Она проснулась от тишины. Не от шума, не от выстрелов - от слишком чистой, слишком ожидающей тишины. Обычно в этом отеле по утрам скрипели лифты, хлопали двери, гудели фены. Сегодня - ничего. Окно из номера 614 выходило на внутренний двор, но там даже кошки не было. Только ветер, будто кто-то тихо выдыхал.

Мужчина ушёл ночью. Она знала: такие не остаются. Он был в форме, но без знаков. Слишком выбрит, слишком молчалив. Он не говорил ни о жене, ни о детях. Только спросил, где тут можно закрыть шторы, чтобы не было видно с улицы.

В коридоре пахло пылью. На шестом этаже погас свет. Она подошла к лифту, нажала кнопку - ничего. Тогда спустилась пешком. На втором стояли люди. Один держал в руках чёрную коробку, как старый радиоприёмник.

-- Уже всё? - спросила она, хотя не знала, о чём спрашивает.
-- Они сдались. Или почти.
-- Кто?
-- Они.

Она пошла мимо. На ресепшене никого. Только ключи - все на месте. Как будто никто не жил в этом здании.

Внизу - военный грузовик. У него открытый кузов, в нём - тела. Без крови, аккуратно уложены. На борту - надпись мелом: НЕ НА ВАШЕМ ЯЗЫКЕ.

Она вышла на улицу. Город был цел, но неясен. Растяжки с лозунгами, но все написаны от руки. Люди шли быстро, не глядя друг на друга. В витринах - выключенные телевизоры.

У кафе Зета она остановилась. Там всегда был кофе с корицей и странный официант с полупрозрачными глазами. Сегодня - пусто. Только женщина с флажком. Флажок белый, но на нём отпечаток ладони - красный, будто нарисован детской акварелью.

-- Вы тоже участвовали? - спросила женщина.
-- Нет, - сказала она. - Я просто ночевала.
-- Это тоже считается.

Она не стала спорить. Пошла дальше. У остановки - мальчик. Продавал газеты. Но все страницы были пустыми. Только на обложке - дата и одно слово: почти.

Вечером она вернулась в отель. Номер 614 был открыт. Никого. На подушке - жетон. На обороте - её имя, но написанное не тем почерком.

Она легла, не включая свет. Город шумел, как всегда. Переворот - не случился, но остался почти. Это почти и есть самое страшное - кто-то теперь будет говорить, что всё изменилось.

Утром она снова вышла. Возле Зеты было открыто. Те же столики, те же шторы с узором вишнёвых веток. Только за стойкой снова стоял он - тот самый официант с полупрозрачными глазами.

Он не поздоровался. Не спросил, что она будет. Просто поставил перед ней чашку и ушёл внутрь. Кофе был без корицы. Вкус - как будто заварен на пепле.

Она хотела окликнуть его, но вместо этого спросила:

-- Вы здесь были вчера?

Он вышел из тени. Казалось, его глаза теперь ещё светлее - почти бесцветные.

-- Я всегда здесь, - сказал он. - Просто не всегда видим.

Она кивнула, как будто поняла. Но не поняла.

-- А вы? добавил он. - Вы ведь не остались?

Она поставила чашку обратно на блюдце.

-- Я просто ночевала.

Он не ответил. Только взял её жетон, который всё это время лежал у неё в кармане, и положил под стойку, будто туда ему и место.

-- Вы его оставили, - сказал он. - Ещё до того, как всё началось.

Потом развернулся и исчез за занавеской, которая колыхнулась, как будто за ней ничего не было - ни кухни, ни двери, ни коридора.

Она осталась одна. Кофе остывал. У входа снова висел тот самый флажок. Только теперь отпечаток ладони исчез. Лишь белая ткань - как дыхание, в котором забыли, кто выдохнул первым.