Дождь - липкий, бесконечный - стекает по лицу, забивается в воротник. Но мне плевать. Город промок до костей, провонял гарью, бензином, тишиной, которая скребётся в окна дрожащими неоновыми пальцами.

Время слиплось, растянулось, как старая киноплёнка. Пропущенные кадры, рваный монтаж: сигарета, шаг, пустая улица, крик за стеной, глаза в мутной витрине. Мои? Какая разница.

Я иду. Не знаю зачем - но ноги помнят дорогу. Они всегда помнят.
Где-то на пересечении бессонницы и забвения меня ждёт что-то. Или кто-то.
Может, я сам - оставленный здесь когда-то, когда улицы ещё пахли сыростью, а не чужими снами.

Знакомая тень в подворотне - взгляд, цепкий, голодный, но не ко мне, не мне, не сейчас.

Я дохожу до бара, в который никто не заходит, но он всегда полон. Дверь тяжёлая, скрипит, как горло после ночи без слов.

- Ты поздно, - говорит бармен.

Поздно? Чёрт, я вообще опоздал лет на десять. Или на жизнь.

Я сажусь к стойке. Бармен наливает молча - будто мы договорились об этом в жизни, которую я сам стёр.

Глоток обжигает, но не будит. Ничто уже не разбудит. Только дрожь внутри - тугая, низкая, как струна под кожей. Иногда кажется: натяни сильнее - лопнет. Или зазвучит.

В зеркале - лица. Незнакомые. Они движутся, как рыбы в аквариуме: молча, с округлыми глазами, в которых нет прошлого. Один поворачивается - и я вижу? Нет. Обознался. Там никого.

- Ты пришёл за ней? - спрашивает бармен, будто вынимает кость из груди.

Я молчу. Имени нет. Осталось только ощущение - как если бы кто-то касался кожи: слишком медленно, чтобы забыть, слишком быстро, чтобы удержать.

Где-то в углу - саксофон. Без музыканта. Только звук. Хриплый, как голос того, кто больше не зовёт. Он плывёт волнами, как запах пепла на подоконнике. Узнаёшь - и не знаешь, откуда.

Дверь скрипит. Входит женщина. Не она - но с таким же взглядом, как выстрел сквозь стекло. Она не садится, только смотрит. В меня. Словно знает, сколько во мне мёртвых улиц, неотправленных писем, нерасплаканных ночей.

Я встаю. Пора. Куда - не знаю. Просто дальше. В этом городе, если ты стоишь - тень догоняет. Сквозь дождь, сквозь неон, сквозь себя.

Шаги звучат глуше, чем должны. Асфальт под подошвами чуть вибрирует - не город, а чёрное тело, дышащее снизу. Я иду, потому что остановка - это всегда больше, чем усталость. Сзади шаги - лёгкие, настойчивые, будто подстраиваются под мой темп. Я не оборачиваюсь. Если чужая - пускай идёт. Если она - не хочу знать, что во взгляде.

- Эй, - говорит голос. Не резкий, не знакомый, но уже приклеился. Я поворачиваюсь медленно, как будто что-то держит в затылке. Она стоит в потоке света от витрины - мокрая, без зонта, с глазами, слишком ясными для этого города. Потом подходит ближе.

Та самая. Из бара. Лица не вижу - но узнаю глаза. Не по цвету - по тому, как держат взгляд. Будто пальцы на горле.

- Ты не спросил, кто я.
- А ты спросила?

Она улыбается. Сдержанно, как будто этого достаточно. Между нами пауза - между словами, между каплями.

- Пошли.

Не вопрос, не приказ. Просто так. Как будто маршрут был общий ещё до встречи. Мы идём молча. Я не уточняю - куда. Она не спрашивает.

Город вокруг будто уходит вглубь, растворяется. Как если бы нас здесь никогда и не было.

Комната рядом с вокзалом. Снята на сутки. Сухой замок, один светильник, кровать и запах сырости. Я снимаю куртку, не глядя на неё. Она разувается, вешает пальто на спинку стула. Поворачивается, будто ищет, на что опереться. Не на меня. Просто на что-то твёрдое, непромежуточное.

Я подхожу. Без жеста, без ускорения. Просто становлюсь рядом. Прикосновение случается само - не мы, а плечи, губы, руки сами выбирают путь. Никакой нежности. Только плотность. Тело к телу, в ритме, где всё решает дыхание, и дождь за окном, и город, который вроде бы снаружи, но всё равно внутри.

Мы не раздеваемся сразу. Стоим. Долго. Как будто боимся, что если прикоснуться - что-то сломается. Хотя всё уже сломано. Осталось только согреть.

Её кожа прохладная, как кафель. Но дышит. Мои руки - медленные, будто учатся с нуля. Всё без слов. Только дыхание. Только движение. Только попытка не провалиться.

Ночь не становится легче.
Просто теряет время.
Как жизнь, из которой вынули тень.

Утро пришло без сигнала. Просто стало светлее - неярко, серо. Я проснулся раньше. Она ещё спала, уткнувшись носом в подушку, волосы закрыли лицо. Я сидел на краю кровати, босыми ногами касаясь пола. Хотел закурить, но не стал. Здесь не хотелось дыма. Ни запахов, ни громких звуков. Только этот воздух - тяжёлый после ночи, но странно спокойный.

Сквозь штору пробивался свет. Не солнечный - просто день. За окном всё тот же город, но будто тише. Или я стал к нему глух.

Она пошевелилась, открыла глаза. Не улыбнулась. Просто смотрела. Я тоже. Как будто мы оба пытались понять, это вообще было?

- Как ты? - спросил я, неуверенно. Не потому что не знал, что сказать. Просто ничего другого не было.

- Холодно, - ответила. Голос проснувшийся, чуть хриплый. Такой голос бывает только утром, когда рядом никто чужой.

Я нашёл плед, накрыл её. Она вздохнула, не благодарно - просто приняла. Устроилась удобнее, как будто можно ещё остаться. Может, и можно.

- Кофе? - спросил я.

- Только если крепкий, - сказала она.

Я вышел на кухню. Включил плиту. Кофе нашёлся в каком-то забытом шкафу. Растворимый, в мягкой пачке. Ложка на двоих. Вода кипит, я смотрю в кружку. Там пузыри и пар. Всё просто.

Пока варился кофе, я чувствовал, как возвращается тело. Плечи, руки, спина - всё ноет, как после долгой дороги. И внутри - то же. Никакой ясности. Но и пустоты тоже нет.

Я вернулся в комнату с двумя кружками. Она села, подтянув ноги. Взяла чашку обеими руками. Сделала глоток.

- Горько.

- Прости.

- Не надо, - сказала она. - Так даже честнее.

Мы пили молча. Иногда это - больше, чем слова, особенно на рассвете, когда тени длинны, а всё остальное - ещё нет.