- Чаликов, тебе надо как-то развлекаться, - снисходительно посоветовал Чаликову начальник. - Ты вот, к примеру, давно был в кино? А ведь это важнейшее из искусств...
Чаликов прислушался к совету и на выходном отправился в кино, прихватив на всякий случай пакет. Он шел по серому московскому снегу и, как водится, размышлял о судьбах мира:
"У всего есть последствия, - думал он, - и самые очевидные вещи при последовательном рассмотрении выглядят весьма спорно.
Так, научное мышление является естественным и само собой разумеющимся для современного человека, оно превратило общество в одного большого экспериментатора над миром, а всю его жизнь сделало великим экспериментом. Эксперимент этот оказался столь всеобъемлющ, что само общество, сам человек вдруг обнаружили себя в пробирке с реальным риском в ней как-нибудь вдруг раствориться.
У всего есть последствия, это касается и коммерческого духа, который является естественным и само собой разумеющимся для современного человека, он превратил жизнь общества в гигантское коммерческое предприятие. Но, торгуя всем и вся, люди сами оказались в числе товаров. Причем не первой необходимости, да и сомнительной свежести..."
Чаликов запнулся об обоссанную собаками снежную глыбу.
"Впрочем, стоит ли отделять одно от другого? Первое тесно переплетено со вторым, научное мышление выступает естественным продолжением коммерческого духа. И наоборот.
Достаточно вспомнить пример талидомида, в котором научное экспериментаторство органично соединилось с жаждой наживы. Люди, которые послужили одновременно и материалом эксперимента и источником обогащения, всего лишь хотели спокойнее засыпать... Человечество не думает о том, что в пробирке, в которой оно оказалось, в любой момент может оказаться любой яд. Человечество жаждет спокойствия любыми средствами. И настоящим тератогеном в этой истории является не талидомид, а эта смесь научного мышления и коммерческих устремлений..."
Но вот и кинотеатр. Чаликов купил билет в автомате.
"На людей воздействует множество веществ, и нет гарантий, что что-то из этих веществ не сыграет как яд, и тогда выживут лишь староверы, да дикари, те немногие, что не общаются с внешним миром... Впрочем, научное мышление и жажда наживы уже действуют и без всякого яда. Чем научнее становится общество, тем оно, - параллельно росту научности, - становится глупее, словно бы перекладывая тяжесть разума на представителей науки - по принципу: "зачем нам думать, с нами тот, кто все за нас решит"...
Вот, скажем автомат по продаже билетов - там, где был один кассир, теперь нужны три наладчика и охранник, следящий, чтобы автоматы не вскрыли. К чему вся эта бессмысленная автоматизация - машины для продажи билетов, беспилотные автомобили и тому подобное? - ремонт и изготовление этой странной, бессмысленной техники обходятся дороже, чем живые кассиры и шоферы. Общество просто не может остановиться в своем стремлении все технически продублировать и подменить. Так, некогда, делали механических пианистов, тоже, наверное, полагая заменить ими со временем живых музыкантов...
Так, наверное, когда придет время, лучшие умы изобретут, наконец, искусственный интеллект, чтобы переложить не него столь стесняющее человечество бремя мыслительной работы, как пытаются сейчас переложить на машины работу физическую...
Впрочем, - тут Чаликовская фантазия пришла к отрезвляющей концовке, - разве научные и социальные институты и не есть машины мысли, подменяющие живое мышление алгоритмом?"