Собственно, ничего страшного в его смерти не было. Ну, умер, и умер, не он, как говорится, первый, не он последний, прогрессивное человечество утраты не заметило и слезы не проронило.
То, что он умер, - не страшно. Страшно то, что, умерев ночью, утром он открыл глаза, поднялся с кровати, как всегда делал по утрам, выпил кефир и стал собираться на работу.
У Петра Петровича жутко болела голова, его подташнивало, в животе крутило, - кефир почему-то никак не хотел укладываться в желудке. Петр Петрович списал все эти симптомы на вчерашнее алкогольное злоупотребление и, как человек обязательный, побрел на свою нелюбимую работу.
Лифт не работал и Коржиков спустился по лестнице, открыв подъездную дверь, он вступил в волглое холодное московское утро. Его ботинки скользили по грязному серому липучему снегу вперемежку с реагентами почти в соответствии со словами классика "шаг вперед два шага назад", - не так драматично, конечно, - просто с каждым шагом нога противно уезжала назад или вбок или назад-вбок на треть шага, а то и наполовину. Петр Петрович обреченно месил реагенто - снег, молча месил, молча буксовал, молча спотыкался, и, наконец, добрался до ступеней метро.
Коржиков прошел на середину платформы и пристроился к толпе невыспавшихся, безадресно, - как бы рассеянно, - агрессивных людей, вместе с которыми и ввалился в открывшиеся двери подошедшего поезда. На крайнем сиденье дрых бомж и Петр Петрович, которого толпою притиснуло к нему вплотную, удивился было, что не чувствует вони. Впрочем, от этого удивления его отвлекали болевые ощущения в желудке. Живот крутило и Коржиков время от времени пускал газы, которые, впрочем, никак не влияли на окружавшую его атмосферу, априорно испорченную мирно почивавшим бомжом.
К Петру Петровичу слева притиснуло старушку в очках, похожую на Надежду Константиновну в старости, а справа миловидную барышню, которая, несмотря на тесноту, умудрялась со скоростью пулемета рассылать смски по телефону. Шея последней находилась прямо перед глазами Коржикова и тот вдруг поймал себя на странном желании вгрызться в эту мягкую плоть. Слегка, насколько позволяли сдавившие его со всех сторон попутчики, он повернулся в другую сторону, к старушке, но и она вдруг вызвала у него гастрономическое вожделение, почему-то ассоциируясь уже не с Крупской, а с хорошо прожаренной курицей -гриль. Чувствуя себя пресловутым ослом между двух стогов, Петр Петрович всю дорогу так и крутил головой туда-сюда...
Наконец пытка закончилась и Коржиков выбрался из вагона. Короткий подъем по эскалатору, и он снова принялся месить грязе-реагенто-снег в направлении места своей трудовой деятельности. По пути попались несколько собачников со своими, вышедшими совершить утреннюю дефекацию, питомцами, каковые (ударение можно поставить в любом месте по желанию) вальяжно выбирали, где бы им добавить изюминки в московский "снег". Каждая из собак облаяла Петра Петровича, а одна особо лохматая тварь в матросском костюмчике (для жителей провинции, - московских собак принято одевать как людей,- они носят костюмы, а иногда и обувь) попыталась вцепиться в коржиковскую ногу, но тот вовремя ее отдернул.
Голод становился все сильнее и сильнее. Петр Петрович остановился у палатки с шаурмой, но при виде любимого лакомства ему вдруг стало нехорошо. Борясь с рвотными позывами, Коржиков отскочил подальше от ларька и пошел в сторону работы, прислушиваясь к своему, ведущему себя столь странно, организму. Он вошел на проходную, поднялся в раздевалку. Освободившись от зимней одежды, Коржиков подошел к зеркалу и увидел перед собой страшное существо с серой кожей, с ввалившимися и горящими глазами. И тут пришло понимание. Он понял, что смущало его все это время помимо странного голода, - он услышал тишину внутри себя, - его сердце не билось. В зеркале перед Петром Петровичем стоял зомби, и этот зомби был он - Петр Петрович Коржиков.
Впрочем, без сердца было даже спокойнее, словно бы из тикавшей все время мины вытащили взрыватель. Теперь, когда смерть наступила, ее можно было не бояться, страх навсегда ушел из сердца... вместе с сердцем... В общем, все бы ничего, если бы не этот сводящий с ума голод!
Голод стал невыносим, захотелось наброситься на проходящего мимо коллегу. Сдержаться было почти невозможно, но Коржиков сдержался. "Раз уж я стал зомби, и раз уж суждено мне сейчас отведать человечины, то я съем не первого попавшегося сослуживца..." - вот что решил он на грани голодного обморока. Героически он прошел по коридору, игнорируя приветствия сослуживцев и их аппетитные, - в прямом смысле аппетитные, - формы, и добрался до двери с надписью "Директор". Если уж погибать, так с музыкой! "Если уж жрать человечину, то вот он самый достойный кандидат - главный упырь!" - так подумал Коржиков и решительно вошел в кабинет того, кого ненавидел и боялся весь коллектив и лично он, Петр Петрович...
В кабинете было темно. Окна закрывали темные шторы. За столом сидели начальники отделов, все они обернулись и уставились на вошедшего. Во главе стола восседал директор.
-Вот и последний участник нашего совещания... Коржиков, вы как всегда опаздываете!.. Да, да, господа, с нами сегодня новый участник, Петр Петрович с сегодняшнего дня начальник отдела логистики... Прикройте за собой дверь, Петр Петрович, и, наконец, приступим!
Один из заместителей директора скинул темную материю, покрывавшую стол. На столе лежала, бросая испуганные и умоляющие взгляды на Коржикова, одна из его коллег, - тот равнодушно вспомнил вдруг, что еще не так давно она ему нравилась, - но жить без сердца было проще, вместе с сердцем исчезли все человеческие эмоции и желания, кроме разве что голода... За запястья и щиколотки коллега ремнями была закреплена на столе, рот предусмотрительно заткнут кляпом.
-Ну-с, Петр Петрович, отпразднуем Ваше вступление в должность и в наш руководящий круг! Начинайте! - директор приглашающее указал на лежащую на столе жертву.
Петр Петрович зачем-то оглянулся на дверь.
-Не беспокойтесь! Помещение полностью звуконепроницаемо... Ну, приступайте же!
Директор улыбнулся, оскалив жуткие клыки. Заулыбались и его заместители, захихикали начальники отделов. У всех у них тоже были подобные же страшные зубы.
В былое время Петр Петрович испугался бы. Но не сейчас. Он улыбнулся в ответ, показав такие же жуткие клыки, как и у всех здесь находящихся. Даже голод отступил на второй план, пришло ощущение праздника, ощущение обретенного дома. Он был среди своих...
И они приступили к трапезе.
...
Через полчаса румяные, раскрасневшиеся менеджеры, улыбаясь, выходили из кабинета директора.
-Да, господа, не забудьте в пять у нас совещание! Будем целовать задницу Бафомета! - гремел вслед бодрый директорский голос. - Быть всем!..