СИЛЛОГИЗМ

Зимой умереть,
Чтобы в разгаре лета
Падал снег, снег, снег

Господин Индеман выходит из здания
Цвета цветной капусты.
Он намедни вернулся из Дании
И увидел, что в доме пусто.

Господин Индеман идëт по тропинке,
Запорошенной свежим снежком.
Как иголки мелькают его ботинки,
Оставляя стежок за стежком.

Господин Индеман отворяет калитку,
Калитка скрипит как скрипка.
В машине, похожей на домик улитки,
Он едет исправить ошибку.

Господин Индеман заправляет бензин
И смотрит на карту мира.
Он ищет на карте такой магазин,
Чтоб не было пусто в квартире.

Рассеян за облаком солнечный свет,
Колышется зимний туман.
И тихую песню о том, чего нет
Поëт господин Индеман.

Уже полна стихами
берëзовая роща.
Органные дубы
звенели тишиной.

И мокрая тропа,
на солнце согреваясь,
парила и дрожала
на землëй.

Траву косили -
запах сумасшедший
пришли послушать
люди издалëка.

И я, не выдержав
положенного срока,
как будто умер
и родился
в тот же час.

Из мятых трав
уставились на нас
ни разу не моргнувшие
цветы.

И с яблони
слетали лепестки
и рисовали
небо на земле.

В пятнадцатый день восьмой Луны, в полнолуние китайцы отмечают праздник середины осени - Чжунцюцзе (???). Полагается любоваться Луной, а ещё лучше - её отражением в воде, и искать в нём лунного зайца - юэ ту (??).

Этот заяц толчёт в ступе кору коричного дерева, приготовляя эликсир бессмертия для Чан Э, жены легендарного стрелка И. Когда-то на небе было десять солнц и они иссушали землю. Стрелок И сбил из своего лука девять из десяти солнц, совершил много других подвигов и богиня запада Сиванму подарила ему и его жене эликсир бессмертия. Но Чан Э, обманув мужа, выпила напиток одна и вознеслась на Луну, превратившись в небесную богиню, но в облике жабы. По другой версии, Чан Э была вынуждена это сделать, чтобы эликсир не достался Пэн-мэну - одному из учеников стрелка И, угрожавшему ей мечом. В этой версии Чан Э осталась столь же прекрасной, а жаба вместе с зайцем была просто её спутницей.

В этом году праздник пришёлся на 15-ое сентября, третий день нашего путешествия по Китаю, когда мы были в Пекине. Пекин по-китайски произносится как -Бэй-цзин, что в переводе на русский язык означает "северная столица". Нашим гидом в Пекине была молодая женщина, родом из Харбина, аспирантка Академии общественных наук. Её звали Нань Цин, а ещё она взяла себе русское имя Люба, а нам придумала китайские имена. Люба подарила нам коробку лунных пряников - юэ бин (??), которые полагается есть в день Чжунцюцзе. Но в ночь с 14-е на 15-е небо заволокло тучами, и Луна скрылась за ними. Мы даже попали под дождь на улицах столицы.

А ещё Люба рассказывала нам про девятого сына дракона, которого зовут Пичу. Он питается золотом и серебром, и у него нет ануса, поэтому всё остаётся внутри. А это сулит его владельцу богатство и удачу. Но для этого нефритовую статуэтку Пичу нужно приучить к себе, и обязательно промыть глаза дождевой водой или снегом. Тогда он открывает глаза.

Наутро тучи разошлись, рассвет был ясным, и солнце сияло. По "Книге Перемен" огонь над водой - огонь после воды - даёт гексаграмму Вэй Цзи, что значит "Ещё не конец". Эта гексаграмма в расположении по Вэнь-вану идёт после гексаграммы Цзи Цзи - "Уже конец" и оказывается последней, то есть инициирующей новый круг мировых перемен.

Наслушавшись и насмотревшись всего этого, я написал стихотворение, которое называется

ПЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ВОСЬМОЙ ЛУНЫ

 

Над столицею северной
в тучах укрылась Луна.
Только свет её виден,
сама же она не видна.

Это месяц восьмой,
и пятнадцатый день наступил.
Лунный пряник жую,
чай я тоже себе заварил.

Только лунного зайца
найти не могу я нигде.
Нет на небе его,
нет его и в озёрной воде.

Над столицею северной
ходит кругами гроза.
У дракона девятого
дождь открывает глаза.

Только я уж не верю
в богатство, что он принесёт.
Всё, что было, уплыло,
и нищим кончается год.

Над столицей вода,
над водою огонь и рассвет.
По гаданью выходит:
ещё не конец. Ещё нет.

После Пекина мы отправились в западную столицу - знаменитую Чанань. Теперь она называется Сиань. Как раз там в прошлом веке откопали терракотовое войско императора Цинь ши хуан-ди.

А на следующий день мы уже были в Чунцине, где, как говорят, самые красивые девушки Китая. Отсюда мы должны были отплыть на теплоходе по реке Янцзы. Кстати, сами китайцы называют эту реку Чанцзян -длинная река. И только ниже города Янчжоу, который известен с III тыс. до н. э. как Янцзы, река получает название Янцзыцзян - "река города Янцзы" или голубая река.

Вечером первого дня наш гид, тоже молодая женщина с русским именем Наташа, сказала, что группа туристов из Тайваня заказала экскурсию к город Байдичэн, и, если мы хотим, мы можем присоединиться к ним, заплатив по 200 юаней. Мы согласились и рано утром сошли с теплохода и отправились в город. В китайских школах ученики учат наизусть стихотворение Ли Бо, которое называется "РАНО УТРОМ ВЫЕЗЖАЮ ИЗ ГОРОДА БАЙДИЧЭН". В переводе Гитовича оно звучит так:

Я  покинул Боди,        что стоит средь цветных облаков,
Проплывем  по реке мы   до вечера тысячу ли.
Не успел отзвучать еще  крик обезьян с берегов -
А уж челн миновал       сотни  гор, что темнели вдали.

Эти строки выбиты на гранитной плите, а рядом ещё две плиты. На одной - стихи любимого китайцами премьер-министра Чжоу энь-лая, а на другой - затейливый рисунок письма в травяном стиле. Наташа сказала: "Угадайте, кто это написал? Ну, конечно, это Мао цзе-дун, только он мог писать этим стилем".

На теплоходе мне удалось выкроить пару часов, чтобы нарисовать несколько акварелей. Они все получились монохромные и размытые, потому что утром на Янцзыбыл туман, в котором таяли горы и краски, и даже солнце походило бледную луну. Там, на теплоходе я познакомился с китайским художником Ху Ши Ронгом из Чунцина. Я удивился, когда он сразу узнал на моих расплывчатых акварелях холм Байдичэна над длинной рекой. У него самого была картина, написанная, наверное, в более солнечную погоду: там над белым туманом реки поднимаются цветные горы и город. Я купил эту картину за 300 юаней, а ещё одну картину - в традиционном жанре бамбука - художник мне подарил.

Так я написал своё второе стихотворение в этом путешествии по Китаю. Оно называется

БАЙДИЧЭН

 

Над длинной рекой туман.
То ли был, то ли нет Байдичэн.
Только чудится крик обезьян.
Корабельный кричит ревун.

Видел строки, что Мао Цзе-дун
Начертал травяным письмом
На гранитной стене о том,
Что и он покидал Байдичэн.

Облаков пятицветных нет.
Я не трогаю красок цвет -
Разливается бледная тушь.
Как узнал благородный муж
На картине моей Байдичэн?

Удаляюсь от тёмных стен.
Охватила внезапно грусть:
Что покинул? Куда вернусь?

Удаляюсь от тёмных скал.
Что я в городе том искал?
Что нашёл я и что потерял?

Удаляюсь от тёмных гор.
Будет время туманить взор.
Будет память рождать обман.

А над длинной рекой туман,
Где-то там, где-то там Байдичэн.

Наше путешествие по длинной реке закончилось в городе Ичан. Здесь строят гигантскую, двухкилометровую плотину. В 2009 году она будет введена в строй, и тогда, увы, самые знаменитые три ущелья на реке Янцзы окажутся затопленными. Предполагается, что плотина положит конец разрушительным наводнениям, с которыми китайцы борются на протяжении всей своей многотысячелетней истории, начиная с Усмирителя Вод - Великого Юя (??, dà yu), основателя первой династии Ся (??, xià cháo: 2070-1600 гг. до н.э.). Размах и мощь плотины поражают воображение. Но в то утро опять стоял густой туман, Янцзы вообще не было видно, и плотина уходил в никуда и таяла через несколько сот метров.

Наш гид Наташа подошла ко мне и сказала: "На том берегу, как раз там, куда уходит плотина, находятся родные места Цюй Юаня." Цюй Юань (Цюй Пин, 340-278 гг. до н.э.) - первый известный нам по имени великий китайский поэт. Родом из царства Чу, Цюй Юань жил в эпоху Чжаньго - "Сражающихся царств". Ему суждено было пережить печальный период падения династии и господства бездарности на престоле Чуского государства.

Сыма Цянь (145-? гг. до н.э.) писал в Ши цзин - "Исторических записках": "Цюй Юань писал стихи, с помощью которых надеялся исправить зло." До нас дошли его произведения "Плач о столице Ин", "Вопросы к Небу", "Призывание души", а также знаменитая поэма "Ли Сао" - "Скорбь изгнанника", которую можно прочитать в переводе Анны Ахматовой.

Игорь Самойлович Лисевич приводит версию, согласно которой поэма "Ли Сао" - воспроизведение видений ритуального трансового путешествия в потусторонний мир, аналогичного путешествиям шамана или оракула (возможно, с использованием психотропных препаратов). Этим можно объяснять как значительное число фантастических образов, так и то, что Цюй Юань сообщает свое имя и имена предков не в конце, как обычно, а в начале произведения, как бы представляясь перед тем, как войти в мир духов.

Цюй Юань пережил одиночество, непонимание и изгнание. Жизнь поэта закончилась трагически. Согласно Сыма Цяню, его последнее произведение - ода "С камнем в объятиях". Написав это стихотворение, Цюй Юань обнял камень и бросился в воды реки Сяншуй (иначе, Мило). С конца эпохи Хань день смерти поэта отмечают гонками на драконовых лодках по водам Чанцзян.

Так я написал свое третье стихотворение в Китае. Оно называется

ПЛОТИНА У ГОРОДА ИЧАН

 

За спиной моей город Ичан.
Под ногами клубится туман.
Утонула в тумане Чанцзян.

Словно движется Юй-великан,
Уплывает плотина в туман.
Словно мост через длинное небо.
Словно путь через длинное время.
Словно кто-то зовёт меня в серую мглу.

Там, на другом берегу
С камнем в объятиях тень Цюй Юаня.
Песня печальная тает в тумане.

Жаль, перебраться на берег другой,
Нет, не пускает меня часовой.

То выше, то ниже колышет туман.
Медленно-медленно дышит Чанцзян.

ШЕСТЬ МЕЛОДИЙ ДЛЯ ШЭНА

(шесть недостающих песен "Ши цзин" - "Книги песен")

смотри здесь

ВРЕМЯ ПОЛУРАСПАДА

Мне с каждым днём трудней держать
Времён связующие нити.
Я говорю им: уходите.
Они не слушают меня.

Я эту сеть так долго плёл,
Как будто строил на века.
Но вечности стоячая река
Не терпит вечности иной.

И что когда-то было мной
Ещё со мной, и не уплыло,
Но уплывает.

Во времени полураспада
Полуисчезнувшая жизнь.
Как лес во время листопада,
Как на закате тающая синь.

Но в этом воздухе весеннем
Ещё не смолкли наши голоса.
И на траве зелёного забвенья
Ещё примята наша полоса.

И чем прозрачней будущего свет
До полного исчезновенья,
Тем ярче прошлого мгновенья,
Как звёзды, что в небесной высоте
Ждут наступленья ночи.

Маша Панфилова написала такое стихотворение:

Облака над Липовкой
Словно утюги.
Облака над Липовкой -
Кони-битюги

Синими копытами
В поле мнут полынь -
Серебром накрытые
Долгие столы.

Как, натешившись, взмахнёт
Лето рукавом...
Ты оглянешься, - ан нет
В небе никого.

А я ответил таким стихотворением:

Облака над Липовкой -
Кони-битюги.
Далеко разносятся
Грома матюги.

Где гроза распахивает
Синее окно,
Там поля не паханы,
Не растет зерно.

Только ночь все машет
Звезднутым ножом.
Что посеем, Маша,
То потом пожнем.

Владимир Герцик написал такое хокку:

Бледнеют угли.
Над черными вспышками
Порхает огонь.

А я ответил таким хокку:

В тумане ночном
я хотел заблудиться.
Костёр помешал.

А он ответил таким хокку:

В тумане ночном
Хорошо заблудиться...
Запах шашлыка...

Владимир Герцик написал такое хокку:

Песок колеи.
Ветер тревожит травы.
Мгновенья неба.

А я ответил таким хокку:

Будто и не был,
Ухожу по дороге.
Сейчас, вот сейчас.

А он ответил таким хокку:

Вот только что был.
Уходит по дороге,
Вышел из кадра.

Миша Вяткин написал стихотворение "ШТАНЫ".

А я ответил таким текстом:

ХОККУ КАЖДЫЙ ДЕНЬ

начиная с 30 августа 2009 года

108 хокку с фотографиями или картинками

.

Скажи мне, что это значит?
Куда мы с тобой идём?
Мы идём по долине Жёлтой реки,
Мы идём на гору Тайшань.

Скажи мне, зачем это нужно?
Что мы увидим там?
Это нужно нашим потерянным душам,
Это нужно туманам и облакам.

Скажи мне, где наши души?
Где потерялись они?
Наши души в долине Жёлтой реки,
Они на вершине горы Тайшань.

Скажи мне, а кто же мы сами?
Кто движет моими ногами?
Кто говорит моим ртом?
Я ничего не знаю, не задавай вопросов.
Просто двигай ногами в сторону Жёлтой реки.
Просто гляди глазами с вершины горы Тайшань.

Скажи мне, что будет дальше?
Скажи мне, что будет после?
А дальше уже не будет,
А после не будет вовсе.
Только туман в долине последней Жёлтой реки,
Лишь облака на вершине последней горы Тайшань.

Памяти Валеры Красильникова

Где пустота? Мир плотен так,
Что руку некуда просунуть. --
Так говорил он накануне,
Со мной болтая просто так.

Сухой пигмент втирал он яростно
В живую плоть льняного масла.
Так он допытывался смысла,
Так он допрашивал пристрастно
Упругой сталью мастихина
Как страшным скальпелем хирурга.
Он стал обратным демиургом,
Из праха сотворившим бога.

А в жизни - просто верил в Бога.
И тихой верою своей
Он не шокировал друзей.
Из смерти он не делал культа,
И умер просто - от инсульта.

С тех пор прошло уж много лет.
Картина спит на антресоли.
Но всё хранит его секрет
И глухо просится на волю.

Отчего берёзы могут
Под дождём стоять, не дрогнув,
Под холодною водою,
Хорошея с каждым днём?

То белея свежей кожей,
То чернея тонкой нитью,
То усыпаны сусальной
Золотеющей листвой.

Отчего берёзы могут,
И созвучные осины,
И струящиеся ивы,
И стремящиеся сосны,
И приземистая ель?

Только я брожу без толку,
Я кружу по мокрым тропам.
Лижут лужи мои корни,
Гложет ветер мою кожу,
Вяжут травы подорожные
И дождь, и жизнь, и смерть.

Нет ничего прекраснее зелёного крокодила
Нет ничего прекраснее зелёного крокодила
Нет ничего ароматнее церковного кадила
Нет ничего ароматнее церковного кадила

Перевал Гезе-вцек

Р.

Песку морскому был подобен
             горный снег.
Как море долго обмывало
             песчинки,
Так небо долго проникало
             в снежинки.
Пока тяжёлые ботинки
             не раздавили их,
едва заметную тропинку
             торя всё выше,
                          где воздух вился.
На перевале ветер стих,
             был, да весь вышел,
                          или забылся.
И от причала перевала
             вдаль уплывали
                          корабли.
Их каменные паруса
             в туманной дымке исчезали,
как исчезают голоса,
             что никогда не исчезали.
Или как ветхие страницы
             какой-то каменной скрижали,
чьи знаки, бледные как лица,
             о чём-то горестном молчали.
И только две далёких птицы
             круги по небу нарезали,
                          не поднимая тёмных крыл.
И я одной из них не был,
             а ты - другой.

Река Угра

Р.

Не слов - самих вещей игра:
горит вода в реке Угра,
и брызги, искрами горя,
кружáтся - солнечна пурга.
Природы старая карга
тогда была ещё богиней
судьбы наивной, новой, юной.
Казалась лодка дивной шхуной.
Веслом движение творя,
я видел в дымке светло-синей
между водой и небом сына,
любуясь, словно первый раз,
который длится тыщу лет.
Она проходит, больше нет
синички-счастья первородной.
И спичкой гаснет солнце...

Уходят красивые женщины
Не глянцевой красоты,
А той, что так дивно светит
Звездою давно угасшей
С далёкой той стороны.

Когда они были рядом,
Казалось, это надолго,
И нам ни к чему торопиться,
Успеем ещё насладиться
И светом их и красотой.

Уходят красивые женщины,
Сегодня их стало мало,
Как тает снежинка летом,
Как тает свеча зимою,
Как время всё время тает.

А что же от них осталось?
Лишь строчка в моём альбоме,
Лишь точка в конце телеграммы,
И где-то ещё блуждает
Потерянный мною взгляд.

Уходят красивые женщины,
Оставив на сердце шрамы,
Что так украшают мужчину,
Которому вовсе не нужно
И глупо красивым быть.

Пусть утонет в речке мячик,
Пусть бычок с доски - бултых!
Как красиво Тани плачут -
Залюбуешься на них...

Некоторые люди такие смешные.
Они всё время что-то ищут.
Какую-то истину.
Более того, они думают, что нашли.
Или, в более мягком варианте, могут распознать не-истину.
И про всех, кто в этом сомневается, говорят, что они дураки.
А на самом-то деле есть только зеркало.
Оно всю Вселенную отражает.
В том числе само себя.
Да и зеркала-то нет.
Поэтому другие люди ищут счастья.
И всякой радости в жизни.
Но на всё воля Божья
Человек - это маленькая букашка
Куда-то всё ползёт и ползёт

Такая тонкая тропа
Парит
Над прошлого туманом
И будущего не сулит
Лишь в настоящем
Манящя
Запретное и верное мешая
Лишая
Успокоенности
Внушая
Желания
И навевая
Сон во сне
Что кажется реальнее
Реальности
Желаннее
Воспоминание
Прикосновения
И шорох шёпота
И ропот
И согласье
И счастье
Подсмотренное в гамаке
И кое-что в руке
И на губах
Внутри
Подобно небу августовской ночи
Что страшно светит в темноте
И жаждет повторенья
В осенней бледности
Дождя
И свете уличного фонаря
Что до утра не гаснет
Как гаснет
Невозможное
Не можно
И грустное почему
И чувство
Будто ускользает
Тропа из-под
Она питается мгновеньями
Казалось бы так просто
Как дважды два
Но знает математик
Непостижимость чисел
Их сложить
Почти что непосильная задача
В осенней трезвости
Подобен затяжной болезни
Лихорадит
Август
И бредит

Я слышал сам тяжёлый стук вагона.
Я видел сам лицо летяще-звонкое.
Чайная ложка билась о край стакана.
Раскрытая книга читала сама себя
          и сама над собою плакала
                         протяжно и тонко.

Стукнула дверь и закрылась.
В окне замелькали столбы
и летящие в небе деревья.
И что-то бежало внутри проводов,
что над самой землёй парили:

бежала любовь,
          бежала тоска,
                    бежали цветные сны,
бежали восходы над лугом зелёным,
бежали туманы над белой рекой,
бежали две птицы над горной страной,
бежала дорога песчаная,
бежало моё молчание,
бежало письмо непрочитанное,
слова несказанные,
взгляд
движение рук незавершённое,

бежала жизнь неизведанная,
          и блинчик не съеденный...

Крыши вырезаны из синего неба
Кружит пряжа троллейбусных проводов
Деревья без листьев мокрые тёмные трещины света
Плачущий снег на ожившем асфальте твои промокшие ноги
Полупрозрачны вспорхнувшие руки твои
Кружат твои электрические губы
Высоко-высоко синее небо твоё

Ну что говорить,
         перебирая осколки
Ты и так всё знаешь-помнишь
С высокого берега
         можно было
                  взлететь под облако
Или прыгнуть в горячий песок
                           и холодную воду
Годы -
         всего лишь хвоинки
                  под лапами душно-тяжёлых елей
                           было легко-свободно
Не угодно ли
         взлететь к звёздам
Со стартовых установок сосен
Просим
         посетить иные
                  миры бесконечно-вечные
Пиры беспечные
         трав и цветов
                  в лугах мгновенно-синих
                           печально-счастливых
Cливы
         в глубокой тарелке
                  сладкие как твои губы
                                    целующие
Грущу о них
         в центрифуге лет,
                  в батискафе жизни,
                           в адронном коллайдере судьбы
Кабы мы
         были грибы
                  мы бы
                           не расставались
                                    связанные грибницей
На границе
         жизни и смерти
                  сидит Бог
                           и стругает палку
Жалко
         мы не увидим
                  что же он там выстругает
                           в конце-то концов!

Поэтессе, строчившей лимерики,
Я дарил по ошибке матéрики.
А она сразу в крик:
- Я хочу матерúк!
Доходило до слёз и истерики.

В лесу кричит кукушка
Давно кричит кукушка
Лягушки у реки поют
Поют лягкушки у реки
Летают майские жуки
Стоит высокая вода
Как акварельная вода
Немножко красная вода
Под небом тихо угасает
В ветвях прозрачных небо тает
Стволы уходя в глубину как в темноту
Они уходя в глубь зеркальную
Одна звезда на светло-синем
Горит печально
Хоть для печали нет причины
На светло-синем

Я шёл по дороге и нашёл слова.
Они лежали на земле.
Можно было бы просто пнуть их ногой,
Как это обычно делают с ненужными вещами.
Но что-то на меня нашло:
Я их поднял,
И, вертя в руках, вдруг залюбовался.
Они не сверкали никакими гранями,
И никакого света от них не исходило.
Просто слова, которые валялись на земле.
Наверное, с неба упали.
Я поднял голову вверх -
Там были только звёзды.
Потому что уже наступила ночь.
И по обеим сторонам дороги
Стояли слова, тёмные как тени.
Я понял, что слышу чужую речь.
Но я не понимал в них ни слова.
Только некоторые мелодии казались знакомыми.
Где я их слышал? Когда?
Ещё немного и я бы полетел над дорогой
Как ещё одно причудливое слово.
Не сверкающее гранями,
и не источающее свет.
Но тут дорога кончилась.
Я поднялся на крыльцо
И зажёг электрическую лампочку.
И на меня обрушился поток
Знакомых и привычных слов.
И речь умолкла, скользнув во тьму.

Мне нравится вода,
Когда она не мчится,
А будто тихо спит,
Недвижна и черна.
Мне нравится когда
Мне тихий голос снится,
Не голос даже -
Просто тишина.
Мне нравится в воде
Такое отраженье
Как будто на земле
Лежу и вижу небо.
И хочется упасть
И где-нибудь на дне
Беспечно разрешить
Тревоги и сомненья.
Мне нравится воды
Ладонями коснуться
И видеть как кружится
И как, кружась, крушится
И сон, и мир, и смысл.

Вот небо. Вот лес. Вот дорога.
Как, в сущности, надо немного.
И если за тем поворотом
Из леса появится кто-то
Похожий на старого Бога,
О чём мне его попросить?
Мгновение остановить?
Или просто огня прикурить?
И дальше идти по дороге,
Пока ещё движутся ноги.

СТИХИ К КАРТИНКАМ

1.
Поднимаюсь на холм
Сосной с молодою кожей,
Высохшей старой сосной,
Сосной, улетевшей в небо.

2.
Берёза у старого дома.
Старая берёза у дома.
Старая берёза у старого дома.
По весне усыпана серёжками.

3.
Два дерева
на деревенской улице.
Уже и дом лишился крыши.
Уже и сад зарос бурьяном.
А они всё никак не расстанутся.

4.
Ощетинилась деревня
Покосившимся забором,
Почерневшей старой крышей,
Раскоряченной ракитой
И ужасной водокачкой
В ожидании весны.

5.
В Чёрном озере черно
От поваленных деревьев.
Или это отраженья?
Что плывут, не шелохнувшись
По весенним белым водам.

6.
Закат. Берёза. Небо. Ветер.
А два окошка светятся.
Пьют чай, читают книжку.
И думают о вечности.
А может быть, уснули,
И вечность только снится.

7.
Подслушанный разговор деревьев

Не ходил я к ней!
И ветвями не обнимался.
И листьями не целовался.
Я вообще осин не люблю.
Я берёзу люблю.
Не веришь?

8.
Недвижим белый день.
Так тихо уреки,
Что слышно как песчинки
Уходят в землю
Под тяжёлыми ступнями
Бредущих берегом камней.

9.
Весна. Всё зелено кругом.
Печальными глазами
Смотрит на меня
Моя старая яблоня.
И просит не рубить,
И подождать.
Она ещё попробует
Немножко зацвести.

10.
Смешная ты, речка Панинка!
Со всеми твоими деревьями,
Корягами, омутом, мелями
И плавающим бревном.
Всё равно доберусь до деревни
И открою свой старый дом.
И стихи про тебя напишу.

11.
Неудавшуюся картину
Засуну подальше в стол.
У сосен слишком толстый ствол.
На деревьях слишком мало зелени.
И общее нерадостное настроение.

Я не хочу вспоминать о прошлом -
Слишком ярко оно и солнечно.
Думать плохо о нём - пошло.
А думать иначе - больно.

Но кого интересует,
Чего я хочу и чего - нет.
Прошлое настойчиво в самом себе рисует
Твой утраченный силуэт.

Ты не хочешь вспоминать о будущем,
Потому что будущего уже нет.
И не спросишь, будешь ли счастлив,
Потому что не хочешь услышать ответ.

В аллее тёмной и сырой
Я шёл без цели и без смысла.
И листьев молодые числа
Повисли в небе надо мной.

Я звуков мира не бежал,
Летали звуки средь ветвей.
Там арифметик-соловей
Слагал и снова вычитал.

И не пытаясь угадать
Итоги сложных вычислений,
Я словно таял в странной лени
До неспособности дышать.

Наверное, так умирают,
Подумал я и встал у края
Живой тропы, ещё дрожащей
И уводящей дальше в чащу.

И в тени гаснущего дня
Я сигарету закурил.
Прохожий мимо проходил
И робко глянул сквозь меня.