Оберкадет Шушу осторожно высунул голову из-за бруствера окопа, затем правой рукой подтянул к себе дых΄ало - оружие страшной разрушительной силы, и выставил его воронкообразный ствол наружу. Затем тщательно прицелился и, поймав промежуток времени между двумя ударами сердца, плавно нажал на спусковой крючок. Страшный взрыв сотряс землю. На его голову посыпались горячие и твердые комья земли. Миникадет Пень вжался в стену окопа и, закрыв глаза, ожидал окончания операции. Тяжелый ком земли ударил его по каске. Пень ойкнул и сполз на дно окопа. Через несколько секунд рядом с ним опустился на землю Шушу.
- Классный взрыв, - прокаркал он хорошо поставленным командным голосом.
- Ага, - быстро согласился Пень. Он залез к себе в штаны и начал чесать жопу. Затем достал руку из штанов, вытер ее о траву, растущую на нижней части бруствера, и воззрился белесыми, ничего не выражающими глазами на Шушу.
- Понимаешь, - начал проникновенную речь Шушу. - Взрыв - это такая штуковина, когда твердое вещество быстро превращается в газ, увеличиваясь многократно в своем объеме, отчего происходит разрыв оболочки, в которой хранилось это твердое вещество, осколки которого, в свою очередь от создавшегося избыточного давления, разлетаясь с огромной скоростью, поражают живую силу противника.
- А-а, - протянул Пень, отряхиваясь от осевшей на него пыли и грязи. - А что такое "многократно"?
- Это когда потом во много раз больше, чем недавно.
- А-а, - понятливо закивав головой, произнес Пень. - А что такое "избыточного"?
- Об этом потом, - рявкнул Шушу. - А теперь вперед!
2. ПОЛЕ БОЯ
Пень запустил руку под зипун и начал искаться, выискивая и отпугивая окопную вошь, а потому даже и не заметил, как Шушу выскочил на бруствер и, выставив вперед одну ногу, стал смотреть вперед. Его поза удивительно напоминала Наполеона. Он протянул руку вперед и что-то начал говорить. Затем повернул голову и, не увидев рядом с собой Пня, рявкнул:
- Ты что там застрял, негодяй?
Пень к этому времени согнал окопную вошь из-под мышки, которая нырнула в другую складку тела и затихла. И тогда Пень ловко выбрался из окопа и встал в шаге от Шушу. Шушу зло сверкнул глазами на Пня и зычным голосом гаркнул:
- За мной, пушечное мясо!
И, не торопясь, медленно двинулся в поле.
Пень шел в двух шагах позади, тщательно выбирая место, куда ставить ногу. Всё поле оказалось усыпано кусками горелой земли. А там, где комков земли не было, черным зияли воронки.
- Это наша земля! - гордо произнес Шушу. - И никакой враг больше никогда не сунется на нашу святую землю.
- Ага, - согласился Пень. - Никогда.
Наконец, они подошли к развороченному блиндажу. Бревна вкривь и вкось, словно ежовые иголки ощерились в небо. То там, то здесь взмётывались языки красного пламени, затухали и вспыхивали опять.
Прямо у входа в блиндаж лежало неподвижное тело поверженного врага. Оторванный погон висел на одной нитке, трепыхаясь на ветру обгорелым звездно-полосатым флажком, словно прощался. Другой погон остался крепко пришит, но весь оказался уделан дерьмом. А причудливым движением ветра его галстук залетел в широко открытый рот и зацепился там за зубную коронку.
Пень затих и впился стеклянными глазами в Оберкадета. Тот заметил недоуменный взгляд подчиненного и принялся за разъяснения:
- Понимаешь, он не полудурок. Потому как полудурок автоматически означает, что он полуумок. А это не так. Он, скорее, придурок. - Пень, казалось, стал еще меньше ростом и снизу вверх смотрел на Шушу. Шушу усмехнулся и продолжил: - Понимаешь, придурок, это тот, кто лежит у ног дурака. То есть, он при дураке. Понятно?
- Ага, - молвил Пень.
Оберкадет Шушу оглядел гордым взглядом поле боя, тяжело вздохнул и сказал:
- Ну, вот и все. Пойдем домой.
3. ДЛЯ ИСТОРИИ
Оберкадет Шушу достал портсигар, выудил из него папироску и предложил Пню угоститься. Тот осторожно, двумя пальцами взял папироску и засунул ее за ухо.
- Лучше сразу закури, - предложил Шушу.
Пень послушно воткнул папироску в грязный рот. Затем снял засаленную пальцами до зеркального блеска пилотку и принялся чесаться.
- А вот, командир, скажи мне, когда-нибудь историки напишут про нас? - спросил он, выпуская изо рта плотное облако сизого дыма.
- Конечно, напишут, - согласился Шушу. - Вот только, поймут ли они нас, как мы тут гнили в окопах, лишенные сна и горячей пищи. Это, представляешь, как надо описать наши суровые будни? Какой яркий и живой язык нужен?
- Господин, оберкадет, - опять подал голос Пень. - А сами вы не сможете написать так ярко, чтобы вас поняли?
- Я? А что, пожалуй, и смогу.
- А если и вас не поймут?
- Тогда пусть молчат, мать их... А не то... Да я...
- Зд΄орово! - радостно взвизгнул Пень.
- Кстати, миникадет, а ты помнишь случай в штабе, когда господин ротмистр передал мне пакет с приказом?
- Нет, - честно признался Пень.
- Тогда я тебе напомню. Я прочитал этот приказ и сказал господину ротмистру, что не понял в нем ни черта. Кто-нибудь другой на его месте отрубил бы мне голову, а этот, знаешь, так по-отечески, мне сказал: "А ты, сынок, прочти его еще раз". Я прочитал, но опять не понял ни лешего, о чем не преминул тут же доложить господину ротмистру. Он повторил мне свое пожелание прочесть приказ в третий раз, а потом...
- Что же было потом? - едва сдерживая восхищение, спросил Пень.
- Потом, - после небольшой паузы сообщил оберкадет Шушу, - потом он достал шашку из ножен и полоснул меня...
- Ну? - удивился Пень.
- Да не волнуйся ты так, - успокоил подчиненного Шушу. - Во-первых, он полоснул меня пластью, а во-вторых, по заднице.
- И?
- Ты не поверишь, я сразу же понял содержание приказа. Да так ясно он мне представился, словно бы я сам его и написал. Ну, а бой тот мы выиграли. Причем без потерь. И что я тогда подумал?
- Что? - Пень затаил дыхание и разжиженными стеклянными глазами вперился в своего начальника, будто хотел, чтобы тот погрузился в них.
- Я подумал, что приложись он ко мне еще пару раз шашечкой, так мы, наверное, вообще бы не довели до того, чтобы этот приказ когда-либо родился. Мы сделали бы тогда так, чтобы враг никогда не ступил на нашу землю.
- Зд΄орово! - восхищенно сообщил Пень.
ЭПИЛОГ
Старый, убеленный сединой, прадед Пень, лежал на старой же панцирной кровати и рассказывал истории из своей героической молодости собравшимся вокруг него мелким отпрыскам. Те внимательно слушали. Особенно им нравился рассказ про пакет с приказом. И когда старый Пень засып΄ал на полуслове, кто-нибудь, кто посмелее, из собравшейся поросли подкрадывался к заснувшему Пню, и щипал его за мягкое место. Тот быстро вскакивал и продолжал рассказ с того самого места, на каком и заканчивал.
Когда рассказы подходили к концу, притихшая мелочь тихонько расходилась из дома Пня. Выйдя за дверь, они украдкой почесывали свои седалища, и с опаской оглядывались - не подкрадывается ли к ним сзади злой господин ротмистр.