Больно было ужасно. Нестерпимо жгло подушки пальцев. О том, что на места ожогов надо было помочиться, чтобы по возможности больше уменьшить болевые ощущения, Андрей забыл напрочь. Об этом можно было вспомнить, когда кто-то рядом получил термический ожог, и ему об этом надо было напомнить, а когда это происходит с самим собой, когда от боли из глаз брызжут слезы...
А тут еще полная темнота. Темно было так, что не видно своей руки, поднесенной к глазам.
-Эй! - осторожно крикнул Андрей. - Что у нас там со светом?
Его голос утонул в вязкой, казалось бы, даже некоей материальной темноте и звуки, отлетев на полметра, словно ударились в мягкое ватное препятствие и сейчас же растворились в этой темноте.
-Эй! - громче крикнул Андрей. - Что тут происходит? - Он прислушался и через несколько секунд заорал что было мочи: ќ- Кто-нибудь здесь есть?
И опять его голос словно ударившись о ватное препятствие, рассыпался в темноте. Андрею вдруг привиделось, что каждый из звуков, который он издавал, залетал между тонкими ворсинками ваты и, повитав между ними, как в сложном лабиринте, постепенно угасал.
От страха и неожиданности боль в подушечках пальцев начала сдавать свои позиции. Окажись Андрей в другой ситуации, он бы невыносимо страдал, а Ленка и Тамара Васильевна с охами и причитаниями занимались бы первой медицинской помощью. Но вокруг не было никого. И это было даже не странно, это было невозможно. Несколько минут назад он сидел за кульманом и чертил матрицу, тщательно выверяя и просчитывая зазоры, чтобы при работе ее не заклинило с пуансоном.
Он взял ластик и стер несуществующие линии, просто так, по инерции, а может быть для того, чтобы ватман казался чище, затем поднес карандаш к изображению пилона, и сделал почти незаметный штришок. И в этот момент его пальцы вспыхнули, словно он держал не карандаш, а раскаленный добела железный стержень. Он вскрикнул, разжал пальцы и вскочил со стула, а в глазах моментально померк свет. Но то, что он не ослеп, было для него очевидным, просто вокруг не стало света.
Вскрикнул не только он. Вскрикнула и Ленка, а Тамара Васильевна, та просто завизжала и зачем-то подняла с пола ноги, будто по полу пробежала мышь - гроза всех женщин. Начальник конструкторского отдела Юрий Васильевич быстро повернул голову из-под очков и внимательно посмотрел на источник крика. От того, что он увидел, очки его медленно съехали на кончик носа, а рот приоткрылся.
Начинаясь с самого потолка и заканчиваясь на полу, а может быть и наоборот, в углу помещения, где сидел Андрей Добронравов - инженер-конструктор так себе, ничем не выдающийся, не очень чистоплотный, старающийся выдавать на гора чаще даже не чертежи, а рукописные их эскизы, в кои-то веки, после очередного распекания Юрием Васильевичем за свою леность и нерадивость, решивший показать всем и себе в первую очередь, что он ничем не хуже остальных, а может быть, в некоторых случаях даже и лучше, красовался черный цилиндр метров двух в диаметре. Поверхность этого цилиндра блестела черным с прожилками световых линий, будто электрические разряды гуляли по его поверхности. Справедливости ради следует отметить, что это был не совсем цилиндр, кривизна все-таки имела место быть. Скорее фигура была похожа на часть тора с огромным радиусом. И тор этот внешней своей поверхностью едва заметно выгибался внутрь комнаты.
Тамара Васильевна замолчала и широко открытыми глазами разглядывала новое явление в их комнате. По ее напряженному лицу было ясно видно, что случись, если кто-нибудь пошевелится или, не дай Бог, просто заговорит, она будет готова заорать еще раз, а может быть и громче первого. И такой повод ей незамедлительно представился. Щелкнула защелка входной двери и в комнату вошел Саша Неухов. Он растерянно остановился в дверях и тихим голосом, каким он обычно и разговаривал, спросил:
-А что это у вас здесь происходит, а?
В другой раз кто-то из присутствующих, вспомнив знаменитый фильм "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен", в котором мальчик в пионерском лагере все время задавал этот вопрос, засмеялся бы, но в сложившейся ситуации на вошедшего посмотрела Тамара Васильевна и завизжала пуще прежнего. Все присутствующие в комнате вздрогнули, хотя и ожидали чего-нибудь подобного, а у Юрия Васильевича очки наконец-то свалились с кончика носа и упали на старый потертый линолеум. За визгом Тамары Васильевны звона упавших очков никто не услышал, зато тут же раскрылась дверь и в комнату, едва не сбив с ног Сашу Неухова, ворвался мастер производственного участка, который располагался этажом ниже.
-Что у вас тут происходит? - заорал он с порога. И не дождавшись ответа, пробормотал: - У меня там тоже... человек... вместе со станком... то есть, с частью его...
Тамара Васильевна перестала визжать и, медленно опустив ноги на пол, стала приподниматься со стула, а затем мелкими шагами двинулась к выходу, на ходу бормоча:
-Мамочка моя дорогая... Да что же это такое делается... Андрюша... Мамочка моя...
Она обошла застывшего Сашу и вошедшего мастера и, пулей выскочив из кабинета, сильно хлопнула дверью. Стекла в двери тонко зазвенели, но устояли.
-Так это не вы тут все устроили? ќ- пробормотал мастер производственного участка и тоже ретировался из помещения. Правда, дверью он хлопать не стал, а аккуратно прикрыл ее.
Пришедший в себя Юрий Васильевич дрожащим голосом предложил всем покинуть помещение в целях, как он выразился, собственной безопасности. Все оставшиеся незамедлительно бросились к выходу, но в коридоре задерживаться не стали, а скатившись по лестничным ступеням, выбежали во двор. Отбежав от здания метров на тридцать, они обернулись и застыли в изумлении. Огромный, черного цвета блестящий тор, играл на солнце поверхностью, словно он был сделан из некоей жидкости. Верхняя часть тора уходила высоко в небо и заворачивала на запад. Где врезалась в землю другая часть этого тора, разобрать оказалось решительно невозможно. И по всему выходило, что над поверхностью земли оказалась большая его часть, а меньшая была спрятана под землей.
Андрей крикнул еще несколько раз, и каждый раз безрезультатно, а затем несмело протянул налево левую же необожженную руку. Рука не нашла никакого препятствия. Тогда он протянул руку вперед, и рука немедленно нащупала стоявший перед ним кульман с прикрепленным к нему чертежом. Почему-то эта находка немного успокоила его.
В нос ударил запах паленого. Где-то рядом что-то или горело или тлело. Андрей опустил глаза вниз и увидел тонкую полоску бордового цвета. На полу что-то тлело. Андрей поднес к тлеющей полоске ногу и постарался затушить очаг огня. Он тщательно втирал подошвой полоску огня и, наконец, ему удалось это сделать, но едкий и противный запах паленого линолеума уже резал глаза.
Памятуя, где находится выход из комнаты, Андрей медленно встал со стула и начал маленькими шажками передвигаться к поставленной перед собой цели. А цель была проста. Коль уж в комнате никого не оказалось, коль уж случилось такое невероятное событие, и помощи просить не у кого и ждать ее неоткуда, надо попытаться самому выбраться из этой неприятной ситуации. Андрей сделал один маленький шажок, затем другой, а когда настала очередь делать третий шаг, нога провалилась в пустоту. Панически размахивая руками и чудом удержав равновесие, Андрею все же удалось удержаться на месте. Больше делать попытки куда-либо шагать он не делал. Благоразумно решив, что надо вернуться к своему стулу и тщательно поразмыслить над случившимся, Андрей медленно двинулся в обратном направлении. Где-то совсем рядом, ему показалось, что откуда-то снизу, раздался истошный вопль, который быстро стал удаляться. Потом раздался глухой удар, и вопль прекратил свою жизнь. Это сразу же отбило охоту Андрея исследовать окружающее пространство.
Ему показалось, что прошло не меньше трех часов непрерывного сидения на стуле, отчего пятая точка соприкосновения с землей дала о себе знать. В другой бы раз он без всяких проблем просидел бы и больше, но почему-то сегодня сиденье на стуле вызвало в его теле нечто наподобие мышечных спазмов. За это время он несколько раз слушал удары то ли грома, то ли какого-то огромного механизма. Но, если это был механизм, от которого исходил такой звук, то он должен был быть очень огромен. А еще несколько раз прямо около него нечто пролетало, причем это нечто было настолько огромным, что потоком воздуха его едва не срывало со стула, но каждый раз он умудрялся усидеть, пока не нашел такое положение, в котором обтекание ветром его тела было минимальным.
И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Андрей с удовольствием не заметил, что вокруг стало ощутимо светлее. Оказалось, что он находится внутри огромного тора, который вдруг медленно начал рассыпаться блестящими блестками освобождая при этом панораму окрестности.
Вот он уже заметил контуры стоявшего перед ним кульмана, вот он уже мог рассмотреть свое тело и, наконец, стало светло настолько, что в конце концов Андрей понял, где он находится.
В это трудно было поверить, но это было так и от этого факта деться было совершенно некуда. Более того, шансов на спасение, как убедился Андрей тоже не было никаких. Оставалось только крутить головой непонятно с каким чувством, то ли со страхом, то ли с почтением, или с обоими чувствами вместе взирать на то, что он находится на огромном циферблате, как раз на верхней площадке правой палочки арабской цифры восемь.
Огромная стрелка медленными скачками по одной минуте приближалась к его цифре, а когда достигла сорока четырех минут, Андрей затаил дыхание. Следующий рывок стрелки на одну минуту поднял ураганный ветер, который ударил в нижнюю площадку полки части цифры, а возмущенные потоки воздуха опять попытались сбросить Андрея со своего насиженного в прямом смысле слова места. Но предупрежден, значит вооружен. И Андрей прежде, чем поток ветра ударит в него, принял уже найденное ранее безопасное положение, и стрелка стала как раз напротив него. Сразу же где-то далеко раздались громовые разряды, и это вновь стало понятным для Андрея - каждые четверть часа далекий огромный механизм часов играл некую мелодию, которую Андрей и принимал за эти пресловутые громовые разряды. Далее стрелка пошла наверх и это было уже не так опасно.
На территорию предприятия высыпали, казалось все. Работа остановилась полностью. Последними выскочили те, кто занимался испытаниями волнового передатчика сигналов. Да и то сказать, они бы так и сидели, если бы к ним по дороге не забежал один из любопытствующих и, открыв дверь, не крикнул прямо с порога:
-Вы чего здесь сидите? Там такое творится! Скорее все на улицу!
Дверь за забегавшим хлопнула, и в комнате воцарилась тишина. Лишь прибор излучения пел свою тонкую песню.
А затем все словно сорвались с цепи и бросились к выходу. Последним, щелкнув тумблером подачи электричества, чтобы отключить прибор, выбежал худощавый молодой парень в очках, Пашка.
Пробежав три лестничных пролета, все выскочили на улицу и замерли в изумлении. Пашке досталось увидеть, как огромный черный, со словно жидкой поверхностью тор рассыпается бесконечными блестящими звездочками-искринками.
-Ну вот, как всегда опоздал, - слезливо произнес Пашка, когда грандиозное сооружение совсем растаяло в воздухе.
-Не фига было жалом водить, - бросил кто-то в толпе.
-Так я же это... работал, - попытался объяснить Пашка.
-Тоже мне, трудяга, нашелся, - опять раздался голос из толпы. - А все остальные, по-твоему, тунеядцы. Так что ли?
-Нет, - обиженно прошептал Пашка. - Я этого не говорил. Но я просто увлекся работой.
В толпе раздались ироничные смешки.
-Цыц! - рявкнул чей-то громкий командный голос, явно принадлежащий начальнику среднего звена, привыкшему управляться с подчиненными. - Дома будете со своими девками под одеялами хихикать.
-Смех в толпе усилился.
-Цыц! - я сказал. - На сей раз голос начальника подействовал, и в толпе воцарилась полная тишина. - А сейчас все живо на рабочие места.
Уже к концу дня каждый на производстве знал, что произошло. Разумеется в тех или иных деталях. Конструкторский отдел отпустили домой намного раньше положенного времени, предварительно опросив, чтобы выяснить все детали произошедшего. Опрос работников, как водится, ничего не дал, и картину не прояснил ни на чуть-чуть. Заинтересованные лица стали обладателями информации в объеме что произошло, во сколько это произошло, с кем это произошло, включая последствия, а вот почему и отчего это произошло - никто не знал. Более того, даже предположения на этот счет отсутствовали.
Часовая стрелка тем временем приближалась к завершению своего второго оборота после того, как тор распался на блестящие звездочки, а положение Андрея оставалось по-прежнему неясным. Он продолжал лениво сидеть на стуле и созерцать монотонное движение суставов огромного механизма. Паническое настроение сменилось полной меланхолией. Если в самом начале он пытался кричать, надеясь привлечь хоть чьё-нибудь внимание, а потом ложился на живот на самый край и разглядывал, что же там происходит внизу, то сейчас он сидел на стуле и, низко опустив голову, впадал в самобичевание, а непомерная грусть и жалость к самому себе, такому любимому, нежному и ранимому, перехлестывала через край, выдавливая при этом далеко не скупую, но справедливости ради следует отметить, всё-таки мужскую, слезу. Весьма неприятной мелочью оказалось справление нужды. Пару раз, обильно краснея, Андрей подходил к краю площадки и удовлетворял потребности организма. Никаких последствий подобная акция за собой не несла, но неудобно было безмерно. Он с опаской поглядывал по сторонам, словно находился в парке с обильным количеством гуляющих, однако, никого не увидев, всё равно густо краснел, но поделать с собой ничего не мог.
Как это обычно бывает, мысль пришла ему в голову внезапно. Вот только что он думал о чем-то другом и вдруг бац...
-Эврика! - заорал Андрей не своим голосом и, перегнувшись через край площадки, стал смотреть вниз, пытаясь разглядеть положение стрелки. На его счастье стрелка оказалась достаточно близко, чтобы без всякого нетерпения дождаться ее приближения, но достаточно далеко, чтобы оценить свои возможности и продумать, если не в деталях, то хотя бы в общих чертах план своих действий.
И вот час "Ч" настал. Стрелка прыгнула на сорок четвертую минуту, всколыхнув площадку, на которой находился Андрей, и настало время решаться: делать то, что он задумал, или это окажется в лучшем случае пустой, а в худшем - смертельной затеей. Нет, сказал сам себе Андрей, или сейчас, или никогда. Отсюда другим способом просто не вырваться.
Он занял удобную позицию, ожидая очередного воздушного удара и, когда стрелка перескочила на сорок пятую минуту, и поток ветра иссяк, быстро подскочил и бросился к краю площадки. Еще были какие-то сомнения, еще сердце от страха давало перебои, стуча где-то у самого горла, затрудняя дыхание, а Андрей отступил к противоположной стороне площадки, разогнался и, с силой оттолкнувшись, полетел прямо на край стрелки.
Материал, ох которого была изготовлена стрелка, оказался на его счастье шероховатым и теплым, а потому ему легко далось ухватиться за ее края. Правда, при этом ему пришлось широко расставить руки. Несколько секунд он, вцепившись мертвой хваткой, лежал неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем медленно стал перебираться выше и дальше, пока не добрался до угла кончика стрелки. И в этот момент стрелку тряхнуло. Стрелка прыгнула на минуту вверх. Андрея при этом подбросило, но ему удалось удержаться, отчаянной хваткой вцепившись в случайно найденные выемки в теле стрелки. И тут он понял, какую страшную ошибку совершил. Держаться целый час в таком неистовом напряжении у него вряд ли получится, но рубикон был пройден, и обратного пути не было, и быть не могло.
Как ему удалось добраться до того места, когда стрелка показала шесть часов, он не помнил. Иной раз он, как муха, отчаянно карабкался по выбоинам и впадинам стрелки, перемещаясь, то вверх, то вниз, в зависимости от показываемого времени. И вот, наконец, в очередной раз вздрогнув огромным механизмом, стрелка показала шесть часов. Как раз под стрелкой оказалась ровная площадка, то ли гранитная, то ли базальтовая. И что бы оказаться на ней, надо было спуститься по стрелке, что было невероятно опасно, умудриться спрыгнуть на полочку правой палки от римской цифры шесть, а потом уже по ней постараться спуститься или спрыгнуть на облюбованную ровную каменистую площадку.
Несмотря на всю опасность своего положения, по пути к намеченной цели ему удалось разглядеть окружающую местность. Если сверху вся земля была покрыта причудливым голубоватым туманом, разрезающим воздух то пластами, то кольцевыми завихрениями, то сейчас туман рассосался, да и сам Андрей оказался несоизмеримо ближе к поверхности земли, нежели, когда он находился наверху.
В результате вращения на стрелке, Андрею удалось многое узнать и изучить, несмотря на то, что каждый скачок на одну минуту был смертельно опасен. Во-первых, часы находились на вертикальной стене огромной горы, а сам часовой механизм, очевидно, был спрятан внутри скалы. Во-вторых, от горы далеко к самому горизонту распласталось огромное зеленая долина с искусственно высаженными полями неких низкорослых кустарников. В-третьих, на этой долине он заметил два больших поселения с людьми и техникой. Они оказались настолько далеко, что разглядеть что-либо в деталях совершенно не представлялось возможным. Ну и в-четвертых, бросая отрывочные взгляды на часовой механизм, Андрею удалось увидеть, что горизонтально от цифры десять до цифры два тянулась надпись, выполненная кириллицей. И эта надпись в стилизованной форме гласила "Каран-Дашь". Единственное, что пришло на ум Андрею, что это название фирмы, изготовившей часы, ну, как например, Луч или Philip Persio QUARTZ.
Сделанные Андреем наблюдения абсолютно ничего не прояснили в его положении, а наоборот, заставили усомниться в том, что у него с головой полный порядок. Вряд ли кто-то может оценить состояние человека, только что сидевшего за кульманом, неспешно и размеренно чертившим чертеж и в одночасье попавшем в некое совершенно незнакомое место. Более того, место оказалось не просто незнакомым, но и крайне опасным для здоровья, а рисковать своим драгоценным здоровьем Андрей совершенно не привык.
Вот и сейчас, казалось бы небольшое сольное выступление с чередой акробатических этюдов могло привести нашего героя в спасительное место, но руки не отрывались от стрелки, а голова переставала соображать от страха. Еще два-три движения стрелки и возможность спуститься на землю была окончательно утрачена.
Добравшись до полки крайнего значка арабской цифры семь, Андрей с удивлением заметил огромную часть токарного станка. Он был словно ножом аккуратно разрезан поперек станины. Задней бабки не было и в помине. Перед станком лежал деревянный решетчатый настил. Больше ничего на площадке не было. И тут Андрей с ужасом вспомнил тот душераздирающий ночной крик и понял, что совсем недавно тут был человек, который, как и он сам, той темной ночью попытался сойти со своего места. Андрею удержаться удалось, а вот этому бедолаге, похоже, нет. Андрей зажмурился, и вниз смотреть не стал.
Раскрыть глаза ему пришлось довольно быстро. До его родной площадки осталось два щелчка стрелки. Когда они были сделаны, Андрей осторожно встал и отошел от края на пару шагов, чтобы иметь возможность разогнаться перед прыжком. И разбег и прыжок удались. Переждав очередной поток ветра, Андрей с угрюмым видом уселся на стул и опять начал горевать.
Он то укорял себя за несмелость, а может быть, даже и за трусость и нерешительность, а то радовался тому, что не решился на безрассудный шаг. Когда прошли первые эмоции, Андрей вдруг понял, что ему очень хочется и есть и пить. И вот когда эти дремучие инстинкты начали выдавливаться наружу, он принялся корить себя за нерешительность. Ведь рано или поздно, его организм без пищи ослабнет настолько, что ему уже не удастся сделать еще раз тот головокружительный полет на часовой стрелке. Андрей тут же принял окончательное решение, что с очередным подходом стрелки он обязательно доберется до поверхности земли. А там видно будет.
На следующее утро Паша прибежал на работу за полчаса до ее начала и нетерпеливо начал делать расчеты на компьютере. Когда пришел его начальник, Николай Саввич, умнейший дядька, в преклонном возрасте, давно зашкалившем тот рубеж, который называют пенсионным, но продолжающим руководить отделом, и не потому, что его некем было заменить - сколь угодно много было молодых и амбициозных личностей ќ- а потому, что умен был Николай Саввич необычайно, Пашка бросился к его столу.
-Николай Саввич! ќ- не поздоровавшись, с ходу бросил он.
Николай Саввич медленно снял шляпу и положил ее на стол.
-Молодой человек. Что бы не произошло, человек, находясь в обществе себе подобных, должен поздороваться, а потом уже делиться той информацией, которая пришла ему в голову ночью.
-Извините, Николай Саввич. Здравствуйте. Но тут такое случилось. Если вас не затруднит, подойдите, пожалуйста, к компьютеру.
Николай Саввич медленно двинулся к платяному шкафу, открыл дверку и, глядя в прикрепленное к внутренней ее стороне зеркало, расчесал свои богатые густые с благородной сединой кудри. И только затем, неспеша, подошел к компьютеру Пашки. Когда он уселся на стул и посмотрел в экран монитора, то у него от неожиданности приподнялись над глазами густые белые брови.
-Ты это проверял? - не глядя на Пашку, спросил он.
-Сто раз, Николай Саввич, - отозвался Пашка.
-И что ты думаешь по этому поводу?
-Рассчитать объем карандашного грифеля проще простого. Мне кажется, что невозможно будет добиться такой точности этого объема. Хотя, как показывает опыт, ничего невозможного в жизни нет. Меня только очень успокаивает то, что мы не выкинули этот волновод. Более того, он находится в том же положении, что и вчера. Вот только подаваемые на него характеристики остаются под вопросом. Но тут можно все восстановить, если мы точно будем знать время, когда произошел наш инцидент.
-Молодец! ќ- внимательно выслушав Пашку, произнес Николай Саввич. - О том, что тебе пришло в голову, попрошу молчать. Народ, я надеюсь, мне удастся отвлечь, а может быть, даже и нейтрализовать. Я имею в виду, что я отправлю их всех по домам, ќ- заметив удивленный Пашкин взгляд, пояснил Николай Саввич. Потом запустил руку в свою седину и восхищенно пробормотал: - Это же надо! Кто бы мог подумать: волновод и простой карандашный грифель... Это каким же интересно способом наш волновод мог такое сотворить. О, сколько нам открытий чудных...
-Ага, - протянул успокоившийся Пашка.
-Итак, жди меня здесь, ничего не трогай, в кабинет никого не пускай, а еще будет лучше, если ты передашь всем сотрудникам, чтобы они немедленно отправлялись по домам. Я им дарю внеплановый но оплачиваемый дневной отпуск, но отработают они у меня его все равно. Понял?
-Понял Николай Саввич.
Ближе к обеденному перерыву оказалось, что практически все предприятие было отправлено в краткосрочный отпуск на неопределенный промежуток времени. Исключение составляло руководство, включая главного инженера, Николая Саввича и, как ни странно, Пашки, из которого продолжали фонтанировать идеи.
На каждом проходе, на каждом лестничном марше оказались по паре автоматчиков с неприметными и непроницаемыми лицами. Неприметными потому, что все были как братья, на одно лицо, а непроницаемыми, потому что были в защитных масках. О том, чтобы пробраться в комнату конструкторского бюро или в цех под ним, не могло быть и речи. Люди с большими звездами на погонах, крупнолицые и животастые заполонили объект исследования.
Пашку туда пустили только после того, как Николай Саввич перешептался не менее, чем с десятком ответственных военных.
-Откуда их столько? - удивленно шепнул Пашка на ухо Николаю Саввичу. - Я никогда не видел столько военных. Разве что только по телевизору на парадах победы.
-Сам не представляю, - отозвался Николай Саввич. - Я думал, что у нас в городе их гораздо меньше. Ну, да ладно. Давай работать.
В считанные минуты они установили самописец, в который умудрились прикрепить карандаш. Карандаш делал один небольшой штрих и тут же отходил в сторону, затем, вернувшись на свое место, делал еще один, едва заметный штришок. И снова вся операция повторялась раз за разом.
Пашка время от времени бегал к себе в кабинет, где неустанно следил за работой и параметрами волновода, и тут же возвращался обратно. Время от времени самописец останавливали и меняли лист бумаги, а затем все продолжалось снова. К концу вторых суток, когда уже и Пашка и Николай Саввич, дневавшие и ночевавшие на производстве, почти потеряли надежду на благополучный исход дела, случилось то, чего они так ждали.
Андрей разбежался и что было сил оттолкнулся от края платформочки. Страшный удар в голову заставил его сознание померкнуть. Будто некто невидимый взял здоровенную доску и, что было сил, врезал ему в лоб.
Когда Андрей открыл глаза, то увидел склонившиеся над собой лица незнакомых людей. Кто-то из них улыбался, кто-то очень серьезно смотрел ему прямо в глаза, но все лица были, судя по всему, настроены благодушно и благосклонно.
Затем его уложили на носилки и четверо дядек вынесли его из помещения и понесли вниз по лестничным пролетам.
С удивлением Андрей узнал сначала свой кабинет, в котором он работал, а затем и коридоры и лестницы того предприятия, из которого он попал в такую странную ситуацию. И это событие не переставало его радовать.
-Где я? - несколько раз спросил он, но угрюмые санитары, ничего ему не отвечали, а упорно несли к выходу.
Потом его погрузили в карету скорой медицинской помощи и под рев сирен отправились в путь. Уже в больнице ему сделали укол, и он забылся глубоким сном.
Когда Андрей открыл глаза в очередной раз, он с удивлением обнаружил, что находится дома. Он лежал на диване, а у него на груди лежал не заклеенный конверт.
Андрей протянул к нему руку и открыл клапан конверта. Оттуда выпала небольшая записка и красивым веером рассыпалась стопка денежных купюр. Он с удивлением сначала перебрал в руках деньги, удивившись их большому количеству, по всему выходило, что в конверте лежал его полугодовой заработок, а потом взял в руки записку.
Из записки следовало, что он Добронравов Андрей Николаевич, в связи с производственными проблемами, связанными с прекращением деятельности предприятия, увольняется. В связи с оным руководство предприятия изыскало возможность всем уволенным работникам выделить определенные денежные суммы в связи с неудобствами, вызванными неожиданным увольнением. Далее, неизвестный автор, по всей видимости, начальник отдела кадров, витиевато выражал свое сожаление по поводу случившегося и выражал надежду, что дальнейшая судьба Андрея Николаевича сложится более благополучно. После выражения сожаления следовало признание в уважении к Андрею Николаевичу, а может быть и к самому себе, после которого следовала красивая и очень сложная заковыристая подпись.