Чайка Дмитрий Евгеньевич : другие произведения.

Берсы-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Злобнобуквоедский пересказ "Буратино". Кстати, 65 листов "А4" - это уже повесть?.. :)

   Когда я был совсем маленький, - очень, очень давно, - я читал одну книжку: она называлась "Золотой ключик, или Приключения Буратино" (деревянная кукла по-итальянски - буратино). Как и многие в том славном возрасте, я и не думал усомниться в логичности сказочных аргументов. Просто, соревнуясь в остроумии с одноклассниками, я выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было. Теперь я испортился, стал гнусным буквоедом, и зачем-то припомнил моего старого друга Буратино. Машинально поиздевавшись над сказочной аргументацией, я решил сказку, так скажем, "переаргументировать". Задумавшись (что со мной бывает нечасто), я решил все цитаты, взятые из настоящего "Буратины", помечать жирным, да и писать в основном не про Буратино, а про других. Например, про берсов.
   Берсы - это такие "духи во плоти". Форму человека принимают только потому, что в первой жизни сами же были людьми. Основное предназначение - сбор информации (в сказках - логических "ляпов"), основное занятие - баловство. Ведь почему бы им не прикалываться, если Поливеду всего несколько миллионов лет, Архимедычу несколько тысяч, а Пушистый - вообще тинэйджер. С него, кстати, и начнём...
  
   Давным-давно в городке на берегу Средиземного моря появился индеец. Викинг X века, за многие годы он так приноровился быть индейцем, что мог бы разгуливать прямо в боевой раскраске. Чем, впрочем, и занимался. Проходя мимо старой столярной мастерской, он оказался невольным свидетелем весьма примечательного разговора:
  -- Здравствуй, Джузеппе, - сказал старый шарманщик, - Что ты сидишь на полу?
  -- А я, видишь ли, потерял маленький винтик... Да ну его! - ответил Джузеппе...
   Лохматая Голова, а именно так звали этого индейца, остановился, отошёл в сторону, ещё раз прочёл вывеску ("столярная мастерская") и, почесав голову, задумчиво отправился дальше. Тут надо заметить, что винтиками в те годы столяры, можно сказать, и не пользовались. Тем более маленькими. Тем более "потерялся - Да ну его!".
   Индеец был уже достаточно далеко, когда старики безо всякого серьёзного повода надулись и начали наскакивать друг на друга. Не так как китайские и японские долгожители - мастерски и беззлобно проводя красивые боевые приёмы, а по-нашенски, по-европейски: Карло схватил Джузеппе за сизый нос. Джузеппе схватил Карло за седые волосы, росшие около ушей.
   После этого они начали здорово тузить друг друга под микитки, вместо того, чтобы некоторое время поиграть "заводным" поленом в футбол. Не злобы ради, а спортивного замирения для.
   Индеец тем временем подошёл к театру. К завтрашнему представлению оставалось подготовить самую малость: расклейщики прилаживали афиши, музыканты на верху балагана настраивали свои инструменты...
   "Вот завтра я и поразвлекаюсь", - мечтательно изрёк индеец, - "Высплюсь, пошучу немного, и можно будет отправляться на поиски Поливеда с Архимедычем". Давненько он не виделся со старыми берсами, и сейчас были все основания поискать их именно здесь. Индеец ласково пригладил подаренный Архимедычем топорик. Крепкий и лёгенький томагавк, через ручку которого можно было пальнуть как из хорошего пистолета... ну или, забив туда энное количество табаку, использовать колесцовый замок в качестве зажигалки.
   Под ногами пронёсся свеже... изготовленный Буратино.
  -- Эй, плутишка, вернись!.. - не уступая тому в скорости, ковылял Карло.
   Проход был по-итальянски узеньким, и Лохматой Голове пришлось уворачиваться, выпуская шарманщика на оперативный простор. Карло бежал, низко наклонившись и протягивая к полену руки ("Tyrannosaurus бесхвостый!" - слезая с чьего-то балкона, буркнул индеец).
   Куда там! Буратино бежал по улице, как заяц, только деревянные подошвы его --туки-тук, туки-тук - постукивали по камням...
  -- Держите его! - закричал Карло.
  -- Фиг тебе, - усмехнулся индеец, - Греческих, прямо с пальмы...
   Вечерело, и Лохматая Голова стал искать, где бы дождаться утра. Рядом оказалась вполне себе незаметная каморка с нарисованным на холсте очагом. Уменьшившись до размера Буратино (меньше было незачем, да и томагавк не уменьшался), индеец нашёл себе потаённое местечко и только собрался задремать, как вернулось полено. Прибежав в каморку под лестницей, Буратино шлёпнулся на пол около ножки стула. Можно представить, какой был грохот.
   Индеец опять смежил веки, но в это время откуда-то выполз Говорящий Сверчок и своим противным, как у китайского будильника, "крри-кри" вознамерился научить дерево уму-разуму. "Интересно, - подумал индеец, - насколько у того хватит терпения?"
   Едва он это подумал, как умный сверчок своим дипломатическим ходом сам разрешил ситуацию:
  -- Жаль мне тебя, жаль, Буратино, прольёшь ты горькие слёзы, - в очередной раз "пообещало" жесткокрылое.
  -- Поччччему? - опять спросил Буратино.
  -- Потому, что у тебя глупая деревянная голова.
   Тогда Буратино вскочил на стул, со стула на стол, схватил молоток и запустил его в голову Говорящему Сверчку. Правда, промахнулся: не нужно забывать, что Буратино шёл всего первый день от рождения. Мысли его были маленькие-маленькие, коротенькие-коротенькие, пустяковые-пустяковые и рассчитать бросок молотка с соответствующим упреждением у Буратино не получилось. Индеец потёр шишку, и, рассмотрев прилетевшее орудие, мастерским жестом переслал его надоевшему своим скрипом получателю. Старый умный сверчок тяжело вздохнул, пошевелил усами и уполз за очаг, нагоняемый инструментом. Посыпалась штукатурка.
   После случая с Говорящим Сверчком в каморке под лестницей стало совсем скучно, и Лохматая Голова пошёл развеяться. Шишка на его голове всё ещё побаливала, и индеец наскоро сбегал к морю. Когда же Лохматая Голова вернулся, старенький Карло уже мастерил Буратино его знаменитую шапочку. Назревала идиллия.
   Долго ли, коротко, на городок опустились быстрые итальянские сумерки. Бедный шарманщик не мог транжирить оставшийся в лампе керосин, и каморка погрузилась в дрёму. Индейцу же не спалось: из дырочки, которую проковырял в очаге "Этот Несостоявшийся Варвар" (за долгие индейские годы Лохматая Голова изрядно приноровился раздавать длинные и порою даже правдивые имена) берса манила яркая (в свете, который человеку невидим, а иными созданиями различается в радуге дальше красного), чётко изгибающаяся чёрточка. В один прыжок одолев каморку, индеец заглянул туда...
   На двери, давненько уже затянутой паутиной, инфракрасно сияли руны. Архимедыч (а почерк был явно его) вполне мог бы начертать это и буквами, но в том и преимущество рунических знаков, что на чём-либо твёрдом их выцарапывать несравнимо удобнее. Да и найди в те годы итальянца, способного хоть как-нибудь их интерпретировать. Надпись гласила: "Полагаю быть:..." и следом тянулись даты с координатами. Причём даты были указаны по-древнерусски, "от сотворения мира", а координаты - ...тоже "не по-итальянски". Рядом совершенно иным почерком было по-гречески: "Пушистый! Ищи меня по следам беглой куклы". И дата. Совсем недавняя.
   Старики были рядом: и координаты Архимедыча, и недавний визит сюда Поливеда говорили о том, что корабль для путешествия из Америки был выбран правильно. Впрочем, в таких делах наш индеец давно уже не ошибался.
   В предвкушении встречи, а равно и более близких утренних шалостей, индеец снова устроился на своём импровизированном ложе.
   Рано поутру Буратино положил азбуку в сумочку и вприпрыжку побежал в школу. Следом, принимая нормальные человеческие габариты, отправился индеец.
   Полено целеустремлённо неслось "по азимуту". По дороге он даже не смотрел на сласти, выставленные в лавках - маковые на меду треугольнички, сладкие пирожки и леденцы в виде петухов, насаженных на палочку.
   Он не хотел смотреть на мальчишек, запускающих бумажный змей... "Интересно, я в Италии, или всё-таки в Китае?" - подумал индеец.
   Улицу переходил полосатый кот Базилио, которого можно было схватить за хвост. Но Буратино удержался и от этого. В отличие от Буратино, индеец не удержался. Победно взвыв, Базилио так сиганул в сторону ближайшего деревца, что из брусчатки чуть было не повылетали камни. Искры же вылетели в большом количестве, так что индеец заодно прикурил.
   Блаженно затянувшись, он обратил свой взор в сторону кукольного театра: на берегу моря стоял полотняный балаган, украшенный разноцветными флагами, хлопающими от морского ветра.
   На верху балагана, приплясывая, играли четыре музыканта.
   Около входа стояла большая толпа - мальчики и девочки, солдаты, продавцы лимонада, кормилицы с младенцами, пожарные, почтальоны, - все, все читали большую афишу. Индеец, недолго думая, затесался в это столпотворение. Отсюда ему открывалось более чем интересное "поле деятельности" в отношении театрального оркестра. Лохматая Голова вслушался, стараясь уловить ритм играемого:
  -- Пи-пи-пи, - пищала флейта.
  -- Ла-ла-ла-ла, - пела скрипка.
  -- Дзинь-дзинь, - звякали медные тарелки.
  -- Бум! - бил барабан.
   Индеец достал заранее припасённый кусочек сухого белого мела, прицелился, и, будто бы отмахиваясь от надоевшей мухи, ловко запустил его в сторону лязгающего тарелками музыканта. При очередном "дзине" между тарелок возникло пачкающееся облачко и стало угрожающе надвигаться на "тарельщика". Тот от неожиданности грохнул тарелками с удвоенной силой, но на этот раз в сужающемся зазоре появился такой "меловой период", что музыканты оказались в небольшом туманчике.
  -- Бум! - мимо инструмента барабанщик не промахнулся.
  -- Ай-ооо... - отозвался тот, в чью сторону барабанщик замахивался.
  -- Пи-пи, пиииии... - сказала по этому поводу флейта.
   "Неохваченным" оставался разве что скрипач. Попадая в балаган через "оркестровую ложу", индеец аккуратненько полил его руки подсолнечным маслом. Пытаясь поймать свой инструментарий, бедняга урезал такую партию, что будь рядом Паганини, сей достославный дядечка почувствовал бы себя "раскрученной" посредственностью.
   Индеец, как уже было сказано, курил. Не погасил он трубку и под сводами театра, благодаря чему театральная живность кашляла и не мешала ему заниматься прямыми берсовскими обязанностями. Смазав пару зрительских лавок пивом, пару - маслом, индеец достал "из широких штанин" заветную баночку скипидара. Этой баночки, согласно расчёту, должно было хватить на добрую половину зрителей, однако именно в этот момент табак в томагавке закончился; выколачивая "трубочку", Лохматая Голова нечаянно треснул по склянке, и скипидар, вытекая, обозначил только одно "счастливое" место.
   Резонно рассудив, что так - тоже неплохо, индеец обратил внимание на сцену. Освещаемая рампой (свечи в которой индеец тотчас же заменил на "фирменные"), сцена имела суфлёрскую будку и полноценный подъёмный занавес. "Полно - Ценный" - посмаковал это слово индеец...
   Через минуту индеец вышел. Из "чёрного" (впрочем, теперь можно и без кавычек) хода, страдая от крепкого индейского курева, "вытек" синьор. Густая нечёсаная борода его волочилась по полу, выпученные глаза вращались, огромный рот лязгал зубами, будто это был не человек, а крокодил. Карабаса мутило, дым валил прямо из ушей, и совершенно естественно, что доктор кукольных наук не сразу определил индейца как чужого, не имеющего к достославному театру отношения... да и вообще добропорядочного аборигена.
  -- Га-га-га, гу-гу-гу! - заревел он на мирного прохожего.
  -- Я задет, мсье! Защищайтесь! - воскликнул тот, а про себя подумал: "Великолепно, сударь. Вы как раз вовремя. Теперь у меня есть обо что выколотить мою маленькую трубочку..."
   У входа в театр по-прежнему было скучно: Буратино всё ещё клянчил деньги; около входа в театр всё так же висела большая афиша:

КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР

Только одно представление

   Торопитесь!
   Торопитесь!
   Торопитесь!
   Однако теперь она полностью соответствовала действительности: подобные представления обычно не повторяются. Да и вообще, после такого успеха собрать в данном театре аншлаг удастся разве что под страхом повторения сегодняшнего.
  -- Мальчик, в таком случае возьмите за четыре сольдо мою новую азбуку... - сказал Буратино.
  -- Блин! Я же собирался в Италию, а не в Испанию, - пробурчал себе под нос индеец.
   Сольдо была испанской монетой, и потому индеец проверил несколько "проходящих мимо" кошельков. Естественно, он положил их на место, просто удостоверившись, что там не пиастры и сольдо, а флорины и сольди.
   Тем временем почтеннейшая публика занимала места. Буратино сел в первом ряду и с восторгом глядел на опущенный занавес.
   На занавесе были нарисованы танцующие человечки, девочки в чёрных масках, страшные бородатые люди в колпаках со звёздами, солнце, похожее на блин с носом и глазами, и другие занимательные картинки.
   Три раза ударили в колокол, и занавес поднялся. Незаметно привязанный к занавесу, воспарил над кладовкой суфлёр. Он был крепко удивлён, когда его дёрнуло за ноги, протащило под сценой и остановилось только на полпути к потолку ближайшего "хламосборника". Придя в себя, бедняга собирался было прокомментировать данную ситуацию, но благородный индеец, памятуя о пришедших в театр детях, решительным образом этому воспротивился. Отвязав "томагавкнутого" служителя, индеец смело подменил его на посту. Залезая в суфлёрскую будку, индеец поискал глазами либретто... ну, то есть, партитуру... ну, то есть... короче, нашёл.
   Согласно найденному, спектакль представлял собой витиевато-разнообразное мордобитие, слегка подкреплённое фразами о "девочке с голубыми волосами". Немного посмотрев, индеец с горечью подумал: "в китайском театре хоть мордобой интересный...". Однако едва он это подумал, Буратино заметили.
  -- Глядите, это Буратино! - закричал Арлекин, указывая на него пальцем.
  -- Живой Буратино! - завопил Пьеро, взмахивая длинными рукавами.
   Из-за картонных деревьев выскочило множество кукол - девочки в чёрных масках, страшные бородачи в колпаках, мохнатые собаки с пуговицами вместо глаз, горбуны с носами, похожими на огурец...
   Все они подбежали к свечам, стоявшим вдоль рампы, и, вглядываясь, затараторили:
  -- Это Буратино! Это Буратино! К нам, к нам, весёлый плутишка Буратино!
   Тогда он с лавки прыгнул на суфлёрскую будку, а с неё на сцену. Пустотелая железная будка срезонировала так, что индеец от неожиданности потерял равновесие.
   Сцена изнутри была тёмной, а лесенка, ведущая в будку суфлёра - поразительно твёрдой. Особенно если "щупать" её затылком. "Эх, зря я суфлёра за занавес привязал, - сокрушался индеец, - то-то бы он вместо меня кавардакнулся..." Однако, привыкнув к темноте, он обнаружил щелочку, через которую можно было посмотреть на зрителей. А надо сказать, что посмотреть там было на что: добрая половина зрителей съезжала со своих лавок, смазанных маслом, другая половина чувствовала себя приклеенной. Один пожарный плакал навзрыд: ему досталось "счастливое" место, но не досмотреть "только одно представление" он не мог. Или не хотел. Или всерьёз полагал, что и другие зрители столь же "счастливы".
   Короче, главное происходило не на сцене.
  -- Хулиган! - доносилось из глубины зала.
  -- П-простите, мадам... я как-то неловко съехал с лавочки...
  -- Да куда ж ты мог съехать, если к этим лавкам пристаёшь, словно к пиву на германском празднике...
  -- Какое пиво?! Да и вообще это не повод за незнакомых дам хвататься!
   Всё чаще сие прерывалось жалобным воем пожарного. Услышав весь этот шум, из-за сцены высунулся человек, такой страшный с виду, что можно было окоченеть от ужаса при одном взгляде на него. Особенно если не знать, как тщательно выколачивает свой томагавк индеец.
   Куклы на сцене паясничали:
  
   Птичка польку танцевала
   На лужайке в ранний час.
   Нос налево, хвост направо -
   Это полька Карабас.
  
   Два жука на барабане,
   Дует жаба в контрабас.
   Нос налево, хвост направо -
   Это полька Барабас.
  
   Птичка польку танцевала,
   Потому что весела.
   Нос налево, хвост направо -
   Вот так полечка была...
  
   Под сценой синхронно паясничал индеец:
  
   Птичка польку танцевала.
   Это ж надо, ё-моё!
   Нос налево, хвост направо -
   Сбоку видели её.
  
   Два жука на барабане,
   Эх, бабахнуть по нему,
   Чтоб козявки полетали...
   А про жабу - не пойму:
  
   Эта фраза удивляет:
   "Дует жаба в контрабас"
   Ведь на ём смычком играют...
   Нестыковочка у вас.
  
   Куклы полечку танцуют,
   Карабаса (вот и он)
   Поминают только всуе...
   Он всё видит, он взбешён!
  
   Щас кому-то будет плохо,
   Проживёт он час едва,
   Ведь у этого вот лоха
   Я недавно спёр дрова.
  
   Он, поскольку хочет кушать,
   А сырое не привык,
   Буратино как гнилушку
   В печь отправит в тот же миг.
  
   Шо б ему такое сделать,
   Чтобы кукол меньше жёг?
   Инквизитор! Тролль, блин, нелюдь!
   Я уже иду, дружок...
  
   На сцене доктор кукольных наук искал бревно отпущения. "Вычислить" его было совсем не сложно, ещё проще было предъявить обвинение:
  -- Га-га-га, гу-гу-гу! - заревел он на Буратино. - Так это ты помешал представлению моей прекрасной комедии?
   Он схватил Буратино, отнёс в кладовую театра и повесил на гвоздь. Вернувшись, погрозил куклам семихвостой плёткой, чтобы они продолжали представление.
   Куклы кое-как закончили комедию, занавес закрылся, зрители разошлись. (то есть, сначала разбежались зрители, потом упал занавес, и только после этого куклы кое-как закончили комедию)
   Доктор кукольных наук, синьор Карабас Барабас пошёл на кухню ужинать. Настроение было так себе.
   Сунув нижнюю часть бороды в карман, чтобы не мешала, он сел перед очагом, где на вертеле жарились белый кролик и два цыплёнка.
   Помуслив пальцы, он потрогал жаркое, и оно показалось ему сырым.
   В очаге было мало дров. Тогда он три раза хлопнул в ладоши.
   Вбежали Арлекин и Пьеро.
  -- Принесите-ка мне этого бездельника Буратино, - сказал синьор Карабас Барабас. - Он сделан из сухого дерева, я его подкину в огонь, моё жаркое живо зажарится.
   Арлекин и Пьеро упали на колени, умоляя пощадить несчастного Буратино.
  -- А где моя плётка? - зарычал Карабас Барабас.
   Тогда они, рыдая, пошли в кладовую, сняли с гвоздя Буратино и приволокли на кухню.
   Индеец уже был там. Он знал, что когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог остановиться и чихал пятьдесят, а то и сто раз подряд. "Интересно, сколько будет на этот раз?" - подумал индеец, поигрывая полным кисетом нюхательного табаку.
   Когда куклы приволокли Буратино и бросили на пол у решётки очага, Синьор Карабас Барабас, страшно сопя носом, мешал кочергой угли. Табачок действовал. Как истинный индеец, Лохматая Голова знал толк в этом зелье: именно так растолчённый, именно так засыпанный в трубку и именно так выдутый из неё под нос именно этому человеку, табак должен был пронять его точно "по расписанию".
  -- Аап... аап... аап... - завыл Карабас Барабас, закатывая глаза, - аап-чхи!..
   И он чихнул так, что пепел поднялся столбом в очаге. Учитывая чихательную особенность Карабаса, а также мгновенно среагировавшего на ситуацию Пьеро, дела у полена явно пошли на поправку. Церемония аутодафе, по крайней мере, откладывалась.
   Индеец снова вдохнул через рукав, и, приложившись к "трубочке", дунул. На этот раз так, для приколу. Вдохнув вылетевшее из томагавка облачко, Карабас немного помедлил, чихнул, призадумался, чихнул увереннее, и, начиная с третьего раза профессионально вышел на полный темп.
  -- Аап-чхи! Аап-чхи! - Карабас Барабас забирал разинутым ртом воздух и с треском чихал, тряся башкой и топая ногами.
   На кухне всё тряслось, дребезжали стёкла, качались сковороды и кастрюли на гвоздях.
   Между этими чиханьями Буратино начал подвывать жалобным тоненьким голоском:
  -- Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко!
   Ну и так далее. Разговор тот известен, равно как и его итоги: Карабас передал для старого Карло пять золотых (неясно только - пиастр или всё-таки флоринов), сопроводив их просьбой не переезжать. Страховка была излишней, однако доктор кукольных наук знал, что делает: вероятность того, что именно он найдёт золотой ключик нулю не равнялась. И тогда...
   Тем временем Арлекин и Пьеро отвели Буратино в кукольную спальню, где куклы опять начали обнимать, целовать, толкать, щипать и опять обнимать Буратино, так непонятно избежавшего страшной гибели в очаге. Ёшкин Базилио, да чего тут не понятно-то? Когда Карабас принимался чихать, а тем более так знатно, то от такого необыкновенного чихания он обессиливал и становился добрее. После того как куклы удалились, Карабас подобрел ещё с полчасика и стал готовиться к финальному чиху. Как и в первый раз, глаза его налились кровью, нос, затем всё лицо собралось поперечными морщинами.
  -- Аап-чхи! - грянул Карабас.
  -- А-чи-ха-чи-пи-чи-гах!!! - добавил индеец.
   Старая индейская шутка сработала. Обычно, правда, "а-чи!" кричат одни, "ха-чи!" вторые, "пи-чи!" третьи, а "гах!" - ещё одни, самые громкие. В итоге над прерией разносится такое индейское -ПЧХИ, что бледнолицые до сих пор всуе веруют. Лохматой Голове пришлось отдуваться за всю компанию, однако "-пчхи!" получилось. Кухня подпрыгнула, стёкла вывалились из своих рам, а сковороды и кастрюли весьма им в этом поспособствовали.
   Вот так мало-помалу и наступил вечер. В театре становилось неинтересно, можно даже сказать, скучновато. За окнами тихо и нежизнерадостно засыпал город, и наш индеец, по доброте душевной, решил хоть чуточку их развеселить.
   Рано утром Буратино пересчитал деньги, - золотых монет было столько, сколько пальцев на руке, - пять.
   Зажав золотые в кулаке, он вприпрыжку побежал домой и напевал:
  -- Куплю папе Карло новую куртку, куплю много маковых треугольничков, леденцовых петухов на палочках.
   Откуда ему было знать, что в порту творится филиал "Бостонского чаепития", кузнецы в который раз пытаются закалить чистое техническое железо, повара ведут безуспешные войны с "шипучкой", а один из аптекарей чуть было не изобрёл "Кока-колу". Это потом совсем другой фармацевт догадается соединить её с содовой... эх, скорее бы.
   Пока же Буратино бежал в сторону каморки, замыкая малоэффективный, с точки зрения индейца, круг. "Ищи меня по следам беглой куклы" - наставлял его Поливед, и Лохматая Голова одно время даже надеялся, что наконец-то полено убежало. Сейчас же Буратино возвращался, и Лохматой Голове совсем не хотелось отправляться на поиски нового "путеводителя". Тем временем, а если быть точнее, когда из глаз скрылся балаган кукольного театра и развевающиеся флаги, он увидел двух нищих, уныло бредущих по пыльной дороге: лису Алису, ковыляющую на трёх лапах, и слепого кота Базилио.
   Это был не тот кот, которого Буратино встретил вчера на улице, но другой - тоже Базилио и тоже полосатый. При виде индейца, однако, Базилио чуть было не слинял. Наверное, помешало то, что коты в этот сезон не линяют.
   Тут можно было бы расписать, что, поелику данный кот фактически оказался зрячим, то Базилио был просто Крутым Мужиком и носил по этому поводу чёрные солнцезащитные очки. Но окружающие не протаскивались Мудрой Сущностью данного решения и часто клали ему мелкие монеты. Базилио обычно не возражал. Что же касается таблички с надписью, то, во-первых, на майках тогда ещё не писали, а во-вторых, написано, вообще-то было "синецио", а не "сиеццо". То есть про экзотическую магнолию под названием senecio, а не "слепой" по-итальянски.
   Можно бы... но я бы так не придумал. Не смог бы. Ни в жисть. И, соответственно, придётся пересказывать оригинал. Хотя вы, ведь, и так всё знаете: узнав, что "умненький, благоразумненький" имеет при себе деньги (коими он благоразумно похвастался), кот и лиса решают избавить его от непосильной ноши. "Поле Чудес" работало безотказно: до сих пор люди верят, что казино - это благотворительная организация, а финансовая пирамида создана исключительно для выгоды вкладчиков.
   Короче, Буратино "повёлся". Вели его долго, нудно и кругалями: через поля, виноградники, через сосновую рощу, вышли к морю и опять повернули от моря, через ту же рощу, виноградники...
   Городок на холме и солнце над ним виднелись то справа, то слева...
   Лиса Алиса говорила, вздыхая:
  -- Ах, не так-то легко попасть в страну Дураков, все лапы сотрёшь...
   Под вечер они увидели сбоку от дороги старый дом с плоской крышей и вывеской над входом: Харчевня "Трёх пескарей".
   Хозяин выскочил навстречу гостям, сорвал с плешивой головы шапочку и низко кланялся, прося зайти. "С чего бы это?", подумал индеец. Однако раньше чем он пришёл к какому-то выводу, троица вошла. Рассевшись у очага, где на вертелах и сковородках жарилась всякая всячина, кот и лиса украдкой посматривали на пищу. Индейцу всё больше казалось, что здесь их ждали. Самая разная снедь подрумянивалась, как будто её стали готовить к заранее оговоренному сроку, да и была она, за исключением барашка, явно предназначена для подельников:
  -- три корочки хлеба и к ним - вон того чудно зажаренного барашка - сказала лиса, - и ещё того гусёнка, да парочку голубей на вертеле, да, пожалуй, ещё печёночки...
  -- шесть штук самых жирных карасей, приказал кот, - и мелкой рыбы на закуску.
   Короче говоря, они взяли всё, что было на очаге: для Буратино осталась одна корочка хлеба. Кстати, насчёт корочки: в анналах записано (цитируем):
  -- Эй, хозяин, - важно сказал Буратино, - дайте нам три корочки хлеба...
   Хозяин едва не упал навзничь от удивления, что такие почтенные гости так мало спрашивают (конец цитаты).
   Да он чуть не опрокинулся от того, что подобные лохи появляются не чаще чем раз в столетие! Какие "почтенные гости"?! На входе в таверну он увидел двух нищих, уныло бредущих по пыльной дороге: лису Алису, ковыляющую на трёх лапах, и слепого кота Базилио. Плюс деревянное изделие в шапочке из куска носка, курточке из коричневой бумаги и ярко-зелёных штанишках из материала на той же основе. Икебана завершалась туфлями из старого голенища - короче, мальчик у театра не дал бы (да и не дал, как мы знаем) за это безобразие и четырёх сольдо.
   Однако платёжеспособность процессии не вызвала у хозяина трактира ни малейшего сомнения. "Он в доле", рассудил наш индеец, и, между прочим, оказался прав. Кот и лиса исправно поставляли в трактир путников, заходящих в "лучший трактир на этой дороге". Некоторых можно было ограбить, и кот с лисой делали это с нескрываемым удовольствием - но только не в стенах трактира. Хозяин, напоив путешественника и отправив того в строго условленное время, каждый раз "оставался ни при чём".
   Буратино, правда, поить не пришлось. И так, услышав, что "Ваши почтенные друзья изволили раньше подняться, подкрепились холодным пирогом и ушли, велев передать, чтобы вы, синьор Буратино, не теряя ни минуты, бежали по дороге к лесу", полено с радостью туда ломанулось.
  -- Эй, синьор Буратино, пора, уже полночь...- демоническим тоном вставил индеец, и вдруг, неожиданно для себя самого, добавил: - Везде Настигнет Ночь!
   Затем озадаченно почесал хаер: "вроде, до Августа далековато...". Он сконцентрировался на этой информации. Да так, что если бы это был непосвящённый, то ни во что больше его бы не посвятили. А потом резко расслабился. Мгновение разум блуждал "где-то - на бороде-то", а затем выдал в сознание цифры: 1987. "Один переход до цели, слава светлому Одину" - догадался индеец - "а 9-8-7 - значит, обратный отсчёт уже начался". И добавил:
  -- It's a final countdown!
   Откуда он мог знать, что финальный отсчёт придумают позже? Причём не для космонавтов, как многие думают, а для кино. Про космонавтов.
   Тем временем Буратино обиделся: пришлось ему заплатить один золотой из пяти. Пошмыгивая от огорчения, Буратино покинул проклятую харчевню. Да что тут "пошмыгивать"? Трактирщик и не подумал взять больше, чем причиталось ему по счёту. Просто, получив честно заработанную монету, сей славный дядечка проверил её на зуб. И если бы она оказалась "липовой", то полено было бы сдано "куда следует". А раз деньга была нормальной, то и остальные нормальные деньги вскоре должны были зазвенеть в добропорядочных карманах трактирщика.
   Всё складывалось прекрасно. Ночь была темна, - этого мало, - черна, как сажа. Всё кругом спало. Не спали барсук, олень и проклятая птица Сплюшка. Стандартно предупредив очередное полено (не всегда, между прочим, полено "биологически"), Сплюшка была столь же стандартно и не очень изобретательно проигнорирована.
   Буратино тем временем подходил к лесу. В зеленоватом свете луны он казался чёрным. Зловещим. Полным всяческих опасностей ("да и вообще, полным нифльхеймом", подумал индеец. Не стоит забывать, что в 1030 году младший берс был ещё и викингом.) Не в силах ждать прибавления денег, Буратино пошёл быстрее. Кто-то позади него тоже пошёл быстрее.
   Он припустился бегом. Кто-то бежал за ним вслед бесшумными скачками.
   Он обернулся.
   Его догоняли двое, - на головах у них были надеты мешки с прорезанными дырками для глаз.
   "Подозрительно быстрое реагирование", - подумал индеец. Впрочем, беззлобно: несмотря на экипировку, на Сводный Оркестр Братков для Разборок эти двое не походили: поймав Буратино, грабители предложили ему остаться с почками:
  -- Кошелёк или жизнь!
   Буратино, будто бы не понимая, чего от него хотят, только часто-часто задышал носом. Разбойники трясли его за живот, один грозил пистолетом, другой обшаривал карманы.
  -- Где твои деньги? - рычал высокий.
  -- Деньги, паршшшивец! - шипел низенький.
  -- Разорву в клочки!
  -- Голову отъем!
   А вот Орки-Мамлюки Особой Наглости даже разговаривать бы не стали (это у них биологически, ни мозг к подобной нагрузке не приспособлен, ни рычательный аппарат). Обстучали бы коваными ботфортами, и дело с концом. Даже закапывать не обязательно... Впрочем, для столь деликатной работы орки нежелательны: убить-то убьют, но с бедняги вместо вполне осязаемого кошелька снимут признание, что тот-де граф де Монтекристо. Ищи потом его капиталы...
   "Детки" тем временем играли в огнетушитель. Водил Буратино: перевернув его кверху ногами, разбойники стукали его головой об землю. Но и это ему было нипочём. Были б мозги - было б сотрясение, но за Буратино можно было не беспокоиться.
   Когда же дилетанты расслабились, и один из них принялся баловаться с ножом, Буратино изловчился - изо всех сил укусил его за руку... Самым виртуозным образом не потеряв ни одной монеты! Потом вывернулся, как ящерица, кинулся к изгороди, нырнул в колючую ежевику, оставив на колючках клочки штанишек и курточки, перелез на ту сторону и помчался к лесу.
  -- Й-йес!!! - воскликнул индеец. Он крепко возрадовался, когда полено обрело, наконец, зачатки инстинкта самосохранения.
   У лесной опушки разбойники опять нагнали его. Он подпрыгнул, схватился за качающуюся ветку и полез на дерево. От кота!
   Индеец тихо "переквалифицировался" в брахиатора. Биологически - "абрам-гутанга". Мог бы и в "гавриллу", но как прикинул будущий "бурелом", тотчас же отказался. Да так рьяно, что чуть было не вступил в партию зелёных макак.
   Вскарабкавшись на вершину, Буратино раскачался и прыгнул на соседнее дерево. На то самое, где раскачивался индеец. Разбойники - за ним...
   Взорам прибывших предстала картина: Лесной Человек (а именно так переводится слово "орангутанг") в полной боевой раскраске висел на руках, мирно попыхивая зажатой в ноге трубкой.
   Увидев такое, разбойники попятились. И, учитывая, что дело было на дереве, оба тут же сорвались и шлёпнулись на землю.
   Пока они кряхтели и почёсывались, Буратино соскользнул с дерева и припустился бежать, так быстро перебирая ногами, что их даже не было видно. Перед глазами стояли длинные волосатые руки, ноги с топориком и падре с его пугастиками. Не знаю, поверил ли Буратино в Конец Всему, но чертей с тех пор рисовал исключительно бесхвостых. Так он добрался до озера. Над зеркальной водой висела луна, как в кукольном театре. А именно: "на маленькой сцене справа и слева стояли картонные деревья. Над ними висел фонарь в виде луны и отражался в кусочке зеркала, на котором плавали два лебедя, сделанные из ваты, с золотыми носами". Здесь, естественно, тоже был лебедь, но один, и нос у него был нормальный. Лебедь, естественно, спал. Когда Буратино кинулся в озерцо, нырнул и схватил лебедя за лапы, тот принялся возмущаться. А позади тем временем опять затрещали сучья... Увидев ЭТО, лебедь тотчас же раскрыл огромные крылья. Через пару секунд, в течение которых лебедь, "сохраняя лицо", величаво драпал (иначе он просто бы клюнул Буратино по кумполу), Буратино выпустил его лапы, шлёпнулся, вскочил и по моховым кочкам, через камыши пустился бежать прямо к большой луне - над холмами. Интересно: "к большой луне, что над холмами", или "пустился бежать ... над холмами"? Скорее, первое.
   Так или иначе, но опыта подобных маршей у Буратино ещё не было. От усталости он едва перебирал ногами, как муха осенью на подоконнике.
   Вдруг сквозь ветки орешника он увидел красивую лужайку и посреди неё - маленький, освещённый луной домик в четыре окошка. ("...Летит лето в мои четыре окна..." - выдал индейцу разум. Точнее, та его часть, что дежурила "где-то - на бороде-то".) На ставнях нарисованы солнце, луна и звёзды.
   Вокруг росли большие лазоревые цветы.
   Дорожки посыпаны чистым песочком. Из фонтана била тоненькая струя воды, в ней подплясывал полосатый мячик.
   Буратино на четвереньках влез на крыльцо. Разбойники приближались, и это мобилизовало несчастного: словно в истерике, он колотил в дверь руками и ногами:
  -- Помогите, помогите, добрые люди!..
   Тогда в окошко высунулась кудрявая хорошенькая девочка с хорошеньким приподнятым носиком. Разглядывая девочку, наш индеец преобразился в лемура - ночного зверька с соответствующим зрением.
   Глаза у неё были закрыты, у индейца же они занимали добрую половину его маленькой мордочки. И видели при этом освещении всё.
  -- Девочка, откройте дверь, за мной гонятся разбойники! - из последних сил выпалил Буратино.
  -- Ах, какая чушь! - сказала девочка, зевая хорошеньким ртом. - Я хочу спать, я не могу открыть глаза...
   Она подняла руки, сонно потянулась и скрылась в окошке.
   В отчаянии Буратино упал носом в песок и притворился мёртвым. Если бы не усталость, он бы, наверное, сиганул в окно. Но у Буратино не было сил даже на это.
   Принимая человеческий облик, индеец шагнул было в сторону разбойников...
  -- Да ни тебя с ним не случится.
   Блаженно вдохнув пьянящий запах древнего книгохранилища, индеец тихо повернулся, и через мгновение бросился в объятия друга.
  -- Поливед!..
  -- Пушистый!.. - воскликнул старец.
   Минуту они так и стояли: "Конан-варвар" с ирокезом и томагавком и мудрый дальневосточный старец, под одеждой которого чувствовалась ещё большая телесная мощь. О силе же мысли говорило само его имя.
   "Ас корейский Ли-Си Цын" - вставило "где-то - на бороде-то". "Да он, вообще-то, скорее Ван, чем Ас" - машинально поправил индеец. Внимательный читатель, видимо, помнит, что когда-то наш индеец был викингом. А у них, скандинавов, было два сонма Светлых Богов: нынешние правители Асы (во главе с Одином) и древние Ваны. Посему, кстати, Поливеда Пушистый звал иногда Ван Ванычем.
   Так-с. Куда-то меня занесло. Возвращаемся к теме.
  -- Ты куда это, братец, топорик-то навострил? - неподдельным дедовским тоном поинтересовался кореец.
  -- Шугну от полена разбойников, - ответил Пушистый, - хватит баловаться. А Мальвину, если ещё раз путника от разбойников не укроет, лишу её соблазнительного голубого скальпа.
  -- Да и "твой" не лучше: стоило шарманщику его смастерить, как эта неблагодарность выбежала на улицу в чём папа смастерил и сделала вид, будто Карло довёл Буратино до смерти. Полицейский поверил - дальше сам понимаешь. Так что пускай над ним слегка поиздеваются. Главное - чтоб не жевали.
   С такими разговорами отправились берсы в домик.
  -- На собаку не наступи, - предупредил старец.
  -- Да брось ты. Была б собака - изгавкалась бы.
  -- При одном условии, - хитро прищурился Поливед, - Бобик не должен быть пьяный как бобик.
   Пушистый чувствовал себя недоразвлекавшимся. Поэтому, входя за Поливедом в домик, он как бы нечаянно приложил дверью о притолоку. Но в комнатах даже не шелохнулись. Тогда он принялся громыхать обувью, переставлять мебель и вообще вести себя не очень-то тихо... и в ответ ему тоже, естественно, не шумели. Тогда он набрал полную грудь воздуха и заверещал так, словно отпугивал бледнолицых. Так, что поднялся ветер, зашумели на дубу листья. Буратино качался, как деревяшка. При таких делах разбойникам быстро наскучило сидеть на мокрых хвостах...
   Домик, вне всякого сомнения, принадлежал Поливеду. Не Мальвина же его построила: чердак, освещаемый потайными окнами, был великолепной мансардой, на три этажа вглубь уходили разные помещения. Но девочка с голубыми волосами и знать не могла о подобных тайнах. Для неё существовало всего лишь несколько комнат - то, что было обычным загородным домиком.
   За ветвями дуба, где висел Буратино, разлилась утренняя заря. Из шахты зеркал вырвались её первые лучики, и Хонгильдон тотчас же погасил светильник. Двум филинам, склонившимся над давно утерянным фолиантом, много света не требовалось. Фолиант был старым, но у Поливеда, естественно, сохранился. Когда-нибудь, когда люди будут готовы принять его, они его примут.
   Пока же наступало утро. Трава на поляне стала сизой, лазоревые цветы покрылись капельками росы.
   Девочка с кудрявыми голубыми волосами опять высунулась в окошко, протёрла и широко открыла заспанные хорошенькие глаза.
   Эта девочка была самой красивой куклой из кукольного театра синьора Карабаса Барабаса.
   Не в силах выносить грубых выходок хозяина (без комментариев), она убежала из театра и поселилась в уединённом домике на сизой поляне. В том самом, который выстроил для неё Хонгильдон. Вряд ли он занимался благотворительностью, скорее, здание должно было стать местом их будущей встречи. Не с Пушистым, так с Архимедычем.
   Однако, наступало утро. Благородный пудель Артемон, тихо поикивая, прошёл в потайную дверцу. В отличие от Мальвины, псу можно было доверять.
   Через минуту он вышел - как всегда, неотразим: задняя часть его туловища была подстрижена, кудрявая шерсть на передней половине туловища была расчёсана, кисточка на хвосте перевязана чёрным бантом. На передней лапе - серебряные часы. В желудке, естественно, опохмел.
   На дворе мирно висело полено, и в кои-то веки никого не беспокоило. Даже Мальвину, спящую на расстоянии десятка шагов. Тем более, что окно она так и не закрыла.
   Как и было сказано, наступало утро. Запели птицы, появились пчёлы... Короче, а если сохранять стиль оригинала, то итак, открыв глаза, девочка с голубыми волосами сейчас же увидела Буратино, висящего вниз головой.
   Она приложила ладони к щекам и вскрикнула:
  -- Ах, ах, ах!
   Под окном, трепля ушами, появился благородный пудель Артемон. В глазах двоилось, голова была квадратная. Честного пуделя так и тянуло признаться, и потому, набрав в лёгкие побольше воздуха, пёс сформулировал:
  -- Я готов!
   Артемон свернул в сторону нос и приподнял верхнюю губу над белыми зубами. Типичнейший жест агрессии, да подтвердит мои слова каждый собачник. За поворотом чудились враги.
  -- Позови кого-нибудь, Артемон! - сказала девочка. - Надо снять бедняжку Буратино, отнести в дом и пригласить доктора...
  -- Готов!
   Артемон от готовности так завертелся, что сырой песок полетел от его задних лап... Неосторожный опохмел привёл его в такую степень готовности, что Артемон окончательно сбился с курса. Через минуту благородный пудель взял-таки нужный азимут, кинулся к муравейнику, - лаем разбудил всё население и послал четыреста муравьёв - (тире, между прочим, толстовское) перегрызть верёвку, на которой висел Буратино. Четыреста серьёзных муравьёв поползли гуськом по узенькой тропинке, влезли на дуб и перегрызли верёвку. Тут уж, как говорится, послала жена за ёлочкой: уж послала - так послала...
   Артемон подхватил передними лапами падающего Буратино и отнёс его в дом... Сподручнее было бы зубами, однако благородный пудель вполне представлял себе дозу "выхлопа", и на абсолютно законных основаниях не желал доставить лекарям заспиртованного пациента. Впрочем, этим лекарям лучше было бы дать заспиртованного. Последствий было бы меньше.
   Короче, наш славный пудель умчался в лесную заросль и тотчас привёл оттуда знаменитого доктора Сову, фельдшерицу Жабу и народного знахаря Богомола, похожего на сухой сучок.
   Умного не предвиделось, и берсы, расположившись на мансарде, предались было медитированию, как этот целитель, народный лекарь Богомол, подытожил-таки услышанное от боле традиционных специалистов:
  -- Одно из двух, - прошелестел он, - или пациент жив, или он умер. Если он жив - он останется жив или он не останется жив. Если он мёртв - его можно оживить или его нельзя оживить.
  -- Дать ему в морду или не дать ему в морду, - раздражённо подумал индеец, - и если я дам ему в морду, то он будет ругаться или он не будет в состоянии ругаться. И если ругаться он будет, то грязно или...
  -- Ну, как же мне его лечить, граждане? - встряла ни о чём не подозревающая Мальвина.
  -- Касторкой, - квакнула жаба из подполья.
  -- Касторкой! - презрительно захохотала Сова на чердаке.
  -- Или касторкой, или не касторкой, - проскрежетал за окном Богомол.
  -- Да лечить тебя касторкой или не-касторкой!!! - завершил свою тираду индеец.
   Тут надо заметить, что наш индеец, по молодости веков, любил выражаться. Да и сейчас, меду прочим, не против. Короче, это было вступление: главную часть программы в составе тридцати тысяч неповторяющихся эпитетов, ни в коем случае не разбавленных предлогами (особенно "в" и "на"), сей достославный дядечка "выдал" в течение секунды. Естественно, не в звуковом формате. Хонгильдон запомнил, проанализировал и тяжело вздохнул.
   Тем временем принесли касторку.
  -- Они её что, с нашатырём перепутали? - хихикнул индеец.
  -- Да нет, это от кашля, - невозмутимым тоном ответил Хонгильдон.
  -- Слабительное - от кашля?!
  -- Ага. Сам-то выпей и попробуй кашлянуть.
   Буратино будто услышал. Несмотря на то, что за всю свою чурбачную жизнь полено и слышать не слышало про действие этого зелья, несчастный, обречённый на толчкоседение Буратино простонал:
  -- Не нужно касторки, я очень хорошо себя чувствую!
  -- Поздно, сильно хорошо будет - прокомментировали на мансарде.
   Мимо, сжимая драгоценный кусочек сахара, пронеслась белая мышь. Серая полёвка, однажды она попала в школьный кабинет зоологии; после того, что бедняжка увидела, она переквалифицировалась в альбиноса, от запаха спирта и вида банок её переглючивало, и за каждым поворотом ей начинали мерещиться воскресшие из спирта сородичи. Ёжепонятно, что утренний Артемон вызывал в бедняжке непоправимый ужас... впрочем, добрый старец легко поправлял это дело: кусочек сахара а-ля Дети-Цветы мгновенно отправлял её на очередную поляну. В последнее время, правда, мышке выдавался простой кусочек. Как и полагается, плацебо работало.
   Мышка знала, что теперь ей уже не требуется Лисья хитрость, смешанная с полётом Синицы и упорством Дятла, однако от сахара не отказывалась. Уловив знакомый запах, мышка хитро взглянула на берсов, и, усмехнувшись, понесла сахар что-то невесёлому Буратино. По команде "- Я дам тебе кусочек сахару" мышь взобралась на постель и вложила его в несведущую руку Мальвины. После нескольких секунд препирательств та влила касторку в рот Буратино, сейчас же сунула ему кусочек сахару и поцеловала.
  -- Вот и всё...
  -- Тантрицкая сила! - не удержался индеец, - Всё, что ли?.. Слышь, старый, а может, ей тоже... сахару?
  -- Она и без сахара отчубучит, - успокоил Хонгильдон.
   Благородный Артемон, полюбивший всё благополучное, схватив зубами свой хвост, вертелся под окном, как вихрь из тысячи лап, тысячи ушей, тысячи блестящих глаз. Если бы мог, он ржал бы как лошадь. Рядом каталась со смеху белая мышь.
   Надо ли говорить, что, погружённый сахаром в абсолютно растительный вид, Буратино и не заметил, как "сработала" касторка. Наутро Буратино проснулся весёлый и здоровый, как ни в чём не бывало. От того утра, когда его "свесили", его отделяли сутки беспробудного цветочного сна. И естественно, касторки: проснувшись в добром здравии, Буратино вдруг понял, что... как бы это сказать... "Улан увидел дракона, и тотчас Улан Уде...".
   Положение усугублялось тем, что девочка с голубыми волосами ждала его в саду, сидя за маленьким столом, накрытым кукольной посудой.
   Её лицо было свежевымыто, на вздёрнутом носике и на щеках - цветочная пыльца.
   Опустим несколько минут из жизни нечастного Буратино. Когда же тот "предстал перед ясные очи", Мальвина оглянула деревянного мальчишку с головы до ног, поморщилась. Однако деваться было некуда: велела ему сесть за стол и налила в крошечную чашечку какао.
   Буратино сел за стол, подвернул под себя ногу. Миндальные пирожные он запихивал в рот целиком и глотал не жуя. Надо думать: луковица, корочка хлеба и эти пирожные были единственной пищей за все 3 дня и одну двадцатичетырёхчасовую "ночь" существования Буратино. Нет чтобы супчику... Короче, за столом Буратино "отличился".
   Тогда девочка сказала ему строго:
  -- Вытащите из-под себя ногу и опустите её под стол. Не ешьте руками, для этого есть ложки и вилки.
   Интересно, что из находящегося на этом столе предлагалось кушать вилками? Разумеется, Буратино этого не сказал. Он ведь не знал, что мавританская вилка предназначена для поедания лишь узкого круга "вторых" блюд. Просто, не обращая на девочку ни малейшего внимания, Буратино ел.
   От возмущения она хлопала ресницами.
  -- Кто вас воспитывает, скажите, пожалуйста?
  -- Когда папа Карло воспитывает, а когда никто.
  -- Теперь я займусь вашим воспитанием, будьте покойны.
  -- Покойся с миром, дорогое полено, - хихикнул индеец.
   "Вот так влип!" - подумал Буратино. Интуиция опять запаздывала.
   От приличного сидения за столом, а заодно и от недавнего купания в болоте, у него по всему телу ползли мурашки.
   Наконец мучительный завтрак окончился. Девочка велела ему вытереть с носа какао. Оправила складочки и бантики на платье, взяла Буратино за руку и повела в дом - заниматься воспитанием.
  -- В отличие от Пьеро, Буратино тут долго не выживет, - сказал Хонгильдон.
  -- А причём здесь Пьеро? - осведомился Пушистый.
  -- Я ждал Пьеро. Впрочем, и он тут появится. Кстати, Пушистый...
   А весёлый пудель Артемон носился по траве и лаял; птицы, нисколько не боясь его, весело свистали; ветерок весело летал над деревьями. Всё иллюстрировало древнюю истину: "собака лает - ветер носит".
   Куклы тем временем заперлись. Наверное, воспитываться.
  -- Снимите ваши лохмотья, вам дадут приличные куртку и штанишки, - сказала девочка.
  -- Кх-м... А можно, я её... повоспитываю?.. - мечтательно изрёк индеец.
  -- Не порть себе настроение, - отозвался Хонгильдон, - Ты же берс, ты же моментально в мысли полезешь. А у Мальвины их о-очень ограниченное количество.
  -- Жаль, - вздохнул индеец, - Впрочем, знаешь, в чьём она вкусе? Был в соседнем племени один оболтус. Резвящимся Кроликом звали. Того мысль вообще не интересовала: как обвод от коровы отличается - так давай подглядывать... Эх, сколько мы ему пинков за это дело поотвешивали...
   А в домике уже кипела работа: четверо портных - мастер-одиночка угрюмый рак Шепталло, серый Дятел с хохолком, большой жук Рогач и мышь Лизетта - шили из старых девочкиных платьев красивый мальчишеский костюм. "Шепталло?" - удивился индеец - "а Зарядная Каморра, часом, не у него в подмастерьях?". Уж что такое шептало и в какой части ружья оно находится, краснокожий знал.
   Портные работали споро, и через пару минут Затворро... тьфу ты, Дульный Торрмозз... а, ёшкин Базилио, Шепталло... короче, рак со товарищи сдали свою работу. Буратино было стыдно надевать девчонкины обноски, но пришлось всё-таки переодеться. Сопя носом, он спрятал в карман новой куртки четыре золотые монеты.
  -- Теперь сядьте, положите руки перед собой. Не горбитесь, - сказала девочка и взяла кусочек мела. - Мы займёмся арифметикой... У вас в кармане два яблока...
   Буратино хитро подмигнул:
  -- Врёте, ни одного...
  -- Фактическая ошибка, - констатировал Поливед.
  -- Врёт и не краснеет, - перевёл его слова Пушистый.
  -- Я говорю, - терпеливо повторила девочка, - предположим, что у вас в кармане два яблока...
  -- Вот с этого и надо было начинать, - буркнул Пушистый.
  -- Начинать надо было с объяснения термина "предположим", - сумничал Хонгильдон.
   Разумеется, эта ошибка так и не позволила девочке нормально сформулировать задачу. Буратино честно пытался решить её, однако, естественно, ничего не получилось.
  -- У вас нет никаких способностей к математике, - с огорчением сказала девочка, - Займёмся диктантом.
   Она подняла к потолку хорошенькие глаза:
  -- Пишите: "А роза упала на лапу Азора". Написали? Теперь прочтите эту волшебную фразу наоборот.
  -- А что такое Азор? - хитро прищурился Поливед, - Азов знаю, азот, азур, взор... зазор, наконец. Азоров же ранее не встречал.
  -- Улыбок тебе, дед Макар, - грязно спалиндромничал индеец.
   Девочка всплеснула руками, у неё даже брызнули слёзы.
  -- Вы гадкий шалун, вы должны быть наказаны!
   Она высунулась в окошко:
  -- Артемон, отведи Буратино в тёмный чулан!
  -- Двойная ошибка, - прокомментировал индеец, - ноль-пятнадцать на её подаче.
  -- Тройная, - поправил старец, - в этом доме нет светлого чулана.
   Благородный Артемон, не вникая в детали, тотчас же потащил "гадкого шалуна" в единственный имеющийся чулан, где по углам в паутине висели большие пауки. Запер его там, порычал, чтоб хорошенько напугать, и опять умчался за птичками.
   Девочка, бросившись на кукольную кружевную кровать, зарыдала оттого, что ей пришлось поступить так жестоко с деревянным мальчиком. (в высшей степени последовательно) Но если уж взялась за воспитание, дело нужно довести до конца.
  -- Не знаю как дело, но его до конца она доведёт, - заметил индеец.
  -- Не успеет, - ответил мудрый старец, - я уже всё подстроил.
   И кот, и лиса всерьёз думали, что сами подговорили летучую мышь сходить за Буратино. Щас! Так они и узнали о том крысином лазе, через который должен был проследовать деревянный мальчик. Нет, подговаривали-то они, но инициатива им не принадлежала. Тем более что мышь появилась в чулане, то есть там, где Буратино встретит ближайшую ночь. Откуда это знали кот и лиса?
   А вот мышь своё дело знала. Она говорила тихо, с профессиональной ненавязчивостью и убедительно честными глазами:
  -- Дождись ночи, Буратино, я тебя поведу в Страну Дураков, там ждут тебя друзья - кот и лиса, счастье и веселье. Жди ночи.
  -- Вот тогда и повеселимся, - хихикнул Пушистый, глядя, как девочка с голубыми волосами, наревевшись в своей кружевной кроватке, направилась обиженному её тупизмом Буратино.
   Берс отчётливо видел, как девочка с голубыми волосами подошла к двери чулана:
  -- Буратино, мой друг, вы раскаиваетесь наконец?
  -- О-па! - воскликнул индеец, - А я то думал, что высшее хамство - это взбзднуть под носом очкарика и вежливо осведомиться, не запотели ли у него очки...
  -- А ты говоришь, сахару, - меланхолично заметил Поливед.
  -- Очень нужно мне раскаиваться! Не дождётесь... - выпалил Буратино.
  -- Тогда вам придётся просидеть в чулане до утра...
   Девочка горько вздохнула и ушла.
  -- Добрейшей души человек, - прокомментировал старец, - А ведь могла бы для полного раскаяния и в инквизицию поиграть...
   Настала ночь. Сова захохотала на чердаке. Жаба выползла из подполья, чтобы шлёпать животом по отражениям луны в лужах. И заодно выписывать страдающим от травм касторку.
   Девочка легла спать в кружевную кроватку и долго огорчённо всхлипывала, засыпая. В кои-то веки её "отшили".
   Артемон оставался за старшего, а берсы решили пока разделиться: в то время, когда Пушистый привычно присматривает за поленом, старый Поливед... вежливо поговорит с разбойниками.
   В домике часы с маятником пробили полночь.
   Летучая мышь сорвалась с потолка.
  -- Пора, Буратино, беги! - пискнула ему над ухом. - В углу чулана есть крысиный ход в подполье... Жду тебя на лужайке.
   Она вылетела в слуховое окно. Буратино кинулся в угол чулана, путаясь в паутиновых сетях. Вслед ему злобно шипели пауки.
   Он пополз крысиным ходом в подполье. Ход был всё уже и уже. Буратино теперь едва протискивался под землёй... И вдруг вниз головой полетел в подполье. "И Тутанхамон, и там он - хамон" - вспомнив подобные "пирамидальные" шалости, хихикнула ласка. Не стоит забывать, как легко берсы меняют свой облик.
   Там он едва не попал в крысоловку ( - Мазила!..), наступил на хвост ужу, только что напившемуся молока из кувшина в столовой (в той части "хвоста" у змейки оказался желудок. Немудрено, что бедняга "похвастался харчем"), и через кошачий лаз выскочил на лужайку. Кот с томагавком, видимо, был единственной кошкой, воспользовавшейся этим приспособлением. С остальными кошачьими Артемон, мягко говоря, не целовался.
   Над лазоревыми цветами бесшумно летала мышь.
  -- За мной, Буратино, в Страну Дураков!
   У летучих мышей нет хвоста, поэтому мышь летает не прямо, как птица, а вверх и вниз... А тут ещё индеец присвистывал. Это в толстовские времена думали, что рот у неё всегда открыт, чтобы, не теряя времени, по пути ловить, кусать, глотать живьём комаров и ночных бабочек. Нынешние дошкольники прекрасно разбираются, что летучие мыши летают по слуху, и, соответственно, рот у них открыт для того, чтобы во время полёта пищать и потом слушать отражённые волны.
   А нехороший индеец тоже свистел. И тоже в ультразвуке. Догадываетесь, почему бедную мышь так колбасило?
   Буратино бежал за ней по шею в траве; мокрые кашки хлестали его по щекам. Следом, в "аэродинамической" тени, гулял индеец. Раскиданные поленом кашки тихо смыкались за его спиною, а в воздухе с трудом ориентировалась мышка.
   Вдруг мышь высоко метнулась к круглой луне и оттуда крикнула кому-то:
  -- Привела!
   Буратино сейчас же кубарем полетел вниз с крутого обрыва. У индейца хватило наглости притормозить. А потом тихо наблюдать, как деревянный мальчик некоторое время катился, а потом со всего хода шлёпнулся в лопухи. Как исцарапанный, полон рот песку, сел:
  -- Ух ты!..
   Точнее, пусть это будет "- Ух ты!..". Вдруг дети читают...
   Перед ним стояли кот Базилио и лиса Алиса.
  -- Храбренький, отважненький Буратино, должно быть, свалился с луны, - сказала лиса.
  -- Странно, как он жив остался, - мрачно сказал кот.
  -- Тоже мне Сирано де Бержерак, - встав около индейца, поведал Хонгильдон.
  -- Со страху, может, и Сирано... - без зазрений совести ответил индеец.
   Буратино обрадовался старым знакомым, хотя ему показалось подозрительным, что у кота перевязана тряпкой правая лапа, а у лисы весь хвост испачкан в болотной тине. Впрочем, не одному ему: Лохматая Голова тоже задумался и многозначительно посмотрел на Поливеда. "С лапой-то, мол, понятно, деревом укушен, но не менее суток с мокрым и в тине хвостом..."
  -- Да я, я её макал, - раздражённо буркнул старец.
  -- А обещал вежливо...
  -- Так я вежливо макал...
   Берсы переглянулись, и над лесом раздался их богатырский хохот. Базилио сжался и спрятал замотанную лапу под мышку.
  -- Бедные наши лапки, - жалобно простонал он, глядя на чёрный абрис "буратинопадного" уступа, и неожиданно для себя самого добавил:
  -- Горрлум...
   "Мурчишь, полосатый", - подумала лиса. В отличие от кошек, лисы не очень-то чувствуют скрытое присутствие. Они ведь преследующие, а не выжидающие хищники, вот и не умеют по-кошачьему обращаться в слух и наблюдение.
   Помурчать, впрочем, было неплохой идеей, ибо кошки мурчат не из удовольствия, а ради самолечения. Уж очень их "муррр" весь организм настраивает. Алиса же, не зная об этих тонкостях, продолжала "разводить" лоха. Во-первых, это у неё лучше получалось, а во-вторых - рашпиль с ножовкой были у неё отобраны. Во время "макания".
  -- Нет худа без добра, - сказала лиса, - зато ты попал в Страну Дураков...
   И она лапой указала на сломанный мост через высохший ручей. По ту сторону ручья среди кучи мусора виднелись полуразвалившиеся домишки, чахлые деревья с обломанными ветвями и колокольни, покосившиеся в разные стороны... Не будем пересказывать, в каком состоянии были город и его обитатели: уже из этого видно, что в плачевном. Тем не менее, интересующихся отсылаем (не поймите превратно) к оригиналу, перепечатывать целую страницу которого элементарно лениво.
  -- Да... Архимедыч назвал бы это Полярным Лисом, - невесело заметил индеец.
  -- Слышь, не упоминал бы ты его всуе. Появится - точно Полярный Лис наступит: сам же знаешь, какой он мастер всё с ног на уши переставлять.
  -- Ага, и сопровождать всё это комментариями, - расхохотался индеец.
   В отличие от младшенького, старшему из берсов ну никак не хотелось появления в Стране Дураков третьего, среднего берса. Несмотря на видимую ущербность Страны, Поливед склонен был скорее законсервировать, чем стереть с лица земли это общественное образование. Пусть там и творился, как Архимедыч скажет, полный Полярный Лис.
   Над сломанным мостом слётанной парой ушли в небо соколы. За творящимся по ту сторону границы лучше наблюдать с этой, а если ты можешь приподняться да воспользоваться великолепным соколиным зрением...
  -- По этим жителям можно анатомию изучать, - глядя на высохших горожан, вздыхал Пушистый.
  -- Скорее, патологическое истощение, - уточнил старец.
  -- Кстати: ты, вроде, говорил, что Медыч - неплохой анатом, - подзуживал младшенький.
  -- Да разберись ты злоберучим пробером! - не выдержал Хонгильдон, - да стоит ему тут появиться, как им даже патологоанатом не поможет...
   Далее пошла грубая и временами нецензурная брань. Индеец был в штопоре, однако до Архимедычевых волеизъявлений там было всё ещё далековато.
   Снова набрав высоту, он увидел прежнюю картину, сопровождаемую "остаточным выхлопом" учителя:
  -- ...Навуходоносор...
   А по ту сторону бродили в голодном бреду всякоразные жители, давно уже смирившиеся со своей участью. Зато на перекрёстках стояли навытяжку свирепые бульдоги-полицейские в треугольных шляпах и колючих ошейниках.
   Они кричали на голодных и шелудивых жителей:
  -- Пррроходи! Дерржи пррраво! Не задерррживайся!..
   Лиса тащила Буратино дальше по улице. Они увидели гуляющих под луной по тротуару сытых котов в золотых очках, под руку с кошками в чепчиках.
   Гулял толстый Лис - губернатор этого города, важно подняв нос, и с ним - спесивая лисица, державшая в лапе цветок ночной фиалки.
   Коты и лисы. Воры и мошенники. И "быками" при них - свирррепые полицейские бульдоги, рррвущие службу в надежде урррвать что-либо. Типичнейший Бандустан в первом поколении.
   Тем временем лиса и кот привели Буратино на пустырь, где валялись битые горшки, рваные башмаки, дырявые калоши и тряпки... Ядрёная такая свалочка располагалась прямо в бедняцком районе. По соглашению с лисами, сюда вывозили хлам не только из Страны Дураков, так что закопать в нём можно было не только четыре монеты, но и, буде надобно, обладателя.
   Тот, и не думая о последствиях, выкопал ямку. Сказал три раза шёпотом "крекс, фекс, пекс", положил в ямку четыре золотые монеты, засыпал, из кармана вынул щепотку соли, посыпал сверху. Набрал из лужи пригоршню воды, полил.
   И сел ждать, когда вырастет дерево... ну, или из него, деревянного, полезут свежие побеги. Интересного становилось мало, и соколы тихо прошлись вдоль границы, рассматривая единственный город Страны Дураков. В центре города, видимая ото всех границ, ни днём, ни ночью не прекращалась огромная стройка.
  -- Интересно, что это? - взмахнув крыльями, осведомился Пушистый.
  -- Храм, судя по жрецетолпению, - подражая Архимедычевым неологизмам, ответствовал старец.
  -- Сам ты "храм": кронверки не видишь?
  -- И кронверки, и ров с гласисом. Для защиты от челяди: не будут же толстый Лис - губернатор этого города, <...> спесивая лисица иже с оным, да и сытые коты в золотых очках, под руку с кошками в чепчиках, с ободранными подданными в одной церкви присутствовать: вдруг покосившаяся колокольня на бритую сановную "крышу" "съедет"... А так - охрану на бастионы поставил, алебардами вооружил, под куполом бомбарда на взводе...
  -- А "пастыри овец разношерстных"? С их-то идеалами?
  -- У них идеалы кончились - ещё тебя не было! - выпалил старец и круто повернул к небольшому озеру.
   Два селезня плюхнулись, распугивая лягушек, подгребли к берегу, заросшему тиной, и встали на него уже антропоморфными.
  -- Ладно, брат, куда направимся?
  -- Ко мне, например...
   Индеец чуть томагавк не выронил.
  -- Архимедыч, да возьмут тебя тролли!!!
   Перед ними стоял тихий ближневосточный дядечка, канонически высохший звездочёт. Длинная борода его путалась в мягких туфлях, подчёркивая и без того видимую субтильность.
  -- Смею предложить вам, о братья, мою скромную обитель и не менее скромное общество...
  -- Валяй, Архимед-оглы! - крикнул индеец.
  -- Да ты и без приглашения вломишься, - деланно пожурил его Хонгильдон, - Рад встрече, кузнец. Давненько с тобою не виделись.
   Если б кто оказался в окрестностях того озера, он был бы немало удивлён исчезновением этой странной троицы. Впрочем, как и её появлением: уменьшившись, друзья ступили на покатую палубу, тихо поблёскивающую в прибрежных зарослях.
  -- Да ты ж у нас - капитан Немо! - наслушавшись "где-то на бороде-то", воскликнул индеец.
  -- Ты мне льстишь, - ответил ему звездочёт, - причём безобразно.
  -- Ну тогда не "капитан Немо", а "фенрих Geneime" - рассудил их мудрый Хонгильдон.
   Наречённый германским званием, Архимедыч гордо облокотился на поручень своего U-бота и тихо, проникновенно скомандовал:
  -- Я сказал "на борт". Schnell, Donnerwetter!!!
   Через мгновение оба приглашённых были в рубке. "Nautilus Pompilius", прочли они на стойке штурвала. Что-то подсказывало, что данный Титаник с минуты на минуту должен пойти ко дну. Вскоре так и получилось: "фенрих Секретный" покрутил какую-то ручку, и над кораблём тихо сомкнулись водоросли.
  -- Блин, ты как это сделал? - удивился индеец.
  -- В корабле есть хитрая бочка: снизу дырки, чтобы вода выходила, а внутри - сильфон с воздухом. Сжимаем его - вода втекает, корапь тяжелеет и погружается; раздвигаем - сильфон вытесняет воду и корабль всплывает, - терпеливо объяснил Архимедыч.
  -- А не проще выдувать воду воздухом?
  -- Я пукну столько дуть, - прокомментировал Архимедыч.
   Смотреть под водой было некуда, и Архимедыч ориентировался по слуху: оттягивая гирю, он с силой ударял ею в борт и чутко слушал разнообразные эхо. Два шнека по краям корпуса сообщали лодке быстрый и бесшумный ход, и вскоре она поднялась к воздуху... в искусственном гроте, выложенном неподражаемыми персидскими коврами. Рукотворная пещера, несмотря на изрядную освещённость, терялась вдали.
  -- Принцип "хатки бобра", - похвастался Архимедыч, - Я называю её "Венета-3".
  -- Ну ты и джинн, - присвистнул индеец, - ну прямо Хасан Абдурахман Ибн-Хоттаб!
  -- Вообще-то, Архимеддин Ибн-Санук, - представился Архимедыч.
   Вот тут-то читатель, привыкший к далеко не обязательным мудрствованиям автора, мог бы заметить "опечатку". Дескать, имя это пишется не иначе как Архимед-Дин (или, совсем точно, Архимед-DIN). Я бы и сам так писал, однако Deutche Industriale Normatiwe тогда ещё не придумали.
   Рассевшись, как баи, друзья травили байки, потягивая долгожданный Архимедычев кальян. Узнав о полене, которое само ломится к Полю Чудес, Архимедыч привстал, повернул какой-то раструб и берсы услышали, как посреди свалки ляпнули:
  -- Крекс, фекс, пекс.
   Причём шёпотом и сдобрив высказывание звоном четырёх флоринов.
  -- Грекс, ракс, рекс, - прокомментировал Архимедчыч.
  -- Ехал Грека через реку? - рассмеялся Пушистый, - Ну ты, Архимед Кайфыч, и даёшь!
   Тут надо заметить, что "санук" дальневосточных религий - это скорее "прикалывает", "удовольствие от процесса", чем примитивный, я бы даже сказал немотивированный, "кайф".
   Дети ещё читают? Ну тогда заканчиваю "грузить" и плавно перехожу к дальнейшему повествованию. Как известно, засыпав, посолив и полив "будущее дерево", нынешнее дерево уселось ждать.
  -- Пойдём, что ль, к нему? - спросил Пушистый.
  -- Зачем? К утру сам здесь будет, - хором изрекли старшие.
   А полено на Поле продолжало ждать, когда вырастет дерево... ну или из него, деревянного, полезут побеги. Лиса Алиса думала, что Буратино уйдёт спать, а он всё сидел на мусорной куче, терпеливо вытянув нос.
   Тогда Алиса велела коту остаться караулить, а сама побежала в ближайшее полицейское отделение.
  -- А какое у нас ближайшее? - осведомился Пушистый.
  -- Трубка номер сто сорок восемь, - ответствовал Архимедыч.
   Переключив раструб, индеец вновь присоединился к кальяну. Причём, попрошу заметить, не столько "присоединился к компании", сколько взял трубочку и "пристыковался".
   На том конце "трубки N148" было накурено. Пусть и не так, как на этом её конце (не знаю как курят бульдоги, но мой знакомый двор-терьер от такого кальянища мог бы и замяукать), но изрядно. Там <...> за столом, заляпанным чернилами, густо храпел дежурный бульдог. В Стране Дураков давно уже не было неповиновения, и ночь блюстителя закона была традиционно тихой. Для поддержания традиционно большого количества "мусора на душу населения" самими же бульдогами инсценировались или организовывались различные "неприятности", по их факту делались "мероприятия", в ходе которых над населением традиционно глумились, а по окончании - столь же традиционно "закручивали гайки"...
   Надо ли думать, что, услышав о "беспризорном воришке", бульдог чуть с ума не сверзился.
  -- Ни кота себе: без регистрации, гав, не заплатил, гав, сверх плану, гав... - спросонья дежурный бульдог так рявкнул (точнее, именно так и рявкнул), что под лисой оказалась большая лужа.
  -- Воррришка! Гам!
   Лиса объяснила, что опасный воришка - Буратино - обнаружен на пустыре.
  -- Доносчику - первый кнут, - потирая руки, встал индеец. Впрочем, тотчас же сел и присосался к кальяну.
   Дежурный, всё ещё рыча, позвонил. Ворвались два добермана-пинчера, сыщики, которые никогда не спали, никому не верили и даже самих себя подозревали в преступных намерениях.
   Дежурный приказал им доставить опасного преступника живым или мёртвым в отделение.
  -- Старая закалка, - прокомментировал Архимедыч, - маразматично преданы делу, за что и были подчинены преданным Лису дуболомам.
  -- Это те, которые "О, Господи, Помоги Убежать"? - удивился старец.
  -- Ага. А если читать аббревиатуру обратно, то "Убежишь - Поймаем, Голову Оторвём". Превосходные исполнители, свято верующие, что "там" обязательно "разберут". Да и вообще в непогрешимое "там", ёшкин-поварёшкин.
  -- Блин! И почему ты не назвал свою лодку "черепахой"? - подал голос Пушистый. Видимо, опять побывавший в "Где-то на бороде-то".
  -- Потому что в пруду уже есть одна черепаха. Премилая старушенция.
  -- Не бывает старых черепах, бывает мало курева! - запротестовал индеец.
   Переглянувшись, старые берсы дунули в свои трубочки. Дым в кальяне перераспределился, и бедный индеец более не "излучал". Рядом с подлодкой тем временем появилась большая, страшная змеиная голова. И пока "премилая старушенция" выныривала, Архимеддин Ибн-Санук подключил первую попавшуюся трубочку и, нажав на мехи, выдул через оную весь "накуренный" дым.
  
   Вечерний звон
   Бом, бом,
   Об стенку лбом
   Бом, бом,
   И скоро лбом
   Бом, бом,
   Разрушим дом... - донеслось из центра города. Судя по дальнейшим звукам, лбом певший мимо дома промазал. Лоб остановил кусок рельса.
  -- Дзаннннн...
   Долбёжку подхватили окрестные, но берсов это уже не интересовало: в комнату (Залу? Пещеру?) входила добрая трёхсотлетняя черепаха.
  -- О, юноша, у Вас гости... - смутилась добрая черепаха Тортила.
  -- И я рад представить Вам мудрого Хонгильдона (Поливед изящно поклонился, чем привёл её в полный восторг) и молодого, но очень талантливого Лохматую Голову... прошу за него прощения, мой друг здорожился трохи, вин хвилинку поспит.
  -- Это кто поспит?! - очнулся индеец, - Встречу надо отпраздновать!...
   Все посмотрели на хозяина. Тогда он сделал себе чёлку, приложил к усам два пальца, и, вскинув правую руку... с воплем "Хальб-Литер" достал из "загашника" пузырь доброго малоросского самогону.
   Налили "по маленькой", по-братски поделившись с индейцем.
  -- За встречу - до дна!
   Остограммились. Лохматая Голова по-братски ополлитрился, после чего "старшие" (учитывая какие-то 300 лет "старушенции") мирно перешли к чаю. Впрочем, "старшие" здесь правомерно, потому как Лохматая Голова дрых как младенец. С соской, торчащею из кальяна.
   Тем временем сыщики привели Буратино в отделение. Дежурный бульдог сам вылез из-за стола и сам обыскал его карманы.
   Не обнаружив ничего, кроме кусочка сахара ( ) и крошек миндального пирожного, дежурный кровожадно засопел на Буратино:
  -- Ты совершил три преступления, негодяй: ты - беспризорный, беспаспортный и безработный. Отвести его за город и утопить в пруду.
  -- О-па! - удивился Архимеддин, - в Стране Дураков обычно либо "беспаспортный" - преступление, либо "безработный".
   Изобретатель не врал: в этой стране либо крестьянам вообще паспортов не давалось, но безработный автоматически приравнивался к тунеядцу (и немедленно загружался работой), либо неработающий раскатывал на собственной карете, но появляться без паспорта не стоило. Особенно работнику, ведь кто-кто, а он откупиться от правохоронителей не мог.
   К пруду приближались визг, болтология и адресованные оной посылы. Это Буратино пытался рассказать про папу Карло, про свои приключения. Всё напрасно! "Там" "разобрали", "почистили", и, естественно, "замели следы". Вот только бедные доберманы всё слушали приговорённого и от его трескотни у собак всё более "съезжала крыша". Наконец вдали показался пруд, и доберманы-пинчеры устроили такой спурт, словно были гончими. Наконец-то доставив говорливое дерево, сыщики так швырнули его в глубокий грязный пруд, полный лягушек, пиявок и личинок водяного жука, что зелёная ряска сомкнулась над ним.
  -- Батюшки! - перепугалась добрая черепаха Тортила.
  -- Не беспокойтесь, - сквозь сон проговорил индеец, - оно не тонет...
   Древо, из которого сделали Буратино, и впрямь оказалось не тонущим. Всплыв, он некоторое время лежал на воде, облепленный зелёной ряской, и тихо опупевал. Вскоре вокруг него собрались обитатели пруда, красочно и с превеликими знаниями биологии описанные в оригинале. Преклоняюсь перед сим описанием биоценоза и обещаю по данному поводу не стебаться.
  -- Ну что, почтенные старцы, - не обращая внимания на дерево, - предложил Архимеддин, - не принять ли нам кахварчику?
  -- Винца? - перевёл с арабского Хонгильдон, - Извини, градусы не понижаю.
  -- Ну тады иного кахвара, - не моргнув глазом, сказал звездочёт.
   Арабы - мудрые люди: раз уж вина (кахвар) им не дозволяется, они придумали иное зелье, знаменитый арабский кофе. А чтобы не путаться, нарекли его тем же термином. Правильно сделали, между прочим: вот захочется неверным на троих... при арабах... тут один и предлагает: "кофейку испить бы, да при компании". А уж уединившись - "Який же афганець сало не любит?!".
   Напившись кофе, добрая черепаха Тортила решила-таки взглянуть на куклу. Не то чтобы она никогда не видела кукол, однако же всё, что оказывалось в окрестностях пруда, ну никак не могло пройти мимо глаз любознательной черепахи.
   Выйдя на "перископную глубину", старая черепаха Тортила стала на шнорхель. С листа водяной лилии, да ещё и с непривычки это было пугательно: Зелёная ряска на поверхности пруда заколебалась, и появилась большая, страшная змеиная голова. Она поплыла к листу, где сидел Буратино.
   У него дыбом встала кисточка на колпаке. Он едва не свалился в воду от страха. Да и свалился б - ничего страшного.
   В этом месте у читающего должен бы возникнуть вопрос: "ну откуда он, бедняжка, знал, что это не змея?". А откуда он знал о змеях? Биологическая память? Да не верю я, что дерево, из которого был выструган Буратино, сотню поколений назад было змеебоязненным любителем прятаться...
  -- Ах ты, безмозглый, доверчивый мальчишка с короткими мыслями! - с места в карьер начала черепаха. - Сидеть бы тебе дома да прилежно учиться! Занесло тебя в Страну Дураков!
   Малоросская горилка действовала. Черепашка слегонца петушилась.
  -- Так я же хотел же добыть побольше золотых монет для папы Карло... Я очччень хороший и благоразумный мальчик...
   Подобное "очччень" очччень напоминало переговоры с излишне говорящим сверчком. Однако мы помним, чем всё это закончилось. Тортиле повезло: у полена не было ни молотка, ни сочувствующего кувалдометателя.
   Видимо, осознав это, старая добрая черепаха ляпнула первое, что пришло ей в голову. Однако стоит напомнить, что, благодаря Архимедычу, старая добрая черепаха знала всё, что происходит в "СД" и её окрестностях, и потому:
  -- Деньги твои украли кот и лиса, - сказала черепаха. И, дабы не показаться голословной, добавила: Они пробегали мимо пруда, остановились попить, и я слышала, как они хвастались, что выкопали твои деньги, и как подрались из-за них... (Эка меня занесло, подумала черепаха, ладно бы "хвастались, что выкопали", но "хвастались, что подрались"... Эх, тут не то что жабы, тут головастики на смех поднимут...) И, не дав полену опомниться, добавила:
  -- Ох ты, безмозглый, доверчивый дурачок с короткими мыслями!
  -- Не ругаться надо, - поискав что-нибудь, хоть отдалённо напоминающее молоток, проворчал Буратино, - тут помочь надо человеку... Что я теперь буду делать? Ой-ой-ой!.. Как я вернусь к папе Карло? Ай-ай-ай!..
   Он тёр кулаками глаза и хныкал так жалобно, что лягушки вдруг все враз вздохнули:
  -- Ух-ух... Тортила, помоги человеку. Заколебал уже...
   Черепаха долго глядела на луну, что-то вспоминала... Вспомнив о ключике, она "выдала" очередную притчу, втянула змеиную голову и медленно опустилась под воду.
   В домике берсов что-то рассказывали. Выныривая, черепаха слышала, как Хонгильдон вежливо попросил товарища не выражаться. Точнее, говорить музыкальными терминами.
  -- Вот я и говорю, - продолжал Архимедыч, - какой-то Паганини Стравинский Мусоргского с Бетховеном. Шумят, понимаешь: то Бах в бемоль, то Брамс с развороту. Кварту для храбрости примо, и давай, понимаешь, Штраусов изображать. А мне что, Страдивари от этого шума? Выхожу, естественно... "Шуберт", орут: знают, что я такое...Те как услышали, как от меня Дунаевский... Но это, сам знаешь, не помогло: Амати-то я их вдогонку "обложил" - до сих пор пианиссимо. Ты ж моё слово знаешь: его даже в диез подкреплять не обязательно...
  -- Прошу прощения, молодые люди, - прошелестела старая черепаха, - а не дать ли нам Буратино золотой ключик? Он парень шаловливый, кого хошь на уши поставит... да и с Карабасом, по-моему, не сладит.
  -- И то верно, - оживился Хонгильдон, - Архимед, сваргань-ка ему дубликатец, пока он оригинал не "посеял".
   Тем временем к берегу подошёл любитель пиявок. Не то чтобы он любил их кушать, просто Дуремар (так его звали) не прочь был куда-нибудь оных приляпать.
  -- Пойду подзужу его, - промолвила черепаха, - взять-то он ключик не позарится, но вот Карабасу точно выболтает. За ключиком-то когда возвращаться?
  -- Утро вечера веселее, - премудро высказал Поливед.
   Прошло долгое-долгое время. Луна уже клонилась за холмы... Поливед чувствовал себя прескверно. (За индейца можно было не волноваться: обнаружив в комнате бар, младший из берсов удегустировался.) Пройдя в залу (именно в залу, а не в пещеру при выходе), он обнаружил там странное сооружение: длинный ящик, из коего торчали трубочки, шланги и прочая фурнитура, покоился на двух подрессоренных колёсах; за ним, опираясь на барабан с бесконечной лентою, стояла кабина... Короче, полугусеничный паровоз. Дым коромыслом и собранные в кучу ковры свидетельствовали об удачно произведённой обкатке. У паровоза, ковыряя его отвёрткой, радостно прыгал Архимеддин.
  -- Ты, блин, Кайфыч-Похмелыч... - ласково пожурил его Хонгильдон, - я ж у тебя тут вытяжку видел...
  -- О мудрый Гринпис, - Архимеддин намотал бороду на отвёртку, - К безмерному стыду своему, сделал я оную слабоватой. По минуты прошествию, но не раньше чем я докурю, воздух тут кристально очистится, что приведёт присутствующих в собачий восторг. (он смиренно вздохнул) А коль не возрадует - изобрету этилированный бензин...
   Луна уже клонилась за холмы, и вскоре здесь должна была появиться Тортила. Ключи "от форта Буян" в количестве ящика были на верхотуре, и Поливед с Архимедычем не нашли ничего лучшего, как туда залезть. Из трубочки неслись откровения Карабаса, как вдруг...
  -- Тук-тук, молодые люди...
   От неожиданности Архимеддин упал. Не "сверзился" как-нибудь, а прозаически крякнул. Вместо "кря-кря", правда, воздух наполнили имена редких, а временами даже мифических животных, из коих имя Великого Змея Ёрмунганда было максимально читаемым...
   Тут даже индеец проснулся. Черепаха же этого не заметила: в триста лет, к сожалению, слух не такой как раньше, а Архимедыч, к тому же, свято чтил заветы Великого Кобзаря. То есть коль и поминал... "живность", то исключительно "незлым тихим словом".
   Впрочем, так оно и лучше. Обстоятельное чаепитие, и добрая черепаха Тортила, рассмеявшись, понесла один из ключиков ничего не подозревающему Буратино. Она положила его (ключик) на лист у ног Буратино.
  -- Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями, - сказала Тортила, - не горюй, что лиса и кот украли у тебя золотые монеты. Я даю тебе этот ключик. Его обронил на дно пруда человек с бородой такой длины, что он её засовывал в карман, чтобы она не мешала ему ходить. Ах, как он просил, чтобы я отыскала на дне этот ключик!..
  -- Давай быстрее, - поторопил Архимедыч, - Тортила, конечно же, любит "найти свежие ушки", но у полена может не быть терпения...
   Погрузка заканчивалась. Загрузив уголь, "греческий огонь" и пиво, проверив наличие керосина и курева, берсы "поднялись на борт". Капсулированный компаунд (после этих слов Архимедыча попросили не выражаться) тихо, но настойчиво закрутил гусеницу. Пробуксовав, паровоз вылетел в потайную дверь...
   Тортила вздохнула, помолчала и опять вздохнула так, что из воды пошли пузыри...
  -- Но я не помогла ему, - ничтоже сумняшесь, продолжила черепаха, - я тогда была очень сердита на людей за мою бабушку и моего дедушку, из которых наделали черепаховых гребёнок. Бородатый человек много рассказывал про этот ключик, но я всё забыла. Помню только, что нужно отворить им какую-то дверь и это принесёт счастье...
   У Буратино забилось сердце, загорелись глаза (будто не дежурный бульдог, а Буратино закусил "хитрым" сахаром). Он сразу забыл все свои несчастья. Вытащил из кармана курточки пиявок, положил туда ключик, вежливо поблагодарил черепаху Тортилу и лягушек, бросился в воду и поплыл к берегу.
   А где-то, опережая его, бесшумно катил паровоз. В ущелье лежало облако тумана. Из-под рамы вырвался бледно-жёлтый луч, и паровоз, не снижая скорости, понёсся дальше.
   Друзья не спешили. Знали, где, и, самое главное, когда серый заяц (странно было бы видеть его по-зимнему белым) скинет, наконец-то, мешающий ему груз. В отличие от Толстого, их интересовал не сам груз, а его носитель. Говоря по-человечески - заяц.
   Тот традиционно петлял, и если бы не мелькавший в ветвях Пьеро, да-авненько бы "оторвался". Пока же он раз перебежал дорогу (Буратино прижался к скале.), второй раз (дерево что-то разглядело)... Бревно ломанулось. Буратино бежал так быстро, что звёзды теперь, как бешеные, неслись за чёрными ветвями. "Тоже мне капитан Пикар", - подсказало "где-то на бороде-то".
  -- Эй, капитан Глухо... - спросил индеец, - Долго он будет вилять, как маркитанская лодка?
   Будто услышав, заяц прицелился. Маленький человечек, задев головой за ветку, свалился с его спины и шлёпнулся прямо под ноги Буратино.
  -- Ррр-гаф! Держи его! - проскакали вслед за зайцем полицейские бульдоги; глаза их были так налиты злостью, что не заметили ни Буратино, ни бледного человечка.
   Свернув на небольшую поляну, бульдоги встретились с неизвестным. Неизвестное было чёрным, твёрдым и с выключенными для верности "габаритами". Краш-тест был великолепен: с тарированной скоростью, об недеформируемый паровоз... и "перекрытием" в исполнении Архимедыча. "EuroNCAP" - подсказало где-то на бороде-то; "Ну и Как Архимедычев Паровоз?" - перевёл индеец.
   Так или иначе, заяц был отомщён. Стихоплёту повезло меньше: подружившись с веточкой, он окончательно поверил в собственную Мальвине необходимость.
  -- Прощай, Мальвина, прощай навсегда! - плаксивым голосом пропищал человечек.
  -- Малвина? - переспросил Архимедыч, - Француженка?
  -- МалЬвина, глухой! - уточнил индеец.
  -- А хто у нас клятый москаль? - осведомился Архимеддин ибн-Санук, - так ведь только старые москвичи произносят: "верьх", "четверьх"... "Мальвина" туда же...
   У паровоза очухивались.
  -- О-ох, - ощупав голову, протянул один из бульдогов, - Поймать кого-то с горя...
  -- Даа... - прокряхтел другой, - И показания снять...
  -- Я с тя ща скальп сниму! - вежливо пообещал индеец.
  -- Пушистый может, - тоном Конфуция заключил Хонгильдон, - Коль не успокоишься - мигом упокоишься.
   Бульдогов сдуло.
   А на дороге... точнее, "в", а не "на" ней, в колёсной борозде "отдыхала" кукла. Мальвинин ухажёр, очевидно, считал себя уже мёртвым и пропищал загадочную фразу: "Прощай, Мальвина, прощай навсегда!", расставаясь с жизнью. До собак ему было столько же дела, сколько им до него: ни Пьеро, ни Буратино "сдуваемые" не интересовали.
  -- Сдуть, что ли, их? - поворачивая раструб, буркнул Архимедыч.
   Но в это время кукла очухалась. Ещё бы: выяснив, что "самый больной в мире человек", мягко говоря, не сдох, Буратино отыскал завалившуюся в кармане пиявку и приставил её к носу бездыханного человечка.
   Пиявка, недолго думая, цапнула его за нос. Пьеро быстро сел, замотал головой, (а говоришь, сотрясение) отодрал пиявку и простонал:
  -- Ах, я ещё жив, оказывается!
   Буратино схватил его за щёки, белые как зубной порошок, целовал, спрашивал:
  -- Как ты сюда попал? ("Чё, сам не видел?", - прикалывался индеец) Почему ты скакал верхом на сером зайце? ("А не рыжем или серобуромалиновом?")
  -- Буратино, Буратино, - ответил Пьеро, пугливо оглядываясь, - спрячь меня поскорее... Ведь собаки гнались не за серым зайцем, - они гнались за мной... ("За зайцами - это гончие... ну, за неимением их - контролёры") Синьор Карабас Барабас преследует меня день и ночь. Он нанял в Городе Дураков полицейских собак и поклялся схватить меня живым или мёртвым.
   Вдали опять затявкали псы. Наверное, как и те: "мы с Тамарой ходим парой / не генсеки мы с Тамарой". К тому же в трауре, судя по чёрным повязкам.
  -- Пускай помилуются, - кивнув в сторону кукол, сказал Архимедыч, - а у меня горло чешется...
   Через минуту бульдогов встретили... С распростёртыми объятиями (индеец) и приветственной речью. Полиция Дураков понесла потери, но унесла ноги. (Именно так: для службы они были потеряны...)
   А в метре от дороги, в мимозовых зарослях, Пьеро и Буратино типа спрятались. Там, лёжа на прелых листьях, Пьеро шёпотом начал рассказывать ему:
  -- Понимаешь, Буратино, однажды ночью шумел ветер, дождь лил как из ведра...
   Звучало как "Однажды в Америке"... Однако ж было сие, как мы вскоре увидим, не далее как уходящей ночью. Проследим за рассказом, начиная с того момента, когда Пьеро заметили. Как тут не заметить: поставили, понимаешь, подглядывать, а он подслушивает...
  -- Ты подслушиваешь, негодяй! - вскричал Флинт... эээ... синьор Карабас Барабас.
   И он кинулся, чтобы схватить меня и бросить в огонь, но опять запутался в бороде и со страшным грохотом, опрокидывая стулья, растянулся на полу.
   Не помню, как я очутился за окном, как перелез через изгородь. В темноте шумел ветер и хлестал дождь.
   Над моей головой чёрная туча осветилась молнией, и в десяти шагах позади я увидел бегущих Карабаса Барабаса и продавца пиявок... (Интересно, в его шагах или Карабасовых?) Я подумал: "Погиб", споткнулся, упал на что-то мягкое и тёплое, схватился за чьи-то уши...
   Это был серый заяц. Он со страху заверещал, высоко подскочил, но я крепко держал его за уши, и мы поскакали в темноте через поля, виноградники, огороды... Мимо "Трёх пескарей", судя по направлению...
   Когда заяц уставал и садился, обиженно жуя раздвоенной губой, я целовал его в лобик.
  -- Ну пожалуйста, ну ещё немножко поскачем, серенький...
   Заяц вздыхал, и опять мы мчались неизвестно куда - то вправо, то влево... Известно ведь, что зайцы петляют.
   Когда тучи разнесло и взошла луна, я увидел под горой городишко с покосившимися в разные стороны колокольнями. (Так "взошла" или "выглянула"? "Взойти" она могла только вечером...)
   По дороге к городу бежал Карабас Барабас и продавец пиявок. Прекрасно иллюстрируя древних китайцев: "Скачущий по неверной дороге не догонит бредущего по правильной, и чем быстрее он скачет, тем больше отстаёт от бредущего".
   Заяц сказал:
  -- Эхе-хе, вот оно, заячье счастье! Они идут в Город Дураков, чтобы нанять полицейских собак. Готово, мы пропали!
   Заяц упал духом. Уткнулся носом в лапки и повесил уши.
   Я просил, я плакал, я даже кланялся ему в ноги. Заяц не шевелился.
   Но когда из города выскочили галопом два курносых бульдога с чёрными повязками на правых лапах, заяц мелко задрожал всей кожей, - я едва успел вскочить на него верхом, и он дал отчаянного стрекача по лесу...
   Остальное ты сам видел, Буратино.
  -- Ещё, блин, один: уселся на зайца, покатался в своё удовольствие, а потом ещё и бульдоги мимо него промазали... - сидя с кальяном, бубнил индеец, - Герой мифов нашёлся: подставил серого...
  -- Хочешь отбоксировать? - догадался Мудрый, - э'т он и от Карабаса получает. По поводу и без повода...
  -- Не порть мне санук, - Архимеддин повернулся к Пушистому, - А то не кому будет "литерный победюй" устраивать... Кстати, я заканчиваю: докуришь - рвём с Старому.
  -- Это я-то "старый"?! Если человеку пять миллионов лет, это ещё не повод в старцы записывать!
   Старший встал, в руке у него был огромный гаечный ключ. Немного пофехтовав, Архимеддин бросил монтировку и принялся бегать вокруг паровоза. Индеец хихикал: подходя к повороту, Архимеддин протягивал бороду (не стоит забывать, что "человек" - лишь обличие), хватался ею, и лихо менял направление. "Высший удираж", комментировал старец, а механик, в который раз выныривая из-за транспорта, спрашивал:
  -- Ну ты накурился?!.
   Докурив, индеец бросился "на помощь Старому":
  -- Банза-ай!!!
  -- Это кто тут бонсай?..
   Впрочем, всё обошлось. Не взаправду же они кипятились.
   А вот паровоз был под парами. Взяв старт, Архимеддин так вышел из "хатки", что небольшой порог стал для паровоза трамплином. Пока он летел, Архимедыч высунулся, посмотрел на развевающуюся бороду и придумал антикрыло.
  -- Куда ж ты так раскочегарил?! - едва не вылетев из кабины, осведомился Пушистый.
  -- Кочегар, говоришь? - переспросил Архимедыч. "Кочегар" было сказано по-французски...
   Когда солнце поднялось над скалистой горной вершиной, Буратино и Пьеро вылезли из-под куста и побежали через поле, по которому вчера ночью летучая мышь увела Буратино из дома девочки с голубыми волосами в Страну Дураков. Трогать их было некому (бульдоги кончились), а "у Мальвины" в подполе давно уж стоял берсовский паровоз.
   "Деды" читали, а индеец по-прежнему шёл за "деревом". Привычка, наверное.
   На Пьеро было смешно смотреть, - так он спешил поскорее увидеть Мальвину.
  -- Послушай, - спрашивал он через каждые пятнадцать секунд, - Буратино, а что, она мне обрадуется?
  -- А я почём знаю...
   Через пятнадцать секунд опять:
  -- Послушай, Буратино, а вдруг она не обрадуется?
  -- А я почём знаю...
   Каждые пятнадцать секунд индеец сверял часы. Не совпало ни разу.
   Впрочем, и не должно было. А вот "достать" собеседника Пьеро был обязан... и каждый раз, как это "хотело" случиться, индеец вкладывал в руку полена увесистый камень. Камень ни разу не понадобился, из чего был сделан вывод о потере индейской квалификации.
   Наконец они увидели белый домик с нарисованными на ставнях солнцем, луной и звёздами.
   Из трубы поднимался дымок. ("Терем-терем-теремок, из трубы летит дымок..." - подумал индеец.) Выше его плыло небольшое облако, похожее на кошачью голову.
   Пудель Артемон сидел на крыльце и время от времени рычал на это облако. Враги чудились.
   Буратино не очень хотелось возвращаться к девочке с голубыми волосами. Он думал, что это она привела к нему летучую мышь. Как же он заблуждался, как он мог ей это инкриминировать? Это она-то в сговоре с котом и лисою? (впрочем, глядя на отсутствие реакции при выколачивании из него золотых...) Или это она пригласила мышку?.. Да у неё опилок в фарфоре не хватит!
   Так или иначе, Буратино мало радовала предстоящая встреча. Но он был голоден и ещё издалека потянул носом запах кипячёного молока. А куда денешься, коли "жизнь - это борьба между разумом и сердцем, в которой неизменно побеждает желудок"?
  -- Если девчонка опять надумает нас воспитывать, напьёмся молока, - и нипочём я здесь не останусь.
   В это время Мальвина вышла из домика. В одной руке она держала фарфоровый кофейник, в другой - корзиночку с печеньем.
   Глаза у неё всё ещё были заплаканные, - она была уверена, что крысы утащили Буратино из чулана и съели. Теперь, видимо, собиралась поминать. Из кофейника да с печенюшкой...
   Только она уселась за кукольный стол на песчаной дорожке, - лазоревые цветы заколебались, бабочки поднялись над ними, как белые и жёлтые листья, и появились Буратино и Пьеро. Заколебав (вернее, "поколебав") заодно и мирное мальвинино утро. Вместе с уверенностью в необходимости поминок.
   Мальвина так широко раскрыла глаза, что оба деревянных мальчика могли бы свободно туда прыгнуть.
  -- Не ждала? - хихикнул индеец, - Извини, но от непроверенных уверенностей хорошо ещё никому не было...
   "Ну вот... Выражаюсь как Старый, конкистадор меня побери!" - подумал он, "поучать уже начал... как Мальвина". И он рассмеялся, представив, сколько ей лет (исходя из собственных "до поучительства"). Пожалуй, берсы - единственные, кто видел сквозь приятное личико. Кто смотрел сквозь него и потому видел.
   Напыщенная зазнайка без царя в голове, для прочих Мальвина была только хорошенькой носительницей голубых волос. Впрочем, у подавляющего большинства вид этот сразу же поднимал концентрацию опиатных пептидов.
   Пьеро при виде Мальвины начал бормотать слова - столь бессвязные и глупые, что мы их здесь не приводим. (Ну, что я говорил...) Архимеддин тоже сказал... но его слова мы тоже не приводим.
   А вот то, что сказал Буратино, не привести непростительно. Как мы уже знаем, он крепко дулся на расфуфыренную куклу, но чувства Пьеро всё-таки уважил: собравшись, чтобы не ляпнуть объекту Пьеровых (Пьериных?) воздыханий гадость, Буратино сказал как ни в чём не бывало:
  -- Вот я его привёл, - воспитывайте...
   Мальвина наконец поняла, что это не сон.
  -- По местам стоять, с якоря сниматься, - прокомментировал Архимедыч, делая вид, что опускает стояночную рукоять паровоза.
   Мальвина была в своём репертуаре:
  -- Ах, какое счастье! - прошептала она, но сейчас же прибавила взрослым голосом: - Мальчики, ступайте немедленно мыться и чистить зубы! Артемон, проводи мальчиков к колодцу.
   Буратино едва удержался от шалости: из фонтана била тоненькая струя воды, в ней подплясывал полосатый мячик и тянуло искупаться. Правда, в этом случае гарантировалось попадание не за стол с пирожными, а за дверь с пауками. От таких мыслей моська у него стала кислая-прекислая, и он поискал повода буркнуть.
  -- Ты видел, - проворчал Буратино, - у неё бзик в голове - мыться, чистить зубы! Кого угодно со света сживёт чистотой...
   Всё же они помылись. Артемон кисточкой на хвосте почистил им курточки... И если Пьеро был чуточку пыльным, то Буратино опосля ночного "купания" был... несколько грязноватым. Хвост Артемона был в тине по уши, и, яростно вылизываясь, тот готов был съесть и облако, похожее на кошачью голову, и те, которые на неё не похожи. Ну, хотя бы обрычать...
   Куклы тем временем сели завтракать. Буратино набивал еду за обе щёки. Пьеро даже не надкусил ни кусочка пирожного; он глядел на Мальвину так, будто она была сделана из миндального теста. "Иди сюда, мой сладкий шоколад!.." - вспомнил индеец. Эту фразу говорил один знакомый южанин. Говорил, правда, лишь до прихода северян...
   Ей это наконец надоело.
  -- Ну, сказала она ему, что вы такое увидели у меня на лице? Завтракайте, пожалуйста, спокойно.
  -- Мальвина, - ответил Пьеро, - я давно уже ничего не ем, я сочиняю стихи...
   Буратино затрясся от смеха. Видимо, знал, как тот сочиняет. Индеец же пулей влетел к старшим.
  -- Обещал? - без префиксов спросил он.
  -- Угу, - отозвался механик.
   Стоит напомнить, что Архимеддин собирался недавно "устроить Пьеро литерный победюй". Говоря, по-русски - "пересочинять".
   Мальвина удивилась и опять широко раскрыла глаза.
  -- В таком случае - почитайте ваши стишки.
   Последнее слово с головой выдавало её к ним отношение. Однако поэт ничего не заметил, и девочка приготовилась вежливо поскучать. Хорошенькой рукой она подпёрла щёку и подняла хорошенькие глаза к облаку, похожему на кошачью голову. Артемон зашёлся, но облако с криком "Мяу!" так и не удалилось. От безысходности пудель стукнулся головой об стенку. Облако чуть померкло, в остальном проявляя полное равнодушие. После второго удара в стенку облако ухмыльнулось, обгавкало пуделя и завиляло хвостом.
   Очухался пудель от жутких звуков. Это Пьеро начал читать стишки с таким завыванием, будто он сидел на дне глубокого колодца:
  
   Мальвина бежала в чужие края,
   До дома отсюда бежать далеко,
   В Испанию, родину Боя Быков
   (Ведь что-то испанское имя у Вас,
   Синьор-помидор Карабас Барабас)
   От нас убежать тебе трудно, однако:
   Свой дом и прислуга (незлая собака)
   Но нам доверять меньше всех ты должна:
   Прости уж, но ты как приманка нужна, - выпалил Архимедыч. Надо ли говорить, что берсы не были зациклены на аудировании текста, и механик закончил ранее, чем Великий Поэт перешёл к следующей строчке.
  
   Мальвина пропала, невеста моя...
   У тёлки такой женихов многовато, - сказал Архимедыч, -
   Хоть кумпол - керамика, далее - вата,
   Смазлива, что кукол влечёт, как магнитом,
   Однако на вису отвечу я нидом.
   Тут даже не знаю, с чего и начать:
   Учить не умеет - давай поучать,
   Пол-ночи за путником гонятся воры -
   За дверью оставит - и все разговоры,
   А выживет путник, страдая от ран -
   Касторкой напоит - и скоро в чулан...
   Короче, красивая кукла Мальвина
   В душе, оказалось, большая скотина!
  
   Что-то здесь было не так. Индеец и не думал отвлекаться на "нид" (слово, обозначающее у скальдов хулу), а пьеро тем временем завывал:
  
   Рыдаю, не знаю - куда мне деваться...
   Пропала Мальвина, и не с кем дружить,
   Скучал я и думал, как дальше мне жить...
   Случайно сбежал я, увидел Мальвину...
   А рядом большую лохматую псину!
   Ревную, не зная, куда мне деваться,
   А может, с Мальвиной слегка поругаться?
   А коль за неё этот наглый Барбос
   Меня покусает - я дам ему в нос!..
   Собака не слышит? И то хорошо:
   Уж как бы на косточки я не пошёл...
  
   "Ну ведь было же что-то..." Индеец прислушался:
  
   Не лучше ли с кукольной жизнью расстаться?
   Так что же тебе захотелось бежать,
   Пол-ночи на зайце по лесу скакать?
   "Хочу умереть!" - разглагольствовал ты,
   А случай представился - тотчас в кусты?
   Словами такими не стоит бросаться,
   А то помогу тебе с жизнью расстаться...
  
   Лохматая Голова плохо посмотрел на механика. Видимо, догадался...
  -- Фулюган, - сказал он голосом Тортилы, после чего добавил: Неплохо для железячника...
  -- Так ведь "техни" по-гречески не только "техника", но и "искусство", - напомнил Архимеддин.
  -- Ну тады и я попробую, - хихикнул индеец.
  
   Мальвина бежала в чужие края,
   Мальвина пропала, невеста моя...
   Продукту такому пропасть не дадим,
   Ведь мы каннибалы: зажарим - съедим...
  
   Рыдаю, не знаю - куда мне деваться...
   Не лучше ли с кукольной жизнью расстаться?
   Ой, что это: белое, но не зефир?..
   Коль выпивки хватит - сойдёт за пломбир...
  
   А старый хокуист (или как там по-японски) Хонгильдон выдал трёхстишие:
  
   Бежал из плена объект воздыханий. Радуйся.
   Но ты хочешь идти следом.
   Так лучше умри, чем приведи врагов.
  
   Не успел Пьеро прочитать, не успела Мальвина похвалить стишки, которые ей очень понравились (при виде чего наш индеец ушёл к себе, в себя и забил на всё трубку), как на песчаной дорожке появилась жаба.
   Страшно выпучив глаза, она проговорила:
  -- Сегодня выжившая из ума черепаха Тортила рассказала Карабасу Барабасу всё про золотой ключик...
  -- Ну что, нахоку... накаркал? - смеялись вороны.
   Уж они-то знали, что "помешательство" Тортилы распространяется только на этот случай. Точно выверенный Хонгильдоном. Якобы случайно, в приступе человеколюбия (причём только сейчас и только в отношении Карабаса) черепаха Тортила не указала дороги из Страны Дураков.
   Так или иначе, Доктор Кукольных Наук был на подходе. Прямо сие не следовало, однако теперь Карабас должен был сосредоточиться на поисках Буратино, а отмобилизованные для поиска Пьеро собаки взяли б от пруда прекраснейший след...
   Мальвина испуганно вскрикнула, хотя ничего не поняла. На описанную двухходовку её прекрасная тыковка не способна. Плюс нехватка информации...
   Пьеро, рассеянный, как все поэты, произнёс несколько бестолковых восклицаний, которые мы здесь не приводим. Зато Буратино сразу вскочил и начал засовывать в карманы печенье, сахар и конфеты.
  -- Бежим как можно скорее. Если полицейские собаки приведут сюда Карабаса Барабаса - мы погибли.
  -- Говори за себя, - потянулся индеец, - э'т тебе капут, а им - ещё не скоро: получат больно, и - домой. В театр. Хотя это - тот самый случай, когда живые будут завидовать мёртвым...
   Мальвина побледнела, как крыло белой бабочки. Пьеро, подумав, что она умирает, опрокинул на неё кофейник, и хорошенькое платье Мальвины оказалось залитым какао.
  -- Вах! - сказал Архимедыч, - Один коновал другого лечит! Это, конечно же, не касторка, но тоже здорово! Впрочем, касторкой было бы лучше. Душевнее, так сказать...
   Подскочивший с громким лаем Артемон, - а ему-то приходилось стирать Мальвинины платья, - схватил Пьеро за шиворот и начал трясти, покуда Пьеро не проговорил, заикаясь:
  -- Довольно, пожалуйста...
   Только поэт мог так ляпнуть. Даже с учётом вибрации...
   Жаба глядела выпученными глазами на эту суету и опять сказала:
  -- Карабас Барабас с полицейскими собаками будет здесь через четверть часа...
   Поразительная осведомлённость...
   Мальвина побежала переодеваться. Абсолютно уверенная в том, что Карабас не пойдёт "быстрее графика". Пьеро отчаянно заламывал руки и пробовал даже бросаться навзничь на песчаную дорожку. Кто-то подсунул кирпич, и закидоны кончились. Артемон тащил узлы с домашними вещами. Бедняга и не догадывался, что куклы нести сие не помогут. Наоборот, ещё и верхом прокатятся...
   Короче, в домике был нормальный штатский беспорядок. Двери хлопали. Воробьи отчаянно тараторили на кусте. Ласточки проносились над самой землёй. Сова для увеличения паники дико захохотала на чердаке. Синхронизация была полная.
  -- Под шумок к стрёму то-овсь!!!
   Мгновение, и берсы были готовы.
  -- Ну что, почтенные старцы, покурим? - спросил индеец.
  -- Покурим, - ответил Хонгильдон, - заводи!
  -- Was? - удивился механик. Он видел, что обе трубки кальяна воткнуты в трубу его паровоза.
  -- Feuer, покуда Башка не заметил...
  -- Javol...
   Уголь вспыхнул. Индеец пыхнул. Под дикий хохот совы паровоз вылетел на дорогу...
   На этом панику можно было закончить. Раздражители (а вернее, "раздражальщики") прекратили свою "работу", однако Пьеро всё так же бессмысленно выражался, Мальвина ушла в переодевание, а пудель Артемон всё тащил и тащил во двор всё более ненужные вещи. Один Буратино не растерялся. Он навьючил на Артемона два узла с самыми необходимыми вещами. На узлы посадили Мальвину, одетую в хорошенькое дорожное платье. Пьеро он велел держаться за собачий хвост. Сам стал впереди:
  -- Никакой паники! Бежим!
   Как только процессия (во главе - дерево, следом - нагруженная как вол собака, в хвост которой намертво вцепился арьергард) выдвинулась на оперативный простор, у домика возникли берсы. Звери, птицы, жучки-паучки и прочая живность осаждали Мудрого, раздающего ценные указания. Индеец посыпал вокруг домика перцем. Архимеддин изготавливал "расходные материалы".
   Ёж, увязывая свои действия с действиями других участников операции, не переставая думал: "Ну и полено у кукол командует: уж кого-кого, а Артемона надлежит ставить в боевое охранение (разумеется, налегке). Он и разведать может, да и случай чего - бульдогов за собой уведёт".
   Через минуту куклы "подставились". Когда они, - то есть Буратино, мужественно шагающий впереди собаки, Мальвина, подпрыгивающая на узлах, и позади Пьеро, начиненный вместо здравого смысла глупыми стихами, - когда они вышли из густой травы на гладкое поле, - из леса высунулась всклокоченная борода Карабаса Барабаса. Он ладонью защитил глаза от солнца и оглядывал окрестность.
   Чуть прокомментируем. Буратино, мужественно шагающий впереди собаки, лучше бы мужественно глядел по сторонам. И вообще, следует помнить, что Иван Сусанин был штурманом у противника; Мальвина, подпрыгивающая на узлах и Пьеро, начиненный вместо здравого смысла глупыми стихами, на данный момент работали балластом, и как боевые единицы были потеряны. Мало того: в тылу противника (а ситуация складывалась именно так) не стоит выходить на гладкое поле.
   Тем более что Карабас был не один. Синьор Карабас Барабас держал на привязи двух полицейских собак. Увидев на ровном поле беглецов, он разинул зубастый рот.
  -- Ага! - закричал он и спустил собак.
   Вот тут-то мы и вспомним ежа... Точнее, то, что было ему понятно: если бы пудель (а упоминаний о знакомстве пуделя и Карабаса вроде бы не было), подав сигнал спрятаться, спокойно прошествовал бы далее, Доктор Кукольных Наук не обратил бы на него никакого внимания. А идти точно к куклам... Для этого надо знать, где они (то есть увязать их и незнакомого пуделя). Не думаю, чтобы у Карабаса так пошаливали нервы...
   Однако, куклы "подставились". Уходить было поздно, - только сражаться, и полицейские собаки знали это. Знали они и то, что пудель не стоит бульдога, Пьеро и Мальвина - статисты, а полено в участке уже мутузили. Свирепые псы сначала стали кидать задними лапами землю. Они даже не рычали, они даже глядели в другую сторону, а не на беглецов, - так гордились своей силой. Вот с этой-то "другой стороны" и подходили животные: ласточки с табачком, шмели с муравьями наперевес и, главное - жабы с парочкой ужиных выползков...
   Какое-то время собаки принюхивались, но "другая сторона" была подветренной. Потом псы медленно пошли к тому месту, где в ужасе остановились Буратино, Артемон, Пьеро и Мальвина.
   Казалось, всё погибло. Карабас Барабас косолапо шёл вслед за полицейскими псами. Борода его поминутно вылезала из кармана куртки и путалась под ногами.
   Артемон поджал хвост и злобно рычал. Он знал, что с Мальвиной на горбу и поэтом в качестве якоря любой Артемон бессилен. Мальвина трясла руками:
  -- Боюсь, боюсь!
   Пьеро опустил рукава и глядел на Мальвину, уверенный, что всё кончено. То, что он думал, да будет оставлено за гранью повествования.
   Первым опомнился Буратино.
  -- Пьеро, - закричал он, - бери за руку девчонку, бегите к озеру, где лебеди!.. ("Правильно, не фиг мешаться", прокомментировал Архимедыч.) Артемон, скидывай тюки, снимай часы, - будешь драться!..
   Мальвина, едва только услышала это мужественное распоряжение, соскочила с Артемона и, подобрав платье, побежала к озеру. Пьеро - за ней.
  -- Эх, близко он её отправил... - заметил механик.
  -- Словарного запаса не хватило, - косясь на оного, процедил старец.
  -- О-па! Я не понял: дерутся те, кому есть чё терять? - осведомился индеец.
  -- Ага: одному - ключик, а другому - место прислужника у этой..., - проворчал Архимедыч, и, ко всеобщему удивлению, сдержался.
   А события тем временем разворачивались. Пудель чувствовал берсов, и знал, что что-то они да задумали. Пока же он сбросил тюки, снял с лапы часы и бант с кончика хвоста. Оскалил белые зубы и прыгнул влево, прыгнул вправо, расправляя мускулы, и тоже стал с оттяжкой кидать задними ногами землю. От безысходности пудель просто тянул время. Он знал, что полено - не воин. Так, задира и задавака: тот самый случай мании величия, когда мания есть, а величия - не дождёшься. При первом же случае влезет на ветку и будет оттуда выпендриваться.
   Короче, пуделю выпало драться. За четверых. За Мальвину (из грязи в князи, да нос задрамши...). За Пьеро (чуть что - к Мальвине под юбку...). За Буратино (его б так "подставили"!). Ну и за себя, коли жить хочется...
   Буратино, как и задумывалось, взобрался по смолистому стволу на вершину итальянской сосны, одиноко стоявшей на поле, и оттуда закричал, завыл, запищал во всю глотку:
  -- Звери, птицы, насекомые! Наших бьют! Спасайте ни в чём не повинных деревянных человечков!..
  -- Во, слышь, Пуп Земли, - рассмеялся индеец, - Сами в кусты, к пруду, где лебеди, а все за них - драться. Щас!
  -- Кабыздоха жалко, - деланно скис Архимедыч.
  -- Все на защиту Кабыздоха! Наше дело правое, ваши люди левые! Вставай, проклятьем заклеймённый!...
  -- Ты, блин, тантрицкая сила!!!
  -- И всё, что тут полагается!.. Короче, парни: да будет нам весело!!!
   Полицейские бульдоги будто бы только сейчас увидели Артемона и разом кинулись на него. Ловкий пудель увернулся и зубами тяпнул одного пса за огрызок хвоста, а другого за ляжку.
  -- От вражьи ляхи, - развевая ирокезом, выпалил индеец. Сто грамм горилки делали своё дело.
   Один из бульдогов раскрыл было пасть, намереваясь схватить пуделя, но вместо этого схватил томагавк и обиделся. Второй обернулся, но злобный пинок тотчас наставил его на курс истинный. Отходя от нокдауна, бульдоги неуклюже повернулись и снова кинулись на пуделя. Тот немного замешкался, но вдруг почувствовал чью-то смелую руку. Со страху подскочил, пропустив их под собой, и, сориентировавшись, опять успел ободрать одному бок, другому - спину. Но им было не до пуделя: как только Артемон прыгнул, перед бульдогами оказался индеец. В боевой раскраске и позиции "Ку, оцелоппы!". Собаки честно уворачивались, но руки его удлинились, и в глазах полицаев померкло. Нет, это не было сильным ударом: индеец баловался, предоставив финальный удар тому, кто его жаждет. А жаждущие подходили, и полицаи были обречены.
   Артемон понял, что надо лишь потянуть время. Он ждал, когда противник очухается. Придя в сознание (в случае наличия такового), бульдоги снова кинулись на него. Тогда Артемон, опустив хвост по траве, помчался кругами по полю, то подпуская близко полицейских псов, то кидаясь в сторону перед самым их носом...
   Курносые бульдоги теперь по-настоящему обозлились, засопели, бежали за Артемоном не спеша, ожидая подвоха, упрямо и упёрто. Единственная извилина выпрямилась, и они готовились сдохнуть, но добраться до горла суетливого пуделя. Не подозревая, что сдохнуть-то им предстоит достаточно скоро...
   Тем временем Карабас Барабас подошёл к итальянской сосне, схватился за ствол и начал трясти:
  -- Слезай, слезай!
  -- Согласен: он - твой, - глядя в сияющие Архимедычевы глаза, кивнул старец.
   Спустя мгновение над паровозом появился раструб.
  -- Что это, прицельный гудок? - спросил Хонгильдон.
  -- Почти. Я назвал его "ультразвукодуйка". А насчёт "прицельности" - смотри...
   Тем временем Буратино едва держался на качающейся ветке. Он видел, что Артемон уже высунул язык красной тряпкой и скачет всё медленнее.
  -- Отдавай ключик! - заорал Карабас Барабас, разинув пасть.
   Буратино пополз по ветке, добрался до здоровенной шишки и начал перекусывать стебель, на котором она висела. Карабас Барабас тряхнул сильнее, и тяжёлая шишка полетела вниз, - не слишком точно, но возле шишки возник буранчик, и она - бах! - прямо ему в зубастую пасть.
   Карабас Барабас даже присел. Буратино отодрал вторую шишку, и она - бах! - Карабасу Барабасу прямо в темя, как в барабан. Тут надо заметить, что на итальянской сосне шишки чернобыльские - колючие и тяжёлые, величиной с небольшую дыню. Наладить такой шишкой по голове - так ой-ой! А ведь Архимеддин в те шишки ещё и гири припрятал...
   Однако теперь всё было в руках Хонгильдона. И всё было сыграно, как по нотам: первыми на помощь прилетели стрижи, - бреющим полётом начали стричь воздух перед носом у бульдогов. Псы напрасно щёлкали зубами, - стриж не муха: как серая молния сельхозавиации - ж-жик мимо носа! И в нос - табачок, да с перчиком... У-ух!
   Из облака, похожего на кошачью голову (устойчивое, слышь, как Красное Пятно на Юпитере), упал чёрный коршун - тот, что обыкновенно приносил Мальвине дичь; он вонзил когти в спину полицейской собаки, взмыл на великолепных крыльях, поднял пса и выпустил его...
   Небольшой буранчик опрокинул "десантника", и пёс, визжа, шлёпнулся кверху лапами. Коршун снизился, делая плавные, словно магические пассы, взмахи. Подъём бульдога вымотал его, и больше он так не делал.
   Артемон сбоку налетел на другого пса, ударил его грудью, повалил, укусил, отскочил...
   И опять помчались по полю вокруг одинокой сосны Артемон и за ним помятые и покусанные полицейские псы. Ждать оставалось недолго: На помощь Артемону шли жабы. То, что несли они, ужей лишь напоминало...
   На помощь Артемону шло семейство ежей: сам ёж, ежиха, ежова тёща, две ежовые незамужние тётки и маленькие еженята.
   Летели, гудели толстые чёрно-бархатные шмели в золотых плащах, шипели крыльями свирепые шершни. Ползли жужелицы и кусачие жуки с длинными усами. Ещё немного, и они займут заранее оговоренные позиции...
   И тут пудель решил сблагородничать. Давно ведь известно, что героизм есть следствие ошибок. Не всегда, правда, ошибок самого героя, но изречения это не меняет. Однако не сбиваем драйв: Благородный Артемон решил теперь вступить в открытый бой.
   Сел на хвост, оскалил клыки.
  -- Сам герой, - спокойно прокомментировал старец.
   Бульдоги налетели на него (на Артемона: нарвись они в тот момент на старца, эпизод был бы исчерпан), и все втроём покатились клубком.
   Артемон щёлкал челюстями, драл когтями. Бульдоги, не обращая внимания на укусы и царапины, ждали одного: добраться до Артемонова горла - мёртвой хваткой. Визг и вой стояли по всему полю. У доброго пуделя не было ни одного, даже теоретического шанса: охотничья, деградировавшая в "диванную" собака в открытом бою не стоила двух бойцовых. Но потеря пуделя в планы "организаторов" не входила. При первой же возможности все звери, птицы и насекомые самоотверженно накинулись на ненавистных полицейских собак. Ибо все, даже принципиально беззубые, имели на полицейских громадный персональный зуб.
   (Индеец, вспомнив молодость, пожалел о том, что не застал великого Харальда по прозвищу Боевой Зуб. Да и с внуком его, Харальдом Синезубым, тоже не встретился...)
   Тем временем боевое построение нападавших рассыпалось. Каждый хотел стукнуть, тяпнуть, ужалить. Всё это напоминало самурайские битвы: каждый рвался в бой, каждый хотел драться первым, и каждый выкрикивал о прошлых подвигах... в данном случае, о "подвигах" полицаев:
   Ёж, ежиха, ежова тёща, две ежовые незамужние тётки и маленькие еженята сворачивались клубком и со скоростью крокетного шара ударяли иголками бульдогов в морду. "Ультразвукодуйка" помогала прицелиться.
   Шмели, шершни с налёта жалили их отравленными жалами. Точнее, жалили шершни: шмель - как пчела: если ужалит, то и сам гибнет, а ему это нужно? Шмели приносили муравьёв и высаживали их на грубую бульдожью шкуру. Серьёзные муравьи не спеша залезали в ноздри и там пускали ядовитую муравьиную кислоту.
   Жужелицы и жуки кусали за пупок (если чуть-чуть не промахивались).
   Коршун клевал то одного пса, то другого кривым клювом в череп.
   Бабочки и мухи плотным облачком толклись перед их глазами, застилая свет.
   Жабы держали наготове двух ужей, точнее - их выползки, кожу, сброшенную ужами во время линьки. Благодаря Архимедычу, шкурки представляли собой неплохое оружие. Необходимо было только прицелиться. И вот, когда один из бульдогов широко разинул пасть, чтобы вычихнуть ядовитую муравьиную кислоту, жаба спустила курок, "старый слепой уж" бросился головой вперёд ему в глотку и винтом пролез в пищевод. Тут надо заметить, что бульдог - не детёныш кенгуру. Дышать и глотать одновременно у него не получится. Бульдог, соответственно, тяпнул торчащую изо рта часть выползка, спрятанная там капсула поломалась, и в желудок медленно потекла касторка.
   То же случилось и с другим бульдогом, однако второй "слепой уж" был до верху напичкан "адской помесью" "шипучки" и бисептола.
   Оба пса, исколотые, изжаленные, исцарапанные, - задыхаясь, начали беспомощно кататься по земле.
   Благородный Артемон вышел из боя победителем.
   Тем временем Карабас Барабас вытащил наконец из огромного рта колючую шишку.
   От удара по темени у него выпучились глаза. Пошатываясь, он опять схватился за ствол итальянской сосны. Ветер развевал его бороду. Не будем пересказывать: все и так знают, как приклеился доктор кукольных наук.
   Увидев, что всё закончилось, Буратино показал ему длинный язык и побежал к лебединому озеру - искать Мальвину и Пьеро.
  -- Бараны шли на водопой
   Организованной толпой
   Попить воды... - ехидничал индеец, - па-па-па-пам, тарья-па-пам... Прикинь: приходим на лебединое озеро, а там Одетта и Зигфрид...
  -- А ты уверен, что Мальвина... Одетта? - традиционно схулиганил механик.
   Великий Воин, героически отсидевшийся на ветке, бодро скакал к озеру. Потрёпанный Артемон на трёх лапах, поджав четвёртую, ковылял за ним хромой собачьей рысью. (Гений! Что ни говори - гений! "Хромой собачьей рысью" - это круче, чем "Короче, Склифосовский" и "Спасибо, я пешком постою"!)
   На поле остались два полицейских пса, за жизнь которых, по-видимому, нельзя было дать и дохлой сухой мухи, и растерянный доктор кукольных наук синьор Карабас Барабас, плотно приклеенный бородой к итальянской сосне.
  -- Подозрительно крепкая смола, - заметил индеец.
  -- Ещё бы: эпоксид, - обиженно фыркнул механик.
   Звери, птицы, насекомые (за исключением бульдогов и благородного пуделя), - все собрались под одиноко стоящей итальянской сосной.
  -- Хорошо вы их, - сказал Хонгильдон.
  -- Да без вас мы бы не справились, - ответила ежиха.
  -- Без нас - что без опыта, а теперь у вас самих опыт имеется. Однако пока рассредоточьтесь и ждите сигнала: сейчас у бульдогов план объявят, а они как "плану" накурятся, толпами ходят и задираются. Так что пока - тихо...
   Звери разошлись, берсы разделились. Поливед пошёл к Буратино, индеец - за Карло, а хитрый Архимеддин превратился в обычного жителя Страны Дураков. Надо ли говорить, что это значило...
   Однако - по порядку. Пока Архимеддин и Пушистый добирались до Карло и города, старый Хонгильдон, опередив Буратино, прибыл к озеру. Мальвина и Пьеро сидели на сырой тёплой кочке в камышах.
   Сверху их прикрывала паутиновая сеть, замусоренная стрекозиными крыльями и высосанными комарами. В принципе, маскировка была нормальной: камыш растёт на воде, и след взять вряд ли получится. Паутина же защищает от взгляда, да и лезть через неё можно побрезговать...
   На этом, правда, маскировка заканчивалась. Мальвина плакала и привлекала внимание птичек. Мало того, в этих звуках отчётливо просматривалась речь.
  -- Боюсь, боюсь! - повторяла Мальвина и листочком лопуха в отчаянии закрывала мокрое лицо.
   "Тоже мне миссис Икс" - подумал старец - "тут затаиться бы, и без дела не разговаривать...". Пьеро, видимо, ради маскировки, пытался утешать её стихами:
   Мы сидим на кочке,
   Где растут цветочки, -
   Жёлтые, приятные,
   Очень ароматные.
   Будем жить всё лето
   Мы на кочке этой,
   Ах, - в уединении,
   Всем на удивление...
  
   На болоте этом
   Хорошо лишь летом:
   Вы очень удивитесь,
   Коль зимой уединитесь... - хихикнул старец, -
  
   Ты, Пьеро, поэт в душе:
   "С милым рай и в шалаше"...
   Ей, во-первых, мил не ты,
   И плевать ей на цветы:
  
   Роскошь ей милей, однако,
   И прислуга - хоть собака;
   Домик в райском уголке,
   В путь - верхом и налегке,
  
   Чтобы приносили дичь,
   Чтобы приходили стричь,
   Чтобы платья рак тачал,
   Чтобы пудель их стирал...
  
   Представляю я с трудом,
   Как шалаш заменит дом,
   А прислуга ты, Пьеро,
   Как из решета ведро;
  
   Предрекаю, мой поэт
   (Можешь верить, можешь - нет)
   Стих одной достигнет цели:
   И-и, раз!: "Вы мне надоели".
  
   Поливед не ошибся: в ответ на исполненные страсти стихи Мальвина затопала на него (поэта) ногами:
  -- Вы мне надоели, надоели, мальчик!.. Сорвите свежий лопух, - видите же - этот весь промок и в дырках.
   То есть Пьеро, демаскируя обоих, должен был выбраться на сушу, сорвать лопух и принести его взамен испорченного. Причём, заметьте, не испортившегося, а именно испорченного: не кислотный же дождь его продырявил.
   Внезапно шум и визг вдали затихли. Мальвина медленно всплеснула руками:
  -- Артемон и Буратино погибли...
   И бросилась лицом на кочку, в зелёный мох. Кирпич подложить было некому.
   Пьеро бестолково затоптался около неё. Ветер тихо посвистывал метёлками камыша. Однако шум этот никак не маскировал их. Да и маленькие голубые птички, перелетая с камышины на камышину, по-прежнему поглядывали на горько плачущую девочку. То есть толпились.
   Наконец послышались шаги. Звучит как "наконец-то капут!", ведь если пёс и полено "гавкнули", то шагают не они. Несомненно, это шёл Карабас Барабас, чтобы грубо схватить и засунуть в свои бездонные карманы Мальвину и Пьеро. Столь же несомненно, что достопочтенный синьор пыхтит как собака и имеет четыре ноги... ну или ступает грузно, как миниатюрная кукла, что запросто уместится у него в кармане. Впрочем, если уж он схватит, то вряд ли вежливо...
   Судя по тому, как легко были найдены, Пьеро и Мальвина должны были радоваться, что найдены не бульдогами: камыш раздвинулся, - и появился Буратино: нос - торчком, рот - до ушей. За ним прихрамывал ободранный Артемон, навьюченный двумя тюками...
  -- Битый небитого везёт, - мрачно прокомментировал старец.
  -- Тоже - захотели со мной драться! - сказал Буратино, не обращая внимания на радость Мальвины и Пьеро. - Что мне кот, что мне лиса, что мне полицейские собаки, что мне сам Карабас Барабас - тьфу! Девчонка, полезай на собаку, мальчишка, держись за хвост. Пошли...
   И он мужественно зашагал по кочкам, локтями раздвигая камыш, - кругом озера на ту сторону... К счастью, на этот раз мужественное шагание довело только до пещеры. Тем боле что пудель, изрядно помятый, был нагружен как трактор и долго бы всё равно не выдержал. Надо было сделать привал, чтобы перевязать ему раны. Под огромными корнями сосны, растущей на каменистом пригорке, увидели пещеру. Туда втащили тюки, и туда же вполз Артемон. На сегодня поход закончился, многострадальный пудель уснул, и старый Поливед помчал к известной таверне.
   Индеец тем временем тихо "зомбировал" Карло; Архимеддин с этой же целью грузил аки лоха блюстителя культа:
  -- ...лай стих, и вдруг вижу - куклы... беглые, значит: мальчик и девочка... и с ними пудель... на последнем дыхании. На Дальнем Озере, под сосною... как бы отпеть пёсика, а то до утра не дотянет... а он, небось, из нашего города...
   Через минуту он вышел: тощая дворняга, одна из многих граждан этого города. В переулке его встретили: "человек" тридцать угрюмо смотрели на Архимедыча, и напряжение нарастало. Другая толпа готовилась встретить священника, который "по совместительству" подрабатывал на Тайных Нашёптывателей На Ухо.
  -- Пусть идёт, так задумано, - спокойно сказал Архимедыч.
   Ему не требовалось доказывать свою подлинность: голос берса не слышится, он возникает внутри тебя. Толпа "растворилась", поинтересовавшись, не будет ли каких-либо указаний. Рисковать жителями Архимеддин не мог, да и кто сделает задуманное лучше него...
   А в "Три пескаря" заходил весьма странный путник. Хозяин как сорвал с плешивой головы шапочку, так и замер: на чужеземце был шёлковый наряд, за кусочек которого можно было выкупить всю харчевню, но путника никто не сопровождал.
  -- Я знаю, что ты - человек... семейный, - пронеслось в голове трактирщика, - Тем же не похвастаюсь - не из триады, однако есть и у меня к тебе дело.
   Хонгильдон поставил перед собой деревянную шкатулку, открыл:
  -- Кинь щепотку этих листьев в кружку кипятка. Мы называем это чаем.
   Лоб трактирщика покрылся испариной. Трясущимися руками кинул он в кружку зелье и крепко удивился, что ничего, вроде, не произошло. Тем не менее, на всякий случай перекрестился.
  -- Подойди же, добрый человек. Думаю, ты не прочь заработать четырнадцать золотых?
  -- Ч-что для эт-того нужно? - испуганно оглянулся трактирщик.
  -- Скоро к тебе придёт Дуремар - знаешь его. С ним будет некто Карабас. Обычные клиенты. За ними явится кукла - поставь этот кувшин так, чтобы деревянномозглый влез туда и не мешай до тех пор, покуда кукольник не расскажет, хе, Великую Тайну.
  -- А потом? - трактирщик слушал как загипнотизированный.
  -- А потом ты представишь ему подручных. За десяток монет они "найдут" его куклу. Согласен?
   Трактирщик часто закивал.
  -- Вот задаток.
   В руку трактирщика упали десять монет.
  -- Б-будет сделано... в... в лучшем виде... а... да простит мне синьор...
  -- Остальное? Неужели с каждых пяти монет ты не берёшь себе две? Карабас даст десять: по пять коту и лисе. По две с каждого, да задаток - будет четырнадцать. Но помни: ПОСЛЕ тайны.
   Испив чаю, путник вышел. С минуту трактирщик сидел, сжимая в одной руке шапочку, а в другой - золотые монеты. Потом выбежал на крыльцо - следов, естественно, не было...
   А Хонгильдон со всех ястребиных крыльев мчал к пещере. И вовремя, потому как Буратино был гением маскировки. После того, как Пьеро "сходил за водой", а Мальвина на просьбу принести веток для костра с укоризной взглянула на Буратино, пожала плечиком, - и принесла несколько сухих стебельков, Буратино кончил командовать принялся действовать. (У него и мысли не было, как такая "умелая" девочка могла построить себе домик.) Сам принёс воды, сам набрал веток и сосновых шишек, сам развёл у входа в пещеру костёр, такой шумный, что закачались ветви на высокой сосне...
   Надо ли говорить, что Карабас и Дуремар пошли по следам беглецов. Они раздвигали руками траву, осматривали каждый куст, обшаривали каждую кочку.
   Они видели дымок костра у корней старой сосны, но им и в голову не пришло, что в этой пещере скрывались деревянные человечки да ещё зажгли костёр. "Пушистого опыта" на это бы не хватило. Слагая оды кукольной сообразительности (преимущественно в стиле механика), дед Поливед организовал выход метана, который не долго думая вспыхнул. Дымок костра был принят за небольшой пожарчик, но тушить его Карабас с Дуремаром "не подписывались".
   В другом случае "на огонёк" бы они пожаловали: не к куклам, так к охотникам - не проходили ли куклы...
  -- Этого негодяя Буратино разрежу перочинным ножом на кусочки! - ворчал Карабас Барабас.
   Беглецы притаились в пещере.
   Что теперь делать? Бежать? Но Артемон, весь забинтованный, крепко спал. Накачанный для верности морфием. Неужели же бросить благородную собаку одну в пещере? И вынырнуть прямо под нос Карабаса? Нет, нет, спасаться - так всем вместе, погибать - так всем вместе... Толпой - оно и на заклание проще...
   Буратино, Пьеро и Мальвина в глубине пещеры, уткнувшись носами, долго совещались. Решили: подождать здесь до утра, вход в пещеру замаскировать ветками и для скорейшего выздоровления Артемону сделать питательную клизму.
   "Улан Уде..." в глазах Мальвины было единственным болеутоляющим и противовоспалительным средством... Впрочем, действовала она так, как ранее подсказывали Богомол, Жаба и Сова. Со временем учение это развилось, и к началу двадцатого века и Швейка, было дело, клизмой потчевали, и великий Чапаев, согласно анекдоту... только вот закусывать не получалось...
   Короче: слушали - "чё делать"; решили - "не излучать". Полену, как всегда, хотелось найти инициативу и взять её, милую, в свои руки. Буратино сказал:
  -- Я всё-таки хочу во что бы то ни стало узнать у Карабаса Барабаса, где эта дверца, которую открывает золотой ключик. За дверцей хранится что-нибудь замечательное, удивительное... И оно должно принести нам счастье...
  -- Боюсь без вас оставаться, боюсь, - простонала Мальвина.
  -- А Пьеро вам на что? - съязвило полено.
  -- Ах, он только читает стишки... - согласились девочка.
  -- Я буду защищать Мальвину, как лев, - проговорил Пьеро хриплым голосом, каким разговаривают крупные хищники, - вы меня ещё не знаете...
  -- Молодчина Пьеро, давно бы так!
   Дешёвые понты (не путать с Понтом, сиречь Чёрным морем) кончились, и Буратино пустился бежать по следам Карабаса Барабаса и Дуремара.
   А Карло тем временем тихо поддавался на уговоры. Пушистый говорил с ним так, словно от Карло зависела вся мировая история. Обделённый вниманием, старый шарманщик почти не сопротивлялся. Он знал, что этот человек просит невыполнимого, но Буратино... номинально-то он был Карло сыном...
   "Сынок" же преследовал Карабаса.
  -- Вижу полено, - пронеслось в голове берса.
  -- Встретимся у твоей "хатки", - ответил Архимедычу старец.
   Теперь за Буратино приглядывал техник. В доли секунды проинструктировав "сменщика", Поливед взял под наблюдение кукол. Он знал, что губернатор Лис придёт с минимумом "силовых поддержанцев": много ли надобно для захвата двух кукол, охраняемых полумёртвой собакой...
   А Буратино по-прежнему шёл за Карабасом и продавцом лечебных пиявок.
   Вскоре он их увидел. Директор кукольного театра сидел на берегу ручья, Дуремар ставил ему на шишку компресс из листьев конского щавеля. Издалека было слышно свирепое урчание в пустом желудке у Карабаса Барабаса (какой хозяин, такой и солитёр, однако...) и скучное попискивание в пустом желудке у продавца лечебных пиявок.
  -- Синьор, нам необходимо подкрепиться, - говорил Дуремар, - поиски негодяев могут затянуться до глубокой ночи.
   Доктор надеялся, что, отужинав, синьор Карабас подумает о ночлеге. Дуремар ведь не был ни вынослив, ни одержим погоней, как синьор Карабас Барабас, и на сегодня чувствовал себя уставшим. Пожалуй, даже измотанным.
  -- Я бы съел сейчас целого поросёночка да парочку уточек, - мрачно ответил Карабас Барабас.
   Приятели побрели к харчевне "Трёх пескарей" - её вывеска виднелась на пригорке. Но скорее, чем Карабас Барабас и Дуремар, припустился туда Буратино, пригибаясь к траве, чтобы его не заметили.
   Конечно, его заметили. И кот, и лиса, да и сам трактирщик видели то макушку "деревянномозглого", то след из волнующейся травы. Но приказ был ясен: не брать, иначе не получишь денег. Да и задаток потребуют...
   Около дверей харчевни Буратино подкрался к большому петуху, который, найдя зёрнышко или кусочек цыплячей кишки (Каннибал!!!), гордо встряхивал красным гребешком, шаркал когтями и с тревогой звал кур на угощенье:
  -- Ко-ко-ко!..
   Тревогу вызывали кот и лиса: сейчас как набросятся, отнимут зёрнышко и съедят... Ну не они - так ещё кто-нибудь: не зря ж этот пень крадётся...
   Но Буратино был не голоден, чем дико озадачил "мужа курицы". Мало того, Буратино протянул ему на ладони крошки миндального пирожного:
  -- Угощайтесь, синьор главнокомандующий.
   "Уж сколько раз твердили миру...". Но чем тупее посредственность, тем проще её соблазнить. Относительно умной Вороне Лисица чуть поэму не отчубучила, а напыщенному параноику...
   Изо всех сил стараясь выдержать образ главнокомандующего, петух строго взглянул на деревянного мальчишку (ты какого рангу, сын-нок...), но не удержался и клюнул его в ладонь.
  -- Ко-ко-ко!.. - прогнусавил отбитым носом.
  -- Синьор главнокомандующий, мне нужно бы пройти в харчевню, но так, чтобы хозяин меня не заметил. Я спрячусь за ваш великолепный разноцветный хвост, и вы доведёте меня до самого очага. Ладно?
  -- Вам ясным языком сказано: не мечите бисер перед свиньями, перед ними надо метать отруби! - как всегда резко пошутил Архимедыч.
  -- Ко-ко! - ещё более гордо произнёс петух.
   Он ничего не понял, но, чтобы не показать, что ничего не понял, важно пошёл к открытой двери харчевни. Буратино схватил его под крылья за бока, прикрылся его хвостом и на корточках пробрался на кухню, к самому очагу, где суетился плешивый хозяин харчевни, крутя на огне вертелА и сковороды. Куклу тронуть было нельзя, но на петухе целовальник отыгрался:
  -- Пошёл прочь, старое бульонное мясо! - крикнул на петуха хозяин и так поддал ногой, что петух - ку-дах-тах-тах! - с отчаянным криком вылетел на улицу к перепуганным курам.
   И, дабы испуг сей не был беспочвенным, взгрел их за несоблюдение субординации.
   Буратино, искренне считая себя незамеченным, шмыгнул мимо ног хозяина и присел за большим глиняным кувшином. Тем самым, поставленным по велению путника. Трактирщик изо всех сил старался не замечать его, кот и лиса сгорали от нетерпения...
   В это время послышались голоса Карабаса Барабаса и Дуремара.
   Хозяин, низко кланяясь, пошёл им навстречу.
   Буратино влез внутрь глиняного кувшина и там притаился.
   А Карло тем временем гордо вышел из каморки под лестницей. Впереди летала сорока, готовая указать ему путь, а на пути ждала его удобная сучковатая палка.
   Хитрый индеец орлом пронёсся к озеру, и, приземлившись, барсуком влез в барсучью нору.
  -- Свои, - тихо сказал он, - Ну что, готовы приветствовать Лиса?
   Над ними прошла повозка, влекомая худыми, как скелеты овцами. Позади тележки шли два сыщика - добермана-пинчера. Сыщики (доберман-пинчеры, именно так склоняется составное слово) беспрестанно выли, а время от времени, видимо, от усердия, издавали иные, вполне узнаваемые звуки.
   Несмотря на "оркестр", куклы их не заметили.
  -- Взять негодяев, которые поколотили моих лучших полицейских при исполнении обязанностей! Взять! - напыщенно приказал губернатор.
   Закончив выть и коротко тявкнув, сыщики бросились в пещеру. Они знали, что сопротивления не будет: если бы куклы действительно могли что-либо сделать, губернатор Лис привёл бы сюда не двух сыщиков, а сотенку Орков-Мамлюков. Особой Наглости, разумеется.
   Короче, вошли. Так и не выставившие дозора, куклы... несколько удивились. Пнув для верности Артемона, доберман-пинчеры тотчас же к нему охладели: накачанный морфием, пёс и не двинулся - а какой кайф пинать жмурика?
   Мальвину спасло то, что Лис положил на неё свои завидущие глазки, а вот Пьеро досталось:
  -- Я буду драться как лев, - возопил он, и неумело кинулся на добермана.
   Уклонившись, тот мастерски поставил подножку. Проехав по полу, Пьеро приподнялся и попробовал было что-то сказать, но доберман-пинчеры... вежливо зачитали ему права.
   Устав мутузить, стихобола связали и вынесли "на природу". Вытащили узлы, иже с ними собаку, а потом долго связывали Мальвину. Лис аж прикрикнул, что-де "моя добыча"...
   Берсы не вмешивались.
   А в "Трёх пескарях" Карабас Барабас и Дуремар подкреплялись жареным поросёночком. Хозяин подливал вина в стаканы.
   Карабас Барабас, обсасывая поросячью ногу, сказал хозяину:
  -- Дрянь у тебя вино, налей-ка мне вон из того кувшина! - И указал костью на кувшин, где сидел Буратино.
  -- Синьор, этот кувшин пуст, - не моргнув глазом, ответил хозяин.
  -- Врёшь, покажи.
  -- Переверни, но не вытряси, - пронеслось в голове у трактирщика.
   Тогда хозяин поднял кувшин и перевернул его. Буратино изо всей силы упёрся локтями в бока кувшина, чтобы не вывалиться. И - слава поливедову глазомеру - кувшин оказался таким, что упираться в его бока было удобно.
  -- Там что-то чернеется, - прохрипел Карабас Барабас. Не потому, что что-то увидел, а так - лишь бы поцапаться. Спьяну и в голову не пришло, что вино - штука жидкая и при опрокидывании вытекает.
  -- Там что-то белеется, подтвердил Дуремар. Тоже - для того чтобы подтвердить.
  -- Синьоры, чирей мне на язык, прострел мне в поясницу - кувшин пуст! - оглянувшись в поисках странника, сказал хозяин.
  -- В таком случае ставь его на стол - мы будем кидать туда кости.
   Кувшин, где сидел Буратино, поставили между директором кукольного театра и продавцом лечебных пиявок. На голову Буратино посыпались обглоданные кости и корки.
   Карабас Барабас, выпив много вина, протянул к огню очага бороду, чтобы с неё капала налипшая смола. Не так, конечно же, как берс к паровозу - Карабас бородою не двигал, а перемещал её руками.
  -- Положу Буратино на ладонь, - хвастливо говорил он, - другой ладонью прихлопну, - мокрое место от него останется.
   Хвастовством это было бы в устах Буратино: "положу, мол, Карабаса..."
  -- Негодяй вполне этого заслуживает, - подтверждал Дуремар, - но сначала к нему хорошо бы приставить пиявок, чтобы они высосали всю кровь...
   Как и любой специалист (вспомним Козьму Пруткова), Дуремар имел "полноту одностороннюю" и совершенно не представлял себе морфологию представителей царства Флоры. "Фауной" же Буратино не являлся.
  -- Нет! - стучал кулаком Карабас Барабас. - Сначала я отниму у него золотой ключик...
   В разговор вмешался хозяин, - он уже знал про бегство деревянных человечков.
  -- Синьор, вам нечего утомлять себя поисками. Сейчас я позову двух расторопных ребят, - покуда вы подкрепляетесь вином, они живо обыщут весь лес и притащат сюда Буратино.
  -- Не рано ли? - пронеслось в голове у хозяина.
  -- Надо же им "поискать", - так же мысленно ответил он.
  -- Ладно. Посылай ребят, сказал Карабас Барабас, подставляя к огню огромные подошвы. И так как он был уже пьян, то во всю глотку запел песню, которую мы здесь, с позволения читателя, не приводим. Отметим лишь полное литературное превосходство Карабаса над Великим Пьеро.
   Тогда Буратино завывающим голосом проговорил из глубины кувшина:
  -- Открой тайну, несчастный, открой тайну!..
  -- Закрой грызло, оболтус, закрой грызло!.. - проныло в мозгу у хозяина.
   Сделав лицо каменным, тот вышел из кухни, спустился в погреб, и лишь там засмеялся. Даже заржал, будто мерин. А когда вышел, страшный Карабас уже вовсю распинался перед заваленной объедками куклой.
  -- Приготовились...
  -- Алиса, Базилио! За мной! - скомандовал хозяин харчевни.
   И, в тот момент, когда доктор кукольных наук рассказал "голосу" про каморку, со двора вошёл хозяин.
  -- Вот надёжные ребята, за деньги они приведут к вам, синьор, хоть самого чёрта...
   И он указал на стоящих на пороге лису Алису и кота Базилио. Базилио едва отводил взгляд от кувшина, в котором сидел "незамеченный". Лиса почтительно сняла старую шляпу.
  -- Синьор Карабас Барабас подарит нам на бедность десять золотых монет, и мы отдадим вам в руки негодяя Буратино, не сходя с этого места.
   Карабас Барабас залез под бороду в жилетный карман, вынул десять золотых. В полной уверенности, что скинет восемь из оных за "слишком долгие поиски": пока они сбегают к озеру, пока поймают...
  -- Вот деньги, а где Буратино? - ехидно заметил он.
   Лиса несколько раз пересчитала монеты, вздохнула, отдавая половину коту, и указала лапой:
  -- Он в этом кувшине, синьор, у вас под носом...
   Надо ли говорить, что Карабас был в ярости: мало того, что "надули" его, такого Страшного и Великого, как последнего собрата, так ещё и кот с лисой за его счёт нажились...
   Карабас Барабас схватил со стола кувшин и бешено швырнул его о каменный пол. Из осколков и кучи обглоданных костей, как обещанный трактирщиком чёрт из табакерки, выскочил Буратино.
   Взгляды кота, лисы и трактирщика встретились. "Пока пусть уходит", подмигнул трактирщик. И полену старательно "выделили коридор". В полной уверенности, что ни кот со своей кошачьей реакцией, ни лиса, указавшая на него-в-кувшине, не ожидали его появления, Буратино кинулся из харчевни во двор. Прям так и сказано: пока все стояли разинув рты (комментарии, как говорится, выше), он, как стрела, кинулся из харчевни во двор - прямо к петуху, который гордо рассматривал то одним глазом, то другим дохлого червячка.
   "Раз я уже был незамеченным, - подумал Буратино, рассматривая роскошный петушиный хвост, - самое время повторить этот фокус!.." Правда, заставить петуха улепётывать, да без помощи пендаля...
   Впрочем, и для пендаля нужен повод. Его полено придумало на подходе. Короче, петух никого не трогал. Получив от трактирщика пендаль, собирался тихо "заесть" обиду, как вдруг...
  -- Это ты меня предал, старый котлетный фарш! - свирепо вытянув нос, сказал ему Буратино. - Ну, теперь лупи что есть духу...
   И он крепко вцепился в его генеральский хвост. Свирепо вытянутый нос, легко протыкающий ветхие холсты, снова помог обладателю: вбегая петуху "в подхвостье", Буратино забыл отклонить его, и... Петух, ничего не понимая, растопырил крылья и пустился бежать на голенастых ногах. Бежать, как осёл Насреддина. (Стручок жгучего перца, помните?) Буратино - в вихре - за ним, под гору, через дорогу, по полю, к лесу.
   Карабас Барабас, Дуремар и хозяин харчевни опомнились наконец от удивления и выбежали вслед за Буратино. Кот и лиса не удивились, и, видно, поэтому не выскочили. Остальные толпились и оглядывались: Карабас яростно, Дуремар испуганно, а хозяин харчевни - старательно (ибо "за компанию"). Но сколько они ни оглядывались, его нигде не было видно, только вдалеке по полю лупил что есть духу петух. Но так как всем было известно, что он дурак, то на этого петуха никто не обратил внимания. И то верно: на дураков обращают внимание лишь тогда, когда они - шобла. А уж если Страна...
   Вернёмся же к нашему петуху (Он, правда, не наш, а трактирщика, но мы всё-таки вернёмся.). Итак, глупый, да ещё и неспортивный петух уморился, едва бежал, разинув клюв. Буратино отпустил наконец его помятый хвост... (Ох, не нравится мне слово "помятый"...)
  -- Ступай, генерал, к своим курам...
   Петух ступал неуверенно, и добрый воитель... добавил ему уверенности, а заодно и скорости, искренним братским пинком, и один пошёл туда, где сквозь листву ярко блестело Лебединое озеро (ну и наворотил я "и" - прям как в задачке из Булевой алгебры).
   Вот и сосна на каменистом пригорке, вот и пещера. Самые видные ориентиры - петух-генерал, и тот нашёл бы. Вокруг разбросаны наломанные ветки. Те, что играли роль Великой Преграды. Трава примята следами колёс.
  -- Но не одна трава помята... - запел старец, но не продолжил, ибо при детях не скабрезничал.
   У Буратино отчаянно забилось сердце.
  -- В делах военных помпа для перекачки крови - плохой советчик, - предостерёг берс, но Буратино не слушал.
   Он соскочил с пригорка, заглянул под корявые корни...
   На его счастье, пещера была пуста!!!
   Ни Мальвины, ни Пьеро, ни Артемона, естественно, не было. Но не было и собак: догадайся они сделать засаду, ка-ак засадили бы Буратино!!!
   Однако их тоже не было. Только валялись две тряпочки. Он их поднял, - это были оторванные рукава от рубашки Пьеро. Той самой, что очень напоминала смирительную.
   Друзья кем-то похищены! Сто пятьдесят тыщ возможностей, кем! Они погибли! Ага: а тела увезены и перепрятаны! Буратино упал ничком, - нос его глубоко воткнулся в землю. Дружеский подзатыльник весьма в этом деле поспособствовал. Однако не будем чтить Поливеда извергом: индеец бы "по шляпку" добавил, а у механика Буратино сохой бы "работал". Так, для проверки паровозной гидравлики...
   В таком виде его и застал крот. Застал и развеял сомнения: друзей-де твоих связали, кинули в тележку вместе с узлами и уехали. Кто? - губернатор Лис; куда? - пню понятно. Отседова вывод: что за польза лежать, завязив нос в земле! Он же деревянный, прорастёт ещё...
   Опасаясь за шнобель, Буратино вскочил и побежал по следам колёс. Обогнул озеро, вышел на поле с густой травой.
   Шёл, шёл... У него не было никакого плана в голове. Надо спасти товарищей, - вот и всё.
   Дошёл до обрыва, откуда позапрошлой ночью сорвался в лопухи. Внизу увидел грязный пруд, где жила черепаха Тортила. По дороге к пруду спускалась тележка; её тащили две худые, как скелеты, овцы с ободранной шерстью. Помимо Лиса и кота, что был при нём тайным нашёптывателем, на тележке были конфискованные вещдоки. На узлах лежали Мальвина, Пьеро и весь забинтованный Артемон, - всегда такой расчёсанный хвост его волочился кисточкой по пыли.
   Позади тележки шли два сыщика - добермана-пинчера. ("Доберман-пинчера", Donnerwetter!!! Составное слово, бип, склоняется только во второй части!)
   Вдруг сыщики подняли собачьи морды и увидели на верху обрыва белый колпачок Буратино. Как ни странно, полено подставилось. В делах маскировки не помог даже пижонски белый носок шарманщика.
  -- Играем в кёрлинг: ты подаёшь, я направляю! - неслышно для не-берсов сказал Архимедыч.
  -- А цель? - спросил Поливед, имея в виду в том числе и сам кёрлинг.
  -- Да цель щас уедет!
   Хонгильдон глянул на повозку. Оценил расстояние.
  -- А ты попадёшь?
  -- Да я вообще великий льдоподметатель по имени Накати-ка Попаду-ка!
   Сильными прыжками пинчеры начали взбираться по крутому косогору. Но прежде чем они доскакали до верха, Буратино, - а ему уже никуда не скрыться, не убежать, - сложил руки над головой и - ласточкой - с самого крутого места кинулся вниз, в грязный пруд, затянутый зелёной ряской.
   Он описал в воздухе кривую и, конечно, угодил бы в пруд под защиту тётки Тортилы, если бы не сильный порыв ветра.
  -- Прицел двенадцать, трубка семь... Не хочешь сражаться ты - будем сражаться тобою...
   Ветер подхватил лёгонького деревянного Буратино, закружил, завертел его "двойным штопором", швырнул в сторону, и он, падая, шлёпнулся прямо в тележку, на голову губернатора Лиса.
  -- А говоришь, погода нелётная, - похлопав "ультразвукодуйку", сказал механик, - Главное, чтоб человек хороший был...
   Жирный кот в золотых очках от неожиданности свалился с козел, и так как он был подлец и трус, то притворился, что упал в обморок. Увесистый "антипритворин", ниспосланный гадюкой-старцем, кукнул нашёптывателя так, что лису почудилось: "Хотели кока, а съели Кука"...
   Башка раскалывалась от прилетевшего искомого, перепонные барабанки... ну, то есть, эти... короче, они чуть не сомкнулись от жуткого (недоступного Толстым, но прекрасно слышимого лисами) ультразвука. Надо ли говорить, что губернатор Лис, вспомнив о том, что тоже отчаянный трус, с визгом кинулся удирать по косогору и тут же (во спасение "ухов") залез в барсучью нору. Там ему пришлось не сладко: барсуки сурово расправляются с такими гостями. (Причём слово "такими" я бы выделил...)
   Через мгновение из норы выскочил индеец. В правой руке его был томагавк, в левой - ухоженный рыжий скальп... Увидев это, овцы шарахнулись, и тележка опрокинулась. Мальвина, Пьеро и Артемон вместе с узлами покатились в лопухи.
   Для того, чтобы не показать доберманов... медлительными, сказано так: всё это произошло так быстро, что вы, дорогие читатели, не успели бы сосчитать всех пальцев на руке. За три секунды и я бы не сосчитал.
   Доберманы-пинчеры (Добер... а, Ожегов с ними...) огромными прыжками кинулись вниз с обрыва. Подскочив к опрокинутой тележке, увидели жирного кота в обмороке. Я б даже сказал, "в отключке". Увидели в лопухах валяющихся деревянных человечков и забинтованного пуделя. Возникло желание попинать их, но нигде не было видно губернатора Лиса.
   Он исчез, - будто сквозь землю провалился тот, кого сыщики должны были охранять как зеницу ока.
   Колоритно повыв, что красочно описано в оригинале, доберманы тщательно обыскали весь косогор. Снова тоскливо взвыли, потому что им уже мерещились плётка и железная решётка. Но предчувствия их обманули: там, в Городе, была война. Бульдоги и доберманы, - вся полиция схлестнулась "стенка на стенку". Каждое отделение рвало в клочья соседей, пока те рвали других. Лай охрипших и рык обезумевших стояли по всему Городу, и спрятавшиеся горожане знали: это конец. Главное - не мешать.
   Но доберман-пинчеры этого не знали. Униженно виляя задами, они побежали в Город Дураков, чтобы наврать в полицейском отделении, будто губернатор был взят на небо живым, - так по дороге они придумали своё оправданье. (Ничего нового, правда, не придумали...)
   Опасность таким образом миновала, и Буратино потихоньку ощупал себя, - ноги, руки были целы. Встать, тем не менее, он не решился. Он пополз в лопухи и освободил от верёвок Мальвину и Пьеро непревзойдённым "пластунским" манёвром.
   Мальвина, не говоря ни слова, обхватила Буратино за шею, но поцеловать не могла - мешал его длинный нос. Я б тоже мешал: в тылу противника не сосаться надобно, а минимум маскироваться (максимум - ещё и не оставлять свидетелей). А уж после боя - менять дислокацию со скоростью поросячьего визга!
   Вот только подвижным соединение назвать было трудно: забинтованный обрывками рубашки, с "питательной клизмою" и с морфием в жилах, Артемон был скорее транспортабельным, чем подвижным; Мальвина, похоже, никогда не была самоходной; а вот Пьеро...
   С одной стороны, "за одного битого...", с другой - тумаки вызвали совершенно закономерный рефлекс: театральный пафос. Количество подзатыльников, правда, зашкалило за тридцать три "театрального минимума", да и были они на редкость не театральными, однако на то он и рефлекс. У Пьеро по локоть были оторваны рукава, белая пудра осыпалась со щёк, и оказалось, что щёки у него обыкновенные - румяные, несмотря на его любовь к стихам. А также к прозе, причём и к тому и к другому - с толком, чувством, расстановкой и максимальной потерей времени.
   Вот и сейчас, едва появилась минутка,
  -- Я здСрово дрался, - грубым голосом сказал он. - Кабы мне не дали под ножку - нипочём бы меня не взять.
   Мальвина подтвердила:
  -- Он дрался, как лев.
  -- Ибо до этого был гигантским ленивцем, - фыркнул индеец.
   Мальвина не слышала. Услышишь тут, когда... хочется. Она обхватила Пьеро за шею и поцеловала в обе щёки.
   Буратино-то слышал. Но слышал другое: тяжёлую поступь доктора кукольных наук, резкий голос "пиявочника" и заискивающие - кота и лисы. Где-то рядышком. Он зажмурился и представил, что будет здесь через минуту...
  -- Довольно, довольно лизаться, - проворчал Буратино, - бежимте. Артемона потащим за хвост.
   Они ухватились все трое за хвост несчастной собаки и потащили её по косогору наверх. Несчастный пудель, превозмогая боль в позвоночнике, пытался не загрызть своих мучителей. Мало того, даже сейчас Артемон находил в себе благородные речи:
  -- Пустите, я сам пойду, мне так унизительно, - стонал забинтованный пудель.
  -- Нет, нет, ты слишком слаб.
   Но едва они добрались до половины косогора, наверху показались Карабас Барабас и Дуремар. Лиса Алиса показывала лапой на беглецов, кот Базилио щетинил усы и отвратительно шипел.
  -- Ха-ха-ха, вот так ловко! - захохотал Карабас Барабас. - Сам золотой ключик идёт мне в руки!
  -- А кот с лисой чё делают? - вежливо осведомился индеец.
  -- Нарываются, - исчерпывающе обосновал Хонгильдон.
   Меж кукол назревала паника. Один Буратино торопливо придумывал, как выпутаться из новой беды. Пьеро прижал к себе Мальвину, в кои-то веки намереваясь дорого продать свою жизнь. На этот раз не было никакой надежды на спасение. Лишь Артемон был спокоен, радуясь отсутствию буксировки.
   Дуремар хихикал на верху косогора:
  -- Больную собачку-пуделя, синьор Карабас Барабас, вы мне отдайте, я её брошу в пруд пиявочкам, чтобы мои пиявочки разжирели...
  -- Щас, - в полголоса проворчала "собачка-пудель", - э'т ты в пруду окажешься, причём раньше, чем думаешь.
  -- Интересно: а он действительно так быстро думает? - риторически вопросил индеец.
  -- Нет, он просто медленно скатится, - пояснил механик.
   Толстому Карабасу Барабасу лень было спускаться вниз, он манил беглецов пальцем, похожим на сардельку:
  -- Идите, идите ко мне, деточки...
   Властный голос Хозяина заставил Пьеро забыть о продаже своей кукольной жизни, а Мальвину - вновь возлюбить Хозяина. Как заблудшие овцы, они потянулись было на косогор, как вдруг...
  -- Ни с места! - приказал Буратино. Погибать - так весело! Пьеро, говори какие-нибудь свои самые гадкие стишки. Мальвина, хохочи во всю глотку...
  -- По мне - так любой его стих... мягко говоря, не изящен, - мрачно вставил механик.
  -- А я б посмотрел, как смеётся Мальвина, - добавил старец.
   Мальвина, несмотря на некоторые недостатки, была хорошим товарищем. Она вытерла слёзы и засмеялась очень обидно для тех, кто стоял на верху косогора. Смеялась ли она весело - про то оригинал умалчивает.
   Пьеро сейчас же сочинил стихи и завыл неприятным голосом:
  
   Лису Алису жалко -
   Плачет по ней палка.
   Кот Базилио нищий -
   Вор, гнусный котище.
   Дуремар, наш дурачок, -
   Безобразнейший сморчок.
   Карабас ты Барабас,
   Не боимся очень вас...
  
  -- И это всё? - рассмеялся Архимеддин ибн-Санук, - уж про Хозяина можно было порепетировать... Короче:
  
   Алиса! Если ты лиса,
   Должна быть хитрой ежечасно,
   Но Буратино до конца
   Не "просчитала" ты напрасно
  
   Да, он, конечно же, бревно,
   И мозга в нём как в пне засохшем,
   А ты лисица... Знаю. Но
   Тебя он знатно облапошил.
  
  -- Он мой! - возопил наш индеец, и атаковал следующего героя:
  
   Базилио! Из Вас бандит,
   Как из пирата Папа Римский:
   Вам валерьяночка вредит,
   Вам лучше перейти на виски.
  
  -- А за "собачку-пуделя"... - предварил старец, - слухай сюды:
  
   Он в жизни - доктор Дореман,
   Знаток гирудотерапии,
   А у Толстого - Дуремар,
   И вызывает смех дебильный:
  
   Пред Карабасом лебезит,
   В пруду Тортилы воду мутит,
   Пиявок ставить норовит...
   Ну что со стороны подумать?
  
   Мне до Толстого далеко:
   Я эскулапов уважаю,
   Без них нам будет нелегко -
   Об этом помнить всем желаю!
  
  -- Теперь снова я, - разошёлся механик, - Просьба не перебивать поперёк органики...:
  
   Ты любишь своих кукол и воздушные шары...
   Резиновая Зина сегодня вне игры,
   Мальвина к Артемону сбежала в конуру.
   (Не очень любят куклы подобную игру.)
   Но любят тебя куклы за твой глубокий бас,
   Хоть этим бы воспользовался, старый Карабас...
  
   А я лишь наблюдаю, но я не дар с небес,
   Я старая и злая тварюга типа "берс".
   Я не из этой сказки, но что мешает мне
   Подстраивать вам встряски при Солнце и Луне:
   Украсть голдовый ключик, вас в тине извалять,
   И всё на Буратино по-быстрому списать?..
  
   Он хотел добавить ещё что-нибудь, да похулиганистее, но в этот момент его перебили. Архимеддин аж крякнул, но поскольку Хонгильдон зажал ему рот, то крякнул тихо.
   Индеец примерился, чтоб перебить его снова, но Архимеддин вывернулся, и перебитым оказался Хонгильдон. Перебив индейца (так, "за компанию"), друзья рассмеялись. Закончив возню, принялись наблюдать, как Буратино в очередной раз напрашивается на неприятности:
  -- Эй ты, директор кукольного театра, старый пивной бочонок, жирный мешок, набитый глупостью, спустись, спустись к нам, - я тебе наплюю в драную бороду!
  -- Хочу спросить как лингвист лингвиста, - с умным видом изрёк Архимедыч, - с каких это пор конструкция "директор кукольного театра" является ругательством?
   В ответ на словоблудие недостойной куклы Карабас Барабас страшно зарычал, Дуремар поднял тощие руки к небу.
   Лиса Алиса криво усмехнулась:
  -- Разрешите свернуть шеи этим нахалам?
  -- Разрешаю дать дёру, - сказал Архимедыч, - А то ведь и Пьеро напророчит...
  -- Напьерочит, - вставил индеец.
  -- На... стукну больно... короче, "Лису Алису жалко - / Плачет по ней палка" сбудется. Коль не слиняете.
   Но Базилио и Алиса не шелохнулись. Куклы казались им лёгкой добычей, за которую могли значительно приплатить. Если уже не приплатили. Ещё минута, и всё было бы кончено... Вдруг со свистом промчались стрижи:
  -- Здесь, здесь, здесь!..
   Над головой пролетела сорока, громко тараторя:
  -- Скорее, скорее, скорее!..
  -- Не торопи: идёте по графику, - сказал ей индеец.
   Как верно подмечено, куклам плохо стало бы через минуту. То есть ещё минуту можно было понагнетать обстановку, ничуть не опасаясь за целостность деревянных мозгов.
   Но дело было сделано, и на верху косогора появился старый папа Карло. Рукава у него были засучены, в руке - сучковатая палка, брови нахмурены... Старый и неспортивный, Карло пыхтел так, словно только что преодолел все тридцать шесть ступеней небезызвестного монастыря.
   Он плечом толкнул Карабаса Барабаса, - локтем - Дуремара, дубинкой протянул по спине лису Алису, сапогом швырнул в сторону кота Базилио... И всё это - одним движением!!!
  -- А не Брюс-ли его звать? - съехидничал старец.
  -- Не, э'т "стиль пьяного", - со знанием дела прокомментировал механик, - ты часом горилки не переборщил?
  -- Да я... это... сахаром... - делано смутился индеец, - ну и воскурил заодно... Фимиама, правда, не было, так что курил табачок...
   Неожиданное появление Карло, его дубинка и нахмуренные брови навели ужас на негодяев. Несколько помогло и определённое знание темишевари.
   Лиса Алиса уползла в густую траву и там дала стрекача, иногда лишь останавливаясь, чтобы поёжиться после удара дубинкой. Кен-до старому Карло не преподавалось, однако удары без оружия сконцентрировать-таки удалось.
   Кот Базилио, отлетев шагов на десять, шипел от злости, как проткнутая велосипедная шина.
  -- Пар выпускает, - хихикнул индеец.
   Дуремар подобрал полы зелёного пальто и полез с косогора вниз, повторяя:
  -- Я ни при чём, я ни при чём...
   Но на самом крутом месте сорвался, покатился и с ужасным шумом и плеском шлёпнулся в пруд. Любимые пьявочки тоже любили своего почитателя. До сей поры - заочно...
   Карабас Барабас остался стоять, где стоял. Он только втянул всю голову до макушки в плечи; борода его висела, как пакля. Причём, если фразу "втянул всю голову до макушки" понять не образно, то можно себе это представить.
   Тем временем Буратино, Пьеро и Мальвина взобрались наверх (пудель, как видим, был брошен).
   Папа Карло брал их поодиночке на руки, грозил пальцем:
  -- Вот я вас ужо, баловники!
   И клал за пазуху.
   Потом он спустился на несколько шагов с косогора и присел над несчастной собакой. Верный Артемон поднял морду и лизнул Карло в нос. Ну и так далее. Короче, Карло, взвалив бедного пуделя на плечо и, отдуваясь от тяжёлого груза, полез наверх, где, всё так же втянув голову, выпучив глаза, стоял Карабас Барабас.
  -- Куклы мои... - проворчал он.
   В ответ получил отповедь. Несколько удивившись, что не тумаки, решил понастаивать:
  -- Куклы мои, отдай!..
  -- Нипочём не отдавай! - завопил Буратино, высовываясь из-за пазухи.
   Карло не реагировал, и доктор кукольных наук несколько осмелел. Попробовал подкупить, но шарманщик ни за что не стал бы полицейским. То есть не купился. Но и в грызло не стукнул, что несколько обнадёживало.
   Потом был полицейский. Велеречиво поболтав с Карабасом, сей благовоспитанный человек нечаянно дал шарманщику фору.
   А у харчевни взад и вперёд, взад и вперёд расхаживал петух с выдранным хвостом и возмущённо рассказывал о хулиганском поступке Буратино. Куры сочувственно поддакивали:
  -- Ах-ах, какой страх! Ух-ух, наш петух!
   Индейца-Пушистого, чьё сознание опять шалило "где-то на бороде-то", так и подмывало спеть это на мотив песенки "We are animals".
   Да и берсы... слегонца озверели. Озвереешь тут - Страна Дураков по курсу...
   Там, в Стране Дураков, заканчивалась охота на "оборотней". А если быть точным, то одних "оборотней" на других: известно ведь, что собака узнаёт своего по запаху. Механик чуть изменил его (это несложно), и теперь все они пахли по-разному. А потому грызлись как чужие. Врождённая воинственность и привитая ксенофобия - может, и видосберегающие функции, однако "биоценозосберегающей" эту смесь назвать проблематично... Короче: умствовать кончаем тем, что для каждого конкретного бульдога "все-кто-не-я" были "членами чужой стаи". Вот и грызлись в своё удовольствие, несколько удивляясь тому, что оказывается сопротивление...
   Насколько мы знаем, коль напряжение велико, да и сопротивление не меньше, ситуация накаляется быстро. Сейчас на ней можно было жарить. Оставалось подлить бензинчика.
   Но прежде, согласно правилам техники безопасности, очаг возгорания надо ограничить. Локализовать, по-русски. Ввиду этого Город Дураков тотчас лишился почты, дорог, и, самое главное - "специальной" почты (лишился, правда, не физически, а функционально).
   Итак, бензин испарён, камера сгорания закрыта. Осталась искра (в смысле не "газета", а "повод"). Для этого на центральную площадь вышла толпа. Человек десять-пятнадцать всякоразной живности. Дождались, когда от дерущихся бульдогов не останется двух-трёх из одного отделения. Осталось трое. Обречённые увидели жителей.
  -- Больше трёх не собираться! - возопил первый бульдог.
  -- А вас, я вижу, четверо, - подтвердил второй. Он был офицером, и потому самым грамотным.
  -- А ну не расходиться! - выпалил третий, и по привычке позвал: - На подмогу-у-у-у-у-ай!!!
   Обычно с толпами разбираются так: выхватывают кого-нибудь, и на глазах у собравшихся начинают спокойненько избивать. Психология такова, что никто на рожон не лезет. Потом выхватывают следующего... Вскоре толпа рассасывается. Разбегается, если быть точным.
   Однако это была не толпа. Стоило выхватить первую жертву, как чётко организованная группа набросилась на обидчиков.
  -- Наших бьют!!!
   Это был сигнал. По периметру города возникла толпа. Сжимая кольцо, покатилась к "жрецетолпению", и там, где проходила, из домов (если это можно назвать домами) выходили новые жители. Полиция гавкала, но из толпы вылетало "оружие пролетариата", причём в более чем достаточном количестве. Гавкать становилось нечем. Положение омрачалось тем, что, встретившись, бульдоги принимались охотиться на "оборотней".
   В какой-то момент опасность пересилила внутреннюю вражду. Бульдоги собрали "кулак", но не успели и тявкнуть, как из толпы приближающихся вылетел паровоз и ка-ак дал ультразвуком! Через две и девять десятых секунды вся полиция города находилась в стенах "храма". Разожгли огонь под чанами со смолою, растопили свинец, принялись заряжать мортиру...
  -- Остановитесь, люди! - обратившись к накатывающей толпе, кричал старик в клобуке.
  -- Уберись! Пускай подойдут... Развелось вас... тут! - вежливо сказал Главный Бульдог Города.
  -- Э... это же - храм...
   Ответ был звонким. Клобук слетел с головы старца и запрыгал по ту сторону площади.
  -- Спасибо, генерал. Память прочистил. Но коли стукнешь ещё раз - вспомню родной монастырь.
   Бульдогу стало интересно, и он ударил.
  -- Так что, блин, за монастырь-то был?
  -- Шао-линь, - скидывая рясу, вкрадчиво пояснил старец.
   Потом пояснил на языке бульдогов.
   Пред горожанами впервые открылись двери "храма по интересам". В них стоял человек в ярких одеждах: посох в руке его был погнут, а лицо выражало полную нирвану и просветление.
   Произошло это быстро. Так быстро, что одновременно с выходом старца Карабас Барабас вбежал к начальнику города. А побежал он туда с минимальной задержкой - когда тщетно старался уговорить сонного полицейского, чтобы он арестовал Карло.
   Во владениях Тарабарского короля пока было тихо. В этот жаркий час начальник сидел в саду, около фонтана, в одних трусиках (ути-пусиньки...) и пил лимонад. (Торговая марка "лимонад" резко сужает временные рамки повествования, но здесь буквоедствовать мы не будем.) Короче, добропорядочный синьор Карабас Барабас, как истинный гражданин, сдал с потрохами Великого Злодея Карло, Известного В Определённых Кругах По Имени "Папа". А чтобы не сомневались, в подкрепление своих слов Карабас Барабас вытащил горсть золотых монет и положил в туфлю начальника.
  -- Идите за почтенным сиротой и сделайте всё нужное именем закона, - последовало с завидной оперативностью.
   Карабас Барабас побежал с четырьмя полицейскими к каморке Карло и крикнул:
  -- Именем Тарабарского короля - арестуйте вора и негодяя!
   Король, видимо, и был тем самым законом.
   Но двери были закрыты. В каморке никто не отзывался. Карабас Барабас приказал:
  -- Именем Тарабарского короля - ломайте дверь!
   Звание у командира явно измерялось в золоте (это - влияние Страны Дураков). Полицейские подчинились: нажали, гнилые половинки дверей сорвались с петель, на порог и ступени полилось масло, и четыре бравых полицейских, гремя саблями, с грохотом свалились в каморку под лестницей.
   Это было в ту самую минуту, когда в потайную дверь в стене, нагнувшись, уходил Карло.
   Он скрылся последним. Дверца -
   Дзинь!.. -
   захлопнулась.
   Начертание сего иероглифа напоминает
  
   Маяковский
   Шагает
   Браво,
   От побелки он
   Слева
   Белый:
   От стены
   Побелённой
   Направо -
   Тротуар,
   Но идёт он
   Налево.
   Пусть стена та
   Не кончится
   Долго,
   На ногах он
   Стоит
   Неумело,
   В красном свете
   Партийного
   Долга
   Он шагает.
   Но только
   Налево.
  
   Но это так - лирическое отступление. Ноктюрн на водосточных трубах - э'т мне слабо. Вот проорать туды грязно - это пожалуйста. Даже на трезвую голову. (При условии, что на эту самую голову оттоль не свалится нечто грязное, потревоженное моим сладким голосом.)
   Короче: бревно со товарищи скрылись. Карабас Барабас подскочил к потайной дверце, заколотил в неё кулаками и каблуками:
  -- Тра-та-та-та!
   (Нынче для этих целей используют "- Би-и-и-ип!")
   Но дверца была прочна. Даже для "бипа".
   Карабас Барабас разбежался и ударил в дверцу задом.
   Дверца не подалась, но точно на уровне карабасова... тарана высунулась иголочка. Не в силах сдержаться, Карабас Барабас затопал на полицейских (надо же на кого-нибудь топать...):
  -- Ломайте проклятую дверь именем Тарабарского короля!..
   Не знаю как именем Тарабарского короля, но именем Евгении Марковны Архимеддин сломал бы. Но во-первых, полицейские не были Архимеддинами, а во-вторых - просто не догадались бы, так как имя короля было для них самым крепким...
   Резонно рассудив, что иголочек у двери, видимо, хватит, полицейские демонстративно ощупывали друг друга - кто нашлёпку на носу, кто шишку на голове.
  -- Нет, здесь работа очень тяжёлая, - ответили они и пошли к начальнику города сказать, что ими всё сделано по закону, но старому шарманщику, видимо помогает сам дьявол, потому что он ушёл сквозь стену.
  -- Как ушёл, так и вернётся, - ответил начальник города, - А как вернётся, так и возьмём. Коли снова заплатят.
   Едва полицейские затеяли ретираду, зелье, которым была смазана иголка, добралось наконец-то через мягкие ткани Карабаса до функциональных. Несколько удивившись собственным действиям, Карабас Барабас рванул себя за бороду, повалился на пол и начал реветь, выть и кататься, как бешеный, по пустой каморке под лестницей. Предполагалось, что свидетели кликнут полицию, а та заберёт его в "дурку", однако с таким дурнем полиция предпочла не связываться.
   Пока Карабас Барабас катался, как бешеный, и рвал на себе бороду, Буратино впереди, а за ним Мальвина, Пьеро, Артемон и - последним - папа Карло спускались по крутой каменной лестнице в подземелье.
   Папа Карло держал огарок свечи. Её колеблющийся огонёк отбрасывал от Артемоновой лохматой головы или от протянутой руки Пьеро большие тени, но не мог осветить темноты, куда спускалась лестница.
   Мальвина, чтобы не зареветь от страха, щипала себя за уши.
   Пьеро, - как всегда, ни к селу ни к городу, - бормотал стишки:
  
   Пляшут тени на стене, -
   Ничего не страшно мне.
   Лестница пускай крута,
   Пусть опасна темнота, -
   Всё равно подземный путь
   Приведёт куда-нибудь...
  
   Иль в подземную гробницу,
   Иль в забытую темницу, - мрачно прокомментировал Артемон, -
   Со свечой туда войдём -
   Глянем - и с ума сойдём...
  
   Коль гробница - есть над ней
   Склеп какой-то из семей:
   Мы оттуда в полный рост
   Выйдем прямо на погост...
  
   Жуть какая... Может, тут
   Золота в монетах пуд?
   Нет, скорее много лет
   На цепях висит скелет...
  
  -- Ко мне, на помощь! - словно продолжение страхов, донёсся жалобный писк Буратино.
   Мгновенно Артемон, забыв раны и голод, опрокинул Мальвину и Пьеро, чёрным вихрем кинулся вниз по ступенькам. Как истинный квейкер, зашёл по "дуге наблюдения", и, выгадав момент, тихо сомкнул челюсти на крысином загривке. Шушара так и не поняла, что это было.
   Всё затихло. Только у Мальвины громко, как в будильнике, стучало сердце. Адреналин, видать, выделился - вот миокард "на форсаже" и работает...
   "Так, а где бонус?" - подумал наш "квейкер", - "И вообще: это - всё? Это - "босс" уровня?"
   Тут Буратино потянул какую-то тряпку, и широкий луч света снизу ударил по лестнице. Звучит так, будто лучик был лазерным, причём раз ударил - значит, пикосекундным. "Допрыгались - вот и "босс" - подумал пудель. Однако всё было проще: яркий дневной свет с лёгкостью затмил огонёк свечи, которую держал папа Карло, и тот стал на его фоне жёлтым.
  -- Глядите, глядите скорее! - громко позвал Буратино.
   Мальвина - задом наперёд - торопливо начала слезать со ступеньки на ступеньку, - за ней запрыгал Пьеро. Страхов как не было. Последним, нагнувшись, сходил Карло, то и дело теряя деревянные башмаки. С него шок сходил на порядок медленнее.
   Внизу, там, где кончалась крутая лестница (и начиналась пологая?), на каменной площадке сидел Артемон. Он облизывался. У его ног валялась задушенная крыса Шушара. (Я бы поставил двоеточие: "Он облизывался: у его ног валялась задушенная крыса Шушара").
   Буратино обеими руками приподнимал истлевший войлок, - им было занавешено отверстие в каменной стене. Оттуда лился голубой свет. Сверхпрочная дверь, лестница, и вдруг - отверстие (для незнакомых с техникой поясняю: "отверстие" - это "дырка"), занавешенное каким-то войлоком. Что-то здесь было не так, однако полено ринулось в дырку. Остальные - как за козлом-провокатором - стадно пошли за ним.
   Первое, что они увидели, когда пролезли в отверстие, - это расходящиеся лучи солнца. Они падали со сводчатого потолка сквозь круглое окно. Во-первых, если "пролезли" куклы, то как протиснулся Карло? А если "пролез" Карло, то куклы должны были просто пройти. Во вторых - окно. Странно, что никто не видел его с улицы...
   Широкие лучи танцующими в них пылинками освещали круглую комнату из желтоватого мрамора. Посреди неё стоял чудной красоты кукольный театр. На занавесе его блестел золотой зигзаг молнии. Не станем перепечатывать его описание. Остановимся лишь на том, что над окошком, на крыше из зелёной жести, сидел Говорящий Сверчок. Когда все, разинув рты, остановились перед чудным театром, из-за него, шипастый и кусачий, выскочил "босс уровня"... Страшно? А мне - нет, ибо в эту секунду агрессивный лабиринт "дум-образных" игр сменился тихой статикой квеста. Короче, именно в этот момент, презрев суету подвижного мира, сверчок проговорил медленно и ясно:
  -- Я предупреждал, что тебя ждут ужасные опасности и страшные приключения, Буратино. Хорошо, что всё кончилось благополучно, а могло кончиться и неблагополучно... Так то...
   Тоже мне Предсказамус: помнится, было: "... брось баловство, слушайся Карло, без дела не убегай из дома и завтра начни ходить в школу. Вот мой совет. Иначе тебя ждут ужасные опасности и страшные приключения. За твою жизнь я не дам и дохлой сухой мухи". Впрочем, "без дела" Буратино не убегал, да и в школу ходить... начал.
   Короче, Сверчок по-прежнему изображал Предсказамуса. Вот только голос у Сверчка был старый и обиженный, потому что Говорящему Сверчку в своё время всё же попало по голове молотком, и, несмотря на столетний возраст и природную доброту, он не мог забыть незаслуженной обиды. (отсылаю, как говорится, к комментарию...) Поэтому он больше ничего не прибавил - дёрнул усиками, точно смахивая с них пыль. И медленно уполз куда-то в одинокую щель - подальше от суеты. Артемон пошевелил ушами, точно скидывая с них обильно навешанную лапшу, и едва удержался от соблазна... проводить Сверчка добрым Архимедычевым словом.
   Тогда папа Карло проговорил:
  -- А я-то думал - мы тут, по крайней мере, найдём кучу золота и серебра, - а нашли всего-навсего старую игрушку.
   Типичный монетарист. Тем не менее, старый Карло не удержался и подошёл к "старой игрушке" кукольного театра, готовой принести ему безбедную старость. Он подошёл к часам, вделанным в башенку, постучал ногтем по циферблату, и так как сбоку часов на медном гвоздике висел ключик, он взял его и завёл часы...
   Раздалось громкое тиканье. Стрелки двинулись. Большая стрелка подошла к двенадцати, маленькая - к шести. Внутри башни загудело и зашипело. Что испугались? Это был не детонатор. Часы звонко пробили шесть...
   Ну и далее по тексту. Лениво ж два разворота перепечатывать...
   Короче, схема работала; Буратино, Карло и так далее зачаровано пялились, полицейские говорили с градоначальником, а Карабас Барабас катался как бешеный и рвал на себе бороду.
   Но это ещё не всё. В недалёкой оттедова Стране Дураков полицейские мрачно подписывали свой приговор. Вот он:
  
   Я (порода, имя) обещаю и торжественно клянусь:
      -- Хранить покой народа
      -- Исполнять одни с ним законы
      -- В делах службы ни чинов, ни пород не различать.
  
  -- Осмелюсь предложить, - подошёл к берсам старый доберман. Он ещё помнил те времена, когда клятвы, подобные этим, более-менее выполнялись, -
  -- Обычно тут пишется: "... и если я не выполню обещанного, то пусть меня покарает суровая рука моих товарищей".
  -- Ага, - вставил индеец, - "... суровая рука моих подельников". Щас! Сам приду и "навешаю".
  -- Вот это - сурово, - согласились присутствующие.
   С тех пор о Стране Дураков не помнят даже историки.
   А на следующий день (впрочем, 18 00 - уже вечер, а 6 00 - ещё утро) Карабас Барабас был в прескверном настроении. Да и чему тут радоваться: сырые дрова едва тлели. На улице лил дождь. Дырявая крыша кукольного театра протекала. Производственные фонды, построенные ещё при Тарабарском Горохе, были изношены. В принципе, если б директор кукольного театра не транжирил театральную кассу, за несколько золотых флоринов ему бы не только крышу заделали, но и внутри всё переустроили. А так - у кукол отсырели руки и ноги, на репетициях никто не хотел работать, даже под угрозой плётки в семь хвостов. Куклы уже третий день ничего не ели и зловеще перешёптывались в кладовой, вися на гвоздях. В Стране Дураков так вообще по полгода задарма вкалывали. И - ничего: бухтели, но вкалывали...
   С утра не было продано ни одного билета в театр. Если 6 00 - то логично. Да и кто пошёл бы смотреть у Карабаса Барабаса скучные пьесы и голодных, оборванных актёров! ("Индейский" вариант - не в счёт).
   На городской башне часы пробили шесть. Карабас Барабас мрачно побрёл в зрительный зал, - пусто.
  -- Чёрт бы побрал всех почтеннейших зрителей, - проворчал он и вышел на улицу.
   Типичный "мраксизм", в котором зрители существуют для театра, покупатели - для магазина, а все остальные - для счастья централизовано управляемых предприятий. Вот глава одного из них и вышел на улицу. Выйдя, взглянул, моргнул и разинул рот так, что туда без труда могла бы влететь ворона.
   Напротив его театра перед большой новой полотняной палаткой стояла толпа, не обращая внимания на ветер с моря.
   Над входом в палатку на помосте стоял длинноносый человечек в колпачке, трубил в хрипучую расстроенную трубу и что-то кричал.
   Публика смеялась, хлопала в ладоши, и многие заходили внутрь палатки.
   Мы-то знаем, что это сами куклы открыли кукольный театр "Молния", где они сами пишут пьесы в стихах, сами играют. А ещё мы знаем, как пишет Великий Пьеро, и тем не менее новый театр был (на фоне старого) более чем конкурентоспособным. Хотя бы на первое время.
   Тогда Карабас Барабас решил форсировать производство. Точнее, сделать его конкурентоспособным без коренной реконструкции и со старой программой. Для этих целей он взял плётку в семь хвостов. Отпер дверь в кладовую.
  -- Я вас, паршивцы, отучу лениться! - свирепо зарычал он. - Я вас научу заманивать ко мне публику!
   Он щёлкнул плёткой. Но никто не ответил. Кладовая была пуста. Только на гвоздях висели обрывки верёвочек. Сегодня его театр перестал быть для них "работообразующим", и куклы подались туда, где дают не только работать, но и зарабатывать.
   Все куклы - и Арлекин, и девочки в чёрных масках, и колдуны в остроконечных шапках со звёздами, и горбуны с носами как огурец, и арапы, и собачки, - все, все, все куклы удрали от Карабаса Барабаса.
   Со страшным воем он выскочил из театра на улицу. Он увидел, как последние из его актёров удирали через лужи в новый театр, где весело играла музыка, раздавался хохот, хлопанье в ладоши.
   Карабас Барабас хотел было применить административный ресурсик, но успел только схватить бумазейную собачонку с пуговицами вместо глаз. Только подумал, как бы её использовать, как на него, откуда ни возьмись, налетел Артемон, повалил, выхватил собачонку и умчался с ней в палатку, где за кулисами для голодных актёров была приготовлена горячая баранья похлёбка с чесноком.
   Карабас Барабас так и остался сидеть в луже под дождём. Не стоит, однако, забывать, что Карабас Барабас - директор кукольного театра, сиречь управляющий. Принадлежал же театр, как и все более-менее прибыльные предприятия непосредственно Тарабарскому королю. В принципе, для властей не представляло проблемы прикрыть эту "Молнию", но из Страны Дураков (точнее, того, что ей уже было) всё явственнее доносилась песенка. Тарабарский король знал, что подобные песни, вне зависимости от их появления, зовут "революционными". Ситуация и так была взрывоопасной, а тут ещё - песенка, повествующая о крахе Дураков и способе этого краха.
   Короче, придуманная индейцем, исполняется песенка на более чем известный мотив:
  
   Расцветали яблони и груши,
   Поплыли туманы над рекой,
   Шли мы лесом, били мы баклуши
   С философской мыслью: "А на кой?"...
  
   Это дело быстро надоело
   Так, что даже не хотелось пить.
   Как спасение мысля созрела:
   Взять Плохого и "пятак" набить...
  
   Слышим грозный голос у дороги:
   "Щас тебя я, бабка, запишу.
   Мне на водку не даёшь налоги -
   Будешь макиварой для у-шу"...
  
   За бабульку надобно вступиться -
   Подошли мы тихо с трёх сторон...
   Повезло бульдогу "отключиться",
   Только в рёбрах понеся урон...
  
   Расцветали яблони и груши,
   Хуже никого мы не нашли.
   Шли мы лесом, били мы баклуши -
   Так Страну мы Дураков прошли...
  
   А на обочине, в тени знаменитого паровоза, на пикник устроились берсы.
  -- Слушай, Стёршийся Иероглиф, - спросил Поливеда индеец, - а чё б тебе не быть китайцем?
  -- Не хочу: на возраст указывает.
  -- То есть?
  -- На латыни "китайский человек" - "синантроп", а так, я думаю, назовут одного древнего гоминида.
  -- А какой, с позволения сказать, гоминид на Карловой дверце полено вырезал? - строго глядя на индейца, спросил Архимедыч.
  -- Да погоди ты, - парировал тот, - я вот что думаю: раз уж из дерева получилось... полено, то из других обрезков тоже должны получиться - хи-хи - весьма примечательные вещи. Швабра, там, летающая, бодучий ухват... Думаю, всё это спишут на гремлин.
  -- Мы спишем, - уточнил мудрый старец, - Но это - уже другая сказочка...
   1
  
  
   43
  
  
  
  --
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"