Степное лето. Порхает, стрекочет. Но я понимаю, что знойный сухой рай не будет вечным, а летний дождь - не моя песня. Вот осенью... алмазные капли стучат и разбиваются вдребезги о жёлтые и бoрдовые листья, а осколки, каждый коротко блеснув, разлетаются, как маленький салют.
Фиолетовую тучу пригнал сгибающий по пояс ветер. Они ворвались в летний полдень ниоткуда, грозя потопом, и наспех заволокли небо от горизонта до горизонта. Страшная, как призрак, молния полыхнула и исчезла. Одним ударом гром расколол день как сахар на куски, заложило уши. А через минуту накрыло ливнем, тяжёлым и шумным. Жарник в саду не успели накрыть - ладно, он полон золы, вода не впитается. Мы и сами едва успели забежать в дом - стоим в сенях, в проёме двери, и жадно, как голодные, вдыхаем озон и пялимся на дождь, как на невиданное чудо. Катаклизм однако не продлился и полчаса. Ветер уволок дальше свою клокастую подругу, и невозмутимое солнце опять взошло на голубой пьедестал.
Всё резко затихло, но никто не решается подать голос. Только набухающие капли срываются и шмякаются в чёрную кашу, весело и смачно. Так тихо, что слышен беззвучный хор цветов, расправляющих мокрые лепестки. Их не резкий, но мощный аромат, как цепная реакция, немедленно растекается в воздухе и проникает в самый мозг. Голова затуманилась и присмирела.
В глуши дождливый день - загубленный день, не выйдешь - грязь по уши, испарения - не вдохнуть, за ветку не задень - поймаешь новый ливень. Мама пристраивается на завалинке под крышей, с книжкой и семечками. На коленках - мягкий соседский кот, три белые лапки в чёрных носочках, а четвёртый потерян, эта лапка больше всех и моется. А я забираюсь на лежанку в сенях, над головой пучки мяты, зверобоя, душицы. Натягиваю на голые ноги бабушкино лоскутное одеяло и, не успев закрыть глаза, улетаю в другую жизнь, толи будущую, толи прошлую.
В дремоте слышу мамин голос, зовущий вечерить. Её шаги ближе, рука на моей голове. А в щёку тыкается мурчащий нос, щекотит, потом мурчит в ухо. Я захватываю меховое тельце и поглубже улезаю под одеяло. Мама смеётся. Ресницы склеиваются.
- Мам, ещё немножко...
- Приходи, когда встанешь. Смотри, на закате спать - голова заболит и ночью не уснёшь.
Мамины шаги удаляются, потом чавканье галош, тоже удаляющееся. Кот нервничает под одеялом, я еле удерживаю. Но когда мама звякнула кружкой, кот рванулся и удрал, успеть к раздаче - важный стимул кошачьей жизни. Опять выныриваю на поверхность. И слышу лягушачий хор - с реки, такой отчётливый. Солист, шельма, особенно грассирует, выводит свою гортанную, варварскую трель. А сверчок в уголке поскрипывает осторожно. Запах прелой вишни - не нужно пить вина. Но моё тренированное ухо ловит ещё и... да, гадкий тонюсенький зуд - комары!
Лицом чувствую темноту. Открываю глаза, как не спала. Мозг ещё туп, но уже встревожен. Ослеплённая пронзительно-яркими огнями, жмурюсь и отворачиваюсь. Опять открываю глаза - на стене в лунном свете и в полоску от пальмы у окна огромная карта мира. Как бабушкино цветное одеяло. Я дома. За окном не спит город, раздвинуты гардины, и ничто не спасает от его проникающей в самый мозг, иллюминации. Глазами скольжу по синим заплатам океанов, перебираю лоскуты, ищу на карте ту излучину на великой реке. В груди пульсирует, как пламя в доменной печи. Мне жарко. Как летом в Половецкой степи. Мы провели мамин отпуск в бабушкином домике, с мальвами в саду, в деревушке, затерянной меж полей колосящихся злаков, среди лесов и пойм.
Хочу пить, но не просто воды, а из старого деревенского колодца. Его ласковая вода светилась. Зачерпываешь её обычным гранёным стаканом, а пьёшь уже из хрустального грааля. Бабушка, мама, мамины сёстры, пока было здоровье, носили по два ведра на коромысле; потом уж я бегала, с одним. Ветхий, позеленевший сруб, сидевший глубоко в овраге, и пугал и притягивал. Я подходила, как подкрадывалась, и заглядывала внутрь. Меня завораживало, как чёрное ничто превращалось в сверкающую струю, весело перебегавшую в моё ведро. Не журча - смеясь! Казалось, что я несу в ведре что-то живое, мыслящее. Оно радуется, что вытащили его на свет божий - я вытащила.
Поднимаюсь и иду за водой. Бутылочная, из чайника или из под крана? С чашкой в руке, на ней чёрно-белые котята, я пытаюсь собрать в кучу мысли.
- Ты что не спишь?
Голос из глубины комнаты, как из тёмного колодца, окончательно лишил меня рассудка. Я сползаю по стенке вниз. Перед моим носом гора Аю-Даг - любимый муж, голова прячется в сумерках потолка. Неожиданно рядом заблестели два глаза, растопыренные на бледном лице.
- Ты напугал.
- Я?!
- Мне воды холодной, прямо из под колодца.
- Из под кого?
- Ты разве не спишь? Мне снился сон... мама, радуга.
- Мне тоже - чертовня; я пастух, еду на коне и гоню стадо пёстрых коров на водопой, комары, жарища, пить охота.
- А давай лучше шампанского. Откроешь? Чтобы всё хорошее не переставало сбываться.
Звякнув бокалами, выходим на балкон. Светает. В узкую щёлку между чёрной тучей и чёрной землёй просвечивает оранжевое небо. Суббота. Вольница. А там и до лета - рукой подать.