- Князь-то без тебя обойдется, а вот чародеи без меня... - ухмыльнулась в ответ.
- Ох, лисица ты, лисица, век тебе покоя нет, - тихонько засмеялся Арьяр и поцеловал меня.
Откинувшись на постели, я уж в который раз глядела на него, любовалась. И чего Арьяр во мне нашел в толк уж который год не возьму? Сам-то красавец писаный - высокий, статный, в плечах коса сажень, а уж сильный какой. Девки, бабы только и заглядываются. В волосах его черных, что уж теперь вполовину короче носит, седые волоски проглянули. Мало их пока да время никого не щадит. И сама не молодею, чего судить-то. А шрамы на его теле о былых боях напоминают.
Ох, сколько я вечеров проплакала за годы эти. Сколько в окна глядела да голубей встречала с посланием. Сколько богам светлым молилась, чтоб живым и невредимым мой милый вернулся.
- Вечером сегодня придешь?
Он обернулся.
- Рад бы да не смогу.
- Не дает вам продыху князь.
- А вам-то?
- Служба, - я развела руками. - У каждого своя.
Поднялась, подошла к нему и обняла.
- Когда ждать тебя теперь? - проговорила, слушая, как сердце в его груди бьется.
Арьяр провел рукой по моим волосам.
- На это седмице не жди.
- Да хранит тебя Ладьяра, - прошептала.
- Вёльма?
Я взглянула на него.
- Устали мы оба от жизни такой, - тяжело проговорил Арьяр. - Князю день и ночь служить да тайком встречаться. Может, будет уже?
Не нашлась я, что ответить.
Вина и радость вмиг смешались. За что боги так Арьяра наказали? Жить бы ему тихо-мирно в Подлесье. Семью иметь, жену любящую, детишек. После войны гарнарской почет и уважение, и доблесть воинскую хранить. А что же теперь назначено? Ни дома, ни семьи - только служба в княжеской дружине. Я, для которой бросил все, и та не его.
А мне, неблагодарной, все нипочем выходит. Жизнью я своей довольна и о пути выбранном не жалею. Уж второй год как на месте Всеслава в Доме Предсказаний сижу. Забрала старика ушедшая в пустошь, на берега Межмирья. Едва и успел он, что престол свой мне передать.
- Не спрашивай снова, Арьяр, - сказала ему в ответ. - Знаешь ведь и сам...
В глаза его печаль замерла. Долгая, без конца и края. Иной раз будто замирала она, пряталась, а иной раз вставала передо мной. В моей власти было конец ей положить, прервать раз и навсегда. Только вот его печаль - мое счастье, а моя печаль - его.
Странно судьбы людские переплетаются. До того иные в узел завяжутся, что и не знаешь, с какой стороны подступиться к ним.
- Ладно, не стану, - с тяжелым вздохом проговорил Арьяр. - Идти мне пора.
Коснулся пальцами моего подбородка и поцеловал.
- Ждать тебя буду, - сказала ему.
- Не прийти не смогу.
Надела я на шею медальон - подарок ярла Сигурда, посла Скельдиании. Сколько лет прошло, а ни дня не было, чтоб без него ходила.
Погляделась в зеркало. Ох, время-времечко, жестоко ты ко всем, безжалостно. Глядит на меня из деревянной рамы не прежняя Вёльма - девка, из Растопши бежавшая, а другая совсем. Лицо ее уж не по-девичьи наивным стало. Глаза по-колдовски зелеными. А волосы больше не сплетались в косу, а уложены были на скельдианский манер. Одежда ее теперь все больше темной была с алыми узорами, что сама вышивала вечерами. В руке посох - тот самый, что от наставника получила.
Не девка теперь, а взрослая женщина на меня из зеркала глядела. Годы прошедшие едва коснулись, а, кажется, вся переменилась.
Не стала я плаща теплого надевать - корзно на плечи набросила и будет. Лето в свои права вступает - не замерзну. В кошель, что на поясе висел, колечко с самоцветом положила. Подарил мне его купец феранский на пиру княжеском. Да только ни к чему он чародейке, а вот Катка порадуется. Ей ведь как той сороке - что ни ярче, то красота.
Много с той поры переменилось, как Мстислав гарнарцев прогнал с Белардской земли. Уж и самого Мстислава на свете нет, а все гусляры подвиг его воспевают. Оно ведь как вышло - по-хорошему бы жить и жить еще князю нашему. Подкосили его и война с ордой поганой, и покушение чародеев, и грех единственной дочери, и предательство брата Ростиха, и ссора с союзниками - могучей Ельнией.
Всего три года прожил князь после победы над Ихметом. Я тогда еще всеславовой ученицей была. Помнится мне, пришел утром к нему Лесьяр. Очи его черным-черные были. Вошел в комнату, сел за стол, полез рукой в карман и бросил наставнику деревянный оберег-солнце. Черное, обожженное до углей.
Варвара как увидела, сразу вскрикнула и рот рукой прикрыла. Тишка повалился на пол и заплакал как дитя малое. Только Всеслав молчал. Помрачнел мигом и все слова лесьярова дожидался.
- Померкло солнце наше, закатилось, - прохрипел предсказатель. - Не будет такого боле. - Затем поднялся и добавил: - Некогда мне с вами - песнь новую начинать следует.
Так и узнали мы, что нет на свете князя нашего Мстислава Светлояровича.
После великий плач был. Все, от мала до велика, от нищего до воеводы вышли провожать князя. Тело его, убранное как положено по чину, пронесли до Марвы и пустили на плоту. А после пустили стрелу зажженную и весь город видел, как отправился Мстислав на огненной колеснице в заповедные рощи Ларьяна.
Теперь на троне его старший сын - Яромир Мстиславович сидит. Правит он не хуже отца, а все ж по-другому. Беларда при руке его поднялась, еще грознее стала, сильнее да только простому люду все одно - нищета да безденежье. Яромир больше об укреплении армии печется и союзах с соседями.
В Доме Предсказаний нашем новый князь руку приложил. На месте главы своего человека поставил. Меня, слава богам, не прогнал. Вытерпел, хоть и не любит баб до власти касающихся. А главным над чародеями теперь чужак стал - из зарецких. Тихомиром зовется. Человек он скрытный, будто сосуд о двух донышках. Не поймешь - то ли правду говорит, то ли кривду, а то ли и вовсе насмехается над тобою. С опаской ко всему относится, недоверяет. Но уж ежели возьмется за дело, так враз все решит. Сила в нем истинная, не скроешь. Птицы вещие, что на стенах в зале сидят, и те его слушают - чуют власть.
После предательства Ростиха, Велимир исчез. Покинул свой дом ночью и никто более не видел его. Хельгу, северянку, его прислужницу, княжеские витязи схватили и посадили в темницу. Сколько ни допрашивали после, ни слова не промолвила. Один раз я видела ее. Как только вернулась в Трайту, встретилась мне женщина у городских ворот. Поседевшая, постаревшая, с узелком за плечами и в старом плаще, припадавшую на правую ногу.
- Хельга! - тотчас с седла соскочила и к ней подошла.
Северянка жестом меня остановила.
- Не касайся ко мне, колдунья огнёвая, - сказала. - Никого из братии вашей к себе теперь не подпущу.
- Что сделали с тобой, Хельга? Куда ты теперь пойдешь?
Она лишь указала на ногу свою, перемотанную тряпьем.
- За службу преданную пострадала я. От рук князей ваших - да накажут их северные боги!
После полезла за пазуху и бросила к ногам моим холщовый мешочек.
- Возьми вот, - велела. - Просила о них. Поминай меня в своих молитвах.
Сказала и ушла. Больше я никогда не видела Хельги.
А в мешочке том, что стал ее подарком, таблички деревянные нашлись. На каждой выжженные были руны - символы скельдианских богов, их язык. Тот дар, пусть и кровью он омыт, до сих пор храню. Вместе с медальоном. Как память о несбывшейся мечте - северное море увидеть.
Вот еще что было. Довелось один раз мне с Сияной Мстиславовной увидеться. Не знала я девку раньше да только видать ничему жизнь ее не научила.
Поглядела на меня раскрасавица эта сверху вниз и молвила:
- Стало быть у тебя я Ладимира увела?
- Стало быть так.
Сияна хмыкнула только:
- Немудрено. Не про тебя такой мужик, со мной все ж краше гляделся.
Улыбнулась я в ответ:
- Краше не краше да только по своей воле лишь меня любил.
Сияна не ответила. Развернулась и ушла.
После узнала я, что поехала она в жаркий Герклат с посольством и там замуж за высокородного вышла. Королевой стать княжьей дочери не удалось - куда уж после такого позора. А судьбу свою устроить ушлая девка сумела.
Не держу я зла на нее, не по собственной воле княжна мою любовь порушила. Пусть счастлива будет коли боги дозволят.
Дом Предсказаний уже и моим домом стал. Жизни без него не представлялось более. Разве ж смогу теперь я каждый день не видеть стен этих, Лесьяра-хранителя, что до сих пор песнь за песнью пишет, Тишку-плута, что после смерти Мстислава ко мне навечно пришел, Варвару-чародейку и Осьмушу?
Как только вошла в комнату, так Катка ко мне и бросилась.
- Ох, заждались мы тебя, Вёльма, - весело прокричала. - Тишка вон меня совсем замучил! Грамоте учить надумал!
- А нечего тебе неучем ходить! - вступил шут. - Вон восьмой год пошел, а все читаешь по складам. Вёльма, ну ты хоть скажи ей. Вели учить буквы!
Я погладила, вцепившуюся в мой подол, девочку по волосам. Та доверчиво поглядела на меня.
Боги, как же она на Ладимира похожа! Сияниного в ней разве что волосы густые пшеничные. А глазки, улыбка, ямочка на подбородке - все его, каждая черточка. С каждым днем все больше его дочерью становится. Как гляну так и сердце обмирает.
Подумать только - восемь лет уж минуло с нашей разлуки.
- Верно все Тиша говорит, Катка, учиться тебе нужно. Так что слушайся его. А как вырастешь - умной и красивой девицей станешь. Найдем мы тебе жениха ладного, и будешь ты как сыр в масле кататься.
Катка обиженно скривилась:
- Я как ты хочу - чародейкой быть.
- Каждому свое, ласточка, - улыбнулась ей.
Девчонка смышленой растет и по всему видно, красавицей станет. Только дара колдовского в ней ни капли нет. В мать верно уродилась. Коли б в Ладимира, так и меня бы за пояс заткнула со временем.
Плохо, что с чародеями растет да жизнь лишь нашу видит. А по-другому никак. Сияна от дочери сразу же отказалась. За Каткой слуги Мстислава ходили. А как слег князь, велел Всеславу за ней приглядеть. Заклинатель стар уж был, отказаться хотел да я отговорила. Как увидела девочку, как поглядела в глазки ее, так и не смогла не оставить. Все же Ладимира кровь - как ее бросишь?
Сама-то ему дитя подарить не смогла и не смогу уж, так хоть дочь родную воспитаю.
Девочка плутовски улыбнулась и, опустив голову, покорно пошла к шуту.
- Какие новости нынче у нас? - спросила я.
Варвара на миг оторвалась от своей вышивки. Седина ее теперь к месту приходилась.
- А какие ж новости? Тихомир вечером совет надумал вести - письмо какое-то получил. От родни тебе еще послание прилетело утром уже. Зоран о чем-то поговорить хотел, с самого утра искал.
- Яромир Мстиславович готовится послов встречать. Из самой Скельдиании, - влез Тишка.
Я тут же оторвалась от писем.
- Скельдианы?
- Они самые, - часто закивал шут. - Приезд их в тайне держали долго. Новое посольство к нам едет, уж со дня на день будут.
Невольно рука коснулась медальона.
Ларьян-батюшка, слава тебе! Неужто снова ярл Сигурд прибудет?
- А кто приедет, не знаешь? - ровно, не выдавая волнения, сказал.
- А кто их разберет, - Тишка прищурился. - Помнится, любила ты про них слушать, как молодой была.
- Я и теперь не старуха, - ответила. - А что любила - так всему свое время.
- Скельдианы? - громко спросила Катка. - А мне про них расскажешь? Вёльма?
- Тишка расскажет, он лучше знает.
Шут всплеснул руками, вскочил и громко ударил себя по бокам:
- Боги светлые, да что ж за напасть-то? То одной сказки говори, то вторая подрастает. Я вам не гусляр заезжий!
- А не расскажешь, так грамоту учить не буду! - сложила ручки на груди Катка и важно надулась.
- Ох, горе мне, горемычному, ох, горе, несчастному, - притворно зарыдал Тишка. Ну ничуть же плут не изменился!
- Будет страдать, - сказал Варвара. - Раз умеешь языком трепать, так не увиливай.
- А тебе бы в добрый час сказать, а уж как в худой-то...
- А в худой-то чего, а? - пропела Варвара, взмахивая швейной иглой.
- Промолчать бы, - поежился шут.
- Ох, Тишка, превращу я тебя в жабу. Как есть превращу! И квакнуть не успеешь!
- А вот и не превратить, Варька. Сколько уж зим обещаешь. Аааай...
Тишка ухватился за ущипленный локоть.
- А ты-то чего?
Потер больное место и плотнее натянул длинный рукав темной, грубой небеленой, рубахи. С тех пор как Мстислав помер ни разу свой цветастый костюм не надевал - все простое да незаметное носил. Только замашки шутовские при нем и остались.
- А вот будешь зря языком молоть, так я тебя еще ущипну, - важно уперла ручки в бока Катка. - Давай, рассказывай мне про скельдиан!
Девочка вздернула подбородок и выжидающе на Тишку поглядела. Прямо как я в молодости.
- Ишь ты, бедовая растет. А все твоя учеба, Вёльма, - невесело усмехнулся шут.
- Ну не с тебя ж ей учиться, - хмыкнула я, разворачивая грамоту, присланную чародеем из Стропья. - Ох, чую, даст Катка жару, как подрастет.
- Да и сейчас вон дает, - покосился на девочку Тишка. - Садись ты, дитятко шальное, за стол да буквы пиши. А после, как ладно все сделаешь, так и быть, расскажу тебе про северян чего-нибудь. А, может, Вёльма еще скажет. Она у нас, помнится, дружбу со скельдианским ярлом водила. Подарки тот ей дарил да с собой звал...
- ... а шут один нас знай друг с дружкой сводил, - закончила за него я.
- Вёльма! Расскажи! - воскликнула Катка.
- После, ласточка, после расскажу. Хотя, давно то было и правдой уж не назовешь.
Летят годы да так, что и не замечаешь. Уж сколько в Трайте прожила, а все сдается, вчера в ворота вошла с мешком на плече. И будто не переменилась сильно с тех пор, а сдается мне, целая жизнь прошла - долгая и трудная.
И все в ней было - и слезы горькие, и смех радостный, и любовь горячая, и ненависть лютая, обещания жаркие и предательство грубое. Не было только одного - предсказания жданова. Соврал, выходит, ведун мне. Не сказал, что лжет все, и не сбудутся слова его. Одного только Сигурда и напророчил. Да и тот исчез за морем далеким.
Как прослышала я будто скельдиане к нам собрались вновь, так и не было мне покоя день-деньской. Знаю ведь, что стоит весть заслышать о драккарах их в Марве, так сорвусь девчонкой глупой и побегу ног под собой не чуя. Выскочу на пристань, сквозь толпу люда прошмыгну и на самый край стану - буду высматривать нет ли на борту сэконунга Ульвара Трехпалого и брата его Сигурда, сына Олафа Черного Волка.
Так бы и поступила не будь у меня посоха.
Теперь же полагается мне позади Яромира Мстиславовича стоять и чинно кланяться гостям чужестранным.
А еще тяжкую думу об Арьяре думаю. Что и делать теперь с любовью нашей ума не приложу. Как встретились в той битве при Грошове-граде так и не расстаемся по сей день.
Первым он был, кто нашел меня в забытьи лежащую на поле том. Войско ведь гарнарское не так велико и бесчисленно было, как казалось девке-колдунье неумелой. Ихмет не дурак, чтоб целое полчище на хлипкий городок посылать. Не рассчитала я силы и едва к ушедшей не отправилась.
Так раздумывала я, глядя на письмо, от родни моей полученное. Брат старший, Станимир, писал, что в Трайту по делам торговым собирается и хочет сестрицу повидать.
Усмехнулась я.
Как девкой незамужней была - так лишний рот, а как чародейкой стала - так уважаемой и почтенной сестрицей. После битвы той знатной прослышали они обо мне и сразу на письма, ранее посланные, ответили.
Мне хоть и обидно было да все ж родня. Из песни слов не выкинешь, а семьи не переменишь. С тех пор и заново у Вёльмы отец с матерью и сестры с братьями появились. Они за побег простили, а я за слова жестокие.
Нелегкое это дело - прощать. Всеслав покойный говорил, что нет тяжелее ничего и слаще ничего также нет, чем прощение долгожданное дать.
Сладости той я вправду не ощутила - будто камень с плеч упал да дышать смогла по-иному. Всех простила, всем благословения богов пожелала и дальше жить начала. Не оставалось ведь больше ничего.
- О чем думаешь, Вёльма? - спросила Варвара.
И чего припало ей снова шить? Уж всем рубах да платьев наготовила - мне, Тишке, себе, Катке, Осьмуше даже. Узоров обережных столько - что и места чистого на ткани нет.
- Раздумываю, что братец мой скоро пожалует в гости, - ответила. - Встречать надобно станет.
- Аль не рада?
- И рада и не рада вроде. Станимир ведь частенько в Трайту заезжает, а ко мне так только по делу какому. Вот и думаю, не приготовил ли "подарочек" какой?
- Ох, злая ты, Вёльма, - ответил Тишка.
Сидел он в углу с лучиною и переписывал какую-то книгу. Зачем ума не приложу. Тронь дурака, он еще и рассказывать станет. Шутом и перестал быть, а все мы не вразумеем, что в голове его творится.
- А чего злая-то? - хмыкнула Варвара. - Правду говорит ведь.
- Брат к тебе едет, Вёлька, - не унимался Тишка. - А ты гадаешь, чего спросит. Будь у меня братья, так я бы сам все отдал, лишь бы не забывали.
- Да разве ж мне жалко? - сказала. - Только и совесть иной раз знать следует.
Шут неодобрительно покачал головой и дальше свою книгу принялся писать.
Самого его судьба тяжкая постигла, вот и осуждает других. Оно и верно, нельзя родню забывать. Так разве ж я против?
Арьяр вон и тот что ни седмица, так весточку Заряне шлет. Братец его младший, Милан, женился недавно. Поехать поглядеть на молодую жену не вышло - куда ж от княжеской службы освободиться. Теперь вот письмами узнает, как да что. Как молодку в дом ввели, как она за хозяйством ходит, как с матерью мужа, любезна ли, почитает ли, ухаживает иль нет.
Эту невестку Заряна полюбила, как дочь приняла. А меня, ведьму поганую, видать каждый день проклинает и кары богов на голову мою рыжую зовет. Помню, как решил только Арьяр в Трайте остаться, так Заряна письмо мне написала. В нем не милость и не прощение были, а слова страшные, ненавистные. Говорить такое лишь от обиды и злости большой можно. Только вот обижаться не смею - сына у нее отобрала, хоть и сама того не желала.
И сколько б не говорил ей Арьяр, что нет у него пути другого, что домой не вернется. Сколько не просил меня в покое оставить, не слушала его Заряна. Так и живу я с тех пор, зная, что свекровь моя названная только и мечтает как со свету изжить. Ненависть ведь как яд - один раз в кровь зайдет и уж не вытравишь за всю жизнь. С первого дня Заряна не взлюбила, теперь-то чего ей в ножки мне кланяться?
- Час вечерний пробил, - проговорила, прислушавшись к колоколу на башне. - Время мне к Тихомиру идти. Сколько совет продлится не ведаю, так что не ждите, други, да идите по домам. Варвара, Катку с собой сегодня забери. Будет ей забава - с Васильком играться.
- Как скажешь, Вёльма. После-то хоть передай, чего Тихомир хотел.
- Передам, чего уж, - улыбнулась.
Оправила на себе корзно, в зеркало погляделась. Ни дать ни взять колдунья да и с посохом еще.
- Доброй ночи вам, - сказала и вышла.
- А вот и огонь пожаловал, - улыбнулся Лесьяр, поднимая черные очи. - Запоздала немного, уж все здесь.
- Неужто и Тихомир?
- Скажешь тоже! Тихомир после всех приходит. Ежели захочет прийти.
Прав вещун. Нрав у нового верховного чародея тот еще. Ежели что ему придется на ум, так по-своему сделает и никому не скажет. Вон, помню, было раз - собрались мы на совет. Ждем-ждем, а нет Тихомира. Это уж после пришел прислужник да сказал, что тот в Зарецкое еще вчера уехал. Пошутить видно надумал, нам не сказав.
Вошла я в зал и снова, как много раз за годы прошедшие, искривились в улыбках вещие птицы. Глазища их незрячие так и сверлили меня. Лица их человечьи невидимыми улыбками скалились. Все они смеются надо мной чего-то, все обмануть норовят.
За что невзлюбили только, в толк не возьму.
- Тихий вечер вам, други, - поклонилась я чародеям и заняла свое место.
По правую руку от Тихомира оно было. Там, где Всеслав раньше сидел. Не по нраву то многим пришлось да только никто не решился возражать.
- Тихий вечер, - нестройно проговорили в ответ.
- Запоздала ты, сестрица, - улыбнулся Зоран.
И его время тронуло, виски посеребрив.
- Всему свой срок, братец.
- Верно Вёльма говорит.
Разом все обернулись.
На троне, что прежде пустым стоял, Тихомир очутился. Ох, окаянный, доведет ведь до греха своими играми. Уж больно любит потешиться да испугать кого. Который год, а все за сердце хватаюсь, как очутится он подле меня из воздуха.
Умением таким не каждый владеет. Я вон не сумела от Всеслава обучиться. И не смогу уж. Всю жизнь колдовать как чародейка, а ходить как человек стану. Не научилась по изнанке во плоти и яви бродить.
А Тихомир может. Все двери перед ним открыты. Что стена, что камень, что твердь земная. Вмиг глаза потемнеют и растворится будто не было. Пройдет по изнанке нашего мира, а там нет преград - хоть в замочную скважину просочится - и не увидит никто.
Говорят только, за умение это, дорого платят чародеи. Изнанка силу как водицу ключевую выпивает. Большими глотками человека сушит.
- Здрав будь, Тихомир Новакович, - склонила голову я. - Всегда ты будто тень приходишь.
Чародей улыбнулся. Очи его от черных обычными светло-серыми стали. Волосы по обыкновению назад зачесаны. И одет весь в белом. Будто старец святой из древних сказок.
- И тебе не хворать, чародейка, - чуть кивнул, - Да и вам, други. Заждались небось?
Выждал миг, а сам и не желал ответа слышать.
- Заждались, знаю. Не терпится узнать, зачем я созвал вас нынче?
- Чем скорее скажешь, тем скорее узнаем, - негромко проговорил Зоран.
Не по нраву ему Тихомир пришелся. Да и он Тихомиру, чего таить.
Помню, как ростихово место освободилось, чародеи друг другу в глотки вцепились и стали будто псы цепные. Каждый власти хотел, каждый к трону чародейскому рвался. У князей свои битвы, у нас свои.
Зоран с его силой и умениями едва ли не первый в очереди встал. Точно знаю, поддержали бы его. Не один, не два, а чуть не половина. Одно только дурно в нем было - жрец ушедшей. Не случалось еще, чтоб в Беларде темный правил волшбой.
Тихомир улыбнулся едва заметно. Морщинки в уголках глаз его обозначились - немолод уж, в года средние вошел.
- Вести у меня для вас есть. Такие, что, быть может, всю жизнь в Беларде перевернут. Князь наш, Яромир Мстиславович, поведал мне о том, что желает с Ельнией примириться.
Тихомир поглядел на нас словно желая ответа.
- Не далее как с три седмицы назад получил он ответ от короля Дориана. Не забыл ельниец обиды, нанесенной ему сестрицей княжеской, девкой Сияной, - чародей брезгливо скривился и мне подмигнул зачем-то. Знает, окаянный, кого коснулось. - Не забыл да только обоим державам тяжко порознь - ни торговли, ни флота, ни путей на Восток и Запад. Думал-думал Яромир наш и порешил первым на примирение пойти. Дориан не отказал. Пусть и сухо, с холодком, отписался согласием принять посольство белардское.
- Стало быть, кого-то из нас отправить с княжьими людьми хочешь? - спросил Свельд, древний скрипучий старик.
В молодые годы, говорят, силой неуемной владел. Теперь же сам мало волшбу творил, а вот учеников уйму имел. Говорил, что перед встречей с Ларьяном-батюшкой надо бы умения передать.
- Тебя-то уж точно не пошлю, - усмехнулся Тихомир. - Не то ученички твои осиротеют раньше времени.
Свельд нахмурился и недовольно закряхтел.
Небось думает, мол, учит его щенок какой-то зарецкий! Кого только в чародеи берут - срам один! То девку рыжую, то иноземного простолюдина...
- Дела политические для Беларды нынче важней волшбы и умений наших. Оттого важно нам и скельдиан принять, и герклатских гостей, да и самим не опозориться.
- А что, разве герклатские послы к нам заглянут? - спросила я.
- А чего б им не пожаловать? Помнится, свадебным союзом мы дружбу нашу скрепили с одной из родовитейших тамошних семей. Ты, Вёльма, о том не пекись, - засмеялся Тихомир. - Ты лучше вещи собирай да в дорогу готовься.
- Как? - на миг растерялась я, даже привстала. - Я в Ельнию еду?
- А кто ж еще? - развел руками Тихомир. Лицо у него было такое, будто "ну и дуреха ты, однако!". - Ельнийцы на нас обиду таят. Пошлю я к ним Зорана, скажут, мол, темный колдун проклятья наводить приехал.
Жрец ушедшей бросил вТихомира косой взгляд и вовсе отвернулся.
- Пошлю Свельда, так коли тот не помрет дорогой, скажут, мол, старика не жалко и отправили. Лесьяра нельзя - наговорит предсказаний своих, ельнийцы с горя утопятся. А они, знаешь, как нужны нам будут, ого-го-го!
Он еще раз окинул взором всех чародеев.
- Одни мужики да старики тут. Вы уж простите, други, да только не годитесь для такого дела. А король Дориан - вдовец нынче. Жена его родами померла, принца-наследника оставила. Мужик страдающий, одинокий. Станет он с мужиками толковать о мире? Убьет скорей. Вот и порешил я, что Вёльма да Осьмуша поедут.
Перевертыш резко вскинул голову.
- Молодая красивая баба скорей с мужиком договорится, а коли еще и с хитростью... Улыбнешься Дориану, похвалишь, с сыном его поворкуешь - знаю, с детьми у тебя ладится - глядишь, сердце и оттает. А ты, оборотень, богатырь хоть куда. Дамам придворным приятности говорить да улыбаться - так сами на шею кидаться станут.
- Неужто князь никого другого найти не может, что на чародеев вся надежда?
- Князь воевод да бояр пошлет, а тем лишь бы за меч схватиться и мошну набить. А тут, чтоб мир желанный получить, подход хитрый нужен. Оттого Вёльма и Осьмуша от нас едут.
- Тихомир, да как же... - хотела я возразить.
- Вёльма и Осьмуша едут, - громче проговорил чародей. - Теперь, други, о другом давайте слово замолвим...
Не слушала я дальше.
В Ельнию ехать. Как же так?
Помнится, история наша поспешно скрыта была. Только кому нужно, все узнали, кто ученицей Всеславовой был, кто за Сияной и любовником ее Ладимиром следил(это уж после узнала я, что и за мной по пятам ходили) да у кого княжеская дочь мужчину увела.
Не хотелось мне, чтоб вдруг до ельнийского короля имя мое дошло.
Впрочем, снявши голову по волосам не плачут. Знает Дориан видать все. Оберегите, боги, от гнева его.
- И надолго ты едешь, Вёльма?
Катка опустила голову на руки и внимательно следила за мной, сидя за столом.
- Кто знает- кто знает, - ответила я. - Как князь Яромир Мстиславович прикажет, так и будет. Чародеи считай те же воины, так же ему служить обязаны.
- Служить, - девочка сморщила лоб. - Значит, чародей - человек несвободный? Совсем как раб в Рхасии?
Рхасия - жаркая далекая страна, лежащая по ту сторону Темного моря. Купцы, бывавшие там, говорили о белых городах, растущих посреди пустыни, о живительных источниках воды, что города эти держат. Еще говорили о диковинных кушаньях, острых будто лезвие меча. О красавицах, что прячут лица под черными покрывалами, о караванах, бредущих в песках и воинах, что вместо лошадей выбирают диковинных зверей - верблюдов. Еще говорили люди о рабах - людях, попавших в неволю, проданных будто товар на рынках и в ошейниках из металла. Таких, как на зверей надевают.
У скельдианов есть рабы, у герклатцев, у ельнийцев - те, кто не оплатил в срок свои долги. У белардов были. Да только вовремя князья наши одумались, переменили древний закон. А вот рхасцы только и живут, что торговлей - что человек им, что кусок железа - все одно.
- Ну что ты, Катка, - я присела рядом и провела рукой по льняным волосам. - Чародей человек свободный, служивый человек. Раз клятву принес, значит, обязан волю князя исполнять.
- Так скажи Яромиру, что не хочешь ехать, Вёльма! Скажи! Свободная ведь...
Свободная...
Я улыбнулась невольно. Когда ж это я свободной была?
Вначале отца с матерью слушалась. После - Арьяра в Подлесье. В Трайте Всеславу покойному подчинялась. Как из Дома Предсказаний возвращалась - Ладимиру. Теперь вот князю служу.
Куда не кинься, везде хозяева да повелители. Не может быть человек свободным.
- Нельзя так, Катка, нельзя. Не могу я князева слова ослушаться. Ехать должна, волю его исполнять.
- Так разве ж ты свободна тогда? Я-то думала чародей сам себе хозяин.
- Знаешь что, - Катка доверчиво поглядела на меня и обняла. - Есть такие чародеи, из ведунов родом, странниками зовутся. Вот те как раз свободны будто ветер. Покидают они родной дом и больше носа туда не кажут. Колесят по дорогам с посохами, исполняют волю богов и людские просьбы.
Катка внимательно слушала меня и разглядывала медальон, подаренный мне ярлом Сигурдом восемь зим назад.
Волосы у нее уж скоро в косы сплетать станем. Захворала Катка зимой нынешней - отрезать пришлось - больно уж мешались. Теперь вот отрастают. Немного еще и коротенькую косичку сплести можно будет.
- Нет у странников ни князей, ни хозяев, ни иных других повелителей, - негромко говорила я. - Только звезды, луна-девица да солнышко красное. Помолятся они молодым богам и едут, куда глаза глядят. Попросит кто о помощи - помогут. Получат за то монету и дальше едут. Тем и живут.
- А ты сама видала таких, Вёльма?
- А как же? Бывали гостями заезжими в Доме нашем. Одного странника так трижды встречала. Первый раз еще до твоего рождения было. Мраком его зовут.
- Боги, ну и имечко...
Я улыбнулась и кончиком пальца коснулась носа девочки.
- А что ж? Нормальное имечко. Тебя вот Каткой зовут, а его Мраком.
- Так не мое ж это имя.
- И верно, не твое. Твое мы говорить позже станем, как подрастешь.
Грешно имя ребенка вслух говорить. Духи злые, глаз дурной, зависть - все навредить может.
Мстислав, дед Катки моей, помнится, как девочку увидел, сразу имя ей дал. Нарек Сольгерд, сиротой из Скельдиании. Будто нашли ребенка на севере, у Стропья. Похожа девочка на скельдианку что спорить. Имя ее и то не наше, не белардское. Правду о рождении строго-настрого запретил Мстислав говорить.
Чудно вышло - ее солнцем назвали и меня когда-то давно.
Отчего Каткой прозвали уж и не скажу. Назвали и все тут.