Аннотация: ФБ-2013 Ганн надевает чужие маски, играя в театре чужие жизни.
- Ганн, ты снова перепутал текст! - недовольно воскликнула Магда, прервав сценку взмахом руки. - Таких слов нет в сценарии.
- Верно, моя прекрасная госпожа, их нет. Но лично мне показалось, что те слова слишком грубы и некрасивы для моего персонажа, и я решил проявить фантазию, - Ганн мягко улыбнулся и пожал плечами.
- Пойми: это сценарий, здесь каждое слово - как кусочек головоломки! Поменяешь слова - пропадет весь сюжет. И как другим актерам под тебя подстраиваться, если твоя реплика не подходит к их словам?
Ганн тяжело вздохнул, застыв на сцене, точно изваяние. Видимо, Магда сегодня была снова не в духе, раз прицепилась из-за такого пустяка, как пара измененных предложений. Хотя ее можно было понять: "Вуали" в последнее время приходилось несладко. После головокружительного успеха с парой десятков пьес, зрительский поток снова сошел на нет. А те, кто все еще приходил, по большей части смотрели на Ганна, нежели следили за сюжетом. Иногда Магда мрачно шутила, что им теперь можно не придумывать сюжеты и не репетировать сцены - достаточно вытолкать на сцену красивого сноходца, и зрительный зал, состоящий преимущественно из женщин, будет восхищен.
Одно время Ганн даже смеялся над такими словами. Теперь они не вызывали и тени улыбки.
Магда окинула всю труппу тяжелым взглядом, отмечая и съехавший парик Янтарной Розы, и мятый костюм Лотарио; после чего устало вздохнула и махнула на них рукой.
- Расходимся. Я так понимаю, с вами сегодня каши не сваришь.
Янтарная Роза тихонечко всхлипнула. Молодая и впечатлительная, она принимала каждое грубое слово Магды на свой счет, а в последнее время у девушки глаза почти всегда были на мокром месте. По крайней мере, она всегда плакала, когда Ганн был рядом, словно пытаясь вызвать к себе жалость.
Ганн положил руку ей на плечо, ободряюще улыбнулся.
- Не расстраивайся, - шепнул он, уводя ее за кулисы. - Магда поворчит, выпьет эля, да успокоится. Как и всегда.
Роза вымученно улыбнулась и начала теребить в бледных пальцах цветастый платок.
- Она все время на меня кричит, - пожаловалась она, как ребенок ябедничает на старшего брата или сестру, укравших у него сладость.
- Покричит - и перестанет. Магда быстро заводится, но и отходит тоже быстро. - Ганн снял вышитый камзол и накинул на плечи обычную рубашку. - Не бери в голову.
Ганн методично отрыл в завалах сценической одежды свое барахло и запахнулся в темный плащ. На улице была поздняя осень, а осень в Рашемене холодная.
- Ты снова гулять? - спросила Роза, вытаскивая шпильки из медово-рыжих волос.
- Точно. Быть может, наконец-то решусь швырнуть камень в жреца Келемвора, как думаешь?
Роза светло улыбнулась.
- Я думаю, что ты просто неизлечимый дурак.
Ганн негромко рассмеялся.
- Твоя правда, красавица.
Роза фыркнула, вычесывая свои волосы деревянным гребнем и провожая Ганна задумчивым взглядом светлых глаз.
Вечно он так - вроде бы пошутит, а вроде бы и всерьез сказал. С Ганном никогда не угадаешь.
Ганн оставлял "Вуаль" за спиной, чувствуя, как с каждым шагом ему становится легче.
"Вуаль" была особым местом, где люди играли чужие жизни и надевали чужие маски. Простым обывателям это казалось игрой, но Ганн лучше других понимал всю магию этого места, где у актеров нет лиц, и каждая роль - всего лишь новая маска на пустом полотне кожи и костей.
Играя в театре, Ганн с каждым днем чувствовал, как чужие жизни заполняют его собственную, подменяют ее собой, и от этого он ощущал себя опустошенным. Быть может, он просто был плохим актером. А может быть, он просто не умел играть в чужую любовь, ненависть и страдания. Ему хватало и собственных.
Сам Ганн до сих пор не до конца понимал, почему остается в Мулсантире и живет какой-то чужой жизнью. Он мог уйти, когда все закончилось, и оставить за спиной этот проклятый город, полный теней и ночных шепотков из темноты, но что-то не давало ему так поступить.
Ганн просто не знал, куда ему идти и как быть.
Дороги Рашемена искушали его душу своим зовом по ночам, приглашая снова ступить на заброшенные тропы и потеряться в пустошах, среди телторов, густых лесов, заснеженных холмов и быстрых, холодных рек, но Ганн все медлил.
Он давал себе обещание - еще одна сыгранная роль, и он точно уйдет. Но неизменно оставался, сбрасывая очередную маску и цветастый костюм чужой оболочки из чувств и слов.
Может быть, это была трусость. А возможно, Ганн просто потерял смысл прежней жизни, которая закончилась в тот день, когда он встретил Проклятье Акачи, свернувшееся у сердца женщины с Запада.
Эта встреча многое показала Ганну. Он впервые в жизни понял всю ценность дружбы и доверия и научился доверять сам. Она приоткрыла для него совершенно новый, незнакомый мир, который начинался там, где заканчивались земли Рашемена. Она была не такой, как все. Она была чужой в стране, где нет места слабости.
И все же именно ее Ганн мог назвать другом.
Сейчас он, конечно же, скучал по ней - по долгим разговорам у костра, по блеску глаз и хриплому смеху, по той странной легкости, которую Ганн ощущал, когда Фарлонг была рядом.
Удивительная женщина - простая и легкая, открытая, словно книга, она внушала странное чувство "на своем месте". Словно так должно было быть всегда.
Фарлонг умела привязывать к себе людей. И Ганн не стал исключением.
А теперь она далеко, - вернулась в Невервинтер, город, о котором рассказывала, - и Ганн не питал иллюзий относительно ее возвращения. И он скучал по ней. Настолько, что хотелось выть и лезть на стену. Ганн чувствовал себя брошенным. Ненадолго обретя друга, он снова остался один.
Когда Ганн прошел за ней в Астральный план, увидел Стену Неверующих и план Фугу, ему не терпелось поскорее покончить со всем этим и больше никогда не позволять затянуть себя в козни богов и смертных. Он мечтал о том дне, когда весь этот кошмар закончится... а когда он, наконец, настал - вдруг понял, что ему стало скучно, и спокойная, размеренная жизнь - не для него.
Уходя, Фарлонг сказала: "Я уже не могу оставаться на одном месте. Мне нужно куда-то идти и что-то делать, потому что я к этому привыкла".
Тогда Ганн ее не понял и лишь ухмыльнулся. Теперь он особенно остро осознавал ее слова.
Наверное, ему стоило уйти с ней. Быть может, ему понравилось бы в городе, который он сам видел только в грезах Фарлонг.
Но что толку об этом думать? Он здесь, а Фарлонг - за тысячу миль к западу. Там, где на берег накатывает соленое, темное море.
"Нет Фарлонг - нет никого. Даже Окку - и то ушел дрыхнуть в свой чертов курган", - с раздражением подумал Ганн.
Верно говорят - без лидера даже дружба раскалывается. Все равно, что тело лишить головы - руки и ноги не смогут взаимодействовать, потому что ими никто не управляет.
Ганн ухмыльнулся. Кажется, нежить продолжает существовать, если ей снести голову с плеч.
Чертовски символично.
Вот и у их нет головы, а части тела расползлись, кто куда.
Подумав об этом, Ганн рассмеялся - громко и раскатисто. Несколько рашеми недовольно оглянулись на него, а Даровик, жрец в храме Келемвора, подметавший дорожку, окинул его хмурым, мрачным взглядом.
- Много мертвых сегодня, а, жрец? - ухмыльнулся Ганн. - Кто еще отправится в эту твою Стену?
Даровик поморщился и отвернулся. Боги ведают, как ему надоел этот полукровка с его вечными ухмылками и резкими словами.
- Стена не принадлежит мне, и никому из смертных - тоже, - ровно ответил он, отставив метлу. - Иди своей дорогой, а я помолюсь, чтобы тебя минула участь Неверующих.
Ганн посмотрел ему вслед, на резные двери храма, что сомкнулись за спиной Даровика, на стену, окружающую пристанище мертвых, и поспешно отвернулся.
Слишком эта каменная стена напоминала ту, другую - Стену, из которой Фарлонг извлекла собственную душу на глазах у Келемвора и всего Города Правосудия.
"Это был бы отличный сюжет для пьесы, - подумал Ганн, уходя. - Но, наверное, на такую пьесу никто и не придет".
Долгое время Ганн бесцельно бродил по улочкам Мулсантира, погруженный в собственные мысли. Город шумел, смыкался вокруг него сотнями голосов и тысячами оттенков запахов.
Чужой город. Чужой для Ганна.
Он вернулся в театр после заката, устало снял плащ и сел рядом с Веспером Джинном, который что-то усердно писал на замызганном куске пергамента. Роза разносила травяной чай, Магда опять что-то не поделила с Красавчиком Уоллесом, а Лотарио сидел у огня и про себя нашептывал текст своей новой роли.
Обычный, тягучий вечер. Ничем не отличающийся от десятков других, что были до него.
- Завтра - генеральный прогон, - мрачно сообщила Магда, поправляя пучок каштановых волос на голове. - И никаких шуточек, не расслабляемся. А ты, Ганн, будь любезен выучить свою роль.
- Разумеется, - спокойно ответил Ганн. - Как всегда.
Магда покачалась на мысках туда-сюда и странно улыбнулась - хмурой, усталой улыбкой.
- Если эта пьеса пройдет хорошо, то я попрошу Веспера написать сюжет, основанный на истории леди Фарлонг.
Ганн поднял на дворфийку полный удивления взгляд.
- Про Фарлонг? - тупо повторил он.
- Да, про нее, родимую. Все равно ничего толком придумать не можем, а эта история, как мне кажется, зрителям понравится. К тому же, это не выдумка.
Ганн широко улыбнулся - искренне, как не делал уже давно.
- Я буду рад, моя прекрасная госпожа.
- Да знаю я, - отмахнулась Магда, но на ее щеках появились ямочки от тщательно скрываемой улыбки. - Просто не подведи меня в последующие несколько дней, и мы начнем работать над сценарием.
Ганн кивнул.
Несмотря на то, что игра в театре больше не казалась ему романтически привлекательной, он понял одно - маску Фарлонг и ее спутников он готов надеть на собственное лицо.