Когда Катерину привезли из больницы домой, и уложили на любимую оттоманку у окна, Хотябыч присел рядом, взял руку жены, прижал к колючей щеке, и заплакал. От жалости к ней, от осознания жестокой несправедливости и еще непонятно от чего, горького и безнадежного. Прежде высокая и дородная
Катерина высохла за три месяца, и даже как будто меньше ростом стала.
Особенно страшно было оттого, что в жизни жена ничем серьезнее ангины не
болела, а тут сразу такой диагноз...
Еще неделю назад врач в клинике деда честно предупредил:
- Откровенно вам скажу, Василий Дмитриевич: шансов практически нет. Рак
штука серьезная. Если молодой и крепкий организм еще способен бороться,
то у супруги вашей силы истощены. Ей ведь изрядно за семьдесят, а в таком
возрасте чудес, увы, не бывает.
На вопрос Хотябыча, сколько жене осталось от жизни, доктор помялся, и
неопределенно пожал плечами:
- Точного прогноза вам никто не даст. Но боюсь не больше полугода. Извините.
И торопливо ушел по длинному коридору с рядами белых дверей, за одной
из которых страдала Катерина. Боли ее мучили почти непрерывно, без
наркотиков редкий день обходился. На лекарства Хотябыч потратил практически все сбережения, только чтобы жена не мучилась. Правда, в первые дни дома ей как будто легче стало. Не зря говорят, что дома и стены помогают. Катерина с аппетитом поела, даже малость порозовела, и разговорилась. Но как-то вечером, попросив Хотябыча присесть рядом, спокойно сказала:
- Скоро помру я...
- Да типун тебе на язык, старая!- вспыхнул муж.
- Помру я,- спокойно продолжила Катерина.- Так похорони в Бирске, рядом
с мамой и Марусей. Где родилась, там и лежать хочу, со своими. Из больницы
то меня помирать выписали, я знаю.
Хотябыч на ее слова злобно ощерился:
- Вот всегда ты так, всю то жизнь. Только бы пакости мне делать. И помереть
раньше меня собралась, хотя быч я тебя хоронил. А хрена тебе лысого! Еще
меня переживешь.
Катерина только слабо улыбнулась на вспышку ярости благоверного:
- Как был ты петухом задиристым, так им и помрешь, уж не знаю вперед меня или после...
Отношения между Катериной и мужем можно в два слова определить: лютая
любовь. Всю жизнь в скандалах, до крика и битья посуды, и всю жизнь друг
без друга прожить не могут. Они и познакомились то не как все нормальные
люди. При первой встрече Катерина едва не убила будущего мужа. Работали
тогда оба на заводе, в одном цеху. Молодая и практически безграмотная
Катерина только-только еще осваивала токарный станок, и за бестолковость
ее костерили все, от бригадира до начальника цеха. Наверное, было за что.
Иначе бы не умудрилась включить станок, не закрепив, как следует, заготовку.
Та и улетела на полных оборотах куда-то в дальний угол огромного цеха,
чего, к счастью, за грохотом десятков станков и работой никто не заметил.
А Катерина, белая от страха, побежала искать злосчастную болванку. И нашла,
на участке шлифовки. Держал ее в руках тогда еще молодой, но уже опытный
шлифовщик высокой квалификации, Василий, уже тогда бывший Хотябычем.
Задумчиво глядя на заготовку, он озадаченно почесывал затылок, когда перед
ним появилась Катерина. Сопоставив ее белое лицо и жадный взгляд, брошенный на болванку, Хотябыч без комментариев все понял, и широко улыбнулся, прокричав сквозь визг и грохот:
- Ты бы, хотя быч ветошкой ее обтерла. А ну как мне в башку грязная попала
и заразу занесла?
Катерина, поняв, что все обошлось, и докладную парень писать не собирается,
облегченно рассмеялась. Следом захохотал и Хотябыч. Да так вместе больше
полста лет и смеялись. Нахохотали за эти годы пятерых детей, и всех - как
по заказу - девок. Хотябыч, после очередных родов, люто матерился и орал:
- Хотя быч одного парнишку бы принесла! Что мне с девками делать? Солить
их?
Однако каждую новую прибавку в семействе на руки брал не без удовольствия
и с улыбкой. А младшенькая Ирина была у него и вовсе любимицей.
Но это после. А тогда весь цех гадал, чем же невысокий и жилистый Васька
пленил статную пышноволосую Катерину. Сама она на расспросы цеховых подружек только загадочно улыбалась, и отвечала отговорками. Дескать, веселый и гармонист хороший. А что ниже на полголовы, так это ничего. Злее любить будет. А, наверное, сыграло свою роль и то, что судьбы Хотябыча и Катерины во многом похожи были. Оба росли полусиротами, обоим семейное тепло было нужно больше всего в жизни. А симпатия, возникшая при первой встрече, очень быстро разрослась в... любовь, не любовь, но в прочную привязанность.
Хотябыч свое прозвище получил еще в детстве, за привычку к месту и не к
месту вставлять в речь свое нелепое "хотя быч". И ведь что удивительно,
тянулась она за ним по жизни, где бы не появлялся. Люди с ходу и безошибочно прозывали его Хотябычем, и прозвище это приклеивалось к нему намертво. Из родни Хотябыч имел только брата, на пару лет старше, и мать. Отца в незабвенные тридцатые сослали в "якутское королевство" как кулака и мироеда. Хотя всех грехов на нем было только что крохотная лесопилка, основой которой была пилорама собранная собственноручно из старенького дизеля. Трудились на ней, помимо самого Дмитрия, двое соседей. За оплату. А по спискам сельсовета пошли как батраки. Чудом сослали только Дмитрия, оставив на месте жену с детьми. Но отца и мужа они больше не видели. Сохранилось только с дюжину писем да старенькая фотография. Все втроем укатили в Рыбинск, где мать подрабатывала шитьем. Хотябычу подфартило поступить на фабзавуч, уже когда война началась. Помог в этом старший брат, сошедшийся с местной шпаной. По годам Хотябычу было четырнадцать, но братишка через блатных переделал ему метрику на два года старше, и Хотябыча взяли, выписав ему карточку. Время было несладкое, за пайку хлеба "фабзайцев" резали прямо возле дверей столовки. Хотябыча во многом спасал авторитет брата, уже тогда слывшего фартовым вором, а с годами ставшего рецидивистом...
С рыбинским заводом все трое эвакуировались в Уфу. Ишачил Хотябыч за станком по шестнадцать часов в сутки, стоя возле станка на снарядном ящике. И квалификацию приобрел нешуточную. В конце пятидесятых, когда многие старики ушли из цеха по здоровью, он слыл одним из опытнейших рабочих, несмотря на молодость.
У Катерины детство тоже вышло корявым. Детей в семье, помимо нее, было
шестеро. Пятеро родных братьев и сестер, и старшая сестра - сводная. Мать
Катерины тоже была из семьи раскулаченных и сосланных, хотя по всем признакам были середняками. Чтобы самой с дочерью не отправиться в Сибирь, она спешно оформила с сосланным мужем развод, и вышла замуж за бедного сельчанина Трофима, от которого и родила шестерых младших. Трофим погиб в сорок втором под Москвой. Ничего не осталась, только отретушированная до степени рисунка фотография и похоронка. С восьми лет, как сама Катерина говорила, пошла в няньки. Сама еще соплюха нянчила чужих детей за еду и поношенные платьишки. В семнадцать лет уехала в Уфу с двумя младшими сестренками, пошла на завод чтобы их выучить. Сама так неучем и осталась, с одним классом и двумя коридорами. А тут Василий: веселый, улыбчивый, работящий, с хорошим
достатком...
Зарабатывал Хотябыч действительно хорошо. Пахал и по две смены, и сверхурочно, чтобы свой бабий выводок прокормить. Но имелся у него серьезный недостаток: выпить был не дурак. Отработает сверхурочно, получит от начальника цеха два червонца за срочный заказ и стакан спирта в придачу. А по пути домой - добавит. Так что частенько приходил домой на автопилоте. А уж в получку- святое дело. И еще жутко ревновал, буквально к каждому столбу. Но Катерина с ним легко управлялась. Раздобревшая после родов, крупнотелая, она легко укладывала пьяненького Хотябыча в кровать, чтоб проспался. Наутро он никогда не похмелялся, так что запоев у него не случалось. Отпившись рассолом, уходил
на работу как стеклышко. До следующего раза...
Было дело, однажды Хотябыч пропал. На долго. Просто собрался однажды и
уфитилил из дома аж на два года. Да не куда-нибудь, а в Якутию, куда однажды его отца сослали. Тогда у них с Катериной трое старших девчонок было. Но ни они, даже годы спустя, ни соседи не знали причины такого поступка. Судачили разное. То, будто бы, Хотябыч на сторону гульнул, и Катерина его отшила, то, вроде бы, он ее с кем-то застукал, что было уж совсем нелепо, учитывая возраст и троих детей.
Истинной причины никто не знал. А Хотябыч ежемесячно присылал денежные
переводы, раза в три превосходившие его немалый, по тем временам, заводской
заработок. Вернулся он так же неожиданно, как и пропал. Пришел домой
ночью, ободранный, продрогший, с запавшими щеками и заросший щетиной.
Катерина без звука его приняла, отмыла, и откормила. Никому ничего оба
не объясняли, чем породили новую волну слухов. Болтали разное. Иногда
уж совсем несуразное. То, будто бы, Хотябыч через десятые руки и много лет
спустя после смерти сгинувшего в Якутии отца получил от него письмо. А в
письме тот рассказывал, что за долгие годы намыл золотого песка, а кубышку
закопал в укромном месте, и будто бы Хотябыч два года эту кубышку искал.
То судачили, что Хотябыч сошелся там с якутяночкой, прижил ребенка, сам
мыл золото и нашел большой самородок. И будто бы тамошние бичи хотели
его из-за этого самородка зарезать. Потому и бежал Хотябыч
оттуда тайно, на перекладных товарняках, прихватив с собой самородок.
Словом, слухи были один нелепее другого. Сам Хотябыч объяснял солидные
денежные переводы тем, что промышлял с якутами соболя, а это доход немалый. Но как бы там ни было, а зажили они с Катериной после этого хорошо. Вступили в кооператив для двух старших дочерей, купили машину и домик на окраине, с огородом и постройками. Родили еще двух девчонок. Старшим дали хорошее образование и выдали, с годами, замуж. А когда сами пошли на пенсию переселились в свой домик. И спокойно дожили бы последние годы, если бы не страшная болезнь, подкосившая Катерину...
Прожила Катерина меньше, чем отмерил ей врач. И совсем не рак ее свел
в могилу. Такая вот нелепица. Месяца через два после выписки из больницы
лежала дома одна, пока Хотябыч ходил по аптекам и магазинам, и захотелось
ей морса холодненького. Пошла на кухню, стала открывать холодильник, и вдруг ткнулась лицом в дверцу, и замерла. Так ее и нашел вернувшийся Хотябыч: на коленях перед холодильником, прижавшейся лбом к прохладной дверце. Ни пульса, ни дыхания не было. Врач с приехавшей "скорой" предположил отрыв тромба и закупорку сосудов, результатом чего послужила остановка сердца. После вскрытия это подтвердилось. Похоронили Катерину, как она и хотела, в Бирске, на одном кладбище с матерью и сводной сестрой. А Хотябыч после поминок ушел в запой, впервые в жизни. Неделю пил, терзал гармонь, играя любимые песни жены, и в голос, по-волчьи, выл, нагоняя жуть на соседей. Приходивших ежедневно дочерей гнал из дома, желая остаться в одиночестве.
На девять дней сидел тихий, неразговорчивый, не обращая внимания ни на кого вокруг, изредка моргая бледно-голубыми, ставшими какими-то прозрачными, глазами. Поминая, стопку лишь пригубил, и отставил в сторону. Ни к кому не обращаясь, сказал в пустоту: " Не буду больше, Катя не любила..." И снова надолго замолчал. А когда родня и соседи стали вспоминать, какой славной женой и матерью была Катерина, какой доброй и отзывчивой женщиной, грубо прервал:
- Не вы... Не вы, а я знаю, какой она была. Помолчите, тошно мне.
А потом заплакал, размазывая редкие слезинки по морщинистому лицу, и все
так же в пустоту спросил неизвестно кого:
- Я как же без нее то, а? Мне то как теперь? Не могу ведь я без нее то.
Хотя быч пять годочков еще протянула, вместе бы и ушли.
На утешения дочерей молча отмахнулся. Прошел в спаленку. Лег на любимую
оттоманку Катерины, сжался в комок, накрывшись с головой одеялом. И лежал
неподвижно до вечера, пока дом не опустел окончательно...