Вспоминая письмо бабушки - о куклах. Да, действительно, у меня был мишка, который еще жив - грустный трофейный медведь, купленный на базаре в Баку. Он переехал в Москву и обзавелся собратом: я как-то была с дядей Эмой в магазине, и на вопрос - что я хотела бы, робко попросила - "Нельзя ли кота в сапогах?" Он был, по моим понятиям, страшно дорогой и роскошный - белый в бархатном берете и плаще. Был куплен, но - не сохранился, ушел кому-то в подарок, в свою очередь. Я к нему быстро охладела, а печальный серый мишка существует и выполняет свою роль друга.
Школа. Мое появление в московской школе прошло не очень заметно. Особенных переживаний не было - поступила в 6-В класс школы N329 Красногвардейского р-на в Колпачном переулке. Потом эта школа будет занята ОВИРом. А тогда это 3-этажное серое здание с маленьким пришкольным двором и участком для ботанических затей. Класс был большой, школа женская. Классный руководитель Ада Анатольевна Сванидзе, которая потом ушла от нас в аспирантуру. Мне она казалась очень красивой, была она невысокой, очень внимательной к нам. Говорила маме, что хорошо понимает мои чувства, т.к. сама в детстве жила с отчимом. Для меня это было не слишком понятно, я не знала, что такое - жить с отцом.
Зато я сразу нашла подходящую компанию: Марина Борисова, Лена Разина, Ольга Александрова, Инна и я - Лена Гейликман. Мы с Инкой сидели на одной парте справа у двери - на 1-ой. Марина Борисова - отличница с 1-го класса, серебряная медалистка. Мать ее страшно переживала, что не золотая. Жила она в Высотке на Котельнической набережной с братом Кирей. Мне было так странно это произношение имени, я привыкла Кира. Была она красива, с яркими голубыми глазами. В деревне они назывались "французики", так говорила их бабушка: "ах, вы мои французики". Мы решили, что это результат 1812 г., следы нашествия. Потом она поступила в Бауманское, на светотехнический, лазеры.
Лена Разина имела сестру Анку. Жили они на Солянке, но уже почти в переулке. Вход через классический московский асфальтовый двор. Ольга Александровна жила с другой стороны школы. А мы с Инкой - в Малом Ивановском. С Леной мы встречались и шли вместе в школу, подымаясь по переулку мимо кирхи, где была студия не то научно-популярных, не то диафильмов. Места очень декоративные, старинные московские домики, невысокие, окна на уровне ног и бельэтажи.
Наш дом на этой стороне самый высокий. В нем 3 этажа.: на 1 - Олечка Блох, моя первая учительница английского, потом была Люба Персиц, потом Вера Орлова. Блох-папа был репрессирован. Напротив жил Ладька Андриевский с шизофренической бабушкой, у него тоже репрессирован, не помню, отец ли, дед ли. Ладька из нашего класса. У него вились волосы. Андриевский был на Соловках с дядей Семой и попал в акцию, т.е. был расстрелян. В нашей квартире - дядя Сема.
Я как-то провела подсчет, не очень стандартный, но интересный по результатам. Из литературы мне стало известно, что круг знакомств человека ограничен 80 лицами. Он меняется по составу, но по числу всегда примерно таков.
Я подсчитала число репрессированных, известных мне, как среднему человеку. Потом разделила население Союза на 80 (т.е. на круг знакомых среднего человека) и получила число таких кругов; умножила на число известных мне репрессированных и получила около 30 млн. человек. Потом тоже с погибшими на фронте, получилось больше 15 млн.
После того, как Ада Анатольевна ушла от нас, мы попали в руки Трясогузки, а потом Элкарги. Все они - учителя истории. Как звали Трясогузку, не помню; а Элкарга - это Лидия Ивановна Караулова, чья подпись и вызвала к жизни прозвище. Трясогузку помню как некое робкое существо, над которым безжалостно и подло измывались. Лидия Ивановна же была совсем другого типа. Мы были ее первый выпуск, она, чрезвычайно энергичная женщина, старалась завоевать нашу дружбу и доверие. Мы даже ходили в походы с ее подачи. Думаю, что походы тяжело давались Лидии Ивановне. Она была крупная, в красной кофте, с очень некрасивой прической. Потом стала где-то директором школы. А директором нашей школы была Танцарова, уже пожилой человек, о которой помню историю с 17 медалями.
Любимые учителя - Эльвира - математик, Лазарь - английский язык, Зинаида - география. Думаю, что называя их по именам в разговорах между собой, мы не понижали тем самым их рейтинг или авторитет, а наоборот, сами пытались подняться до них. Эльвира всегда строго, подтянуто одета, образ: черный костюм, белая кофточка, приятно вспомнить, умница.
Лазарь - кудрявенький, невысокий, быстрый. Говорили, что у него американский язык. Мы занимались у него, как черти. Зинаида - грубоватая, панибратская, относящаяся к географии, как к первому предмету, и никому не дававшая спуску. Гоняла, как зайцев. Все замирали, когда она глядела в журнал перед тем, как кого-то вызвать на заклание. Нас с Инкой называла только по имени: "Лена", "Инна". Милые мои, теперь старики, а тогда в полном расцвете сил. Уже мне за 50. Эльвира Генриховна, Лазарь Моисеевич, Зинаида Васильевна. - И Фаина! Завуч, химия. Коса вокруг головы. Удав. С той поры идет моя нелюбовь к химии, хотя и несправедливо, наверняка. Я связываю неуспехи мои в химии и с воспалением легких, после которого я съехала по учебе, получила двойки по химии. Помню тупое стояние у доски, позорище, когда ни черта не соображаешь.
А английский я под конец школы знала уже очень неплохо. Все мои дополнительные учителя были знакомые мамы. Но лучше всех я запомнила и, пожалуй, полюбила Веру Николаевну Орлову, фонетиста института Тореза. Занималась я с ней по вечерам у нее на квартире, в коммуналке. Маленькая, с маленьким носиком, намазанная кремом, и всегда посреди урока бегавшая в уборную с бумажкой. Она дергала меня за косу за ошибки, за азербайджанский акцент, за певучесть бакинской речи, а я, остервенев, начинала в злобе ее передразнивать. И она говорила - "Молодец, так и надо". Жили мы с ней душа в душу. Мне кажется, что она меня тоже полюбила. Как говорила мама, у меня стал "Кёниг инглиш".
Тенью прошла преподавательница рисования, даже имени ее не помню. Рисовала собачку из фарфоровых зверей мамы.
А с дядей Эмой ходили в книжные магазины. Потом вся библиотека досталась мне. О Боре вопрос не вставал. А Марине пошла 1 или 2 подписки. Помню Элизу Ожешко. Потом джентльменский набор подписок 50-х годов я встречала во многих квартирах.
Наша комнатка в 14,75 м была битком набита вещами: тахта, диван, шкаф, книжный шкаф, стол, стулья, в коридоре еще папин книжный шкаф, там лежал Ранке "Человек" и Брэм "Жизнь животных". Книги исчезли, шкаф бросили. Еще был шкаф дяди Эмы, тоже книжный и тоже бросили.
У мамы и дяди Эмы было много друзей, куда они ходили часто со мной.
Шрайберы Геннадий Константинович, Валя, Иришка. Близкие друзья, жили в Клементовском переулке за красивой церковью. Он очень веселый артистичный человек, показывал дурашливые фокусы, смеялся. С ними, еще когда я жила в Баку, мы ездили на Черное море. Можно даже определить точно, когда это было. Мне 6 лет, и в это время я и научилась плавать. 1948 год. Иришка чуть старше меня. Шепси, дом отдыха нефтяников от нефтяного завода в Туапсе. Нам выделили комнату в домике наверху, и к морю мы спускались довольно долго. Было много кавказского леса, бабочек, грецких орехов. Однажды, вместо того, чтобы идти к морю, где меня ждала мама я заигралась в охоте за бабочками; волнения мамы, ощутимый шлепок от нее и невинное "я бабочек ловила". Кучка грецких орехов в тайнике, сделанном кем-то. Черные пальцы от едкой кожуры молодого ореха и сладкий вкус самого ореха.
Потрошили, ради смеха,
У моря в Шепси
Клад зеленого ореха,
Камнеь сжав в горсти.
Руки черны, губы, зубы,
Едок резкий сок.
Вперекос сводило скулы,
Пот впитал песок.
И белейшей серцевины
Мякоть искроша,
Всех в ладошку наделили
Радостью дыша...
Мехом шапки Мономаха
Поднялись цветы.
Пролетает крошка-птаха
С временем на-ты.
Отберу орех у белки,
Помня детства мир.
Опоздавшая проделка -
Черен сувенир...
Здесь мы были без дяди Эмы. С Иришкой мы играли в море, но особых контактов не было.
Лихтманы, родня и друзья: Володя, Зеля, Таня. Володя - очень красивый человек, талантливый ученый физико-химик. Ленинградский фронт, после которого ничему не удивлялся, ничего не боялся. Молчаливый герой моих грез, без одного глаза, хромой. Его все любили, близкие звали Вова Лихтман. Зеля, моя дв. сестра, знала о моей любви и подтрунивала, осведомляясь о моих "матримониальных планах". "Матримониальность" планов была, очевидно известна и ему, и несмотря на очевидную глупость, в чем-то ему льстила, вплоть до поцелуев и довольно мужских лапаний в мои 16 лет на поминках дяди Эмы. И я, как классическая дура "не надо!" На это "не надо" он тут же и согласился, чем слегка меня разочаровал. Но я его попросила быть свидетелем на моей свадьбе, и по-моему, это его сразило. Первая моя любовь (не считая Генки Персияненко, которого любили все девчонки в классе). Из меня было трудно выжать слезу, но на его похоронах я ревела. Говорили, на его похоронах была и его любовница, которая тоже рыдала, как и Зеля. Впрочем, как будто Зеля удержалась без рыданий. Пикантно, что со мной была Кира, которая только что переспала с Виталием ( моим первым мужем ) и готовила планы "смены декораций". Но это уже Ленинский пр., Каховка...
Вернемся в Малый Ивановский пер. В момент, когда я там возникла, там были двое мужчин - дядя Иосиф и дядя Эма. Вскоре появился дядя Сема, затем Боря (Борис Наумович). Затем Сеня - муж Славочки. Потом Иосиф с Тамарой разменялись, и возникли Данченко - Алексей Николаевич, Ираида Ивановна, Рита и Лена. В комнатке, бывшей когда-то нежилой, жили сестры Анна Андреевна и Анастасия Андреевна, работавшие в КГБ кем-то из обслуги.
В большой кухне стояли столы: у окна - стол те Ги, у плиты - стол сестер, у двери - наш стол, у окна "попиндикулярно" - стол Розы Мироновны. Окно имело холодильник. Был черный ход с туалетом на площадке, с выходом во двор и через арку на улицу. Иногда я ходила во двор, но ни с кем не сошлась. Там сделали пристройку между домами, где жил кто-то из работников домоуправления. Не там ли потом жила семья Любаши, моей будущей подруги?
Моими друзьями были школьные друзья. Нас было пятеро, - как всегда, в классе образуются группки. О Марине я уже рассказала. Ольга Александрова - Ольга Ларина. Белые косички, потом отрезала их, голубые глаза, щеки - кровь с молоком. Сашка (Сурен) Тулумджан, который жил в нашем переулке, но повыше, смеялся, дразня ее "молочком" - из ее фразы по биологии " у пчел бывает молочко". Потом поступила в Цветметзолото, где работала ее мама. Лена Разина получила золотую медаль, чего никто не ожидал. Поступила в институт не сразу. В МИФИ. Вышла замуж за Генку Семенова. Инка поступила тоже не сразу, через 2 года в Полиграфический. Вышла замуж за Валерия Паришева. И я.
Сначала мы учились в чисто женской школе, а потом нас объединили с ребятами в 8 классе. Ребята были обыкновенные без блеска. Так сложилось, что школы не отдавали своих лучших учеников. Лучшие мальчики и лучшие девочки остались в своих школах, а слабые перешли в другие. Это было несправедливо по высшему счету, т.к. старшие классы - время, когда просыпается первая любовь. Но учителям не нужно было об этом думать, а родители были рады, что с девочками осталось все по-прежнему, и не надо ни о чем беспокоиться. Генку Персияненко любили, он был прекрасный гимнаст, но и только. Был еще Князев, он рано умер, спился как будто. Был Гаврилов, Баранов, Маторин с очень красивым, на мой слух, голосом, Мухин, дочь которого стала актрисой очень рано. Ладька Андриевский. А девочки - Лена Гурвич - золотая медаль, очень рано умерла от болезни сердца. Цыцугина - серебряная медаль, очень поздно родила, и в этом счастье, так она сказала на нашем 25-летии. Люся Цыганова, с которой я дружила дополнительно, была у нее в гостях на Солянке. Сначала она жила в дворницкой комнате, под лестницей, потом в длинной коммуналке, звонков было полно. У нее была бабушка, мама и тарелка-громкоговоритель на стенке. Мама моя убедила ее мать, чтобы Люська кончила школу. А потом она, отучившись в училище, работала продавцом в Серпуховском универмаге, и пару раз я ее там навестила. Растолстела она чудовищно.
Мы с ней ходили на каток в Солянский тупик. Ковыляли на коньках от Малого Ивановского. А я-то, бакинка! Купили мне коньки - гаги. На них я прокаталась и студенческие годы, уже с Женькой Макеевым. Я каталась плохо, а он очень хорошо, по-хулигански. Я за него держалась, а он меня тащил. Иногда убегал, делая круг, пока я отдыхала, воткнувшись в снег. У меня тогда возникла серая курточка с меховым искусственным воротничком и голубые узкие брючки. Они мне так нравились, что я даже кататься стала лучше.
Я все убегаю вперед от школы. Помню, как делаю уроки. За окном зима, сыплет снег. Я тупо смотрю на снег, красиво если сказать - то зачарованно. Руки не шевелятся, упражнение не пишется, задачи не решаются.
Колибри фр-р-р сказала за спиной
И унеслась драконовою мухой, -
А где-то там, на улице зимой
Другие мухи, северною скукой
Белея, мечутся с дождями пополам -
Опухшей железы предвестьем -
И добавляются пудовостью к снегам,
Покрывшим город и предместья.
Те мухи одиночеству сродни,
Когда с недвижными глазами,
Считая медленные дни,
Забылся кто-то (я?) в нирване
Холодного пустого сна
Далекого пустого детства,
Где я на дне зимы одна,
И никуда из сна не деться...
Теперь я думаю, что м.б. я быстро росла или авитаминоз, или мое всегда низкое давление - да мало ли! Во всяком случае, помню, что когда в ателье шили мне выпускное платье, конечно, белое, я постоянно чувствовала, что вот-вот сейчас брякнусь без сознания; все плыло. Это не значит, однако, что я очень плоха была в физкультуре. Нет. Меня даже звали в легкую атлетику, я высоко и далеко по тем временам прыгала, даже начинала ходить на стадион. Начинала заниматься и гимнастикой, т.к. была тогда довольно гибкой. Помню зал с зеркалами и станком; тоже очень недолго. А Люся Цыганоша и Нелли были очень спортивны, у них даже какие-то разряды хорошие имелись по гимнастике. Они даже выступали у нас с акробатическими этюдами. Нелли стала очень красивой девушкой. Еще очень хороша была Фаина Фрадкина, но она выпрашивала отметки, была с какой-то мелкой непорядочностью. Ее не любили, а я пыталась ее защищать. Через многие годы я стала называть себя "Шурой Балагановым", потому что он всегда восклицал "А справедливость?!"
Славочка нам помогла полюбить Маяковского, дядя Сема - математику и физику. Как же я забыла рассказать о нашем физике? У него девочки знали физику, т.к. его методика была - влюбить в физика, а потому полюбить и физику. Звали его Кузя. Через много лет Инка назвала свою собачку Кузя. - "Нам не дано предугадать, что в сердце нашем отзовется". Был он высокий, худой, кудрявый, кокетничал.
Где-то посреди этих 5 лет московской школы я ездила в Баку на лето. Уже тогда я занималась в бассейне на Автозаводской, ездила одна. Ничего никто не боялся. И в Баку я тоже пристроилась ходить в бассейн, но продолжалось это недолго, т.к. тут я заболела воспалением легких (но не от бассейна).
На Автозаводской бассейн был при банях, помню огромные толстые трубы, мимо которых мы шли в раздевалку. Все же это дало мне умение; даже 3-ий разряд в подводном плавании в институте. До сих пор храню свое удостоверение подводника. Несмотря на все эти мои спорты и физкультуры, я была очень сутулой. Даже занималась в поликлинике лечебной физкультурой, ходила с палкой, засунутой под руки, на спине. Ничего не помогло, т.к. думаю, что в этом какая-то наследственность, с которой надо бороться более сильными средствами. Круглая спина - мама, я, Оля (племянница), Слава и Кика. Слава добился хорошей фигуры гантелями. Кика пока еще нет - узкоплечий, узкогрудый, м.б. и пора браться за гантели?
Летом в каникулы мы ездили на прополку, дней на десять - недели на две. Жили в школе, очень маленькой, на полу, девочки и ребята, в общем, вместе. Оттуда помню - грозу, молнию, которая ударила в наш домик и выбила электричество. Пение малиновки. Что-то очень нежно-красивое. Не соловьиное. Речка, дорожка к речке. Начало менса - 14 лет. Это было после 8-го класса. Какие-то возникали затруднения при стирке трусиков; да и информацией я не была богата. Мама со мной бесед не проводила. И книг у нас не было. До очень последнего времени я не знала, откуда в точности родятся дети.