Казалось, что солнце не ушло за горизонт, а вылилось в облака и протекло на землю малиновым светом.
Этот свет стоял в воздухе, в молодой листве, маслянисто тянулся по стеклу и заплывал в окошко маленького старого дома.
Там, внутри, разговаривали двое, безмолвно, различимо только друг для друга.
- Сейчас в нашем саду так же, как - помнишь? - тогда...
- Да, милая, помню.
- Ну, почему, почему все так вышло? Почему ты не отыскал
меня? Почему не вернулся?
- Да ведь я умер. И ничего не знал, пока ты не нашла меня...
- А я всю жизнь прожила без тебя... Какая мука!..
В окне промелькнуло морщинистое лицо старика. Вскоре он вошел, невысокий, худой, зажег керосиновую лампу и начал растапливать печь.
Заранее приготовленные дрова разгорелись дружно, с треском, печь загудела.
Старик, придвинув табурет, сел напротив и долго сидел, подкладывая в топку поленья, поводя ладонью над чугунной плитой, занятый какой-то сумрачной думой.
Когда стало жарко, он поставил чайник на плиту, снял с себя телогрейку и сапоги.
Старик долго устраивал их сушиться, а потом из шкафчика достал пачку чая. Аккуратно, с ложечки, засыпал его в облупленный заварочный чайник.
Чай он пил неторопливо, размачивая баранки, высасывая сладость из сахарных головок. Потом, остановившись взглядом на чем-то невидимом, все посмеивался, смакуя свои мысли, и глаза его остро блестели.
Но блеск начал таять. Широко раскрыв почти беззубый рот, старик зевнул, потом еще раз, еще... Наконец, устав от истомы, он разделся и, закутав сухое тело в одеяло, уснул.
- Какой жалкий старик, - прошептал голос.
- Ты разве не узнал? - ответил ему другой. - Это ведь наш сын...