Она лежала на животе и внимательно рассматривала комиксы. А я её. Вот она повернула голову, и мне стало не по себе от этого спокойного понимающего взгляда. Будто мы выросли вместе, встретились здесь, как и в любой другой год на юбилее одноклассников. Вздохнув и чуть потянувшись одними лишь мышцами под кожей спины, она вернулась к комиксам - а я вышел искать распорядителя.
Как же мне описать её теперь, после того, как лавина событий, сель мыслей и винегрет эмоций сделали меня теперешним? Будь я художник... Будь я хоть сносный фотограф... Хоть журналист... Я же - историк, и история не знала таких прецедентов. Точнее, мы не касались истории, которая знала.
Мозг извращённого творца, мастера теплокровных кукол, видимо, взял за базис кролика. Нет, зайца - да, скорее... Черного зайца размером с человека. Наверно, длиннее меня, если положить рядом и вытянуть ноги. Опять; хватит, хватит... Вдвое против природных пропорций удлинённые задние конечности, утрированно пушистые передние лапы, морда с непрактично огромными глазами (...чтобы лучше Тебя видеть...), и уши (чтобы лучше меня слышать?), лежащие вдоль спины почти до хвоста, напоминающие два чёрных крыла, слегка выгнутые книзу. Зубов (...чтобы лучше меня?..) видно не было, резцы не торчали наружу; нос обрамлялся шикарного вида иссиня-вороными усами. Шерсть скрывала первичные признаки пола под хвостом ходящим метрономом, но сомнений в поле не возникало, причём совершенно аксиоматично. Зверь такого размера даже без клыков и когтей - а и то, и другое, кстати, могло присутствовать - вполне мог создать проблемы, но от чего-то сразу располагал и вызывал доверие.
- Простите, аббат, наверно, спутал комнату, - извиняясь, произнёс я, будто зайцы обязаны лопотать по-испански. Она снова внимательно взглянула на меня, как приватная учительница на игнорировавшего домашнюю работу ученика, повернулась на бок в моём направлении, потянулась всеми четырьмя лапами вперёд и... попыталась вернуться к комиксам. Это было не просто, учитывая иное строение конечностей, но она справилась, придерживая журнал за переплёт верхней лапой и вставив в разворот нижнюю лапу кулачком.
- Я, пожалуй, спрошу-таки аббата, - не сводя взора, ретировался я и вышел в коридор.
Верхний этаж, четыре двери крестом. Четвёртая - лифт. Соответственно, три комнаты постояльцев. Вот и вся гостиница. Этажом ниже - трапезная монастыря, малая часовня и конторка портье - проще говоря, стол и стул. Длинный коридор влево от лифта куда-то; похоже, к кельям монахов и молельным помещениям; входная дверь, а за ней - неширокая тропинка к гелипаду напротив.
Портье не было. Был ли в номере телефон вызвать дежурного? А вообще, что в номере было кроме этой бездонной нефтяной лужи? Может, это не мой номер? Хотя аббат поставил мой чемодан перед этой дверью и вручил мне там же ключ... Но остальные двери попробовать всё равно стоит. Поднявшись обратно на редкостно тихоходном лифте (а может, он просто поднимает на изрядную высоту?) я попробовал: остальные двери не отпирались. Значит, придётся войти в единственную дверь.
*
Двадцать три часа в трёх самолётах, четыре в аэропортах, потом 2 часа тряски в рейнджерском джипе - и, наконец, почти час болтанки в вертолёте. Конечно, 10 часовых поясов поддерживали иллюзию очень длинного дня - но вот и он закончен. А закончены ли иллюзии?
Чёрной зайчицы в номере не было. Правда, покрывало было примято; но это не пятизвёздочный Вавилон, многого ожидать не приходится. Сейчас только душ, голышом под одеяло - и, дрожа, согревать вязнущее во сне тело мышечной дрожью...
Утром тряхнуло, не сильно, балла на 3. Но сразу, как бы подхватывая эстафету, ветер взял мансион в объятия, танцуя менуэт вокруг инертного партнёра. Потом снег. Такой осторожно-жгучий, снаружи - но мне почему-то чудилось, как снежинки падают сквозь разобранную, а может, недостроенную крышу. Она спала лбом в моей подмышке, целомудренно прикрыв мою утреннюю эрекцию ухом, и я боялся пошевелиться, боялся взбить снег, затормозить ветер, боялся, что вечность даст трещину в моих объятиях. Боялся.
Пахла она ровно по середине между кедровой смолой и лиметтом, очень свеже, совершенно не животно, совсем не человечески...
Условием пребывания в мансионе при монастыре ордена Пиаристов было посещение утреней мессы. Впрочем, только посещение, никаких других требований. Колокол где-то прямо над головой, возможно, этажом выше, упорно не хотел замолкать. Пришлось смирить гордыню и отправиться в часовню. В качестве фиги в кармане я не стал чистить зубы - ну кто их чистит до мессы и до завтрака? Кстати, а когда тут завтрак? Вот бы славно подавали прямо на мессе...
Дремать не получалось, но удалось отключиться от едких интонаций пресвитера. Похоже, до пострига тот был политическим деятелем. Или комедиантом-разговорником. Аббат встретил меня у выхода из часовни.
- Завтрака как такового у нас нет, каждый трапезничает по кельям... - начал аббат
- Чем бог пошлёт? - догадался я. Как же трудно порой удерживать себя от автоматизма показухи (I'm so smart, I really am, look!) - Простите, я перебил.
- Но, я надеюсь, Вы не откажетесь позавтракать со мной в кабинете? Я обычно завтракаю с гостями. Но если месса Вас утомила, или иные планы, - аббат вопросительно заглянул мне в глаза.
- Никаких конкретных планов, но масса вопросов, - парировал я.
- Замечательно, если я знаю ответы, то буду рад поделиться.
*
После второй чашки кофе и куска ароматного ржаного хлеба с маслом я спросил:
- Кто она?
- Ваша соседка по келье? Генетически почти заяц, - аббат явно готов был рассказать больше, но желал естественного разворота беседы.
- То есть вы секвенировали их геном? - блеснул смекалкой я.
- Не мы, но по нашему заказу. Наш орден посвящён знанию и просвещению, но мы не подменяем собой мирские институты, мы с ними сотрудничаем. Да, все считанные последовательности в целом соответствуют геному зайца. Правда, набор хромосом близкий к тетраплоидному, если Вам это о чём-то говорит. Вы, кажется, историк?
- А Вы, аббат?
- А я - аббат. Но раньше, в миру, был физиком. То есть тоже далёк от биологии по образованию. Основы изучил уже тут.
- Как она к вам попала?
- Она тут родилась. У нас небольшая колония этих созданий.
- А как к вам попала первая пара этих животных?
- Никакой пары не было. Они размножаются партеногезом.
- Как?
- Они все генетически идентичные самки.
*
- А почему, аббат, я никогда и нигде не встречал о них упоминания?
- Даже не знаю, что ответить. Мы не делаем из их существования тайны, но и не рекламируем. Изучаем. Но предваряя Ваши вопросы - Вы не связаны никакими обетами, и вольны делиться информацией, если такое желание возникнет.
- Ясно. Они разумны? Я видел, как она читала комиксы.
- Интровертно разумны, наверно. С момента их появления мы пытаемся оценить их разумность, выяснить есть ли у них душа - знаете ли, мы же церковный институт, прежде всего - пока нет ни неопровержимых фактов, ни даже экспериментально обоснованной гипотезы... Им многое интересно, но они лишь поглощают информацию и никогда не выводят её из себя. Забавно, не так ли? Брат Никодим, царство ему небесное, пытался даже учить их грамоте, но не преуспел. Латынь - фонетический язык, а они не издают звуков связками, и видимо не могут понять смысла букв. Может, мнемонический алфавит вроде китайского сгодился бы, но нам пока не прикомандировали такого монаха. Зато изображения они анализируют и способны уловить цепь повествования. Так что мы подбираем им комиксы без комментариев.
- Звучит как фантастика.
- Я знаю, - и, после паузы, аббат добавил, - мы планировали сегодня восхождение на местный пик, оттуда божественно-завораживающий вид, но... Снег спутал планы. Теперь без альпинистского снаряжения не дойти, да и с ним будет не экскурсия, а мука. Хотите, я покажу Вам нашу библиотеку?
- Может Вы могли бы показать мне колонию этих... мегазайцев?
- Увы, не могу. Мы не знаем, насколько способен иммунитет их молодняка противостоять инфекциям извне, пытаемся не рисковать. Так что можете подробно рассмотреть только Вашу соседку.
- Как, кстати, её зовут?
- Никак. Мы не даём им имен при жизни.
Возможно, аббат рассказал бы мне и ещё нечто важное, что-то, что могло изменить ход последующих событий - но вошедший без стука монах кивком передал ему весть и мы вышли в коридор. Я направился к себе чистить зубы, а аббат с монахом куда-то ещё.
*
Разумеется, войдя я намеревался пообщаться с зайчицей, оценить при дневном свете это создание, прощупать разумность, о которой упоминал аббат, за ухом почесать, наконец - но комната была убрана и пуста. Только теперь я смог-таки рассмотреть помещение. "Келья" как название подходило вполне. Только двуспальная кровать на массивной раме необработанного дерева, стоящая спинкой к окну, казалась излишеством. Телефона, как, впрочем, и тумбочек, у кровати не было. Единственный стул стоял у нефункционировавшего камина. Зато под стать кровати массивный шкаф содержал пространства на три моих чемодана, плюс часть его выдвигалась наружу секретером - наверно, для старомодного письма, хотя и ноутбук должен удобно располагаться... Может тут и WiFi есть? Нет, не было. Может, сотовый ловит? Не ловил. Сложив бизнес-электронику и зарядки к ней горкой на секретере, я пошёл в душевую чистить зубы.
Вам свежепочищенные зубы помогают сосредоточиться? Мне же было не на чем, и я решил дать организму ещё один шанс урезонить часовые пояса некоторым сном. Меня найдут, меня позовут, обо мне не забудут...
Когда я понял, что поверх одеяла рядом со мной расположилась зайчица, я не проснулся, не встревожился и не удивился. Казалось, так бывало всегда.
*
Низкое солнце светило в глаза, но менять положение всё-равно не хотелось. Она лежала поверх одеяла, лапы вытянутые перпендикулярно её телу покоились на теле моём, морда уткнулась в мой бок, а правая кисть как раз попадала на её шею. Я погладил. И солнце в тот миг зашло за облако, горный кряж или растворилось в небе, теперь очень далёком.
Шерсть была чрезвычайно густа, но не длиннее сантиметров пяти, в неё можно погружать пальцы, и она обволакивает, как бы смыкается поверх них. Я в попытке коснуться кожи сделал движение, среднее между поглаживанием и массажем, зайчиха вздохнула, потянулось одной лежавшей сверху лапой, и открыла глаза. Ладно, узнаем, кто кого пересмотрит... Я продолжал гладить её шею и спину, погружая руку в шерсть, а она продолжала потягиваться по очереди остальными лапами, шеей, хвостом. Попробуем от переносицы до затылка, между ушами, под подбородком - она подставляла голову, прижимаясь к моей ладони. Может, к зайцу подмешали кошку? Но вот она высвободилась из-под моей руки и села в ногах. Неужели надоело? Я вылез из-под одеяла, сел рядом и продолжил гладить вдоль всей спины от головы до хвоста. Она же упёрлась своим лбом мне в грудь и слегка толкнула обратно в постель. Теперь мы лежали рядом, и я гладил её обеими руками, она растворялась в по-южному быстро спускающейся темноте, а я всё гладил. Неясно кого, не понятно зачем...
Во всём - рассказе, судьбе, жизни есть свой поворотный момент. Наш наступил неожиданно: рука внезапно попала в тёплое болотце где-то в чащобе шерсти, и, прежде чем я понял, что это, она накрыла мою руку своим телом и влажным теплом, и положила лапу на мою грудь, а морду поверх этой лапы. Конечно, я мог бы освободиться, скинуть её с себя; густая шерсть явно делала её значительнее с виду, но массы добавить не могла... Мог. Хотя мог ли? Что же заставило меня продолжить путь в чёрной топи? Мне хотелось бы свалить всё на природные, не зависящие от меня, факторы - но, сказать честно, в тот самый момент моя воля, моё сознание были на пике ясности. Я был собой, ощущал материальность чёрного создания, учился мыслить новыми категориями, искал свой единственный дом посреди хладной вселенной, играл в переглядки, заботился, взаимодействовал, трансформировал и неизменно трансформировался сам, познавал, трудился, праздновал и клал на жертвенный алтарь её и себя.
Я не помню, как я вошёл в неё первый раз, я не помню, сколько раз это было. Сумерки вечера озаряло новое чёрное солнце, оно было везде, оно заливало чернотой все закоулки, окрашивало все очертания, преображало и завораживало. Пространство гудело как внутри колоссального трансформатора, всё сильнее и сильнее; с каждым оргазмом казалось, что голова вот-вот лопнет - но гул находил, отвоёвывал децибелы от восприятия. Наконец пузырь сознания прорвался; угасая, я отрешённо подумал, что, наверно, это инсульт. Инсульт, которому позавидовали бы все живые, что жизнь сейчас кончится и я прожил её просто великолепно!
Когда солнечный луч очертил себя на горном пике маячащем в окне, я понял, что жив, но не был уверен, я ли это. Я всё ещё был в зайчице, крепко обнимая руками скрещенными на её брюхе, прижимая её спину к своей груди и цепляясь подбородком за её плечо. Мы одно!
*
Когда загудел колокол, я проснулся заново. Окаменелый член ничуть не походил на усталый после трудов инструмент, но постельное бельё не оставляло сомнений в происшедшем. Зайчиха спала на спине, облокотив лапы на единственную спинку кровати, а моя голова покоилась на её груди. Дожили. Я - распутник, осквернивший монастырь скотоложством. От чего-то стало смешно, точнее радостно; ещё точнее, я был по-детски счастлив. Я был готов испепелять города, страны, всех и каждого, кто встанет на пути моего счастья. Мне даже не нужно было ничего для этого делать, судьба всё сделает за меня.
*
Гэбриел был моим университетским другом, но последние лет 10 дружба стала неактуальной и понемногу растворилась в быту и карьере. Тем более я был удивлён, получив приглашение от жены Габриеля - Грейс Накамуры - на его похороны. Правда, он никогда не отличался железным здоровьем, был изнеженным нытиком и книжным червём, но 45 - это так рано для ухода на абсолютный покой... Так мне тогда казалось. Причину его смерти я так и не узнал: не было ни объявления в газете, не было ни единого знакомого на поминках спросить, а тревожить "железную Грейс" я не решился. Она отвечала слишком прямо, мне могло стать стыдно за бестактность, или даже за то, что я сам ещё жив... Она умела отвечать.
Грейс никогда не была в числе моих друзей. Замужество за Гэбриэлом сразу после универа вроде бы возводило её в разряд знакомых, но не более. Если честно, я просто был зол на неё за то, что она выхватила Гэба из наших рядов так рано... Да, так рано. Какая банальная мысль для поминок.
Она подошла ко мне, когда я стал подумывать об исчезновении "по-английски" после формально выказанных почестей.
- Я тоже вас не люблю, даже ненавижу, особенно сейчас, видя, сколько в вас осталось жизни! Тем более, мне есть, что вам сказать; пойдёмте в кабинет.
Кабинет, казалось, совершенно не грустил без хозяина, а производил впечатление сугубо временного пристанища - типа шикарно меблированного гостиничного номера для ВИП-гостей. Или гримёрной за кулисами. Он не имел привязанностей и был учтив с каждым. Работать годами в таком безликом месте? Ни украшения, ни фотографий, дипломов в рамках. Даже картина, висящая на противоположной от стола стене, походила на работу великолепного ремесленника по копированию эстампа некого забытого автора. Каждое копирование добавляло шумы, и каждый копировщик пропускал их сквозь шумодавы своего сознания...
- Это Вам. Я знаю, что Вам, - она передала мне нечто походившее на штраф за неправильную парковку, некую плотную бумажку в пластике. - Геб тоже знал, но не хотел давать. А мне всё равно. Теперь уходите, пожалуйста, - сухо выговорила она и влилась в толпу мерно жующих людей в чёрном.
В принципе я был рад такому прощанию-монологу; не пришлось выдавливать из себя сентенции о невосполнимости потери, что "забирает лучших" и прочие формальные мерзости. Теперь можно даже не выказывать регулярного "Я помню..." звонками раз в 5 лет. Страница закрыта.
В моём кармане лежал грубой работы туристский флаэр приглашавший "увидеть Америку глазами конкистадора". Никакого URL, лишь телефон. По коду выходило, что покойник приглашал меня в Эквадор...
*
Когда я проснулся в третий раз, в распахнутое окно влетали редкие снежинки, солнце высветило оконную раму на ладонь. Я был один. Как она умеет уходить и появляться так незаметно? Не по карнизу же лазает? Я выглянул наружу. Нет, не в надежде увидеть развевающуюся на ветру (ветра, кстати, не было!) тушью выведенную шерсть, даже не затем, чтобы оценить степень абсурдности идеи. Просто я ещё не смотрел из этого окна, мне было любопытно, а Солнце слева и горы вокруг делали кадр достойным запечатления. Карниза не было. Был балкончик на полшага.
Я вынул из всё ещё недораспакованного чемодана зеркалку размером с кирпич, приладил 28-миллиметровый прайм и сделал дюжину смачных кадров, покрывающих каждый градус видимой полусферы с изрядным перехлёстом.
Одевшись для прогулки, я спустился вниз, не забыв захватить фотоаппарат. Теперь я - взаправдашний турист на отдыхе, жаждущий видов, впечатлений, сувениров... Честно говоря, мне бы хотелось избежать аббата, но я не мог, так как больше ни с кем из обители не общался. У меня была корзина вопросов, но мне неудобно было заводить разговор. Да и мессу я пропустил... Но всё казалось предрешено, экспресс нёсся по рельсам в Вупси.
Аббат в "модной спортивной рясе" - выглядело это ровно так - в сопровождении двух столь же модно-спортивных монахов ждал меня у входа.
- Простите за ребячество с окном; раз уж колокол Вас не разбудил 5 часов назад - то мы решили, что холод справится...
- А если бы не справился?
- Тогда Ваша жена получила бы весьма щедрую страховую премию - не по сану сострил аббат. Похоже, он был в прекрасном расположении духа и показывал невиданную ранее живую сторону.
- У меня нет жены, - лениво хотел было возразить я.
- Я знаю. Это к лучшему. Пойдёмте? - столь же бодро, тяня последние гласные слов, отпасовал он.
- Мне стоит спросить - куда?
- Себастиан! - аббат обратился к более молодому монаху.
- Пик "Мадонны Преображения" находится.... - Себастиан вещал вышколенным голосом гида, и я зарёкся задавать ненужные вопросы в данной компании. Действительно, какая разница, какой дорогой, если всё равно туда...
*
Мы вернулись к закату. Голодные, посвежевшие. Я забил до отказа CF-карту и почти посадил батареи камеры. Читателю действительно интересно, что турист может видеть в Андах в октябре? Ладно, я дам линк на альбом в сети...
- Вот самая скучная часть пребывания и выполнена. Теперь обед. Совмещённый с ужином. Ведь Вы уже полутора суток не ели. Не чувствуете голода? - чуть ехидно поинтересовался аббат.
- Когда Вы напомнили - почувствовал. А до этого вроде и нет, - констатировал я с истинным удивлением.
- ...и на мессу не пришли. Думаю, нам будет о чём поговорить после трапезы, - обронил аббат и в голосе его не было приглашения к выбору: - трапезная по этому коридору, просто садитесь за любой столик и Вас обслужат. Когда закончите, Себастиан проводит Вас в библиотеку. Вы потребляете Сотерн?
- Редко.
- Я тоже. Редко. Но книги, библиотека, беседа... Располагает. Не торопитесь, переоденьтесь. Мы будем Вас ждать хоть вечность.
*
Библиотека действительно оказалась библиотекой, вовсе не кельей с книгами, а помещением размером с кинозал, с лестницами, массивными столами, лампами, делящимися неярким светом - и книгами. Я был на пути к случайному фолианту случайного стеллажа, когда аббат окликнул меня по имени. Он сидел за столом на балконе слева, и стол, как и обещано, венчала бутыль. Только бокалы были металлическими.
- Серебро, - пояснил он: - не по канону, но моя слабость. Очищает... - он не закончил фразы.
Струящееся вино мерно ударялось о поверхность бокала и казалось, это оранжевая кровь угасающе пульсирует из вскрытой стеклянной вены. Эту живительную влагу стоило взять хотя бы потому, что она уже принесена в жертву, хотя бы из уважения к её творцу.
- Цвета мёда, - вопросительно или утвердительно сообщил аббат: - Вы знаете, что мы называем мёдом?
- Не уверен...
- Знаете. Это секрет бартолиновых желёз наших чёрных ангелов. Он сладок на вкус и пахнет травами рая. Но, то чего Вы не знаете - это его состав. Мы тоже не знаем всех нюансов, но то, что нашли - поражает: ингибиторы цикло-ГМФ-фосфодиэстразы - вызывают неудержимую эрекцию, но способны вызвать и обморок; опиоиды; неизвестный ранее класс каталитических антиоксидантов. И букет феромонов... И ещё что-то неизмеримое. Знаете, эта субстанция может убить вас, может сделать похожим на богов; в вашем же воображении, разумеется, - поправился он.
- А почему мне это нужно знать? - осторожно спросил я.
- Вам нужно знать не это, а то, что у всего есть объяснение. У простых феноменов - материальное, у более сложных... тоже материальное, просто на необозримом сегодня уровне, - разочарованно ответил аббат и снова наполнил свой бокал.
- Всё же, как они тут появились? - осторожно протиснувшись сквозь повисшую тишину паузы, задал я вопрос.
- О, Господи, вы всё не о том..., - голос аббата наполнялся раздражением: - Хорошо. Около 30 лет назад брат Мендель...
- Тот самый!?
- Разумеется, нет! Тёзка. Так вот, брат Мендель решил разводить зайцев. Конечно, это был, с точки зрения рационального, совершенно никчёмный ход - кролики со всех сторон удобнее, продуктивнее. Неважно. Он решил приспособить их к местным кормам, но тут в горах мало что растёт. Его это не остановило. Короче, однажды, потравив половину своих питомцев некими клубнями (видимо, это был Безвременник) и, с трудом выходив выживших, он обнаружил, что одна из самок принесла чёрного мутанта. За погода любимица монаха вымахала размером с сенбернара... На пищу, как вы догадываетесь, она так и не пошла. Брат пытался получить от неё потомство - но на прочих зайцев она наводила ужас. Нам остаётся лишь предполагать, что случилось дальше, - тон аббата стал декларативен, словно подразумевал очевидное, - но вскоре зайчиха принесла очаровательную двойню. И брата Менделя не стало.
- Она... его убила?
Аббат взглянул на меня как на идиота поверх несуществующих очков. Налил себе ещё вина, жестом предложил мне - и, не дожидаясь согласия, поставил бутыль на стол.
- Нет. Он замёрз. Пошёл помолиться на то плато, откуда вы сегодня запечатлевали окрестности. В ночь, в пургу... Нашли его труп через день вмёрзшим в сугроб; очевидцы утверждали, что иней на шевелюре искрился как слёзы серафимов... - аббат, похоже, сдавал позиции Сотерну, но вместо добродушия и раскрепощённости приходил в ярость: - Вы знаете, у них короткий, но яркий жизненный цикл. Рождаются они такими же чёрными, как и взрослые особи, живут около двух лет, но примерно за трое суток до конца седеют, за двое блондинеют, за сутки истинная белизна окутывает лишь два уголька глаз, потом засыпают... Без боли, болезней... Потом тело сублимируется и остаётся лишь шерсть. Из неё мы делаем небольшие гобелены, вплетая имя. Да, имя даём лишь после ухода.
Аббат налил себе последний бокал и поставил передо мной бутылку, в которой ароматного десертного вина оставалось на три пальца.
- Радуйтесь, пока есть чему... - и спустился по лестнице.
Хлопнула дверь, издав звук мокрого бамбука, я взглянул на бутылку, отставил свой стакан и тоже спустился вниз.
*
Искать, когда не ограничен ни временем, ни средствами - скучно. И контрпродуктивно. Нет, обязательно что-то найдёшь - но станешь ли от этого счастливее? Или хотя бы мудрее?
...Порой мне кажется, что я жил уже достаточно долго. Но великая и необъяснимая штука - инерция. Просто ли это способность сохранять импульс, данный кем-то когда-то кому-то?.. Нам? В начале было не слово, в начале была инерция. Потом она разделилась на слово и волю, и раздел этот ознаменовал старт времени. Долго ли ждать, пока они снова воссоединятся, время закончится, и из бездонного колодца знания появится тот главный Ответ?
Я бредил. Или наоборот, только очнулся от бреда жизни? Я помнил её, чем-то наивно-гордую, с алой ниткой вокруг шеи, свернувшуюся на кровати так, что голова лежала на вытянутых задних лапах, а уши почти дописывали ?. Почему эта картина врезалась в мою память - а остальное подёрнуто нервно мечущимся туманом? Лишь эта дивная шерсть, быстрый-быстрый стук торопящегося жить сердца, принимающая меня плоть, и моя плоть, танцующая внутри, шум реактивных турбин в сладко агонирующем мозгу... Горечь неповторимости момента, невозможности поставить на паузу, необходимости галопировать по короткому кругу...
Нет, я помню. То последнее воспоминание перед тем, как моя воля нашла моё слово - и время остановилось: я вышел из неё и приник губами к лону, впитывая мёд и сперму.
*
Я видел рельефную полосу электропроводки на белом потолке. Мои вены утыканы трубками, а кожа оплетена проводами. Рядом в кресле полулежал, кажется, Себастиан и удивленно таращился на меня поверх зелёной обложки журнала "Synthese". Кажется, на нём была белая ряса, стилизованная под халат (или наоборот). Он вытащил из кармана рацию, нажал единственную кнопку - и, не дожидаясь ответа, сказал:
- Он проснулся.
*
Я проснулся. В который раз?
Аббат сидел в том же кресле, что и Себастиан до него; разглядывал тот же журнал.
- Вас пришлось эвакуировать штурмовым вертолётом местных ВВС. Вы были в критическом состоянии. Ей не следовало позволять вам это, - зачитал как по журналу аббат и только после паузы поднял на меня взгляд.
- Где я? - отменно глупый вопрос; но надо же поддерживать беседу.
- Это военный госпиталь. Через пару дней, если будете хорошо кушать и хорошо себя вести, вас доставят в международный аэропорт - и адью.
- А она?
- Великолепно. Беременна и, как всегда, счастлива, - аббат показно похлопал ресницами.
- Как это - беременна?
- Как и любое другое плацентарное млекопитающее, - съязвил аббат: - а как, вы думали, партеногенез работает? Как непорочное зачатие? Ну, в отдельных случаях, возможно, и так. А у них гораздо проще: сперматозоид, в данном случае ваш - но, возможно, и любого другого животного, хотя мы не пробовали - проникает в яйцеклетку и запускает её партеногенетическое деление. То есть вы будете как бы отцом - но на эдаком нематериальном уровне. У вас будут очаровательные дочурки, они все очаровательны и смышлёны!
- Я могу выкупить её?
- Во-первых, вы не сможете, физически не сможете их отсюда увезти, - чувствовалось, что я не первый кому он это объясняет: - На высоте меньше 3000м они засыпают. Необратимо засыпают, седея. Мы так потеряли первенцев; хорошо, что мать должны были забирать другим вертолётом через неделю. То ли близость земли, то ли парциальное давление кислорода... Не знаю. А во-вторых, это объяснить ещё сложнее. Давайте, я начну издалека. Брат Никодим, которому мы, кстати, обязаны продолжением их рода, выдвинул любопытную гипотезу. Суть её в том, что у них есть душа. Но это одна общая душа на всех. Это объясняет многие феномены, в частности их полную асоциальность - они просто не замечают друг друга. Видят, но не общаются. Как мы не общаемся с частями своего тела. Эта же идея согласуется с экспериментально подтверждённым фактом: одну из них как-то доставили на вертолёте на гору километрах в 70 отсюда - так она за несколько часов так одичала, что присматривающих монахов изувечила.
- А могу я остаться в монастыре? Мне кажется, мой мирской опыт можно бы применить в этом институте познания.
- Дорога к служению открыта каждому, - тут аббат второй раз назвал меня по имени; оно теперь прозвучало таким чужим, - но важны помыслы, ведущие вас в братство. Пока я вижу лишь страсть и желание, а не отрешение. Это неподходящая мотивация. И это прямая дорога к безумию. Единицы смогли пережить ваш опыт дважды и сохранить сознание. А вы уже сейчас на грани.
Почему-то мне показалось, что аббат из числа этих единиц, но я не смог набраться смелости спросить. Повисла пауза. Гость, видимо не собирался уходить, и вновь переключился на свой журнал.
- Так это что, новый разумный вид на Земле? - начал я, уже сомневаясь, что ответ мне понравится.
- Брат Мендель считал их ангелами трансформации, а себя ответственным за их пробуждение; созданиями, чья роль - принести последний покой в стагнирующий мир, усыпить достойных и тем дать миру переродиться в мир новый. Апокалипсис начинается в душах; точнее, когда терпение небес... или, иными словами, критическая масса душ будет готова к трансформации. Так что ваша бывшая подружка, - он намеренно акцентировал "бывшая": - Она - Нежный Инструмент Апокалипсиса - НИА (мы их так называем в несведующей компании). А вы буквально ожидаете землетрясений, наводнений, пятерых всадников?..
- Не знаю, аббат, мне кажется, я уже больше ничего не ожидаю. Так что апокалипсис смотрится не такой плохой перспективой.
- Ну вот, развесили нюни. В вашей бутылке ещё осталось, пусть на донышке, но осталось. Не раскисайте, - и добавил кому-то в коридор - Себастиан, вколите этому нытику двойную Прозака и погрузите в самолет, когда сможет ходить.
- Да, и вот что, пока Себастиан наполняет шприц, - он достал из кармана такой знакомый флаэр в полиэтилене: - Вы знаете, что с этим делать. Но никогда не открывайте сами, свихнётесь.
*
Через год с лишним, в первый рабочий день нового года, кто-то залез в мою машину. Сирена заставила меня спуститься, едва одевшись. Ничего не было украдено - но на сидении лежал свёрток. Внутри, элегантно-небрежно перевязанная бечевкой, лежала "спортивная" ряса - а в неё, как ребёнок, был укутан свёрнутый в рулон белый коврик со странным именем, вшитым алой нитью.