Повинуясь нетерпеливому оклику своей жены, Джонатан Хофф поднялся и не слишком охотно выглянул в приоткрытое окно спального вагона. Дора слегка посторонилась и тут же замахала кому-то рукой. Как она различает знакомые лица в этом бедламе, подумал Хофф. Тысячи кичливо разодетых черных запрудили перрон, беспрестанно перемещаясь с места на место и весело перекликаясь, отчего вся толпа колыхалась и гудела, наполовину заглушая звуки гремящего во всю мощь оркестра. Двадцать рослых музыкантов, одетых в национальную одежду, то есть в ярко-красные набедренные повязки и страусовые перья, изо всех сил колотили по тамтамам полосатыми деревянными колотушками. Несмотря на ранний час, было довольно жарко и десятки государственных флагов, украсивших перрон и новое здание вокзала, безвольно повисли в воздухе. Над разгоряченными людьми роями вились мухи.
- Джонатан, почему ты снова садишься? Ты мой муж и я хочу, чтобы нас видели вместе! - с упреком сказала Дора. - Иди, встань возле меня, отсюда ты все увидишь.
Хофф пожал плечами и встал там, где ему велели. Его молоденькая жена прижалась к нему плечом и чуть наклонила голову, словно позировала для семейного альбома. Тоненькая, хрупкая, с гибкой, почти идеальной фигурой, она была очаровательна и Хофф, наблюдавший за ней украдкой, невольно залюбовался. Дора была полукровкой в третьем поколении с матово-белой кожей, и только это отчасти примиряло его родителей с неожиданным выбором сына. После того, как колонизаторы покинули эту страну, несколько сотен белых семей отказались от метрополии и навсегда связали свою судьбу с Африкой, но с тех пор белая колония строго следила за чистотой крови.
- Видела бы нас сейчас ма! - счастливым голосом произнесла Дора и посмотрела на него горячими глазами. Хофф уловил в них нечто, похожее на благодарность. Дора была умной девочкой и отлично понимала, что лишь благодаря ему она отправляется в путешествие по стране в правительственном вагоне, да еще вместе с королем Мбвану и его министрами. Он опустил глаза и посмотрел на ее тонкие пальцы, в радостном возбуждении сжавшие его запястье. На фоне его многочисленных веснушек и отливающих золотом рыжих волос, которыми поросли его руки, было особенно заметно, что точеные ноготки Доры - с сиренево-розовым оттенком, как у настоящей негритянки. Хофф вдруг внутренне сжался, но одновременно ему захотелось наклониться и поцеловать эти пальчики один за другим.
- А вон Лулу! - внезапно сказала Дора и закричала так громко, что он вздрогнул. - Лулу, Лулу, посмотри, где мы! Лулу, привет! Иди сюда!
Теперь уже и он, хоть и с трудом, начал различать знакомые лица. Белых в толпе было немного и почти все они были полукровками времен колонии. Хофф подумал о своем будущем потомстве. После трех месяцев замужества Дора еще не забеременела и, похоже, это начинало ее беспокоить.
- Мбвану! Мбвану! - закричала толпа.
В дальнем конце платформы поднялась суматоха, море курчавых голов заволновалось, и тамтамы забили в два раза чаще, с максимальной громкостью. Еще громче закричала толпа, расступаясь перед красным кабриолетом, который медленно двигался вдоль состава в сторону правительственного вагона. В машине, выпрямившись во весь свой прекрасный рост, стоял король Мбвану, разодетый в страусовые перья. Его великолепная леопардовая шкура была наброшена на плечи так, чтобы голова хищника с оскаленной пастью легла на левую грудь, а злобные неподвижные глаза, мастерски изготовленные из чистейших изумрудов, уставились на людей. Могучая правая рука короля была поднята в приветствии, фиолетовой ладонью вперед, белые зубы сверкали в широкой улыбке. Сзади в машине сидел высокий тонкий юноша, старший сын короля и наследник престола Бой, так его все называли. Он был угрюм и исподлобья смотрел на беснующуюся толпу. Хофф хорошо знал его. Бой учился в Европе и предпочитал европейский костюм традиционной набедренной повязке. Если бы он встал у власти, в стране многое бы изменилось, но сорокалетний король Мбвану был полон энергии и сил и не собирался уступать свой престол в ближайшие тридцать лет. Его подданные были верны ему и искренне изливали сейчас свои чувства, от их криков и грохота барабанов буквально ломило в ушах. За красным кабриолетом шли четыре жены короля, министры, служанки и слуги, вокруг в толпе шныряли многочисленные шпики, а дюжие телохранители фиксировали любое, даже самое незначительное движение, которое можно было расценить как угрожающее. Мбвану правил железной рукой, за что снискал в народе особую восхищенно-рабскую любовь. Его обожали и боялись.
Кабриолет, наконец, приблизился к правительственному вагону и остановился. Чернокожий гигант, почти на полголовы выше самого высокого своего телохранителя, ступил на землю.
- Вот он какой, - Мбвану! - восхищенно пробормотала Дора. Она еще ни разу не видела короля так близко. Не отрывая очарованных глаз от повелителя страны, она ощупью нашла руку мужа, крепко сжала ее и инстинктивно притянула Хоффа к себе, словно ища его защиты. Хофф подчинился. Дальнейшая церемония показалась ему утомительной и ненужной, и он отметил лишь то, что на протяжении всего прощания Бой оставался серьезен и мрачен и что в дорогу Мбвану взял четвертую жену, белую женщину Элизабед Хоган. Смазливая девчонка, она давно пошла по кривой дорожке и в белой колонии пользовалась дурной славой, а после того, как спуталась с королем, от нее отвернулись даже собственные родители. Хорошо хоть у нее достало ума заставить Мбвану оформить официальный брак. Нет, черных в колонии не любили, это уж точно. 'Никакой благодарности, - частенько говаривал с яростью старик Хофф. - Когда мы пришли сюда, здесь была дикая саванна! Построили им города, дороги, дома, а они? Никакой благодарности!' Хофф не разделял его взглядов. Точнее не так: он не понимал, какой именно благодарности ждет отец.
- Джонатан, ты заснул?
Ему наконец-таки разрешили отойти от окна. Поезд тронулся и покатил на север. Стучали колеса, через приоткрытую дверь купе было видно, как по коридору прохаживаются телохранители короля. Мбвану явно предпочитал, чтобы его охраняли белые или полукровки и не доверял своим. С некоторыми охранниками Хофф был знаком лично. В юности все они были оторви да выброси, да и сейчас еще вели себя как отъявленные головорезы. Каждый из них в деле стоил, наверное, пяти национальных гвардейцев.
- О чем ты думаешь, милый? - Дора, как птичка забралась с ногами на диван, удобно забилась в уголок и оттуда смотрела на него.
- О всякой ерунде, - улыбнулся Хофф.
- Здесь здорово, правда? - Дора впервые ехала в мягком вагоне. - Знала бы Лулу, как здесь здорово, высохла бы от зависти. Жаль, что мы не могли взять ее с собой, верно? Нам было бы веселее.
Он согласно кивнул. Лулу была ее лучшей подругой и первой красоткой в их черном квартале.
- Милый, я хочу пить.
- Сейчас принесу, - Хофф с готовностью поднялся и вышел в коридор. Их купе было самым маленьким и скромным и находилось в конце вагона. Король занимал четыре просторных смежных купе, просторные купе были у министров и доктора, а Элизабед Хоган занимала целых два раздельных купе. К слову сказать, Хофф заранее купил билеты в обычный вагон, зная, что по долгу службы обязан сопровождать короля в поездке по стране, но Дора потребовала, чтобы он занял место, подобающее главному королевскому юрисконсультанту и настояла на своем. Ей очень хотелось пустить пыль в глаза своей многочисленной черной родне, шокированной ее браком не меньше, чем белая община. Бережливая до скупости, она не пожалела денег на дорогую срочную телеграмму и завтра утром их должны были встречать все эти дядюшки и тетушки по материнской линии. Чтобы не нарываться, Хофф умолчал о том, что сохранил за собой второе купе. Чрезмерная и неоправданная трата денег всегда выводила ее из себя. Никакого умысла в его действиях не было, просто он поленился сдать уже выкупленные билеты.
- Привет, Джо. Как поживаешь? - белолицый охранник посторонился ровно настолько, чтобы худой длинный Хофф мог протиснуться в вагон-ресторан, прицепленный к правительственному вагону.
- Спасибо, неплохо. А как ты?
- Не жалуюсь, - охранник проводил его задумчивым взглядом. Через минуту с четырьмя бутылками ледяной кока-колы Хофф снова прошел мимо него. Он знал этого парня. Вся улица с детства звала его Быком за крепкое сложение, тяжелые кулаки и широкий, плоский, словно размазанный по всему лицу нос.
Он вошел к себе и тотчас получил нагоняй за расточительность. Хватило бы и двух бутылок, сказала она. Поезд шел медленно, время тянулось еле-еле и до роскошного и обильного обеда в ресторане, от которого Дора пришла в восторг, они с ней занялись кое-чем, предварительно заперев дверь на щеколду, а потом, поспав немного, продолжили до ужина. Вот от чего Дора никогда не отказывалась, так это от этого. Ужин, на котором присутствовал сам король, вышел на славу и они все перепились, весь правительственный вагон, включая прислугу, и даже охрана позволила себе приложиться. А доктор (он был белый, но шестьдесят лет прожил в Африке и она была ему родней родной), доктор так нализался, что слуги на руках вынесли его из-за стола. Было очень весело, но уже в купе Дора серьезно сказала ему, чтобы он никогда больше не пил столько, хотя бы в ее присутствии. Они чуть не поругались, к счастью в дверь постучали и Хофф закрыл рот. На пороге, заполнив собой весь дверной проем, стоял Бык.
- Выйди-ка, Джо, нужно потолковать. Да захвати с собой сигареты.
Интересно, почему все они считают своим долгом указывать ему, что делать и помыкают, как хотят?
В тамбуре, где можно было поговорить с глазу на глаз, они закурили. Бык не спешил, только вздыхал и глубоко затягивался, а Хофф украдкой разглядывал его ногти, такие же сиреневатые, как у Доры. Так они выкурили по пол сигаретки. Наконец Бык вздохнул в последний раз.
- Джо, - сказал он. - Не должен я тебе этого говорить, ну да ладно. Ты свой парень, хоть и умник; мы выросли вместе. Хочу тебя по дружбе предупредить. Если ты до двух часов ночи не смоешься отсюда в другой вагон, тебе будет крышка, понял?
- Что? Оставить Дору? - сразу вспыхнул Хофф, стремительно трезвея.
- С Дорой, - коротко ответил Бык. Он со значением посмотрел в глаза Хоффу. - Мое дело предупредить, Джо, а там поступай, как знаешь. Запомни: два часа ночи. Все, мне пора. Никому ни слова, понял, а будешь болтать, вырву язык!
Хофф вернулся в купе и мрачно уставился в окно. Бык испортил ему настроение. К черту все эти загадки, эти угрозы, к черту Быка, к черту короля! Дора в легком халатике лежала на диване и дремала. Ни у одной белой девушки из тех, с кем он раньше встречался, не было таких идеально длинных и стройных ног, как у его жены. И она белая, белая, белая! Достаточно взглянуть на ее нежную кожу, вглядеться в черты лица. Пусть убираются к черту!
Он лег, и Дора подвинулась, давая ему местечко, нагретое ее телом, но предварительно он полез в карман, чтобы пощупать, на месте ли те два твердых кусочка картона - билеты, которые не пригодились. Билеты были на месте. А еще он взглянул на часы. Десять вечера. Дора что-то пробормотала в полусне и обняла его. Колеса отстукивали ритм, как туземные барабаны, вагон раскачивало, но не слишком сильно, чтобы это действовало на нервы, за окном была непроглядная синяя чернота, словно необъятных размеров негр прижал к их стеклу свою огромную черную задницу. 'К черту! - еще раз подумал Хофф. - У красивой женщины не бывает ни нации, ни расы!'
Около часа ночи поезд остановился и минут пятнадцать стоял на какой-то станции. Хофф опустил раму, высунулся в окно и закурил. Все окна в поезде были темны, поезд спал, только в вагоне-ресторане одиноко светилось узкое кухонное оконце. Издали он понаблюдал за какой-то суматохой на перроне, потом мимо прошли несколько человек, очень быстро, почти бегом добежали до паровоза и втащили наверх длинный, похожий на гроб ящик. Хоффа заметили по огоньку сигареты и один черный, с виду похожий на охранника, подошел и с угрозой в голосе приказал отойти и закрыть окно. Все это Хоффу страшно не понравилось, и он продолжал смотреть из темного купе через стекло, изо всех сил напрягая зрение. Дора спала и тихо, как ребенок, посапывала во сне. Поезд тронулся, набирая скорость. В этот момент на одну короткую секунду на перроне вспыхнул фонарь, неосторожно выхватывая из темноты лицо негритянского юноши, показавшееся Хоффу странно знакомым. Фонарь погас и мимо окна, удаляясь назад в темноту, поползли огоньки селения, похожие на светлячков. Он где-то видел это лицо. Жаль, что оно мелькнуло всего на мгновение. Уже проваливаясь в глубокий сон, он попытался вспомнить, что говорил ему Бык, но не успел и заснул.
Оно пришло к нему во сне, это лицо, заглянуло в окно и хмуро усмехнулось. И он вспомнил его по этой характерной кривой усмешке. Бой! Ведь это же Бой, сын Мбвану! Что он делает ночью на станции, когда Мбвану оставил его в столице управлять государственными делами? Эта мысль разом вытолкнула его из сна. Хофф сел и открыл глаза, словно не спал до этого ни минуты. Что здесь делает Бой? Он включил ночник и посмотрел на часы. Было без четверти два. Инстинктивно похолодев, он вспомнил слова Быка.
- Дора! - сказал он и лихорадочно потряс ее за плечо. - Дора, проснись! Проснись, мы должны срочно перейти в другой вагон.
Она оторвала тяжелую голову от подушки и непонимающе уставилась на него.
- А? Ты что, Джо?
- Живей поднимайся, мы переходим в другой вагон, - процедил он сквозь зубы, схватил ее за плечи и попытался поставить на ноги. Дора стряхнула с себя его руки и осталась сидеть.
- С ума сошел? - грубо спросила она, презрительно кривя губы. - Какой вагон? Объясни, что ты хочешь?
- Сейчас не время, Дора! - простонал Хофф. - Бык сказал - в два часа! Больше я ничего не знаю, только знаю, что будет беда! Осталось пятнадцать минут. Я не сдал билеты, у нас есть еще одно купе.
Известие о том, что они потеряли кучу денег, вызвало у нее мгновенную вспышку ярости. Дора тотчас наговорила ему черт знает что, обвиняя в расточительности, мягкотелости, излишней скромности, а он сидел и в бешенстве скрежетал зубами. Наконец она смолкла.
- Дора, - бледнея от мысли, что они могут не успеть, сказал он. - Дора, я не знаю, что должно случиться, но знаю, что Бык зря болтать не станет. Ночь мы должны провести в другом месте. У нас осталось еще пять минут. Ты идешь или нет, решай!
Он поднялся, глядя на нее сверху вниз. Кто-то почти неслышно пробежал на цыпочках по коридору.
- Джо, да что ты такое говоришь? - слезливо воскликнула она. - Нас завтра утром будут встречать, я послала телеграмму и написала, что мы едем в правительственном вагоне вместе с королем и министрами, как же мы теперь отсюда уйдем? Неужели ты хочешь выставить меня врушкой перед всеми родственниками и испортить мне поездку? Мы не можем приехать в простом вагоне, ты это понимаешь? Нет, это невозможно, совершенно невозможно! Я сделаюсь посмешищем. Я буду навсегда опозорена только потому, что Быку что-то померещилось с пьяных глаз. Ну подумай сам, что здесь может случиться?
- Может и ничего, - угрюмо ответил Хофф и сел. Его трясло.
- Вот видишь! Умница. Ложись спать, а утром ты сам посмеешься над своими страхами, - она легла. - Хочешь лечь рядом? Ты такой милый...
- Может и ничего, - пробормотал Хофф. - Может и ничего, только вот зачем Бой оказался на этой маленькой станции? Или это был не Бой?
Он встал и выглянул в окно. Ему показалось, что поезд начал замедлять ход. В этот месте дорога делала плавный широкий поворот, и он тотчас увидел, что основной состав, начиная с вагона-ресторана, отцепился от них и отстал уже метров на двести. Впереди ничего видно не было, но правительственный вагон действительно замедлял ход. Пикнули часы, отмечая два часа ночи, и словно им в ответ далеко впереди заревел гудок паровоза, который, тоже отцепившись, спешно уходил от них налегке. Хофф все понял. Он еще мог попытаться выпрыгнуть в окно, но вместо этого сел и нашел в темноте руку Доры. Ему захотелось ударить ее, но она что-то пробормотала и ласково сжала его пальцы.
- Не хочешь прилечь?
В этот миг прогремел взрыв, и вагон полетел в тартарары, унося в темноту и его, и Дору, и Мбвану, и всех остальных.
II
Потом вспыхнул свет в конце тоннеля, ослепительно яркий и такой манящий, что в него хотелось войти как в воду и раствориться без остатка. Никакой боли. Белые ночные птицы бесшумно носились по небу с поломанными о ветки крыльями и с опаленными жаром перьями. Вытянув вперед руки, Хофф по локти погрузил их в ласковое тепло, готовясь войти, но свет вдруг два раза мигнул и погас и он очнулся среди груд искореженного взрывом металла. Сверху медленно сыпался серый пепел. Близилось утро, все железо было покрыто холодными капельками росы, и по этой росе и остывшему металлу Хофф понял, что довольно долго пробыл без сознания. Издали слышался одинокий собачий вой и приближающиеся мужские голоса. Кто-то неистово размахивал во тьме большим красным фонарем. Хофф со стоном повернулся и, волоча раненную ногу, пополз на звук частого-частого дыхания, больше похожего на смесь всхлипываний с икотой. За торчащими из земли шпалами он увидел Дору.
Она медленно скребла скрюченными пальцами по земле. Встроенный в зажигалку фонарик помог разглядеть детали. Жизнь отсчитывала ее последние секунды. У Доры не было одной ноги, а из груди торчал двадцатисантиметровый дюралевый уголок, которым окантовывают двери в купе. Он был скручен и свернут набок страшным ударом и весь покрыт запекшейся кровью. Потрясенный Хофф тоненько заскулил. Дора вскинула на него огромные сухие глаза, в которых плескалась едва сдерживаемая нечеловеческая боль.
- Милый, - с трудом промолвила она. В ее груди забулькало, и на губах выступила красная пена. - У тебя ведь остались те билеты? Ты прав, Джо, давай перейдем в другой вагон.