(нижние частоты, -1,1 PM)




Я видел небо в ангельских глазах,

разлитое манящей синевой,
в которую хотелось всей рукой,
до бесконечности,
до ломоты в изломанном суставе,
до боли в посиневших пальцах;

там нет тепла, в той сумасшедшей сини,
где обитает пустота,
чем выше, ведь, тем чище, проще, холоднее.

И тем страшнее,
чем дольше всматриваешься в белую спираль
разверстых в бездне облаков,
спадающих из центра на края
на циркульный фронтир, что разделяет этот мир
и мир багровых туч за горизонтом.


Никто так не умеет, кроме вас,
выглядывать из человечьих глаз,
и наблюдать оттуда,
скользя по лицам ровным светом,
не оставляя памяти о нас,
себе на будущее,
даже в качестве заметок.

Себя не оставляя
ни взглядам, ни словам, ни пальцам,
которые искали вас в прикосновениях;
но шли себе куда-то, разливая небо,
выплёскивая синь на окна,
стены, на асфальт, - куда угодно,

лишь бы не другим глазам,
чьё разноцветье утомляло вас,
высасывая бездну и свободу.


Я падал в небо и не мог понять,
куда на самом деле летит моё разбитое о стёкла тело?

Две пары глаз скользнули мимо,
макнув мои зелёные зрачки в вихрящуюся синь,

и позабыли.

А я до смерти помнил их, всю ту мне отведённую минуту мысли.
















(Ах, только бы
попасть мне на фронтир,
а там уже и до свободы
средь континентов грозового фронта
на расстояние молитвы шёпотом:
запомни моё имя, Господи!
как я запомнил намертво тебя
по имени,
по титулу,
по памяти из снов болезненных,
по бреду смертному,
по крику сумасшедшего,
по клёкоту убитого в бою солдата,
по шепоту ребёнка у храмовой ограды,
по издыханию последнему на смертном одре,
которое кого-то приведёт к свободе.

А кто-то знает,

что только в имени твоём есть ключ от всех дверей,
и если нет, 
то значит смерть - доска, сырая яма, черви,
всё,
конец.
И потому, - не забывай,
как я тебя, живой и мёртвый, не забуду)