Вот уже вторую ночь я страдаю от бессонницы. Ну, не то, чтобы страдаю, но она причиняет мне излишнее беспокойство. Излишнее, потому что напряженности в моей жизни пока и так хватает.
Часы (подаренные Сергиусом, хотя он в содеянном столь учтивом поступке так открыто и не сознался), на короткой цепочке, с серебристой идеально гладкой, походящей на миниатюрное зеркальце, крышечкой показывают час ночи и три минуты второго.
Я сижу за столом, деревянным (дуб или ясень?), добротно сколоченным, хотя не отличающимся особым изяществом - четыре толстые ножки и массивная столешница. Какого-либо дискомфорта я не испытываю. Подо мной - простой крепкий стул.
Но я отклонилась от темы. Хотя, о какой такой теме может идти речь, если я впервые на своей памяти (какая ирония!) делаю дневниковые записи? Да еще в чем, кто бы мог подумать! В той самой потрепанной, заляпанной книге, с прошлогодним листочком на обороте (который, кстати, я отодрала, и теперь он хранится в одном из выдвигающихся ящичков старого комода), книге, о которой я, наконец-то, вспомнила намедни, когда весь мой дом осветился теплым желтоватым светом, исходящим от истомившихся по работе настенных светильников.
Но все по порядку. Иначе я дорассказываюсь до полного абсурда.
Поскольку сии записи ни сейчас, ни в дальнейшем я не собираюсь представлять ни в чье распоряжение для прочтения, думаю, это решение будет вполне справедливым, позволяю себе пользоваться абсолютной свободой, как мышления, так и воплощения образов предыдущего на бумаге. Лишь прибавлю, что постараюсь не допустить мутации свободы в анархический хаос. Свободу использования слов, которые я посчитаю нужными как таковыми для описания той или иной мыслеситуации, также оставляю за собой.
Из вышесказанного напрашивается вывод. Не зная себя, я все же могу предположить, что такие качества, как свободолюбие, упорство, если не упрямство и некая строгость, пусть и анормальная, могут быть полноправными составляющими моего характера.
Стрелки часов пришли в движение - двадцать одна минута второго. В тонком стекле, закрывающем циферблат, отражается беспокойное пламя свечей в невысоком канделябре, стоящем прямо передо мной и перед книгой, в которую я кропотливо заношу записи. Беспокойное от постоянного сквозняка, царящего в мансарде, окна которой, в рассохшихся рамах, покрытых потрескавшейся черной краской, оказались непригодными в непогоду. К счастью, ни одно стекло пока не разбилось, но от мощных порывов обезумевшего ветра, налетающих время от времени на восточную сторону дома, они дребезжат так громко, что становится страшно. И не столько оттого, что вот-вот они могут разбиться и рассыпаться тысячей осколков по скрипучим половицам мансарды, а оттого, что в единственное обжитое мною место, столь необычную поднебесную комнату, ворвется ливень, стучащий непрерывной дробью по крыше и хлещущий по все еще стойким окнам вот уже около трех часов. Благо, крыша моего дома оказалась сделанной на славу. Надеюсь, и в будущем она меня не подведет, не сорвется посреди ночи и не унесется в неведомую даль. Конечно, если мое будущее связано с этим домом. Если у меня вообще есть будущее...
До наступления второго часа ночи остается каких-то семь минут. Преодолевая болезненную тяжесть, предательски возникшую после последних строк предыдущего абзаца, я поднялась со стула и немного прошлась. Лишний раз проверила, прочно ли закрыты окна, и продержаться ли задвижки на них до утра. Согрела озябшие ладони, постояв у камина, в чем, впрочем, не было особой необходимости, ибо дрова или долгорды, которые я приобрела у некоего Свиерама, мастера теплосветлых дел, следуя совету того же Сергиуса, оказались настолько хороши, что сегодняшним вечером я была способна лишь удивляться и радоваться, позабыв обо всем остальном. Удивляться тому, что светильники в моем доме связаны с камином в мансарде. Они засветились сразу же после того, как наверху вспыхнуло пламя, и разгорались все ярче, пока огонь в камине набирал мощность. А радоваться тому, что в моем доме теперь всегда будет тепло, уютно и светло.
Правда, к полуночи мои чувства поутихли, вернулись настороженность и серьезность. Но тогда, тогда я радовалась подобно ребенку! Да, словно дитя из Дома Радости...
Ветер сменил направление, и дребезжание прекратилось. Наверное, даже у этой непостоянной стихии есть некие чувства. Хотя, скорее всего, мне это лишь кажется.
Стрелки бесшумно прошли отметку в два часа, и время потекло дальше. И тут мне в голову пришла идея обзавестись напольными часами с массивным круглым маятником и большим чуть выпуклым циферблатом, да еще с резьбой по кайме в придачу, и поставить их в прихожей, чтобы ночью, проснувшись от кошмарного сна, услышать, как где-то в глубинах моего дома часы-страж размеренно и приглушенно отбивают частицы времени, и успокоиться, убедившись, что все идет своим чередом.
Видимо, ни о каком порядке и речи быть не может. Я переношу на бумагу мысли, возникающие в каждое следующее мгновение в потоке моего сознания, неустанно несущегося через бесконечное пространство вечности. И пока смерть не разлучит нас...
Откуда эти строки? Очередная вспышка-воспоминание? И остается лишь щемящая грусть, что далеко не все мысли воплотятся в материальные слова на бумаге, которая со временем источится, станет зыбкой, как мироздание, и рассыплется в прах, чтобы покинуть этот мир навеки...
Часы показывают тридцать четыре минуты третьего, и я перехожу к описанию событий, которые в числе других поспособствовали тому, что я завела Дневник и пошла на такой решительный, я бы даже сказала рискованный шаг, как использование для сих нужд (в качестве его) ту самую загадочную книгу. Загадочную потому, что, открыв ее вторично, а это случилось сегодня вечером, я ожидала найти продолжение рассказа, который начала читать еще в саду "Доброго Путника", сидя под благоухающей липой, обдуваемая ласковым ветерком в прекрасный летний день больше недели тому назад. Но обнаружила абсолютно чистые страницы (!), тронутые желтизной с коричневатым оттенком, что непременно приобретается бумагой с течением времени, словно за заслуги, да местами сморщившиеся явно под воздействием воды, да обуглившиеся, как я тогда предположила, вследствие того, что кто-то яро невзлюбил эту вещь и решил от нее избавиться.
Книгу я открыла не в надежде что-либо почитать и тем самым скоротать время, а, скорее, следуя обычному любопытству. И оно было вознаграждено сполна! Радость, легкая, подобно пуху, покинула меня, не в силах выдержать натиск тяжелой артиллерии более мрачных чувств. От сомнений и дурных предчувствий, охвативших меня, закружилась голова.
Как такое могло случиться? Еще неделю назад эта книга хранила в себе целые художественные произведения, а сегодняшним вечером предстала предо мною в первозданной девственной чистоте, словно бы слов, фраз, предложений, абзацев и глав, напечатанных черным шрифтом по белой бумаге, не было и в помине! Словно бы то, что я прочла, почудилось мне, было всего лишь галлюцинацией!..
Я слишком разволновалась, поэтому снова пришлось подняться и пройтись. Часы начали раздражать меня. Я закрыла их и убрала в обтянутую темно-зеленым бархатом сумочку, лежавшую на втором стуле, который я поставила в изножье кровати. Буря за окном понемногу утихала, и я, сосредоточившись на заунывном пении ночного ветра, смогла более-менее успокоиться. Только после этого я вернулась к записям. И обратила внимание на свечи, которые почти не уменьшились в размерах. Их я тоже приобрела у Свиерама. Удивительно, на свете существуют не только долгорды - долгогорящие дрова, но и такие же свечи! Интересно, откуда у Сергиуса столь талантливые знакомые? Жаль, ни вчера, ни сегодня я у него об этом не спросила.
Да, вчера вечером мне так и не удалось попасть к мастеру Свиераму, проживающему по адресу Зеленая Лужайка, 38. Что было тому причиной, спросите вы? Нет, спрошу сама себя я, потому что вам эти строки прочесть не суждено. Да в том, что Зеленую Лужайку найти не так-то просто, не смотря на ее обманчиво обыкновенное название. Признаюсь, я до конца и не поняла, как отыскать ее, потому-то Сергиус и вызвался мне помочь. Так и получилось, что первым, кого я сегодня я увидела, был старший эйдин с растрепанной головой, переминавшийся с ноги на ногу под дверьми моего дома в ожидании, пока я наконец-то оденусь и спущусь к нему.
А собиралась я, скажу вам, долго и нехотя. И по вполне понятным причинам: бессонница и безумный ветер за окном. Последствиями первого были замедленные движения, второго - легкий страх и настороженность по отношению к ветру, предвещавшему, чувствовала я, непогоду, ветру, заставлявшему облачаться в пальто-плащи и укрываться в тихих спокойных и желательно теплых местах. Не хочу здесь вдаваться в подробности, которые вновь могут завести меня не туда, поэтому лишь добавлю, что выход мною был найден в виде того самого плаща. Того самого? Да, того самого плаща незнакомца. Потому что одолженный мне Сергиусом я вернула его хозяину. На примете было еще два, обнаруженных мною во второй день при обыске и хранящихся в одном из сундуков и совершенно непригодных для хоть и прохладной, даже пронзительно прохладной, но все-таки летней погоды.
Не знаю, который точно был час, когда мы с Сергиусом остановились у очередного латропа. На мои вопросы он предпочитал отвечать не словами, а загадочной улыбкой, поэтому уловить суть того, что он делал, мне было крайне тяжело. У каждого прохода, который попадался нам на пути, он останавливался метрах в трех от арки, доставал из кармана небольшой замшевый мешочек, развязывал его, извлекал изнутри медную монетку и, зажав ее в кулак, подносил к губам и что-то нашептывал. При этом его лицо становилось серьезно сосредоточенным. Затем, замахнувшись, он бросал монетку вперед. И каждый раз она непременно к нему возвращалась. Этого я не видела, поскольку в столь раннее время (по моим расчетам, тогда было около девяти часов утра) тени в проулках еще не рассеялись и выглядели особо контрастно в свете дня, постепенно заполнявшего улицы. Но Сергиус неизменно наклонялся, сдувал с монетки пыль мостовой, клал ее обратно в мешочек, и мы отправлялись дальше.
И вот случилось чудо! Где-то на десятом латропе монетка, подбадриваемая напутствиями хозяина и брошенная им прямо в проход, внезапно исчезла. Это заметила даже я. Повеселевший Сергиус взял меня за руку, крепко-крепко, и так мы, вместе, шагнули в латроп. И оказались на улице под названием Зеленая Лужайка! Моему изумлению не было предела. Как так, Сергиусу удалось провести меня на улицу, в тщетных поисках которой я потратила весь предыдущий вечер! Не успев даже оглядеться по сторонам, я набросилась на Сергиуса с расспросами, возбужденным голосом требуя от него немедленных разъяснений "этих трюкачеств с монетками". Именно так я и выразилась. Но Сергиус лишь беззаботно усмехнулся и, бросив: "Нам надо поспешить", развернулся и зашагал по улочке в восточном направлении. Пару раз, разумеется, от негодования и возмущения, я похватала ртом воздух, но, взяв себя в руки, последовала за несносным старшим эйдином. И только тогда заметила, почему эта воистину удивительная улица получила название Зеленая Лужайка. Да потому, что вместо плит мостовой под ногами росла настоящая сочно-зеленая трава! Заметив это, я опешила и остановилась, даже не зная, что тут и думать. Ну, еще, наверное, и потому, что шагать по зеленой траве, не выше щиколотки, такой густой, мерно колышущейся изумрудными волнами в потоках солнечного света и прохладного ветра, далеко не такого сильного, как на улицах, с которых мы пришли, было неимоверно приятно. Не успела я вдоволь насладиться столь неожиданно возникшей красотой, как Сергиус, уже отошедший на достаточное расстояние, окликнул меня и попросил поторопиться. Его голос помог мне выйти из ступора. Невольно оглянувшись назад, я заметила, что трава не сохранила ни единого моего следа и осталась такой же ровной, нетронутой, словно бы подошвы моих туфель и не касались ее.
Увиденное почему-то вызвало во мне не очень приятные чувства, но я не дала им разрастись в глыбу, способную уничтожить меня своей массой, и последовала за Сергиусом, остановившимся у крыльца одного их домов.
К слову о жилищах на Зеленой Лужайке. Такие же трехэтажные, как и на многих улицах Телополиса, они стояли отдельно, были выложены из камня и выкрашены во всевозможные цвета. Очевидно, последнее зависело от вкусов их хозяев-владельцев. Окна первых этажей в некоторых домах были закрыты деревянными, с чудной резьбой ставнями. Над крышами белесый дым поднимался из трех, а то и пяти дымоходов. И все дома, без исключения, имели высокий фундамент, выложенный черными плосковатыми камнями.
Когда я приблизилась, Сергиус поднялся по ступеням крыльца, придерживаясь за перила, нарастающие тонкие столбики которых поддерживали квадратную крышу с козырьком. Встав на местами протертый насквозь соломенный коврик на последней ступени, Сергиус откашлялся и постучал в дверь семь раз, четыре длинных и три коротких. Минут через десять, в течение которых я наслаждалась тамошним воздухом и любовалась травой-муравой, изредка рассматривая близстоящие дома, а Сергиус, переживая и коротко пристукивая левой ногой по коврику, глядел на дверь, последняя, наконец-то, отворилась. Но лишь на узкую щелочку, в которой мне удалось разглядеть чей-то длинный нос, черные усы и блестящий взгляд из-под кустистых бровей. Ну и еще, пожалуй, темные волосы, зачесанные назад. Оглянувшись на меня, Сергиус шагнул влево и заслонил незнакомца. Тогда дверь распахнулась шире, и мой коллега зашел внутрь. Я поднялась по ступеням, чтобы последовать за ним, но тут дверь взяла и захлопнулась. Прямо перед моим носом! В тот миг я не знала, радоваться мне или же злиться, еще сильнее ненавидя и презирая дорогущего старшего эйдина.
Не успела я как следует разобраться, какому чувству следует отдаться, как на пороге появился Сергиус. Дверь за ним сразу же захлопнулась.
Мой коллега выглядел довольным, хотя от меня и не скрылась его встревоженность, которую он старался подавлять. В одной руке он держал связку дров, перевязанную красной веревкой, в другой - вытянутую прямоугольную коробку из серого картона (в ней-то и находились долгогорящие свечи, три из которых продолжают дарить мягкий свет и сейчас, в этот холодный час, освещая страницы потрепанной книги).
Я теряю нить повествования. Еще не на бумаге, но уже в голове. Ну вот, видите, какое глупое получилось предложение?! В голове! Видите? Да к кому я обращаюсь? Никто не должен прочесть эти записи. Слышишь, Книга-не-знающая-имени, никто! Книга-не-знающая-имени - это я сама придумала. Только что. И так буду отныне ее величать!
Я словно Сумрачная Птица.
Нет, это не птица, сотканная из сумрака. Это птица, рожденная светом, но осужденная Роком на вечные скитания-полеты сквозь мрак-сумрак. Интересно! Мрак-сумрак. Спросить бы у Вирджинии. Она, кажется, интересуется всем, что связано со словами, книгами и прочим.
Мои часы - мои относительно, на самом-то деле кем-то подаренные - остановились. В очередной раз встав из-за стола, я задела локтем глиняный кувшин, неосторожно примостившийся на краю. Он упал, правда, не разбился, но выплеснул изрядную долю покоившейся в нем до того кристально чистой "изумрудной" воды и залил мои часы. Они взяли да остановились, будто обидевшись на меня за допущенную оплошность. Завтра воскресенье, хотя, уже сегодня, снесу их отремонтировать. Знать бы только, где в Телополисе восстанавливают ход времени. Хм, забавно получилось.
Ну вот, я опять записываю все, что приходит на ум. Мой зеркальный ум. Сколько я в последнее время внутрь себя не заглядывала, сколько ни старалась, сколько ни упорствовала - видела лишь себя сегодняшнюю, всего только отражение. Но что скрывает Зеркало Разума? Воспоминания.
Когда мы сегодня утром оказались в трех латропах от моего дома, от улицы Шелли Кровавой, Сергиус остановился и посмотрел мне в глаза, серьезно и на удивление спокойно. "Не пытайся, Лилиан. Не ищи то, что более не суждено отыскать. Иди дальше. Если остановишься - потеряешь последнюю надежду, - выражение лица моего коллеги изменилось, и он стал выглядеть мужественнее. - Живи и просто радуйся жизни. Ведь тебе есть чему радоваться?". Коротко попрощавшись, старший эйдин размеренно зашагал в противоположную от меня сторону, как бы давая своим поведением пример той простой радостно-безмятежной жизни, к которой он только что призывал и меня. Словно и не было того робкого взволнованного мальчика, открывшегося мне в своих переживаниях на ступенях лестницы прихожей моего дома, утопающей в лукаво-устращающей игре света.
Сергиус порывался проводить меня до самого порога дома Љ17, помочь донести долгорды, но я отказалась. Теперь поняла, что поступила правильно.
Я знаю - Телополис пропитан противоречиями. Это то немногое, что мне известно, что я принимаю без колебаний и наверняка. Мир, который сегодня вас удивил, а завтра свел с ума. Вас? И откуда вы беретесь?
Почему я повторяюсь? Нечего сказать или же из-за боязни забыть? Слова, записанные на бумаге, переживут меня, как родинки на моем теле - мою память-воспоминание. Память - лоскутное одеяло воспоминаний, прошитое временной ниткой длинною в человеческую жизнь.
Возвращаясь к Сергиусу. Как он мог такое мне сказать? После того, как я узнала, что и он не помнит себя? Как можно не хотеть, не пытаться, не стараться вспомнить, не искать пути к своей памяти? Усомниться в ее важности-необходимости? Или же просто есть Памяти, не имеющие никакой ценности. Пустые, серые, как комнаты заброшенного дома, непригодные, лишенные какого-либо интереса... Неужели такое возможно? Памяти людей, живущих зазря.
Дневник. Сны
Не знаю, который час. Конечно, ведь мои часы стали. За окном - темень кромешная. Хотя, не такая уж и кромешная. Редкие фонари честно несут свою службу, изо всех сил стараясь разогнать сгустившийся после бури мрак. Дождь поутих, но ветер по-прежнему мечется, словно в поисках давно утраченной возлюбленной, меж домами да меж деревьями старого заброшенного парка - заунывный скрип столетних дубов, ясеней, тополей да кедров доносится до моего слуха даже из-за плотно закрытых окон.
Наверное, близится рассвет. После предыдущей записи, уставшая и вымотанная, я погасила свет и улеглась на белую простыню, холодную и словно чужую, укрывшись тяжелым и непонятно серым в ночном сумраке одеялом. И сразу же погрузилась в сон. Но, как теперь стало очевидно, ненадолго.
Ну, сколько можно тянуть? Из меня явно не выйдет примерный мастер эпистолярного стиля... Погодите, какого это эпистолярного стиля?..
Прошу прощения, если слог мой неровен. Немного успокоившись да укутавшись в одеяло, стянутое с кровати, я продолжаю.
Глубоко-глубоко под водой было тихо и спокойно. Где-то рядом угадывались смутные очертания колышимых подводным течением водорослей да движения одиноких рыб, фосфоресцирующих, пугающих и необъяснимо притягательных...
Мгновение длинною в вечность. Я поднимаюсь в высь. Вода обволакивает меня. Она мой враг, и она моя мать. Я создана в ее самой отдаленной пучине. Я продолжаю движение, в высь, к самим небесам...
Свет просачивается сквозь беспокойную кромку воды, преломляясь, рассыпаясь тысячами чешуек. Вокруг меня, напевая песнь давно ушедших цивилизаций, танцуют человекоподобные существа. Я счастлива, мне больше нечего бояться...
Из ниоткуда появляется рука, жесткая, мокрая, крепко-крепко хватает меня за запястье, и я исчезаю.
До рассвета считанные часы. Я вся дрожу, тщетно пытаясь избавиться от липкого холодного пота - не спасает даже чистое тепло, исходящее от камина-дракона. Единственное утешение - продолжать писать. Глаз не сомкнуть, сон потерян.
Я потихоньку схожу с ума.
2
Замедлив шаг, Лилиан остановилась и посмотрела на часы. 18:05. У нее оставалось 12 минут. Конечно, если она правильно расшифровала полученное накануне, в субботу, письмо от Вирджинии: "Завтра. Поговорим. Поболтаем. Приходи. 17 минут Второй Звезды. Не суть важно".
Часы зеленовласке починить удалось. Но не так просто, как того хотелось. Целых три дня она потратила на то, чтобы отыскать в Телополисе часовщика, но все ее усилия оказались напрасными.
Выход был найден во вторник. Упоминание того факта, что в первые два дня новой рабочей недели Лилиан опаздывала на работу минимум на час, в данный момент не стоит внимания. Потому что важными представляются совсем иные события.
Итак, во вторник, угнетенная и в том же процентом соотношении подавленная, Лилиан, возвращаясь домой улицами, притихшими после обычного знойного июльского дня, решила несколько разнообразить вечер. Просто решила, и все тут. Не только привычным походом в "Веселое Полнолуние", но и полевыми исследованиями лежащих на пути лавок-магазинчиков. В левом кармане широких брюк, приятно холодивших ее уставшие ноги, покоилась орисаку, и девушка чувствовала себя довольно-таки уверенно.
Вывеска первого приметного магазинчика, ничего конкретно не значащая, так и гласила - "С миру по нитке". Среди множества ярко освещенных витрин, заложенных всевозможными предметами, мыслимо и немыслимо сочетающихся друг с дружкой, среди продавцов, в большинстве своем молодых девушек, улыбающихся, в цветастых платьицах скромного покроя, среди десятка покупателей, с потерянными взглядами, полуоткрытыми ртами или же излишне увлеченных поиском необходимого, Лилиан, как надо полагать, совершенно случайно прямо возле витрины с пуговицами и нитками натолкнулась на Вирджинию. Та, рассматривая разложенные под тонким чистым стеклом украшенные бисером пуговицы, была чем-то взволнованна и при этом ничего не замечала вокруг. Девушка, обрадовавшись столь неожиданной встрече, подошла поближе и поздоровалась. Вирджиния вздрогнула, словно только что пробудилась от глубокого кошмарного сна, и, нахмурившись, глянула на подошедшую. То ли выбор товара был настолько сложным, то ли в мысленных просторах ее разума решался некий судьбоносный вопрос, Вирджиния не сразу узнала свою подругу. Но и узнав, не проявила особого радушия, лишь сдержанно улыбнулась, что-то невнятно пробормотала себе под нос и, окинув помещение лавки-магазина бегающим взглядом, тут же распрощалась и поспешила к выходу, уже и думать позабыв о каких-то там пуговицах.
Лилиан, ничего не поняв, застыла на месте. Но вовремя сообразила, что если не догонит подругу, то упустит ее на весь вечер. Пока девушка собиралась с мыслями, Вирджиния успела покинуть "С миру по нитке" и скрыться среди праздных прохожих. Зеленовласке не хотелось упускать подвернувшуюся возможность - ведь у старшей подруги можно было разузнать адрес хотя бы единого часовщика (а это в тот момент было одним из наиболее насущных вопрос седьмой эйды), посему она покинула лавку-магазин и быстрым шагом устремилась вверх по улице, то и дело вытягивая шею да подбородок и высматривая невысокую фигурку женщины, облаченную в нежно-лиловый плащ с огромным бесформенным воротом и темные брюки.
Она нагнала Вирджинию на ближайшем перекрестке и осторожно, но настойчиво взяла ее под руку.
- Ви, извини, пожалуйста, - сказала Лилиан, пытаясь отдышаться, - извини, что, возможно, не вовремя, но могла бы ты... дать мне один совет? - она заставила подругу остановиться.
- Дать совет? - Вирджиния засунула руки в карманы и, чуть приподняв голову - девушка была несколько выше ее, - посмотрела настырной подруге в глаза. - Что за совет?
Прежде чем ответить, Лилиан снова перевела дух.
- Тут у меня... часы сломались. Где бы их можно было, ну, починить? - под взглядом, пристальным, настороженным и лишенным какой-либо теплоты Лилиан чувствовала себя довольно неловко.
- Починить часы? И всего-то? - Вирджиния разочарованно вздохнула.
- Да, я без них на работу опаздываю.
- А ты не ходи на работу.
Они стояли посреди улицы, и прохожим приходилось обходить их, одаривая двух собеседниц недовольными взглядами. Где-то поблизости играла музыка. В вечернем воздухе летали какие-то светящиеся существа, вероятно, насекомые, пахло зеленью и остывающим камнем.
- Но как же так, не ходить?
Вирджиния не ответила. Она отвернулась и посмотрела в конец улицы. Когда смолкла музыка, она сказала:
- Ладно, давай сюда свои часы. Завтра ровно в восемь получишь их исправными из рук гарсона.
Лилиан была не в восторге от такого предложения, но повиновалась, и в следующий миг Вирджиния опустила сплюснутый кругляшек часов в карман плаща.
- А что с ними случилось-то? - осведомилась она, по-прежнему глядя куда-то вдаль.
- Я случайно разлила на них воду.
- Воду? Но от воды они бы не стали, - женщина медленно перевела взор на зеленовласку. - А была ли обычной эта вода?
- Ну, да, обычная "изумрудная".
- Обычная? "Изумрудная"?
- Да. А что с ней не так?
- Как она к тебе попала? Подожди, не отвечай, - схватив подругу за руку, Вирджиния увлекла ее за угол кафешки, подальше от посторонних глаз.
- Итак, я тебя слушаю, - некое надменное безразличие ее прежних фраз улетучилось, сменившись заинтересованностью.
- Да что тут слушать! - смутилась Лилиан. - Тогда я как раз возвращалась домой с работы. Уже свернула на свою улицу, вижу - перевернутая повозка, какие-то коробки да несколько бурдюков валяются на земле, рядом - согнувшийся мужичек, в кепке, пытается сделать что-то с колесом. Ну, я, как бы, и спросила, не нужна ли ему помощь. Хотя особого желания помогать у меня не было.
- И дальше? - подбодрила ее Вирджиния, когда Лилиан замолчала, чтобы поправить шарф и выглянуть на улицу.
- Ты точно отремонтируешь часы?
- Точно, и чтоб мне сгореть в марском пламени. Что было дальше? Да, и когда это случилось?
- В пятницу. Так вот, спросила его, а он вдруг так резко отскочил, будто и не слышал, как я подошла. Смотрел, смотрел, потом задал вопрос: "Ты здесь живешь?" - и указал на ближайший дом. "Нет, чуть дальше", - ответила я. А он опять взял и смотрит на меня, и молчит. Я уж подумала, пора ноги уносить. И тут этот самый мужичек улыбнулся, подобрел как-то сразу и говорит: "Спасибо, добрая душа. Уж как-то сам справлюсь. В благодарность возьми вон тот бурдючок, что ближе к тебе лежит". Даже не глянув на бурдюк, я стала отнекиваться и пятиться в сторону. Тут он опять посерьезнел и говорит: "Бери, добрая душа. Уж если не хочешь по-настоящему мне помочь". Признаюсь, мне тогда стало не по себе, как-то зловеще все это было. Вокруг потемнело, ни одного человека, только скрипучая громада парка слева, ряд домов с черными глазницами-окнами справа, ну, и я с тем типом. Пришлось согласиться! Взяла тот бурдюк и поняла, что в нем, очевидно, какая-то жидкость. Тут и мужичек подоспел с ответом, будто бы мысли мои прочел: "Не бойся, это "изумрудная" вода. В любое время дня и ночи сделай два глотка, и на душе твоей сразу полегчает". И усмехнулся под конец. Я постаралась не остаться в долгу, поблагодарила его. Потом засеменила к дому и все сдерживалась, чтобы не оглянуться.
- Интересная история. Правда хоть?
От испытывающего взгляда черных глаз Вирджинии ничего не могло сокрыться, но Лилиан говорила правду, и ей нечего было бояться. Хотя это и не спасло ее от легкой дрожи, пробежавшей по телу. То ли от воспоминания о типе в кепке и его бурдюке, то ли все-таки от взора Вирджинии.
- Я бы не стала подобное выдумывать. Тем более учитывая, что кое-кто сегодня не в настроении, - последние слова сорвались с губ зеленовласки случайно.
Вирджиния сразу как-то обмякла, словно до сих пор была облачена в шипастые доспехи, а теперь скинула их.
- Прости, Лилиан. Я сама не своя, - опустив глаза, она устало усмехнулась.
Девушка понимающе закивала.
Вирджиния коротко попрощалась и вышла из переулка. Запоздало смекнув, что подруга не просто так расспрашивала ее о загадочной воде, Лилиан выбежала на улицу, но женщина в лиловом плаще уже успела скрыться из виду.
3
В следующий раз они встретились в четверг, после полудня, в Трехбашье Сори Кинга. Лилиан находилась в Моритан, но на пару минут спустилась во вторую башню, чтобы вернуть на место книгу, оставленную в верхнем зале неким Ванном, который неизменно представлялся седьмой эйде, непременно прибавляя к своему имени слова - "ваш никудышный и никчемный постоянный посетитель". Хотя постоянным он стал в последние две недели и так часто наведывался к ним только потому, что, как любил говаривать Сергиус, при этом ехидно ухмыляясь, его сердцем безгранично завладела "противоречивая в своем постоянстве и посему безвозмездно неотразимая седьмая эйда". Лилиан в свою очередь отметила, что теперь ее начинает тошнить всегда, когда она видит входящего в Лоритан "никудышного" Ванна, высокого, тощего и нескладного до такой степени, что казалось вообще невероятным, как подобный человек может жить, или, скорее, существовать, да еще двигаться и даже разговаривать.
Тем временем в работе у Лилиан стали появляться некие особые, только ей присущие привычки. После обеда она любила подниматься в обширную галерею Моритан, выходящую на юг, и просто созерцать открывавшуюся прекрасную картину, наблюдать за плавными движениями кучевых и перистых облаков над островерхими и плоскими крышами домов, за маленькими фигурками людей, предстающими с такой высоты смешными, даже игрушечными, за одичавшим садом, раскинувшимся прямо у подножия холма, на плешивой вершине которого прилепилось Трехбашье, и за неуловимыми небесами, меняющимися, вызывающими смешанное чувство восторга и невосполнимой утраты, придающими Телополису, бескрайне раскинувшемся под ним, и всему, что в нем есть, особый колорит.
После окончания рабочего дня, все прибрав и упорядочив, Лилиан иногда любила на пару минут задержаться в Моритан. Она отходила в один из углов, который постепенно, но уверенно заволакивали серые тени, и, расслабившись, прикрывала глаза. Так она невольно старалась постичь тайны тишины, лишь в эти неповторимые мгновения неслышно парящей под сводами Трехбашья. Насладившись молчанием, но так ничего и не познав, зеленовласка покидала третью башню, а вместе с ней и все Трехбашье, чтобы на завтра вновь вернуться и продолжить трудиться на благо граждан Телополиса.
В тот четверг, о котором идет речь, изменив себе и установленному порядку, Лилиан, прихватив оставленную Ванном книгу, решила немного развеяться, дабы забыть о назойливом посетителе и не дожидаться Второй Зари (иначе Второй Звезды), чтобы снести все книги в Лоритан и не допустить пробуждения-активизации в них особых свойств, после чего они необратимо превращаются в люстраты и подлежат немедленному уничтожению. Устав Трехбашья, часть вторая, пункт седьмой, как сказал бы Сергиус.
В Лоритан людей было мало. Но Лилиан не удалось избежать внимания с их стороны и пришлось помочь отыскать среди бесчисленного множества книги, необходимые именно им. Все были удовлетворены, и седьмая эйда, облегченно вздохнув, собралась уходить, как заметила возле дальних полок женщину, которая единственная не подошла к ней и даже не посмотрела в ее сторону. Из-за натти, светящегося цилиндра, в котором Роберт сладко дремал в послеполуденное время, прикрыв глаза и безвольно повиснув в пространстве, виднелась лишь голова женщины, повязанная шелковым платком, да правое плечо. Зеленовласке вдруг стало интересно, какими такими книгами могла увлечься эта посетительница, что даже не заметила появившуюся седьмую эйду. Она улыбнулась и приблизилась к незнакомке. И вдруг поняла, кто перед ней. Это была Вирджиния. Вот только почему женщина не отреагировала на нее, как тогда, в лавке-магазине, и почему надела эти ужасающе огромные черные очки, ведь весь день было облачно? Хотя, у каждого человека свои причуды. И вернее будет сказать, что в Телополисе встретить человека, напрочь лишенного каких-либо чудачеств, представляется абсолютно невозможным. Да и, с другой стороны, Лилиан подошла к Вирджинии не так близко, чтобы та непременно обратила на нее внимание, особенно если была полностью поглощена какой-то книгой. Посему что же здесь странного?
Девушка уже собралась уйти, но нечто не давало ей покоя. Почему ее старшая подруга так неподвижна? За те пару минут, что Лилиан за ней наблюдала, Вирджиния не сделала ни единого движения. Губы плотно сжаты, руки - в карманах легкого пальто, доходящего до колен, ноги расставлены на ширине плеч. Будто бы и не живой человек, а искусно сделанная восковая копия.
Лилиан не хотелось вмешиваться. Во вторник она поняла, что Вирджиния не так проста, она хранит множество тайн. У нее свой скелет в шкафу и, может, не один, вспыхнуло в мозгу девушки, так неожиданно, словно было отголоском настоящего воспоминания.
Зеленовласка встрепенулась и как можно более ненавязчиво и дружелюбно спросила:
- Я могу вам чем-нибудь помочь? - протянув вперед руку, она слегка коснулась плеча Вирджинии. Ведь надо же, в конце концов, выяснить, что с ней происходит! А вдруг это имеет какое-то отношение и к ней, Лилиан?
Восковая копия даже не шелохнулась. И тогда девушке стало страшно. Она оглянулась - двое мужчин рассматривали полки на другой стороне зала, и больше в Лоритан никого не было.
- Ви, что с тобой? Отзовись, - Лилиан понизила голос до шепота и подступила к подруге поближе, но не вплотную.
И вот тут восковая фигура пробудилась. Вирджиния вздрогнула и посмотрела на Лилиан.
- Что?.. Лилиан, что ты здесь делаешь? - она была ошеломлена и тоже говорила шепотом.
- Ви, о чем ты? Я здесь работаю. Помнишь, я рассказывала тебе? А вот что ты здесь делаешь? Если ищешь какую-то книгу, я с радостью тебе помогу.
- Работаешь? Погоди, почему мы разговариваем шепотом? - Вирджиния не снимала очков, потому об истинном ее состоянии Лилиан могла судить только по голосу. - И о каких книгах ты говоришь? Вообще, где я? - она оставалась неподвижной, шевелились только ее губы.
Лилиан была удивлена и растеряна до глубины души. Что стряслось с ее подругой? Почему она так себя ведет? Почему пугает ее?
- Ви, ты находишься в Трехбашье. И наверняка пришла взять почитать какой-нибудь роман или историческую хронику. Вспоминаешь? - они продолжали разговаривать шепотом, будто в их словах было что-то преступное.
- А, книги! Трехбашье! Конечно, - догадалась Вирджиния, но не смогла провести Лилиан - ее улыбка была натянутой, а голос - напряжен.
- Я хочу помочь тебе. Только скажи, как? Я все сделаю, Ви...
- Все? Да неужели? - вызывающе ответила ее подруга. - Тогда скажи, как мне избавиться от этого! - прокричав последние слова, она одним порывом сняла очки и уставилась на Лилиан немигающим взглядом. Девушка сдавленно ахнула и отшатнулась. Глаза ее подруги, совершенно лишенные зрачков, были затянуты белой поволокой, словно бы она ослепла. Пока Лилиан приходила в себя после шока, Вирджиния поспешно вернула очки на место, на переносицу тонкого, с узкими крыльями носа, и быстрым шагом покинула Лоритан.
- Что здесь случилось?
Лилиан обернулась и увидела подошедшего Сергиуса. Он взволнованно и недоуменно переводил взгляд с девушки на двоих мужчин, которые, кое-как попрощавшись, быстренько ретировались с места происшествия.
- Что произошло? Говори, эйда!
И Лилиан ответила:
- Я только что стала свидетельницей ожившего безумия. Кошмара, овладевшего человеком.
4
Зеленовласка снова глянула на часы. 18:15. На воспоминания она потратила ровно десять минут. Какая пунктуальная точность! На каждый мыслечувственный сгусток, в который теперь неизменно превращалось каждое ее воспоминание всех без исключения событий после "точки отсчета" приходилось ровно по пять минут! А через две предстоит постучаться в дверь дома напротив. И при этом ее рука должна быть твердой, а в душе не должны зародиться темные подозрения, способные повлиять на ее выбор, на проявившееся желание навестить свою единственную подругу. Тем более что она приглашена, официально и ведомо кем.
Спрятав тихонько тикающие часы, к которым она так привыкла и даже успела полюбить, в карман широкой юбки льняного платья цвета спелой вишни, Лилиан настроила себя на решительный лад и пошла к дому под номером 4. Чуть замешкавшись на последней ступеньке, она все-таки пересилила себя и постучала в дверь при помощи специального молоточка. Получилось громко и уверенно. Уже хорошо, подбодрила себя девушка и заправила за ухо непослушную прядь зеленых волос-водорослей, причесанных ею как-нибудь полчаса назад, но уже взъерошенных озорным летним ветром, носящимся по улицам, не ведая препятствий-преград, и закручивающим пыль, редкий мусор да крошек-насекомых в забавные вихри.
Удивительно, продолжала думать Лилиан, ожидая, пока ее подруга соизволит открыть дверь, и тем временем рассматривая дома на улице Рона да прохожих, ведь мои волосы, мои изумрудные водоросли, так никого и не поразили. Только меня. Чтобы это значило?
- О, Лилиан! Наконец-то!
Веселый, беззаботный и такой знакомый голос вывел девушку из состояния задумчивости. Она обернулась и в разряженных сумерках, царивших в доме, увидела на пороге улыбающуюся Вирджинию. И не смогла сдержать вздоха облегчения, который поспешно сгладила следующим вопросом:
- Ви, что ты думаешь о моих волосах?
- О твоих волосах? - Вирджиния иронично хмыкнула. - Ты давай заходи, а я пока придумаю, что тебе ответить.
Лилиан немного потопталась на крыльце и только потом вошла в дом. Дверь тут же захлопнулась.
- Ой, Ви, а я без подарка. Извини.
- Не суть важно. Ты проходи-проходи.
Лилиан хотела было разуться, но Вирджиния остановила ее взмахом руки и попросила следовать за собой.
- Сумочку можешь оставить на диване или в кресле, как тебе захочется.
- А мы... будем не здесь? - удивилась зеленовласка, опуская сумочку в одно из мягких кресел.
Она почувствовала себя неловко, вспомнив первый визит к Вирджинии. Тогда все произошло так неожиданно. Ей казалось, будто она попала в дивное экзотическое королевство, сосредоточившееся в этой обширной комнате, посреди которой она стояла теперь и которая была залита ласковым солнечным светом (шторы были раздвинуты и перевязаны), струящимся из высоких окон, придающим всему вокруг особое тепло, словно оживляя доселе неподвижные предметы.
- Сегодня особый день. И мы проведем его среди высокой травы, - торжественно провозгласила Вирджиния, стоя в проеме, ведущем в соседнюю комнату. Оделась она подобающим образом, по-праздничному - свободное платье, присобраное в нужных местах и украшенное изящной вышивкой, цвета спелого персика с золотистым отливом, придавало ее несколько бледной коже приятный оттенок, оставляя открытыми руки и шею, воздушный шифоновый шарф да туфли на низком каблуке довершали облик, подчеркивая самое главное и скрывая второстепенное.
- Ну, что ты, призадумалась?
- Да, любуюсь тобой.
- Что ж, налюбовавшись друг дружкой, пора и поболтать за чашкой чая. Пойдем.
Через дверь в дальнем конце второй комнаты они вышли из дома и оказались на небольшом пятачке утрамбованной земли. Лилиан восторженно ахнула открывшейся ее взору картине. Бескрайнее поле густой, переливающейся всеми оттенками зеленого травы мерно колыхалось в незримых потоках чистого воздуха, подставляя свое тысячестебельковое тело лучистому золоту, безраздельно льющемуся с далеких пронзительно голубых небес, завораживая, убаюкивая любого, кто приблизится настолько, что более не в силах будет сопротивляться обволакивающим трепетным чарам безликой в своем большинстве, но такой неподдельно прекрасной высокой травы.
- Нам пора, - сквозь улыбку проговорила Вирджиния и шагнула в подвижную зеленую массу. Через минуту очертания ее фигуры стали едва различимы.
Набрав в грудь побольше воздуха, словно собираясь нырнуть, Лилиан последовала за подругой, позволив золотисто-зеленому океану поглотить и ее.
Нагнав подругу, девушка приноровилась к ее шагу и пошла рядом. Упругие стебельки, в ширине, особенно у основания, у самой земли, достигавшие ширины ее ладони, покачиваясь и перешептываясь на непонятном человеку языке, вздымались в высь и заканчивались где-то в метре над головой Лилиан. Обрушивавшийся с заоблачных вершин свет, проникая в царство зелени, приобретал новые качества, менялся, и начинало казаться, будто и сам воздух отливает изумрудно-желтым серебром. Ощущения, возникавшие и тем сильнее разгоравшиеся внутри зеленовласки, чем дальше она находилась во владении-чаще травы, подчас граничили с экстазом.
Дыша глубоко и равномерно, Лилиан была увлечена созерцанием окружавшего ее зеленого океана. Неожиданно что-то полупрозрачное на огромной скорости пронеслось мимо нее, задев плечо чем-то мягким и в то же время колючим. Испугавшись, девушка вскрикнула и присела на корточки. Оглядевшись, она ничего подозрительного не увидела, но поняла, что вновь отстала от Вирджинии - ее персиково-золотистое платье скрылось среди стебельков-щупалец травы. Не желая терять ни секунды, Лилиан поднялась на ноги, но не успела сделать и двух шагов, как нечто, так напугавшее ее, повторилось. На сей раз девушке удалось устоять на ногах и сдержать крик. Она быстро обернулась и увидела то, что мгновение назад посмело бесцеремонно ее коснуться. Это был огромный мотылек, бесшумно удалявшийся от нее и растворявшийся в зелени прямо на глазах. Лилиан не успела толком рассмотреть его, но вскоре ее напряженное любопытство было удовлетворено. Откуда-то слева появилась целая стайка собратьев того мотылька. Девушка опять присела, но уже для того, чтобы без помех рассмотреть дивных существ. Она подметила, что в размахе крылья мотыльков достигали около двух метров. Сами летуны двигались очень быстро, не издавая при этом ни единого звука. Удивило же Лилиан не осознание размеров парящих существ, а то, что они летели, не уклоняясь от стебельков, не маневрируя, а проходя сквозь них - словно состояли из эфира, были духами, призраками... Но девушка не могла в это поверить - ведь собственной кожей она ощутила прикосновение их тонких крыльев, переливавшихся всеми цветами радуги в чистом свете июльского дня!
- Лилиан, ну где ты там? Выходи!
Переполненная волнениями, вызванными увиденным, Лилиан медленно поднялась и пошла на голос Вирджинии. На ходу она то и дело оборачивалась, но бестелесные существа больше так и не появились.
- Почему задержалась? А, знаю, знаю, не отвечай! Ты опять чем-то любовалась? Неужто травой?
Из океана-леса Лилиан, растерянная и одновременно восхищенная пережитым, неожиданно для себя вышла на округлую поляну, посреди которой возвышалась величественная беседка, на пороге которой стояла Вирджиния. Величественной она выглядела из-за высокой основы-фундамента, сделанной из необработанного серого камня. Беседка имела такую же форму, как и окружавшая ее поляна. Покатая крыша, бортики и столбики, соединявшие их, были украшены резьбой, простой, но придававшей беседке особую живописность.
- Ты не поверишь, Ви! Я только что видела призраков!
Вирджиния не ответила. Она продолжала улыбаться, но Лилиан успела заметить опасный огонек, появившийся в ее взгляде, но тут же угасший.
- Ну, не совсем призраков, - поправила себя девушка, подойдя ко входу в беседку, - а таких легких существ, мотыльков. Ты их... разве не встречала?
- Только в самых фантастических снах! - проговорила Вирджиния, полупечально, полуигриво, вздохнула и, отступив в сторону, взмахом руки пригласила зеленовласку внутрь.
- Здорово, - восхищенно прошептала Лилиан, садясь за круглый стол напротив подруги и пристраиваясь на обтянутой темным бархатом скамье, окаймлявшей беседку по всему внутреннему периметру.
- Нет, все-таки этого не может быть... - сказала Лилиан. - Того, что я видела. Знаешь, а еще мне кажется, я никогда не бывала в таких местах, как это. Я имею в виду поле, нет, не поле, а настоящий океан зеленой и такой высокой травы! Ах, - девушка вздохнула, - это здорово, что мы вдруг вот так вышли прямо к беседке. И здесь уютно. Я могу вытянуть руки, - она моментально осуществила сказанное, - и ощутить, как мою кожу ласкает теплый ветер, согревают солнечные лучи, и она покрывается крошечными пупырышками. И я испытываю неподдельное удовольствие и восхищаюсь тем, что уровень тревоги-страха-настороженности во мне в этот миг не превышает допустимого уровня! И... - девушка прервалась, чтобы повнимательнее рассмотреть беседку, а потом перевела взгляд на подругу, - так прекрасно, что я сижу рядом с тобой, свободно говорю и собираюсь пить чай.
Вирджиния ласково улыбнулась.
- Так давай будем пить его и наслаждаться жизнью, - произнесла она и пододвинула наполненную чашку к Лилиан, - пока она есть такой, какой мы ее видим. Остальное - не суть важно...
Казалось, даже время замедлило бег, а вместе с ним и солнце застыло в небесах, словно позабыло о том, что ему следует скатываться к горизонту, дабы поздним вечером скрыться за ним и наконец-то отдохнуть...
5
Вот уже больше часа подруги говорили обо всем на свете, будто были знакомы с малых лет, при этом умудряясь обходить болезненные темы. Лилиан дивилась, как это ей удается поддерживать разговор, не помня, не зная себя, а Вирджинии - вести себя так радушно и весело, словно и не было тех нелепо-устрашающих встреч. Ее темно-карие глаза, которые Лилиан представлялись исключительно двумя глубокими озерами ароматного кофе, лучезарно сияли. И зрачки были на месте!
Может, на меня так повлиял этот чай, думала Лилиан, онто-рио, как назвала его Вирджиния, чай, меняющий цвет в зависимости от времени суток и настроения того, кто его пьет, чай, придающий человеку именно те качества, которых ему не достает. А, может, тогда я была слишком уставшая и неправильно поняла то, что случилось? Или то была вовсе не Вирджиния, и я с кем-то ее спутала?
- Знаешь, твои волосы мне очень и очень нравятся.
- Правда, и чем же?
- Ну... - Вирджиния взяла кусочек лимона с блюдца из синего фарфора и отклонилась назад, уперевшись спиной в невысокую стенку-бортик беседки, - например, они гармоничны с твоими изумрудными глазами, а еще делают тебя неповторимо прекрасной.
- Все это очевидный вздор, - Лилиан заулыбалась и облокотилась о столешницу, укрытую белой скатертью с вышитыми на ней птицами. - Ты лучше скажи, какая разница между моими волосами и "изумрудной" водой?
Вирджиния начала было смеяться, но резко оборвала себя, приосанилась, будто благородная леди на приеме, и медленно выпрямилась. Она так и не съела дольку лимона и вернула ее к остальным на блюдце.
Лилиан вдруг поняла, что весь их задушевный разговор, длившийся до сего момента, был лишь прелюдией, игрой и дурачеством. Теперь пришло время обсудить и то, ради чего они собрались. Хотя все могло быть иначе, если бы не порозовевший онто-рио, напившись которого они слегка опьянели, поскольку обеих мучили нерешенные вопросы, и обе устали от них, хотели провести время в радости и улыбках, позабыв обо всем.
Лилиан подозревала, что ее подруга не так проста, какой, очевидно, хочет казаться, но не знала, насколько в действительности мрачен и безнадежен мир, в котором Вирджиния живет и одновременно борется с самой собой.
- А я еще удивилась, - девушка говорила осторожно, но в ее голосе не было уверенности. - Ты приглашаешь меня на чай, чтобы просто поболтать? И это после тех событий? Тяжело дружить с тем, кого не знаешь, и мучительно с тем, кто не знает самого себя.
- Не говори так, - Вирджиния покачала головой. - И тем более постоянно в мужском роде!
- А чем он тебе не нравится?
- И без этой гримасы, будто тебя постоянно и повсеместно все обижают, будто бы ты - единственная мученица в этом Городе, - недовольно, но без злости произнесла Вирджиния.
Ветер стих. Воздух был свеж и напоен сочными ароматами лета, к вечеру становившимися более ощутимыми. Но дышать стало тяжелее. Или же Лилиан только показалось?
Кажется! Мне кажется все вокруг. Постоянно! Наверное, Ви права... Если бы только горечь и страх были тоже кажущимися, всего лишь моей иллюзией...
- Но иллюзии подчас разрушить труднее, нежели создать, -шепотом, уже вслух, Лилиан закончила свою мысль.
- Ты даже не представляешь, насколько сейчас права...
Лилиан смотрела в свою пустую чашку, в которой чая, ставшего грязно-салатовым, осталось лишь на донышке. Вирджиния отправила в рот лимон, в котором раньше сомневалась, и устремила немигающий взор направо, на запад, к которому по-черепашьи сползало по небу безразличное солнце.
- Который час? - Лилиан посмотрела на подругу, еле-еле оторвавшись от прямо-таки загипнотизировавшей ее чашки.
- Где-то около восьми, наверное. Еще хочешь? - она кивнула на чайник.
- Нет, не желаю больше подвергаться искусственному веселью.
- Да, бывает, - Вирджиния дожевала лимон и теперь смотрела на подругу, спокойно и даже как-то равнодушно.
- Хм, не клеится наш разговор.
- Спрашивай, - только и сказала Вирджиния.
- Спрашивать? Я не ослышалась? - нахмурившись и сузив глаза, Лилиан слабо улыбнулась. - Я знаю, что-то не так. Со мной, с тобой, с другими людьми, с самим Телополисом. Буквально только что ты назвала его... городом. Или же Городом? Хотя еще в первый день предостерегла меня - так делать нельзя. Что же теперь, просто оговорилась? И почему ты так странно себя ведешь, да и я не меньше того, и Сергиус, и остальные? Мы противоречим друг другу. Я не могу ни с кем нормально пообщаться. Для этого ли пить онто-рио? Но я... я не хочу молчать, понимаешь? Не хочу и не могу разговаривать только сама с собой! Или же с Дневником...
- Ты завела Дневник?
- Да, и...
- Но, извини, что перебиваю, разве седьмой эйде можно иметь толник?
- Толник как раз не можно. А... погоди, откуда тебе известно о том, что седьмой эйде?.. - пораженная, Лилиан не договорила.
- Не стоит приписывать мне те качества, которыми я не обладаю. Хочешь чаю? Или съешь лимончик. Еще есть домашнее печенье, тосты, кексы... - Вирджиния жестом указала на еду, разложенную в круглые, украшенные росписью, блюдца.
- Нет... Неужели?
- Ну, что опять? Почему ты скисла? - Вирджиния решила воспользоваться собственным предложением и, взяв пухлый кекс, откусила от него маленький кусочек.
- Ты знала кого-то из седьмых эйд, верно? Фарильену, может, или... ту молчаливую эйду? Как же я... Почему я о них не подумала? Столько дел, все помнить... - бормотала Лилиан, незаметно для себя самой погружаясь в размышления, подобные бесчисленным проулкам-закоулкам огромного города, из которых невозможно выбраться, но вот заблудиться в них - вполне реально.
- Ты знаешь Фарильену? - вдруг спросила Вирджиния.
- Что?.. Фарильену? Да.
- Откуда? - кекс более не интересовал Вирджинию. Она напряглась и смотрела на девушку в упор, сверля ее глазами.
- Мне рассказал о ней Сергиус, - Лилиан насторожилась и перестала бормотать себе под нос.
- Сергиус? Это который старший эйдин?
Зеленовласка утвердительно кивнула. И они вновь смолкли.
Пора уходить. Это не общение, а какое-то исковерканное его подобие! Что опять с Ви?
- Лилиан, ты встречалась с тем мужичком в кепке после того случая еще хотя бы раз?
- С каким мужичком? - девушка не сразу догадалась, о ком идет речь. - А, с тем! Нет. А...
- В тот вечер, это очень важно, ты его видела?
- В каком смысле?
- Ну, когда отошла, так? Ты оглядывалась, чтобы посмотреть, есть ли он там? Хотя бы с порога своего дома?
- Нет, я... Знаешь, мне было не до того. Я хотела поскорее оказаться дома, а тот тип, если честно, здорово меня напугал. И я просто не хотела больше его видеть. Ви, перестань на меня так смотреть! - взмолилась Лилиан. - Как будто я на допросе!
- Прости, - Вирджиния извинительно склонила голову и тут же переменилась. Она нежно улыбнулась и вновь стала излучать тепло. Вот только взгляд ее остался серьезным и каким-то мутным.
- Ви, ты... единственный человек в... Телополисе, которого я хоть немножко, но знаю, и который относится ко мне дружелюбно. В отличии от Сергиуса. Потому, пожалуйста, помоги мне... хотя бы советами.
Вирджиния выждала, а затем, после некоторой заминки, словно обдумав нечто, взвесив все "за" и "против", кивнула в знак согласия.
- Почему ты так заинтересовалась "изумрудной" водой?
Женщина отрицательно помотала головой.
- Но, Ви!.. Ладно, тогда что это за вода?
- Тот кепчатый раскрыл тебе основные и самые важные ее свойства.
- То есть она действует, как успокаивающее средство, так?
- Ну, в большинстве случаев.
- В большинстве? И что это значит?
- То и значит - в большинстве. В тех случаях, с которыми тебе придется столкнуться.
- Тебе известно, с чем мне придется столкнуться? - губы Лилиан изогнулись в ироничной ухмылке.
- Лили, не воспринимай все так буквально!
- Лили? - разговор начинал забавлять девушку.
- Ну, ты ведь не против?
Лилиан покачала головой.
- Я знаю, почему ты так легко согласилась ответить на все мои вопросы, - сказала она и тяжело вздохнула. - Потому что заранее подготовилась уводить меня в сторону после каждого вопросительного знака!
Вирджиния обезоруживающе развела руками.
- Кстати, где я могу отыскать мастера письменных дел? - Лилиан решила подступиться с другой стороны.
- Я дам тебе парочку адресов. Если ты, конечно, не отдаешь предпочтение скупаться в таких лавках-магазинах, как, например, м-м-м, "С миру по нитке".
По спине Лилиан пробежал холодок. И не потому, что воздух стал свежее и прохладнее, а ветер пробудился, чтобы продолжить озорничать. Нет, все дело было в глазах женщины, а именно - в ее глубоком, пронизывающем насквозь и в чем-то даже потустороннем взгляде. Так не смотрят на врагов, и тем более на друзей. Так не смотрят на людей вообще.
В какую игру она со мной играет? Хочет запугать? Или же... Точно, у нее раздвоение личности!
Но Лилиан не собиралась сдаваться. Она мысленно подбодрила себя и, сцепив пальцы замком, уперлась ладонями о край столешницы. И как можно спокойнее продолжила:
- Ви, а в... Телополисе есть школы?
- Школы? Ну, разумеется! Этим ведает Дом Радости.
- Хорошо. Тогда что на счет больниц и правоохранительных органов?
- Да, они тоже есть. Как же без них? Но, кажется, ты меня об этом уже спрашивала.
- Тогда где они находятся?
На лице Вирджинии появилось удивленное выражение. Учащенно заморгав, она медленно вздохнула, а затем сказала:
- У меня где-то были адреса... Сейчас и не вспомню. Ха, да не суть важно все это! Я так давно не пользовалась их услугами, что позабыла даже, как это бывает.
Настал черед Лилиан удивленно хлопать ресницами.
- Значит, ты ни разу не болела?
- Нет, что ты! Разумеется, болела. Еще как, чтоб их Капюшоны! Просто старалась справляться собственными силами. Или же мне помогал Питер.
- А как на счет правопорядка и соответствующих органов? - чуть помедлив, поинтересовалась Лилиан.
- Ха, будь карсиш неладен! В этом Городе, - Вирджиния намеренно произнесла последнее слово растянуто, будто насмехаясь над ним и над тем, что оно в себе скрывало, - все так боятся Капюшонов, что о каких-либо правонарушениях и подумать некому! - сказала она, и ее вырвавшийся на свободу хохот отдавал легким безумием.