Аннотация: Это эссе по Чехову. Почему Вишневый сад, Дядя Ваня и Чайка это комедии, а Три сестры - трагедия. Человек Счастливый не умещается на тумбе.
Тарара-бумбия
Вопрос: - Изменилось ли что-нибудь в конце Дяди Вани, или, как и сказал сам Дядя Ваня: - Все будет по-прежнему. Вопрос: - Так схитрил Дядя Ваня или правду сказал, что все так и будет по-прежнему? - Во попал, - сказал вслух солдат самому себе. И добавил: - Японская система. Пока не отвечу - воды не дадут. А дальше, скорее всего, придется петь на ступеньках универмага. - Можно отвечать? - спросил солдат. - Спасибо. Ответ: - Схитрил Дядя Ваня. Хотя он и пообещал профессору, что тот будет получать: - То же, что получал раньше. Все будет по-старому, - только теперь уже не просто так, за то, что профессор большой ученый, а... а за его жену! Дядя Ваня теперь будет платить за возможность лапать красивую, шикарную, двадцати семи летную жену профессора, целовать ее и дарить букеты цветов. Каждый день. Пусть и на двоих с доктором. Вот так, Дядя Ваня теперь будет платить за право лапать и целовать Елену Прекрасную. Вот это сделка! И так каждый спектакль. Именно поэтому эта пьеса: - Комедия. А иначе картина была бы очень мрачной. И можно было бы сказать, что правды нет не только на Земле, но и выше. А ведь сначала я подумал, что в произведениях Чехова нарушается главный принцип художественного произведения: - Хеппи Энд. Мраком, несправедливостью все начинается и продолжается и мраком же заканчивается. Несправедливость остается с человеком навсегда. И не будет никогда выхода. Ни через двести, ни через триста, ни через тысячу лет. Во всех современных произведения идет борьба с несправедливостью, а в конце победа. Собственно, о чем тогда и рассказывать, если в конце нет венца, нет победы? А здесь, у Чехова, человек встречается с вечной несправедливостью, и в конце все равно остается с ней. Остается навсегда. Не происходит выравнивания перекоса. Не по очереди приходит к людям несправедливость. Нет отмщения. Ну, вот, оказывается, что есть. Вечный ужас побеждает театр.
И второй фрагмент:
- Давайте в память о прошлом я прочту вам маленькую лекцию про Чехова, - добавил писатель. - Это абсурд, - сказала Анна Лиза, - читать лекцию по Чехову в женской бане. - Просто я боюсь напиться, - сказал Анатолий. - И когда вы напишете для меня вопрос на двери душевой, я не смогу уже на него ответить. Так и останусь в бане на Новый год с намыленной головой. Поэтому, как предусмотрительный японец, я хочу заранее ответить на все Новогодние розыгрыши. Ибо... ибо, пока вы были в парной, я залез в карман платья Ольки, и нашел там записку с Новогодними вопросами, которые вы приготовили для меня. - Извращенец, - сказала Ира, - ты рылся в нашем белье! - Надо намылить ему голову! - сказала Таня. - Я сделаю это прямо сейчас, - сказала Галя. - Друзья мои, давайте не будем мылить голову, - сказал Анатолий, - при условии, если я правильно отвечу на два вопроса. - На три, - сказала Олька. - Вместо третьего вопроса я лучше прочитаю вам конец истории, который вы не знаете. - И он вынул из желтого дипломата свою новую книгу. Она называлась: - Стометровка. Друзья мои, - начал Анатолий, - я могу здесь повториться, но думаю, в этом нет ничего страшного, как говорил Альберт Эйнштейн, так как все равно меня никто не понимает. Итак, говорят: - Непонятно, откуда у Чехова берется водевильность, если это драма? - Говорят об абсурдности, но не могут ответить, откуда она берется. Впрочем, разрешите, я об этом скажу в конце. Говорят, что "вспышка" Тузенбаха похожа на самоубийство. Нет! Тузенбах согласен на среднюю, нормальную жизнь. На жизнь без любви к нему. Но вытерпеть черту ниже - издевательства Соленого - невозможно. - Можно жить без любви, но не до такой же степени! - Вот в чем "вспышка" Тузенбаха. А не потому, что его не любят. Отличие Трех сестер от Вишневого сада, Дяди Вани и Чайки. Почему Три сестры это драма, а остальные пьесы - комедии? Здесь, в Трех сестрах, человеку уже просто не дают жить. В человеке, в формуле Жизни, заложено, что жить на Земле лучше, чем в Аду. Дьявол считает, написано в Библии, что с людьми надо поступать, как с травой. Можно сказать, как с курами. Ощипывать и жарить на огне без зазрения совести. Что и делает Соленый (Сатана). Он зовет Тузенбаха: - Цып, цып, цып. - И этот бывший военный отказывается быть травой или курицей. Ибо понимает: - Перебор. - Это уже не Жизнь, а Ад. Рассуждать наоборот не логично. Имеется в виду говорить, что: - Тузенбах покончил с собой. Нарочно вступил в спор с Соленым. Нарочно "вспылил" и оскорбил Соленого, чтобы быть убитым, чтобы умереть. Так как Ирина его не любила. Это просто смешно. У Тузенбаха есть свой бизнес. Свой кирпичный завод, иначе бы он не имел видов разбогатеть. На зарплату, как известно, не разбогатеешь. Есть любимая жена. Почти Рай. А именно как раз то, что доступно человеку на Земле. Дядя Ваня имеет меньше. Хотя тоже не мало: - Может каждый день лапать любимую женщину. И не кого-нибудь, а Елену Прекрасную! Она уезжает. Но ведь она опять вернется! Раневская в Вишневом саде тоже имеет не мало: - Может кататься в Париж к любимому, возвращаться назад к Вишневому саду. Опять катить в Париж. Чайка - Треплев стреляется, но, похоже, только в своей пьесе. Ужасов, конечно, хватает во всех трех пьесах. Но, извините, это пока не Рай, а Земля! Чехова можно бы называть русским Стивеном Кингом, писателем, сделавшим ужас нормой нашей жизни. Правда, жившим раньше Стивена Кинга. В Трех сестрах мраку больше, чем в других трех пьесах. И мрак этот - следствие непонимания одной частью реальности другой части. А именно: - Зрительный зал не понимает тех, кто на сцене. Я, правда, сам думал, что эта возможность есть. Не думал, что можно думать, что логично без проблем отдать свою комнату ребенку. Так как ему там будет лучше. С какой стати? Ведь это: - Моя комната. Говорят, что Чехов делает странную вещь: - Заставляет внутренне сопротивляться, чтобы отдать теплую и светлую комнату ребенку. Мол, это так логично, отдать хорошую комнату ребенку. А на самом деле нет в этом ничего логичного. И Чехов ничего особенного не выдумывает, а просто показывает конкретную ситуацию. Как все, Как обычно. А вы имеете в виду абстрактное утверждение, что дети лучше взрослых. Если вы на самом деле так думаете, пожалуйста, отдайте сегодня свою светлую, теплую комнату детям, которых полно на вокзалах, в подвалах и под лестницами. Там, под лестницами, есть семилетние девочки, нянчащие своих кукол. Они еще такие же, как куклы, а у них уже сифилис. Почему не отдать? Ведь в целой квартире можно разместить не только Бобика и Софочку, а гораздо больше детей. О нелогичности отдать всё Бобику и Софочке, а самим жить на улице говорит очень удачно Соленый. Наташа, которая с точки зрения некоторых, и должна бы все забрать себе, так как у нее дети, говорит: - Это необыкновенный ребенок. - А Соленый добавляет: - Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковороде и съел бы. Сатана ведь говорит злые вещи не просто так, с бухты-барахты. В его словах всегда есть логика. Не зря в Библии говорится, что люди часто путают слова Бога со словами дьявола. А вы говорите, что Чехов, что-то там такое придумал, что возникает непонятное чувство, что не все по-нашему, не все детям. Все детям уже было, милая моя, в Китае. Когда хунвейбины гоняли профессоров по полям с кукурузой. Почему Чехов считает, что никто, даже дети, не вправе брать у человека его комнату? Ответ понятный любому нормальному человеку, например, в Париже. В Париже, где никто ни кому не уступает места в метро. И когда в России этому удивляются, то просто на просто неправильно решают задачу, не правильно отвечают на вопрос: - Кто должен решить, чтобы человек уступил другому человеку место в метро? Во Франции всем ясно, что только тот, кто сидит. Никто не вправе его обвинять, что он сидит, а другой стоит. То есть, решает сцена, ибо там театр. Здесь же все решает зрительный зал, который принимается за единственно существующую реальность, который не видит деления мира на две части: - На сцену и на зрительный зал, который физически не может вмешиваться в события на сцене. Можно заметить, что возможность вмешаться есть, но она возникает только после того, как признано существующим деление мира на две части. Это предложение Наташи уступить место и отдать все деньги, и не выдерживает Тузенбах. Он считает, что он тогда будет уже только: - Трава, цыпленок. По сравнению с Ольгой Тузенбах слишком счастлив, чтобы согласиться с Сатаной. И называет Соленого психопатом. Это же должна была бы ответить и Ольга на предложение Наташи отдать все деньги и жилье. Ибо они пригодятся Бобику и Софочке. Она должна бы назвать ее: - Психопаткой. - Но... зрительный зал может не понять! Мы ведь не во Франции. Мы не защищены от него сценой, он вокруг нас, и сожрет, если захочет, в любой момент. Почему раньше Тузенбах не называет Соленого психопатом? Он думает, что: - Не жили богато - не обязательно и начинать. А во втором случае он счастлив, он богат, и считает, что имеет право плюнуть Соленому в рожу в ответ на его: - Цып, цып, цып. Как заключенный в концлагере уже смиряется со смертью, а освобожденный он опять готов вести бой. Пусть и последний. Драма, даже трагедия в том, что: - Человек Счастливый, - не может удержаться на Земле. Не хватает на Земле места для Человека Счастливого. Ибо... ибо Земля это тумба. Цирковая тумба, на которой с трудом, но можно удержаться, но только обычному человеку. Человеку Счастливому - нет. Можно быть даже львом, но на тумбе. Многие думают, что доктор Чебутыкин постоянно повторяет это слово:
- Тумба, - как символ безразличия. Все чепуха, не надо ничего принимать близко к сердцу. Более того: - Жизнь того не стоит, чтобы принимать ее всерьез. - Нет! Это роль, пусть не роль Гамлета, но роль человека на Земле. Чтобы здесь жить, надо быть маленьким. Иначе не уместишься на тумбе. Трагедия в том, что для уменьшения до подходящего роста отдать надо: - Счастье. - Ведь все дело в нем, в Счастье, как сказал Аристотель. Вот она мантра, или месидж доктора Чебутыкина: - Да. Чувствую. Тарара... бумбия... сижу на тумбе я... - Не знаю. Чепуха все. - Реникс. Чепуха. - Он и ахнуть не успел, как на него медведь насел. - Тара... ра... бумбия... сижу на тумбе я... Все равно! Все равно! - Та-ра-ра-бумбия... сижу на тумбе я... Не все ли равно! - Это только кажется... Нас нет, ничего не существует на свете, мы не существуем, а только кажется, что существуем... И не все ли равно!
И второй вопрос. Абсурдизм Чехова это тот же прием, что применяют в Библии. Это указание на переход из одной реальности в другую. Переход от мира за окном к невидимому закону построения мира: - Весь мир театр. То, что кажется абсурдом за окном, - норма на сцене. А это и есть настоящая, новая реальность.
Добавлю еще несколько слов к ответу на первый вопрос. Почему кто-то считает нормой отдать свою комнату другому, пусть ребенку? Потому что это хорошо, и так считают все другие, что это хорошо, думает она. И... и совсем не обращает внимания на то, что думает она сама. А ведь она думает наоборот. Она чувствует раздражение по поводу того, что ей надо отдать всё, что принадлежит ей. Но действует по формуле: - Ты сердишься, Юпитер, - значит ты не прав. И это ошибка: - Ибо под раздражением всегда скрыта истина. Правильно сказать: - Ты сердишься, Юпитер, - значит ты не прав, что сердишься. Кто доказал, что личные чувства человека это неверно? Вот когда было сказано, что Хам и его потомство будут рабами, тогда и было отнято у человека право считать свои чувства правдой. Была отнята способность гордиться своим домом. Как им гордилась Агата Кристи. Раб это тот, у кого отнято моральное право на собственность. Даже если раб честным путем приобретет дом, он все равно будет считать, что украл его. Ему не надо это доказывать. Он сам будет это чувствовать. И так будет продолжаться до тех пор, пока потомки Хама не искупят его грех. Они, потомки, должны найти путь к покаянию. Он-то ведь сам уже ничего сделать не может. Неправильно считать, что тот, кто ничего не имеет, более свободен, чем тот, кто имеет своё имение. Если бы он сам раздал своё имение, то да, он мог бы пролезть в игольное ушко. Мог бы попасть в Царство Небесное. Но у кого ничего нет, тому и отдавать нечего. Поэтому он и не сможет уменьшиться. Кто был ничем, тот никак не может стать всем. Не может, потому что у него нет ничего, что он мог бы отдать за это всё. Кроме одного. Кроме покаяния. Но как покаяться? Извиниться за Хама, что он выставил на осмеяние своего отца? Что мы должны признать правильным, чего не признал сын Ноя? Неужели мы должны признать: - Священное право собственности. - Получается, что капитализм от Бога! Поэтому человек и чувствует раздражение, когда у него хотят отнять всё и отдать это Бобику и Софочке. Закон, переданный нам по наследству от Ноя, против раздачи своего наследства Бобикам и Софочкам. Какие бы глазки они нам ни строили. И, как сказано в Библии: - Даже у пьяного нельзя забрать его право собственности. Можно подумать, что именно счастливый человек больше всего боится смерти. В счастливую минуты ему тяжелее всего будет пойти на смерть. Да это так. Не зря говорит Пушкин: - Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями! С другой стороны, только Человек Счастливый может пойти на смерть за Жизнь. Больше некому. Хорошие люди есть, есть даже настоящие львы. Но они сидят на цепи. Это цирковые львы. И они никуда не уйдут со своей тумбы. Человеку не Счастливому всё по барабану. Вот Соленый и проверил Тузенбаха перед началом Счастливой Жизни. Проверил на что? Испугается Тузенбах или нет? Не скажет ли в ответ на: - Цып, цып, цып: - Мне все равно! Нет, я думаю, Соленый проверял Тузенбаха не на смелость и трусость, а на: - Счастье! - Счастливый человек обязательно "вспылит", и предпочтет дуэль счастливой жизни. Как это и сделал Пушкин. А то уж начинают думать, что на дуэль пойдет тот, кому всё равно. Кто во время дуэли косточки выплевывает. Нет, друзья мои, нет: - На дуэль пойдет Человек Счастливый. Как об этом и рассказал Чехов в Трех сестрах. ---------------------