Аннотация: Давно написанный рассказ. Далёкие моря, пираты, любовь - романтика...
Море стелилось навстречу кораблю покорным и ласковым зверем. Чаша залива Кагуэй распахивалась навстречу как объятия друга, как ласковые ладони любимой, как двери родного дома. Плавной дугой уходила в потемневшую воду белоснежная коса Палисадос, ещё яркая и рельефная в этот предвечерний час. Ночь здесь начинается сразу, без сумерек, будто кто-то невидимый опускает на мир тёмный душный занавес. Чуть выше за косой зоркими часовыми высились все пять фортов Порт-Ройала, из амбразур башен сонно поглядывали стволы пушек, а закат раскрасил каменные стены алыми яростными мазками. Ещё дальше виднелся город: высокий шпиль часовни, черепичные крыши домов, буйная зелень, загорающиеся огни.
Острый форштевень "Баловня Судьбы" резал волны Карибского моря, пенные струи обтекали его крутые борта и превращались в седые "усы" за кормой. На баке, вглядываясь в очертания приближающегося порта, стоял высокий молодой человек. На лице его отражалось волнение.
Над судном отчаянно носились альбатросы, мелькали белые крылья с черными отметинами. Крики их разносились над морем, над снующими по палубе матросами, над грозным боцманом, стоявшим как изваяние на юте и пристально надзирающим за работой экипажа. Одна из птиц стремительно пронеслась на уровне марсовой площадки, и молодой человек вдруг широко улыбнулся и прошептал: "Помаши мне крылом, альбатрос! Махни на счастье, брат!"
Судно ходко приближалось к пристани, готовясь к швартовке.
Ямайка конца XVII века пребывала под Британской короной. Открытый испанцами остров долгое время влачил жалкое существование, но с 1655 года здесь прочно обосновались англичане. Им было здесь чем заняться: индиго и какао, кокосовые пальмы, табак, хлебное дерево и ваниль. Сахарный тростник испанцы привезли с Канарских островов ещё в XVI веке, из него изготавливали знаменитый ямайский ром.
Прибывающие из метрополии колонисты возделывали землю, разводили скот, развивали торговлю, но был у Ямайки и другой облик. На берегу обширной естественной гавани залива Кагуэй англичане возвели форт, возле которого стал расти город Порт-Ройал - именно сюда переместилась с острова Тортуга "столица" морских разбойников. Пиратские корабли с разношёрстными и разноязыкими, но всегда одинаково жестокими и отчаянными экипажами грабили испанские галеоны, свозили сюда добычу, и город рос, богател и насыщался золотом. Золото кружило головы...
Вест-Индия стала приманкой для искателей приключений и любителей лёгкой наживы со всего света. За господство в дальних морях шёл непрекращающийся спор между морскими державами: Англия и Испания находились в состоянии длительной войны; рядом с английской Ямайкой расположились испанская Куба, Эспаньолу (позднее Гаити) испанцам пришлось разделить с французами. Не желали упускать свой кусок пирога Дания, Голландия и другие представители Старого Света. Европейские монархии через своих губернаторов с удовольствием раздавали законные разрешения на морской грабёж - репрессальные грамоты и каперские свидетельства. Французы таких моряков называли флибустьерами или корсарами, немцы - каперами, англичане - буканирами или приватирами. Те, кому не досталось грамот, числились в рядах пиратов, поставленных вне закона, вздёрнуть на рее такого морского бродягу мог всякий капитан.
"Баловень Судьбы" был капером. Его водил Базиль Флеран, который имел все необходимые бумаги для того чтобы безнаказанно грабить испанские суда. Только сами испанцы могли воспротивиться лихой команде "Баловня" огнём своих пушек и сталью клинков, но пока это у них плохо получалось: дерзкий капитан никогда не возвращался из похода с пустым трюмом. В числе других был в команде молодой англичанин.
Томас Сторм был молодым человеком около двадцати лет отроду, высоким, стройным и широкоплечим. Бог не обидел его ни фигурой, ни физической силой, и в облике его сквозила та упругая лёгкость, что так свойственна молодости и здоровью. Кожа лица, гладкая и чистая от природы, за три года плаваний успела познакомиться с жарким солнцем здешних широт и крепким солёным ветром, и теперь приобрела тот характерный красноватый оттенок, которым может похвастаться любой моряк. Принадлежность к этому беспокойному племени выдавали и слегка раскачивающаяся походка, и жёсткие мозоли на ладонях, но, главным в облике молодого человека был твёрдый и прямой взгляд серых глаз. Честный и открытый, этот взгляд говорил, что его владелец успел немало повидать на этом свете и не привык отступать. "С этим парнем лучше не связываться..." думал всякий, встречавшийся с моряком глазами. Друзья, а позже и враги, называли его Альбатросом за порывистость и смелость, и казалось, что именно буря является его родной стихией, привычной средой обитания. Шквальный ветер не губил его, но помогал подниматься в небо всё выше и выше.
Давным-давно прибыл Абрахам Сторм на Ямайку с жалким узелком пожитков за плечами. Придерживая за руку, он вёл по шатким корабельным сходням маленького сына. Как жил он в далёкой благословенной метрополии, какие причины заставили ювелира покинуть Англию и отправиться на край света - об этом мужчина рассказывать не любил.
Матери своей Томас не помнил, отец заменил ему семью. Он был ювелиром, а в пьяном и весёлом городе, процветающем на морском разбое и наводнённом испанским золотом, ювелирам находилось место. Отчаянные головорезы, не считавшие человеческую жизнь ценностью и требующие лишь больше рома и доступных красоток должны были где-то менять драгоценные камни и украшения на полновесные серебряные пиастры.
Время шло, золотой дождь не спешил пролиться на седеющую голову Абрахама Сторма. Денег хватало только на то, чтобы построить добротный дом и жить не голодая. Но была у ювелира мечта: найти однажды, а может купить или украсть по-настоящему дорогую вещь. Решить одним махом все свои затруднения, начать новую жизнь, и может быть удастся тогда вернуться в Стрый Свет. Поискам заветной вещицы он посвящал всё своё время и силы, рисковал, вкладывал в безостановочный бег за мечтой деньги и жар души.
Мальчик тем временем вырос. Он не разделял чаяний отца, считая их глупой фантазией. В городе, где из восьми тысяч жителей полторы - буканьеры да приватиры велик соблазн влиться в береговое братство. Море манило романтическими историями о прославленных пиратах, ветром дальних странствий и призраком лёгкой и быстрой добычи. Три долгих года ходил Альбатрос на бриге Флерана, хлебнул морской романтики сполна, а ещё более того опасностей и лишений. Благородству и высоким порывам места здесь не находилось, но появились кое-какие деньжата, совсем немного, и теперь Томас твёрдо решил остаться на берегу. Этот поход станет для него последним, хватит скитаться по морям. Можно для начала помогать отцу вести дело, можно начать торговлю, благо товаров здесь хватает. Можно жениться, наконец... Прощание не затянулось - в братстве не принято уговаривать человека. Каждый сам хозяин своей судьбы.
Сейчас моряк шагал по вечернему городу. От Рыночной площади Томас прошёл узкими кривыми улочками, мимо развесёлой таверны "Пьяная акула", и очутился перед добротным каменным строением с цокольным этажом. Ноги сами понесли его быстрее, шаг стал шире, сердце учащённо забилось в груди от предчувствия встречи с единственным близким человеком. Стремительной тенью моряк взлетел по щербатым ступеням - вот и массивная дубовая дверь, обитая для верности широкими металлическими полосами, наверняка запертая на крепкий замок.
Томас уже протянул руку к молотку, прикованному цепью к наличнику, когда увидел тонкую полоску света в створе. Дверь была не закрыта, а лишь неплотно притворена! На отца это совершенно не походило...
Он налёг на тяжёлую створку, и та поддалась. В обширной прихожей тускло мерцали свечи, испуганные тени шарахались по углам. В комнаты вела широкая лестница из толстых буковых плах, упирающаяся в двустворчатую резную дверь, чуть колыхалась тяжёлая бархатная портьера. Сердце стучало уже в горле, подгоняло ноги, он теперь не шагал, а преодолевал пространство прихожей длинными прыжками, но лестницы достичь не успел. Портьера колыхнулась сильнее, из-за неё на лестницу выскочили двое.
Первый низкий и плотный, в широких кожаных штанах и серьгой в ухе, а за ним второй, выше ростом, и казавшийся ещё выше из-за клеёнчатого цилиндра, прозванного в здешних местах "брам-стеньга". Сомнений никаких быть не могло - так же точно выглядело большинство матросов "Баловня Судьбы". Оба разом выхватили сабли и кубарем скатились вниз.
Верный друг палаш, длинной в два локтя и шириной в пол-ладони, тяжёлый и стремительный, сам оказался в руке. Биться начали без предисловий, молча и остервенело, думая не о сохранении жизни, но лишь о том, как вернее достать врага.
Крепыш напирал, нанося размашистые рубящие удары, слева и справа, под его прикрытием продвигался "цилиндр", намереваясь зайти сбоку. Томас отступал, отбиваясь от первого и зорко поглядывая за вторым. Как только "цилиндр" начал фланговый манёвр Альбатрос резко разорвал дистанцию, сместился по дуге против его движения и стал в линию с атакующими. "Цилиндр" опять оказался за спиной крепыша. Тот сделал резкий выпад, но Томас ещё не закончил движения, он уходил с линии атаки, и сабля проткнула пустоту. Зато крепыш, не рассчитав усилия, подался вперёд, вслед за своей рукой, и подставил бок. Сильный диагональный удар настиг пирата, разрубил тело от шеи до нижней рёберной дуги. Грудная клетка раскрылась страшной раной, стремительно выпуская кровь. Крепыш клокочуще всхрапнул и рухнул на паркет.
Остался высокий. Его рот кривился в усмешке, длинные руки были вытянуты вперёд, сабля опасным маятником двигалась перед Томасом, выбирая момент для атаки. И этот момент настал, - "цилиндр" бросился вперёд, нанося мощные, рубящие удары справа и слева. Томас уходил, отбиваясь, кружась по просторной прихожей, и в какой-то момент, поймав саблю противника резким ударом, он сильным толчком и весом тела прижал противника и его оружие к стене. В это же время, левой свободной рукой выхватив из-за пояса кинжал, моряк вонзил его разбойнику под рёбра по самую рукоять. На лице пирата появилось безмерное удивление, потом детская обида, а следом глаза его закатились, и он медленно сполз к ногам Альбатроса.
Томас огляделся - оба противника лежали бездыханные. Времени на раздумья не было. По лестнице он бросился наверх, в комнаты, догадываясь, что может увидеть там, и боясь этого. Ворвался в помещение и сразу наткнулся на вытянувшееся у стены тело. Раздался тихий стон. Томас с первого взгляда узнал домотканые штаны и рубашку отца, тот всегда, сколько он его помнил, носил такие. К горлу подкатил горячий ком, в глазах защипало. Неверным шагом Альбатрос подошёл к раненному и опустился перед ним на колени. "Отец..." - прошептали обветренные губы.
Отец умирал. Томас, повидавший в море немало смертей от ран, отчётливо понимал это. Худое лицо его осунулось ещё больше, стало совсем бледным, на висках крупной росой выступил холодный пот. Веки прикрывали закатывающиеся глаза, и взгляд ускользал в те сферы, где простым смертным ничего уже нельзя ни рассмотреть, ни понять. На губах пузырилась кровавая пена, жалко задралась кверху редкая борода, тоже вся в крови. Кровь была и на груди, тёмное пятно расплывалось чуть повыше сердца.
- Отец! - в отчаянии крикнул моряк. - Скажи, кто это был, что за люди?! Почему ты?! Отец, не умирай!..
Предсмертный хрип был ему ответом. Но потом седая голова приподнялась, на какой-то миг, в последнем усилии умирающий пришёл в себя:
- Сынок... я ждал тебя... - слова были еле различимы, и Томас нагнулся к самым губам старого ювелира. - Оловянный... Там...
Худая рука слабо махнул в сторону внутренней стены, туда, где висела картина с изображением вида на морскую бухту. И тут же кисть безвольно опала на пол, с глухим стуком откинулась голова. Абрахам Сторм окончил своё земное существование.
- Отец... - простонал Альбатрос, пальцы с силой сжали плечо покойника. Никогда больше его старый бедный отец не откликнется на зов. Никогда не вернуться ему, как мечталось в старую благословенную Англию...
Томас подошёл к стене, к тому самому месту, куда указывала слабеющая рука в последнем усилии. Объяснений здесь не требовалось, тайник они сооружали вместе. Вот под этим камнем, внешне ничем не отличимым от других, скрыта ниша. Достаточно нажать на раму картины, и система рычагов сдвинет камень в сторону, откроется отверстие, достаточное чтобы просунуть руку.
Томас так и сделал. Из тайника он извлёк шкатулку тёмно-красного бархата, и прежде чем открыть, чуть задержал в руках. Что же может лежать в этом изящном хранилище, что стоило жизни человека? И открыл...
Браслет в виде витой змейки очень тонкой работы маслянисто блеснул старинным золотом. Змейка ухватила себя за хвост. Два крохотных рубина вместо глаз придавали голове серпенты вид злобный и угрожающий. Раздулись в ярости ноздри. Зубастая пасть впилась в тело, и кончик хвоста загнулся колечком то ли в попытке освободиться, то ли от резкой боли. Каждая чешуйка змеиной кожи была искусно выделана и смотрелась отдельно одна от другой. Тело извивалось плавными изгибами, и это придавало браслету особую лёгкость и утончённую красоту.
Об этой вещице отец рассказывал сотни раз, он бредил ею. По его описаниям Томас сейчас узнал безошибочно - браслет, приготовленный Фердинандом Арагонским в подарок Изабелле Кастильской накануне свадьбы в 1469 году. Был приготовлен в числе прочих презентов, да не был преподнесён. Воистину, надо обладать своеобразным чувством юмора, чтобы подарить подобную злобную тварь невесте. Королевское чувство юмора...
Отец всю жизнь искал этот браслет. Подарок Изабелла не получила, след его терялся в веках, но существовало, якобы, письмо, свидетельствующее о том, что змейка попала сюда, на Ямайку. С тех пор, как отец узнал об этом документе, он потерял покой. Браслет сам по себе стоил немалых денег, но ещё более того готовы были заплатить кастильские гранды, для которых он был родовой реликвией. Через посредников-голландцев сделку можно было осуществить без особого риска, и отец настойчиво искал испанский след.
Вот и нашёл... Себе на беду...
Дело осложнялось вмешательством Освальда Де Браса, прозванного Оловянным. Томасу доводилось встречаться с этим человеком полгода назад на Багамах. "Баловень Судьбы" тогда зашёл в Нью-Провиденс пополнить запасы воды и пороха, там же швартовался "Удар Грома", двенадцатипушечный бриг Освальда. У Флерана были с ним какие-то дела, что уж там делили два морских волка, неизвестно, но Де Браса Томас запомнил.
Освальд был высок, худ, и мог показаться нескладным всякому, кто не видел его в схватке. Трудно было найти бойца более ловкого и искусного на всём пространстве Больших и Малых Антильских островов. Он любил расшитые золотом испанские камзолы, высокие ботфорты и никогда не прикрывал шляпой редкие светлые волосы, схваченный по индейской моде в косичку. Но самыми примечательными на лице его были глаза. Бледно-серые, круглые и холодные, как пуговицы на мундире солдата, они никогда не выражали никаких чувств. Даже алчность или злоба, два самых сильных чувства, доступных этому человеку, не в силах были изменить тусклый блеск этих глаза. Вот за что Освальд был прозван Оловянным. Прибавьте к этому ещё глубокий уродливый шрам, протянувшийся через всю левую скулу, и вы получите представление о самом свирепом пирате Карибского моря того времени.
Значит, те двое, что лежат сейчас недвижимо в прихожей его люди. Исходя из того, что Томас знал об Оловянном, тот смерть своих людей не простит. Если добавить к этому ещё интерес к браслету, то получается, что в Порт-Ройале Альбатросу оставаться нельзя. Помимо кровожадности и злопамятности, известными всему береговому братству, Оловянный обладал достаточным авторитетом среди джентльменов удачи и водил дружбу с губернатором Ямайки. Не дружбу, конечно, совместные интересы, но это не помешает ему заручиться покровительством высокого лица.
Оставалось одно - покинуть город как можно быстрее. Но как? "Баловень" только вернулся из плавания, Флеран будет пополнять экипаж. Какие суда стоят в гавани? Томас принялся вспоминать увиденные корабли, и вспомнил - бригантина "Борода Медузы"! По некоторым малозаметным признакам, понятным лишь моряку, он определил - судно готовится к отплытию. Да и в портовой таверне, куда Томас зашёл по старой морской традиции пропустить чарку в честь возвращения на сушу, говорили об этом, мол, отправляется бригантина к берегам Америки.
Капитаном на "Бороде Медузы" был Генри Десперейт. Он был лихим капитаном и удачливым приватиром, можно сказать, что и верным слугой Его Величества короля Англии. Генри никогда не снимал широкополой шляпы с пышным плюмажем, не расставался с абордажной саблей и трубкой, набитой крепчайшим табаком. Тёмные, всегда прищуренные его глаза, смотрели на собеседника пытливо и зорко, как будто спрашивая: "Кто ты? Что ищешь в этих краях?" Лихо закрученные усы Десперейт смазывал особым благовонным маслом, секрет изготовления которого хранил в большом секрете. Ботфорты низко подворачивал, и мало кто знал, что так легче вытащить из-за голенища короткий широкий нож.
Значит надо идти в порт, попасть на корабль и уходить вместе с Десперейтом в море. Опять в море, все планы и мечты Альбатроса разбились в одночасье, но другого выхода из создавшегося положения он не видел - воевать одному против Освальда и полусотни человек его команды было полным безумием.
Томас окинул взглядом комнату, посмотрел на тело отца - даже похоронить близко человека ему теперь не удастся. Единственное, что он мог себе позволить, это написать письмо Антонио Скерцо, выполнявшему обязанности приказчика, и даже младшего партнёра отца в делах. Скерцо человек честный и порядочный, он возьмёт на себя все надлежащие хлопоты. Письмо можно будет передать по пути в порт, перо и чернила имелись здесь же на рабочем столе.
Вахтенный признал в Томасе собрата по ремеслу с одного взгляда - моряки умели безошибочно узнавать друг друга даже в пёстрой многолюдной толпе, и пропустил его на корабль.
Капитанская каюта отличалась от матросского кубрика только наличием кровати вместо подвесной койки, да ещё в углу возвышался большой стол с расстеленной морской картой. За этим столом и восседал сейчас приватир Генри Десперейт. Прямо на карту он поставил большой кубок пунша, в руке дымилась неизменная трубка, прищуренные тёмные глаза имели обычное своё вопросительное выражение.
- Что скажешь? - коротко бросил он, не забывая попыхивать трубкой.
- Приветствую тебя, капитан Генри Десперейт, - Томас снял шляпу, но приватир нетерпеливо махнул рукой, мол, без церемоний, приступай к делу.
- Тебе, конечно, известно, что сегодня под вечер в порт пришёл бриг "Баловень Судьбы" под командой капитана Флерана, - начал моряк.
- Я знаю суда Порт-Ройала, парень, - перебил Десперейт. - Я знаю, под чьей командой они ходят. И сдаётся мне, что ты пришёл на этой посудине.
- Да, капитан...
- Имя?
- Томас Сторм. Друзья называют Альбатросом.
- Всемогущий Боже! Так что же ты явился сюда, Томас Сторм по прозвищу Альбатрос? Насколько мне известно, Флеран пришёл с добычей, вы долго болтались в море, и сейчас твоё место там, где повеселее! Сходи в "Красотку Джи", Томас Сторм, тамошний хозяин добавляет в пунш корицу и чуть-чуть перца. Ты наверняка не пил напитка лучше! Да и девки там приглядные...
- Я хотел узнать, не нужен ли вам в команду смелый и опытный человек, подружившийся с палашом и располагающий запасом пороха и пуль?
- Такой человек не помешает в любой команде. Тем паче на корабле, который уходит в плавание уже сегодня ночью, - приватир прищурился ещё больше. - Только объясни вначале, Альбатрос, зачем человеку, только что сошедшему на берег, вновь уходить в море? Не пробыв на суше и нескольких часов, не спустив в тавернах достаточное количество пиастров?
- Оловянный, - проронил Томас.
Лицо капитана омрачилось. Он принялся усердно раскуривать трубку, по каюте поплыл смолистый запах латакского табака, но голос оставался спокойным и ровным:
- Что же не поделил ты с этим сыном дьявола, Томас Сторм?
Что тебе ответить на это, капитан? Флибустьер, уходя в море, не загадывает далеко - вернуться бы живым. Каждый надеется взять богатый приз, галеон с трюмом полным золота, и стать богатым человеком. Купить собственное судно, или дом, и оставить бесконечные скитания по морям. Но все корсары знают, как редко это случается на самом деле. Когда сегодня "Баловень Судьбы" входил в залив Кагуей, Томас надеялся, что возвращается навсегда, на берегу его ждал единственный дорогой человек - отец.
- Я мечтал бросить якорь на вечные времена, - Альбатрос горько усмехнулся, - начать новую жизнь. Освальд Оловянный перечеркнул все мои надежды, убил моего отца, и теперь ищет меня. Я не совладаю с ним сейчас, у него под началом полсотни отчаянных головорезов. Но ведь и ты отчаянный...
И закончил твёрдо:
- Возьми меня на свой корабль, капитан. Я уйду с тобой в Америку, наберу людей, наберусь сил, и вернусь. И тогда судьба рассудит нас. Обузой я не буду...
Сизые клубы табачного дыма окутали приватира. Он молча обдумывал слова Альбатроса, а может, погрузился в какие-то свои мысли. Наконец произнёс задумчиво:
- Ты знаешь наши законы, Томас Сторм. Решать будет команда. Захотят ли джентльмены ради тебя ссориться с Оловянным, рисковать своей шкурой? "Удар Грома" стоит у причала на расстоянии полёта пушечного ядра.
Он помолчал, посмотрел в глаза Томаса. Альбатрос ответил открытым спокойным взглядом, и Десперейт усмехнулся:
- Столь важные вопросы обсуждаются только после выхода в море, и ты можешь угодить в марониры. Если по решению команды тебя высадят на крошечном необитаемом островке, сможешь жить в полном одиночестве?
- Смогу, - твёрдо ответил Альбатрос.
- Так тому и быть! Я скажу за тебя своё слово, - Десперейт, наконец, отложил трубку и подкрутил напомаженный ус. - На всей Ямайке не сыщешь человека, испытывающего любовь к Освальду и моя команда не исключение. Отчаливаем через час...
Светало. Первые острые лучи восходящего солнца показались из-за выпуклого горизонта. Свет рассыпался, дробился на границе моря и неба, окрашивая стремительную бригантину в фантастические цвета и оттенки. Бушприт, как нацеленное в будущее копьё, как указующий перст судьбы пронзал пространство перед кораблём, и тёплые краски рассвета играли на обнаженной груди нимфы, венчающей закруглённый нос корабля. Наполненный светом воздух перечёркивали неистовые альбатросы...
Восьмипушечник "Борода Медузы" намеривался пройти курсом норд-ост между Кубой и Эспаньолой через Наветренный пролив, миновать Багамы и имела конечным пунктом пути форт Сант-Августин во Флориде. Томас находился на палубе. На сходке, сразу же после выхода в море команда дружно согласилась с предложением капитана - насолить Оловянному. Может, сказался авторитет Десперейта (на пиратских кораблях капитан считается лишь первым среди равных, и многое зависит от личности вожака, от того, как он поставит себя по отношению к команде), а может, среди буканиров было немало людей недовольных Оловянным, затаивших на него злобу. Освальд славился таким нравом, что трудно было найти человека, испытывающего к нему добрые чувства. Моряки рассказывали, что как-то посреди дружеской пирушки капитан принялся палить из пистолетов прямо под пиршественным столом и ранил при этом в ногу одного из приспешников. Позже он объяснил своё поведение дружеской шуткой, но добавил, что бояться его должны даже друзья. Попробуйте сохранять добрые отношения с подобным человеком!..
Как бы то ни было, Томас стал членом команды. Квартирмейстер показал ему подвесную койку, тут же удалось познакомиться с матлотом. Половина экипажа на судне всегда находится на вахте, поэтому койку обычно делили на двоих. Это и называлось матлотажем, а товарищ по постели - матлотом. Рэд Бигби, по прозвищу Лисий Хвост, был обладателем копны непокорных огненно рыжих волос, но прозвище своё оправдывал ещё и тем, что обладал лисьей хитростью и ловкостью. Так он сам заявил при знакомстве.
Свободный от вахты Альбатрос не захотел сидеть в душном кубрике, вышел на палубу и тут увидел картину, менее всего подходящую для каперского судна. У фальшборта на баке стоял высокий седовласый джентльмен в мягкой широкополой шляпе и камзоле дорогого сукна. Орлиный нос, жёсткая складка губ, кустистые седые брови, пышные бакенбарды - и наряд, и облик, всё говорило о том, что человек этот совершенно не ровня неотёсанным буканирам, собравшимся на борту "Бороды Медузы". Джентльмен пристально смотрел в ту сторону, где недавно растаял берег, на лице его играли желваки. Правой рукой мужчина опёрся на планшир, а с левой стороны, бережно придерживая его под локоть, стояла очаровательная юная девушка. Томас был всего в нескольких ярдах от странной пары, и своим зорким моряцким глазом успел рассмотреть её. Нежный овал лица, распахнутые тёмные глаза, детские припухшие губы. На левой щеке маленькая родинка. Волосы спрятаны под изящную шляпку, но один непокорный русый локон выбился из-под неё и морской бриз играл сейчас этой лёгкой прядью... "Мистер Уильям Гентлроуз с дочерью Амелией", - услышал он сзади негромкий голос.
Матлот Лисий Хвост был тут как тут. Буканиры, неукротимые в бою и способные на решительные поступки в минуту опасности, никогда не числились в дисциплинированных матросах и вечно манкировали работами на судне, считая каждый сам себя начальником. Рэд не составлял исключения.
- Богатый эсквайр из Порт-Ройала. Капитан взял его на борт вместе с дочерью, обещал всей команде немалую премию помимо шасс-парти. Всяко возвращаться не пустыми... - Лисий Хвост ухмыльнулся. - А дочка у нег что надо.
Случай был редкий. Конечно, шасс-парти, договор о дележе добычи, состоится только при захвате приза в море, его ещё надо взять, а тут премия. Но сколько же заплатил пожилой джентльмен капитану, если тот взял на борт посторонних людей, притом женщину? Может, из-за них он идёт в Северную Америку вместо того, чтобы охотиться на испанские галеоны ближе к берегам Южной?
Девушка запомнилась Альбатросу. Странная пара постояла недолго на баке и спустилась в носовую каюту, специально для них отведённую, как пояснил тот же Рэд. Это произошло на рассвете, а сейчас уже разгорелся ясный день, но у Томаса перед глазами всё ещё стоял развивающийся русый локон.
Бригантина шла круто по ветру, забирая несколько ближе к Эспаньоле. До Наветренного пролива оставалось более ста миль, но Десперейт рассчитывал добраться туда уже к следующему утру - при попутном ветре бригантина давала до пятнадцати узлов, а ветер пока благоприятствовал. На случай непредвиденных обстоятельств оставалась возможность захода на Эспаньолу, а за сорок миль до её побережья в море высился скалистый и безлюдный островок Навасса. До него оставалось менее часа ходу, когда марсовый матрос прокричал о появлении судна на горизонте.
Тревожное предчувствие колыхнулось в груди Томаса. Судно шло с зюйд-веста, от Ямайки. Силуэт корабля был ещё неразличим, но в совпадение верилось с трудом - слишком уж походило на погоню. Томас видел, как на полуют быстро поднялся капитан, как начал он вглядываться в морскую даль через подзорную трубу. Не сдержав нетерпение и тревогу, моряк бросился к нему, рассчитывая, что беседа накануне даёт ему некоторое право находиться рядом с капитаном. Возможно, причиной погони в большой мере являлся он...
- "Удар Грома", что б ему гореть в аду! - зло выругался Генри Десперейт. - Не думал я, что Оловянный подхватится так быстро.
- Ему нужна моя голова? - спросил Томас. Золотая змейка уютно свернулась на груди, согретая теплом его тела.
- Да, и твоя тоже, - усмехнулся приватир и подкрутил напомаженный ус. - Хотя, не только. На моей посудине упорхнула ещё одна птичка, заполучить которую он так стремился. Но клетка оказалась пуста...
Томас сразу вспомнил девушку и её отца, что стояли на баке этой ночью. С Де Браса станется принудить юную мисс к бегству, к женщинам пират относился ещё хуже, чем к мужчинам.
- Он скоро нагонит нас при таком ветре, - продолжал капитан. - О ходовых качествах его "Грома" ходят легенды по всем Антильским островам.
Ситуация была ясна: бриг, идущий курсом фордевинд, иначе говоря, когда ветер дует прямо в корму, за счёт прямого парусного вооружения имеет преимущество в скорости. В то время как косые паруса бригантины дают большую свободу манёвра и преимущества при боковом ветре.
- Попробуем обойти Навассу, - проговорил Десперейт. - На его утёсах ветра закручивают порой немыслимую карусель... а вокруг восточной оконечности у берега рифы...
Тем временем "Удар грома" приближался. Уже отчётливо различался силуэт корабля, паруса на обеих мачтах брига упруго надувал попутный ветер. По правому борту из воды вырастал голый каменистый остров со скалистыми отвесными берегами. "Борода медузы" шла теперь левым галсом в крутом бакштаге, то есть, ловя боковой ветер с левого борта и описывая плавную дугу на восток. Через некоторое время бригантина поравнялась с береговой линией и стала совершать поворот оверштаг, манёвр, когда нос судна пересекает направление ветра. Теперь "Борода Медузы" шла правым галсом, и курс поменялся на крутой бейдевинд - бригантина против ветра огибала по дуге пятачок суши в пять миль площадью.
- Дьявол его побери! Тухлого осьминога ему в душу! - встревожено воскликнул Десперейт. - Оловянного не обмануть этими маленькими хитростями! Он не будет гоняться за нами вокруг острова, не будет менять курс. Сдаётся мне, что мы сейчас выскочим прямо на него, как в пасть кашалоту...
Томас молча наблюдал за развитием событий. Несколько томительных минут бригантина неслась в тишине, только ветер свистел в снастях, но ещё через минуту капитан зычно закричал:
- Эй, морские дьяволы, к бою! Абордажные сети поднять! Правым бортом товьсь!
Запел рожок, и моментально всё пришло в движение. Из трюма повалили на палубу вооружённые буканиры и слаженно принялись выполнять всяк свои обязанности. Канониры заряжали пушки, матросы натягивали поверх такелажа абордажные сети, с десяток корсаров спешно готовили фальконеты, нечто среднее между большими мушкетами и маленькими пушками на подставках. Задымились фитили...
Всё так и вышло. Когда бригантина выскочила к северной оконечности Навассы, у неё прямо по курсу вырос "Удар Грома". На бриге убрали все прямые паруса, но зато помимо кливеров и стакселей поставили лиселя, добавочные косые паруса, судно шло круто к ветру. Два корабля двигались встречными курсами, между ними было не более пяти кабельтовых. Уже можно было хорошо рассмотреть двенадцатипушечник, собравшуюся на шканцах абордажную команду, потрясающую оружием.
Корабли стремительно сближались, ветер стал доносить обрывки варварской мелодии - дикий визг волынок, монотонное гудение дудок и мерный стук барабана. Все знали, что в команде Освальда было много шотландцев, и несколько человек из их числа собрались сейчас на юте в сводный оркестр, подбадривая музыкой абордажную команду.
На бригантине убирали паруса, сбавляя ход и намереваясь разойтись с бригом на максимально близкой дистанции, дав при этом залп правым бортом. Однако у Оловянного на этот счёт существовало другое мнение. Бушприт его корабля окутался дымом, залп двух погонных орудий, расположенных на носу судна, оказался очень удачным - ядро угодило в фок-мачту бригантины, и та, переломившись, вся в брызгах щепы рухнула на палубу, путая такелаж. "Удар Грома" тем временем полностью развернулся навстречу ветру, гася скорость, и теперь его высокий борт надвигался на судно Десперейта. Манёвр был отчаянный, сродни таранному удару, и требовал филигранного расчёта. Малейшая ошибка грозила катастрофическими повреждениями корпусов обоих кораблей, но Освальд не даром имел славу отличного моряка.
Гулко ударил залп четырёх пушек правого борта "Бороды Медузы". Картечь, снося фальшборт, пропела над палубой брига, но большого урона его команде не нанесла, лишь несколько тел кувырком полетели в воду. В следующий миг удар сотряс бригантину от киля до верхушек мачт. На высокой ноте, выворачивая душу, заскрежетала раздираемая обшивка. Оба судна развернулись бортом к волне, но остались на плаву, и тут же тупо застучали абордажные крюки. Казалось, кто-то невидимый клюёт борт бригантины острым топориком...
Четырёхлапые "кошки" впивались в борта беглянки, канатами оба судна в один миг были притянуты друг к другу и сцеплены намертво, и тут же на палубу бригантины хлынула волна человеческих тел. У них на пути выросли, как из-под земли фальконетчики и дружный залп этого крупнокалиберного оружия проделал ощутимую брешь в рядах нападающих, но вместо павших корсаров в строй тут же стали другие. Фальконетчиков смели, сверкнула сталь, послышались первые вопли отчаяния и боли.
С непокрытыми головами и повязанные банданами, в кожаных распахнутых жилетах и голые по пояс, с абордажными саблями, палашами, короткими пиками и пистолетами в руках, пираты ринулись друг на друга. Схватка началась молча, остервенело, только звон скрестившихся клинков раздавался над палубой, да хлопали редкие выстрелы.
Перед Томасом вырос двухметровый гигант, с ходу нанёс сильный горизонтальный удар своей саблей, но Альбатрос успел уйти приседом. Клинок противника опасно свистнул над головой, но и сам он не смог остановить движение и открыл незащищённый бок. С хрустом палаш вошёл в грудную клетку на половину длины, и Томас тут же, помогая себе ногой, извлёк его из мёртвого тела. Гигант рухнул, но его место занял невысокий крепыш, сунувший Томасу в лицо пистолет. В падении, уходя с линии огня, Томас нанёс кистевой секущий удар снизу. Выстрел не прозвучал, отрубленная рука с зажатым оружием мокро шлёпнулась на палубу, из культи фонтаном ударила кровь, а крепыш закричал высоко и тонко, тут же захлебнувшись криком. Пространство вокруг наполнялось звуками: яростными хрипами, тяжкими стонами, звериными воплями и сдавленными "х-х-э-к-к".
В какой-то миг вокруг Томаса образовалось пустое пространство, и он успел оглянуться. Чуть в отдалении, стоя спина к спине со своими моряками, бился Генри Десперейт. Плечом к плечу с ним сражался Лисий Хвост. На них наседали сразу с полдюжины противников, и там шла отчаянная рубка, остро блистали сабли.
Вдруг на шкафуте Томас увидел давешнего пожилого джентльмена, тот храбро выступал на врагов с зажатой в руке рапирой. Воинственно вздыбились мохнатые бакенбарды... Его оружие казалось игрушечным в сравнении с саблями флибустьеров, но мистер Гентлроуз неожиданно ловко сделал выпад, и наколол одного из корсаров как цыплёнка на вертел. Вот только вытащить глубоко вошедший в тело врага клинок он никак не мог. А рядом уже выросла фигура рослого пирата, занёсшего над ним угрожающего вида палаш. Седой джентльмен тщетно пытался вытащить рапиру из мёртвого тела, Томас кинулся, было туда, но путь на шкафут пролегал через ряды сражающихся. В следующий миг Альбатрос увидел, как некая сила отбросила рослого пирата от беззащитного Гентлроуза, вместо лица у корсара образовалась страшная черная маска. Рядом с отцом, сжимая дымящийся пистолет в руке, и закусив губу, стояла Амелия...
Неожиданно сеча приостановилась, сражающиеся отпрянули друг от друга, возникла необъяснимая пауза. "Оловянный..." - шорохом пронеслось над палубой, и Томас увидел своего врага.
Несведущий человек мог расценить его походку, его тягучие движения как неловкость и медлительность. Кто-то другой мог принять Освальда за немолодого, нескладного и смешного человека, случайно попавшего в самую гущу лютой кровавой рубки. Но Альбатрос точно знал - сейчас перед ним стоял виновник всех этих страшных событий, убийца его отца...
Просторный тёмный плащ, прикрывая богато расшитый камзол, свободно ниспадал с плеч пирата, жиденькая косичка светлых волос развивалась на ветру, и только уродливый шрам огненно багровел на лице, придавая его лику выражение особенной свирепости. В руке Оловянный сжимал египетский хопеш, бог весть как попавший в эти края. Этот странный меч более походил на секиру, которой по ошибке вместо древка приделали эфес: рукоять с невыраженной гардой переходила в прямой короткий отрезок клинка, а тот, в свою очередь, изгибался вдруг широким, острым, крайне опасным полумесяцем. Даже верный друг палаш вряд ли выдержал бы удар такого оружия.
И вот этой секирой, по недоразумению называемой мечом, Освальд принялся атаковать Альбатроса, нанося мощные рубящие вертикальные и секущие по диагонали с разных сторон удары. Пространства вокруг было мало, на тесной палубе не попрыгаешь, и Томас уходил, как мог: скрутами тела, приседами, скользящими сбивами хопеша палашом. Подставлять свой клинок жёстко под этот жернов он не рисковал. На миг Оловянный остановил смертельную карусель своего клинка, ухмыльнулся жутко - багровый шрам ещё больше исказил его лицо в страшную гримасу, - и прохрипел:
- Зря ты стал на моём пути, щенок! Отправляйся вслед за своим батюшкой, а женщина и змея будут моими!
С этими словами он возобновил атаку с удвоенной силой. Противостоять напору хопеша, ставшего словно живым существом, не было никакой возможности. Альбатрос пятился, пятился, пятился...
Всё-таки он не уберёг палаш, под ударом тяжёлого меча клинок лопнул с тоскливым звоном, тут же нога поехала на скользкой от крови палубе. В миг Томас оказался сидящим на настиле: беспомощный, безоружный, приговорённый. Над ним нависал смертельный враг, замахивающийся своим страшным оружием, ладони без участия разума шарили по сторонам и сзади в поисках хоть какого-то оружия, хоть какой-то защиты...
Занесённый хопеш замер на миг, рука Освальда наливалась силой для завершающего удара, а рука Томаса вдруг ухватила нечто длинное и тонкое. Тело действовало самостоятельно, не подчиняясь воле, - короткую пику, какие применялись при абордажах, Альбатрос выставил перед собой, и Оловянный, подавшийся вперёд для нанесения удара, грузно налёг на острие. С удивительной лёгкостью пика прошла глубоко в тело, блеснул недоумённо тусклый, как пуговица на мундире солдата, глаз...
Оловянный замер на миг, тут же рука его с занесённым хопешем сломалась, безвольно упала вдоль тела, а следом и сам пират рухнул на палубу, не проронив ни звука.
Дружный полувздох, полустон вырвался из десятков глоток.
На этом бой закончился. Команда "Удара Грома" не смогла сопротивляться после гибели своего вожака. Те, что ещё пытались драться, были быстро изрублены корсарами Десперейта и тела их сбросили за борт. Прочие сдались, судьбу их будет теперь решать капитан-победитель.
Томас стоял на юте, Генри Десперейт протянул ему руку:
- Ты действительно Альбатрос! Не каждому удаётся такой полёт, парень, - приватир подарил Томасу крепкое рукопожатие. - По законам нашего братства победителю достаётся приз - "Удар Грома" один из лучших кораблей во всём Карибском море. Вот только возвращаться на Ямайку с этим трофеем я бы тебе не посоветовал...
Капитан остро глянул Томасу в глаза, и тот понятливо кивнул головой.
- Можно отправиться в Америку, - продолжал Десперейт, - можно на Багамы, да мало ли куда, мир велик. Всех тех, кто из прежнего экипажа пожелает идти с тобой, я отпущу. Своих дьяволов не отдам, уж не взыщи, но до Нью-Провиденса ты доберёшься. Там отремонтируешь судно, наберёшь команду, и семь футов под килем, капитан Альбатрос!
Моряки рассмеялись, но Генри тут же стал серьёзен:
- Есть ещё одно обстоятельство... - и он повёл рукой в сторону.
На ют поднималась Амелия Гентлроуз. Как часто счастливые события нашей жизни чередуются с трагическими: мистер Уильям Гентлроуз завершил свой земной путь. Он погиб в бою, как подобает мужчине, защищая самое дорогое, что у него было - дочь и честь. Теперь девушка стаяла рядом с мужчинами, упрямо вздёрнутый подбородок трогательно соседствовал с растерянными взглядами, которыми она их одаривала.
- За эту даму я несу определённую ответственность... - негромко проговорил приватир.
- Вы собирались в Америку, мисс Амелия? - поклонился Томас. - Могу ли я предложить вам продолжить плавание на моём корабле "Удар Грома"?
Взгляд девушки из-под ресниц блеснул радостью и надеждой.
- Да, - негромко отвечала она, - я буду вам признательна, капитан...
Удовлетворённо склонил голову Генри Десперейт.
Ободряюще улыбнулся и подмигнул Томасу верный матлот Рэд Бигби, по прозвищу Лисий Хвост.
Ворохнулась на груди золотая змейка.
Над палубой мелькнула стрелой одинокая белая птица с чёрными отметинами, и капитан Томас Стром улыбнулся: "Помаши мне крылом, альбатрос! Помаши на счастье..."