Баку начнется вместе с войной, но эти несколько лет имели решающее значение для дальнейшего - папа понимал это лучше молодой жены.
"1937 г. Ося стал настаивать, чтоб я получила высшее образование. Боря пошел в школу. Я - в и-т иност. языков (сейчас им. М. Тореза). Сдавала массу экзаменов и пошла на I курс французского языка. Сильно болела ревматизмом. 3 м-ца лежала на спине, но на II к. перешла. Осенью сдала все экзамены за II семестр I к. Кончали мы и-т в 1941 г. В июне-июле Москву бомбили, а мы сдавали госэкзамены. Ося ушел добровольцем, имея персональную бронь. Он заведовал корпусом (хир.) им. Ленина в И-те им. Гельмгольца. Был послан под Киев. Какое счастье, Ося, ты едешь в глубокий тыл. А Киев был сдан 17 сентября, меньше, чем за 3 месяца с начала войны. Все. Мы с Борей выехали (так у мамы) в эвакуацию в Баку к маме. 4 августа 41 приехали. У меня был диплом. Я была беременна Леночкой. От Оси было 2-3 письма и до 1/I мне платили по аттестату от него 400 руб., т.к. он был в чине майора (т.е. военврач II ранга). Он знал, что мы у мамы и одобрил это. "Надо в это время быть всем вместе" - написал он в Баку. Я работала на 3 службах. Боря ходил в хорошую школу. Я родила Лену 20/II 42 г. К нам приехал Кирилл - выехал на фронт в Керчь".
На этом кончились ее карандашные записи. Несколько слов, и какая долгая жизнь. Здесь в институте мама нашла своих самых близких, самых дорогих сердцу подруг - Верочку и Люсю. Она была старше них, но в их судьбах оказалось так много общего, они так понимали друг друга, так были близки, что вся жизнь прошла рядом и вместе. Были знакомы семьями, менялись мужья, а дружба сохранялась и даже сейчас сохраняется знакомство детей. Жива лишь Люся Шмуклер (Табачникова). Верочка умерла в начале 1973 года, Люся в тот год уехала из страны с дочерью и другими членами семьи. Когда я пишу эти строчки, я размышляю о том, как плывут, как растекаются, расползаются жизни людей, появляются новые лица со своими судьбами и все надо рассказать, не забыть: "разтекашется мыслею по древу". Боян бо вещий. Где рассказать о судьбе Верочки и ее семьи, где упомянуть странное письмо Люси о предательстве.
...
Это письмо адресовано в Москву, на Малый Ивановский переулок и помечено 13/VII - 41 г. Мама уже была в Баку, и судя по всему, не скоро получила его. На открытке печать "Досмотрено военной цензурой", и марки "Работница" в платочке. Забавно, что - открытка и тут же сохраняющаяся "международность" - Carte Postale (знай наших). Она отправлена из Марийской АССР г. Волжск (Adress de L'expediteur):
"Милица, друг дорогой мой!
Приехала. Кругом леса. Тишина. Домики. Где-то близко Волга. Электричество. Люди, люди. Всякие. Простые, смешливые, безликие, сердечные. Всю дорогу преследует картина Ярошенко "Всюду жизнь". Чувствую себя подло. Как человек, поступивший низко, лучше подло. Может оно так и есть. Не разлюби.
Думаю о вас всех непрестанно. Юля ( младшая сестра - я) ласкается. Жмется ко мне целые дни. Чувствует, что мы с ней только вдвоем. Прошу тебя, умоляю - пиши. Когда урвешь мгновенье - пиши. Будь здорова. Спокойной ночи. Целую тебя и обнимаю крепко.
Всегда твоя Люся".
Теперь эта АССР называется Мариэл. А в Татарию эвакуировались еще одна родственная семья - Яшке. Или в Башкирию? Сначала их встретили настороженно, а потом, когда они уезжали из эвакуации, в деревне плакали, расставаясь. Пришлось им учить туземный язык, т.к. те почти не знали русского. Рассказчица сего тогда была девочкой. Вспоминая, как ее одну обстреливал немецкий летчик - развлекаясь - очень волновалась.
...
Верочка Альперович. Маленькая справка о ней, которую дает мама в хронологическом порядке от момента знакомства с ней.
" 37 г. - 17 лет. Арест отца и матери, остается с Мариком (мл. брат). Живут в кв., где оставили им 1 ком., а в других НКВД, кот. ест, пьет и пользуется их меб. И одеждой.
38 г. - расстрел отца, мать в лагерях.
41 г. - эвакуация, гибель брата в штраф. батальоне. Возвращение из эвакуации в 45 г. и потеря квартиры. Жизнь нелегальная без прописки, никто из родных ей не давал ночлега, кроме тети.
48 г. - Возвращение бритой испуганной матери, живет без прописки в Малаховке. Послед. годы выход замуж за оч. пожилого ч-ка. В одной комнате мать, муж, сын, Вера.
53 г. - смерть Сталина.
56 г. - Реабилитация полная.
57 - 58 гг. - получение трехкомнатной квартиры в общей квартире с антисемитами.
60-е гг. - смерть матери, затем мужа, выгоняют сына из МГУ. Его восстанавливают (это все позже - я).
72 г. - рак.
В прошлом перманентные отказы в поездке в Париж. 3-4 раза".
На это накладываются мои личные впечатления тех времен, когда я возникаю в Москве. Отнесу эти подробности в соответствующее им место и время.
Но давайте же вернемся к отцу. Я уже писала о начале войны, об уходе отца на войну; вот справка.
"Заведующий мужским хирургическим отделением д-р Гейликман Ошер Борисович согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 22.VI - 1941 г. призван по мобилизации в ряды Красной Армии.
Директор института А. Корнеев.
28 июня 1941 г. гор. Москва, Садово-Черногрязская, 14 /19, тел. К7-35-03 (ин-т Гельмгольца)".
К7 - был и наш телефон в М. Ивановском переулке - К7-87-23. Прошло больше 40 лет, а цифры выплыли мгновенно из какого-то уголка памяти. И зачем они сидят, а многое гораздо более важное улетучилось, как туман.
Отдельная рота медицинского усиления - вот куда попал отец по приезде в Киев - 5 июля 1941 г. начальник его - воен-врач II ранга Цеханович. А в Москве остались коротенькие прощальные записки, полные любви к маме и Борису. А потом полетели одна за другой открытки сначала в Москву, их пересылала Гита. А потом, узнав, что они уже у бабушки, - в Баку. Посылает аттестат (т.е. деньги, пособие за мужа), просто деньги, просит связаться с семьями тех, кто служит с ним вместе, описывает в подробностях свой быт, питание, успокаивает, как может.
И все полно любви, заботы, трепетных чувств к своей семье. И мне странно читать слова любви, ласки, поддержки. Мне странно, что этот человек испытывает любовь, беспокойство, страх за судьбу своей семьи. Неужели все это так, и мужчины действительно тоже любят, способны к этому чувству? И сохраняется в них это чувство? - нет, я в это не верю. Боюсь, что мое вырастание в женской обстановке создало во мне уверенность в абсолютной ненужности мужчин в жизни женщины. Дети - другое дело, а мужчины - нечто временное. Гораздо лучше они в роли друзей, даже близких друзей - вот результат отсутствия отца в семье. Дядя Эмма играл роль отца очень недолго и в не то время. Вот и понятие - "хорошо относиться" для меня значит больше, чем "любить". Хотя и были какие-то мужчины в моей жизни и вызывали некую чувственную дрожь, но все же тут рядом всегда стоял мой разум - оценщик происходящего. Потому оставим письма отца, полные любви, в стороне, хотя они были тщательно сохранены мамой, и я с ней согласна - это реликвия, документ эпохи.
"У нас немало Львовских врачей - евреев, которые полны ненависти к Гитлеру. Семьи их остались там, и они не имеют никаких сведений. Мое положение, по сравнению с их положением, конечно, значительно лучше. Но мы все не отчаиваемся, убеждены в нашей победе, и я уже попросился к ним в гости, когда Львов будет снова в наших руках, что, надеюсь, произойдет не в далеком будущем. Ах, как будет хороша победа над этой собакой! Уж ему отомстится вдоволь за все преступления перед всем миром, над людьми и землей, орошенной кровью".
Победа была очень далеко. Его кто-то видел, когда их гнали немцы.
Из рассказа Бори, помнящего подробности со времени скоро послевоенного.
С папой вместе в эвакогоспитале оказался некто доктор Каракозов, армянин из Баку. Как папа писал, все госпитальные рассказывали друг другу о своей жизни до войны, говорили о своих семьях. Так Каракозов и папа поняли, что их объединяет Баку.
Начальник эвакогоспиталя, несмотря на полученный приказ, по какой-то причине задержался с эвакуацией. Поняв, что им грозит окружение, он покончил с собой. Его примеру последовали несколько женщин из персонала госпиталя, боявшихся насилия. В Западной Украине были сильны пронемецкие настроения - надеялись, что те принесут им свободу от русских. Не будем здесь обсуждать причины, но факты говорили немногозначно - например, указали дорогу для отступления, кем-то заминированную.
Уходя от немцев, машины с ранеными двигались на восток, но время было упущено. Они вышли на немцев, которые заменили водителй, и повели машины на Кременчуг. Там раненых поместили в бывший чистый хлев, и папа с д-ром Каракозовым оказывали какую возможно помощь. В какой-то момент больной сердцем Каракозов не выдержал и упал, потеряв сознание. Его оттащили в сторону, но не пристрелили. (Его потом нашла женщина-украинка, выходила и жила с ним, как с мужем.) По рассказам очевидцев, со слов Каракозова, немцы отдали приказ выходить вперед жидам и коммунистам. Среди них видели доктора Гейликмана. Их погнали куда-то и это все.
А доктор Каракозов по приказу немцев начал работать врачом по отбору гастарбайтеров, угоняемых на запад. По мере возможности он старался освободить как можно больше молодых парней и девушек от неволи. Работал все время в Кременчуге и, когда пришли наши, был арестован за пособничество немцам и сослан в лагерь. Ему помогло то, что родители спасенных им написали о его стараниях вызволить молодежь в нужные по тому времени адреса. Освободившись, он вернулся в Баку.
Его дочь Ева училась на английском отделении факультета иностранных языков, где деканом и зав.кафедрой работала мама. Так мама вышла на Каракозова, пришла к нему в дом и узнала последние сведения о папе.
54 года ему было отпущено на всю жизнь, он был старше мамы на 23 года, а мама его пережила на 26 лет, умерши в 79, почти в 80 лет в 1990 году.
"Центральный ордена Красной звезды Архив Министерства обороны СССР. 20 апреля 1991 г. В картотеке учета безвозвратных потерь офицерского состава значится: "врач-рентгенолог полевого подвижного госпиталя N66 в/врач 2 ранга уроженец г. Москвы (так в документе) исключен из списков офицерского состава приказом ЦК НКО N01367 от 18.05.46 г. как пропавший без вести в 1941 году. Других сведений нет.
Начальник архива Кравец".
День рождения Люси Абрамовой. Ее брат Валя сотрудничает с ин-том им. Гельмгольца. Он видел много раз портреты работников института, развешенные в актовом зале, и ни разу не обратил внимания, есть ли там портрет моего отца - утверждалось знающими, что был. Да и откуда ему знать о таких подробностях?
Пока же - мама едет в Баку.
Едет она с удостоверением от Московского военкомата Красногвардейского района, что на ул. Казакова, 17, от 1 августа 1941 - "следует по эвакуации из гор. Москвы до станции Баку. Вместе с ней семья, состоящая из сына Бориса 12 лет", "выдано перегонное требование по ф.1", талон на багаж и аттестат.
Начинает работать. Ее, только окончившую институт, назначают зав. Кафедрой, зам. Декана. Появившись в Баку с очень хорошим дипломом (политэкономия, всеобщая история, психология, педагогика, история педагогики, методика преподавания французского языка, современный французский язык, литература национальная, литература античная, литература всеобщая, история народов СССР, военное дело (!) и метод. практика - отл., основы Маркс. - Ленин., введение в языкознание, история языка, лексикология, латынь - хор., грамматика, русский язык - пос!!! Стыдно, имея отца и мать - русских филологов. Госэкзамены на хор - основы Маркс. - Ленин. открывают список госэкзаменов, педагогика с методикой и цикл современного франц. языка), мама получает работу в Азербайджанском педагогическом ин-те им. Ленина - зав. Кафедрой французского языка и пом. Декана факультета иностранных языков вплоть до 1944 г., когда возвращается в Москву. Директором тогда был Абдуллаев (думаю, что бабушка оказала протекцию - помогла оформить вызов на работу).
Становится членом Ученого совета Азербайджанского Государственного Университета им. Кирова (утверждена 10.VIII.1943 приказом Комитета по делам Высшей школы при СНК СССР). Заседали по четвергам с 7 час. вечера. Ректором АГУ был Алиев. Сдает кандидатские экзамены по английскому языку - хор. И, наконец, в 1944 г. перед отъездом в Москву получает отзыв за подписью наркома просвещения АзССР Мирзы Ибрагимова:
"Тов. Гейликман М.В., приглашенная Наркомпросом Азербайджанской ССР из Москвы в 1941 г. на педагогическую работу в вузы Азербайджана, за три года своей педагогической деятельности поставила дело преподавания французского языка в вузах на должную высоту и проявила себя как талантливый педагог.
Тов. Гейликман М.В. успешно работала на специальном отделении факультета иностранных языков при АПИ, где вела практику современного французского языка, а также преподавала французский язык в азербайджанских и русских группах филологического и юридического факультетов Азгосуниверситета.
Тов. Гейликман М.В. пользовалась заслуженным уважением и авторитетом среди членов кафедры французского языка и проводила большую воспитательную работу с советским студенчеством. (!).
Народный Комиссариат Просвещения Азербайджанской ССР считает тов. Гейликман растущим педагогом, поднявшим качество преподавания французского языка в вузах Азербайджанской ССР".
И все это время мама хранит последнюю записку отца, где сказано, что он не достал билеты на Киев (?!), и "очень-очень жалею, что не увидел". Хранит 16 открыток в Москву и Баку, два письма, открытку Иосифу, записки и две телеграммы. А потом хранит открытку от мальчика - двоюродного брата Котика Вайсфельда из Саратова из танкового училища от 10 сентября 1941, где он просит прислать побольше махорки и сообщает, что в Саратове училище Кирилла - вот и уточнилось, где же была эта школа политруков. Хранит открытку от Кирилла, который куда-то едет, открытка по печати из Минеральных Вод от 26 марта 1942 г.В Керчь.
О том, что я уже существую, мама еще не знала толком, а отец никогда не узнал. Работа, работа, работа...
"Милочка! Посылаю тебе письма, свято хранимые мамой", - написано на конверте, где лежат несколько писем, адресованные Гите Борисовне Тверской, маме Славочки.
"Баку 2-го февраля.
Дорогая Гиточка,
Давно не писала вам, думаю, что неделю. Но и от вас тоже нет писем. Писать же особенно не о чем. Живы, здоровы. Дни идут неумолимо. Ежедневно жду почту, но кроме газеты ничего нет. Послала с оказией в Москву письмо Кате и М.Р. теткам, а также просила человека, соседа по квартире родных Диты, зайти лично в военкомат Осиного района и занести туда мое заявление военкому. В нем пишу, что прошу совета, куда мне обратиться для хлопот о судьбе мужа? А также, если военкомат имеет какие-либо сведения - написать мне. Этот сосед обещал лично все сделать и навести все справки. Жду его приезда, но пока до самой Москвы он еще не доехал. Надо сказать, что в душе у меня мало надежды на ответ, т.к. сведения об Украинском фронте поступают плохие. Затем уже буду писать в Куйбышев в отдел потерь. Существует такой особый отдел при Наркомате. Семья одного здешнего врача туда писала, пока ответа не получили. 8.II.42 будет 5 месяцев, как от Оси нет известий (т.е. с августа - я). Пойдет 6-ой. Борик за это время вырос, хорошо учится, бывает в кино. Собирает новую коллекцию камней. Уже есть у него больше 100 экземпляров. Вчера говорю ему: Боря, как тебя папа любит, знаешь ли ты это? Он теперь похож на Осю, волосы светлые (?).
Милая Гиточка, о себе все никак не могу написать вам. Рука не поднимается. Но надо, чтоб вы знали обо мне все, и от меня, а не от кого-нибудь другого. У меня будет ребенок. Сейчас я уже в декретном отпуску. Уезжая, Ося знал об этом, но тогда мне казалось, что возможно, это ложная тревога (как же он ни разу в письмах не спросил об этом? - я), как, помните, у меня была такая заминка в конце марта-апреля. Уезжая в августе из Москвы, я все еще надеялась, что это у меня на нервной почве. Теперь же свыклась с этой мыслью, и думаю, м.б., этот бедный ребенок будет меня утешать. Наверное, так и будет. Думая о нем и о своем положении, я меньше плачу, меньше волнуюсь, откуда-то приходит сила воли и сопротивление. Судьба... Гита, в самые счастливые свои годы, я не хотела 2-го ребенка, а в самый трудный, одинокий год жизни он явился сам. - Борик обещал мне очень его любить, и мордочка у него при этом была такая нежная. Дорогой мой Ося несколько раз писал мне, спрашивая, как мое здоровье и один раз даже подчеркнул эту фразу, но все мои письма до него не дошли, иначе бы он знал уж наверное, т.к. в сентябре я была в этом окончательно уверена. Боря хочет, чтоб мальчика мы назвали Ося, и по внушенному мне в вашем доме суеверия я на это не решаюсь, т.к. верно, что отец жив. Назовем сына как-нибудь иначе, а дочку в честь моей мамы или бабушки (!-я). Сейчас у меня каникулы, а так как мне декретный отпуск не оплачивается, то они очень кстати. Хоть бы часть времени мне оплатят, и я отдохну. Тепло, но гуляю мало, старая стала душой, не могу ходить без цели по людным улицам, а вечером темно. Дита занята своими будущими госэкзаменами, которые начинаются у нее с 10/II. Так и сижу дома. Но врач из кончультации сказала, что все у меня нормально и хорошо. За всю беременность была там 2 раза. 1-ый раз, чтоб сделать все анализы и 2-ой, чтоб получить декретный отпуск, а без анализов его не дают. Все время чувствую себя хорошо. Ах, если б Ося был сейчас со мной, Гиточка, как бы он бы баловал меня, носил меня на руках. Ночью, когда весь дом спит, так ясно вижу я Осино лицо с тем выражением тревоги за меня, какое было у него во время моей болезни в 1938 году. Крепко целую вас, моя дорогая Гиточка, будьте здоровы, берегите себя, кто знает, что еще нас ждет впереди. Но теперь после прорыва на Лозовой, я надеюсь, что и от Оси могут быть известия. Юго-Западная армия слилась с Южной и от одного командира было известие после 5 месяцев молчания (легенды войны - я). Был же он раньше тоже около К. (Киева - я). Письмо Славочки получила, на днях пошлю ответ. Целую ее крепко. Привет Иосифу, когда он ждет Тамочку? Пишите чаще мне. Из Уфы давно нет известий. Ваша М.
О себе больше никому не пишу. Тяжело. Борик всех целует. Мамочка шлет привет".
Вот еще кое-что обо мне в 3 месяца - письмо бабушки, сохраненное те Ги.
"Дорогая Гита Борисовна!
Молодая жизнь расцветает в нашем печальном доме. И все "агу" Леночки, ее попытки задирать головенку с подушечки, ее кулачок, который она тянет в рот, все радует и утешает всех нас, а главное, Милюню. Боря сказал в своей школе, а мне передали: "Маленькая сестренка служит для мамы утешением и развлекает ее". Сам он к девчурке относится снисходительно-ласково, но он весь день занят, играет, бегает, читает, так что, конечно, особенно с ней не занимается. Он переходит в 6 класс. Сегодня первое испытание по русскому языку устно сдал на "отлично". Ему сшили длинные брюки из парусины и две (пока) шелковые рубашки. Перед испытанием он потребовал срочную ванну, чтобы чувствовать себя бодро и свежо. И, принарядившись, пошел на испытания. В школе к нему относятся хорошо. Школа близко от нашего дома. 1-го июня он будет уже свободен. Лето в Баку жаркое, и по всем ожиданиям, будет жарковато, возможно, и как в Москве было. - Но ехать некуда нам всем. Кк-нибудь переживем. Милюня все время тоскует, все плачет, все горюет об Осе. Я ей говорю, что до окончания войны надо хранить надежду. М.б., он в немецком плену, м.б. в партизанах. Пока ее лишили аттестата и кооператива военного, т.к. нет от Оси известий ( реалии Великой Отечественной -я) - Живем материально очень трудно. Вещи старые - продаются плохо. Долги растут. Но это все не важно. - Важно, что вслед за Осей мы теряем надежду на возвращение Кируни. Он ведь с марта на Керченском полуострове. С 16 апреля была от него последняя весточка. Поздравительная телеграмма на имя сестры (ее день рождения - 19-е - я). Место отправления: Керчь - завод. Милая Гита Борисовна, я порадовалась за Вас, что Вы получили известие от мужа. Целую Вас и Славочку. Скажите ей от меня, что у нее еще будет многое впереди, чтоб она крепилась и ждала! К ней еще придет жизнь! Целую Тамару и Иос. Борис. Дита и я переживаем молча свои тревоги. Ваш друг ОНЩ".
У Славочки умер ребенок - девочка, погиб ее любимый человек, она была ранена в ногу - инвалид войны. Да и потом ее жизнь не баловала - на ней долго было клеймо отца. А потом замужество - Сеня Брауэр, дети Боря и Юля, отъезд в Америку и долгожданное ощущение спокойствия за детей и спокойной старости. Внуки - Леня, Катя и Надя.
Зря я, конечно, грешила на отца. Он беспокоился о маме, ничего не зная конкретно. А я родилась 20.02.42, и мама хотела, чтобы меня записали 19-го, потому что она родилась 19-го и Боря 19-го. А я в 4 часа утра. Судя по маминой карточке беременной, роддом - больница им. Рогова на ул. Гоголя, 2. Весила она 76 кг при росте 170 см, была худая; я родилась 4.2 кг, 53 см. "Ребенок вакуумирован" (?) по какому-то методу - неразборчивый медицинский подчерк. Зато ясно, что после Бори мама переболела острым суставням ревматизмом, что оставило след на всю жизнь. Выписали на 10 день, поднималась t0. В пункте "продолжительность родов" - 13 ч. 30. Странно. М.б. это все-таки час родов? И вовсе не в 4 часа я родилась? Да, нет, какие ошибки! Не могла разродиться, голодная, измученная.
Вся карточка на двух языках, а азербайджанский вариант - латинскими буквами. Мы учились в школе - уже русские буквы в языке, но некоторые звуки передавались специальными символами.
Мама уезжает из Баку, получив пропуск на въезд в Москву с Борей. Для этого надо было получить разрешение от НКВД СССР, которое, в свою очередь, обращалось с приказом выдать его к зам. наркома внутренних дел Азербайджана - комиссару милиции 3 ранга Кулиеву, 20.03.44 г.
Забавно, что в Москве ее освобождают от налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан с 1.06.44 г. А что до этого?
Возможно, что вообще не было до этого такого указа, т.к. в справке ссылка на Указ Президиума Верховного Совета СССР от июля 1944 г.
Уехала же она после 24.04.44, т.к. с этого числа ее уволили из АПИ, и последовал приказ по Наркомпросу АзССР. Но в это время она уже встретилась с дядей Эмой, и они договорились, что тот едет к ней. Так оно и произошло.
Эммануил Львович Мархасин, сын репрессированного, и дочь врага народа нашли друг друга. Придя на именины моей бабушки и принеся цветы, хотя и предназначал цветы маме, он остался на всю жизнь. В это время он был уже разведен с женой, у которой от него дочь Марианна. Не сразу он приехал в Москву, он даже не отвечал на письма мамы. Выдерживая характер. А затем, поняв, что все серьезно, уехал в Москву. В 1946 г. мама получает извещение от Красногвардейского райвоенкомата о том, что в 1941 г. отец пропал без вести. Основание - выписка из приказа ГУКМВС; и можно было получить пенсию на детей. Я ее и получала до 18 лет, т.к. училась в институте.