"Хотя мода, как на преступления, так и на приговоры меняется, есть такие, которые всегда вызывают сильное отвращение. Я слышал, некоторые дикие племена убивают знахаря, если его пациент умрет. Порядок не без достоинств. Эта целеустремленная ненависть к мяснику-шарлатану понятна. Будучи больны, мы полностью вверяемся в руки доктора, мы даем совсем незнакомому человеку забавляться с самым для нас дорогим. Если это доверие подрывается, возникает естественное возмущение среди свидетелей или оставшихся в живых пациентов".
Гарри Гаррисон
"Крыса из нержавеющей стали"
Вместо пролога.
Профессия врача - одна из трех древнейших. И если представительницам первой древнейшей профессии общество всегда платило звонкой монетой, то нашему предку пришлось пережить немало. От дружеского похлопыванию по волосатому плечу, когда он успешно вытаскивал занозу из такого же волосатого плеча, или щедрого вознаграждения от тех, кто побогаче, до - изгнания из племени, а то и камня на шее и глубокого омута, каземата, плахи или жаркого костра, когда пациент или его родственники оставались неудовлетворенными.
За тысячелетия истории врач вызывал, и вызывает, к себе разные чувства соплеменников, сограждан и, что особенно опасно, сильных мира сего. Противоречивость чувств нашла отражение в средневековом определении врачей - triftontes (трехликие). Обыватели считали, что - "...у врача три лица: порядочного человека в повседневной жизни, ангела у постели больного и дьявола, когда он просит гонорар" (Р. Артамонов, 1999). Ох, как не любил и не любит обыватель платить, тем более врачам! Поэтому и врачи приспосабливались. Не отсюда ли циничное - "Exide dum dolor est" (Проси деньги, пока больной страдает)? Вот так.
Как бы то ни было, но там где материальные ценности (гонорар), там и контроль. Поэтому контроль социума за медицинской деятельностью существовал всегда, на всех этапах эволюции, при всех общественно-экономических формациях, за исключением разве что первобытной стаи человекоподобных.
Медицинские знания древних народов были крайне поверхностными. В Библии до эпохи Царств, даже в Палестине до периода исхода из нее иудеев, нет никакого упоминания о врачах. Медицина была в ведении жрецов, и, в известной мере, сохраняла связь с магией. Только жрецы имели право общаться с родовым тотемом, олицетворявшим божество-хранитель племени. Понято, что в случаях неудачного лечения желающих свести счеты со сверхъестественными силами не было. Авторитет и власть жрецов были абсолютными.
Постепенно племена мигрировали, вымирали, воевали, и... объединялись. Это привело, с одной стороны к многобожеству и установлению иерархии богов, т.к. тотем победителя автоматически становился старшим. С другой стороны, при неудачном лечении появилась реальная возможность сведения счетов с конкурентами путем развенчания возможностей их божества, а заодно, и обслуживающих его жрецов. Из истории известны случаи, когда низвергнутый тотем сжигали, топили, причем нередко вместе с его хранителями.
В ранний период существования рабовладельческого общества лечение также приравнивалось к действию сверхъестественной силы. Несовершенство знаний отождествляли с умыслом проводника этой силы, поэтому существовала абсолютная ответственность врача за смерть больного. Ответственность во многом определялась статусом пациента. Если за смерть или увечье раба обычно было достаточным компенсировать хозяину его стоимость, то неблагоприятный исход лечения знатного человека оканчивался наказанием, вплоть до изгнания или смертной казни. Что, в общем-то - одно и то же.
Даже если взаимоотношения с усопшим пациентом и его родственниками были нормальными, жизнь врача находилась в опасности. Врача могли предать погребению вместе с пациентом, дабы обеспечить последнего медицинской помощью в потустороннем мире. Иногда таким способом выражали уважение и "искреннюю благодарность" врачу.
В древней Руси, во времена язычества, врачевание считали чародейством (ведунством, волхвованием). Закон не разделял умысел и неосторожность. Поэтому за вред, причиненный лечением, врач (волхв) нес ответственность как за умышленное преступление. Так что жизнь заставляла врача быть изворотливым. Было отчего. Знал немного, мало умел, а спрашивали с него по полной программе - жизнь отнимали за ошибки!
В своде законов Ярослава Мудрого "Русская Правда" отношение к врачам стало гуманнее. Врач расплачивался уже не жизнью, а кошельком. "Лечец, нанесший ущерб другому человеку, должен уплатить штраф в государеву казну и выдать пострадавшему деньги для поправки причиненного здоровью ущерба". Все понятно - есть вред здоровью пациента, выплачивай компенсацию. Только причем здесь "государева казна"?
Вместе с тем обязанности принимал не только лечец. В той же "Русской Правде" уже были указания о плате врачу за лечение ран.
На смену язычеству, более 1000 лет назад на Русь из Византийской империи, пришло христианство, с его высокими общечеловеческими духовно-нравственными ценностями, среди которых - сострадание и служение ближнему. Естественно, что христианство приняло дело врачевания под свое непосредственное покровительство. Знаменитый исследователь русской культуры митрополит Серафим Чичагов писал: "Первые семена медицинских познаний внесены были в Россию из Греции с принятием христианской религии, а первыми распространителями медицины у нас были монахи, преимущественно с Афонской горы". В документе Православной греческой церкви "Правила поместного Собора" (347 г.) сказано, что - "Епископы должны суть помогать сиротам и вдовицам; вдовицы и нищие, и пришельцы странны и от церкви да питаются, и всякое угодие да приемляют". Основой взаимоотношений общества и медицины стали смирение покаяние и глубокое почитание врача. О почитании свидетельствует то, что и за тысячу лет не забыто имя врача, лечившего в Х веке князя Владимира Киевского, которого в 980 году даже посылали в Грецию учиться. Звали лечца - Иван Смера-половчанин.
Церковный устав Св. Владимира (996 г.) объявил больницы церковными учреждениями, а "лечцов" (врачей) - людьми церковными, подведомственными епископу. Этот документ регламентировал устройство и работу благотворительных и медицинских учреждений в России вплоть до ХVIII века. В Уставе определялся и источник финансирования - "десятина", которая шла на содержание монастырей и церквей, богаделен, больниц, "странноприимных домов". Десятину составляли налоги: от ссудных дел, от торговли, от урожая и т.д. В "Изборниках Святослава" 1073 и 1076 гг., компилированных для черниговского князя Святослава Ярославовича с "Изборника" болгарского царя Симеона (Х век) - наряду с рекомендациями по лечению говорилось и о вознаграждении врачу. "...аще лечец прилучится, привести его к больному и уплатить за его труд".
После принятия Русью христианства, волхвы, как хранители старинных традиций племенно - родовой медицины стали подвергаться гонениям вначале со стороны церкви, а затем, поскольку они нередко выступали в роли руководителей народных восстаний, - и преследованиям со стороны великокняжеской власти. Так, уже в "Уставе князя Владимира" волхование и зелейничество считались преступлением против веры и карались. В 1021 году в Суздале по приказу князя Ярослава было казнено несколько волхвов. В1227 году в Новгороде, на Ярославском дворище публично сожжены 4 волхва. Кстати, известный Соловей-разбойник - не кто иной, как беглый волхв.
Единые религиозные взгляды, строгая церковная иерархия привели и к единым взглядам на используемые способы лечения. Основой для этого стали книги - "лечебники", попавшие в монастыри из Византии. Монахи переводили их на русский язык. Свидетельством творческой компиляции работ врачей минувших эпох является анализ содержания книг из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря (Л.Е. Горелова, 1999). Так, среди книг, написанных Св. Кириллом, находится труд, многие разделы которого, явно заимствованы из сочинений древнеримского врача Галена. "Стало быть, - отмечает митрополит Серафим Чичагов, - Кириллу не чужды были сочинения древних о законах естества, и он пользовался ими в дебрях севера для того, чтобы разгонять предрассудки народные и объяснять явления природы естественным образом".
Принципы взаимоотношений церкви и медицины изложены во многих положениях Библии. Детально этот вопрос изучил епископ Тихвинский, викарий Санкт-Петербургской епархии, ректор Санкт-Петербургских Духовных Академии и Семинарии,
Преосвященный Константин (Горянов) (2000).
Отношение общества к врачу определено тем, что испытание болезнью ниспослано свыше и должно возбудить в человеке сознание греха. Именно это и отражено в просительных псалмах. Мольба об исцелении всегда начинается с признания греха - "Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих. Ибо беззакония мои превысили голову мою... Смердят, гноятся раны мои от безумия моего" (Пс. 37: 4-6).
Для народа связь Бога с врачом была несомненной. Исцеление понимали, как знамение того, что человек прощен Богом, "ибо Я Господь (Бог твой), целитель твой" (Исх. 15: 26). Случаи же неудачного лечения воспринимались, как наказание за грехи. Понятно, что это наказание исходило не от врача, поэтому претензии к нему не предъявляли.
Авторитет врача в период раннего христианства был чрезвычайно высок. Так, из 2 Книги Паралипоменон (16: 12) известно, что Аса, царь Иудейский, "в болезни своей взыскал не Господа, а врачей". Летописец даже упрекает Асу в том, что тот обратился не к Господу, а только к врачам, чтобы исцелиться от болезни, которая была карой Божией. В Новом Завете апостол Павел называет Луку "врачом возлюбленным" (Кол. 4: 14).
Настоящий гимн медицине содержит 38 глава Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова. "Почитай врача честью по надобности в нем; ибо Господь создал его, и от Вышнего врачевание, и от царя получает он дар. Знание врача возвысит его голову, и между вельможами он будет в почете. Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими... Для того Он (Бог) и дал людям знание, чтобы прославляли Его в чудных делах Его: ими он врачует человека и уничтожает болезнь его. Приготовляющий лекарства делает из них смесь, и занятия его не оканчиваются, и через него бывает благо на лице земли. Сын мой! В болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу, и Он исцелит тебя. Оставь греховную жизнь, и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце. Вознеси благоухание и из семидала памятную жертву, и сделай приношение тучное, как бы уже умирающий... И дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен. В иное время и в их руках бывает успех. Ибо и они молятся Господу, чтобы Он помог им подать больному облегчение и исцеление к продолжению жизни" (Сир. 38: 1-14).
А уже следующий 15 стих гласит: "Но кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача!", - это значит, пусть заболеет. В еврейском тексте этот раздел читается еще конкретней. "Кто грешит против Создателя своего, будет надмеваться и над врачом", т.е. грех против врача приравнивался к греху против Бога.
Большую роль в развитии монастырской медицины сыграл Киево-Печерский монастырь (ХI век). Иноки монастыря пришли с Афонской горы, где при монастыре Св. Афонасием была устроена "больница больных ради", и принесли с собой врачебные знания. Печерский Патерик донес до нас имена подвижников монастыря. Глава 8 Патерика содержит сведения "О житии святого преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского", а глава 27 - "О святом и блаженном Агапите, безмездном враче". Навечно прославили монастырь "даром исцеления и врачевания больных" Антоний Преподобный, Домиан, св. Алипий, Вирменин, Агапит Печерский и Пимен Постник.
"Пречудный врач Антоний" - основатель Киево-Печерского монастыря, лично ухаживал за больными, давал им "вкушать" исцелявшее их "зелье". Бескорыстным служением ближнему преподобный Антоний снискал любовь, как простых людей, так и князей. После того, как Антоний излечил Великого князя киевского Изяслава последний подарил обители гору над пещерами, а "игумен же и братия заложила церковь велику и монастырь... И оттоле нача зваться Печерский монастырь..." - отмечал летопись.
Одним из самых знаменитых врачей того времени был монах Киево-Печерской Лавры - Агапит. Неизвестны дата его рождения, факты светской (домонашеской) жизни. В монастырь он пришел при Антонии и развернул широкую врачебную деятельность (А.А. Грандо, 2000). Преподобный Агапит, прозванный "врачом безмездным" (денег за лечение он не брал), лечил и монастырскую братию, и мирян, которые обращались к нему за помощью. Он был очень популярен среди всех слоев населения древнего Киева. Свое прозвище Агапит получил после того, как раздал нищим "щедрые дары" Черниговского князя Владимира Мономаха. Из летописи известно, что когда Владимир заболел, то к нему созвали не только местных врачей, но и всех известных врачей-иностранцев, живших в Русском государстве, однако, "несмотря на их старания, болезнь усиливалась". Тогда обратились в Печерский монастырь к преподобному Агапиту. Тот послал князю лечебный отвар. В скором времени Владимир Мономах совершенно поправился. Поступок Агапита с дарами так потряс князя, что главным делом его жизни после выздоровления стала благотворительность. Древние предания сохранили для потомков основную заповедь Мономаха - "Странние и нищие накормляли и напояли, аки мати дети своя". Своим детям он завещал: "Избавите обидимаго, защитите сироту, оправдайте вдовицу". И дети свято выполнили наказ отца.
Внук Владимира Мономаха Великий князь Ростислав Мстиславович после смерти своего дяди Великого князя Вячеслава Владимировича (1154 г.) все его имущество и казну раздал монастырям, церквям, бедным, вдовам и странникам. Его сын - князь Роман Ростиславович всю жизнь занимался благотворительностью, раздал всю свою казну, не оставив себе даже на погребение. Хоронили князя на народные пожертвования. Отношение народа к князю характеризует то, что за один день была собрана такая сумма, которая превосходила доход князя за целый год.
Однако не все было таким восторженно безоблачным. Люди грешны и редко прощают другим успехи. История донесла до нас, что популярность Агапита вызвала зависть у коллег, и, прежде всего у Вирменина, который до Агапита безуспешно лечил Владимира Мономаха. Вирменин пытался даже отравить Агапита, но яд не подействовал. Вот и не верь после этого пословице, что - "...человек человеку - волк, а врач врачу - волчище". Так или иначе, оба врача-монаха вошли в историю. Один, как олицетворение бескорыстия и гуманизма, другой, как завистник, покушавшийся на более удачливого коллегу.
Врачебная деятельность Агапита нашла отображение в гравюрах XVII-XVIII вв. Первый иконографический портрет знаменитого врачевателя был напечатан в "Патерике" (1661). Сохранились и его изображение в росписях Лаврских храмов. Умер Агапит в октябре 1095 года и был похоронен в Ближних пещерах Киево-Печерской Лавры. В 1986 г. московский судмедэксперт С.А. Никитин воссоздал скульптурный портрет Агапита, изобразив его с пучком целебных трав в руках. Ученые провели детальное исследование мумифицированных останков Агапита. Было установлено, что рост Агапита был 166 см, а возраст, в котором он умер, - приблизительно 60 лет. Биохимические исследования показали, что в мощах Агапита не содержится никаких дубильных и бальзамирующих веществ, т.е. процесс мумификации останков протекал естественным путем (А.А. Грандо, 2000).
Больницы на Руси открывались и при других монастырях. Так, Никоновская летопись свидетельствует, что в ХI веке (1091 г.) митрополит Ефрем - "...поставил в Переяславле строение "банное", устроил больницы, где врачи подавали "всем приходящим безвозмездно врачевание". Князь Черниговский Николай Давыдович, прозванный Святошей, (ХII век) построил больничный монастырь в Киеве. Больницы были открыты при монастырях в Переяславле на Днепре, Киево-Печерской лавре, позднее - в Новгороде, Смоленске, Львове и дугих городах. Монастырские больницы превращались в госпитали во время военных действий, осадах городов, в карантинные больницы - при эпидемиях. Фактически на Руси не было ни одного монастыря без "госпитальных палат", а для оказания "скорейшей помощи страждущим... врач всегда должен был находиться в недужном месте", т.е. находиться в монастыре безотлучно. На него возлагались обязанности лечить не только живущих в монастыре, но и приходящим молиться, которых - "...в случае нужды помещать в недужном храме". Это привело к тому, что до XVI века в России медицинскую деятельность в "общегосударственном масштабе" осуществляли, главным образом, представители монастырской медицины. Это был период расцвета древнерусской монастырской медицины, а центром ее был Киев
Интерес представляет изучение причин запрета монастырским врачам принимать подарки, непосредственно от больных. Наши предки были далеки борьбы с "нетрудовыми" доходами и, так называемой ныне, коррупцией в медицине. Причины запрета намного прозаичнее. В монастырском уставе "Око церковное" говорилось, что - "...врачи должны остерегаться подарков от больных или пользоваться вещами умерших "черной смертью"... аще бо кто что возьмет, в тот же час неисцелимо умираху". Отсюда видно, что население Древней Руси имело ясное представление об опасности эпидемических болезней. Так что борьба с подарками была вызвана необходимостью противоэпидемических мероприятий, и, более ничем.
Вместе с тем, церковной монополии на медицинскую помощь на Руси никогда не было. Мудрость предков позволяла развиваться и "частной" - "светской", "мирской" медицине. Светские лекари, в основном, тоже были выходцами из Византии, хотя были и доморощенные эскулапы. Большой популярностью пользовались Феофил Нонн, Симеон Сыч и другие. В посольстве Святого Владимира находился врач Иоанн Смера.
Были и женщины-целительницы - дочь бортника Феврония, дочь черниговского князя Ефросинья, внучка Владимира Мономаха Евпраксия - фельдшер, акушерка, а "по совместительству" и жена византийского императора. Евпраксия - урожденная княжна Добродей, дочь великого князя Мстислава Владимировича, после выхода замуж за византийского императора Алексея Комнена получила имя Зоя. В 1902 году в библиотеке Лоренцо Медичи во Флоренции ученый Х. Лопарев обнаружил рукопись "Алимма" (Мазь), написанную Евпраксией на греческом языке в 30-х годах ХII столетия (В. Чупринин, 1996).
В документах, связанных с расторжением брака Василия III c Соломонией Сабуровой (1525 г.), упоминаются "чародеицы" русского происхождения, осматривавшие великую княгиню с целью излечения ее от бесплодия и дававшие ей лекарственные мази.
Бесконечные военные походы требовали знающих хирургов, травматологов, которые на древнерусском языке назывались "резальниками". В те времена хирурги владели техникой "операции" на черепе, ампутации конечностей, при этом на прооперированном месте оставался едва заметный шрам. Кожные заболевания лечили дегтем (современная мазь Вишневского!), им же заливали трупы и могилы тех, кто погиб от чумы.
Одновременное функционирование "монастырской" и "мирской" систем оказания медицинской помощи свидетельствует о том, что подданные древней Руси уже в то время имели право выбора врача, причем "Русская правда", что весьма знаменательно, отмечает права "мирских лечцов" требовать плату за свою работу.
Существование на Руси частных врачей в ХII веке подтверждается документальными источниками. Так, при падении боярина Василия, как свидетельствует летопись, князь Георгий Симеонович лично явился к нему в сопровождении "...княжих врачев... хотя врачевати его". История сохранила нам и имя другого "лечца", личного врача черниговского князя Николая Давыдовича - Петра Сириянина. Летописи говорят, что он был "...лечец вельми хитрый".
Трудно сейчас говорить достаточно доказательно об отношениях монастырской медицины и светской. Но факты свидетельствуют: несмотря на отдельные случаи антагонизма, это все-таки была единая система медицинских знаний и медицинской помощи, ветви которой терпимо относились друг к другу. Система была объединена единой христианской религией, которая на многие века и определила гуманистический принцип славянской медицины, а именно - служением ближнему. Терпимым было и отношение населения к неудачному врачеванию. В дошедших до нас летописях времен Киевской Руси нет описаний расправы над врачами.
В период татарского ига медицина на Руси заглохла. Ни о каких врачах в течение целых двух веков летописи не вспоминали
Только при Иоанне III (великом князе Иване Васильевиче), свергнувшем монголо-татарское иго, на Руси, в "числе большом" появились профессиональные врачи-иностранцы. В немалой степени это связано с расширением внешнеполитических связей, в частности, с женитьбой Иоанна III на греческой царевне Софии Палеолог, что способствовало прибытию в Москву иноземцев (Л.Е. Горелова, 2000). Уже в свадебной свите Софии Палеолог были врачи (судьба одного из них была описана в романе И.И. Лажечникова "Басурман"). В 1485 году из Рима прибыл Антон Немчина, а в 1490 году еврей Леон Жидовин. Их то и выписали собственно для князя.
Особенностью этого периода было с одной стороны усиление роли князя и уменьшение влияния церкви. Христианские заповеди сменялись жесткой вертикалью единоличной власти. Это привело к ликвидации, какой бы то ни было законодательной базы по регламентации врачебной деятельности. Положение врача теперь всецело зависело от отношения к нему власть имущих. От медиков требовали, чтобы больные непременно выздоравливали, и за это давали большое вознаграждение, в случае же смерти больного - лишали жизни и неудачливого эскулапа. Так, Антон Немчина был личным врачом Иоанна III, который очень ценил лекаря, однако это не избавило его от печальной участи. Когда заболел находившийся в Москве татарский царевич Дан-Яров, князь Каракач, византийскому доктору Антону велено было лечить его. Лечение оказалось неудачным, царевич умер. Антон был "выдан" сыну умершего, и, удавлен им, а по другим сведениям, отведен на Москву-реку и зарезан под Москворецким мостом "аки овца".
Трагичной была судьба и другого врача Леона Жидовина. "В 1490 г. Мануиловы дети (брат Софии Палеолог Андрей и племянники) приведоша с собою к Великому князю лекаря мастера Леона Жидовина из Венеции и иных мастеров". Когда заболел "ломотою в ногах" сын Иоанна III - Иоанн Иоаннович Младой, Леону велено было его лечить. "И нача его лекарь лечити зелие пити даде ему, нача жизнь стекла по телу, вливая воду горячую, и от того ему тягчае бысть и умре". Расправа Иоанна III с врачом тоже была короткой: его посадили в тюрьму, а по истечении сорока дней с кончины княжича - отвели на Болвановку, и, при большом стечении, народа ему отрубили голову. Такая же участь постигла двух выходцев из восточно-белорусского города Лукомля Ивана и Матвея Лукомских, которые были казнены в 1493 году по обвинению в попытке отравить великого князя, а народная знахарка, лечившая царицу Софью была утоплена в Москве-реке.
После этого неудачного опыта использования иноземных врачей, летописцы, на некоторое время, прерывают всякие упоминания о них. Неизвестно: была ли утрачена на Руси вера в их познания или просто не нашлось желавших рисковать своей жизнью. Второе, наверное, более вероятно. Известно, что после казни Леона было поручено послам "Королю Римскому Максимилиану, Юрию Трахиниоту-греку и Василию Кулешину" просить, чтобы: "король послал лекаря доброго, который бы ведом был на внутренние болезни, на раны". Прошение осталось без ответа.
Только при сыне и преемнике Иоанна III великом князе Василии Иоанновиче иноземные врачи вновь появились в Москве. Один из них Теофил (Феофил) - подданный прусского маркграфа, взятый в плен в Литве. Власти Пруссии неоднократно требовали вернуть его на родину, на что великий князь отвечал уклончивым отказом: "У Теофила многие дети боярские на руках - лечит их, к тому же он и женился на Москве". Отказом ответил великий князь Василий Иоаннович и турецкому султану на его прошение вернуть другого врача - грека Марко. Третий врач этого периода, пользовавшийся особым доверием великого князя Василия, был Николай Луев (Николо).
В это время предрассудки и невежество стали постепенно ослабевать, поэтому судьба этих врачей была намного счастливее, чем у их предшественников. Известно, что Теофил и Николо находились у постели умирающего Василия Иоанновича. Об этом событии летопись повествует так: "Явися мала болячка на левой стране на стегнь на сгибе с булавочную головку". Болезненный процесс протекал стремительно. Уже через несколько дней князь не мог вставать. Последние слова умирающего князя были обращены к врачу Николаю: "Скажи правду, сможешь ли ты меня вылечить?" Ответ был прямым и честным: "Я не в силах воскрешать мертвых". Умирающий обратился к окружающим со словами: "Все кончено: Николай изрек мне смертный приговор". Поражает глубокая вера умирающего князя в силу врачебного искусства.
Необходимость и польза врачей была признана всеми сословиями. К ним стали относиться с большим уважением.
На рубеже ХV - ХVI столетий образовалось Московское государство, во главе которого становятся Великий князь и Боярская Дума. В 1547 г. Великий князь Иоанн IV был провозглашен "Царем Всея Руси". Столицей нового государства стала Москва, на которую и легла ответственность в деле сохранения здоровья населения. Появились первые элементы государственного регулирования медицинской деятельности. Необходимо было готовить свои национальные кадры врачей. И в 1654 г. была открыта "Школа русских лекарей", в которую в год открытия приняли 30 первых учеников. В этой школе врачебному искусству в течение 5 - 7 лет за счет государства обучались дети стрельцов, духовенства и служивых людей.
О достаточно привилегированном положении врача в обществе в тот период свидетельствует то, что желающих попасть в школу было очень много. В отличие от современных конкурсов в медицинские вузы проблема поступления в "Школу русских лекарей" разрешалась только личной резолюцией царя на челобитной (или на заявлении): "Ему учиться лекарному делу". Условия жизни лекарских и аптекарских учеников тоже известны из их прошений. "Царю бьют челом холопы твои лекарского дела ученики... тридцать восемь человек. Живем мы, холопы твои, в разных приказах по стрелецким слободам, да дворишек своих нет..., а ныне нас, холопей твоих, из стрелецких слобод выбивают, а детца нам негде". Резолюция царя - "До государева указа высылать не велено" - свидетельствует о высоком уровне патроната над подготовкой врачей. Но, несмотря на это врачей катастрофически не хватало.
Новая попытка укомплектовать "штаты здравоохранения" за счет иностранцев была в XVI веке, когда развитие морской торговли России с Англией через Архангельский порт дало толчок для притока английских врачей. Так, в числе 123 иностранцев, набранных в 1534 году на русскую службу посланным с этой целью за границу Гансом Слетте, были завербованы 4 доктора, 4 аптекаря, 2 оператора, 8 цирюльников, 8 подлекарей. Привлечению английских врачей способствовало и открытие в 1553 году свободного северного проезда в Россию. В 1557 году посол английской королевы Марии и ее супруга Филиппа в качестве подарка представил ко двору Иоанна IV "дохтура ". История повторилась, К сожалению, мы не знаем о дальнейшей судьбе "дохтура Стэндиша ".
Личным врачом Иоанна Грозного был и Арнольд Лензей (Арнульф Линдсей), известный своими книгами по медицине и математике. По свидетельству князя Курбского - "...он приглянулся царю" и пользовался его большим доверием... принимавшего из его рук лекарства - "...великую любовь всегда показывавше, обаче лекарства от никакого приймаше". И это при постоянном страхе Иоанна Грозного отравления! Известно и то, что кроме занятий медициной Арнольд Лензей давал советы государю по многим политическим делам. Он был человеком достаточно амбициозным и независимым, и мог, при случае, возразить самому царю. Однажды, смертельно ранив во время пиршества князя Осипа Гвоздева, царь велел позвать Лензея. "Исцели слугу моего доброго, - сказал царь. - Я поиграл с ним неосторожно". "Так неосторожно, - отвечал Арнольд, - что разве Бог и Твое Царское Величество может воскресить умершего: в нем уже нет дыхания".
Погиб доктора Лензей трагически, задохнувшись в погребе во время большого пожара. После его смерти врача Иоанн выразил желание иметь нового доктора именно из Англии. С этой просьбой царь обращается к английской королеве Елизавете. Данная просьба была обусловлена рядом причин. Мучимый призраками боярской крамолы, Иоанн, как известно, серьезно помышлял о своем побеге в Англии (позже, уже в последние годы своей жизни, московский царь сватал за себя леди Гастингс, принцессу английской королевской крови).
Английская королева Елизавета быстро откликнулась на просьбу московского царя: "Надобен тебе научный и промышленный человек для твоего здоровья; и я тебе посылаю одного из своих придворных докторов, честного и ученого человека. Посылаю тебе доктора Роберта Якоби как мужа искуснейшего в лечении болезней. Уступаю его тебе, брату моему, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здоровье".
Доктор Р. Якоби был прекрасным врачом и акушером. В Москве его называли Романом Елизариевым. С его именем связано и формирование нового типа врача-иностранца - "врача-дипломата", который занял одно из ведущих мест в медицине XVI - XVII вв.
В 1581 году из Англии приехал аптекарь Яков Френшам (Женс Френчем), который "завел в Москве" первую придворную аптеку.
Вместе с тем, среди приехавших на Русь лекарей было немало отчаянных проходимцев и шарлатанов. Один Елисей Бомелий чего стоил! По хлесткой аттестации Н.М. Карамзина: "Доктор Елисей Бомелий, негодяй и бродяга, изгнанный из Германии, снискав доступ к Царю, он полюбился ему своими кознями; питал в нем страх, подозрения; чернил бояр и народ, предсказывал бунты и мятежи, чтобы угождать несчастному расположению души Иоанновой. Цари и в добре и в зле имеют всегда ревностных помощников; Бомелий заслужил первенство между услужниками Иоанна, то есть между злодеями России".
Этот "дохтур", "лютый волхв и еретик", умело поддерживал в мнительном царе страх и подозрения, предсказывал бунты и мятежи, выступал в роли отравителя неугодных Иоанну лиц. Астролог, маг, алхимик, профессиональный сочинитель изощренных ядов, Бомелий долгое время был люб Ивану Грозному тем, что готовил зелья с искусством, позволяющим точно предугадать день и час смерти государевой жертвы. Но, видно, закружилась голова от успехов, зарвался, стал терять чутье Елисей Бомелий. Когда царь пошел на Новгород, на Бомелия пришел донос, будто он вместе с новгородским архиепископом составил заговор против Ивана. Грозный царь шутить не любил, "дохтура" сначала вздернули на дыбе, а затем пытали огнем (А. Крылов, 2001).
Бомелий, отведав таких "гостинцев", что повинился даже в том, о чем его никто и не спрашивал... Участь его была предрешена, и если дата рождения царского лекаря вызывает у историков сомнения, то год смерти известен доподлинно - 1579, когда он был сожжен по велению Иоанна IV за политические интриги (за связь со Стефаном Баторием).
Вообще о шарлатанах-иностранцах, рядившихся в тогу врача - разговор особый. Множество их повидала Россия в ту буйную эпоху.
Так, некий Степан Гаден поставлял своему патрону, боярину Артамону Матвееву, смазливых девиц из Польши. Но стоило супруге боярина приревновать мужа, как она неожиданно занемогла и вскоре скончалась, а по Москве пошел гулять слух, что померла боярыня не без стараний Степашки Гадена. В 1682 году, во время стрелецкого бунта, об этом случае вспомнили и приписали Гадену отравление царя Феодора Алексеевича посредством яблока, наполненного ядом. Доктор пытался спрятаться, но стрельцы - ребята проворные, его изловили, приволокли на Красную площадь, где после приличествующих случаю пыток казнили. Заодно отрубили головы его сыну и помощнику Ягану Гутменшу.
Традиционно славились доктора-иностранцы своими амурными приключениями. Одному из них, Г. Карбонарию, брошенная в Вене жена написала в письме - "Сия грамота да отдастся изменному доктору Григорию Карбонарию в его проклятые руки, на Москве". Супружеское проклятие, вероятно, было настолько искренно, что Карбонарий после получения послания прожил в России еще четверть века, даже не помышляя о возвращении домой. Другой доктор, некто Андерсон, обвинялся в том, что при наличии законной супруги в Дании женился в Москве на другой, прижил с ней детей, а затем завел несколько любовниц.
Были и такие, что брались по сходной цене вылечить любую болезнь. В 1653 году доктор Иоганн Белау предложил Аптекарскому приказу купить кусок "инрога" (так именовался в сем документе мифический единорог) за фантастическую по тем временам сумму в 8000 рублей. Означенный "инрог", по мнению достопочтенного "дохтура", являлся идеальным средством от оспы, кровавого поноса и иных столь же серьезных напастей. Как несомненное доказательство эффективности препарата, Белау даже представил сертификат качества, писанный на латыни и заверенный подписями нескольких заморских эскулапов (А. Крылов, 2001).
Не отсюда ли пошло недоверие русского народа к иностранным специалистам?
В 1598 году преемником Иоанна Грозного стал Борис Годунов, а уже в конце 1599 года его здоровье резко ухудшилось. Возникла необходимость в настоящем медицинском наблюдении. В связи с этим в 1600 году Борис Годунов направил в город Любек и "другие немецкие города за дохтурами" своего посла Рейнгольда Бекмана с наказом, "чтоб непременно в Любеке дохтурам промыслить". В результате в 1600 году на придворную службу была принята целая группа известных врачей из Любека, Риги, Кенингсберга. Всего же при дворе Бориса Годунова служило более 10 иноземных медиков и аптекарей, имевших дипломы лучших европейских университетов. Среди них были - Христофер Рейтлингер из Венгрии, Давид Васмер и Генрих Шредер из Любека, Иоганн Гилке из Лифляндии, Каспар Фидлер и Тимофей Виллис из Англии.
О серьезности подхода к укомплектованию врачебного "штатного расписания" свидетельствует Н.М. Карамзин. Им описан любопытный факт своеобразной сертификации квалификации медиков русскими властями в самом начале XVII в. В 1601 г. английский посол Ричард Ли обратился к царю Борису Годунову с просьбой выдать докторский диплом прибывшему в Москву из Венгрии медику Х. Рейтлингеру. "Покорно челом бью, штоб его Царское Величество велел дати имя дохторское Христофору Рыхтенгеру, назвати его дохтором... и ведаю, что Великий Государь, как есть во всей вселенной, может дать честь всяким людем по их достоинству". Это, по-видимому, наиболее ранний пример аттестации научной компетенции иностранца русским государством.
О признании дипломов иностранных университетов в России история умалчивает. Но есть сведения о русских врачах, получивших в этот период образование за границей. Первым из славян получил степень доктора медицины в Болонском университете врач из Украины - Георгий Дрогобычский, где он в 1481 - 1483 гг. трудился профессором. Он даже издал в 1483 году в Риме свой научный труд "Прогностическое суждение", единственный, дошедший до нас, экземпляр которого хранится сегодня в библиотеке богословского факультета Тюбингерского университета в Германии.
В 1512 г. степень доктора медицины была присвоена в падуанском университете белорусскому первопечатнику, уроженцу Полоцка Франциску Скорине, впоследствии называвшему себя "в лекарских науках доктор". Магистерскую степень получил в 1583 году С. Петрицкий. Первым из русских докторского диплома в Галле в 1627 году был удостоен Степан Кириллов за диссертацию "О природном средстве при подагрических болезнях", а в 1694 году степень доктора медицины получили Падуе врачи Петр Постников и Волков.
Жизненный путь Петра Постникова детально изучил А. Крылов (2001). Отец Петра Постникова - государев человек, дьяк Посольского приказа Василий Тимофеевич Постников - был одним из выдающихся дипломатов допетровской эпохи. С важными поручениями дьяк объехал всю Европу, побывал в Китае и Турции, где заключил немало серьезных международных договоров "...к великой пользе Отечества". Когда подошел срок, то он определил старшего сына Петра в недавно созданную Славяно-греко-латинскую академию. Сын пошел в отца способностями, бойкостью языка и охотой к наукам. Академическое начальство было довольно учеником, и в знак поощрения в канун Рождества 1691 года его отправили с поздравлениями к самому патриарху. Вместе с несколькими сотоварищами-отличниками Постников говорил "по латыни и по словенску о Рождестве Христовом многие речи". Патриарх остался доволен, пожаловал студиоза тремя золотыми.
Вскоре Петр приохотился ходить к двум врачам-грекам - Якову Пелярино и Ивану Комнину. Он смотрел, как они готовят лекарства, лечат страждущих. Благодаря знанию нескольких языков он стал незаменим для иностранных докторов, еще не выучивших в достаточной мере русский. Иван Комнин, окончивший медицинский факультет университета в Падуе, особенно привязался к способному юноше и посоветовал тому ехать в Италию - учиться медицине. И весной 1692 года стряпчий Петр Постников был отпущен "по именному великого государя царя Петра Алексеевича указу, для совершения свободных наук, в Потавинскую академию...".
Постников усердно изучает анатомию, хирургию, фармацию, одновременно слушает и курс философии. После двух лет занятий он был подвергнут пристрастному экзамену, на котором удивил университетских профессоров познаниями в медицине, философии и языках - греческом, латинском, итальянском и французском, - находчивостью в ответах и складом речи, "яже в совершеннейшем философе и враче искатися обыкуют". Наконец 9 августа 1694 года, в торжественной обстановке, русский студент итальянского университета был признан доктором медицины и философии с правом преподавать эти науки и удостаивать ученых степеней.
Он возвращался на родину победителем, впереди, казалось, его ждала блестящая карьера, слава, богатство...
Не так, однако, считали московские доктора из Немецкой слободы, встретившие Постникова как злейшего конкурента. Эта корпоративная взаимная неприязнь немецких и русских врачей будет продолжаться еще несколько поколений, а пока первый и единственный отечественный доктор медицины был вынужден держаться подалее от коллег-противников.
На все, конечно, государева воля, но Петр I, почитавший самого себя за отменного лекаря, также решил использовать Петра Васильевича на ином поприще. Его приписывают к Великому посольству, во главе которого стоял Лефорт, а сам царь конспиративно числился "десятником Петром Михайловым". Постникову "велено быть, для его великого государя дел, при них, великих и полномочных послах". На карьере врача был поставлен жирный крест. Он переводит, занимается устройством квартир для посольства, закупает медицинские инструменты, лекарства, книги. Царь посылает Постникова квартирьером в Венецию, куда собиралось направиться посольство, но очередной стрелецкий бунт поменял планы Петра I. Царь срочно возвращается в Россию для усмирения и наказания бунтовщиков, а Постникову приказывает следовать в Вену, чтобы вместе с думным дьяком Возницыным вести переговоры с турками.
Пока переговоры откладывались, Постников вместо Вены отправился в Неаполь, чтобы усовершенствовать там свои медицинские навыки. Возмущенный таким самоуправством, Возницын шлет ему грозные письма, где прямо приказывает, не мешкая ехать к нему: "Паче опасися государева гневу, потому что тебе велено быть со мною на турской комиссии, и без тебя быть нельзя, и дела делать будет некем, и турский посол другой, греченин Маврокордат: того ради ты к тому дел и присовокуплен, что, сверх инаго, можешь с ним говорить поеллинску, и поиталианску, и пофранцузску, и полатыне, а он те все языки знает...
Поехал ты в Неаполь для безделья, как в твоем писме написано: "живых собак мертвить, а мертвых живить", - и сие дело не гораздо нам нужно. Отечески тебе наказую, если ты умедлишь, ведай себе подлинно, что великий гнев его царского величества, государя нашего милостиваго, примешь".
Что такое "великий гнев милостиваго" царя, Постников знал не понаслышке и прочувствовать его на своей шкуре явно не желал. Он поспешил в Вену. Переговоры с турками окончились успешно: было заключено очень нужное для России перемирие на два года. Из Вены Постников поехал с дипломатическими поручениями в Голландию, Англию и Францию.
Прожив за границей почти девять лет, Постников возвращается на родину. На этот раз его приезд был обставлен если не помпезно, то почетно и предупредительно. Не обошлось, конечно, без вмешательства отца, выбившего для сопровождения сына 20 подвод для перевозки вещей и книг. Именным государевым указом от 23 марта 1701 года Постников был записан доктором в Аптекарский приказ с годовым жалованьем в 500 рублей, но с обязанностью переводить "в Посольском приказе как случится латинские, французские, италианские нужные писма".
Но недолго пришлось заниматься доктору своим любимым ремеслом: осенью того же года он получает приказ скакать в Париж для "сообщения о тамошних поведениях".
Как говаривал впоследствии другой русский врач, Антон Павлович Чехов, "русский за границей если не шпион, то дурак". Но... ошибался классик. Дураком Постникова считали только на Родине, а за границей, как раз наоборот. Известный петровский дипломат Андрей Матвеев так отзывался о нем после встречи в Париже - "Муж умный и дела европскаго и пользы государевой сведомый и в языках ученый".
Доктор медицины стал, по сути, русским агентом во французской столице. Он собирал сведения о настроениях при королевском дворе, интриговал в пользу России, распространял среди зарубежных дипломатов нужную информацию, а при необходимости - дезинформацию, то есть занимался тем, чем занимаются резиденты разведок, работающие за рубежом. А, кроме того, вербовал врачей для работы в России, посылал туда лекарства, инструменты, медицинские книги и анатомические диковинки для петровской Кунсткамеры.
В таких хлопотах и заботах пролетело еще целых девять лет. В глубине души Постников, очевидно, рассчитывал, что рано или поздно его назначат русским послом в Париже, но, увы, радужные надежды рассеялись как дым, когда в 1710 году пришло распоряжение возвращаться в Россию.
Еще из Франции он писал отцу: "Ни деревень, ни придатков не желаю, токмо служить в чину честном и потребном всячески... За излишними денгами для моего особливого приобретения не гоняюся, слава Всевышнему, пренебрегаю их, весьма устремляя моя намерения и покушения к честному и полезному услужению его величествия и государственным публичным интересам и делам".
Как и следовало ожидать, ни деревень, ни богатств Петр Васильевич так и не выслужил. По приезде домой доктора медицины определили в Посольский приказ переводчиком. Известен его перевод с французского сочинения Викфорта "О послах и министрах чужестранных и о должности дел их, и что есть посол, и честь ево".
Бурная жизнь двора Петра I почти не касалась Постникова, и, никто и не заметил, когда он тихо скончался, занятый добросовестным переводом очередного французского трактата.
Петр Васильевич Постников был не только первым русским доктором медицины, но и первенцем той породы русских интеллигентов, что всю свою жизнь посвятили служению России, "не получив, - по выражению его биографа, - в жизни сей награды за труды, пожертвования свои и упражнения в науках". К сожалению - это стало, впоследствии, нормой поведения "власть имущих" к людям, занятых в сфере, этих "имущих" обслуживающих. Награда, в лучшем случае, находила своего героя только посмертно.
Но вернемся назад.
На рубеже ХV - ХVI веков произошло и разделение медицины на обыкновенную и элитную. Заботясь о здоровье своем и своего семейства, царь Борис дал специальное поручение послу Р. Беккману подобрать врачей исключительно для лечения царской семьи. Поручение было быстро выполнено. Единственной их задачей являлось "бережение здоровья государева". По свидетельству современников, "царь держал их всех для того, чтобы они ухаживали за его персоной". Руководителем всех придворных медиков и аптекарей был родственник и ближайший советник царя Семен Никитич Годунов. Как указывает Никоновская Летопись, "а дохтуры те были у боярина Семена в приказе".
Одновременное приглашение на придворную службу сразу большой группы дипломированных докторов, строгое ограничение их деятельности рамками царского двора и, наконец, назначение специального руководителя над придворными медиками и аптекарями - все это позволяет говорить о том, что именно в 1600 году было положено начало создания специальной медицинской службы в Кремле. Так было сформировано и начало работать, сохранившееся до наших дней, "Четвертое управление" при дворе царя. Кстати это "Управление" было весьма разнонациональным: немец Иоган Гильке, венгр Ритленгер, англичанин Томас Виллис и др.
Привлекал в Россию врачей-иностранцев и царь Борис Федорович, при котором были сформулированы требования к квалификации иностранного специалиста. Так, в документе, датируемом 1667 г., содержится перечень условий, которым должен был отвечать иноземный "дохтур": "...Подлинно, прямо ли он дохтур, и дохтурскому делу научен и где дохтурскому делу учился, и в академии он был ли, и свидетельствованные грамоты у него есть ли... А будет про того дохтура подлинно не ведамо, что он прямой дохтур, и в академии не был и свидетельствованных грамот у него нет, тогда того дохтура не призывать...". Другой документ свидетельствует об отказе голландскому врачу: "Он дохтур неведомый и свидетельствованных грамот о нем нет".
Конечно, мы не исключаем проникновения в Московскую Русь под видом врачей и шарлатанов. Но их массовый приезд, в конце концов, стал ограничиваться достаточно суровыми мерами наказания за "медицинские преступления". В одном из царских указов того времени лекари предупреждались, что "буде из них кто нарочно или ненарочно кого уморят, а про то сыщется, им быть казненным смертью".
Правовая регламентация врачебной деятельности, в современном понимании этого, в России началась после принятия в 1597 году "Судебника" - первого русского свода законов. В конце XVII века вышел первый в России закон ("Боярский приговор"), предусматривавший наказание за врачебные ошибки.
Дальнейшее развитие медицинское право получило при Петре I. Одним из первых указов он заменил Аптекарский приказ Медицинской канцелярией во главе с главным врачем-архиатром и приравнял профессиональные медицинские преступления к уголовным. В военно-морском уставе 1721 года записано - "Ежели лекарь своим небрежением к больному поступит, то яко злотворец наказан будет". Был создан институт судебно-медицинской экспертизы, причем для исследования не только умерших, но и живых лиц. В обязанности врачей-экспертов, в частности, входили и вопросы планирования семьи. Так в 1722 г. был издан указ об освидетельствовании "дураков" для разрешения вступать в брак и установлении невменяемости.
Законодательные акты Петра I определяли требования не только к профессиональной деятельности, но и к личным качествам врача: "Следует, чтобы лекарь в докторстве доброе основание и практику имел; трезвым, умеренным и доброхотным отправлять мог". Поскольку Петр I настойчиво "прорубал окно в Европу", то на привилегированном положении были врачи-иностранцы, деятельность которых была практически бесконтрольна. Лишь некоторые из них могли быть высланы из страны.
Единый врачебный закон появился в России лишь в 1857 году и с незначительными частными дополнениями просуществовал вплоть до октября 1917 года. По законам ХIХ века врачи не могли быть привлечены к уголовной ответственности даже при грубых дефектах лечения, повлекших смерть пациента. По ст. 870 "Уложения о наказаниях" (1885): "Когда медицинским начальством будет признано, что врач, оператор, акушер или повивальная бабка по незнанию своего искусства делает явные, более или менее важные в онном ошибки, то им воспрещается практика, доколе они не выдержат нового испытания и не получат свидетельства в надлежащем знании своего дела. Если от неправильного лечения последует кому-либо смерть или важный здоровью вред, то виновный, буде он христианин, передается церковному покаянию по распоряжению своего духовного начальства" (В.Г. Астапенко и соавт., 1982).
Врачебные дела направляли для оценки во врачебные управы или в медицинский совет, которые и решали вопрос о привлечении врача к ответственности. Общей тенденцией того времени было то, что врачевание в силу своей исключительно гуманной направленности не может относиться к уголовно наказуемым деяниям. Вместе с тем во врачебную среду, особенно в земство, уже начиналось проникновение идей "разночинцев" и "народовольцев", не разделявших принципы закрытости для общества врачебного цеха. К счастью для медиков Манассеины и иже с ними были в явном меньшинстве и погоды, по большому счету, не делали.
Вместо этапного эпикриза.
Задумавшись о взаимоотношениях врача и общества в те далекие времена, как никогда соглашаешься с классиком - "Минуй нас, пуще всех печалей, и, барский гнев, и, барская любовь".