...А за ними идут те, кто охотится в зимней ночи, и чья добыча - человек. Едут на ледяных санях, запряженных белыми волками - каждый зверь ростом с медведя. Едут - безмолвные черные тени, чье имя неведомо, чей голос неслышим, чье сердце - метель, и чьи мысли буран...
Много лун назад ушел навстречу им ее сын. Ушел, пообещав скоро вернуться. Я знаю, мама, сказал он, у меня получится. Я сумею, я знаю слово, я учился у колдунов, они дали мне зачарованный лук и в придачу к нему волшебные стрелы, они сказали мне, что прочли мое имя в бегущей воде и в пляшущем пламени, что духи шептали им обо мне...
Многое шепчут духи в полуночный час, но, видно, не поняли их колдуны. И лук, который они дали сыну Айю, был простой, и стрелы обычные... Или же не берут хозяев зимней ночи ни стрелы, ни слово. Много долгих лун ждала Айю, когда сын вернется, но так и не дождалась.
Долго ходила Айю к старому Олою, что живет в пещере, ходит нагой и ест холодную черную землю, копая ее из-под снега зимой и из-под лишайника - летом. Многое знает старый Олой, многое он повидал. Знает, верно, и как получить обратно то, что отняли у тебя приносящие зиму.
Не хотел старый Олой говорить. Кусал бороду, мычал злобно... Прогонял, камнями швырялся. Кричал: уходи! глупая баба... сына ей... да от твоего сына давно уже и косточки единой не осталось, все волки съели...
Не выдержала Айю. Плакала, на коленях валялась - не помогает, прогоняет ее старый Олой. Последнюю гордость забыла тогда женщина. Пришла в пещеру, одежды скинула - гляди, говорит. Тело белое, тело гладкое, хоть и не пролеживаю я боков, от света до света работаю, да красоты не утратила. Распустил старый Олой слюни, потянулся - она его по рукам. Нравится? говорит. Смотри, груди тяжелые, бедра круглые, плечи белые, лоно мягкое... Скажешь мне, как сына спасти - твоей буду...
Сказал, никуда не делся. А объятия его похабные, поцелуи слюнявые, стоны жалкие - забыла Айю, как дурной сон. Казалось ей - что ни велят, все сделаю! Лишь бы только сына вернуть...
Научил ее, значит, старый Олой. И дорогу указал, по которой идти надобно. Сперва не верила Айю, ругалась: она по этой дороге всю жизнь ходит, та у озера кончается, никуда дальше не идет... Неправильно ходишь, глупая баба! сердился старый Олой, а сам нет-нет, да на грудь ее косится. Неправильно ходишь... я научу тебя, как ходить надобно...
Многому научил ее старый Олой. И как факел из волшебного дерева ороё сделать, и как по дороге правильно ходить, и еще всякому... Только, прибавил в конце, и я не все знаю. Закусил клок бороды, зыркнул на Айю хмуро. Не вернешься ведь, глупая баба... мягкая баба, сладкая баба! Не ходи... не вернешься... Никто еще не возвращался.
Надо, сказала она. Пойду.
Высоко подняв свой факел, смело шагала Айю навстречу саням. Пятились белые волки, отступая от света, щурили огромные глаза. Неподвижны и немы, восседали на санях тени - чернее ночи, чернее самой тьмы, чернее злого, ледяного холода... Дрогни Айю, опусти свой факел - и тут же ринутся на нее волки, будут, торопясь, рвать живое, трепещущее мясо, а тени все так же буду восседать в своих повозках, молчаливые и неподвижные. Что для них человек? крохотная пылинка, полная тепла и света - махни рукой, и потухнет свет, а ночь выпьет тепло...
Не торопилась Айю. Шла спокойно. Запнешься, оступишься - тут и гибель твоя настанет. Ровным светом горел факел из волшебного дерева ороё.
Дошла. Встала перед гигантскими санями. Подняла голову. Колышется, нависает над ней тень, дышит холодом, в душу смотрит - кто такая? чего пришла? как бы тебя, пылинку этакую нахальную, раздавить поудобнее?...
Да не очень-то и раздавишь, пока горит факел из волшебного дерева ороё. Знал свое дело старый Олой, верные советы женщине давал. Ну как и остальное все верным окажется, что дед молвил?
- Сына верните! - вскрикнула Айю, глядя на тени. - Сына моего... верните! Требую и заклинаю! Все, что пожелаете, отдам - верните сына!
Молчат тени. Уже даже не колышутся. И кажется Айю, что разговаривают они между собой. Она не слышит - а они разговаривают. Решают, верно - отдать ей сына или не отдать. Ладонь вспотела, факел скользит. Перехватила Айю его поудобнее - дрогнуло на миг пламя, подались к ней белые волки, зубами лязгнули, да поздно - вновь ярко горит факел, вновь высоко поднимает его Айю. Не возьмут ее волки, не будут пировать на ее кровавых костях!
Дрогнули тени. Словно все вдруг на Айю взглянули. Они смотрят - а ей жутко сделалось. Взгляды ледяные, да и не взгляды это вовсе, а... слова не подобрать. Проще думать, что смотрят они так... Хотят чего-то от нее, а чего - непонятно. Поди догадайся, чего они хотят, если не говорят ничего. Видно, думают, что она и так все понимает. Но не умеет Айю говорить без слов, как они только что между собой разговаривали. Не знают об этом тени, пялятся на Айю, ждут, когда она их услышит...
А рука дрожит, а факел сгорает... У Айю слезы на глаза наворачиваются. Да что же это такое! Сын ее, может, в двух шагах, они его, может, уже и отдать готовы - а она стоит, что делать не знает!
И помстилось Айю - мелькнула среди саней фигурка - сын ее бродит, смотрит издали на мать, зовет ее: помоги, мама! Выручи, забери меня отсюда! Плохо мне, мама, холодно... Волки зубами лязгают, тени огромные давят - спаси меня, мама!
Встряхнула Айю головой, зажмурилась, вспомнила, что ей старый Олой про такое говорил. Ты, мол, в оба смотри, да как увидишь сына, глазам своим не верь. Ты сперва дунь на него - если морок это, то в сторону отлетит и рассеется, а если сын твой - ничего ему не будет. Да дуй как следует, глупая баба!...
Открыла Айю глаза - а сын уже перед ней стоит, в глаза смотрит... Набрала Айю воздуху в грудь - сдуть, развеять проклятый морок! не сын это ее, не отдали бы тени его за просто... Да упал взгляд на пояс, и похолодела женщина - были штаны сына завязаны тем шнурком, что она еще маленькому ему плела - длинный вышел шнурок, сын его всегда и носил... узорчатый, пестрый, красно-синий, от злых сил защищающий и оберегающий...
Кончился воздух в легких, шагнула Айю вперед - обнять, к себе прижать, слезами горячими залить...
- Мама!... - вскрикнуло где-то, колыхнулись тени, упал на холодный снег горячий факел - и погас...
Говорят, призрак Айю с тех пор бродит по берегу, плачет, молит хозяев ночи о милости - отдать сына, отпустить их обоих на свободу...