Я встретил её в тени.

Не в метафорической - в прямой. Мы оба спрятались от полуденного солнца под треснутым навесом старого кафе, которое, кажется, держалось на памяти о сахаре. Она читала. Я делал вид, что читаю. У меня в руках был блокнот, но на странице - лишь одно слово: "остаётся".

Она сидела наискось, нога на ногу, в белой рубашке, слишком большой, чтобы быть её, и босая. Пальцы ног касались плитки как музыкальных клавиш - чуть-чуть, почти не прикасаясь, как будто не здесь. Или не совсем живая. Так касаются пола женщины, у которых есть своя музыка. Не джаз и не сальса - более тихая. Может быть, Пярт.

Когда официант принёс ей кофе, она вдруг посмотрела на меня.

- Вы пишете?

Голос - без флирта. Без интереса. Просто как касание плеча в толпе. Я кивнул.

- А вы читаете.

Она посмотрела на свою книгу.

- Я прячу глаза. Мне не нравится, когда на меня смотрят. Особенно, когда я думаю.

- Тогда простите.

- А вы не думали. Вы вспоминали.

Она говорила по-английски, с акцентом, угадывался север. Польша? Латвия? Я бы не угадал. Мне было неважно. Мне было впервые за месяц не скучно.

***

На Кубе я жил уже третью неделю. Я не искал приключений. Я прятался от зимы, от своего города, от себя, от диагноза, который больше похож на приговор, чем на болезнь.

Утром я пил кофе, в обед шёл к морю, вечером говорил сам с собой. Иногда писал письма, которые не отправлял. Иногда отвечал на письма, которые никогда не получал.

И вот - она.

***
Ей было тридцать шесть. Почти на тридцать лет младше. Но я не чувствовал себя стариком. Я чувствовал себя человеком, которого не касается время. Наверное, потому что оно закончилось.

Она говорила со мной как с ровней. Без сюсюканья, без снисхождения. Как будто ей было всё равно, сколько мне лет. Как будто ей тоже было некуда возвращаться.

Мы гуляли по утрам. Пили ром, который я плохо переносил. Обсуждали Сёренсена и Пруста. Она целовала меня в щёку так, будто проверяла, жив ли я. А я касался её запястья, как страницы книги, которую боишься дочитать.

- Ты боишься меня? - спросила она однажды.

- Нет. Себя рядом с тобой.

***

Я не спал с ней.

Не потому что не хотел. Потому что не мог бы выдержать последствий. Не физиологических - других. Когда тебе под пятьдесят, ты понимаешь, что настоящая близость - это не тело. Это память, которую нельзя будет стереть.

***

В день её отъезда она пришла раньше обычного. Мы сидели у того же кафе, в той же тени. Она положила ладонь на мою руку. Сказала:

- Ты будешь меня помнить?

- Я уже.

Она кивнула, не улыбнулась.

- Тогда не провожай меня. Просто останься здесь. Пока кофе не остынет.

***

Я остался.

И, кажется, впервые за всю свою жизнь - не ждал продолжения. Только сидел и медленно пил остывающий кофе. Пока вкус не исчез. Пока всё не стало - просто остаётся.