Странная стояла погода. Если с утра начинался дождь, он продолжался весь день, а под вечер тучи разбегались, освобождая высокую темноту, пронизанную лучами звезд. Это ясное небо держалось всю ночь и весь следующий день, но к закату снова наползали облака, брызжа на землю ненастьем, и дождь шел весь следующий день; а с закатом опять распогоживалось. Так длилось уже вторую неделю.
Сегодня после мрачного утреннего ливня, обрушивавшего влажную пелену, черное небо было исколото звездами, и луна, близкая к полнолунию, лениво просачивалась на северо-востоке.
Ветер, разметавший ливневые тучи, промчался по ночному саду и ворвался на светлую открытую веранду, где два человека сидели в молчании. Младший, погруженный в созерцание и размышление, почтительно ждал, когда старший заговорит. Перед обоими стояла нетронутая чашка чаю, но старший из них - хозяин дома - не спешил приступить к чаепитию.
Викартана говорил:
- В этом мире есть только одна вина - вина человека перед самим собою. Этой вины никто никогда не прощает, ни себе, ни другим. Ее пытаются переложить на других, ее пытаются забыть или оправдать, но себя самого невозможно обмануть. Есть лишь один способ получить прощение самого себя - выполнить свой долг до конца, так, как подсказывает тебе твое сердце.
Парашурама слушал с закрытыми глазами, мысленно вызывая образ брахмана, повторяющего:
- Надо научиться прощать себя и научить этому других.
Ветер гулял по открытой веранде светлого дома, встающего из стрекота цикад, шорохов деревьев и всей тайной жизни ночного сада.
- Есть ли слова или действия, которые не могут быть прощены? - вопросил Рама, открывая глаза. Учитель отвечал:
- Для души все имеет право на прощение; возможности же или умение прощать нам даны ограниченно. Крайне трудно простить измену самому себе, хотя это является наиболее частой ошибкой, когда люди неверно оценивают, что хорошо, а что дурно, и избирают не соответствующее их природе, что приводит к предательству самого себя. А потом гордыня или страх осуждения заставляет нас продолжать идти туда, куда вовсе не надо. Прощение - как возвращение к началу, когда ошибки еще как бы и не было. Простив, ты можешь выбрать правильный путь. Однако можешь и вновь совершить ошибку, ибо число ошибок неограничено.
Шум, напомниающий шум дождя, прошел по кронам. Цикады умолкли на миг; где-то нарастал ветер.
Викартана говорил:
- Нет страшнее наказания, чем суд собственной совести. Тот, кто, быть может, и не знает о существовании своей совести, тем не менее мучается от нее - но, не зная причин, разражается вспышками гнева, что еще более разрушительно. А потому, если даже тебя жестоко оскорбили, не позволяй себе ответить тем же. Продолжай поступать так, как велит тебе совесть, не слушая зова гнева и гордости - и обидчик твой сам изведет себя неправедным гневом или же, раскаявшись, примирится с тобой.
- Но, почтенный Викартана, - возразил Рама, - так можно поступать с человеком, к которому дурно относишься! Возможно, твое отношение к нему также несправедливо. Что же делать, если хочешь восстановить добрые отношения?
Брахман помолчал, давая возможность Раме самому понять ответ на его вопрос. Рама вновь закрыл глаза.
- Прежде всего, нужно самому простить этого человека. И простить себя за тот гнев, что ты испытывал к нему, - предположил Рама, не открывая глаз.
- Верно, - согласился Викартана. - Но этого мало.
- Что же еще надо сделать?
Учитель хотел ответить, но не успел: быстрые шаги преодолели шелест листьев и ворвались на веранду, грубо поправ спокойствие разговора.
Вошедший служитель в долгом убранстве склонился долу перед наставником.
- Говори, - позволил Викартана.
- Князь зовет тебя, почтенный брахман.
- Сколь быстро я должен явиться к нему?
- Немедленно, почтенный Викартана.
- Я иду. И ты идешь со мною, - сказал наставник Раме голосом, которому невозможно было возразить.
Они спустились в сад, и ночное спокойствие вновь овладело сердцами их.
- Дурная мысль о другом человеке также в дальнейшем строго осуждается нашей совестью, - продолжал Викартана свою мысль по дороге. - И потому даже допустив мысль о чужой вине, ты уже совершаешь неблагое деяние, из-за которого ваши отношения неминуемо портятся. Что делать в этом случае? Ссоры нет, но твое отношение к другому человеку изменилось. Вроде бы, ты ни в чем не виноват, и просить прощения не за что. Однако ты чувствуешь неспокойствие.
- В таком случае, внутренняя вина рано или поздно станет внешней, - предположил Рама. - Изменив свое отношение, я буду искать дурные стороны другого человека и, в конце концов, найду повод для ссоры, после чего возможно и примирение. Так обычно и поступают, отвечая на обиду обидой и становясь равным другому человеку.
- Да, только, выискивая дурные стороны другого человека, ты все меньше хочешь мириться с ним. Находя в нем дурное, ты убеждаешь себя, что и не стоит поддерживать отношений с таким человеком, и потеря его - небольшая потеря. И потом, другой может оказаться достаточно умен и не принять ссоры. Что делать в этом случае? Помни, решение - не в нем, а в тебе.
- Что же делать? - беспомощно спросил Рама.
- Ответ достаточно прост, и я уже говорил тебе. Надо окружить его добром. Простить того, кому мы делаем добро, намного легче.
- Прости, почтенный Викартана, но не является ли необходимым условием примирения осознание себя равным ему, а его - равным себе? - вопросил Рама осторожно.
- Безусловно, - подтвердил Викартана.
- Однако если я делаю другому добро, я безусловно возвышаюсь над ним!
- Не надлежит делать добро при других людях. Помогать надо тайно, и именно в том, в чем нуждается лично он. Делать добро надо ему, а не себе. И второе, главное условие - необходимо понять собственную вину или неправоту. Тогда твое добро будет не как благодеяние, но как искупление собственной неправоты, а тогда уже ты окажешься равным ему - если, конечно, он примет твое благо. Если же нет - это означает, что он пытается остаться выше тебя, пряча за твоей виной свою.
Темной полукруглой аркадой выступил на них дворец раджи. Правитель Мевара(1) жил последнее время очень замкнуто, лишь ближайших слуг допуская к себе. Но дворец, оставшийся с предыдущих эпох, был огромен, как и сад, окружающий его.
- Как я могу видеть, мы пришли, - произнес Викартана. - Проведешь ли ты нас к князю немедленно? - обратился он к служителю.
Тот согласно поклонился и исчез за темной сводчатой дверью, приподнятой над землей устопчатыми мраморными плитами, на которых стояли сейчас брахман с учеником.
- Здесь я перестаю быть учителем, передающим знания, и становлюсь советником князя, которого он может позвать в любое время дня и ночи, дабы испросить совета, - сказал Викартана. - Я надеюсь, что, когда, исполнив свой земной долг, я удалюсь от суеты, ты заменишь меня при князе. Я бы хотел дать тебе несколько уроков по искусству правления; об этом я и намерен говорить с тобой в ближайшие дни.
Рама послушно кивнул. Служитель появился вновь, уже со светильником в руке, бледным пятном освещающим его лицо и стену дворца.
- Идемте, я проведу вас.
Дверь, через которую вошли брахман с учеником, вела в сводчатый полутемный коридор, выложенный слабо поблескивающим мрамором. Местами меж каменных плит вкрапливались золотые изваяния, безучастно смотревшие на проходивших мимо людей.
Рама бывал здесь прежде, но лишь изредка, и никогда - в столь поздний час. Служитель остановился подле неприметной светлой двери, чьи очертания едва угадывались среди мрамора. Дверь была закрыта лишь легкой занавеской.
- Входите, - раздалось изнутри.
Служитель отдернул занавеску и пропустил брахмана и Раму внутрь.
Князь сидел на широкой постели в легкой одежде, распустив длинные черные волосы по плечам. Коротко остриженная борода сохраняла следы утренней заботы. При их приходе князь поднял голову, и в глазах его отразилась досада.
- Я хотел бы поговорить с тобою наедине, - произнес он.
Викартана поклонился, приложив руку к груди.
- Этот юноша заменит меня, когда я вынужден буду оставить тебя, о князь. И я хотел бы, чтобы он начал привыкать к делам, а ты бы начал привыкать к нему и убедился, что несмотря на его молодость, ему можно доверять, как и мне.
Князь раздосадованно хлопнул себя по колену:
- Как, и ты собрался оставить меня? Лишь этого мне не хватало!
Викартана вновь поклонился.
- Я не собираюсь покидать тебя, пока этого будет не угодно судьбе. Но час мой мне неведом, и я не хотел бы уходить, не обеспечив себе достойного преемника.
Князь встал.
- Хорошо, - он скрестил руки на груди, прошелся по опочивальне. - Я буду говорить так, как если бы мы были наедине. Твой молодой ученик пусть слушает и делает выводы.
Князь вновь нетерпеливо зашагал по комнате.
- Помнишь ли ты мою первую жену, пропавшую при набеге гулямов?
- Ту, с которой свели тебя купцы из рагдонитов? Помню.
- Ты по-прежнему их недолюбливаешь? Однако лишь благодаря их усилиям мы еще не попали под власть Гулямов! И потом, она была очаровательной женщиной... Если помнишь, у нее от меня родился сын, пропавший с нею вместе.
- Я помню, что тогда это событие сильно тебя удручило, - склонил голову Викартана. - Однако сейчас ты вспоминаешь о столь грустном происшествии спокойно.
- Да, ибо они нашлись! - на миг лицо князя вспыхнуло радостью, но тут же погасло и вновь стало озабоченным.
- Поэтому ты и позвал меня? - уточнил Викартана.
- Да. Дело слишком спешное. Они пришли сегодня под вечер, как простые путники. Стыд и позор на мою голову! - князь в вопле воздел руки к небу. - Но куда больший позор грозит обрушиться на меня, да и на всех нас. Ведь у меня уже есть второй сын, которого я объявил наследником... А теперь появился первый...
Князь в изнеможении сел на свое обширное ложе, склонил голову на грудь и замолчал.
- Уверен ли ты, что это именно твоя пропавшая жена? Прошло почти двадцать лет, - заметил Викартана.
- О! - простонал князь. - Я узнал бы ее через века... Да и ты ее узнаешь, когда увидишь.
- Но тогда точно ли это твой сын?
- Она поклялась мне в этом. Но и в ее клятве не было нужды. Довольно одного взгляда на юношу. Он слишком похож на меня. Лишь глаза у него от матери.
- Где они сейчас? - продолжал расспрашивать Викартана.
- Я укрыл их во дворце. Пока их никто, я надеюсь, не видел.
Викартана раздумывал, глядя перед собою и не замечая никого вокруг. Наконец, он сказал:
- Вот что я думаю, князь. Прежде всего, тебе необходимо взять себя в руки и успокоиться. Вспомни, что ты не просто муж и отец, но и правитель, от твоего решения зависят судьбы многих людей. Тут нельзя поддаваться чувствам.
Князь вновь застонал, но согласно кивнул.
- Затем, позволь мне поговорить с ними.
- Конечно, - князь покосился на ученика брахмана.
- Я могу остаться, - заметил Рама.
- Нет, - потребовал Викартана. - Ты должен пойти со мной. И молчать об увиденном, услышанном и подуманном тобою, пока князь не даст тебе права говорить.
- Клянусь, - поднял руку Парашурама, принимая на себя груз тайны.
Князь кивнул и, поднявшись, направился к небольшой двери в дальней стене комнаты; темная дверь была покрыта резными выпуклыми фигурами, изображающими сцены из Дронапарвы(2).
- Я хотел бы встретиться с юношей, - Викартана быстрым шагом догнал князя. - На встрече с его матерью я не настаиваю.
Князь помедлил возле двери, обернулся к брахману:
- Однако ты желал бы ее увидеть?
- Да, но это можно сделать и не сегодня.
Молча князь толкнул дверь, вышел в затененный сводчатый коридор, уступами идущий кверху. Взяв со стены трещащий, брызжущий смолой факел, вновь обернулся к спутникам:
- Тогда я провожу вас к своему сыну.
Три уступа коридора, соединенными лестницами по десяти крутых ступеней в каждой, привели их к основанию башенки. Наверх вела винтовая лестница, проделанная внутри стены башни. Князь первым стал подниматься по ней.
Наверху башни они вышли на круглую площадку, с которой прекрасно видны были звезды и темные стены Читора вдалеке. В центре площадки, под куполом, располагалась набольшая комната.
- Если ты поместил его здесь, то я бы посоветовал тебе перевести его куда-нибудь вниз, - тихо заметил Викартана, касаясь руки князя. - Здесь он слишком хорошо заметен.
- Зато сюда могу входить только я, - ответил князь. - Сын мой похож на меня; может быть, издалека его примут за меня.
- Но он юн, князь, а ты уже склоняешься к старости, - заметил Викартана. - Старость с молодостью трудно спутать даже издалека.
- Я подумаю над твоими словами, - нетерпеливо кивнул князь. - Войдем же.
В круглой комнате, освещенной нежным светом масляных ламп, их встретил молодой человек лет двадцати трех, одетый в легкую шелковую одежду. Она складками спадала до пола, нисколько, однако, не скрывая могучего сложения юноши. Тонкая черная борода оттеняла смуглое лицо.
- Здравствуй, отец, - юноша поклонился с легкой, как показалось Раме, насмешкой.
- Шала, - обратился к нему князь, - этот почтенный брахман - мой первый советник. Впоследствии, возможно, он будет и твоим советником. Сейчас он хочет говорить с тобой.
- Мать напоминала мне о тебе, о брахман, - поклонился царевич. - Хоть сам я, признаться, не помню твоего лица, но помню твое имя. Викартана, риши(3), зовут тебя.
- Ты прав, юноша, - кивнул Викартана, внимательно приглядываясь к царевичу.
Шала повернулся к Раме.
- А этот молодой человек чего желает?
- Он - мой ученик и помощник, - ответил за Раму брахман. - Он тоже хочет выслушать тебя, ибо так ему велел я.
- Хорошо, - кивнул головой Шала и взглянул на отца. - Позволишь ли мне предложить гостям сесть?
- Разумеется, - спохватился князь, соблюдая меж тем все достоинство и величие.
Викартана покачал головой.
- Мы ненадолго задержим вас, и я предпочел бы выслушать твой рассказ, стоя на ногах. Так мне привычнее. Но ты, если желаешь, можешь присесть.
Дернувшийся было к ковру Шала торопливо вскочил.
- Неужели ты мыслишь, что позволю я себе высказать такое неуважение своему наставнику? - произнес он. - Я также поведу свою повесть стоя, хоть она и может оказаться длинной. О чем бы ты хотел услышать в первую очередь?
- Расскажи, что случилось с тобой и твоей матерью, и как вы вернулись сюда, - попросил брахман.
Князь меж тем уселся возле стены, блаженно вытянув ноги на ковре.
- Начало наших скитаний мне известно от матери, - повел свой рассказ Шала. - Она говорила, что, когда мы были похищены газневидами, нас выкупил один из купцов-рагдонитов, узнав, что мать из одного с ним племени. По истечении трех лет мы вольны были уйти, но купец привязался к нам, и, так как мать не открыла ему, кто мы, уговорил нас остаться. Он стал даже приучать меня к своему делу. У него не было наследников, я же, по обычаю их племени, мог вступить в их общину.
- Неужели ты принял их веру? - нахмурился князь. Шала повернулся к нему.
- Нет, ибо моя мать не хотела того, а покровитель наш не настаивал, говоря, что язык торговли позволяет говорить с людьми любой веры и крови. Когда я достиг совершеннолетия, она открыла мне и нашему хозяину наше происхождение, и хозяин воздал нам почести. Вскоре он должен был отправиться с караваном в эти края, и взял нас с собой. Однако шайка гулямов напала на караван; наш хозяин погиб, а нам с несколькими спутниками удалось спастись. Долго мы блуждали по пустыне, и наконец смогли вернуться назад. Мне пришлось принять на себя труды хозяина, и лишь через несколько лет удалось мне вновь снарядить караван для перехода через пустыню. Мы благополучно преодолели весь путь, но уже на самом краю пустыни неизвестное мне племя, дикое и ужасное, напало на нас. Они шли пешими, но бегали быстрее верблюда, и лишь немногим нашим всадникам удалось спастись. Лошади наши пали недалеко от твоего дворца, потому и пришлось нам придти к тебе, как просителям, без даров и без гордости.
- Какой иной дар могли вы принести, лучший, чем ваше возвращение! - воскликнул князь.
- Я рад, что судьба сохранила тебя от иных напастей, и ты смог вернуться к отцу, - сказал Викартана. - Скажи, осталось ли у тебя по ту сторону пустыни наследие купца?
- Да, хоть и весьма незначительное, - ответил Шала.
- А иные родичи и соплеменники вашего покровителя - помогали ли они тебе, когда ты остался один хозяином в доме купца?
- Конечно, в их народе принята помощь друг другу.
- Думаешь ли ты продолжать занятие торговлей?
- Как будет угодно отцу, - поклонился Шала князю. - Хоть моя неудача сильно отвратила меня от сего занятия.
- Конечно, не пристало сыну князя бродить с караванами, как мелкому лавочнику! - произнес князь.
Викартана склонил голову.
- Я более не желаю утруждать царевича разговором, - обратился он к князю. Шала поспешно сказал:
- Разговор с тобою мне лишь в наслаждение, отнюдь не в тягость!
- Тем не менее, тебе следует обратиться ко сну.
Они вышли под звезды, на открытую площадку. Викартана тяжко оперся на поручень, окружающий вершину башни.
- Сейчас уже поздно, но с утра я бы просил тебя о возможности встретиться и с твоим младшим сыном, Сомадаттой.
- Конечно, - князь разрешающе взмахнул рукой. - Конечно, ты можешь увидеться с моим младшим сыном, когда пожелаешь. Если хочешь, я велю разбудить его сейчас!
- Нет, к чему же будить мальчика, - возразил Викартана. - Пусть у него будет спокойная ночь.
Они распрощались с князем и без факела и без провожатого вышли из замка. Долгое время они шли молча по саду; наконец, Викартана сказал:
- Жизнь поистина сложна, и, ежели мне придется покинуть вас, ты должен быть готов встретить ее достойно.
- Учитель!.. - воскликнул Рама от неожиданности: слишком совершенным казался учитель, чтобы можно было представить мир без него.
- Да, не всем нам дано право самому выбирать час своей кончины. Но пока я смогу, я буду вести тебя по твоей стезе. Что ты думаешь о сегодняшнем случае?
- Говоря по правде, я не вижу особой сложности. Надо, по-моему, устроить праздник по случаю возвращения сына князя, и назначить его наследником.
- Но ты забываешь, что Сомадатта уже объявлен наследником. Многие уже связали свои судьбы с младшим царевичем и принесли ему клятву верности.
- Так что же, старший теперь не имеет права существовать?
- Имеет, - спокойно согласился Викартана, - и жизнь купца очень ему подходит, как я понял из нашего разговора. Он умеет угодить собеседнику, умеет похвалить ненавязчиво свое. Князю это не надо, но купцу необходимо.
- Но, почтенный Викартана, как же быть с соблюдением закона своего рождения?
- Судьбы причудливо избирают наш земной путь. Шала был рожлен князем, но вырос в доме купца, и с ним и его родичами связал свою жизнь. Его можно окружить мудрыми советниками, но его всегда будет тянуть к своим. В своих решениях он будет руководствоваться совсем не тем, чем должно руководствоваться князю. Ты слышал о вождях диких племен, живущих в джунглях, что продавали своих соплеменников в рабство нашим купцам за бусы, серьги и вино? Купец во главе государства может быть подобен такому вождю, продавая достояние своей земли в обмен на яркие побрякушки из заморских стран.
- За это ты их и не любишь?
- Ты не вполне точно понимаешь мои слова. Я так же люблю купцов, как и других жителей нашей земли. Среди них есть люди весьма достойные, но их занятие - иное, нежели занятие князя. И допускать их к власти в государстве губительно для него. Потому я не одобряю сближения нашего князя с рагдонитами, ибо не дело это для князя; но без них - кто бы решился пересечь пустыню Тар и поведать нам, что творится в других краях света?
Парашурама задумался. Он не был никак раньше связан с жизнью во дворце, хоть брахман говорил ему порой о своем желании сделать его своим преемником.
- Ты думашь, учитель, я смогу быть советником при князе, хоть никогда не занимался делами правления?
- Думаю, что сможешь. Ты знаешь жизнь людей, ты обладаешь здравым разумом и сможешь догадаться, какое деяние послужит к чести князя, какое - ему во вред. А прочие правила очень просты. Никогда не требуй с человека больше, чем он может дать. Никогда не нападай на сильнейшего; жажду же военных подвигов направляй на защиту своего и на усмирение непокорных. Ничем не стоит злоупотреблять. А прочие наставления пригодны и в обычной жизни. Главное же помни: в делах правления нет места любви и ненависти. Сам ты не имеешь права давать советы во гневе или ради удовлетворения мелкой злобы; ищи благо не в мгновенном, но в дальнем. Однако если знаешь, что твою любовь или ненависть разделяют многие - ты можешь говорить от их имени. Ты понимаешь меня?
- Я стараюсь, - кивнул головой Рама.
- Прислушайся к себе, прежде чем решать. Выслушай свои побуждения, толкающие тебя к тому или иному пути, взгляни сверху на себя и на всех, кого касается это дело... Впрочем, напрасно я стараюсь в мгновение ока объяснить тебе то, чему сам учился всю жизнь. Ты будешь ошибаться поначалу. Не бойся ошибаться, все ошибаются; главное - какие выводы ты сделаешь из своих ошибок. Нынче же нам, я полагаю, пора расстаться на ночь; но завтра с раннего утра я жду тебя.
Парашурама пришел к Викартане перед рассветом, когда душные испарения ночи еще не оставили воздух, и последние звезды украшали собою небесный свод.
Брахман встретил его на веранде, в парадном одеянии.
- Сегодня я начну знакомить тебя с княжеским дворцом. Но сначала мы встретим восход на берегу реки.
Неспешным шагом они направились к берегу небольшой реки, плавно несущей воды свои к южному морю. Густые заросли свисали с их высокого берега, меж ними была проложена тропа; восточный же берег открывался полем до самого горизонта. Огненная полоса уже показалась в поголубевшем небе, бушующим потоком жизни выползая из-под земли. Темная вода в реке зазолотилась, окрашенная солнечными лучами.
Викартана говорил:
- Вот солнце. Оно не ведает добра и зла, греха и благородства, но оно дает жизнь людям, животным, деревьям и травам. Частица его существует в нас. Но что мы отождествляем с собой? Только свое тело. Когда же воспримешь ты все, что лежит перед тобою, как часть самого себя, любое страдание в мире будет твоим страданием, но жизнь твоя будет жизнью всего мира.
Викартана умолк, протягивая руки навстречу солнцу. Его словно пронзил поток лучей, и он, залитый светом, показался Раме человеком из высшего мира...
Потом они отправились в замок.
Викартана говорил:
- Человек наносит рану другому по незнанию, в порыве ли гнева, не совладав с собою, или по злому умыслу - так или иначе, он падает в собственных глазах, ибо становится виновным перед самим собой. Он может потом пытаться доказать свою правоту, величие, значимость, но это возможно лишь еше большим унижением того, перед кем оказался виновным - а, как следствие, унижением самого себя. Можно не замечать вины, но она от этого не перестанет быть. Здесь важно вовремя признать ее и суметь искренне испросить прощение.
- О, да! - согласился Рама. - Откровенность великая вещь, и сколь много проблем было бы решено, если бы люди были всегда откровенны друг с другом!
- Не спеши, - остановил его Викартана. - Откровенность не должна превращаться в разменную монету. Часто кажущаяся откровенность есть лишь следствие пренебрежения к другому человеку, ибо тебе все равно, что он о тебе подумает. Нет, надо ясно видеть того, к кому обращена твоя откровенность, и именно к нему направлять свои речи, а отнюдь не в пространство. Надлежит собрать все свои силы, чтобы вытащить самые сокровенные помыслы, желания и грехи, и рассказать о них именно теми словами, которые были бы понятны другому человеку. Если же это делается без усилия над собой, без преодоления естественного страха перед мыслями о тебе другого человека, если это говорится общими словами, как некая обязанность, которую просто надо исполнить - это не откровенность.
- Учитель, - вопросил Рама, - а был ли ты всегда до конца откровенен?
Викартана задумался.
- Смотря с кем. Я редко откровенен с нашим князем. Я стараюсь быть всегда откровенным с тобой. Но, как ни странно, более откровенным я бываю с врагами, ибо мне незачем бояться их мыслей обо мне.
- У тебя есть враги? - удивлся Рама.
- Лучше их назвать недоброжелателями, ибо довольно многие люди желали бы мне зла. Не со всеми я считаю нужным договариваться. Возможно, это лишь говорит о моем несовершенстве...
Царевич Сомадатта, младший сын князя, вышел на прогулку в сад. Его сопровождал молчаливый слуга, одетый в белое, готовый покорно выполнить волю будущего князя. Чуть в отдалении Рама заметил молодого невысокого воина с саблей на поясе, бдительно следящего за царевичем и всеми, кто приближался к нему.
- Присмотрись к этому воину, - тихо сказал Викартана. - Вот - один из тех, кто связал свою жизнь с младшим царевичем и готов умереть за него. Его зовут Бадрасена; нам, возможно, понадобится его помощь.
Увидев брахмана и его ученика, Бадрасена поклонился им, но очень быстро, лишь слегка согнувшись и приложив руку к груди.
Ответив на поклон воина, брахман направился прямо к царевичу.
- Следуй за нами рядом с Бадрасеной, - велел он слуге.
Тот послушно отступил, оставив брахмана и Раму наедине с царевичем.
- Здравствуй, будущий повелитель Мевара, - серьезно приветствовал его Викартана. - Ты уже готовишься к сложному делу правления?
- Да, - гордо ответил мальчик. Ему, на взгляд Рамы, было лет десять-двенадцать.
- Тогда позволь, я спрошу тебя о том, как ты собираешься управлять.
- Спрашивай, почтенный брахман, - поспешно, но с достоинством ответил мальчик.
- Скажи мне, кто населяет твою землю?
- В ней живут воины, брахманы, вайшьи - ремесленники, крестьяне и купцы - и шудры, - с готовностью ответил Сомадатта.
- Чем же занимаются крестьяне?
- Пашут землю и растят хлеб, разводят коров и быков, - несколько удивленно сказал Сомадатта.
- А как добывают свой хлеб ремесленники?
- Создают в городах всевозможные вещи, нужные другим. Украшения для праздников, посуду и орудия для крестьян, оружие и доспехи для воинов.
- Ну, а что делают купцы?
- Продают нам то, чего нет у нас, а есть в других странах, и покупают у нас то, чего нет у них.
- Хорошо. А воины?
- Защищают их всех.
- А что ты скажешь о брахманах?
- Они заботятся о нас не только в этой жизни, но и в следующей, учат нас, как жить, чтобы жизнь наша не вела нас к погибели нашей и всего народа.
- Для чего же нужен князь?
- Князь следит, чтобы все поступали так, как им положено, и, если из других стран придут люди, не желающие жить у себя, - вести на них воинов.
- А какие другие страны ты знаешь?
Сомадатта задумался, потирая лоб.
- На востоке? - подсказал Викартана.
- Там - княжество Бихар, и Тибет, и государство Ляо.
- А на западе?
- Там Синд, и пустыня Тар, за которой - Персия и море.
- А что лежит на севере?
- Здесь простерлось княжество Гулямов, - лицо мальчика нахмурилось. - Тех, кто постоянно пытается завоевать нас. За ними же - горы, и степь.
- Хорошо. Я вижу - ты думал обо всем этом. Скажи же мне теперь, хочешь ли ты быть князем?
- Да. Я хочу быть великим князем! - произнес юный царевич, глядя мимо Викартана.
- Ты будешь им, когда вырастешь под руководством своего отца. Но скажи, думал ли ты когда-нибудь, что тебе, может быть, придется отказаться от власти князя?
- Почему?! - царевич опешил.
- Никто не ведает своей судьбы, и нельзя слепо ей доверять. Если тебе придется вести другой образ жизни - сможешь ли ты жить?
- Я могу быть воином, - ответил, наконец, Сомадатта после долгого раздумья. - Но как может случиться такое, что я лишусь своего княжества?
- Государство твое может быть, к примеру, разгромлено сильнейшим врагом, - сказал Викартана.
- Тогда долг государя - пасть в битве, защищая своих людей, а не искать спасения, - гордо произнес царевич. - Тогда мне не надо будет думать, как прожить остаток дней.
Рама заметил, как брахман подавил легкую улыбку, слыша об остатке дней от двенадцатилетнего мальчика. Однако Викартана с полной серьезностью продолжил.
- У твоего княжества может появиться другой правитель.
- Как это? - царевич остановился, быстро взглянув на Викартану непонимающим взором.
- Например, у тебя может быть брат.
- Ну, что же! - быстро взял себя в руки Сомадатта. - Я могу отдать ему часть Мевара, пусть правит там, как пожелает.
- А если он пожелает взять все?
- Но ведь он мой брат!
- Он может забыть об этом.
Сомадатта сжал губы, и в глазах его блеснул огонь.
- Тогда и я забуду, - процедил он.
- А вот правителю о таком забывать не годится, - возразил Викартана. - Он должен привечать и любить всех своих родичей, дабы его подданные видели в его семье пример себе.
- Ну, тогда пусть берет все, - ответил царевич очень неуверенно.
- Однако люди могут не захотеть видеть его своим правителем.
- Чего же он тогда вообще полезет? - удивился Сомадатта, превращаясь в обычного мальчишку своих лет.
- Он может набрать многих сторонников из тех, кому нечего делать, вооружить ее, или за деньги нанять войско гулямов, и устрашить всех своим войском. Страхом многого можно добиться.
- Коли он так, - голос царевича задрожал, кулаки сжались, - нам придется драться.
- Пожалуй, ты прав, - наконец согласился Викартана. - Лучше один раз подраться, чем носить ненависть всю жизнь.
Он поклонился царевичу, и они с Рамой отправились ко дворцу. Сзади послышался голос царевича, обращенный к Бадрасене:
- Пойдем в зал для борьбы! А потом я буду ездить на лошади.
Рама оглянулся на него.
- Бедный царевич! - вздохнул он, возвращаясь взглядом к учителю. - Ему стоит посочувствовать, если представить, что может его ожидать.
- От выражения сочувствия лучше воздерживайся, если можешь, - заметил Викартана. - За явным сочувствием слишком часто скрывается тайное злорадство или сознание собственного превосходства. Искренне посочувствовать можно, только одновременно или сделав себе так же плохо - но это не вполне понятно, зачем, - или помогая ему, что возможно всегда, хоть и не всегда ясно, как. Но, может быть, еще рано оплакивать царевича. Нам предстоит разговор с его отцом, и, быть может, мы еще можем помочь ему.
Князь ждал их в той же комнате, что и вчера вечером.
- Что же, если желаешь знать мое мнение, я готов тебе его высказать, - произнес Викартана.
- Я слушаю, - в голосе князя слышалась напряженность.
- Ты не должен делать Шалу своим наследником.
- Почему? - удивился князь столь же искренне, как недавно удивлялся его сын.
- Потому что место князя принадлежит Сомадатте, как ты сам объявлял об этом.
- Но Шала - старший сын! - возразил князь не очень уверенно.
- Я говорил с Сомадаттой и с Шалой. И я высказываю тебе свое мнение. Шала прекрасно проживет и без княжества, а вот княжество твое с ним проживет не очень долго.