Узкий серпантин петляет по скалистому морскому берегу. Иногда людей и машины разделяют каменные перила, но чаще дорогу уступают тому, в ком больше металла. Хотя нет, движение транспорта регламентировано. Летом к полудню от поста карабинеров стальная раскалённая змея тянется на километры и часы. Эту дорогу проложили римлянами, но она не ведёт в Рим, а кончается тупиком, в Портофино, бывшем рыбацком посёлке, который они звали, кажется, Дельфиньим. Сейчас это не важно, дельфинов здесь нет. Сейчас Портофино - это самая элитная недвижимость в Европе. Её богоизбранных владельцев всего пятьсот в мире. Они почти все известны, но никому - из тысяч ежедневно приходящих, приплывающих, приезжающих сюда с мая по октябрь - не видимы. Портофино открывает тайн ровно столько, сколько доступно глазам.
Древнее поселение загадочных лигуров в маленькой, укромной бухте. Веками здесь жили, как будто скрывались: от властей, от соседей, от пиратов. Рыбачили и много трудились - рубили лес, дробили горную породу, строили и возделывали террасы, выращивали оливки, помидоры, базилик. Неудивительно, что сюда тянуло бунтарей, одиночек, романтиков вроде Шелли, Байрона, Мопассана. А когда сюда вдруг хлынула богема, лигурийцы живо смекнули, какая золотая рыбка попалась в сети.
В монастырях открыли гостиницы, у самой воды - рестораны. За художественной интеллигенцией потянулась аристократия, а там - и большие деньги. За стоянку в маленькой бухте запросили тысячи условных единиц в сутки. Гламурная пресса приравняла покупку виллы в Портофино к наличию вкуса. Отыскались местные рецепты, как достичь и глубины его, и тонкости. Например, для утончения музыкального и особенно мелодического слуха нужно по нескольку раз в день пить 'Россини', это Просекко коктейль с клубникой, или 'Пуччини' - с мандаринами. Достичь глубины в музыкальной драме помогает 'Беллини' - Просекко с грушей. Художнику не осилить тончайших нюансов игры со светом и тенью, если ежедневно не употреблять 'Каналетто' - Просекко с малиной, а каждый глоток 'Тинторетто' - с крыжовником - восстанавливает силы и питает творческую фантазию.
И вот уже зелёные холмы ковровыми дорожками катятся вниз, а в гавани их встречает пёстрый архитектурный кордебалет. Его рябое отражение в волнах наполняет мозги не меньшим философским трепетом, чем звёздное небо на головой.
А утром вас поднимает с постели бубенцовый звон парусного такелажа. Утончённый и беспощадный, как блеск кинжала, глаз отсекает лишнее, зря в суть. И - сама элегантность - Баглиетто вносит недостающую и бесповоротную законченность в абстрактную композицию 'Счастье'. Готово! Вы нашли свою любовь в Портофино. Овладеть им единолично - ваша задача. Мысль о дележе убивает, он слишком мал. Остаётся добавить состояние - по вкусу.
Кроме вкуса, яхты и философского состояния, в Портофино ценится миллион лет свободного времени. Вычисляете несуетный барчик, самое уютное в нём место и оседаете, крепко, чтобы всяк входящий видел: вы тут навсегда. И углубляетесь в созерцание жизни. Как суетливая, тысяченогая, она сходит на берег, мощёный серым камнем, бродит туда-сюда, вновь поднимается по сходням и уплывает. А вы остаётесь: сидеть и ждать. Чуда, разумеется.
Среди столиков у воды занят только один: заведение не крикливое, открывается чуть свет; здесь готовят хороший кофе для тех, кто рано встаёт. За столиком дама в тёмных очках - они не позволяют разглядеть её лица. Каждое утро она пьёт здесь кофе перед пробежкой. Движение - жизнь, а в Портофино даже променад делать негде, улиц нет; одна и есть - пять километров серпантина до Санта- Маргариты. Волны лениво толкаются, топят тех, кто замешкался, и ударяются о парапет: хлюп, шлёп, блюм, буль. Почему брызги всегда колючие, даже если вам не одиноко?
Новый посетитель вошёл, когда дама собиралась расплачиваться. И она заказала ещё кофе. Стильно одетый джентльмен, морщинистый, загорелый. Она пила чёрный кофе и рассматривала его профиль. Свободно откинувшись, нога на ногу, он курил, пил кофе, смотрел на воду. Хлюп, шлёп, блюм. Знает себе цену и позирует с удовольствием, дама прищурилась. Почувствовал взгляд? А если посмотрит? Улыбаться или отвернуться?
Сигаретный дым извивался морским коньком и флиртовал то с запахом водорослей, то - молотого кофе. Его пальцы стряхнули пепел мимо, а даме стало вдруг пронзительно жалко эту серебристую горку пепла, случайно упавшую на белую скатерть. А тут ещё её салфетка замахала крыльями: того и гляди улетит, да хоть с бродягой-ветром, всё равно куда. Но пальцы дамы придавили дурочку круглым блюдцем.
Разумеется, она его узнала. Ещё когда в школу ходила, мир открыл его талант - романтика, аристократа, хиппи, гонимого нежеланием быть как все. Если чувствуешь свою правоту, свобода дороже жизни, его слова. Она тоже всегда жила по наитию, не анализируя ни импульсы, ни поступки. А он, герой-одиночка, удачливый, практичный, глядел с экрана, с фотографий - ей в самые зрачки. И звал в свой исключительный мир её одну.
Так и выходило. Подруги, слабые желудком, не переварив её крутого индивидуализма, терялись, как оторвавшиеся пуговицы. Ухажёры бывало взмывали с ней в небо, да слабели крыльями на виражах и падали куда-то вниз. Она не оборачивалась, ни о ком не жалея. Жизнь неслась, будто сорвавшийся с тормозов поезд, но она не упустила шанс и прыгнула на ходу в раскрывшуюся для неё дверь. И помчалась, как в старом вестерне, навстречу никто не знает чему. А где встречаться, если не в Портофино?
Дама сняла очки. Джентльмен улыбнулся.
Длинноногая девица в кружевах, в кожаных мягких сапожках, с сумкой через плечо и кудрявой собачкой под мышкой, прошествовала прямо к его столику. Они целовались долго, пока собачка не зевнула и не запросилась на пол.
Дама глядела на воду. Хлюп, шлёп, буль. Что-то изменилось? Самовлюблённый старик, кого ты волнуешь? Дама сидела, не шелохнувшись. Сердцебиение? Ровное. Двойной кофеин? Наплевать. Кто ревнует?
Он гладил кисть своей девчонки большим пальцем, а взглядом - её декольте. Она знала его глаза, как он умел ими хватать и пронзать - до слёз, до спазм в желудке. С ним рядом всегда были красивые и талантливые женщины. Он их обожествлял, а они не могли сопротивляться его возбуждению. Эта... моложе его лет на сорок. Да, кто ревнует? К внучке?
Дама шагала вдоль парапета, и солёная вода всхлипывала у её ног. Хлюп, шлёп. Ну хоть топись! С чего бы? Да если б знать! Дама оглянулась, как вопрос задала. Джентльмен, как ждал, посмотрел ей вслед и улыбнулся. Его взгляд не звал - освобождал.
И она побежала - по дороге, построенной ещё римлянами на рубеже двух эр. Мимо церкви Святого Мартина, где хранятся мощи Святого Георгия, добытые крестоносцами в походе на Святую землю. А эту землю хранят языческие духи, которых не искоренили ни кельты, ни римляне, ни варвары, ни христиане. Узкий серпантин ведёт до Санта-Маргариты, где родился Христофор Колумб. Пять километров туда, пять обратно. Тренер говорил, у неё своя, редкой красоты техника бега. Да. Мы - охотники, и мы - добыча, бег - наша суть, как рождение и смерть.
Она бежала легко, потом быстрей - мимо истерзанных водой лигурийских скал; теряясь и снова отыскивая себя между столетних кипарисов, оранжевых и розовых вилл, одноногих зонтиков с кружками тени на пляжной гальке, кустарников в алых и фиолетовых цветах. На секунду задержалась её мысль под черепичной крышей старого бенедиктинского монастыря, где у близкого друга гостил когда-то Франческо Петрарка.
Бег возрождает, глаза смотрят в будущее, два шага - вдох, два - выдох, стопа приземляется, душа взмывает, пятка тянется к ягодице, толчок, отрыв, полёт. Прирождённая бегунья! Потом тело опустеет, голова закружится от усталости и жажды. От обиды, неясной, горькой, неизвестно на кого, и жалости - к себе, к родным и близким, к миру... Вот тут стоп! От блаженства и восторга. И от нетерпения до спазм в желудке разделить их с тем, кого она любит и боготворит, кто ждёт её. Всего пять километров туда, пять - назад, она мигом. И больше ей никто не нужен. А мечта... Осуществлённая другими, она не перестаёт быть твоей. Она всегда будет давать силы, чтобы жить. Ждать. И бежать.