Аннотация: 2-я "добавка" к БИКОБО: Даша (Ангел) хочет помочь своей земной подруге.
Так бегают только от смерти. Лиза бежала, не разбирая дороги. Зачем-то прижимая к груди собранный дворовыми людьми узелок. Коса растрепалась, платок застрял где-то в чаще. Тропам, тропинкам и просто шагам не было счёта, потерян счёт и самому времени.
Вдруг ноги потеряли опору, и девочка рухнула. Узелок не дал коряге воткнуться ей в рёбра, но сил подняться уже не было.
Лиза не оборачивалась. Она и так знала - знала со всей обречённостью - пришлый тут.
- Пойдём, - прошептал он, - скоро стемнеет, а вы, непосвящённые, плохо видите по ночам...
Воздух рвал лёгкие, в боку невыносимо кололо. "Ну добей меня! Добей, Христа ради!.." Но из груди вырывалось только хриплое, сбивчивое дыхание. Чего он ждёт? Почему не накажет за то, что убегала? Ждёт, когда продышусь? А ведь утро было таким будничным: ну от маменьки получила, что позже её проснулась, а на завтрак - от папеньки, за нерасторопность... Привычно. Уже не больно... Ну чего же он ждёт?!...
Судорожно глотая воздух, девочка перекатилась на спину.
* * *
Самолёт аккуратно коснулся парапета правой стойкой, и, задирая нос, начал сбрасывать тягу. Некоторое время левое колесо, висящее в воздухе, удерживалось где-то на уровне правого, но ручка уже упёрлась, а над ухом пронзительно засвистел сигнализатор сваливания. Форсаж, но самолёт уже кренится. Точнее, падает, чертя по бетону магнием амортизатора. Удар по аварийной клавише, хлопок парашюта... и гром двигателя мягкой посадки.
Уже просыпаясь, Даша видела, как медленно оседает, теряя прозрачность, головной триплекс. Через минуту где-то на деревне закукарекал петух, потом подхватили другие... Уже одетая (Даша умела действовать моментально, тихо и довольствуясь малейшим лучиком света), девочка выбежала во двор. Открыла сарай, выгнала гусей, кинула что-то курам... и в который раз поймала себя на мысли: чего-то здесь не хватает.
Точнее, кого-то: на этой планете до сих пор не было ни одной собаки. Ни роскошных спасателей-сенбернаров, ни звонких понятливых колли, ни хитрых, но преданных представителей древнего сословия "дворян". Сегодня она обязательно скажет об этом папеньке - князю, или, как именуют его друзья, конунгу этого мира. Вдвоём с ним девочка делает, или, по крайней мере, верит, что делает этот мир идеальным.
Впрочем, что есть идеал? Вот База, например, не идеальна: там Даше приходится перекачивать через себя невероятные массивы информации. Однако База - окно в сотни миров и возможность для изменения этого.
Даша включила телепорт. Вокруг избы, в считанных миллиметрах, возникло мощное силовое поле, а базовский дом, почему-то именуемый "домиком", приготовился к появлению хозяйки. Там, на Базе, тоже было утро - более позднее, но всё ещё утро.
Небольшой самолётик, подмигнув посадочными огнями, зашелестел моторами Ванкеля.
- Постой, ты мне и так уже снишься, - хихикнула девочка, и самолёт, повинуясь команде, замер.
- Да: комп, запиши мне напомнить: встречу Земыча - спросить, как он делает эту пробежку на парапете. А то, понимаешь, заинтриговал...
Гудела микроволновка, из кофеварки падали янтарные капельки чая. "Машина должна работать, а человек - думать", вспомнила девочка. Вот и сейчас её домик работал, чтобы хозяйка думала, не отвлекаясь на мелочи вроде уборки, готовки, глажения... "Однако постоянно целенаправленно думать способны лишь базовцы", - подумала Даша, восторженно созерцая игру облаков и ослепительно яркого Солнца. Не совсем, правда, Солнца, однако не всё ли равно?..
Ей просто нравилось это утро. Точнее, оба утра: нравилось, как хлопает крыльями петух в курятнике и как лихо пикирует ястреб; нравился привкус печного дыма и неуловимая нотка озона. "Как же прекрасно", подумала девочка, и улыбнулась: "Так не об этом ли нужно думать? Ведь только тот, кто способен увидеть прекрасное, может создать его". И пропела:
Подросший ребенок,
Воспитанный жизнью за шкафом,
Теперь ты видишь солнце,
Возьми - это твоё!
* * *
Неприятности начались, когда Лизу кликнули к барину. Суетливо вбежав, она увидела барина, и рядом с ним - модно одетого господина. Никогда раньше Лиза не видела своего барина вот так рядышком и, засмущавшись, не смела даже взглянуть в его сторону. Девочка опустила глаза и попробовала глянуть на пришлого. Именно попробовала: взгляд отскакивал от него, как одноимённый магнитный полюс!
- Вы не ошиблись? За эти деньги можно купить хорошую мастерицу, - оценив товар, снисходительно молвил барин.
- Уж не хотите ли Вы снизить цену? Уверяю Вас - я готов выплатить предложенную сумму.
- За что? - усмехнулся барин, - я не вижу причины платить за неё дорого.
- Поверьте - у меня есть причина платить за неё. В том числе дорого.
Отправив девочку собираться, барин выждал некоторое время, закурил, и, глядя в глаза покупателю, твёрдо изрёк:
- Объяснитесь, сударь. Вы явно переплачиваете - так могу я спросить, за что?
- За... нетривиальность условий, - ответил тот, - Прошу выправить ей вольную, и пока что сохранить документ у себя.
- Что Вы задумали? Ведь к ней, как к вольной... Вы меня понимаете.
- Безусловно. Так смею уверить, что Лиза будет чувствовать себя вольной, а при желании сможет придти и забрать документ. Если б я усомнился в этом, я бы не взял на себя эти хлопоты.
Они оба знали, что разговора никто не услышал. Но если барина это не волновало, то у покупателя на сей счёт были свои представления: никто не должен был предупредить о вольной ни саму девочку, ни тех, что смели именоваться её родителями.
Пришелец умел убеждать. Через минуты, когда на крыльцо, спотыкаясь, вбежали трое насмерть перепуганных людей, покупка уже состоялась.
- Прощайтесь: мы покинем вас тотчас же, - с места в карьер заявил покупатель.
Крестьяне стали как вкопанные. Тогда, желая нарушить неловкую паузу, барин подошёл к девочке и порывисто обнял её.
- Ай!..
- Вот и причина, - мягко сказал покупатель.
Барин подвёл девочку к свету и аккуратно глянул ей между лопаток...
- Зря я пообещал вам вольные, - от его взгляда родителям Лизы стало не по себе, - А за неё, сударь, я не возьму ни копейки. (Взятая за руку, девочка всхлипнула). И это - причина. Берите её, и... надеюсь встретиться. Честь имею.
- Не погуби...
- Уж не погублю. Доставлю в целости и сохранности, - ледяным тоном сказал покупатель, и, поравнявшись, негромко добавил: - Вам справят вольные. Неужели свобода - недостаточная плата за... хе, "свистушку".
Сборы были короткими, домой даже не заходили. Покупатель будто бы знал, что там ей делать нечего: не с кем прощаться (все - на работах, в поле) и нечего брать с собою. Дворовые сунули ей в руки небольшой узелок, кто-то попрощался, когда проходили по полю...
Где-то у леса покупатель, которого Лиза всё чаще звала про себя Пришлым, положил на её плечо руку (умудрился же мимо ссадины!) и тихо, зачарованно произнёс:
- Красиво тут. Вообще этот мир красивый... Жаль - до утра мы его покинем...
Он чувствовал, как девочка разрывается между желанием жить и страхом неудавшегося побега, желанием сохранить голову и страхом получить по этому поводу несколько свежих отметин... Впрочем, это были мгновения: улучив момент, Лиза бросилась к лесу, в лес, в самую чащу...
Откуда ей было знать, что покупатель замер, едва переступив границы видимости, и оттуда, из-под полога леса, с улыбкой вслушивался, как мимо, пыхтя и причитая, тяжело, полушагом, бежали её родители... а потом тенью, не оставляя следов, мчался к девочке. Наперерез. Зная, куда она ломится. Предчувствуя, где она упадёт. Собирая оброненные девочкой вещи.
Так бегают только от смерти. Лиза бежала, не разбирая дороги. Зачем-то прижимая к груди собранный дворовыми людьми узелок. Коса растрепалась, платок застрял где-то в чаще. Тропам, тропинкам и просто шагам не было счёта, потерян счёт и самому времени.
Вдруг ноги потеряли опору, и девочка рухнула. Узелок не дал коряге воткнуться ей в рёбра, но сил подняться уже не было.
Лиза не оборачивалась. Она и так знала - знала со всей обречённостью - пришлый тут.
- Пойдём, - прошептал он, - скоро стемнеет, а вы, непосвящённые, плохо видите ночью...
Судорожно глотая воздух, девочка перекатилась на спину.
- Что... со мной... будет... как я... искуплю...
- Искуплю что? - в голосе пришлого была издёвка.
- Я... же... от тебя...
- Ты просто хотела жить, - бесцветно проговорил пришлый, - Плохо, если бы не хотела... Не лежи на земле - простудишься. На вот, подстели.
Модный сюртук из очень дорогой ткани, шелестя крахмалом, лёг около бедной крестьянской девочки. Лизонька отодвинулась, и в то же мгновение лодыжку пронзила боль. Глубоко вдохнув, девочка подняла глаза к небу, и где-то на полпути взгляд её наткнулся на полуприкрытые веки пришлого. Веки, за которыми жило и тихо манило спокойствие. Девчушка рванулась туда... и почувствовала, как разминает свою только что вправленную ногу.
"Что он сделал?", - подумала девочка.
- Подошёл да и вправил, - ответил он так, будто действительно подходил и действительно вправил.
- Но ведь это бывает больно...
- Это и было больно, вот только разум твой это не чувствовал.
Девочка села. Взглянула на пришлого, и тотчас же опустила глаза. Нервные пальцы принялись теребить узелок. В какой-то момент ей показалось, будто пришлого нет. Будто Лиза - одна в этой дикой, дремучей чаще. Испугавшись, подняла взгляд - вот он. Тихий, как тень и неподвижный, как статуя. В диком сумраке вечернего леса.
- Решила? - вдруг спросил он.
- Что... решила?
- Кто тебе страшен - я или лес. А чтоб ты не выбрала из двух зол - пойдём, я выведу тебя на опушку.
"А там я выберу из одного", мрачно подумала девочка. Через минуту, когда лес кончился, она встала, взглянула на небо, и тихо произнесла:
- Всё. Хватит играть в кошки-мышки. Ты уже сделал это, я - раба твоей воли. Так веди ж, не трави душу!.. Я готова. Ко всему готова.
- Не готова, - ответил пришлый, - Нельзя приготовиться к тому, чего не знаешь. Ты ведь не знала, говоря о, ха, готовности, что я теперь намерен просить у тебя прощения. Не удивляйся, именно прощения: я ведь соврал тебе. Дважды. Во-первых, я сказал тебе, что это ненадолго, а во-вторых (он сделал эффектную паузу) - сказал, что будет плохо.
Беглянка опустилась на мягкую траву. Не в силах понять, почему он её не трогает. Почему оберегает. И от этого неразрешимого "почему", а может, лишь отголоском недавнего лесного страха, из глаз девочки потекли тихие солёные слёзы.
- Не плачь. Мне плохо, когда кто-нибудь плачет...
И пальцы пришлого аккуратно, ласково, будто ветер июльского утра, смахнули со щёк непрошеные росинки...
Мгновение, неожиданный детский порыв, и Лиза кинулась на шею тому, от кого недавно пряталась в чаще. Возможно, успев подумать, не промахнётся ли, если он вдруг растает в воздухе.
- Пойдём, - шепнули два голоса. И рассмеялись.
Немного пройдя, они увидели деревню. Лиза и не думала, что тут есть ещё одно поселение.
- Просто ты уже не там, а здесь, - объяснил пришлый...
Впрочем, пришлой теперь была девочка. И только теперь она поняла, почему тут светает: просто светает тут, а не там, и происходящему здесь нет никакого дела до тамошней ночи...
Избы тут были добротные, новые. У многих (а может, и у всех) были коровы, в курятниках перекрикивались петухи... но в деревне, похоже, не было ни одной собаки. Лиза, конечно, могла допустить, что при... её покупатель - свой в этой деревне, но сама-то девочка явно чужая... и не облаяли...
Вот и дверь в какую-то избу. И Лиза вошла, то ли услышав "войди сюда", то ли подумав об этом... Бесшумная дверь выскользнула из рук и мякенько притворилась: в горнице, не заметив присутствия девочки, суетилась её лучшая, и, пожалуй, единственная подруга.
Впрочем, суетилась - неверно сказано: весёлая лёгкость, игривая точность в каждом движении - это не суета. Коли ухват, поставив горшок, словно живой, прыгает с руки на руку, и, поддев со стола нож, замирает в углу, это не суета. Взмах ладони - и нож сам приходит в неё... Это не суета. Это - загляденье.
Загляденье в короткой, едва прикрывающей колени юбочке, в заправленной под неё рубахе, у которой почти что не было рукавов...
Загляденье, пахнущее так, будто не кашеварило у раскалённой печи, а только что выкупалось в цветочном нектаре...
"Была бы парнем -не устояла бы" - заворожено подумала Лиза...
Но песня... Лиза не удивилась бы, если бы Дашенька пела что-то вроде "приходи ко мне, мой милый", однако на устах подруги была странная, леденящая душу песнь. Манящая и тягуче-мрачная, будто гроза... нет, как сознательный полёт в самое её сердце...
Словно миг, бесконечный миг, в котором она протягивала руки пришлому:
...Усталость, ненависть и боль,
Безумья тёмный страх -
Ты держишь целый Ад земной
Как небо на плечах.
Любой из вас безумен
В любви и...
Только сейчас Даша заметила её. Глаза подруги раскрылись...
- Просила ж то-к вызволить...
...и тотчас же вернулись в норму.
- Лиза?!. Погоди, я мигом...
- Спасибо, Ниндзя! - крикнула девочка, буквально вынеся дверь.
- Да не за что.
- Да не скажи... Ты... зайдёшь вечером?
- А повод?
- Сегодня - Дарья, день моего ангела.
- Радующий Дада! Опять на праздник попал... Хорошо: слетаю за подарком, и - к тебе. Да: поздравляю, Ангел...
Чмок...
Обернувшись, Лиза увидела, как пришлый... опускает подругу на землю. Как ребёнка!
- Не думала, что увижу тебя, - сказала подруга, - но Ниндзя умеет "видеть незримое". Вот и увидел...
- И меня увидел, - согласилась Лизонька, - прямо сквозь лес, когда убегала.
- Убегала? Эх, святая наивность: не убегала ты, а избегала какой-нибудь встречи.
С этими словами подруга миновала какой-то проём. Лиза шагнула следом... и замерла: вокруг, за прозрачными стенами, вместо деревни, насколько хватало глаз, простиралось огромное поле. На краю поля, на дороге, мощёной гигантскими серыми глыбами, стояла, расправив крылья, громадная белая птица. Всё было таким неестественным, странным и невозможным, что сомнений в его реальности не было.
- Жаль, маменька с папенькой не видят этого...
- Вот их тут и не хватало, - холодно, и даже как-то злобно заметила Даша.
- Как это - не хватало? Их бы сюда...
- Чтобы драли тебя и таскали за волосы?! - взорвалась Даша.
Отставила баночки, в которых возилась, нарочито ласково закрыла их в шкафчик, и, подойдя к оторопевшей подруге, тихо произнесла:
- Поверь мне, Лизонька, подруга моя: поживи без этого хотя бы немного, ну хотя бы несколько дней - ты увидишь, как страх тумака перестанет быть привычным. А раз так - он будет ненужным. Поверь - я бы с радостью воссоединила вас, но...
Вздохнула. Прошлась кругами, будто не зная, как объяснить ей... Проходя возле какой-то странной конструкции, метнулась к ней, и через мгновение продолжением тоненьких рук стал выхваченный оттуда меч. Невесомый как воздух и острый как луч.
- Меня теперь попробуй тронуть. Но никто не даст гарантию, что они не тронут тебя.
Как во сне, Лиза вернулась в обычную горницу. Подруга была права, однако в глубине души Лиза готова была терпеть все их "поучения". Где-то там, под километровыми толщами страха, за непробиваемым панцирем взлелеянной страхом ненависти, всё ещё теплились остатки любви.
Подруга снова была у печи. Поддела что-то матово-белой ложечкой:
- Попробуй... ой, ты же голодная! Садись, поешь.
- Вкусно, - похвалила девочка - А... для кого это?
- Вечером гости придут, - спокойно ответила Даша.
- К кому придут?
- Ко мне. Ты не поверишь, но это мой дом, и все, кто приходят сюда, приходят ко мне.
- Ой ли? А это тогда чьё?
За проёмом, совсем близко, на стул были небрежно кинуты два явно не девочкиных предмета - синие штаны и антрацитово чёрная майка, от одного вида которой Лизе становилось не по себе.
- Бли-ин... - протянула Дашенька, - Как говорится, "и если есть те, кто приходит к тебе, найдутся и те, что придут за тобой".
И хитро улыбнулась:
- Чем и воспользуемся.
* * *
Двое устало брели по вечерней дороге. Они уже отчаялись найти доченьку - последнего, позднего ребёнка, единственную, кто не ушёл из дому. Может, потому, что у девочки ещё не было семьи, и она, Лизонька, просто не успела...
Да, они получили вольную, но потеряли, видимо, больше...
- Эх, лучше б он меня купил, - вздохнула женщина, - За Лизину вольную и умереть не жалко...
- А так - она... - мужчина украдкой смахнул слёзы, - Пойдём-ка домой, темнеет... Эх, знать бы где она - так пойти... может статься, жива ещё...
- Потеряли что?
Путники остолбенели.
- Д... Де...
- Такую?
С протянутой бумажки, как живая, смотрела дочка. Несильный огонь, витающий над кулаком встречного (хотя секунду назад навстречу им никого не было), едва не обжигал её замершего в испуге лица...
- Эту - считай что потеряли.
- Где она?!... - крикнули оба, а мужчина тихо добавил: - Не скажешь ли, мил человек?..
- Мил - это вы хватили, - усмехнулся тот, - Не хочу я с вами делиться, тем более - как бишь её? - Лизонькой. Самому, знаете ль, нравится.
"Держится гордо", подумала женщина, "пальцы длинные, ногти стрижены. Не иначе хозяин...". Да, такого хозяина ей не хотелось (выглядит жутко: чернота одеяния подчёркнута блеском цепей - не вериг, а цепей, которые можно выхватить для удара; ворот и обшлага оторочены матово мерцающими железными зубьями, а в глазах...), но если у него доченька...
- Нам бы только рядом с ней быть. Возьми, уж мы тебе послужим...
- Вы и так мне послужили. Вы научили её многому: плакать, молить о пощаде... знаете, какой вкусный у неё испуг? - он облизнулся - Милое дитя.
Только сейчас путники заметили, что собеседник, прогуливаясь, не оставляет следов. Трясущимися руками мужчина перекрестил его.
- Вот давай руками размахивать, - съехидничал тот, - Чтобы это сработало, это должно быть от души. А что у тебя там?
Встречный мечтательно улыбнулся:
- Вот у неё... есть какая-то закавыка. Что-то, знаешь, светлое. И Ангел это уви...дел. Так что может, и повстречаетесь. Но к счастью, надеюсь, не вашему, условия ставлю я. Их два, и первое попроще: идите домой, и если с утра вы будете готовы покинуть этот мир для переселения к ней... эй, не бегите. Дослушайте: мне ведь нужно согласие, а не два безжизненных тела. И ещё: встаньте пораньше, посмотрите, как светает, как встаёт здешнее Солнышко. И подумайте: а стоит ли покидать всё это.
* * *
Свет рвался из-под земли, бегал по стенам, метался призрачными колоннами, слепил и тотчас же пропадал. Он становился белым, обжигающе красным и тут же раскалывался на ледяные сполохи голубого.
Звук, рождаясь где-то вдали помещения, толкал, выбивал из-под ног землю, поднимал и упруго вколачивал в противоположную стену.
Где-то там, в жутком омуте звука, в пляске лучей, растворилась, распустив волосы, Даша. Единственная, кто связывал её с милым, привычным существованием...
Впрочем, "с ними можно поговорить - не знаю как с молодёжью, а те что постарше, люди нормальные". Так сказала ей Даша. Здесь, за столиком, в относительной тишине, Лиза пила какую-то ядовито бурлящую сладость, украдкой поглядывая на остальных. Облачения многих Лизу пугали, но она успокаивалась, вспоминая, как сама теперь выглядит: на ней были те самые "не девчоночьи" штаны (альтернативой была юбочка, примерить которую она не решилась) и чёрный бесформенный балахон. Увидевшись в зеркало, она чуть сознание не потеряла...
- Можно стул взять?
Девочка обомлела: на расстоянии вытянутой руки стоял один из Них. Весь в чёрном, как те, что явились к Дашеньке. Или ЗА Дашенькой? Но как и те, подошедший выглядел старше, чем многие рядом.
- Можно... - с огромным трудом Лиза преодолевала свой ужас - Можно... поговорить с Вами?..
- Подсаживайся, - как-то безразлично ответил он.
Небольшая компания (мужчины и женщины) сидели вокруг столика. Говорили непонятное, пили пиво из непонятных гнущихся кружек...
- Я тут... человек-то новый, - подсаживаясь, обронила девочка.
- Новый, старый... главное - хороший, - прокомментировал один из них.
- Видно невооружённым глазом, - усмехнулся второй, подставляя ей кружку с тёмным, пьяняще-ароматным варевом, - Ты "на взводе". Выпей - успокоишься. Так ты хочешь знать, что и почему тут происходит?
Кто из них что рассказывал, девочка не понимала. Но чувствовала, как привычное рушится, как заменяется чем-то другим. Не обязательно лучшим, однако понятным и удивительно похожим на окружающую действительность:
Знаешь ли кошку, обычную домашнюю кошку? Которое поколение их растёт по квартирам города, ест из миски, пьёт из блюдечка. Но пошевели бумажкой, и она бросится! Пойми, дитя: кошка - хищная, кошка не может не охотиться. Думаешь, она не понимает, что фантик бумажный, а нитки в клубке - несъедобные? Прекрасно понимает, однако охотится.
Так же и мы: человек ведь - зверюга злобная. Будь мы беззлобными - в дикой жизни нас таких скушали б. Сейчас-то злоба не требуется, выживание мы построили на другом. Но злость - она древняя. Она - инстинкт, она - от зверей-предков и от раннего, лесного, пещерного, существования. Да, хорошо б от неё избавиться, не чувствовать злобы, но так не бывает. Злоба копится, и рано или поздно проливается на кого-нибудь. И кому-нибудь плохо.
А мы... Мы выплёскиваем её здесь. Точнее, там, в зале, где музыка. Мы искренне входим туда, чтоб проорать с вокалистом: "Кто взял мой хрустальный шар, не спросив меня?! Кто мне яду подмешал среди бела дня?!". (Между прочим, "Ария", - добавил кто-то.) И злость, ярость выплёскиваются, находят свой выход здесь. Здесь, а не там, где могут кому-нибудь навредить. Это как самурай: машет оружием, крушит кулаками доски... а потом выходит - и пишет великие хоку, а благородство его вошло в изречения. Это как лавины в горах: иногда их специально устраивают, чтобы лавина сошла, пока никого нету, а не тогда, когда сама накопится, и, сойдя, похоронит кого-то из альпинистов.
Ты хочешь пойти с нами - туда, где музыка? Тогда посоветуем: там будь собой. Не старайся выглядеть кем-то другим - не потому что ты хуже него, и тем более - не потому, что лучше. Ибо ты - то, что ты есть. Не лучше, не хуже, не больше, не меньше, и быть более-менее кем-то - значит не быть. Ни им, ни собой. Хочешь быть лучше - так, как ты это понимаешь, - так стань. И будь уже "новой" собою.
Там будь собой. Не знаешь текстов - не беда, не пользуешься символикой - бог с тобой. Стой, сложив руки, иди за пивом или рвись в толпу, скрещивая "козы" - будь искренней, будь собой.
Там будь собой. Ведь если ты там - это не "так надо". Это тебе надо. А если надо - иди. Только прошу тебя - будь собою.
* * *
Двое ошарашено пялились на просторную избу с великолепной, топящейся "по-белому" печью.
- Вот ваш новый дом, - вздохнул странник, - Здешний дом. И вот вам второе условие: возлюби ближнего своего. Это не я сказал, я только осмелюсь добавить: возлюби ближнего своего, иначе он удалится. И помните: я не отдаю её вам, а... даю поиграть. Ибо вы быстро наиграетесь... Так вот вам условие: покуда свет вашей любви защищает её - я не приближусь. Но это не значит, что я бессилен наблюдать, и как только ваша любовь померкнет - померкнет и образ дочери.
Вдруг позади него мелькнул будто бы лучик, и нечто невнятное, приближаясь, всё более походило на девочку. Лизу.
- И здесь нашла? - изменившимся голосом вопросил он.
Тотчас виденье исчезло - и дочка, и странник. И странный тон, будто продолжением фразы было "Хорошо, теперь твоя очередь прятаться". Но двое были так потрясены увиденным, что не увидели очевидного...
* * *
Леталка заходила так, словно пилот никогда не водил с мультиполярным джойстиком. Мало того - он вообще не чувствовал технику! И так-то напоминая инопланетную "летающую тарелку" (впрочем, "инопланетную" - это хорошо сказано), леталка маневрировала жёстко, неестественно и потому, как бы помягче выразиться, "уфологично". Вдруг, уже промазав мимо площадки, леталка зашла на неё мягким, логичным движением - так, будто провалилась в гравитационную яму. "Землянин балуется", заключила Даша.
Леталки ей не нравились: она говорила, что-де "леталка - это полёт за шкирку на тельфере". Вот самолёт, особенно маленький - это воздухоплавание: ты как бы плывёшь по небу на маленькой крылатой лодочке. Ради этого чувства полёта и надо летать, а на леталке - всё равно что сесть на гак тельфера, взять в руки пульт, и - бм-дррр... - тупо сдвинуться выше.
Минуту назад Даша заметила, что Лиза, постоянно крутившаяся рядом, куда-то пропала. Конечно же, База - не Генезис, тут тебя так запросто не съедят, однако и здесь опасностей было достаточно. Так или иначе, подругу спокойнее было бы видеть рядом.
- Гляжу, потеряла кого, - спросил её конунг.
- Пап, ты Лизу не видел? - по инерции ответила Даша.
- Она в безопасности, - конунг хитро улыбнулся, - А тебе, норна милая, так я скажу: оба мы знаем, что и мои братья-воины, и те, что зовут тебя Добрым Духом, готовы помочь тебе. А ты? Пришёл человек, принёс нам билеты - мало того, что работу ему придумала, так ещё и билет для подруги "свистнула"... Я понимаю, что он-то и так на концерте был, и, видимо, на халяву, однако же ты поступила неправильно. Я понимаю, что мы для тебя Ёрмунганда выловим, однако вот тебе моё отцовское слово: прежде, чем просить человека, подумай, а рад ли он будет сделать это. Причём не ради тебя сделать, а по велению собственного сердца.
Житейская мудрость конунга всегда удивляла и восхищала Дашу. Даша любила его и искренне верила: вот он, её настоящий папенька. Счастливо обретённый ею через сотни "обычных" лет и целую гору световых.
- Встречай пропажу, - рассмеялся конунг.
Обернувшись, Даша увидела, как со стороны лётного поля, держа за руку Земыча, вприпрыжку неслась её ликующая подруга. Едва не летела, глаза - хоть дорогу освещай! Приблизившись, ксеномеханик вдруг наклонился к девочке:
- Там такие вкусные печеньки... Беги скорее, а то всё вкусное съедят!
- Что случилось? - проводив её взглядом, спросил конунг.
- Вошла в проекторную. В момент передачи.
- Её ж могли видеть! - воскликнула Даша.
- Отчётливо. Она была в фокусе.
- Ну и что? - удивился конунг, - А кто нам сказал, что она "должна это помнить"? Пускай говорит, мол "вышли к лесу, и дальше - как тролль по голове стукнул".
С порога спрыгнула Лиза, огляделась, и, разбежавшись, прыгнула в объятия конунга.
- Скажи, она умеет держать секреты? - спокойно, как о параметре, спросил Земыч.
- У нас были секреты, - ответила Даша, - и она хранила их от родителей, даже если они... хотели узнать. Ты меня понимаешь.
- Понимаю, - мрачно кивнул Землянин.
- А я так понимаю, - конунг подбросил девочку над головой, - попробуют её тронуть - так, Локи, трону...
* * *
Вечерело. Две девочки, Лиза и Даша, стояли у включенного телепорта. Снятый с руки пульт, словно чётки, шелестел в детских пальчиках.
- Там - твой новый дом. А в нём те, кому я очень не хочу тебя отдавать...
Даша опустила глаза. Хотела сказать... нет, крикнуть: "не ходи - там я за тебя не спокойна!". Видно было, что её бы порадовал отказ подруги, но сама отказать Лизе Дашенька не могла. Лиза очень хотела к родителям, и отказать ей - значит, решить за неё. Даша не хотела решать чью-то судьбу вопреки желанию этого человека.
А телепорт всё так же мерцал в режиме готовности. Сканировал "там", проявляя себя как небольшая тёмная капелька. Лиза видела, что дом этот где-то в Дашином мире (он чуть не копировал Дашин), а раз так, то может, там и родители. На это Лиза почти не надеялась, однако надежда, видимо, всё ж - таки умирает последней.
- Ты ведь умеешь держать тайны, - сказала вдруг Даша, - Так вот: то, что в мире существует Здесь, для тех, которые Там, должно быть неведомо. Ладно?
Лиза кивнула.
- Говори, будто ничего не помнишь, - посоветовала подруга, - А потом я тебя проведаю... Зем!!!... Проводи её, будь добр: я не хочу...
Оставшись наедине с девочкой, он взял её за руку и плавно развернул. Землянин знал, что Лизе не больно: крем-восстановитель, которым натёрла её Дашенька, давно уже снял все причины для беспокойства. Присел, глядя в глаза:
- Ты уж постарайся не злить их. А то ведь я тебя заберу...
- Как заберёшь? - удивился ребёнок.
- Всё тебе расскажи. Ангел расскажет... точнее, пропоёт Виктора Цоя.
Так ничего и не поняв, Лиза шагнула... и услышала голос родителей. Вне себя от радости она кинулась к ним, бросилась маме на шею... и расплакалась. Впервые за много лет та обняла её. Обняла так, как может обнять только матушка.
Отец же тихо подошёл к мерцающему проёму.
- Что ухмыляешься? - грустно спросил он.
- Помнишь притчу про блудного сына? - ответил Зем, - А я вот не помню, как долго отец его радовался.
Махнул рукою, и исчез.
* * *
Вот и закончился тихий, не занятый приключеньями день. День, в котором Даша вновь обрела подругу.
- Пойди, проведай Лизу, - как бы невзначай заметил конунг, - Я вижу, как ты соскучилась.
- Да Лиза, наверное, спит, - ответила Дашенька.
- Не спит: там, на концерте, какой-то друг угощал её кофе. И не смотри так на Земыча: он был у сцены.
- Да, около сцены... - улыбнулся тот, - там я что-то придумал... ага! Всем пока, я пошёл, пока не забыл...
И, уходя, радостно замурлыкал:
Струн провода, ток по рукам,
Телефон на все голоса говорит:
"Пока!" Пора...
* * *
Лиза никак не могла уснуть. В который раз смеживая веки, она вновь понимала, что бодрствует. Открывала - и видела спящих родителей. Нервно просыпающихся, едва девочка нечаянно шевелилась.
- Спи, милая, - мама погладила её волосы, - Здесь мы, не бойся.
- Не могу, - честно призналась девочка. Села, прижалась, поцеловала: - Пойду, может, на огороде что сделаю.
Немногие, кто не спали, кто проходили рядом, останавливались. Поговорить, познакомиться. Вдруг невероятно обострившийся слух девочки уловил тихую, знакомо нездешнюю песнь:
Но странный стук зовет: "В дорогу!"
Может сердца, а может стук в дверь.
И, когда я обернусь на пороге,
Я скажу одно лишь слово: "Верь!"
Подходя, Даша замолкла, а через минуту сыграла такое удивление, что Лиза ей чуть не поверила.