знаем об этом по той простой причине, что в двух местах одновременно находиться не можем.
   Какой смысл волноваться, беспокоиться о том, что не имеет ровным счетом никакого значения?
   Он обязан европейскому интеллекту тем, что имеет возможность категорически объяснять, почему его мысли настолько азиатские по форме.
   На столе ровные стопки бумаги - чистые, исписанные от руки, отпечатанные на машинке. Сотни, может, тысячи страниц. Кого там только не было: мужчины и женщины, дети и старики, подростки и младенцы, богатые и бедные, чернокожие мужчины и белые женщины, белые мужчины и чернокожие женщины, японцы и арабы, мужчины в бежевом, сером, синем и зеленом, женщины в красном, белом, желтом и розовом, дети в кроссовках, дети в ботинках, дети в ковбойских сапогах, толстые и худые, высокие и низкие, каждый был самим собой и не имел ничего общего с остальными; каменный дом (стены толщиной в шестьдесят сантиметров), небольшой виноградник, заливные луга с пасущимися овцами, лес (вороны, грачи, дикие кабаны), холмы; среди деревьев и кустарника развалившаяся беседка. Ракитник, чабрец, дубки, краснозем, белая глина, ветер... и я видел, что собранный материал, разрастаясь в геометрической прогрессии, живет своей отдельной жизнью: такое вечно голодное существо, жадно глотающее все новые подробности. В картине появлялись белые пятна, а в распаленном воображении - мешанина из голых тел... Он набивал абзацы камнями, листьями, сухими ветками и даже кучками собачьего дерьма. Полки ломились от коробок, папок, скоросшивателей, тетрадей, даже в землю в цветочных горшках были вписаны буквы, словно они пытались выразить нечто, чего уже нельзя постичь. Если сложить все рукописи вместе, по весу как раз получится взрослый мужчина.
   Стоило мне об этом задуматься, как ситуация предстала передо мной во всей своей неразрешимости: меня интересовал, в сущности, только один вопрос, на который нет ответа. Так зачем мне новые детали, подробности, кипа исписанных страниц? Мир начинается там, где заканчиваются мысли. Теперь я наконец понял, где эта комната: в моей черепной коробке. Это не жизнь. Это черт знает что. Голый остров. Последнее пристанище перед концом света.
   Жизнь куда-то тащит нас, беспомощных, пока мы не растеряем ее по дороге. Вот так, убывая в день по капле, она в нас и угаснет. Ему вспомнилось, что он читал о последних годах жизни Мелвилла. Замкнутый, нелюдимый старик, чиновник на нью-йоркской таможне - никому не нужный, всеми забытый.
   Он перечисляет внешние признаки этого занятия - письма, - снова и снова говорит о бумаге, ручке, машинке и словах, словах, словах, пока не обращает их в безысходную экзистенцию; литература как склеп. Я же хотел всего и сразу, меня раздирали самые разные желания, я был во власти сиюминутного - какое уж тут олимпийское безразличие! Терпение вещь хорошая, в определенных пределах, в противном случае оно бывает фатальным. История без конца обречена на то, чтобы длиться вечно, и тот, кто в нее вовлечен, должен умереть, не доиграв свою роль. Эти мысли наверняка преследовали и меня, возможно, я даже был ими одержим, но отсутствовали внешние признаки или сигналы, которые позволили бы мне понять, что со мной происходит. Пока не пришел черед книги Остера. Где меня если что поразило, так сходство со своими ранними вещами: невнятно задается экспозиция, а потом об этом нет речи, все сводится к прострации персонажа, вязнущего в ступорозной реальности. И все же меня не оставляла мысль: за этой внешней путаницей скрывается особо изощренный, продуманный во всех деталях план. Казалось, больше всего на свете он хотел потерпеть неудачу, расписаться в собственном бессилии. Конечно, я могу ошибаться. Я был не в том состоянии, чтобы воспринимать литературный труд, тем более судить о нем. Да, я прочел его от корки до корки, но стоит ли верить моим словам, если я сам себе не верю? Тем более странно ощущение абсолютной прозрачности.
   Кто настолько силен, чтобы отказаться от надежды? Только не я. Хоть она, стоит чуть подумать, беспочвенна. Ну, на то она крылата, чтоб не нуждаться в опоре на земную твердь. Какие судьбы обращаются в прах! Джофф и Уолли, двое из судей, приговоривших Карла Первого к смерти, после Реставрации бежали в Коннектикут и провели остаток жизни в пещере. Быть где угодно, только не в этом мире. Все может повернуться нежданной стороной, и Космос больше, чем ты способен представить. Может, он и ошибается - все равно ему не узнать правды. Заранее продуманного маршрута у него нет, вдобавок, он никогда не знает, где находится, тем более, что не производит впечатления человека, твердо знающего, чего он хочет. Используя бесцельное движение для пересмотра своих чувств и мыслей, он впитывает внешнюю сторону жизни и тем самым нарушает суверенность своего внутреннего мира. Заглушая внутреннее внешним, топя себя в самом себе, он научился кое-как справляться с охватывавшими его приступами отчаяния. Блуждание по пустошам было для него, таким образом, возможностью какое-то время ни о чем не думать. В сущности, каждая жизнь - это всего лишь сумма непредвиденных обстоятельств, хроника случайных пересечений, элементарного везения, беспорядочных событий, которые если что-то и доказывают, так это отсутствие внутренней целесообразности. Судьбу не обманешь, человеческое невезение беспредельно, и каждый раз мы абсолютно не готовы к новым ударам.
  
   В каком-то сонном ментальном пируэте мне вдруг показалось, будто я несусь на внутреннем витке волны ярко сияющей, прозрачной информации, высотой в несколько сот футов. Веселое оживление сменилось ужасом, когда я осознал, что волна моя несется к каменистой береговой линии. Все исчезло в шумном хаосе информационной волны, разбившейся о виртуальный берег. И это было гораздо более странно, чем вы можете предположить: изменения формы и магические нападения оказались гораздо более реальным, чем какие бы то ни было научные построения, потому как духов предков и их иной мир можно видеть и ощущать, их можно познавать в необычной реальности.
   Она вернулась из своего сна, где ей было так тепло и спокойно, в эту унылую комнату. И все было слишком реальным, чтобы это вынести. Она закрыла глаза и пожелала, чтобы вся эта цепь событий вокруг - пробуждение чувства, неприязнь, полная неуверенность в себе и зловещее стремление подавлять, исходившее от всех окружающих, - вдруг распалась.
   Продолжаются: РАДОСТИ МЕСКАЛИНА, а также ЛСД
   Соединения эти действуют как растворяющие, снимающие культурную обусловленность любого рода. Агент снятия психологической обусловленности есть, по существу, агент антипрограммный.
   Важно пользоваться только такими соединениями, которые не повредят мозгу: независимо от того, какое отношение физический мозг имеет к уму, он определенно имеет отношение к метаболизму галлюциногенов.
  
   Материя - это то, что простирается в пространстве, что наполняет пространство. Тем самым материя полностью покинула область идеи. Поэтому также материя склоняется к бесформенности, к тяжести и инерции. Материя никогда не может развить из самой себя чего-либо нового, никогда не может изменить своего состояния. Когда она предоставлена себе самой, все кончается распадом формы и распылением, всеобщим уравниванием. Похоже, физические составляющие меня покинуты идеей. Когда жизнь заканчивается, то никакой мескалин не поможет.
   ...чем ты так утомился, если не предыдущей жизнью, всеми ее геологическими периодами, каждый из которых длился бесконечно. Будто все импульсы во мне изжиты.
  
   Идея, самопроизвольно зародившаяся в твоем сознании, всегда пытающемся разобраться во всем, исходя из абсолютно неправильных предпосылок, зиждущихся на случайном сходстве названий - вместо познавания нового как нового, ты вкладываешь в него старое содержание - и промахиваешься. Это не страшно, страшно твое одержимое упорствование в движении не туда. Причина этого заключена во мрак твоей души. Что-то там есть.
  
   ...был листопад, разноцветные листья осыпались будто сами по себе, задевая при падении тебя, хоть слабый ветерок почти не шевелил ветви, светило солнце, и было красиво. Что творилось в твоей душе, уподобившейся птице, попавшей в западню... это невозможно описать... и мне вдруг пришло в голову, что это всамделишная реальность, происходит что-то рядом, напротив и под тобой, почему я до сих пор не ложусь: что-то происходит, и мне хочется увидеть ожиданный результат.
  
   Меня интересует деятельность без смысла. Я подразумеваю под этим свободную деятельность, игру, деятельность, которая не несет в себе ничего, кроме самой себя, никаких отзвуков, никакой мотивации. Свободная деятельность.

Мышленье наше - плод возни мышиной.

Вся наша жизнь - сплошная мышеловка.

  
   Освещенная пустыня; кажется, должен бы привыкнуть, подумал я, бросив взгляд в прошлое - там годы и годы скольжения в пустоте без единой check. Так что нечего мне было рвать, бесконечное падение в бездну - мое естественное состояние.
   Ничего не происходило. Просто - было... Осталась в памяти какая-то тугая плоть, которая не может испариться, и так еще, какие-то отдельные строки. Странник - это зеркало. Он не может его потерять, он может только о нем забыть; самое большее, полностью забыть.
   Что бы ни вышло, этап сожалений, похоже, минул. Времени мало.
   Я заклинаю себя, гипнотизируясь повторением слов, но какое они имеют значение, на-сколько отражают мою подлинность - это неясно. Вечность, в конце концов, - долгий путь, мой мальчик. Мотивация - это решающий моральный момент, а состоявшийся натуральный грех - только внешнее проявление дурного желания. То есть зло и добродетель зависят не от того, что сделал человек, а от того, что он чувствует и чего желает. Хотелось бы пожелать чего-то дурного, а не просто злиться и подавляться из-за невозможности излить злость.
   Я ощущаю свое тело, разум, поступки и окружающую меня среду как взаимосвязанное целое. Будет одинаково верно сказать, что у меня нет личной жизни и что вся моя жизнь - личная.
   Какие уж мысли при столь зыбучем, недействительном мышлении! Ты ни во что не веришь, а тех, кто ни во что не верит, ждет незавидная судьба: у них нет естественной защиты против всего того странного, с чем им приходится столкнуться.
   Я знаю, что больше никогда уже не приду в себя. Я опять слышу голоса и не могу сосредоточиться. Как я ни старайся, я тут ничего не могу ни прибавить, ни убавить. От меня так мало зависит. Сфера моей личной ответственности заметно уменьшилась. Это я почувствовал именно сейчас. Чувство ответственности ослабевает. В ускоренном темпе.
   Я - почти ничто.
   Строго говоря, такая мысль должна была бы показаться мне очень пугающей, однако я не испытываю такого ощущения.
   На мгновение над книжными полками возникает призрак с охапкой цветов в руках - пионы, звездчатые лилии, чайные розы, гортензии, ирисы. Призрак быстро исчезает, но в воздухе остается ощущение, будто рядом что-то еще: не злое, не доброе, древнее и живое, вечно длящееся и потому всегда побеждающее; ангел, восхитительный и загадочный, на мгновение коснулся сандалией поверхности нашей планеты, и красота далеко не единственная его особенность.
   Если космос располагает безграничными запасами времени, это не просто означает что может произойти все, что угодно. Это означает, что когда-нибудь действительно произойдет все. Независимо от того, насколько мала вероятность и сколько на это потребуется времени, рано или поздно это все равно станет реальностью. Мне не так уж много и надо. Больше всего мне хочется стать таким человеком, который сумел бы сделать мир немного лучше. Это было бы самое лучшее. Но я не знаю, можно ли этого добиться. Я не знаю, что нужно делать, чтобы улучшить мир. Я не уверен, что для этого достаточно просто ласкать себя. Но я хочу, чтобы мне было хорошо. Я хочу простой и доброй жизни, в которой будет много хороших часов и много радости. Повсюду что-то надо делать, чтобы все ладилось, причем самое разное. Получится ли у меня тоже когда-нибудь наладить свои дела, чтобы все шло без сбоев...
   - Слушай, может быть, лучше поменьше думать о смысле? - предлагает он.
   - Нет, я так не могу.
   - Ну а как тогда быть с дружбой? - спрашивает мой ангел. - Для нас с тобой дружба, например, не имеет смысла.
   - Верно, - соглашаюсь я.
   - Ну, вот видишь! - говорит он.
   Я спрашиваю, будет ли он меня любить.
   Он смеется и целует меня.
   У меня заметно улучшается настроение. Уж больно круто все выходит!
  
   CREEDENCE CLEARWATER REVIVAL, хриплый голос Фогерти. И вдруг на него наплывает старое воспоминание: ветка трется листьями о стекло, а где-то начинается тихая музыка. Это не самое первое его воспоминание, но именно в этом есть что-то невероятно значимое и глубокое, почти чудесно уютное и обнадеживающее. Больше никаких воспоминаний, только вот это, абсолютно четкое и живое, сохранившееся в памяти лучше многих вчерашних событий: ветка, хлопающая листьями по стеклу, и первые звуки духовых - как будто возникновение музыки каким-то образом связано с деревом, потревоженным ветром. Наверное, именно с этого мгновения начинается его бытие в мире; наверное, именно в этот момент он начал понимать обещания, подразумеваемые миропорядком, превышающим наши представления о счастье, хотя и включающим его наряду со всем прочим. Та ветка и та музыка намного важнее для него всех этих книг.
   Мне хотелось бы подарить себе книгу, обладающую тем же качеством, что и это воспоминание о ветке, хлопающей по стеклу дома, в который уже никогда не вернешься. Это по-детски, он понимает. Слишком некритично. Все не так дешево. И, тем не менее, он чувствует, что в этой неразборчивой любви есть что-то невероятно глубокое, как если бы все в мире было частью огромного непостижимого плана и каждая вещь носила тайное имя, не поддающееся языковому выражению, но являющееся самой этой вещью, как мы ее видим и чувствуем. Это абсолютное и безусловное восхищение и есть, как он начинает думать, его душа (смущающее, сентиментальное слово, но как еще это назвать?), та его составляющая, которая, возможно, переживет распад тела. Почему мы так цепляемся за жизнь, как бы плохо нам ни было? Наверное, дело как раз в этой беспричинной любви.
   Вот чем в то время, перед тем как сойти с ума, я был озабочен.
   Я чувствую себя юной девушкой в новом платье, свежей и полной надежд, искрящейся остроумием и изяществом, но не просто остроумием и изяществом, а чем-то большим - неземным и золотистым, на чем лежит отблеск некой глубинной радости, сверкания самой жизни, между тем как шелка шуршат при каждом моем движении. Нет, сегодня я не стану смотреться в зеркало.
   - Доброе утро, - говорю я.
  
   Сколько я усилий приложил - комических и даже безумных, - чтобы снова впечатлиться сочетанием обводов фигурки, платьица, движенья, но видел только травы, купы деревьев и вечное бездонное небо. Это нагоняло тоску, потому что не несло в себе ничего желанного, причем желанного с пугающей себя силой. Я, по сути дела, боролся со сконструированным своей фантазией фантомом. Я хотел зрительных впечатлений. Зачем - сам не понимая. Сейчас тоже не понимаю, но больше не задаюсь вопросами. Моя судьба - гоняться за призраками, за существами, большинство которых существует только в моем воображении. Любовь не только тяжелая болезнь, но и столь же мучительная неволя. Получается, что любить можно лишь призрак, возникший в воображении, обозначенный какими-то чертами, свойствами, признаками.
   Мысли, когда нет желаний, бесцветны, бессильны... а когда желание есть, мысли не нужны.
   Если о чем забыл упомянуть, так это об открытии, сделанном сегодня ночью: как трудно, оказывается, просто прожить ночь, без всяких дополнительных нагрузок, как много болезненных сигналов подает тело, создавая самоощущение полностью разваливающегося субъекта. Лучше бы я не покидал этого текста. Здесь мне лучше, чем там. Но здесь я тоже не могу быть все время, потому что хочется спать, например, как сейчас. Или что еще. Тоскливо воспринимать жизнь проблемой, которую нужно решать. Не верить больше в жизнь и быть унылым, как Бетховен... я вновь чувствую себя беспомощно, идиотски подавленным - такой жалкий, иррациональный, и все-таки совершенный.
   ... вчера снился; кошмар с изменением окружающих людей (которых все равно не знаю и знать не хочу, они без того чужды и ненужны мне), чьи лица оказываются масками, а за ними - Оно, не знаю, как это назвать, воплощающее абсолютную инакость, вызывающую запредельный ужас. У меня ощущение, что я один в мире лишенном человеческого бытия, черт, так оно и есть, именно это я чувствую. Я плачу: "Я больше никогда не буду в безопасности!" Вновь ужас, который в конечном итоге суть порождение слов, чертовски хорошо демонстрирующих мне, что я заслужил своими прежними радужными книжными разглагольствованиями. Книги, раскниги, они причина. Я давно прочел все, в книгах ответов нет. Они - гнезда скорби, сорной травы, что плодится без толку, и, подхваченная ветром неистовой и безумной страсти, кидает свои семена повсюду! Слова, что я выучил за всю свою жизнь, вдруг явились мне во всей своей явной и нешуточной смертельности, никогда мне больше не быть веселым поэтом, воспевающим смерть и тому подобную романтику: так вперед, пылинка, со своими миллиардолетними наносами сна, миллиарды слов ждут тебя, чтобы трахнуть!
  
   Нежными весенними ночами я буду стоять во дворе под звездами. Все отзовется добром - и будет таким же золотым и вечным - и больше нет нужды что-либо говорить. Всецело человек и всецело в безопасности... Мир, рожденный моим безумием, легко предвидеть - дружественный, полный взаимопомощи, приторный, как патока. В нем можно замыслить и осуществить только прекрасное и доброе. В настоящем, реальном мире тебе пришлось бы драться. А ты, вероятно, не создан побеждать. Он обычный человек и устал от поражений. Но победа не светит ему и здесь.

Если отпустит жизнь - буду падать.

Падать, как лист, как снег, как вчера во сне,

Лечь, умереть уснуть, не держать, не жить,

Больше не биться в этом осеннем теле

ничего более

ничего более

даже самая нежная нежность становится болью

потому что - ясно же - ничего более.

В конечном итоге прав Соломон: и это проходит.

  
   ... фанфары наготы гремят в твоем воображении не благодаря отдельным деталям, пусть даже очень пухлым. Я обнимаю ее своим бессонным возбужденным взглядом; - ты сказал, что полюбил бы танцующих красавиц, если бы знал, что они ВЕЧНО будут такими красивыми. Но ты так легко падаешь духом... и потом, я думаю, на самом деле ты не хочешь меня, а хочешь домой... Ее глаза только морок, светлый июльский иней. Чистая, цельная потаскушка; снять бы с неё трусики... Все эти плавные плотные pussy, плоские животики и отличные юные зады управляют мной, сумасшедшим. Ребенок, в чьих глаза читается "трахни меня" - это жутко.
  
   После первого пробуждения я чувствовал себя больным, после второго - тоже неладно было: испарина на теле, несмотря на установившуюся прохладную погоду... а вот сейчас я снова вернулся, едва шагая, прихрамывая, волоча ноги; вот я возвращаюсь со своего ночного бдения, как бормочущий старый бхикку, очевидно, с выражением ужаса на лице от долгого пребывания среди черного от нефти железа. Я могу только семенить, запинаясь на ходу, слыша ужасную тишину в сердце жизни. Играют ребятишки, и люди проходят мимо, и я отчего-то потрясен при виде блондинки, спешащей куда-то.
   Все, все путается, но я объясню.
   Оскалил немногочисленные зубы в зеркале, и ощутил себя древним, изношенным на все сто. Агония и смерть гармонируют со всем этим, но я еще не осознаю гадости того, что надвигается. Это пришло в форме ужаса от ощущения гнилой смертности внутри меня - меня и других - я чувствую себя совсем голым безо всех этих жалких защитных механизмов типа размышлений о жизни или медитаций о "запредельном" и всем этом дерьме, без жалких на самом деле механизмов приготовления ужина или разговоров типа: "Ну, чем займемся? Рубкой дров?" Я вижу себя жалким, обреченным - ужасное сознание, что я всю жизнь обманывал себя, думая, чти дальше будет что-то, что заставит шоу продолжаться, а на самом деле я просто шут гороховый, да и все так - и вот все это такое жалкое, я даже не предпринимаю здравых человеческих попыток облегчить душу в этом ужасном зловещем состоянии смертельной безнадежности. Обнажились все мои хитрости, обнажилось само понимание, что все они обнажились, как куча вранья.
   Все определилось, и он стал готовиться, как зверь, нутром почуявший, что пришел его конец, и инстинктивно выполняющий программу, заложенную от природы.
  
   Испытываете ли вы чувство растерянности? Не сталкиваетесь ли с трудностями в опознавании людей и предметов? Не кажется ли вам что-нибудь вывернутым шиворот-навыворот? И, кстати говоря, не наблюдаете ли за собой языковой дезориентации?
   На все вопросы - "да", один ответ.
   Но иначе не мог. Это был его образ жизни. Единственный, который он знал.
  
   - Я не собираюсь долго жить. Я не хочу тут задерживаться. Зачем? Что хорошего в этом мире? Скажи мне, в самом деле, ну что такого в этом мире? Я вижу одну муть. Муть снаружи, муть внутри. Мы все прокляты, трижды прокляты, зная так мало и не понимая даже этой смехотворной малости. Так или иначе, для меня все кончено.
   В ее глазах стояли слезы, но она смеялась.
   - Значит, однажды я тебя никогда больше не увижу, да? Никогда-никогда больше не увижу...
   Только что она была тут, живая, осязаемая, и вдруг - ничего. Растворилась. Исчезнувшая девушка. Из тех, что приходят и уходят по своей воле. И ничто, никто не может остаться с ней рядом. Именно их мы любим больше всего - тех, кого любить безнадежно, потому что они ускользают в тот самый миг, когда кажутся совсем рядом.
   Что ж, философски подумал он, вот так у меня всю жизнь. Вечно накалывают.

тем не менее, как-то прибавилось шансов выжить

и теперь - несмотря на то, что стало так скушно -

никуда не денусь, как и было сказано выше

  
   Они будто виденья из другого мира - бледный диск луны на дневном небе, березовая рощица вдали, окутанная зеленой дымкой первой листвы... они словно не участвуют в этой действительности, и нечто в тебе хочет убежать в них. Быть таким же отстраненным, далеким, неучаствующим. Безлично обворожительным, не накладывающим пут вызовами, мотивами, инстинктами.
   Идеалы не следует протаскивать на эту сторону. Тогда не будет чувства вины, будто ты нарушил обещание, данное лучшему другу. Другому я. Ты не он, он - не ты. Ты для него ничего не сможешь сделать. Я уверен, что бесполезно приносить для этого жертвы: они не достигнут цели. Все должно быть так, как есть, чтоб ты мог продолжить свое функционирование. Все обстоит так не случайно, почему твои бунты обречены на поражение. Можно лишь желать - и ожидать, ни на что особо не надеясь. В конце всё будет хорошо. Если не всё хорошо - значит, еще не конец.
  
   Ветер шумел всем, чем мог, тревожа тени моего воображения - они сильны на удивление, пугая меня, словно маленького мальчика. Я бродил в темени и холоде, разглядывая огни на горизонте и поле, освещенное луной, покрытой сухой, мертвой травой серого цвета, возвращался в тепло, где было голо и неуютно, прикидывая про себя, как бы я воспринял видение своего нынешнего времяпрепровождения, глюкнись оно мне в юности. Наверное, мне было бы странно. Я бы, скорее всего, не понял, не поверил в эту ночь, где единственно знакомым было поле. А как бы я отнесся к ландшафту собственной души?
   Что у меня там, в памяти? Едва ли столь же ясные картинки; там все спутано, как я думаю, как я представляю себе, мельком заглянув в это месиво, что представляет собой мое сознание. Это - как рана, и кровь, и гной, и все, что угодно, кроме ясности и чистоты. Я бы рад себя не испытывать, но должен разобраться с собой... вместо погружения в звездные пучины, я копаюсь в себе... ловушка для сознания.

ночь - как прошлая

под копирку

и нихуя никого

рядом

заснуть - никак

беспокойно - нахер

сжаться в комок

немного - и утро

страшно

краем глаза -

за краем света

посмотреть внимательно -

и нету

отпустило

с добрым утром нахуй

  
   я поддался искушению посмотреть картинки с Kacy, хоть сама она ничем меня не привлекала, будучи стандартной мини-моделью с хорошими формами, но не более того, и вдруг увидел, что этим именем прикрыли Chelda-model, более ничем не прикрытую; она сбросила покровы со своих детских сокровищ. Она казалась воплощением победоносной красоты - армией с развевающимися знаменами, - и я не мог отвести от нее глаз.

Так вы меня узнали? Я ваш фюрер!

   Мы ее узнали. Для меня эти фото имеют смысл миллиона слова. Они отвечают мне - пока не наскучат, пока мое сознание не перестает понимать, что дают мне эти линии и краски на плоскости, где повторяется все то же самое - те же позы, те же улыбочки, однотипные тела, не являющиеся произведением искусства; это всего лишь живые люди, ретушированные фотошопом. Но: стоит несколько времени побыть без них, как они снова сенсационны.
   Преломляя пожухшие похоти сквозь витражи из jepg, он начал воспринимать величие собственной эволюции, уподобляя свои размышления бурям на Солнце, определяющим всё в этом мире.

замираю, не дышу

в тихом ахуе теряюсь

потихоньку растворяюсь

в том, о чем не напишу

   Я думаю, что имею право на небольшое развлечение, на каплю счастья, понимаете ли, и я ловлю его то тут, то там; иногда я думаю, что не смогу жить без маленьких развлечений. Я просто думаю, что у меня не хватит сил жить дальше. Я просто думаю, что больше не выдержу.
  
   Вчера по TV смотрел передачу о Вселенной, о подсмотренной в ней форме, повторяемой от микронных до мегазвездных объектов; это напомнило о некогда снившемся, о некоей форме, являющейся единственной сущностью за всеми видимостями и разнообразиями. Может, это и есть дом, куда я вернусь? Когда я вернусь.
  
   Забавно стало утром, когда поймал свой дух мечущимся в разных местах, тогда как тело приковано к постели, и его еще надо поднять, на что оно вовсе не заряжено. Это при том, что ничего забавного кругом меня нет. Одна часть меня ловит замирания сердца, настраивается на угасание, другая - спешит, подгоняемая рутинными заботами, готовится к активности, - трудно совместить эти части, они не могут, по условию, работать слаженно, согласованно, т. ч. мне приходится переключаться оттуда сюда и отсюда - обратно. Наверное, надо выбирать.
   Я не отрицаю, что мое сознание распылилось и поплыло. Я был во множестве мест одновременно, я скользил непонятным образом, так что сознание и сверхсознание и какая-то гордость были со мной и внутри меня как факт особенностей восприятия. Скорость, с которой я была увлечен, казалась мгновенной и во всем этом был вкус вечности. Чуть пожить, чуть умереть. Скажи богам, если ты об этом думаешь, что мир почти умер.
   Настроение; оно упорно стремится выровняться, как судно, получившее пробоины; оно не хочет быть угнетенным бесконечно, невзирая на обстоятельства. Все происходящее с вами вы принимали как странный сон и вели себя естественным образом - на бред отвечали еще большим бредом.

На меня смотрят мрачные тучи,

Мчатся мимо - быстрей бы сбежать.

Я не дам никому себя мучить,

Не позволю себя обижать.

  
   ...мои перемещения во сне отточены игрой в Xonix, стремительны, нацелены, неудержимы.
   "Я иду впотьмах. И дрожит в пустых руках Неведомое".

Устав от погони за тенью моих старых слов,

Я встал в стороне и спокойно взглянул на деревья,

Которым был чужд мой давнишний богатый улов,

И мне захотелось вдруг выяснить: где же теперь я?

  
   Настоящее неизвестное начинается после смерти, и настоящая борьба со смертью возможна только после жизни. Разобраться в чем-то своим спутанным сознанием кажется мне невероятным, непосильным, но разве не я должен это сделать?
   Не склоняйте головы. Восхищайтесь миром. Наслаждайтесь любовью нежной женщины. Уповайте на бога. В конце концов, мы только один раз проходим этой стезей.
   Чего он не мог понять, так это тяжести своих переживаний по поводу ситуации, которой уже больше не существовало.
  
   Стоит мне подумать о чем-нибудь хорошем, как точно хлопает дверь и меня начинают донимать мучительные мысли. Мне бы хотелось писать о чем-нибудь приятном, да ничего такого нет. Меня гнетет одиночество. Ни с кем не хочется разговаривать. У меня не хватает настойчивости додумать мысль до конца, и все время болит голова. Читать он ничего не мог, собственные мысли перебивали прочитанное.
   Оказывается, окончательное решение тебе еще только предстоит - по самому важному для тебя вопросу, сочтенному тобой решенным однажды, на заре юности туманной, раз и навсегда; устал я ничего не решать, ничего не предпринимать, раздавливаясь этой жизнью в ничто. О том, чтобы жить дальше, нечего и думать. Ты не просто идешь, ты уходишь.
   "Я больше не человек". Это было воплощение звериного одиночества. Он никого не хотел видеть. Он не в силах был больше притворяться, он полностью выдохся. С ним почти нельзя было теперь ни о чем говорить, каждое слово напоминало ему о чем-то ужасном, и он тотчас терялся. Его скорбь невыразима, непонятна ему самому - глубинная, сокровенная, траурная, то есть связанная с замогильным; ночные цвета - это только знаки...
   Смерть как избавительница. Ветряные куранты, эоловы арфы. Соблазнительная возможность проделать несколько связных, вытекающих один из другого, поступков, уводящих отсюда; самоубийство очень разумно, оно льстит логике, потому что жить вопреки - тяжело, а жить тяжело - абсурдно; сознание даже вопросами перестает задаваться, оглушенное ужасом бытия, что ты ведешь. Все сидят тихо, как шлюхи в церкви.
  
   ... о минутах, когда от ужаса происходит сдвиг в сознании; о вспышках страха, столь кратких, что рассказать о них никогда не успеваешь; о видениях столь ужасных, что их физически ощущаешь словно червей, копошащихся в собственном сознании. От всего этого прерывается дыхание, ты цепенеешь.
   С жизнью все непонятно. Когда непонятно все, это уже становится важным.
   Где ясные сумерки его старости? он почувствовал себя призрачным и бессильным.
   Вдруг свет повсюду погас.
   - О, я хотел бы, чтобы Вы хоть изредка давали вежливый ответ на разумный вопрос.
   Лучше всего будет, если ты прочтешь эту ерунду и сразу же все забудешь.
  
   Сколько девчонок, беззаботно приподнявших юбчонки на соседнем мониторе - стоит перевести взгляд; но - стоит ли? вот в чем загвоздка. Раньше за это все готов был отдать, сведя все содержание жизни к поиску визионерских впечатлений, ставя их превыше всего на свете; частичка потаенной плоти, приоткрытой порывом ветра, случайным наклоном... здесь представленной намеренно, нарочито выставленной напоказ - для всех, для меня - тоже. Смотришь на них, смотришь на их партнеров - похожих, до боли, на тебя - возрастом, озабоченным выражением лиц; их уже ничем не переменишь. А то, отворачиваешься от них, переносишься в окружающий их ландшафт, призванный служить фоном, но своей простой красотой заслоняющий прелести preteen. Видение жизни, такой же искрящейся и мимолетной, как смех.
   Трудно оформить во внятные сочетания букв смутные ощущения, не переходящие границы мысли.
  
   Компьютеры. Они служат последним пристанищем для полоумного, старого, беззубого отшельника, чье логовище обклеено длинноногими красотками с ослепительно белой кожей.
   Конечно, ситуация катастрофическая, но она всегда была такой, и чем дольше ты лежишь, тем хреновее она представляется; постоянно действуя вопреки своим желаниям, очень трудно ясно все представить в виде логически решаемой проблемы.
   Перед сном я разговариваю с подушкой, днем - с компьютером, а доброго утра я желаю зеркалу. С ним же чокаюсь кефиром и чем покрепче, когда выпадает случай.
   Не, всё не так уж и плохо; просто чего-то не хватает; поэтому думаю обзавестись еще одной подушкой.
  
   Можно ли это назвать сном, если ты приходишь в себя, будто лицезрел во тьме мерцающий огнями мир; это же значит, что ты не отдыхал; тем более, когда присмотришься, то огни гаснут, и остается темнота, усеянная обломками предметов. В конце концов, как всегда, осталась только эта комната.
   Сон больше не вернулся. Но яви настоящей также не было. Сознание убегало в снежные пятна странной формы, извлеченные откуда-то из темного нутра, упорно ища в них то, чему нет названья в мире людей. Все бессмыслица. Сущий бред. И во всех кинозалах его сознания идет только один фильм - "Хаос".
  
   Неважно содержание, неважно, что не можешь читать без физических затруднений; главное - перед тобой книга о чем-то. Я будто зажигаю свечи во тьме и расставляю вокруг себя, когда пишу эти слова...
  
   Покидая кинотеатр, она чувствует себя усталой и опечаленной, охваченная таким неописуемо сильным волнением, что она сама себя спрашивает, не служит ли это чувство одиночества и растерянности доказательством непостижимости жизни. Ей хотелось понять, почему человек чувствует себя таким измученным и несчастным в том мире, где ему предначертано жить.
  
   Содержание записей, мои тогдашние раздумья метафизические и физические, одинокий лепет в пустоте, помогли внять себе - если уж никто больше не затруднился этим. Я себя почувствовал, я себе посочувствовал. Что еще добавить? Разве что: "Господи!.."
   Я - Ужас Жизни в Смерти.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   You remember them?..
  
  
  
  
  

1

  
  
  
   Т.е. обречено до конца веков повторение "второго раза"? И только уж он неизменен? - 26-мар-09
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"