В комнате надо мной раздается стук: тук-тук, тук-тук. Это деловой хозяин стучит, что-то мастеря. В моем доме тишина. Я выключила телевизор, и только часы на стене стучат свое тук-тук. Дети ушли, и сегодня нет срочной стирки, и обед в холодильнике ждет 12 часов.
Пора.
В бухгалтерии УД ЦК КПСС в машину для расчета зарплаты, ведения инвентаризации... программисты ввели тест из итальянского журнала для проверки вашей сексуальности, оценки ваших возможностей. Среди прочих неожиданный вопрос: с чего бы вы могли начать свой рассказ?
С чего?
Бессонницы ночной киномеханик
Крутит заезженную ленту моей памяти
В темноте закрытых глаз
Поворотом рукоятки киносъемки
Наплывает светлое пятно
Фотографии двух девочек
Которая валяется сегодня
В куче ненужных вещей.
Две женщины идут сниматься.
Что их несет?
* * *
Нырни, как в океан, в поток сознанья мой,
Читатель неизвестный, благосклонно.
Не зная дат, не ведая сезонов,
Иди за мной.
ДВОР
Два самых ранних воспоминания:
- стою на корточках и заглядываю в окно подвала во дворе,
- стою на подоконнике в кухне и гляжу в ночное окно.
Что видит это дитя, эта я, это некто, полузабытое мною и прочно забытое всеми? Видения смутны, но вполне реальны.
Комната в подвале, одна из двух, где живет мой друг, мой приятель, самый лучший мальчик из всех дворовых: Славик, сын дворничихи Маруси. Она иногда приходила к нам помогать в уборке. Ее отец - дворник и садовник Максим жил отдельно от них в том же доме. Он развел чудесный сад во дворе. Двор был огромный. Окружали дом два четырехэтажных дома и две высокие каменные стены, в одной были железные ворота. В двух углах этой стены дворовый жуткий туалет и помойка. Дети немного боялись этих мест, но заглядывали туда часто, чаще не по делу, а из особого любопытства к грязи и отбросам.
В центре двора росли 3-4 южные высокие сосны с шишками за маленьким заборчиком из редкого штакетника с острыми уголками. Здесь было все вытоптано: дети бегали в ловитки прямо через заборчик. По условию иногда бегали и вокруг. Вот так вокруг бегала за мной и баба Яга, которая все не могла меня догнать, и я это знала, отчего и счастливо смеялась во сне, когда задремала, лежа на своей тахте днем в спальне. О спальне потом. Хотя уже хочется и сейчас.
А сейчас - двор. Двор был весь залит асфальтом, кроме центра с соснами и угловых участков тоже за штакетником. На этих кусочках земли росла огромная персидская сирень, не те жалкие кусты средней полосы, а деревья, которые цвели необыкновенными цветами в соцветиях, каждый цветочек с трубочкой, несущий венчик желтых тычинок, в середине столбик пестика. Светло-сиреневые лепесточки и темно-сиреневая трубочка. Запах сирени - опьянял, дурманил, заливал, заполнял - все это не те слова. Ощущения мои в то время не выражались этими словами, да и потом они были мне чужими. Это был просто запах сирени, которым дышать было легко и как-то чувственно хорошо, как будто где-то нажали на центр удовольствия, и тебе просто хорошо без причин, без объяснений.
Кубок мой полн,
Я впиваюсь вином... -
Так я помню эти слова.
Жасмин - белый, ослепительный на темно-зеленых листьях, и тоже с запахом. Он еще и жвачка: в толстых веточках внутри ватная сердцевина. Ее интересно жевать. Московские дети мало что жуют из травы, из хвои, из листьев, почек. Все было, наверное, но все забыто под испугом от грязи, микробов, осадков, химии...
Огурцы - так назывался кустарник с жесткими листьями, напоминающими узор восточных огурцов на тканях. Цветы в соцветиях, слоновой кости, и запах... Мимоза - с розовыми пушистыми цветочками, которые легко падали с веток или отрывались, когда мы прыгали за ними, хватаясь за ветки и обдирая безжалостно и нюхая без конца эти нежные паутинки, розовые нити с крошечными головками тычинок.
Абрикосы, дикие и цветущие, вишня, дикая и цветущая, миндаль, дикий и цветущий... Тута (шелковица), на которую лазили и объедали и обдирали листья, чтобы кормить шелкопряда.
Прошел час, а двор еще не закончен.
***
Что он там стучит, мой сосед сверху? Отстукивает время...
Запахи детства забылись за временем, но однажды, попробовав жасминового чая, я снова вспомнила запах южного растения без названия, которое для себя называю испанским дроком. Кустарник с длинными стеблями, располагающимися шаром вокруг древовидного корявого стволика, стебли с мелкими листочками, редко разбросанными вдоль, и желтыми типа горошка цветами с сильным запахом, как теперь я говорю "жасминового чая", хотя запах на жасмин не похож. Дрок этот рос в парке Кирова па горе, откуда виден залив и в английском парке, названном так (сейчас я понимаю) по своей дикой природной планировке. Знают ли там сейчас название "английский парк", или оно умерло вместе с "багировским садиком"? Вверх вели ступени лестницы, хорошо убираемой - к памятнику Кирова, и развалюха из плит в английском парке. Жара, жара, жара!...
Меня выгуливала няня, сначала Маруся, потом Марьяша: Мавра Васильевна и Мария Васильевна. Маруся была комсомолкой и считалась моей няней, а Марьяша когда-то работала у управляющего нобелевскими промыслами и была няней Кирочки. Они - сестры, называли бабушку Миколавна. Вот в мой рассказ и вошли новые лица: Кирочка, бабушка, Маруся и Марьяша.
Ты возвращаешься к нему сквозь десятилетия
Город, а котором память твоих ног
Приводит к дому твоего детства
Сумерки которого наполнены тенями твоих любимых
При мысли о них глаза твои становятся горячими
Город, в котором ты не спишь первую ночь
Потому что к тебе приходят стихи
Уходящие при слабом рассвете
Город, где ты можешь потрогать тела чаек
Толпящихся в воздухе у самых твоих глаз
Когда ветер наполняет тебя запахом нефти
Запах оставшийся в закоулках твоей памяти
Город, в котором то, к чему ты принадлежишь.
Напоминают лишь голубые глаза случайного прохожего.
* * *
И вот я стою на четвереньках, заглядывая в окно подвала, где живет Славик, его старшая сестра Тоня, еще не вошедшая в мой мир и его семья. Во дворе есть еще Адыль по прозвищу' "Пендыр" (сыр - почему?...) У него есть сестра Земфира, первая дочь папы - прокурора. У них нет балкона, но есть балконная дверь. Помню Земфиру, сидящую у раскрытой двери. Говорили, что ее не любят, а Адыльку любят, это вызывало некоторый интерес и некоторую жалость к Земфире (меня-то любят точно). Это все - дом напротив. Там жил в первом этаже доктор Сус - психотерапевт? Он сказал как-то маме, что нечего рассуждать о гомосексуалистах, если в этом не смыслишь. И мама "заткнулась". Его не помню, а имя осталось. Была еще Мириам (Мариам, "Марьямка" по Марьяще). В памяти что-то очень яркое: губы красные, волосы черные, что-то еще красное. Она шила восточные тапочки с помпонами. Выше жил Талик (Виталий?), он был старше нас. И Шахбазов: он щелкал нас по горлу, и был странный звук, процедура не была приятной, но все почему-то подставляли себя (и мне, и мне, мне) и потом отходили, разбираясь в ощущениях. Это все - жильцы противоположной стороны дома, противоположного подъезда, с нашей стороны, т.е. из наших окон они были видны, их балконы и подвал. Другая сторона подъезда заселена была менее знакомыми людьми: вот семья прокурора на 1-м этаже, на втором - семья Марины, тоже не мой круг - она старше. Играет на пианино; мама учит музыки, как-то проверяла мой слух, признав его очень хорошим.
Вот второй - дальний подъезд противоположного дома. Слева - первый этаж. Ники (наш - не наш ?), очень гордый, мама говорит: "красивый мальчик". У него есть старший брат и мама. На третьем - Павлик Яриновский, друг моего брата, он очень хорошо рисовал, мы с братом ходили к нему в гости. Мне это очень нравилось. В одном из писем бабушка послала маме мой портрет работы Павлика (испуганное дите в беретике). Кто же жил на 4-м этаже? Но я там тоже была, т.к. помню вид с той стороны на сад - на крышу сирени и нашу часть дома.
А по другой стороне этого подъезда на втором этаже над пристройкой в один этаж жила Ксеня, моя подруга самая главная, самая близкая, самая ... на всю жизнь! Что соединило нас, именно этих детей, ведь были и другие девочки? Тут, наверное, вмешивалась какая-то биология, какие-нибудь взаимопритягивающиеся биополя. До пятого класса мы жили неотрывно, и даже в одном классе. Сохранилась даже школьная фотография, Ксеня Голубицкая, Лилька Сыроватская и Наиля Сулейманова (и я). Потом в Москве две встречи с чужим человеком. У Ксени была семья большая: старшая сестра Галя (Галина - курица, как говорила моя мама с некоторой насмешкой, хотя это всего-навсего перевод имени на русский. Появились продукты - Галина Бланка. Мало кто знает, что это просто Белая Курица. Забавно, что теперь называю курицей того, кто заслужил, по моему мнению, сочувствие с оттенком...), мама, папа - инженер-строитель, или преподаватель в строительном институте, толстяк, сын Андрей - матрос-подводник ? (его никогда не было), бабушка.
Бабушка выжила из ума (или нет), т.к. ходила на улицу просить милостыню. Родные ее находили и вели домой. Их балкон выходил во двор, виден был каменный забор и крыша пристройки к первому этажу; там и жил Максим - дворник, еще имея квартиру на первом этаже со старшей дочерью. У Ксени, бывало, меня угощали. А к Максиму -звонили и убегали.
У каменной стены росла та самая шелковица, а вдоль стены асфальт, на котором играли в лапту круговую и очень редко, в настоящую, в чехарду, перепрыгивая друг через друга и устраивая у стенки кучу-малу, напрыгивая друг на друга, а внизу -проигравший. Здесь же было основное место ловиток, место для сборов в прятки и приступка у подъезда, выводящего на улицу. На этой приступке часто сидели и стачивали абрикосовые косточки, чтобы сделать свистульки, выковырни ядро, часто сплевывая и посыпая песком для быстроты обточки. Здесь же катались на велосипедах, на раме, на багажнике, кто катал, кто катался. Помню ощущение быстро пролетающего угла с асфальтом при повороте и наклоне велосипеда, когда везут на раме. У меня был какой-то детский подростковый дамский с красноватыми шинами какой-то нерусской фирмы, и вечно спускала камера, надо было ее подкачивать и следить.
Теперь наша половина дома. Да, я забыла, что с улицы в подвальные окна противоположного дома мы бросали кошек и ждали, когда те появятся во дворе, изгнанные разгневанными хозяевами первого этажа.