Малый Ивановский переулок поднимается кривой и крутой горкой к Ивановскому монастырю ( бывшему тогда - тыщу лет назад Высшей школой милиции) и разбегается небольшими улицами и переулками дальше вверх. Там среди других переулков покоится и Колпачный, где стояла наша женская школа. Сюда после переезда из Баку отвели меня учиться в шестой класс, и было мне одиннадцать лет. После Баку все было непривычно - как теперь могут сказать - я испытала культурный шок. Мой говор с явным преобладанием кавказского акцента служил забавой для моих однокласниц, в сущности, незлых девочек.
Моему дому я оказалась, в некотором смысле, нагрузкой - мама с отчимом жили в одной комнате, и меня очень скоро начали перебрасывать из одной родственной комнаты в другую - мы жили в коммуналке из, в основном, родственных между собой жильцов, немного разбавленной чужими. И потому, да мало ли причин еще можно добавить, я с таким жаром хотела "дружить". Среди друзей - Марина Борисова, Лена Разина, Оля Александрова, Инка Гейликман, моя племянница из той же квартиры, и я - ее тетя.
И в первые же дни стало понятно, что я не "тяну" английский язык, который в этой школе преподавали со второго класса, а в Баку в моей "хорошей" школе - с пятого. Мама - преподаватель французского, сразу забеспокоилась и обратилась к Олечке Блох, преподавательнице в какой-то школе, знающей требования и уровень необходимых знаний и жившей в нашем подъезде. С нее и началось мое бесконечное изучение английского языка. С Олей Блох я быстро нагнала своих однокласниц, а мама уже договорилась с одной из своих подруг по институту иностранных языков - Любой Персиц - о продолжении занятий. С ней мы занялись грамматикой. Потом мама не успокоилась и обратилась к фонетисту - Вере Николаевне Орловой, прося довести до ума мое произношение. Вот ее-то я и считаю моим главным преподавателем, моим другом, если возможна дружба между учителем и ученицей, и человеком, который полюбил меня "со стороны", не будучи родней или кем-то еще, необходимым ему по каким-либо объективным причинам. Вера Николавна была одиноким человеком. Жила она по-соседству, в одном из недалеких переулков, в мрачной коммуналке. Невысокая с жидкими волосами и вечно намазанная густым кремом, от которого блестела ее миниатюрная живая физиономия с маленьким красноватым носиком, исполненная неистовой энергии и желания научить эту девчонку своему замечательному языку, дергавшая меня за косы и щипавшая, если я врала в произношении, и доводившая меня до отчаяния и злобы на нее - за безжалостность, и на меня самое - за бездарность. Она издевалась надо мной за мой восточный акцент и извела его начисто. В какой-то момент я не выдержала и принялась утрированно передразнивать ее произношение. И тут-то она и сказала - Вот! Вот, что я от тебя хочу! Ты слышишь разницу, дурища? Она не стеснялась в выборе слов, когда хотела активно выразить свое отношение к происходящему. Не стеснялась и бросить меня на середине фразы, убегая в туалет с бумажкой наготове, объясняя мне, что охота уйдет. Для моего ханжеского воспитания это было потрясение основ. Что она нашла во мне, я не знаю, но чувствовала ее любовь и бежала к ней на занятия вплоть до окончания школы. Моя соседка по парте Инка сочинила стишок на тему:
Елена Ошеровна богата познаниями англо-языка.
Вера Николаевна спокойно поставила отметку ей - два!
Все эти годы деньги на занятия английским языком присылала моя бабушка из Баку. Может, потому-то так долго и шло мое обучение? Стоит ли говорить, что на экзамене в институте мне удалось удивить приемную комиссию по языку. Одна приемная дама сказала мне - Зачем же ваш отец просил повнимательнее отнестись к вам? При такой подготовке это не требуется. Я ей ответила - Это же отец.
Потом, еще занимаясь в институте, мне пару раз приходилось помогать преподавателям английского проверять контрольные, что не представляло сложности, т.к. у нас училось много студентов после армии, после работы на производстве, знания которых кончались на половине алфавита. К тому же, разогнавшись за школу, я поступила на трехлетние курсы английского языка при Мосгороно, а потом и на французские, где работала мама после смерти моего любимого отчима.
Традиция семьи привела к тому, что и дети мои занимались английским с детства. Дочь занималась с Натальей Николаевной Щербиновской, моей дорогой Наташей, женой маминого двоюродного брата, преподавателем МИФИ у аспирантов, старший сын кончил Курсы при МИД, младшие занимались в группе при Доме пионеров. Все пригодилось.
Спасибо учителям.
Часть вторая
Сразу по приезде в Америку старшие сдали языковый экзамен, позволивший им поступить в университет, а младшие не потерялись в школе, где все преподавалось на английском.
Я же в первый американский год никак не проявляла свои знания в языке, кроме как помогала старшему сыну писать сочинения для сдачи экзаменов по английскому в колледже и университете. Быстро читала книги, по которым он должен был представить эссе, свое мнение об авторе и проч., что не было принято в нашей школе - образы героев не интересовали американских учителей, им нужна была живая мысль студента на самые разнообразные темы, в том числе секс.
Он же помог мне найти группу английского языка для иностранцев неподалеку от дома, когда мы переехали в город, где младшие продолжали учиться в школе. Один из них попал в группу продвинутых в языке, другой был подготовлен хуже.
Для моего поступления в школу, где преподавали английский, как второй язык (замечу - бесплатно), нужно было сдать тест, по которому определяли силы абитуриентов. Я попала в продвинутый класс, битком забитый китайцами, где, тем не менее, оказалось довольно много и русских, в основном, пожилых дам, пришедших туда для общения вне дома. Мы и общались активно на переменах между уроками, честно говоря, слегка ошалевшие от резвого натаскивания в языке, весьма энергичной, достаточно молодой Эллен, чьи методы не переставали меня удивлять своим разнообразием и интенсивностью подачи. Как она демонстрировала нам различные глаголы, связанные с движениями! Я их так и не знаю до сих пор. Но это уже мои свойства избирательности запоминания.
Она организовывала праздники - Холлоуин с вырезанием тыкв и мелкими наградами за самую фантастическую, просила принести какую-нибудь национальную пищу и сообщить рецепт, каждый рассказывал сказку из своего фольклора, рисуя картинки-комиксы по ней, из которых потом она составила целую книжечку и всем раздала. Такую книжечку я потом привезла в Москву и показала приятельнице-психоаналитику с целью понять, есть ли в этих рисунках намек на общее для всех студентов чувство оторванности от своих и культурного шока от перемещения в чужой мир. Та сказала, что слишком мало материала для таких оценок. Наверное, это, действительно так, но и чувства людей из разных стран, отраженные в рисунках, можно интерпретировать только с учетом конретной культурной обстановки - традиций, ограничений в изъявлении чувств, религиозных табу и проч. Сама Эллен сказала, что собирается, собрав книжечки за несколько лет, издать их по линии ООН,
Одно занятие было посвящено увлечениям студентов. Я рассказала о гимнастике, очень популярной среди моих знакомых в Москве, основанной на работах японского проф. Ниши. Моя соседка по столу рассказала и показала гимнастику Тай-чи - она была китаянка 80-ти с лишним лет, которая в Китае, занимаясь под руководством тамошнего великого тренера, стала тренером сама и вела занятия с сотнями учеников сразу - в Китае такие большие масшабы во всем, чего ни коснись. Во время Оно миссис Лиу Сан-нан была химиком, ее муж учился в Америке, отчего и погиб во время культурной революции. Ей с тремя детьми удалось с помощью родни уехать в США. В школе с подачи леди из Гонкога я опекала ее в учебе и подружилась в результате с этой женщиной, достойной всяческого уважения. У нее я начала тренировки Тай-чи - целая особая история.
Женщина из Японии показывала азы чайной церемонии, приготовив чай и спросив, не хочет ли кто попробовать. Я тут же изъявила желание и уже села по-японски на пол, где та разлила чай в маленькие чашечки, как вдруг молодая чешка весьма агрессивно сказала, что и другие тоже хотят. Вот такой афронт, с которым я не пыталась бороться, а Эллен постаралась как-то тактично смягчить обстановку. Чай я все же попробовала, но уже без той радости и, соответственно, без того вкуса.
На урок, где все показывали свою национальную кухню, я принесла гречневую кашу с молоком, которую, кстати говоря, посоветовала своему старшему, когда у него возникла такая же проблема. Каша неизменно имела успех. В далекие прежние времена в Америке ее постоянно использовали в традиционной кухне, но традиции менялись и были давно утеряны. Гречку можно было купить в русских магазинах, и мы до сих пор ее там и покупаем. А в американских она продается неподжаренной, отчего неприятно разваривается.
Мы все, по требованию Эллен, должны были рассказать о жизни в своей стране и также сопроводить рассказ рисунками. Чешка рассказала о маленьком народе в центре Европы, существование которого во время второй мировой войны было спасено тем, что они отказались от сопротивления и пропустили свободно войска Гитлера сквозь свои земли. Однако! Задумаешься о предпочтениях, о ценности жизни и т.п. проблемах в сравнении с другими народами.
Сама Эллен рассказала нам, что была мучением для своих родителей, убегала из дома, жила подолгу неизвестно где, а вот теперь почтенный преподаватель языка, имеет очень больного сына с неопределенными прогнозами на будущее.
Интенсивность занятий была для меня избыточна, и на следующий год я определилась в менее насыщенную занятиями группу - к семидесяти с лишним летней Синди, неизменно улыбчивой женщине, которая говорила, что преподавание - это ее жизнь. И отношения в классе были спокойнее, никто не рвал когти - отвечать, хватать знания, расталкивая локтями остальных. Но и студентов было поменьше, и число занятий в неделю, и занятия начинались не так рано, и требования к знаниям были полегче. В этой группе я встретила и Сан-нан и села с ней за один стол. Синди нас пригласила на местную выставку коллекций сцен рождества, которыми сама увлекалась. Каких только фигурок там не было - из разных стран, разных ответвлений христианства, разного качества и ценности. Да, милое было это время.
Потом мы переехали в другой город, и мои занятия в группе кончились. Но через некоторое время я, познакомившись с соседкой по имени Беверли, милой пожилой дамой, женой протестантского священника и бывшей учительницей, попросила ее давать мне уроки в виде бесед, т.к. мне нехватало чисто человеческого общения помимо семьи. Она отнеслась к просьбе весьма серьезно. Мы до сих пор занимаемся два раза в месяц, не менее, чем по часу за урок, а реально и больше. Начали с обихода - одежда, обувь, врачи, аптека, магазины, завещания - вот неполный перечень наших тем. Беверли готовила выписки и вырезки из журналов мод, показывала свой гардероб, делала копии. А потом я предложила заняться классической американской литературой двадцатого века с тем, чтобы я читала и пересказывала тут же прочитанное. Теперь Беверли берет в библиотеке по две книги по своему выбору, рассказывает о жизни писателей, дает список незнакомых слов, а потом включаюсь я с чтением и пересказом. Она провела несколько уроков, посвященных американской истории до двадцатого века, перед процедурой нашего принятия гражданства. Я слушала, как сказку. Двадцатый век я просила не затрагивать, чтобы не заниматься перестройкой моих собственных представлений об этом времени. Моя учительница пригласила меня с мужем на рождественский концерт в свою конгрегацию, что мы и проделали к моему (не мужа) удовольствию, снабдила меня библией на английском языке и буклетом об их христианской церкви. Муж мне сказал, что она меня агитирует, и мне придется когда-нибудь за это расплачиваться. Мы обменивались цветами из наших владений, открытками к праздникам - она находила на русском языке, мелкими подарками. Пусть агитирует - я ей объяснила, что отношусь к православному течению христианства, и она с этим очень внимательно считается.
Что и говорить - с учителями мне везло. Жаль только, что Беверли с мужем уезжают из нашего кондоминиума. Но что поделаешь, не все же вечно под луной.
Уедут соседи. Что в этом событьи такого?
А я к ним привыкла. И прожили здесь тридцать лет.
И розы качают головками. К новым
Им тоже привыкнуть придется. На нет - суда нет.
Казалось, незыблемо что-то стоит на планете -
Ведь тридцать - это целая жизнь позади.
С явлением Нюськи, дочери нашей, на свете
Какие-то нити Парки связали в сети.
Ах, Парки, полуслепые старухи-сестрицы,
И кто вам подсунул гнилую нить, подшутил?
Огромного тома мелькают, слетают страницы,
И Книга Судеб рассыпается, ветром летит.
Соседи уедут, а я к ним привыкла. И что же?
Таких уж не будет - Беверли, Боб. И собачка Оскар.